Осторожненько мы прошли вперёд полмили и, наконец, достигли места, где лежала жертва Дугласа Кэмпбелла. Французский полковник, курировавший данный сектор, выставил у обломков караул из двух или трёх человек. Крылья лежали в нескольких сотнях футов от фюзеляжа.
Мы подобрали несколько сувениров победы Дуга и направились домой. Вообще-то авиатору редко доводится увидеть собственными глазами какую-нибудь часть сбитой им машины. Как правило, аэроплан противника падал на немецкой территории, так как враги предпочитали принимать бой только над своими позициями. Однако, даже если нам всё же удавалось перехватить боша в глубине наших позиций и сбить его там, последние обломки его машины растаскивали люди из окопов или водители грузовиков, оказавшиеся поблизости, задолго до того, как на сцене появлялся авиатор, одержавший победу. Но когда мы вернулись домой с сувенирами, нам снова пришлось столкнуться с тем печальным фактом, что старина Лаф больше не усядется с нашей компанией за гостеприимным обеденным столом
Останки всеми любимого последнего героя подлежали захоронению на нашем маленьком "кладбище авиаторов" на следующий день - 20 мая. Этим именем уже успели назвать небольшой участок, где в чужой земле лежало рядом почти полдюжины наших товарищей - вдали от родины и дорогих им людей. Теперь к ним присоединялся тот, кого вся Франция и Америка считала самым выдающимся авиатором.
Генерал Жерар - командующий Шестой Армией - прибыл со всем штабом в час дня. Генерал Лиггетт - командующий 26-й дивизией - появился в сопровождении полковника Вильяма Митчелла - командующего американскими Воздушными Силами. Все принесли с собой множество прекрасных цветов. Сотни офицеров всех служб пришли отдать дань уважения памяти самого знаменитого американского авиатора.
Я наблюдал, как собиралась огромная толпа людей. Их цветы укрывали шлем погибшего лётчика и вскоре образовали над ним большую пирамиду. В час тридцать я поспешил на аэродром. Мне предстояло выполнить последний полёт рядом с товарищем, который столько раз сопровождал меня в небе.
Пилоты крыла No 1 уже сидели пристёгнутыми в машинах и ожидали меня. Механики молча вручили нам корзины с цветами. Поднявшись в небо, мы кружили над кладбищем, пока часы не показали один час пятьдесят пять минут. Последний участник процессии пересёк короткую полосу дороги и место последнего упокоения авиатора заполнилось друзьями Лафбери.
Я дважды провёл строй над морем непокрытых голов, а затем, заглушив двигатель, снизился до пятидесяти футов над открытой могилой. В то время как тело Рауля опускали в могилу, я бросил цветы, и каждый пилот повторил мою поминальную церемонию один за другим. Возвращаясь на наш пустой аэродром, мы с прискорбием думали о том, что величайший авиатор Америки, ас из асов, обрёл свой последний покой.
Глава 11. Развлечения эскадрильи
Монотонность нелётных дней взыскивает с авиаторов свою цену, которую нельзя ни подсчитать, ни вообще чётко установить, однако бывалые авиационные командиры давно поняли, что их подчинённые живут дольше и дерутся лучше, если редкие развлечения помогают им пережить этот нудный период. В особенности это верно, когда отпуска не очень-то часты. Англичане - признанные мастера по части заботы о своих людях, не только установили чёткое расписание отпусков для пилотов, но ещё и обязали всех своих авиаторов во время проживания на аэродромах принимать участие в определённом количестве спортивных мероприятий, игр и дружеских визитов в другие эскадрильи. Кинопоказы, турниры по висту, долгие прогулки и другие методы позволяли пилотам отвлечься от работы и формировали в их среде моральный дух, равного которому нет во всём мире.
Что касается американских вооружённых сил, то, в силу некоторых причин, нам не довелось испытать столь счастливого разрешения мучительной проблемы. Мы были новичками в этой игре и потому ещё не приступили к изучению психологии лётчика; на фронте находилось слишком мало наших авиаторов, чтобы позволить им регулярные и частые отпуска; у нас был такой огромный объём работы, что мы не могли нарушить её выполнение экспериментами. Начальственные шишки решили, что больше пользы принесёт отправка во Францию дополнительных сил пехоты, чем увеличение числа авиаторов. В результате те, кого послали на фронт первыми, упорно служили там до конца, почти без увольнительных даже на денёк, которые позволили бы восстановить силы и вернуть бодрость духа.
Считается, что работа военного пилота находится в значительно большей зависимости от его личных качеств, чем у представителей других родов войск. Возможно, авиатор находится в большем постоянном напряжении. Я не могу объективно оценить правдивость подобного утверждения, поскольку мне не известны все детали работы других людей. Но тот факт, что любому авиатору известно о постоянной угрозе внезапной смерти каждый раз, когда он поднимается на борт самолёта, будь то смерть от пуль или снарядов или же в результате разрушения машины в воздухе, - подобное постоянное моральное и психическое напряжение, создаваемое ежедневными опасностями, окружающими лётчика, крайне негативно сказывается на состоянии пилота после долгих недель ежедневной службы. Потому мудрый командир старается предоставить авиаторам столько возможностей развлечься, сколько позволяет военная обстановка.
25 мая адъютанту нашей эскадрильи лейтенанту Смиту посчастливилось встретить в Мениль-ла-Туре (Menil-la-Tours) двух сестёр Херринг (Herring) из старых добрых Соединённых Штатов, которые под эгидой Красного Креста давали во Франции представления для наших фронтовиков. Лейтенант Смит, не мешкая, позвонил двум молодым леди и добился от них обещания приехать в Туль и выступить на аэродроме. Они любезно согласились заглянуть к нам уже на следующий день.
По такому случаю мы развернули приготовления на поле. Один из самых больших французских ангаров, который занимала эскадрилья фоторазведки, был освобождён от самолётов и оборудования. Каждый с энтузиазмом старался помочь чем-нибудь и через несколько часов у нас был готов театр. У одной из стен соорудили сцену и "по-театральному" разместили электрическое освещение. Из столовой было принесено трофейное немецкое пианино, а грязный пол вымыт и отполирован.
Мисс Херринг прибыли в четыре часа и обнаружили, что все офицеры и солдаты ожидают их с нетерпением. Даже французы, по-прежнему занимавшие часть нашего аэродрома, жаждали увидеть и послушать "чисто американское" шоу.
Все мы нашли выступление превосходным и, я уверен, ни одна аудитория ещё не награждала мисс Херринг такими восторженными и искренними аплодисментами. По окончании "шоу" мы пригласили девушек в столовую нашей эскадрильи, а после приятного обеда все мы вышли проводить их, усадить в машину и убедиться, что они благополучно отправились в путь.
Когда машина уже отъезжала, я просунул голову за занавески и узнал у девушек, каков их пункт назначения. Они сообщили, что направляются в Ланже (Langes), находившийся не так уж далеко от Туля, и с огромным радушием пригласили заехать к ним и отужинать каким-нибудь вечерком на следующей неделе. Естественно, я принял такое приглашение с огромной радостью и стал договариваться, каким именно вечером мне следует предпринять вылет и совершить "вынужденную" посадку неподалёку от Ланже, как вдруг услышал сдавленный смешок за спиной. Я высунулся из-за занавесок и оказался лицом к лицу с командиром. Майор Хаффер посмотрел на меня с лёгкой улыбкой, а затем изрёк: "Я слышал всё, мой мальчик, и я не думаю, что у тебя случится "поломка" в райне Ланже на следующей неделе". Да уж, командир умеет обрадовать!
На следующий день Дуглас Кэмпбелл, который по результативности шёл со мной "ноздря в ноздрю", одержал выдающуюся победу. Он в одиночку предпринял небольшую вылазку и в районе Понт-а-Мусона увидел группу Британских Независимых Воздушных Сил (British Independent Air Force), возвращавшуюся после бомбёжки Тьонвилля (Thionville) - важного железнодорожого узла в тридцати милях к северу от Меца. Несколько английских бомбардировочных эскадрилий находились на аэродроме всего в нескольких милях к югу от нашей базы, и мы частенько встречали их на пути или уже над самой линией фронта. Эти соединения были вооружены двухместными "Де-Хэвилендами" (De Haviland) с двигателями "Либерти" (Liberty), а каждая такая машина была способна поднимать до тонны бомб. До двадцати таких эскадрилий находились в распоряжении генерала Хью Тренчерда (Hugh Trenchard), по моему мнению, - величайшего руководителя воздушных сил в мире, и они были обозначены как Независимые Воздушные Силы, так как эти подразделения не подчинялись никаким армейским приказаниям. Единственной их функцией было сбрасывать бомбы на немецкие города.
Лейтенант Кэмпбелл заметил, что один из британских самолётов отстал от основной группы почти на милю во время её возвращения из рейда. Истребители не сопровождали бомбовозы. Для того, чтобы отбить возможные атаки, им приходилось полагаться на плотность строя. Очевидно, у отставшей машины приключились неполадки в двигателе, и потому она не могла находиться на нужной высоте, а отставала от группы всё больше и больше. Ситуацию усугубляло ещё и то, что как раз в тот момент её атаковали одновременно три истребителя "Пфальц".
Дуг бросился на помощь без колебаний.
Выстроив курс таким образом, что солнце на востоке оказалось у него за спиной, Кэмпбелл описал длинный, но стремительный круг, в результате чего он незаметно пристроился в хвост вражеской группе. Дуг поймал в прицел ближайший "Пфальц" и мастерски сбил его практически первой очередью. Довернув аэроплан на два других "Пфальца", он стал свирепо посылать в них очередь за очередью. Обе машины развернулись и устремились в спасительное пике.
Продолжив преследование гансов на протяжении нескольких миль, американец затем развернулся и быстро догнал изувеченный "Де-Хэвиленд". Сопроводив пилота и наблюдателя до места назначения, Кэмпбелл покачал им на прощанье крыльями и отправился домой.
Через час нам позвонил командир английской эскадрильи и спросил, как зовут отважного пилота, который сбил одного ганса и отогнал от намеченной жертвы двух других. Он сообщил также, что английские пилот и наблюдатель были ранены во время атаки истребителей "Пфальц", и, если бы не своевременное появление лейтенанта Кэмпбелла, они оба, несомненно, были бы убиты.
Следующим утром лейтенант Кэмпбелл и я отправились на свободное патрулирование в надежде добыть несколько машин гансов. Это было 28-го мая. Мы покинули аэродром в девять часов и, поднявшись в прекрасное чистое небо, направились к фронту в направлении Понт-а-Мусона. Мы предусмотрительно держались в глубине наших позиций, чтобы "Арчи" гансов не смогли выдать нашего присутствия аэропланам противника. Мы пролетали между Понт-а-Мусоном и Сен-Мийелем уже в четвёртый или пятый раз: туда-обратно, туда-обратно.
Спустя приблизительно час после того, как мы поднялись в воздух, я заметил, что из района Марс-ла-Тура к нам приближается группа самолётов. Судя по направлению их движения, а также в связи с тем, что они не провоцировали огня немецких зенитных батарей, расположенных неподалёку, становилось очевидным, что это аэропланы противника.
Я поднялся до 18 000 футов и развернулся в сторону вражеских позиций. Теперь члены приближающейся группы были вполне различимы; я разглядел по курсу два двухместных истребителя "Альбатрос" на высоте около 16 000 футов, а над ними находились четыре одноместных истребителя "Пфальц" в качестве прикрытия. Несомненно, перед экспедицией стояла задача проведения важной фотосъёмки, а мощная защита предназначалась для того, чтобы "Альбатросы" смогли выполнить миссию, несмотря на любые атаки с нашей стороны.
У нас имелось превышение приблизительно в 2 000 футов, но нам требовалось достичь максимального преимущества перед лицом такого противника. Исходя из этого, я отступил и перед тем, как атаковать, дождался, когда вся группа пересекла линию фронта и углубилась на нашу территорию.
Как только мы перешли в снижение, нас заметили. Два "Альбатроса" незамедлительно развернули хвосты и устремились к фронту. Четыре истребителя сомкнули строй и тоже повернулись, держась между нами и аэропланами, которые они защищали. Хотя расстояние до них и было слишком велико, мы с Кэмпбеллом сыпанули вслед несколькими очередями, сохраняя преимущество по высоте и не давая возможности открыть огонь по нам. Таким образом мы все пересекли линию фронта и вскоре оказались над Тьякуром, причём Кэмпбелл и я оставались сверху.
Очевидно, гансов начала утомлять эта унизительная игра, потому что в этой точке мы заметили, как их строй распался: два "Альбатроса" развернулись над Тьякуром назад, в то время как четыре "Пфальца" отвалили на восток и стали подыматься в направлении долины Мозеля. Несколько минут мы наблюдали за этим маленьким хитрым маневром. Затем, чтобы проверить коварную ловушку, явно приготовленную для нас, наша пара резко снизилась или, скорее ложно обозначила снижение к покинутым "Альбатросам". Кэмпбелл кинулся прямиком на ближайшего из них, в то время как я оставался над ним и присматривал за четырьмя истребителями.
Моментально вся четвёрка легла на обратный курс и поспешила на выручку. Дуглас мастерски набрал высоту и занял позицию прямо подо мной, и мы продолжили медленный отход к линии фронта. "Пфальцы" держались на безопасном расстоянии далеко позади.
Тогда хитрые гансы предприняли новый причудливый манёвр. Мы заметили как один "Альбатрос" внезапно направился на запад, прямиком к Сен-Мийелю, в то время как другой прекратил наматывать круги и поспешил нагнать четыре истребителя впереди. Они дождались его, а затем впятером повернули к Мозелю, оставив одинокий "Альбатрос" в двух милях позади себя в качестве лакомой наживки для нашей пары.
С максимальной точностью мы постарались определить расстояние до него. Прекрасно осознавая, какая ловушка перед нами расставлена, мы понимали, что успех предприятия будет зависеть от нашей способности снизиться к приманке, разделаться с ней, а затем вновь набрать высоту прежде, чем вражеская группа спикирует на нас. Наш замысел был таким же, как у них. Однако наша позиция была несколько лучше, так как мы могли с большей точностью определить расстояние от нашей точки в небе до медленного "Альбатроса", оставленного на западе в качестве наживки. С другой сторны, мы знали возможности наших "Ньюпоров" до дюйма, а гансы, возможно, недооценили нашу скорость. Им достаточно было ошибиться всего на долю секунды. И они допустили эту ошибку!
Словно молнии, наши аэропланы развернулись и на полном газу стремительно бросились бок о бок на одинокий "Альбатрос". "Пфальцы" незамедлительно начали преследование. Но едва они поступили таким образом, как должны были понять тщету погони - ведь между нами не только пролегла миля или больше, но это расстояние ещё и стремительно увеличивалось. По мере приближения к "Альбатросу" мы довернули машины таким образом, что прицелы оказались направлены точно на него. Каждый из нас сделал около сотни выстрелов, прежде чем мы отвернули машины и стали набирать высоту. Оглянувшись, мы убедились, что с "Альбатросом" полностью покончено. Он спикировал сначала в одну сторону, затем - в другую, перейдя в последний штопор, после чего мы видели, как аппарат разбился у окраины Флири (Flirey) в лесах Ратта (Ratta).
Задолго до финального крушения последней жертвы мы с Кэмпбеллом заняли прежнюю высоту. И тут случился сюрприз дня!
Вместо нанесения сокрушительного удара в отместку, четыре истребителя гансов поспешно вернулись к оставшемуся "Альбатросу" и, окружив его, заботливо повели на север - ещё дальше вглубь собственной территории! Позже я много раз сталкивался с этой малодушной чертой вражеских пилотов. Не имеет значения, насколько существенным преимуществом по количеству или расположению он обладает - если нам удавалось сбить одного из них, остальные почти всегда уклонялись от драки, оставляя за нами поле боя. Такое поведение, может быть, и оправдано с точки зрения боевой эффективности, но для меня это казалось банальной трусостью.
Мы с Кэмпбеллом были вполне удовлетворены их отходом. Не успели "Пфальцы" убраться восвояси, как батареи "Арчи" под нами начали тренировку в стрельбе по целям. В их распоряжении было достаточно времени, чтобы вычислить наше положение и то, чего они добились, делало им честь. Я помчался домой, но Кэмпбелл, слепленый из того же теста, что и Джимми Холл, заставил ждать себя, пока он вернулся в зону заградительного огня и набросился на немецких артиллеристов внизу с американской извращённостью, в то время как разрывы шрапнели вокруг бушевали, словно шквал града над Айовой (Iowa). После того, как немцы поняли, с каким презрением относится к ним Дуг, он, вполне удовлетворённый, присоединился ко мне. Мы пересекли фронт без единого повреждения и вскоре катились через поле в маленьких победоносных "Ньюпорах" к воротам родных ангаров.
Едва мы выбрались из аэропланов, как Дуглас узнал новость, которая полностью омрачила его радость победы. Лейтенант Джон Митчел - брат нашего полковника и близкий друг Дугласа Кэмпбелла - погиб тем утром при посадке в Колумби-ле-Белль (Columbey-les-Belles). Кэмпбелл и Митчелл были школьными приятелями, вместе пошли в авиацию и отплыли из Нью-Йорка во Францию на одном пароходе. Они были неразлучны, и все друзья принимали их за братьев. Бедняга Дуг был безутешен.
Близкая дружба - необычное явление в эскадрильях. Когда Ваша ежедневная работа - искать неприятности, совершенно необходимо быть подтянутым и хладнокровным. Если позволить себе такую роскошь, как проявление эмоций любви или дружбы, то это может притупить остроту восприятия в бою. Тем более, что следует считаться с противником как с оппонентом, чьё сознание не отягощено такой тяжёлой ношей. Быстрота реакции, острота восприятия и ясность ума качества, от которых зависит жизнь или смерть лётчика-истребителя.
Потому я замкнул своё сердце для дружбы, крепкой настолько, что способна вызвать прострацию в случае смерти друга. Я извлёк урок необходимого стоицизма, когда сбили Джима Миллера. Затем ушли Джимми Холл и Лафбери. Много людей последует за ними, и мне это было хорошо известно. Связанные дружескими отношениями, подчиннные единой цели, взаимозависимые в своей работе, жившие бок о бок, - все пилоты 94 эскадрильи, как мне кажется, в конечном итоге относились к скоропостижной смерти ближайших друзей с некоей грубоватой беспристрастностью. По-моему, неизбежность подобного отношения - один из наибольших ужасов войны.
Лейтенант Смит рассказывал мне о своей старенькой маме в Нью-Йорке. Она вдовствовала, и он был её единственным сыном. У неё было слабое здоровье, и Смита неотступно преследовала идея, что его возвращение поможет вернуть старушке доброе здравие и бодрый дух. Смит как-то сразу и здорово понравился мне. Возможно, поначалу мне польстила просьба взять его ведомым в свободное патрулирование, однако впоследствии я обнаружил в нём задатки и характер превосходного пилота, а в бою это был надёжный компаньон. Различные люди в эскадрилье так или иначе импонировали мне, но Смит, благодаря неким привлекательным сторонам своего характера, настолько запал мне в душу, что иногда даже снился, сражающимся против превоходящих сил противника или падающим в огне.
Смит обладал неиссякаемыми запасами добродушия и юмора. Однажды утром вскоре после моей вылазки с Дугласом Кэмпбеллом, лейтенант Смит снова пришёл ко мне и попросил захватить в ещё один полёт. Мы договорились вылететь следующим утром в четыре часа.
Для тех, кто никогда не выбирался из постели в четыре часа, замечу, что в это время всегда сыро и холодно. А когда Вы поднимаетесь на высоту 20 000 футов и кружите там в течение часа или дольше, не имея в животе больше чашечки кофе, то требуется немного энтузиазма, чтобы получить непередаваемое удовольствие.
Тем утром мы взобрались на 22 000 футов над Понт-а-Мусоном и Флири. На такой высоте температура, пожалуй, достигала пятидесяти градусов ниже нуля. Мы рассчитывали перехватить какую-нибудь раннюю немецкую пташку, вылетевшую за линию фронта на привычную фоторазведку, и для нас было важно достичь максимального потолка, чтобы не привлечь внимания.
После часа бесплодных поисков я взял курс на запад, чтобы ещё немного углубиться в сторону немецких позиций. К своему удивлению, я заметил, что Смит внезапно повернул домой и вскоре скрылся из виду. Предположив, что неполадки в двигателе вынудили его пойти на снижение, я продолжил патрулирование в течение ещё одного часа, заметил один вражеский самолёт, он тоже заметил меня и скрылся, не вступив в бой. В конце концов, я отчаялся найти развлечение прежде, чем полностью иссякнет запас топлива, и вернулся на базу после полуторачасового пребывания в небе.
Лейтенант Смит подошёл к моей машине, когда смолк двигатель.
- Привет, эскимос! - обратился он ко мне несколько свирепо. - Почему ты не проторчал там весь день?
Я поинтересовался в свою очередь, что заставило его уйти на посадку. Он рассматривал меня с минуту, а затем рассмеялся.
- Рик! - ответил он. - Я замёрз просто до задубения, так что если я буду смеяться громко, то тресну пополам. Не знаю, насколько высоко мы влезли, но готов поклясться, что видел как восходит завтрашнее солнце.
На большой высоте в "Ньюпоре" довольно холодно и для таких путешествий следует тепло одеваться. Когда я выяснил, что на Смите была одета лишь полевая форма, то с лёгкостью представил, что сегодняшнее тепло воспринималось им как недельная норма.
Глава 12. Снова Джимми Мейсснер
Весной 1918 года взаимодействие между союзными войсками в нашем секторе было построено таким образом, что нас часто вызывали для совместных действий с французской или английской пехотой и авиацией. Так в День памяти павших в гражданской войне в США, когда все мы мысленно представляли, как наши соотечественники дома готовятся встретить праздник, из английского штаба Независимых Воздушных Сил поступил звонок. Нам сообщили, что на восемь утра ими запланирован важный рейд на немецкий железнодорожный узел в Конфланзе, и англичане были бы весьма признательны, если мы организуем воздушное прикрытие британцев во время возвращения на базу.
Соответственно лейтенант Мейсснер был назначен командиром шестёрки "Ньюпоров" из 94-й эскадрильи, а лейтенанту Джону Митчеллу предстояло лидировать такую же группу из 95-й. Вылет всех аэропланов был запланирован с нашего аэродрома. Им предстояло встретить подопечных над Тьякуром, расположенным почти на полпути от Конфланза к фронту. Не следует путать Джона Митчелла из 95-й эскадрильи с другим Джоном Митчеллом - братом нашего полковника, который, как я уже указал выше, погиб у Колумби-ле-Бель.
Прикинув, что у меня есть неплохие шансы устроить небольшую собственную потасовку, я подготовил машину и взлетел с аэродрома в семь тридцать. Две большие группы самолётов исчезали в далёкой дымке, когда я оторвался от земли.
К тому времени, когда я достиг Флири, мой аэроплан поднялся на 15 000 футов и находился в прекрасной позиции, откуда можно было наблюдать за всем шоу. Английские эскадрильи как раз возвращались из вылазки к складам Конфланза. Они, очевидно, сбросили все бомбы и тем самым, похоже, растревожили осиное гнездо. Большая группа самолётов противника гналась за ними по пятам, а наши истребители карабкались вверх для перехвата. Яростный шквал шрапнели перед английскими аэропланами свидетельствовал о том, что зенитчики не зевали. Немецкие снаряды рвались впереди и ниже бомбардировочной эскадрильи, однако огонь прекращался, как только в его зону входили машины преследователей. Батареи гансов устроили прекрасное представление за исключением одной существенной детали. Им не удавалось поразить цели.
Наши группы в этот момент проходили над Тьякуром и неслись на выручку приближавшимся англичанам на максимальной скорости. Похоже, у меня на глазах завязывалась типичная "собачья свалка". Американцам необходимо было успеть к англичанам приблизительно в то же время, когда гансы настигнут их сзади.
Вдруг я заметил - в группе американских аэропланов подо мною что-то не так. Похоже, с западного направления подоспело ещё одно звено противника, самолёты которого вступили в бой, стараясь отвлечь "Ньюпоры" от воздушного прикрытия бомбардировщиков. Наблюдая за схваткой, я заметил, как один из наших "Ньюпоров" приблизительно в трёх тысячах футов подо мной и немного западнее стал рыскать, а затем перешёл в беспорядочное падение. С самого начала всей заварухи я продвигался в точку, где должны были сойтись противостоящие силы. Теперь они находились прямо подо мной.
Едва лишь раненый "Ньюпор" начал бесконтрольно вращаться, как два истребителя "Альбатрос" уселись ему на хвост. В тот же момент я, очертя голову, свалился на одного из них, открыв огонь с дальней дистанции, и прекратил его лишь тогда, когда с облегчением увидел: моя цель, похоже, потеряла управление и круто нырнула к земле. Другой "Альбатрос" изменил курс и поспешно вышел из боя.
Мне не было известно, кто был злополучным пилотом "Ньюпора" и в каком состоянии он находился. Я начал снижение за его машиной, желая удостоверится, что ему не нужна дополнительная помощь или убедиться, что весь этот спектакль был всего лишь уловкой для превосходящих сил противника. Еще до того, как я догнал аэроплан, "Ньюпор" грациозно вышел из штопора и после длинного виража вновь стал набирать высоту. Это было всего лишь ухищрение! Парень возвращался в бой!
Мы подобрали несколько сувениров победы Дуга и направились домой. Вообще-то авиатору редко доводится увидеть собственными глазами какую-нибудь часть сбитой им машины. Как правило, аэроплан противника падал на немецкой территории, так как враги предпочитали принимать бой только над своими позициями. Однако, даже если нам всё же удавалось перехватить боша в глубине наших позиций и сбить его там, последние обломки его машины растаскивали люди из окопов или водители грузовиков, оказавшиеся поблизости, задолго до того, как на сцене появлялся авиатор, одержавший победу. Но когда мы вернулись домой с сувенирами, нам снова пришлось столкнуться с тем печальным фактом, что старина Лаф больше не усядется с нашей компанией за гостеприимным обеденным столом
Останки всеми любимого последнего героя подлежали захоронению на нашем маленьком "кладбище авиаторов" на следующий день - 20 мая. Этим именем уже успели назвать небольшой участок, где в чужой земле лежало рядом почти полдюжины наших товарищей - вдали от родины и дорогих им людей. Теперь к ним присоединялся тот, кого вся Франция и Америка считала самым выдающимся авиатором.
Генерал Жерар - командующий Шестой Армией - прибыл со всем штабом в час дня. Генерал Лиггетт - командующий 26-й дивизией - появился в сопровождении полковника Вильяма Митчелла - командующего американскими Воздушными Силами. Все принесли с собой множество прекрасных цветов. Сотни офицеров всех служб пришли отдать дань уважения памяти самого знаменитого американского авиатора.
Я наблюдал, как собиралась огромная толпа людей. Их цветы укрывали шлем погибшего лётчика и вскоре образовали над ним большую пирамиду. В час тридцать я поспешил на аэродром. Мне предстояло выполнить последний полёт рядом с товарищем, который столько раз сопровождал меня в небе.
Пилоты крыла No 1 уже сидели пристёгнутыми в машинах и ожидали меня. Механики молча вручили нам корзины с цветами. Поднявшись в небо, мы кружили над кладбищем, пока часы не показали один час пятьдесят пять минут. Последний участник процессии пересёк короткую полосу дороги и место последнего упокоения авиатора заполнилось друзьями Лафбери.
Я дважды провёл строй над морем непокрытых голов, а затем, заглушив двигатель, снизился до пятидесяти футов над открытой могилой. В то время как тело Рауля опускали в могилу, я бросил цветы, и каждый пилот повторил мою поминальную церемонию один за другим. Возвращаясь на наш пустой аэродром, мы с прискорбием думали о том, что величайший авиатор Америки, ас из асов, обрёл свой последний покой.
Глава 11. Развлечения эскадрильи
Монотонность нелётных дней взыскивает с авиаторов свою цену, которую нельзя ни подсчитать, ни вообще чётко установить, однако бывалые авиационные командиры давно поняли, что их подчинённые живут дольше и дерутся лучше, если редкие развлечения помогают им пережить этот нудный период. В особенности это верно, когда отпуска не очень-то часты. Англичане - признанные мастера по части заботы о своих людях, не только установили чёткое расписание отпусков для пилотов, но ещё и обязали всех своих авиаторов во время проживания на аэродромах принимать участие в определённом количестве спортивных мероприятий, игр и дружеских визитов в другие эскадрильи. Кинопоказы, турниры по висту, долгие прогулки и другие методы позволяли пилотам отвлечься от работы и формировали в их среде моральный дух, равного которому нет во всём мире.
Что касается американских вооружённых сил, то, в силу некоторых причин, нам не довелось испытать столь счастливого разрешения мучительной проблемы. Мы были новичками в этой игре и потому ещё не приступили к изучению психологии лётчика; на фронте находилось слишком мало наших авиаторов, чтобы позволить им регулярные и частые отпуска; у нас был такой огромный объём работы, что мы не могли нарушить её выполнение экспериментами. Начальственные шишки решили, что больше пользы принесёт отправка во Францию дополнительных сил пехоты, чем увеличение числа авиаторов. В результате те, кого послали на фронт первыми, упорно служили там до конца, почти без увольнительных даже на денёк, которые позволили бы восстановить силы и вернуть бодрость духа.
Считается, что работа военного пилота находится в значительно большей зависимости от его личных качеств, чем у представителей других родов войск. Возможно, авиатор находится в большем постоянном напряжении. Я не могу объективно оценить правдивость подобного утверждения, поскольку мне не известны все детали работы других людей. Но тот факт, что любому авиатору известно о постоянной угрозе внезапной смерти каждый раз, когда он поднимается на борт самолёта, будь то смерть от пуль или снарядов или же в результате разрушения машины в воздухе, - подобное постоянное моральное и психическое напряжение, создаваемое ежедневными опасностями, окружающими лётчика, крайне негативно сказывается на состоянии пилота после долгих недель ежедневной службы. Потому мудрый командир старается предоставить авиаторам столько возможностей развлечься, сколько позволяет военная обстановка.
25 мая адъютанту нашей эскадрильи лейтенанту Смиту посчастливилось встретить в Мениль-ла-Туре (Menil-la-Tours) двух сестёр Херринг (Herring) из старых добрых Соединённых Штатов, которые под эгидой Красного Креста давали во Франции представления для наших фронтовиков. Лейтенант Смит, не мешкая, позвонил двум молодым леди и добился от них обещания приехать в Туль и выступить на аэродроме. Они любезно согласились заглянуть к нам уже на следующий день.
По такому случаю мы развернули приготовления на поле. Один из самых больших французских ангаров, который занимала эскадрилья фоторазведки, был освобождён от самолётов и оборудования. Каждый с энтузиазмом старался помочь чем-нибудь и через несколько часов у нас был готов театр. У одной из стен соорудили сцену и "по-театральному" разместили электрическое освещение. Из столовой было принесено трофейное немецкое пианино, а грязный пол вымыт и отполирован.
Мисс Херринг прибыли в четыре часа и обнаружили, что все офицеры и солдаты ожидают их с нетерпением. Даже французы, по-прежнему занимавшие часть нашего аэродрома, жаждали увидеть и послушать "чисто американское" шоу.
Все мы нашли выступление превосходным и, я уверен, ни одна аудитория ещё не награждала мисс Херринг такими восторженными и искренними аплодисментами. По окончании "шоу" мы пригласили девушек в столовую нашей эскадрильи, а после приятного обеда все мы вышли проводить их, усадить в машину и убедиться, что они благополучно отправились в путь.
Когда машина уже отъезжала, я просунул голову за занавески и узнал у девушек, каков их пункт назначения. Они сообщили, что направляются в Ланже (Langes), находившийся не так уж далеко от Туля, и с огромным радушием пригласили заехать к ним и отужинать каким-нибудь вечерком на следующей неделе. Естественно, я принял такое приглашение с огромной радостью и стал договариваться, каким именно вечером мне следует предпринять вылет и совершить "вынужденную" посадку неподалёку от Ланже, как вдруг услышал сдавленный смешок за спиной. Я высунулся из-за занавесок и оказался лицом к лицу с командиром. Майор Хаффер посмотрел на меня с лёгкой улыбкой, а затем изрёк: "Я слышал всё, мой мальчик, и я не думаю, что у тебя случится "поломка" в райне Ланже на следующей неделе". Да уж, командир умеет обрадовать!
На следующий день Дуглас Кэмпбелл, который по результативности шёл со мной "ноздря в ноздрю", одержал выдающуюся победу. Он в одиночку предпринял небольшую вылазку и в районе Понт-а-Мусона увидел группу Британских Независимых Воздушных Сил (British Independent Air Force), возвращавшуюся после бомбёжки Тьонвилля (Thionville) - важного железнодорожого узла в тридцати милях к северу от Меца. Несколько английских бомбардировочных эскадрилий находились на аэродроме всего в нескольких милях к югу от нашей базы, и мы частенько встречали их на пути или уже над самой линией фронта. Эти соединения были вооружены двухместными "Де-Хэвилендами" (De Haviland) с двигателями "Либерти" (Liberty), а каждая такая машина была способна поднимать до тонны бомб. До двадцати таких эскадрилий находились в распоряжении генерала Хью Тренчерда (Hugh Trenchard), по моему мнению, - величайшего руководителя воздушных сил в мире, и они были обозначены как Независимые Воздушные Силы, так как эти подразделения не подчинялись никаким армейским приказаниям. Единственной их функцией было сбрасывать бомбы на немецкие города.
Лейтенант Кэмпбелл заметил, что один из британских самолётов отстал от основной группы почти на милю во время её возвращения из рейда. Истребители не сопровождали бомбовозы. Для того, чтобы отбить возможные атаки, им приходилось полагаться на плотность строя. Очевидно, у отставшей машины приключились неполадки в двигателе, и потому она не могла находиться на нужной высоте, а отставала от группы всё больше и больше. Ситуацию усугубляло ещё и то, что как раз в тот момент её атаковали одновременно три истребителя "Пфальц".
Дуг бросился на помощь без колебаний.
Выстроив курс таким образом, что солнце на востоке оказалось у него за спиной, Кэмпбелл описал длинный, но стремительный круг, в результате чего он незаметно пристроился в хвост вражеской группе. Дуг поймал в прицел ближайший "Пфальц" и мастерски сбил его практически первой очередью. Довернув аэроплан на два других "Пфальца", он стал свирепо посылать в них очередь за очередью. Обе машины развернулись и устремились в спасительное пике.
Продолжив преследование гансов на протяжении нескольких миль, американец затем развернулся и быстро догнал изувеченный "Де-Хэвиленд". Сопроводив пилота и наблюдателя до места назначения, Кэмпбелл покачал им на прощанье крыльями и отправился домой.
Через час нам позвонил командир английской эскадрильи и спросил, как зовут отважного пилота, который сбил одного ганса и отогнал от намеченной жертвы двух других. Он сообщил также, что английские пилот и наблюдатель были ранены во время атаки истребителей "Пфальц", и, если бы не своевременное появление лейтенанта Кэмпбелла, они оба, несомненно, были бы убиты.
Следующим утром лейтенант Кэмпбелл и я отправились на свободное патрулирование в надежде добыть несколько машин гансов. Это было 28-го мая. Мы покинули аэродром в девять часов и, поднявшись в прекрасное чистое небо, направились к фронту в направлении Понт-а-Мусона. Мы предусмотрительно держались в глубине наших позиций, чтобы "Арчи" гансов не смогли выдать нашего присутствия аэропланам противника. Мы пролетали между Понт-а-Мусоном и Сен-Мийелем уже в четвёртый или пятый раз: туда-обратно, туда-обратно.
Спустя приблизительно час после того, как мы поднялись в воздух, я заметил, что из района Марс-ла-Тура к нам приближается группа самолётов. Судя по направлению их движения, а также в связи с тем, что они не провоцировали огня немецких зенитных батарей, расположенных неподалёку, становилось очевидным, что это аэропланы противника.
Я поднялся до 18 000 футов и развернулся в сторону вражеских позиций. Теперь члены приближающейся группы были вполне различимы; я разглядел по курсу два двухместных истребителя "Альбатрос" на высоте около 16 000 футов, а над ними находились четыре одноместных истребителя "Пфальц" в качестве прикрытия. Несомненно, перед экспедицией стояла задача проведения важной фотосъёмки, а мощная защита предназначалась для того, чтобы "Альбатросы" смогли выполнить миссию, несмотря на любые атаки с нашей стороны.
У нас имелось превышение приблизительно в 2 000 футов, но нам требовалось достичь максимального преимущества перед лицом такого противника. Исходя из этого, я отступил и перед тем, как атаковать, дождался, когда вся группа пересекла линию фронта и углубилась на нашу территорию.
Как только мы перешли в снижение, нас заметили. Два "Альбатроса" незамедлительно развернули хвосты и устремились к фронту. Четыре истребителя сомкнули строй и тоже повернулись, держась между нами и аэропланами, которые они защищали. Хотя расстояние до них и было слишком велико, мы с Кэмпбеллом сыпанули вслед несколькими очередями, сохраняя преимущество по высоте и не давая возможности открыть огонь по нам. Таким образом мы все пересекли линию фронта и вскоре оказались над Тьякуром, причём Кэмпбелл и я оставались сверху.
Очевидно, гансов начала утомлять эта унизительная игра, потому что в этой точке мы заметили, как их строй распался: два "Альбатроса" развернулись над Тьякуром назад, в то время как четыре "Пфальца" отвалили на восток и стали подыматься в направлении долины Мозеля. Несколько минут мы наблюдали за этим маленьким хитрым маневром. Затем, чтобы проверить коварную ловушку, явно приготовленную для нас, наша пара резко снизилась или, скорее ложно обозначила снижение к покинутым "Альбатросам". Кэмпбелл кинулся прямиком на ближайшего из них, в то время как я оставался над ним и присматривал за четырьмя истребителями.
Моментально вся четвёрка легла на обратный курс и поспешила на выручку. Дуглас мастерски набрал высоту и занял позицию прямо подо мной, и мы продолжили медленный отход к линии фронта. "Пфальцы" держались на безопасном расстоянии далеко позади.
Тогда хитрые гансы предприняли новый причудливый манёвр. Мы заметили как один "Альбатрос" внезапно направился на запад, прямиком к Сен-Мийелю, в то время как другой прекратил наматывать круги и поспешил нагнать четыре истребителя впереди. Они дождались его, а затем впятером повернули к Мозелю, оставив одинокий "Альбатрос" в двух милях позади себя в качестве лакомой наживки для нашей пары.
С максимальной точностью мы постарались определить расстояние до него. Прекрасно осознавая, какая ловушка перед нами расставлена, мы понимали, что успех предприятия будет зависеть от нашей способности снизиться к приманке, разделаться с ней, а затем вновь набрать высоту прежде, чем вражеская группа спикирует на нас. Наш замысел был таким же, как у них. Однако наша позиция была несколько лучше, так как мы могли с большей точностью определить расстояние от нашей точки в небе до медленного "Альбатроса", оставленного на западе в качестве наживки. С другой сторны, мы знали возможности наших "Ньюпоров" до дюйма, а гансы, возможно, недооценили нашу скорость. Им достаточно было ошибиться всего на долю секунды. И они допустили эту ошибку!
Словно молнии, наши аэропланы развернулись и на полном газу стремительно бросились бок о бок на одинокий "Альбатрос". "Пфальцы" незамедлительно начали преследование. Но едва они поступили таким образом, как должны были понять тщету погони - ведь между нами не только пролегла миля или больше, но это расстояние ещё и стремительно увеличивалось. По мере приближения к "Альбатросу" мы довернули машины таким образом, что прицелы оказались направлены точно на него. Каждый из нас сделал около сотни выстрелов, прежде чем мы отвернули машины и стали набирать высоту. Оглянувшись, мы убедились, что с "Альбатросом" полностью покончено. Он спикировал сначала в одну сторону, затем - в другую, перейдя в последний штопор, после чего мы видели, как аппарат разбился у окраины Флири (Flirey) в лесах Ратта (Ratta).
Задолго до финального крушения последней жертвы мы с Кэмпбеллом заняли прежнюю высоту. И тут случился сюрприз дня!
Вместо нанесения сокрушительного удара в отместку, четыре истребителя гансов поспешно вернулись к оставшемуся "Альбатросу" и, окружив его, заботливо повели на север - ещё дальше вглубь собственной территории! Позже я много раз сталкивался с этой малодушной чертой вражеских пилотов. Не имеет значения, насколько существенным преимуществом по количеству или расположению он обладает - если нам удавалось сбить одного из них, остальные почти всегда уклонялись от драки, оставляя за нами поле боя. Такое поведение, может быть, и оправдано с точки зрения боевой эффективности, но для меня это казалось банальной трусостью.
Мы с Кэмпбеллом были вполне удовлетворены их отходом. Не успели "Пфальцы" убраться восвояси, как батареи "Арчи" под нами начали тренировку в стрельбе по целям. В их распоряжении было достаточно времени, чтобы вычислить наше положение и то, чего они добились, делало им честь. Я помчался домой, но Кэмпбелл, слепленый из того же теста, что и Джимми Холл, заставил ждать себя, пока он вернулся в зону заградительного огня и набросился на немецких артиллеристов внизу с американской извращённостью, в то время как разрывы шрапнели вокруг бушевали, словно шквал града над Айовой (Iowa). После того, как немцы поняли, с каким презрением относится к ним Дуг, он, вполне удовлетворённый, присоединился ко мне. Мы пересекли фронт без единого повреждения и вскоре катились через поле в маленьких победоносных "Ньюпорах" к воротам родных ангаров.
Едва мы выбрались из аэропланов, как Дуглас узнал новость, которая полностью омрачила его радость победы. Лейтенант Джон Митчел - брат нашего полковника и близкий друг Дугласа Кэмпбелла - погиб тем утром при посадке в Колумби-ле-Белль (Columbey-les-Belles). Кэмпбелл и Митчелл были школьными приятелями, вместе пошли в авиацию и отплыли из Нью-Йорка во Францию на одном пароходе. Они были неразлучны, и все друзья принимали их за братьев. Бедняга Дуг был безутешен.
Близкая дружба - необычное явление в эскадрильях. Когда Ваша ежедневная работа - искать неприятности, совершенно необходимо быть подтянутым и хладнокровным. Если позволить себе такую роскошь, как проявление эмоций любви или дружбы, то это может притупить остроту восприятия в бою. Тем более, что следует считаться с противником как с оппонентом, чьё сознание не отягощено такой тяжёлой ношей. Быстрота реакции, острота восприятия и ясность ума качества, от которых зависит жизнь или смерть лётчика-истребителя.
Потому я замкнул своё сердце для дружбы, крепкой настолько, что способна вызвать прострацию в случае смерти друга. Я извлёк урок необходимого стоицизма, когда сбили Джима Миллера. Затем ушли Джимми Холл и Лафбери. Много людей последует за ними, и мне это было хорошо известно. Связанные дружескими отношениями, подчиннные единой цели, взаимозависимые в своей работе, жившие бок о бок, - все пилоты 94 эскадрильи, как мне кажется, в конечном итоге относились к скоропостижной смерти ближайших друзей с некоей грубоватой беспристрастностью. По-моему, неизбежность подобного отношения - один из наибольших ужасов войны.
Лейтенант Смит рассказывал мне о своей старенькой маме в Нью-Йорке. Она вдовствовала, и он был её единственным сыном. У неё было слабое здоровье, и Смита неотступно преследовала идея, что его возвращение поможет вернуть старушке доброе здравие и бодрый дух. Смит как-то сразу и здорово понравился мне. Возможно, поначалу мне польстила просьба взять его ведомым в свободное патрулирование, однако впоследствии я обнаружил в нём задатки и характер превосходного пилота, а в бою это был надёжный компаньон. Различные люди в эскадрилье так или иначе импонировали мне, но Смит, благодаря неким привлекательным сторонам своего характера, настолько запал мне в душу, что иногда даже снился, сражающимся против превоходящих сил противника или падающим в огне.
Смит обладал неиссякаемыми запасами добродушия и юмора. Однажды утром вскоре после моей вылазки с Дугласом Кэмпбеллом, лейтенант Смит снова пришёл ко мне и попросил захватить в ещё один полёт. Мы договорились вылететь следующим утром в четыре часа.
Для тех, кто никогда не выбирался из постели в четыре часа, замечу, что в это время всегда сыро и холодно. А когда Вы поднимаетесь на высоту 20 000 футов и кружите там в течение часа или дольше, не имея в животе больше чашечки кофе, то требуется немного энтузиазма, чтобы получить непередаваемое удовольствие.
Тем утром мы взобрались на 22 000 футов над Понт-а-Мусоном и Флири. На такой высоте температура, пожалуй, достигала пятидесяти градусов ниже нуля. Мы рассчитывали перехватить какую-нибудь раннюю немецкую пташку, вылетевшую за линию фронта на привычную фоторазведку, и для нас было важно достичь максимального потолка, чтобы не привлечь внимания.
После часа бесплодных поисков я взял курс на запад, чтобы ещё немного углубиться в сторону немецких позиций. К своему удивлению, я заметил, что Смит внезапно повернул домой и вскоре скрылся из виду. Предположив, что неполадки в двигателе вынудили его пойти на снижение, я продолжил патрулирование в течение ещё одного часа, заметил один вражеский самолёт, он тоже заметил меня и скрылся, не вступив в бой. В конце концов, я отчаялся найти развлечение прежде, чем полностью иссякнет запас топлива, и вернулся на базу после полуторачасового пребывания в небе.
Лейтенант Смит подошёл к моей машине, когда смолк двигатель.
- Привет, эскимос! - обратился он ко мне несколько свирепо. - Почему ты не проторчал там весь день?
Я поинтересовался в свою очередь, что заставило его уйти на посадку. Он рассматривал меня с минуту, а затем рассмеялся.
- Рик! - ответил он. - Я замёрз просто до задубения, так что если я буду смеяться громко, то тресну пополам. Не знаю, насколько высоко мы влезли, но готов поклясться, что видел как восходит завтрашнее солнце.
На большой высоте в "Ньюпоре" довольно холодно и для таких путешествий следует тепло одеваться. Когда я выяснил, что на Смите была одета лишь полевая форма, то с лёгкостью представил, что сегодняшнее тепло воспринималось им как недельная норма.
Глава 12. Снова Джимми Мейсснер
Весной 1918 года взаимодействие между союзными войсками в нашем секторе было построено таким образом, что нас часто вызывали для совместных действий с французской или английской пехотой и авиацией. Так в День памяти павших в гражданской войне в США, когда все мы мысленно представляли, как наши соотечественники дома готовятся встретить праздник, из английского штаба Независимых Воздушных Сил поступил звонок. Нам сообщили, что на восемь утра ими запланирован важный рейд на немецкий железнодорожный узел в Конфланзе, и англичане были бы весьма признательны, если мы организуем воздушное прикрытие британцев во время возвращения на базу.
Соответственно лейтенант Мейсснер был назначен командиром шестёрки "Ньюпоров" из 94-й эскадрильи, а лейтенанту Джону Митчеллу предстояло лидировать такую же группу из 95-й. Вылет всех аэропланов был запланирован с нашего аэродрома. Им предстояло встретить подопечных над Тьякуром, расположенным почти на полпути от Конфланза к фронту. Не следует путать Джона Митчелла из 95-й эскадрильи с другим Джоном Митчеллом - братом нашего полковника, который, как я уже указал выше, погиб у Колумби-ле-Бель.
Прикинув, что у меня есть неплохие шансы устроить небольшую собственную потасовку, я подготовил машину и взлетел с аэродрома в семь тридцать. Две большие группы самолётов исчезали в далёкой дымке, когда я оторвался от земли.
К тому времени, когда я достиг Флири, мой аэроплан поднялся на 15 000 футов и находился в прекрасной позиции, откуда можно было наблюдать за всем шоу. Английские эскадрильи как раз возвращались из вылазки к складам Конфланза. Они, очевидно, сбросили все бомбы и тем самым, похоже, растревожили осиное гнездо. Большая группа самолётов противника гналась за ними по пятам, а наши истребители карабкались вверх для перехвата. Яростный шквал шрапнели перед английскими аэропланами свидетельствовал о том, что зенитчики не зевали. Немецкие снаряды рвались впереди и ниже бомбардировочной эскадрильи, однако огонь прекращался, как только в его зону входили машины преследователей. Батареи гансов устроили прекрасное представление за исключением одной существенной детали. Им не удавалось поразить цели.
Наши группы в этот момент проходили над Тьякуром и неслись на выручку приближавшимся англичанам на максимальной скорости. Похоже, у меня на глазах завязывалась типичная "собачья свалка". Американцам необходимо было успеть к англичанам приблизительно в то же время, когда гансы настигнут их сзади.
Вдруг я заметил - в группе американских аэропланов подо мною что-то не так. Похоже, с западного направления подоспело ещё одно звено противника, самолёты которого вступили в бой, стараясь отвлечь "Ньюпоры" от воздушного прикрытия бомбардировщиков. Наблюдая за схваткой, я заметил, как один из наших "Ньюпоров" приблизительно в трёх тысячах футов подо мной и немного западнее стал рыскать, а затем перешёл в беспорядочное падение. С самого начала всей заварухи я продвигался в точку, где должны были сойтись противостоящие силы. Теперь они находились прямо подо мной.
Едва лишь раненый "Ньюпор" начал бесконтрольно вращаться, как два истребителя "Альбатрос" уселись ему на хвост. В тот же момент я, очертя голову, свалился на одного из них, открыв огонь с дальней дистанции, и прекратил его лишь тогда, когда с облегчением увидел: моя цель, похоже, потеряла управление и круто нырнула к земле. Другой "Альбатрос" изменил курс и поспешно вышел из боя.
Мне не было известно, кто был злополучным пилотом "Ньюпора" и в каком состоянии он находился. Я начал снижение за его машиной, желая удостоверится, что ему не нужна дополнительная помощь или убедиться, что весь этот спектакль был всего лишь уловкой для превосходящих сил противника. Еще до того, как я догнал аэроплан, "Ньюпор" грациозно вышел из штопора и после длинного виража вновь стал набирать высоту. Это было всего лишь ухищрение! Парень возвращался в бой!