Страница:
Рубины и впрямь оказали на хозяина магическое воздействие. Как и предсказывал Брум, они с порога привлекли его внимание, просто заворожив. Я мило беседовала с пожилым работорговцем, чья вытянутая физиономия и колючие глазки делали его похожим на ласку, когда сэр Корнелиус приблизился к нам с бокалом в руке.
— Как это нехорошо с вашей стороны, Райли, — заметил он, укоризненно покачав головой, — единолично наслаждаться обществом столь очаровательной юной леди! Нет уж, позвольте ее у вас украсть. — Торнтон подхватил меня под локоток и увлек за собой. — Ах, моя дорогая мисс Дэнфорт, — соловьем разливался комендант, — вы произвели на меня такое впечатление, что я жажду узнать о вас как можно больше. — Он отвел меня в укромный уголок между книжными полками и окном. Минерва неслышно следовала за мной, строго соблюдая дистанцию в два шага. — Какое у вас великолепное ожерелье, мисс Дэнфорт! — восхитился сэр Корнелиус, сделав вид, что только сейчас обратил на него внимание. — Я неплохо разбираюсь в камнях и со всей ответственностью заявляю, что никогда еще не встречал столь идеально подобранных. Если не секрет, откуда у вас это чудо?
Я выдала ему заранее заготовленную сказку о фамильных драгоценностях. Торнтон слушал очень внимательно, стоя спиной к гостям и не замечая бесшумно подкрадывающегося сзади Брума.
— На редкость чистой воды…
Он проглотил остаток фразы и поперхнулся, потому что ствол спрятанного под шалью Минервы пистолета уткнулся ему в бок. Оказавшийся рядом Адам в тот же миг приставил свой к его виску и спокойным голосом произнес:
— Вы мой пленник, сэр Корнелиус. Требую вашей безоговорочной капитуляции и немедленной сдачи форта со всем, что в нем находится. Если вы не согласны на мои условия, я буду вынужден вас убить.
Гостей коменданта и враз протрезвевшего капитана взяли на мушку, обезоружили и заперли в кладовой. Минерва подошла к окну и выстрелила в воздух. Это был сигнал нашим парням, спаивающим охранников в караулке. Оттуда послышались крики, грохнул одиночный выстрел, и все стихло. Брум рывком развернул Торнтона лицом к гавани.
— Взгляните сами, сэр Корнелиус, и вы убедитесь, что сопротивление бесполезно.
Оба наших корабля выстроились в линию с открытыми орудийными портами, в которых виднелись жерла трех десятков орудий.
— Что вам нужно? — пролепетал комендант, побелев от страха.
— Все, — лаконично ответил Адам.
Крепость капитулировала без единого выстрела. Гарнизон сложил оружие. Мы спустили реявший над фортом флаг, и через несколько минут к пристани пришвартовались полдюжины шлюпок, битком набитых корсарами. Торнтон собственноручно отворил нам дверь в хранилище, и до самого утра команды «Удачи» и «Скорого возвращения» перетаскивали, перевозили и складывали в трюмы его содержимое. Никто не жаловался, сгибаясь в три погибели под тяжестью мешков с золотым песком и слитками, слоновьих бивней и других ценностей, памятуя о том, что своя ноша не тянет. Последним, что доставили на борт флагмана, были два больших сундука, принадлежавших самому сэру Корнелиусу. Брум заставил последнего войти в опустевшее помещение и запер за ним дверь. А ключ прихватил с собой и выбросил в море.
Тоби во главе небольшого отряда прошелся по баракам и подземельям, освободив содержавшихся там невольников. Адам упрашивал его остаться с нами, но чернокожий геркулес отказался. Мы выделили ему его долю, тепло попрощались и с утренним приливом вышли в море.
36
37
38
— Как это нехорошо с вашей стороны, Райли, — заметил он, укоризненно покачав головой, — единолично наслаждаться обществом столь очаровательной юной леди! Нет уж, позвольте ее у вас украсть. — Торнтон подхватил меня под локоток и увлек за собой. — Ах, моя дорогая мисс Дэнфорт, — соловьем разливался комендант, — вы произвели на меня такое впечатление, что я жажду узнать о вас как можно больше. — Он отвел меня в укромный уголок между книжными полками и окном. Минерва неслышно следовала за мной, строго соблюдая дистанцию в два шага. — Какое у вас великолепное ожерелье, мисс Дэнфорт! — восхитился сэр Корнелиус, сделав вид, что только сейчас обратил на него внимание. — Я неплохо разбираюсь в камнях и со всей ответственностью заявляю, что никогда еще не встречал столь идеально подобранных. Если не секрет, откуда у вас это чудо?
Я выдала ему заранее заготовленную сказку о фамильных драгоценностях. Торнтон слушал очень внимательно, стоя спиной к гостям и не замечая бесшумно подкрадывающегося сзади Брума.
— На редкость чистой воды…
Он проглотил остаток фразы и поперхнулся, потому что ствол спрятанного под шалью Минервы пистолета уткнулся ему в бок. Оказавшийся рядом Адам в тот же миг приставил свой к его виску и спокойным голосом произнес:
— Вы мой пленник, сэр Корнелиус. Требую вашей безоговорочной капитуляции и немедленной сдачи форта со всем, что в нем находится. Если вы не согласны на мои условия, я буду вынужден вас убить.
Гостей коменданта и враз протрезвевшего капитана взяли на мушку, обезоружили и заперли в кладовой. Минерва подошла к окну и выстрелила в воздух. Это был сигнал нашим парням, спаивающим охранников в караулке. Оттуда послышались крики, грохнул одиночный выстрел, и все стихло. Брум рывком развернул Торнтона лицом к гавани.
— Взгляните сами, сэр Корнелиус, и вы убедитесь, что сопротивление бесполезно.
Оба наших корабля выстроились в линию с открытыми орудийными портами, в которых виднелись жерла трех десятков орудий.
— Что вам нужно? — пролепетал комендант, побелев от страха.
— Все, — лаконично ответил Адам.
Крепость капитулировала без единого выстрела. Гарнизон сложил оружие. Мы спустили реявший над фортом флаг, и через несколько минут к пристани пришвартовались полдюжины шлюпок, битком набитых корсарами. Торнтон собственноручно отворил нам дверь в хранилище, и до самого утра команды «Удачи» и «Скорого возвращения» перетаскивали, перевозили и складывали в трюмы его содержимое. Никто не жаловался, сгибаясь в три погибели под тяжестью мешков с золотым песком и слитками, слоновьих бивней и других ценностей, памятуя о том, что своя ноша не тянет. Последним, что доставили на борт флагмана, были два больших сундука, принадлежавших самому сэру Корнелиусу. Брум заставил последнего войти в опустевшее помещение и запер за ним дверь. А ключ прихватил с собой и выбросил в море.
Тоби во главе небольшого отряда прошелся по баракам и подземельям, освободив содержавшихся там невольников. Адам упрашивал его остаться с нами, но чернокожий геркулес отказался. Мы выделили ему его долю, тепло попрощались и с утренним приливом вышли в море.
36
— Впечатляет, не правда ли? — самодовольно заметил Брум, кивая на штабеля золотых слитков, занявших добрую половину его просторной каюты.
— Взгляни на этот, — протянул он мне ромбовидный золотой брусок с выбитым на нем гербом и многочисленными клеймами. — Португальский. А вот из Испании, — снял он сверху другой. — Золото со всего мира. И каждый — своего рода произведение искусства! — Вернув слитки на место, он принялся расхаживать по каюте. — Знаешь, его столько, что у нашего корабля осадка увеличилась почти вдвое!
Несметные сокровища не давали покоя не только капитану. Люди изобретали самые фантастические предлоги, чтобы на минутку заскочить в капитанскую каюту и увидеть, пощупать, подержать в руках, попробовать на зуб и даже понюхать заветные бруски желтого металла. Брум никому не отказывал, и завороженные блеском золота корсары подолгу перебирали слиток за слитком, откровенно любуясь и сравнивая их между собой. Потом уходили, с сожалением оглядываясь, и снова возвращались — кто через неделю, а кто и на следующий день.
В принципе ничего плохого в этом не было, и большинство достаточно спокойно относились к тому, что вся добыча хранится у капитана. Но завелись в команде и другие настроения. Давно известно, что каждый думает о других в меру собственной испорченности. Многие из тех, кто раньше плавал под началом Лоу, были закоренелыми негодяями с гнилой и завистливой душонкой. Никому не доверяя, они подозревали всех — Брума в первую очередь! — в том, что их хотят обмануть, облапошить, обвести вокруг пальца и лишить законной доли добычи. Они замыкались, уходили в себя, прятались по закоулкам и вели бесконечные подсчеты на клочках бумаги или прямо на палубе, выцарапывая цифры острием ножа.
Постепенно атмосфера на корабле накалялась. Люди ходили угрюмыми, настороженными. Перестали собираться на традиционные вечерние посиделки на баке, а все больше шушукались по углам, неизменно умолкая, завидев приближающегося офицера. Прекратились шутки и смех, и матросские кубрики с каждым днем все больше напоминали кладбищенские склепы. Адам обратил внимание на эти тревожные перемены, но истолковал их по-своему. Пригласил Грэхема и поинтересовался у него, не цинга ли угнетает команду в последнее время, а если да, то что тот может посоветовать. Я в тот момент занималась, по обыкновению, бухгалтерией и присутствовала при их разговоре.
— Команда здорова, — сухо ответил доктор и многозначительно постучал средним пальцем по черепу. — Это у них не цинга, а воспаление мозга! Золото не дает им покоя, вот в чем проблема. — Внимательно посмотрев на Брума, он покачал головой и добавил: — Вижу, что и тебя, мой друг, затронул сей заразный недуг! Знаешь, когда золота слишком много, это еще хуже, чем когда его слишком мало или нет вовсе. Пеллинг мне по секрету рассказал, что в команде по рукам опять ходит «круговой пенни». А может, и не один. Он опасается бунта. Я тоже. Нас слишком мало, и опереться почти не на кого, эти чертовы слитки всем глаза затмили. Мы с тобой, Холстон, Филипс, Пеллинг, штурман да еще вот Нэнси с Минервой. И все. Если что, мы и пикнуть не успеем, как нам глотки перережут или на корм акулам отправят. А что они с нашими дорогими девочками сотворят, думаю, ты не хуже моего представляешь. Пеллинг полагает, что заговорщики пока не выступили в открытую только потому, что опасаются Винсента и его команды. Они выжидают момента, когда «Скорого возвращения» рядом не будет.
Адам задумчиво потер подбородок. Слова Нейла привели его в чувство, и он на наших глазах преобразился в прежнего Брума — деятельного, энергичного и решительного. Первым делом отправил меня за офицерами, боцманом и Минервой, а когда все собрались, открыл обсуждение.
— Скорее всего, это подонки из бывших приспешников Лоу воду мутят, — сказал он. — Зря я тогда тебя не послушался, Игнациус! Надо было их всех на берег высадить.
— А скрипунов да дудочников — в первую голову! — не преминул ввернуть боцман.
— Да с чего ты так взъелся на музыкантов? — удивился капитан. — Безобидные вроде бы парни…
— А с того, что в заводилах у них теперь Кляча да Кроукер! — сердито фыркнул старик. — Ходят гоголем, носы кверху, такие все из себя, что аж плюнуть хочется! Говорю тебе, хуже всякого отребья эти трусливые бездельники! Я-то помню, как они все в штаны наклали да по щелям попрятались, когда мы барк Лоу на абордаж брали, а ты, видать, запамятовал. Тесаком-то им махать несподручно, а вот пиликалками своими кого хошь завести могут. Этого у них не отнимешь, на это они мастера! За что Лоу их и держал. Ты покамест в новичках числишься, многого не знаешь, а я калач тертый, всякого навидался. Уважил бы тогда старика, скормил бы акулам отродье это цыганское с дуделками да свистелками в зубах — глядишь, головка бы нонче и не болела. Старших завсегда слухать надоть, заруби себе впредь на носу! — заключил он назидательным тоном.
— К сожалению, сейчас мы бессильны принять столь радикальные меры, — заметил Нейл, искоса посмотрев на Брума. — Команда в таком настроении, что тебя самого отправят за борт за подобное предложение. И дело не только в добыче, хотя и в ней тоже, а в том, что большинству вообще не по нраву Африка. Они мечтают вернуться в Вест-Индию, осесть где-нибудь в тихом местечке, обзавестись домишком и наслаждаться жизнью, проводя время за выпивкой в компании шлюх. Других способов тратить деньги они не знают. А здесь их, видите ли, климат не устраивает! Зато устраивает перерезать нам глотки, увести «Удачу» домой и благополучно упиться до смерти! — Невесело усмехнувшись собственной шутке, он добавил: — Мой тебе совет: спрячь эти слитки, убери с глаз долой и никому больше не показывай. Тогда, возможно, люди утихомирятся. Иначе нас всех ожидает кровавая резня в самом ближайшем будущем!
По приказу капитана Габриэль Грант установил фальшивую переборку в бывшем пассажирском салоне, отгородив большую его часть. Туда и перенесли злополучное золото, выставив караул у входа. А команде объявили, что никто больше не прикоснется к слиткам, пока мы не дойдем до безопасного места, где можно будет поделить добычу и разбежаться. Брум вызвал Винсента и посвятил в возникшие проблемы. Впрочем, тот и сам все понял, едва ступив на палубу «Удачи».
— Золото хуже отравы, — заметил он. — Я еще на Мадагаскаре это усвоил.
Мы направлялись к португальским островам Принсипи и Сан-Томе, рассчитывая бросить якорь на Аннобоно [83], произвести там полный расчет и распустить команду. А пока мы туда не добрались, «Скорое возвращение» неотступно следовало в кильватере «Удачи». Винсент к предупреждению капитана отнесся с полной ответственностью.
— Выжидают, прохвосты, покамест мы через экватор не перевалим, — сообщил Пеллинг, заглянув к нам в каюту. — Я уж всех наших парней, на кого положиться можно, надоумил, чтоб на Нептуновом действе ухо востро держали. А вам, девоньки, вдвойне сторожко вести себя надобно. Глядите в оба: как Чудо Морское зачнет свой суд творить, тут-то они и подымутся разом!
— Может, стоит сходку созвать? — нерешительно предложила я.
— Да ты чо несешь, девка, разумом тронулась?! — выпучил на меня глаза боцман. — Им же тогда и руки марать ни к чему, голосованьем нас всех утопят! Бона их сколько, а нас — раз-два и обчелся! Да вы шибко-то не тушуйтесь, — подмигнул он в сторону «Скорого возвращения», хорошо видного в иллюминатор. — Малыш Винсент свое дело туго знает. Как почует, что заварушкой пахнет, мигом заявится!
— Взгляни на этот, — протянул он мне ромбовидный золотой брусок с выбитым на нем гербом и многочисленными клеймами. — Португальский. А вот из Испании, — снял он сверху другой. — Золото со всего мира. И каждый — своего рода произведение искусства! — Вернув слитки на место, он принялся расхаживать по каюте. — Знаешь, его столько, что у нашего корабля осадка увеличилась почти вдвое!
Несметные сокровища не давали покоя не только капитану. Люди изобретали самые фантастические предлоги, чтобы на минутку заскочить в капитанскую каюту и увидеть, пощупать, подержать в руках, попробовать на зуб и даже понюхать заветные бруски желтого металла. Брум никому не отказывал, и завороженные блеском золота корсары подолгу перебирали слиток за слитком, откровенно любуясь и сравнивая их между собой. Потом уходили, с сожалением оглядываясь, и снова возвращались — кто через неделю, а кто и на следующий день.
В принципе ничего плохого в этом не было, и большинство достаточно спокойно относились к тому, что вся добыча хранится у капитана. Но завелись в команде и другие настроения. Давно известно, что каждый думает о других в меру собственной испорченности. Многие из тех, кто раньше плавал под началом Лоу, были закоренелыми негодяями с гнилой и завистливой душонкой. Никому не доверяя, они подозревали всех — Брума в первую очередь! — в том, что их хотят обмануть, облапошить, обвести вокруг пальца и лишить законной доли добычи. Они замыкались, уходили в себя, прятались по закоулкам и вели бесконечные подсчеты на клочках бумаги или прямо на палубе, выцарапывая цифры острием ножа.
Постепенно атмосфера на корабле накалялась. Люди ходили угрюмыми, настороженными. Перестали собираться на традиционные вечерние посиделки на баке, а все больше шушукались по углам, неизменно умолкая, завидев приближающегося офицера. Прекратились шутки и смех, и матросские кубрики с каждым днем все больше напоминали кладбищенские склепы. Адам обратил внимание на эти тревожные перемены, но истолковал их по-своему. Пригласил Грэхема и поинтересовался у него, не цинга ли угнетает команду в последнее время, а если да, то что тот может посоветовать. Я в тот момент занималась, по обыкновению, бухгалтерией и присутствовала при их разговоре.
— Команда здорова, — сухо ответил доктор и многозначительно постучал средним пальцем по черепу. — Это у них не цинга, а воспаление мозга! Золото не дает им покоя, вот в чем проблема. — Внимательно посмотрев на Брума, он покачал головой и добавил: — Вижу, что и тебя, мой друг, затронул сей заразный недуг! Знаешь, когда золота слишком много, это еще хуже, чем когда его слишком мало или нет вовсе. Пеллинг мне по секрету рассказал, что в команде по рукам опять ходит «круговой пенни». А может, и не один. Он опасается бунта. Я тоже. Нас слишком мало, и опереться почти не на кого, эти чертовы слитки всем глаза затмили. Мы с тобой, Холстон, Филипс, Пеллинг, штурман да еще вот Нэнси с Минервой. И все. Если что, мы и пикнуть не успеем, как нам глотки перережут или на корм акулам отправят. А что они с нашими дорогими девочками сотворят, думаю, ты не хуже моего представляешь. Пеллинг полагает, что заговорщики пока не выступили в открытую только потому, что опасаются Винсента и его команды. Они выжидают момента, когда «Скорого возвращения» рядом не будет.
Адам задумчиво потер подбородок. Слова Нейла привели его в чувство, и он на наших глазах преобразился в прежнего Брума — деятельного, энергичного и решительного. Первым делом отправил меня за офицерами, боцманом и Минервой, а когда все собрались, открыл обсуждение.
— Скорее всего, это подонки из бывших приспешников Лоу воду мутят, — сказал он. — Зря я тогда тебя не послушался, Игнациус! Надо было их всех на берег высадить.
— А скрипунов да дудочников — в первую голову! — не преминул ввернуть боцман.
— Да с чего ты так взъелся на музыкантов? — удивился капитан. — Безобидные вроде бы парни…
— А с того, что в заводилах у них теперь Кляча да Кроукер! — сердито фыркнул старик. — Ходят гоголем, носы кверху, такие все из себя, что аж плюнуть хочется! Говорю тебе, хуже всякого отребья эти трусливые бездельники! Я-то помню, как они все в штаны наклали да по щелям попрятались, когда мы барк Лоу на абордаж брали, а ты, видать, запамятовал. Тесаком-то им махать несподручно, а вот пиликалками своими кого хошь завести могут. Этого у них не отнимешь, на это они мастера! За что Лоу их и держал. Ты покамест в новичках числишься, многого не знаешь, а я калач тертый, всякого навидался. Уважил бы тогда старика, скормил бы акулам отродье это цыганское с дуделками да свистелками в зубах — глядишь, головка бы нонче и не болела. Старших завсегда слухать надоть, заруби себе впредь на носу! — заключил он назидательным тоном.
— К сожалению, сейчас мы бессильны принять столь радикальные меры, — заметил Нейл, искоса посмотрев на Брума. — Команда в таком настроении, что тебя самого отправят за борт за подобное предложение. И дело не только в добыче, хотя и в ней тоже, а в том, что большинству вообще не по нраву Африка. Они мечтают вернуться в Вест-Индию, осесть где-нибудь в тихом местечке, обзавестись домишком и наслаждаться жизнью, проводя время за выпивкой в компании шлюх. Других способов тратить деньги они не знают. А здесь их, видите ли, климат не устраивает! Зато устраивает перерезать нам глотки, увести «Удачу» домой и благополучно упиться до смерти! — Невесело усмехнувшись собственной шутке, он добавил: — Мой тебе совет: спрячь эти слитки, убери с глаз долой и никому больше не показывай. Тогда, возможно, люди утихомирятся. Иначе нас всех ожидает кровавая резня в самом ближайшем будущем!
По приказу капитана Габриэль Грант установил фальшивую переборку в бывшем пассажирском салоне, отгородив большую его часть. Туда и перенесли злополучное золото, выставив караул у входа. А команде объявили, что никто больше не прикоснется к слиткам, пока мы не дойдем до безопасного места, где можно будет поделить добычу и разбежаться. Брум вызвал Винсента и посвятил в возникшие проблемы. Впрочем, тот и сам все понял, едва ступив на палубу «Удачи».
— Золото хуже отравы, — заметил он. — Я еще на Мадагаскаре это усвоил.
Мы направлялись к португальским островам Принсипи и Сан-Томе, рассчитывая бросить якорь на Аннобоно [83], произвести там полный расчет и распустить команду. А пока мы туда не добрались, «Скорое возвращение» неотступно следовало в кильватере «Удачи». Винсент к предупреждению капитана отнесся с полной ответственностью.
— Выжидают, прохвосты, покамест мы через экватор не перевалим, — сообщил Пеллинг, заглянув к нам в каюту. — Я уж всех наших парней, на кого положиться можно, надоумил, чтоб на Нептуновом действе ухо востро держали. А вам, девоньки, вдвойне сторожко вести себя надобно. Глядите в оба: как Чудо Морское зачнет свой суд творить, тут-то они и подымутся разом!
— Может, стоит сходку созвать? — нерешительно предложила я.
— Да ты чо несешь, девка, разумом тронулась?! — выпучил на меня глаза боцман. — Им же тогда и руки марать ни к чему, голосованьем нас всех утопят! Бона их сколько, а нас — раз-два и обчелся! Да вы шибко-то не тушуйтесь, — подмигнул он в сторону «Скорого возвращения», хорошо видного в иллюминатор. — Малыш Винсент свое дело туго знает. Как почует, что заварушкой пахнет, мигом заявится!
37
Меня давно беспокоили нехорошие предчувствия по поводу предстоящего в скором времени пересечения воображаемой линии, разделяющей Северное и Южное полушария, которую географы именуют экватором. Тревожилась я, главным образом, по той причине, что наслушалась немало историй о том, как морской владыка Нептун появляется в этот момент на палубе, занимает свое место на троне, потрясает трезубцем и требует грозным голосом представить ему на суд и приговор всех, кто минует экватор впервые. Устраивает это театральное действо команда, Нептуна и его подручных морских чертей изображают сами же матросы. Загвоздка в том, что по незыблемой морской традиции Нептун имеет полное право вызвать на суд любого, даже капитана, если тот раньше экватор не пересекал. Как правило, выносимый приговор ограничивается тем, что новичка окунают с головой в бочку с морской водой, после чего Морское Чудо касается его плеча трезубцем и провозглашает посвященным. Но мне довелось слышать и о таких случаях, когда Нептун подвергал неофитов куда более тяжким испытаниям, зачастую заканчивавшимися увечьями, а то и смертью. Самым страшным и опасным из них считалось килевание. Заключается оно в следующем. Испытуемого обвязывают канатом, сталкивают в воду с носа, протягивают под килем, пока он не покажется за кормой, и только после этого вытягивают на борт. Несчастная жертва этого жестокого развлечения около минуты остается полностью погруженной, тело цепляется за ракушки, которыми обросло днище, их острые края рвут в лохмотья одежду и наносят множественные порезы и раны. В девяноста случаях из ста килевание приводит к гибели новичка. Даже если он не захлебнется и будет поднят на борт живым, обильное кровотечение все равно прикончит беднягу.
Брум стремился поскорее добраться до назначенного места и приказал поднять все паруса, но на подходе к экватору ветер ослабел, а потом и вовсе стих. Мы попали в штиль. Паруса обмякли, снасти повисли, а полуденное солнце в зените припекало так сильно, что смола из пазов между досками вытекала на палубу и начинала пузыриться. В довершение всего сопровождавший нас корабль Винсента подхватило глубинным течением и понесло прочь. Капитан в отчаянии наблюдал со шканцев, как уходит все дальше и дальше «Скорое возвращение», постепенно скрываясь за горизонтом. Не принесла успеха и попытка вновь сблизиться, взяв оба корабля на шлюпочный буксир. Корсары утруждаться не желали и гребли больше для виду, так что «Удача» почти не сдвинулась с места. Другое дело, команда шхуны, костяк которой к тому времени состоял из подобранных и обученных Винсентом бывших невольников. Обожавшие своего командира и преданные ему до последней капли крови, чернокожие прилагали все усилия, чтобы сократить расстояние. Но даже их решимость и могучие мышцы не смогли совладать с течением, и вскоре мы остались одни посреди безбрежного океана при полном отсутствии ветра.
На следующее утро подул попутный ветер, и мы наконец-то достигли экватора. Опытные корсары не нуждались в навигационных инструментах — они нутром чуяли приближение невидимой черты. О дисциплине никто не вспоминал, команды капитана и офицеров игнорировались или выполнялись спустя рукава. Некоторые корсары уже успели набраться и бесцельно бродили, пошатываясь, по палубе, а остальные вовсю готовились к празднику Нептуна. Одни закрепляли на грота-pee тали с пропущенным через блок длинным пеньковым тросом, другие выкатывали на палубу пустые бочки, третьи принялись возводить импровизированный трон. Еще несколько человек плели что-то непонятное: то ли упряжь, то ли веревочную сетку. Шхуна не показывалась. Должно быть, ее слишком далеко отнесло за ночь.
В полдень всех новичков отправили вниз и велели не высовывать носа, пока не позовут. Мы задыхались в духоте твиндека и терзались в тревожном ожидании. Ближе к вечеру послышался мерный барабанный бой, и нас пригласили на палубу. Солнце катилось к западу. Жара спала. Уже бывавшие за экватором корсары выстроились по обе стороны шкафута, а всем новичкам нахлобучили на голову просторные капюшоны, полностью закрывающие обзор. Затем, подталкивая в спину, заставили пройти сквозь строй и отвели на бак.
С нас сорвали капюшоны, и мы наконец-то узрели Нептуна, восседающего на троне с трезубцем в руке. Обнаженный до пояса, в парике, с бородой до колен и юбке, сплетенных из водорослей, он был мокрым с ног до головы, как будто и вправду восстал из морской пучины, хотя всем было понятно, что его просто окатили водой из ведра. Рядом с троном стояли бочки, в которых плескалась какая-то омерзительная смесь из трюмной воды, дегтя, гнилых фруктов, помоев с камбуза и бог весть чего еще. В общем-то, мы все примерно представляли, чего ожидать. Сейчас Морское Чудо начнет выкликать нас по одному и предлагать на выбор: искупаться в одной из бочек или откупиться фунтом сахара и пинтой рома. Но меня не покидало тягостное ощущение, что ромом и сахаром нам не отделаться. Раз уж команда так постаралась, наполняя их всякой дрянью, значит, кого-то из нас эта участь обязательно постигнет.
Рядом со мной нервничал наш молодой штурман Том Эндрюс. В своем первом плавании он не успел сподобиться посвящения, так как Лоу захватил его судно еще до того, как оно оказалось в Южном полушарии. От бочек несло такой вонью, что к горлу подкатывал комок, а желудок сводило судорогой.
— Как ты думаешь, что в них такое? — спросил он шепотом.
— Точно не знаю, но догадываюсь, — так же тихо ответила я.
Бочки сторожили морские черти, тоже полуголые и обвешанные спутанными водорослями. В руках они держали котелки с дегтем и большие малярные кисти, которыми полагалось «помазывать» посвященных в знак инициации. Судя по тому, как злорадно они ухмылялись, поглядывая на меня и Минерву, сегодня нам с ней точно не отмыться!
На следующем этапе признанного достойным посвящения новичка ожидает купание в «морской купели». Его обвязывают под мышками тросом, подтягивают через тали до уровня грота-реи, а затем отпускают шкот. Сброшенное с высоты полусотни метров тело уходит на глубину ниже киля, и если человек в панике повернет под водой не в ту сторону, не миновать ему соприкосновения со всякой острой и скользкой дрянью, налипшей к днищу. И только от тех, кто держится за другой конец, зависит, как долго будет находиться он внизу с разрывающимися от недостатка воздуха легкими. Его могут вытянуть сразу, но могут подержать и подольше. Мало того, одним разом тут не отделаешься — макать в воду положено трижды!
Брум находился здесь же. Ему предстояло первым предстать пред грозными очами морского владыки и дать отчет, куда и зачем идет его корабль. Купание ему не грозило — экватор он пересекал уже столько раз, что сбился со счету, — но нашу участь изменить или хотя бы облегчить возможности не имел. Мог только подойти, похлопать по плечу и сказать пару сочувственных слов. Я покосилась на Минерву. Лицо ее словно окаменело, не выражая абсолютно никаких эмоций. Страха она явно не испытывала, и я тоже немного приободрилась.
В передней части шкафута разместился оркестр. Нептун подал знак, и музыканты взялись за инструменты. Импровизированная мелодия будоражила и надрывала душу. Ритм все ускорялся, тональность повышалась, пронзительные звуки скрипок и флейт взмывали высоко над палубой, заканчиваясь немыслимым крещендо и обрываясь на уже не воспринимаемой человеческим ухом ноте. Музыканты умолкли, тяжело дыша и обливаясь потом. Я решила, что это сигнал к началу посвящения, и приготовилась.
Я ошиблась. То был сигнал к началу расправы!
Снова заиграла музыка. Первым вступил рожок, за ним подхватили скрипки. Корсары на шкафуте затопали ногами, засвистели, заулюлюкали, сбились толпой и двинулись на бак. В руках у них появились пистолеты и обнаженные тесаки. Нас оттеснили к фальшборту, и сразу несколько человек вцепились в Адама, заломив ему руки за спиной и обезоружив.
— Килевать его! Килевать! — вопила на разные голоса обступившая нас толпа.
На капитана нацепили ту самую веревочную упряжь, о назначении которой я только сейчас догадалась, а на носу по правому и левому борту моментально сформировались две команды, которым и предстояло протащить под килем практически обреченного Брума. Один из главных зачинщиков мятежа Кроукер отделился от оркестрантов и неторопливо приблизился к связанному командиру.
— Прощай, капитан, — сказал он, издевательски подмигнув своим единственным глазом; второй ему вышибло сорвавшимся шкотом. — До встречи в аду. Кстати, туда ты отправишься не один. Надеюсь, попутчики тебя не разочаруют! — добавил негодяй, разразившись глумливым хохотом, и махнул рукой.
В то же мгновение около дюжины корсаров врезались в наши ряды и вытолкнули вперед Филипса, Холстона, доктора Грэхема и смертельно побледневшего Тома Эндрюса, а еще двое приволокли из трюма связанного по рукам и ногам Пеллинга. Меня и Минерву тоже схватили, но Кроукер приказал нас отпустить:
— Этих не трогать. У них слишком нежные шкурки, и Кляча не хочет, чтобы их попортили раньше времени.
Кляча согласно кивнул и подал музыкантам знак приготовиться. Так вот в чьей голове созрел этот дьявольский план! Снова заиграла музыка, с первых тактов захватившая слушателей. Бурная, ритмичная мелодия заглушала доводы рассудка, туманила мозг и превращала корсаров в жаждущую крови стаю, готовую беспрекословно следовать за вожаком, ведущим ее к поживе.
Брум стремился поскорее добраться до назначенного места и приказал поднять все паруса, но на подходе к экватору ветер ослабел, а потом и вовсе стих. Мы попали в штиль. Паруса обмякли, снасти повисли, а полуденное солнце в зените припекало так сильно, что смола из пазов между досками вытекала на палубу и начинала пузыриться. В довершение всего сопровождавший нас корабль Винсента подхватило глубинным течением и понесло прочь. Капитан в отчаянии наблюдал со шканцев, как уходит все дальше и дальше «Скорое возвращение», постепенно скрываясь за горизонтом. Не принесла успеха и попытка вновь сблизиться, взяв оба корабля на шлюпочный буксир. Корсары утруждаться не желали и гребли больше для виду, так что «Удача» почти не сдвинулась с места. Другое дело, команда шхуны, костяк которой к тому времени состоял из подобранных и обученных Винсентом бывших невольников. Обожавшие своего командира и преданные ему до последней капли крови, чернокожие прилагали все усилия, чтобы сократить расстояние. Но даже их решимость и могучие мышцы не смогли совладать с течением, и вскоре мы остались одни посреди безбрежного океана при полном отсутствии ветра.
На следующее утро подул попутный ветер, и мы наконец-то достигли экватора. Опытные корсары не нуждались в навигационных инструментах — они нутром чуяли приближение невидимой черты. О дисциплине никто не вспоминал, команды капитана и офицеров игнорировались или выполнялись спустя рукава. Некоторые корсары уже успели набраться и бесцельно бродили, пошатываясь, по палубе, а остальные вовсю готовились к празднику Нептуна. Одни закрепляли на грота-pee тали с пропущенным через блок длинным пеньковым тросом, другие выкатывали на палубу пустые бочки, третьи принялись возводить импровизированный трон. Еще несколько человек плели что-то непонятное: то ли упряжь, то ли веревочную сетку. Шхуна не показывалась. Должно быть, ее слишком далеко отнесло за ночь.
В полдень всех новичков отправили вниз и велели не высовывать носа, пока не позовут. Мы задыхались в духоте твиндека и терзались в тревожном ожидании. Ближе к вечеру послышался мерный барабанный бой, и нас пригласили на палубу. Солнце катилось к западу. Жара спала. Уже бывавшие за экватором корсары выстроились по обе стороны шкафута, а всем новичкам нахлобучили на голову просторные капюшоны, полностью закрывающие обзор. Затем, подталкивая в спину, заставили пройти сквозь строй и отвели на бак.
С нас сорвали капюшоны, и мы наконец-то узрели Нептуна, восседающего на троне с трезубцем в руке. Обнаженный до пояса, в парике, с бородой до колен и юбке, сплетенных из водорослей, он был мокрым с ног до головы, как будто и вправду восстал из морской пучины, хотя всем было понятно, что его просто окатили водой из ведра. Рядом с троном стояли бочки, в которых плескалась какая-то омерзительная смесь из трюмной воды, дегтя, гнилых фруктов, помоев с камбуза и бог весть чего еще. В общем-то, мы все примерно представляли, чего ожидать. Сейчас Морское Чудо начнет выкликать нас по одному и предлагать на выбор: искупаться в одной из бочек или откупиться фунтом сахара и пинтой рома. Но меня не покидало тягостное ощущение, что ромом и сахаром нам не отделаться. Раз уж команда так постаралась, наполняя их всякой дрянью, значит, кого-то из нас эта участь обязательно постигнет.
Рядом со мной нервничал наш молодой штурман Том Эндрюс. В своем первом плавании он не успел сподобиться посвящения, так как Лоу захватил его судно еще до того, как оно оказалось в Южном полушарии. От бочек несло такой вонью, что к горлу подкатывал комок, а желудок сводило судорогой.
— Как ты думаешь, что в них такое? — спросил он шепотом.
— Точно не знаю, но догадываюсь, — так же тихо ответила я.
Бочки сторожили морские черти, тоже полуголые и обвешанные спутанными водорослями. В руках они держали котелки с дегтем и большие малярные кисти, которыми полагалось «помазывать» посвященных в знак инициации. Судя по тому, как злорадно они ухмылялись, поглядывая на меня и Минерву, сегодня нам с ней точно не отмыться!
На следующем этапе признанного достойным посвящения новичка ожидает купание в «морской купели». Его обвязывают под мышками тросом, подтягивают через тали до уровня грота-реи, а затем отпускают шкот. Сброшенное с высоты полусотни метров тело уходит на глубину ниже киля, и если человек в панике повернет под водой не в ту сторону, не миновать ему соприкосновения со всякой острой и скользкой дрянью, налипшей к днищу. И только от тех, кто держится за другой конец, зависит, как долго будет находиться он внизу с разрывающимися от недостатка воздуха легкими. Его могут вытянуть сразу, но могут подержать и подольше. Мало того, одним разом тут не отделаешься — макать в воду положено трижды!
Брум находился здесь же. Ему предстояло первым предстать пред грозными очами морского владыки и дать отчет, куда и зачем идет его корабль. Купание ему не грозило — экватор он пересекал уже столько раз, что сбился со счету, — но нашу участь изменить или хотя бы облегчить возможности не имел. Мог только подойти, похлопать по плечу и сказать пару сочувственных слов. Я покосилась на Минерву. Лицо ее словно окаменело, не выражая абсолютно никаких эмоций. Страха она явно не испытывала, и я тоже немного приободрилась.
В передней части шкафута разместился оркестр. Нептун подал знак, и музыканты взялись за инструменты. Импровизированная мелодия будоражила и надрывала душу. Ритм все ускорялся, тональность повышалась, пронзительные звуки скрипок и флейт взмывали высоко над палубой, заканчиваясь немыслимым крещендо и обрываясь на уже не воспринимаемой человеческим ухом ноте. Музыканты умолкли, тяжело дыша и обливаясь потом. Я решила, что это сигнал к началу посвящения, и приготовилась.
Я ошиблась. То был сигнал к началу расправы!
Снова заиграла музыка. Первым вступил рожок, за ним подхватили скрипки. Корсары на шкафуте затопали ногами, засвистели, заулюлюкали, сбились толпой и двинулись на бак. В руках у них появились пистолеты и обнаженные тесаки. Нас оттеснили к фальшборту, и сразу несколько человек вцепились в Адама, заломив ему руки за спиной и обезоружив.
— Килевать его! Килевать! — вопила на разные голоса обступившая нас толпа.
На капитана нацепили ту самую веревочную упряжь, о назначении которой я только сейчас догадалась, а на носу по правому и левому борту моментально сформировались две команды, которым и предстояло протащить под килем практически обреченного Брума. Один из главных зачинщиков мятежа Кроукер отделился от оркестрантов и неторопливо приблизился к связанному командиру.
— Прощай, капитан, — сказал он, издевательски подмигнув своим единственным глазом; второй ему вышибло сорвавшимся шкотом. — До встречи в аду. Кстати, туда ты отправишься не один. Надеюсь, попутчики тебя не разочаруют! — добавил негодяй, разразившись глумливым хохотом, и махнул рукой.
В то же мгновение около дюжины корсаров врезались в наши ряды и вытолкнули вперед Филипса, Холстона, доктора Грэхема и смертельно побледневшего Тома Эндрюса, а еще двое приволокли из трюма связанного по рукам и ногам Пеллинга. Меня и Минерву тоже схватили, но Кроукер приказал нас отпустить:
— Этих не трогать. У них слишком нежные шкурки, и Кляча не хочет, чтобы их попортили раньше времени.
Кляча согласно кивнул и подал музыкантам знак приготовиться. Так вот в чьей голове созрел этот дьявольский план! Снова заиграла музыка, с первых тактов захватившая слушателей. Бурная, ритмичная мелодия заглушала доводы рассудка, туманила мозг и превращала корсаров в жаждущую крови стаю, готовую беспрекословно следовать за вожаком, ведущим ее к поживе.
38
Боцмана привязали к кабестану рядом с другими стариками: Эйбом Рейнольдсом, Габриэлем Грантом, Йеном Джессопом и одноногим подручным Йена Джоби. Вокруг них собралась толпа с тесаками, ножами, баграми и другими колющими и режущими предметами в руках. К ним присоединились «морские черти» с кистями и котелками с дегтем, а кто-то сбегал на камбуз и притащил раскаленную кочергу. Его тут же обступили. Каждому хотелось поскорее запалить свой обрывок медленного фитиля и заложить между пальцами ног беспомощных жертв. Казалось, они совсем потеряли рассудок. Сейчас, когда я об этом вспоминаю, мне даже немного жаль их. Эти недоумки были всего лишь послушным орудием в руках Клячи и Кроукера, отнюдь не собиравшихся повторять ошибки Брума и решивших одним махом избавиться от всех его сторонников.
Мы с Минервой занервничали. Страшно было даже подумать, что они сделают с нами?! Мы ловили взгляды товарищей, с которыми еще вчера сидели рядом за одним столом, с которыми вместе плавали и сражались, но вместо лиц видели какие-то потные хари, искаженные похотью и жаждой насилия. От них воняло потом и перегаром. Нам заломили руки за спиной и потащили в сторону квартердека. Мы пытались вырваться, сопротивлялись изо всех сил, но тщетно. Их было слишком много, а нас всего двое.
«Удача» неторопливо переваливалась с волны на волну, подгоняемая легким норд-остом. Пора было менять галс — паруса то и дело хлопали, — но заняться этим было некому. Команда позабыла о своих обязанностях, слишком увлеченная куда более приятным и интересным занятием. Даже рулевой покинул штурвал, и кораблем больше никто не управлял. Внезапно налетевший шквал развернул «Удачу» по ветру, и корабль резко накренился на левый борт. Корсары, как и всякие моряки, очень чутко ощущают любые погодные изменения, зачастую реагируя еще до их проявления. Но сейчас они проморгали, и это дорого им стоило. Незакрепленный утлегарь [84] развернуло, и его оконечностью снесло в море пару замешкавшихся «морских чертей», а все остальные мятежники вповалку покатились по ушедшей из-под ног палубе, отчаянно цепляясь за все, что попадалось под руку.
Воспользовавшись всеобщим замешательством, Минерва рывком высвободилась из рук конвоиров, в несколько прыжков преодолела расстояние до решетки носового люка, выхватив на бегу из рук очумело уставившегося на нее матроса горящий факел и початую бутылку, и начала поливать палубу ромом. Когда конвоиры опомнились и бросились к ней, было уже поздно. Сестра вскинула факел над головой и закричала во весь голос:
— Стойте! Не подходите! Или я сейчас подожгу корабль! — Она тяжело дышала, волосы ее растрепались, но гордо поднятая голова и пылающие отвагой глаза не позволяли усомниться в том, что она исполнит обещанное. — Мы все либо сгорим заживо, либо взлетим на воздух. В любом случае золота, ради которого вы все это затеяли, вам не достанется!
Упоминание о золоте заставило толпу податься назад. А некоторые, вспомнив, видимо, что у нее под ногами еще и пороховой погреб, развернулись на месте и бросились бегом на корму. Сейчас трудно сказать, сколько времени удалось бы ей продержаться. Скорее всего, до тех пор, пока не погаснет факел. Вероятно, не я одна об этом подумала, потому что корсары начали о чем-то перешептываться и кивать.
Грохот пушечного выстрела, прокатившийся над водой, заставил всех подпрыгнуть на месте и разом обратить взоры на норд-вест, откуда стремительно приближался на всех парусах двухмачтовый корабль под черным пиратским флагом. Капитан на шканцах и большая часть матросов на палубе и вантах были чернокожими. С поразительной слаженностью маневрируя парусами, те самые негры из Центральной Африки, которых кое-кто презрительно называл тупоголовыми и сравнивал с обезьянами, впритирку, почти без толчка, поставили свой корабль борт в борт с «Удачей», мгновенно закинули абордажные крючья и неудержимой черной лавиной хлынули на палубу.
Застигнутые врасплох и совершенно ошеломленные, мятежники не оказали никакого сопротивления. Они могли бы, наверное, попытаться как-то изменить ситуацию — скажем, объявить Брума и других офицеров заложниками и начать торговаться, но атака оказалась настолько молниеносной, что в первые секунды никто об этом не подумал, а потом им стало уже не до торговли.
Заговорщики и мятежники предстали перед трибуналом общего собрания обеих команд. Все было честь по чести, с соблюдением всех формальностей, в полном соответствии со статьями Адмиралтейского военного устава и, естественно, нашего собственного. Зачинщики были выявлены и повешены на нок-рее, а тела их достались акулам. Остальных посадили в шлюпку, дав им бочонок воды и мешок сухарей, и отправили на все четыре стороны.
Мы с Минервой занервничали. Страшно было даже подумать, что они сделают с нами?! Мы ловили взгляды товарищей, с которыми еще вчера сидели рядом за одним столом, с которыми вместе плавали и сражались, но вместо лиц видели какие-то потные хари, искаженные похотью и жаждой насилия. От них воняло потом и перегаром. Нам заломили руки за спиной и потащили в сторону квартердека. Мы пытались вырваться, сопротивлялись изо всех сил, но тщетно. Их было слишком много, а нас всего двое.
«Удача» неторопливо переваливалась с волны на волну, подгоняемая легким норд-остом. Пора было менять галс — паруса то и дело хлопали, — но заняться этим было некому. Команда позабыла о своих обязанностях, слишком увлеченная куда более приятным и интересным занятием. Даже рулевой покинул штурвал, и кораблем больше никто не управлял. Внезапно налетевший шквал развернул «Удачу» по ветру, и корабль резко накренился на левый борт. Корсары, как и всякие моряки, очень чутко ощущают любые погодные изменения, зачастую реагируя еще до их проявления. Но сейчас они проморгали, и это дорого им стоило. Незакрепленный утлегарь [84] развернуло, и его оконечностью снесло в море пару замешкавшихся «морских чертей», а все остальные мятежники вповалку покатились по ушедшей из-под ног палубе, отчаянно цепляясь за все, что попадалось под руку.
Воспользовавшись всеобщим замешательством, Минерва рывком высвободилась из рук конвоиров, в несколько прыжков преодолела расстояние до решетки носового люка, выхватив на бегу из рук очумело уставившегося на нее матроса горящий факел и початую бутылку, и начала поливать палубу ромом. Когда конвоиры опомнились и бросились к ней, было уже поздно. Сестра вскинула факел над головой и закричала во весь голос:
— Стойте! Не подходите! Или я сейчас подожгу корабль! — Она тяжело дышала, волосы ее растрепались, но гордо поднятая голова и пылающие отвагой глаза не позволяли усомниться в том, что она исполнит обещанное. — Мы все либо сгорим заживо, либо взлетим на воздух. В любом случае золота, ради которого вы все это затеяли, вам не достанется!
Упоминание о золоте заставило толпу податься назад. А некоторые, вспомнив, видимо, что у нее под ногами еще и пороховой погреб, развернулись на месте и бросились бегом на корму. Сейчас трудно сказать, сколько времени удалось бы ей продержаться. Скорее всего, до тех пор, пока не погаснет факел. Вероятно, не я одна об этом подумала, потому что корсары начали о чем-то перешептываться и кивать.
Грохот пушечного выстрела, прокатившийся над водой, заставил всех подпрыгнуть на месте и разом обратить взоры на норд-вест, откуда стремительно приближался на всех парусах двухмачтовый корабль под черным пиратским флагом. Капитан на шканцах и большая часть матросов на палубе и вантах были чернокожими. С поразительной слаженностью маневрируя парусами, те самые негры из Центральной Африки, которых кое-кто презрительно называл тупоголовыми и сравнивал с обезьянами, впритирку, почти без толчка, поставили свой корабль борт в борт с «Удачей», мгновенно закинули абордажные крючья и неудержимой черной лавиной хлынули на палубу.
Застигнутые врасплох и совершенно ошеломленные, мятежники не оказали никакого сопротивления. Они могли бы, наверное, попытаться как-то изменить ситуацию — скажем, объявить Брума и других офицеров заложниками и начать торговаться, но атака оказалась настолько молниеносной, что в первые секунды никто об этом не подумал, а потом им стало уже не до торговли.
Заговорщики и мятежники предстали перед трибуналом общего собрания обеих команд. Все было честь по чести, с соблюдением всех формальностей, в полном соответствии со статьями Адмиралтейского военного устава и, естественно, нашего собственного. Зачинщики были выявлены и повешены на нок-рее, а тела их достались акулам. Остальных посадили в шлюпку, дав им бочонок воды и мешок сухарей, и отправили на все четыре стороны.