Полагайся Дилон только на силовые методы, ему бы никогда не стать Пресвитером. Но он стал им, причем стал сам — вопреки планам тюремной администрации и вопреки желанию воровской «элиты».
Итак, теперь ему надлежало уже не вбить страх, а привить понимание. Причем на этот раз — не телам, а душам.
Трудная задача.
— 173… 174… Итого, у нас еще 176 свечей остается, — сказал кто-то из темноты. Кажется, это был Рейнс. Сказал — и зачавкал жевательной резинкой.
Полукруг зажженных свечей странным созвездием мерцал во мраке. Общие собрания заключенные проводили сами, в потайном месте, скрываясь от посторонних глаз. Эти собрания традиционно проводились в «Кольце очищающего света» — так здесь называли площадку, огороженную пламенем горящих свечей. Это была их давняя традиция, о которой не полагалось знать тюремщикам.
— Ты можешь потише жевать? — раздраженно спросил Дилон.
— А чего? — ответила темнота.
И снова раздалось чмоканье резинки.
— А ничего! Просто я пытаюсь посчитать, хватит ли 176 свечей, чтобы замкнуть круг достаточной площади. И я не могу думать, когда ты так усердствуешь над своей жвачкой!
На секунду наступило безмолвие. Но тут же его нарушил гулкий звон: где-то вдали, за пределами освещенного круга, с грохотом упала и покатилась пустая бочка из-под топлива.
— Опять?! — рыкнул Дилон.
— Это не я, — поспешил заверить Рейнс.
— Ребята, может, вы там что-то зацепили? Бомс? Голик?
— Нет… нет… — ответили два голоса из тьмы. А больше никого в этом отсеке и не было.
— Что за черт?! — Пресвитер приподнялся. — Эй, кто там?!
Сперва ответом была тишина. Потом будто бы кто-то быстро пробежал по самой грани освещенного пространства. Потревоженный воздух колыхнул свечные огоньки, задув из них один или два.
И тут Дилон, даже не шестым, а каким-то двадцатым чувством ощутил опасность. Это не было рациональное чувство — просто страх перед Неведомым паучьими лапами пробежал у него по спине.
Он тут же устыдился этого страха и шагнул в направлении странных звуков. Но за эту секундную заминку его успели опередить. Ближайший из заключенных — это был Бомс, самый надежный, единственный среди собравшихся здесь, на кого Дилон мог положиться при любых обстоятельствах, — уже двинулся в сторону шума. Зажженный им от свечи факел чадил и плевался искрами.
Через несколько секунд сидящие могли видеть только этот факел, огненной точкой прорезающий мрак. Все остальное проглотила тьма.
— Что там, брат?
— Ничего…
Бомс шел не скрываясь. Он отчетливо знал, что здесь некому ему угрожать, и был абсолютно уверен, что вскоре обнаружит кого-нибудь из своих «союзников», который тайком пробрался в отсек и сейчас пытается подслушать их разговоры. А обнаружив — легонько, без злобы даст ему по физиономии, за шкирку приволочет в «Кольцо» и поставит перед Пресвитером по стойке «смирно». И поделом! Не умеешь шпионить — не берись!
Что-то метнулось от него в сторону, на четвереньках пробежало вдоль штабеля бочек.
— Ну-ну, шутник, — Бомс пригнулся, всматриваясь, — и далеко ты собрался?
Теперь ему, прячущемуся, не уйти: Бомс отлично видел, что тот — кем бы он ни был — сам загнал себя в тупик, образуемый рядами бочек и изгибом стены.
— Вылезай! — рявкнул Бомс, загораживая единственный путь к отступлению.
Он продвинулся чуть вперед — и обомлел. Факел хорошо освещал закуток, куда скрылась метнувшаяся тень. И там не было никого. Лишь под потолком зиял шестиугольник вентиляционного отверстия, но до него не дотянуться даже в прыжке, а уж тем более не сделать это бесшумно, да еще за считанные секунды.
Стоя прямо под этим отверстием, Бомс озадачено озирался. Нет, никакой потайной лазейки…
Легкий плеск привлек его внимание. Он опустил глаза. Оказывается, он стоял на самом краю какой-то мелкой лужицы, в которую, одна за другой срываясь сверху, падали капли. Очередная капля скользнула по его ботинку — и кожа под ней сразу сморщилась, зашипела, разлезаясь. Острый запах кислоты коснулся его ноздрей.
Бомс поднял взгляд к потолку.
И увидел то, что недавно видел Мэрфи. А больше ему, как и Мэрфи, не довелось увидеть вообще ничего.
Зато те, кто остался в «Кольце», увидели, как падучей звездой прочертил пространство факел Бомса, услышали жуткий крик — и подскочили, словно ударенные током.
— Что там такое? Что с тобой?! Отвечай!
Вместо ответа вновь раздался крик, но теперь он звучал глуше и словно из другого места. И еще какой-то звук наложился на него — не то визг, не то скрежет, рвущий уши, пронзительный…
Трое — Рейнс, Дилон и Голик — затравленно озирались. Они не могли понять, с какой стороны доносятся крики, не могли понять, следует ли им броситься на вопль или — прочь от него. И уж вовсе они не могли понять, что такое случилось с Бомсом. Не то что понять — представить это было невозможно.
Первым опомнился Пресвитер:
— Быстро, рассредоточиваемся! Я проверю этот проход, ты — вот этот, а ты, Ян, посмотри за штабелем!
— Нет, нет! — выкрикнул кто-то из его товарищей, скрытый темнотой, как маской.
И Дилон понял: никакая сила не заставит их сейчас обшаривать темные закоулки в одиночку.
— Хорошо. Вы, двое, пройдитесь вдоль штабеля, я сам проверю проходы!
Сказав это, Пресвитер тут же бросился бегом в том направлении, где, как ему казалось, в последний раз слышался крик.
Он ошибался — его обмануло многократное преломляющееся эхо. Но выяснилось это далеко не сразу…
19
20
21
22
Итак, теперь ему надлежало уже не вбить страх, а привить понимание. Причем на этот раз — не телам, а душам.
Трудная задача.
— 173… 174… Итого, у нас еще 176 свечей остается, — сказал кто-то из темноты. Кажется, это был Рейнс. Сказал — и зачавкал жевательной резинкой.
Полукруг зажженных свечей странным созвездием мерцал во мраке. Общие собрания заключенные проводили сами, в потайном месте, скрываясь от посторонних глаз. Эти собрания традиционно проводились в «Кольце очищающего света» — так здесь называли площадку, огороженную пламенем горящих свечей. Это была их давняя традиция, о которой не полагалось знать тюремщикам.
— Ты можешь потише жевать? — раздраженно спросил Дилон.
— А чего? — ответила темнота.
И снова раздалось чмоканье резинки.
— А ничего! Просто я пытаюсь посчитать, хватит ли 176 свечей, чтобы замкнуть круг достаточной площади. И я не могу думать, когда ты так усердствуешь над своей жвачкой!
На секунду наступило безмолвие. Но тут же его нарушил гулкий звон: где-то вдали, за пределами освещенного круга, с грохотом упала и покатилась пустая бочка из-под топлива.
— Опять?! — рыкнул Дилон.
— Это не я, — поспешил заверить Рейнс.
— Ребята, может, вы там что-то зацепили? Бомс? Голик?
— Нет… нет… — ответили два голоса из тьмы. А больше никого в этом отсеке и не было.
— Что за черт?! — Пресвитер приподнялся. — Эй, кто там?!
Сперва ответом была тишина. Потом будто бы кто-то быстро пробежал по самой грани освещенного пространства. Потревоженный воздух колыхнул свечные огоньки, задув из них один или два.
И тут Дилон, даже не шестым, а каким-то двадцатым чувством ощутил опасность. Это не было рациональное чувство — просто страх перед Неведомым паучьими лапами пробежал у него по спине.
Он тут же устыдился этого страха и шагнул в направлении странных звуков. Но за эту секундную заминку его успели опередить. Ближайший из заключенных — это был Бомс, самый надежный, единственный среди собравшихся здесь, на кого Дилон мог положиться при любых обстоятельствах, — уже двинулся в сторону шума. Зажженный им от свечи факел чадил и плевался искрами.
Через несколько секунд сидящие могли видеть только этот факел, огненной точкой прорезающий мрак. Все остальное проглотила тьма.
— Что там, брат?
— Ничего…
Бомс шел не скрываясь. Он отчетливо знал, что здесь некому ему угрожать, и был абсолютно уверен, что вскоре обнаружит кого-нибудь из своих «союзников», который тайком пробрался в отсек и сейчас пытается подслушать их разговоры. А обнаружив — легонько, без злобы даст ему по физиономии, за шкирку приволочет в «Кольцо» и поставит перед Пресвитером по стойке «смирно». И поделом! Не умеешь шпионить — не берись!
Что-то метнулось от него в сторону, на четвереньках пробежало вдоль штабеля бочек.
— Ну-ну, шутник, — Бомс пригнулся, всматриваясь, — и далеко ты собрался?
Теперь ему, прячущемуся, не уйти: Бомс отлично видел, что тот — кем бы он ни был — сам загнал себя в тупик, образуемый рядами бочек и изгибом стены.
— Вылезай! — рявкнул Бомс, загораживая единственный путь к отступлению.
Он продвинулся чуть вперед — и обомлел. Факел хорошо освещал закуток, куда скрылась метнувшаяся тень. И там не было никого. Лишь под потолком зиял шестиугольник вентиляционного отверстия, но до него не дотянуться даже в прыжке, а уж тем более не сделать это бесшумно, да еще за считанные секунды.
Стоя прямо под этим отверстием, Бомс озадачено озирался. Нет, никакой потайной лазейки…
Легкий плеск привлек его внимание. Он опустил глаза. Оказывается, он стоял на самом краю какой-то мелкой лужицы, в которую, одна за другой срываясь сверху, падали капли. Очередная капля скользнула по его ботинку — и кожа под ней сразу сморщилась, зашипела, разлезаясь. Острый запах кислоты коснулся его ноздрей.
Бомс поднял взгляд к потолку.
И увидел то, что недавно видел Мэрфи. А больше ему, как и Мэрфи, не довелось увидеть вообще ничего.
Зато те, кто остался в «Кольце», увидели, как падучей звездой прочертил пространство факел Бомса, услышали жуткий крик — и подскочили, словно ударенные током.
— Что там такое? Что с тобой?! Отвечай!
Вместо ответа вновь раздался крик, но теперь он звучал глуше и словно из другого места. И еще какой-то звук наложился на него — не то визг, не то скрежет, рвущий уши, пронзительный…
Трое — Рейнс, Дилон и Голик — затравленно озирались. Они не могли понять, с какой стороны доносятся крики, не могли понять, следует ли им броситься на вопль или — прочь от него. И уж вовсе они не могли понять, что такое случилось с Бомсом. Не то что понять — представить это было невозможно.
Первым опомнился Пресвитер:
— Быстро, рассредоточиваемся! Я проверю этот проход, ты — вот этот, а ты, Ян, посмотри за штабелем!
— Нет, нет! — выкрикнул кто-то из его товарищей, скрытый темнотой, как маской.
И Дилон понял: никакая сила не заставит их сейчас обшаривать темные закоулки в одиночку.
— Хорошо. Вы, двое, пройдитесь вдоль штабеля, я сам проверю проходы!
Сказав это, Пресвитер тут же бросился бегом в том направлении, где, как ему казалось, в последний раз слышался крик.
Он ошибался — его обмануло многократное преломляющееся эхо. Но выяснилось это далеко не сразу…
19
Двое начали обшаривать окрестности штабеля, действуя с подчеркнутой методичностью и откровенно не торопясь. Но тут до них донесся новый вопль, еще более приглушенный, однако на этот раз — не из-за расстояния. В нем явственно проступало предсмертное хрипение…
Рейнс и Голик посмотрели один на другого в свете единственного оставшегося у них факела (второй забрал Дилон). Ни единого слова произнесено не было, но они поняли друг друга… Краска залила их лица — стыд пересилил страх.
— Брат! Держись, мы идем!
Они понеслись в темноте, спотыкаясь и оскальзываясь; неслись извилистыми коридорами, перепрыгивали через бочонки и ящики, не замедляя хода. Факел освещал им путь, тускло и неверно отражаясь в металлической поверхности и запыленном пластике. На бегу они со звоном распахивали перед собой незапертые решетки, пригибались, когда потолок становился ниже; боком проходили мимо работающих вентиляторов…
Внезапно Голик — он бежал первым — резко остановился, и его спутник чуть не налетел на него.
— Ну, что там еще?!
Голик молча указал вниз. Палка какая-то… Нет, не палка — факел. Тот самый факел, который выронил Бомс.
— Значит, это здесь. Иди же!
Но собственный факел задрожал в руке Голика — возвращался уже забытый было страх.
— Дай сюда! — сказал Рейнс тоном приказа, протягивая ладонь.
Голик с видимым облегчением отдал ему светильник. Они поменялись местами, и теперь он следовал за Рейнсом.
Это спасло ему жизнь.
Они выбежали за поворот — и остановились в растерянности. Крик явно доносился отсюда. Но это снова был тупик, и никого не было перед ними, лишь на полу расплывалось пятно непонятной жидкости. Кровь? Или сконденсировавшаяся влага?
И Рейнс, как несколько минут назад Бомс, посмотрел вверх: откуда это натекло?
Он увидел то же, что видели перед ним уже два человека на Ярости: жуткую, словно из кошмарного сна, морду, окровавленную и покрытую слизью. Увидел переплетение щупалец и бессильно свисавшие оттуда, из самой середины клубка, человеческие ноги.
А в следующий миг Чужой, все еще продолжая удерживать тело своей прежней жертвы, ринулся на Рейнса сверху.
— Беги! — только и успел крикнуть Рейнс. Это было его последнее осознанное слово. Все остальное потонуло в стоне, криках, небытии…
Нет, Голик не побежал, но не от храбрости — он просто оцепенел, врос в пол. И только когда одно из щупалец случайным движением хлестнуло его по лбу, сбивая наземь, когда в лицо ему ударила кровь Рейнса, фонтаном хлынувшая из разорванных артерий, — лишь тогда оцепенение покинуло его. С душераздирающим визгом, в котором уже не оставалось ничего человеческого, он даже не побежал, а пополз по коридору, извиваясь, словно раздавленный червяк.
Чужой мог настигнуть его одним броском. Но ему было не по силам поглотить тела жертв одновременно. Поэтому пара щупалец, все еще цеплявшихся за потолочный люк, напряглась, разбухая мышцами, — и легко вздернула наверх свою слизистую тушу вместе с двойной добычей.
С двумя человеческими трупами…
Рейнс и Голик посмотрели один на другого в свете единственного оставшегося у них факела (второй забрал Дилон). Ни единого слова произнесено не было, но они поняли друг друга… Краска залила их лица — стыд пересилил страх.
— Брат! Держись, мы идем!
Они понеслись в темноте, спотыкаясь и оскальзываясь; неслись извилистыми коридорами, перепрыгивали через бочонки и ящики, не замедляя хода. Факел освещал им путь, тускло и неверно отражаясь в металлической поверхности и запыленном пластике. На бегу они со звоном распахивали перед собой незапертые решетки, пригибались, когда потолок становился ниже; боком проходили мимо работающих вентиляторов…
Внезапно Голик — он бежал первым — резко остановился, и его спутник чуть не налетел на него.
— Ну, что там еще?!
Голик молча указал вниз. Палка какая-то… Нет, не палка — факел. Тот самый факел, который выронил Бомс.
— Значит, это здесь. Иди же!
Но собственный факел задрожал в руке Голика — возвращался уже забытый было страх.
— Дай сюда! — сказал Рейнс тоном приказа, протягивая ладонь.
Голик с видимым облегчением отдал ему светильник. Они поменялись местами, и теперь он следовал за Рейнсом.
Это спасло ему жизнь.
Они выбежали за поворот — и остановились в растерянности. Крик явно доносился отсюда. Но это снова был тупик, и никого не было перед ними, лишь на полу расплывалось пятно непонятной жидкости. Кровь? Или сконденсировавшаяся влага?
И Рейнс, как несколько минут назад Бомс, посмотрел вверх: откуда это натекло?
Он увидел то же, что видели перед ним уже два человека на Ярости: жуткую, словно из кошмарного сна, морду, окровавленную и покрытую слизью. Увидел переплетение щупалец и бессильно свисавшие оттуда, из самой середины клубка, человеческие ноги.
А в следующий миг Чужой, все еще продолжая удерживать тело своей прежней жертвы, ринулся на Рейнса сверху.
— Беги! — только и успел крикнуть Рейнс. Это было его последнее осознанное слово. Все остальное потонуло в стоне, криках, небытии…
Нет, Голик не побежал, но не от храбрости — он просто оцепенел, врос в пол. И только когда одно из щупалец случайным движением хлестнуло его по лбу, сбивая наземь, когда в лицо ему ударила кровь Рейнса, фонтаном хлынувшая из разорванных артерий, — лишь тогда оцепенение покинуло его. С душераздирающим визгом, в котором уже не оставалось ничего человеческого, он даже не побежал, а пополз по коридору, извиваясь, словно раздавленный червяк.
Чужой мог настигнуть его одним броском. Но ему было не по силам поглотить тела жертв одновременно. Поэтому пара щупалец, все еще цеплявшихся за потолочный люк, напряглась, разбухая мышцами, — и легко вздернула наверх свою слизистую тушу вместе с двойной добычей.
С двумя человеческими трупами…
20
Только один уголок в тюрьме Рипли с некоторым основанием могла считать своим. Госпиталь. Во всяком случае, ей было официально приказано находиться здесь, а всех остальных, столь же официально, приказано сюда не пускать. Значит, есть надежда, что никто не потревожит ее — по крайней мере, за те короткие минуты, которые требуются для прослушивания.
Рипли едва не падала от усталости. Разжав руки, она словно бревно уронила андроида на пол (ничего, ему не больно) и, достав инструменты, тут же принялась за дело — не дав себе передышки, спеша все успеть, прежде чем силы окончательно оставят ее. Предшествовавшая катастрофа отчасти облегчила ей работу: подключения к аудиосистеме находились на левой стороне головы робота, а теперь они волею судьбы оказались очищены от квази-плоти. Вскоре несколько проводов соединяли изуродованное неживое лицо и компьютер «черного ящика».
Рипли облизала пересохшие губы. Потом она нажала нужную клавишу — и тут же опустилась на койку, чтобы использовать для отдыха хоть несколько минут.
Дребезжащий звон наполнил помещение отсека.
И Бишоп, очнувшись от очередной своей смерти, открыл глаза. Нет — один глаз…
Способен ли робот говорить? Или его электронный мозг пострадал еще сильнее, чем тело?
Забыв об усталости, Рипли подалась вперед.
— Эй!.. — негромко позвала она.
Страшное освежеванное лицо медленно повернулось к ней.
— Рипли? — ответил знакомый голос, глубокий и с хрипотцой. Он звучал абсолютно спокойно — так, как если бы они увиделись после короткой разлуки. Словно и не лежали между их этим и последним разговором борьба, победа, гибель товарищей, невообразимое количество миль пространства…
— Здравствуй, Бишоп. Как ты себя чувствуешь?
— Ноги болят… — робот усмехнулся остатками рта. Он, конечно, знал, что никаких ног у него теперь нет.
— Мне очень жаль… — неловко произнесла Рипли.
— Ничего, это уже не имеет значения.
Бишоп все-таки говорил с трудом — будто выталкивал из себя фразы. Очевидно, система воспроизведения речи действительно оказалась повреждена. Надо было спешить.
— А как себя чувствуешь ты? Мне нравится твоя новая прическа…
Медленно поднявшись, единственная рука андроида указала на обритую кожу головы Рипли.
— Я — в порядке, Бишоп… Скажи, ты можешь прокрутить мне то, что находится в черном ящике?
— Нет проблем… — робот на минуту умолк, словно сосредоточиваясь, а затем внутри его что-то коротко прозвенело. — Есть! — возвестил он.
— Что случилось на «Сулако»? Отчего пришлось катапультировать шлюпку? — склонившись над ним, Рипли с нарочитой четкостью выговаривала слова.
Бишоп снова ненадолго замолк. Затем из его искалеченных губ полился ровный гул — ритмичная работа могучего организма космического корабля. Потом этот гул прорезало шипение, скрежет…
— Стасис нарушен. Пожар в криогенном отделении. Повторяю: пожар в криогенном отделении. Всему экипажу собраться в спасательных шлюпках. Повторяю…
Бишоп теперь говорил не своим голосом: это был приятный голос молодой женщины, неуместно спокойный на фоне слышимого лязга и грохота. Не сразу Рипли поняла, что робот просто воспроизводит стандартную запись корабельной системы оповещения.
— И в чем же причина? Почему начался пожар?
— Проводка… — сказал Бишоп уже собственным, но явно угасающим голосом.
Рипли нахмурилась:
— Скажи, а сенсорные датчики ничего не зафиксировали? Например, какого-нибудь движения в анабиозной камере?
— Очень темно, Рипли… — голос Бишопа звучал будто издали.
— Но ты можешь хоть что-нибудь рассмотреть в этой темноте, Бишоп? Скажи мне, был ли Чужой на борту? Был? — В отчаянии Рипли почти кричала, прижимаясь губами прямо к самому уху лежащего.
Пауза. Правый глаз робота скашивается на нее.
— ДА! — ответил андроид в полную силу, громко и почти торжественно. На миг Рипли даже показалось, что она разговаривает с Дилоном в момент его проповеди.
— Он остался на «Сулако» или прилетел с нами? — голос Рипли невольно дрогнул, хотя она уже не сомневалась в ответе.
— ОН ВСЕ ВРЕМЯ БЫЛ С НАМИ, — и вновь в голосе Бишопа прозвучала кованая медь, и вновь Рипли вспомнила о Пресвитере.
— Компания знает? — спросила она уже без всякой надежды.
— Компания знает все. Может быть, кроме событий последних двадцати-тридцати минут на «Сулако». Все данные шли на бортовой компьютер, и через каждые полчаса автоматически следовал очередной сеанс связи…
Бишоп словно исчерпал всю свою энергию: на последних словах голос его снова начал глохнуть.
— У меня есть к тебе просьба, Рипли. — Чтобы разобрать, что он говорит, уже приходилось напрягать слух. — Отключи меня…
— Ты уверен? — Рипли глянула на него с затаенной скорбью.
— Да. Меня еще могут починить, но я уже никогда не смогу работать, как прежде. А зачем тогда я? — Бишоп помедлил. Лучше уж я буду… никем.
Пожалуй, робот не мог лучше передать понятие «смерть». Правое веко его опустилось. Фотоэлемент уничтоженного глаза продолжал еще гореть оранжевым светом.
— Прощай, Бишоп, — прошептала Рипли. И нажала на кнопку отключения.
Единственная рука взметнулась и затрепетала в почти человеческой агонии. Через несколько секунд она замерла — и сразу, одновременно с этим, погас оранжевый огонек.
И тут же Рипли настороженно обернулась, вскочила, спешно задергивая полупрозрачную занавесь, отгораживающую ее койко-блок. В коридоре, по направлению к дверям, слышались торопливые шаги множества ног, взволнованные голоса, какой-то не то стон, не то визг…
Кто-то спешил к медицинскому отсеку.
Рипли едва не падала от усталости. Разжав руки, она словно бревно уронила андроида на пол (ничего, ему не больно) и, достав инструменты, тут же принялась за дело — не дав себе передышки, спеша все успеть, прежде чем силы окончательно оставят ее. Предшествовавшая катастрофа отчасти облегчила ей работу: подключения к аудиосистеме находились на левой стороне головы робота, а теперь они волею судьбы оказались очищены от квази-плоти. Вскоре несколько проводов соединяли изуродованное неживое лицо и компьютер «черного ящика».
Рипли облизала пересохшие губы. Потом она нажала нужную клавишу — и тут же опустилась на койку, чтобы использовать для отдыха хоть несколько минут.
Дребезжащий звон наполнил помещение отсека.
И Бишоп, очнувшись от очередной своей смерти, открыл глаза. Нет — один глаз…
Способен ли робот говорить? Или его электронный мозг пострадал еще сильнее, чем тело?
Забыв об усталости, Рипли подалась вперед.
— Эй!.. — негромко позвала она.
Страшное освежеванное лицо медленно повернулось к ней.
— Рипли? — ответил знакомый голос, глубокий и с хрипотцой. Он звучал абсолютно спокойно — так, как если бы они увиделись после короткой разлуки. Словно и не лежали между их этим и последним разговором борьба, победа, гибель товарищей, невообразимое количество миль пространства…
— Здравствуй, Бишоп. Как ты себя чувствуешь?
— Ноги болят… — робот усмехнулся остатками рта. Он, конечно, знал, что никаких ног у него теперь нет.
— Мне очень жаль… — неловко произнесла Рипли.
— Ничего, это уже не имеет значения.
Бишоп все-таки говорил с трудом — будто выталкивал из себя фразы. Очевидно, система воспроизведения речи действительно оказалась повреждена. Надо было спешить.
— А как себя чувствуешь ты? Мне нравится твоя новая прическа…
Медленно поднявшись, единственная рука андроида указала на обритую кожу головы Рипли.
— Я — в порядке, Бишоп… Скажи, ты можешь прокрутить мне то, что находится в черном ящике?
— Нет проблем… — робот на минуту умолк, словно сосредоточиваясь, а затем внутри его что-то коротко прозвенело. — Есть! — возвестил он.
— Что случилось на «Сулако»? Отчего пришлось катапультировать шлюпку? — склонившись над ним, Рипли с нарочитой четкостью выговаривала слова.
Бишоп снова ненадолго замолк. Затем из его искалеченных губ полился ровный гул — ритмичная работа могучего организма космического корабля. Потом этот гул прорезало шипение, скрежет…
— Стасис нарушен. Пожар в криогенном отделении. Повторяю: пожар в криогенном отделении. Всему экипажу собраться в спасательных шлюпках. Повторяю…
Бишоп теперь говорил не своим голосом: это был приятный голос молодой женщины, неуместно спокойный на фоне слышимого лязга и грохота. Не сразу Рипли поняла, что робот просто воспроизводит стандартную запись корабельной системы оповещения.
— И в чем же причина? Почему начался пожар?
— Проводка… — сказал Бишоп уже собственным, но явно угасающим голосом.
Рипли нахмурилась:
— Скажи, а сенсорные датчики ничего не зафиксировали? Например, какого-нибудь движения в анабиозной камере?
— Очень темно, Рипли… — голос Бишопа звучал будто издали.
— Но ты можешь хоть что-нибудь рассмотреть в этой темноте, Бишоп? Скажи мне, был ли Чужой на борту? Был? — В отчаянии Рипли почти кричала, прижимаясь губами прямо к самому уху лежащего.
Пауза. Правый глаз робота скашивается на нее.
— ДА! — ответил андроид в полную силу, громко и почти торжественно. На миг Рипли даже показалось, что она разговаривает с Дилоном в момент его проповеди.
— Он остался на «Сулако» или прилетел с нами? — голос Рипли невольно дрогнул, хотя она уже не сомневалась в ответе.
— ОН ВСЕ ВРЕМЯ БЫЛ С НАМИ, — и вновь в голосе Бишопа прозвучала кованая медь, и вновь Рипли вспомнила о Пресвитере.
— Компания знает? — спросила она уже без всякой надежды.
— Компания знает все. Может быть, кроме событий последних двадцати-тридцати минут на «Сулако». Все данные шли на бортовой компьютер, и через каждые полчаса автоматически следовал очередной сеанс связи…
Бишоп словно исчерпал всю свою энергию: на последних словах голос его снова начал глохнуть.
— У меня есть к тебе просьба, Рипли. — Чтобы разобрать, что он говорит, уже приходилось напрягать слух. — Отключи меня…
— Ты уверен? — Рипли глянула на него с затаенной скорбью.
— Да. Меня еще могут починить, но я уже никогда не смогу работать, как прежде. А зачем тогда я? — Бишоп помедлил. Лучше уж я буду… никем.
Пожалуй, робот не мог лучше передать понятие «смерть». Правое веко его опустилось. Фотоэлемент уничтоженного глаза продолжал еще гореть оранжевым светом.
— Прощай, Бишоп, — прошептала Рипли. И нажала на кнопку отключения.
Единственная рука взметнулась и затрепетала в почти человеческой агонии. Через несколько секунд она замерла — и сразу, одновременно с этим, погас оранжевый огонек.
И тут же Рипли настороженно обернулась, вскочила, спешно задергивая полупрозрачную занавесь, отгораживающую ее койко-блок. В коридоре, по направлению к дверям, слышались торопливые шаги множества ног, взволнованные голоса, какой-то не то стон, не то визг…
Кто-то спешил к медицинскому отсеку.
21
Они ввалились в дверь слитной массой — и сначала было не разобрать, кто это, сколько их и какова цель их прихода. Однако вскоре выяснилось, что двое — это были Дилон и Смит — полунесут-полутащат третьего. Третий был весь заляпан кровью, лица его не разобрать, но оно, должно быть, искажено смертельным ужасом: он отчаянно и как-то по-растительному бессмысленно бился в зажавших его тисках рук и визжал, визжал не переставая, будто он не человек, а испортившийся механизм, способный производить только визг.
Сразу же за этой тройкой, неловко согнувшись, спешил врач. Он, должно быть, на ходу пытался произвести осмотр. А еще дальше, отставая на шаг, шествовал директор Эндрюс. Он никуда не спешил и никого не пробовал осматривать.
— Не я, не я! — вопил Голик, вырываясь из растерянных, но цепких объятий своих сопровождающих. — Я не делал этого, нет, не делал!
— «Этого» — чего? — холодно спросил Эндрюс.
— Ничего! — Голик, которого уже было уложили на койку, дернулся так, что слетел с нее на пол. — Я никого не…
— А кого ты — да? — Эндрюс, похоже, испытывал какое-то садистское удовлетворение от допроса в такой форме.
— Никого! Я не убивал их, нет, нет! Это не я! Это… это дракон! Огромный дракон, он сидит на потолке, он откусывает головы, никто не сможет устоять против него, не я, не я… Голик задохнулся от нахлынувших жутких воспоминаний. Дальнейшую его речь трудно было разобрать, она потеряла контуры осмысленности. Голик стонал, выл и плакал, размазывая дрожащей рукой по лицу кровь, грязь и слезы. Директор с неудовольствием вынужден был отступиться от него.
— Да он окончательно спятил! — в досаде Эндрюс сплюнул прямо на пол. — Его надо просто на цепь посадить, как взбесившуюся собаку, пока он не перекусал тут всех.
При этих словах Дилон бросил взгляд на Эндрюса, но ничего не сказал.
— Так точно, сэр, он абсолютно сумасшедший, — охотно подхватил Смит. — И нужно действительно принять срочные меры, чтобы..
В ответ по нему словно выпалили из двух стволов:
— Заткни свою поганую пасть, ты, Восемьдесят Пять!
— Нет никаких оснований ни для паники, ни для ваших «срочных мер», мистер Смит! — сухо отчеканил директор. Действительно, для полного счастья ему только паники и не хватало в этой ситуации. Однако в то же время заключенным и впрямь следовало показать, что администрация контролирует положение. Причем показать это нужно прямо сейчас.
— Мистер Клеменс!
— Да, сэр?
— Будьте добры, сделайте укол этому идиоту.
Клеменс замер в недоумении: в этот миг он уже вонзил иглу в предплечье Голика и теперь как раз вводил ему в вену успокаивающую смесь. Но директору просто необходимо было отдать какое-нибудь распоряжение.
— Обождите. Сейчас, когда успокоительное уже начало действовать, но еще не привело его в полную отключку, мы можем узнать, что случилось с братьями, — проговорил Дилон. — Ты слышишь меня, Ян? Где Бомс, вы нашли его? А что случилось с Рейнсом?
Дилон не кричал, он говорил тем проникновенным шепотом, которым ему так хорошо удавалось убеждать людей. Кажется, это подействовало: Голик, который только что трясся и икал от страха, вдруг как-то притих, в глазах его появилось осмысленное выражение.
Но в тот самый момент, когда он уже почти готов был заговорить, тишину прорезал металлический голос Эндрюса:
— Слушай, преподобный, ну что ты рассчитываешь от него услышать, черт возьми вас обоих?! Надо сформировать поисковую бригаду, может, она хоть что-то найдет… Судя по всему, этот подонок просто убил их обоих. И Бомса, и Рейнса. А теперь весьма талантливо разыгрывает перед нами помешательство!
Он наклонился над койкой, удавьим взглядом впившись в зрачки вновь онемевшего Голика.
— Ну что? Так это все и было, да? А ну-ка, выкладывай, избавь нас от лишней работы!
И тут Голика вновь прорвало. Он повалился на кровать, скуля и дергаясь в судорогах возобновившегося приступа.
Дилон медленно выпрямился. Огонь полыхал в его глазах за стеклами очков, а на лице застыла маска ярости. Он мог бы сказать, что с Бомсом приключилась беда еще в тот момент, когда и Голик, и Рейнс находились в круге свечей. Но он не пошел по пути предъявления доказательств.
— Вам это не известно. Возможно, Ян обманывал вас — как и вы его, но он никогда не говорил неправды МНЕ! Может быть, он сумасшедший, может быть, он негодяй — но он не лжец! И я не советовал бы вам обвинять в убийстве или во лжи кого-нибудь из моей паствы, если вы не уверены в этом!
— Что-о?
Они стояли друг против друга — два вождя, два лидера, два мира, одинаково опасных и беспощадных. Клеменс и Смит боялись пошевелиться, нутром ощутив, что любое движение может спровоцировать взрыв. Только безумные причитания, доносившиеся из уст бьющегося на койке Голика, нарушали молчание.
Внезапно рядом с Пресвитером и директором со звонким шорохом раздвинулась пластиковая занавеска — и оба одновременно повернули головы на звук.
— Нет, он не лжец. К сожалению, он говорит правду.
В образовавшемся проеме стояла Рипли. Она кивнула в сторону койки:
— Мне нужно бы поговорить с ним об этом… драконе, как он его назвал.
— Да ничего вам не нужно, лейтенант! — в голосе Эндрюса досада смешивалась с облегчением. — И ни с кем вы не будете разговаривать! Меня не интересует ваша точка зрения, поскольку вы не знаете подоплеки событий. — Директор небрежно указал пальцем на Голика: — Вам неизвестно, что этот человек — убийца. — (Он говорил о Голике так, словно того не было рядом с ним.)— Причем убийца со стажем. Во время своей прошлой деятельности он убил, если не ошибаюсь, пятерых, проявив при этом немалую изобретательность и совершенно зверскую жестокость. Не так ли, мистер Дилон?
Пресвитер угрюмо кивнул.
— Шестерых, — уточнил он с неохотой.
Эндрюс снова указал на Голика:
— К тому же разговор с ним в ближайшее время вообще невозможен. Он спит! Да, Голик действительно уже не слышал их разговора. Он расслаблено растянулся на одеяле — проникший в кровь наркотизатор сделал свое дело.
— Так что, поскольку в госпитале теперь находится этот бандит, мое вам распоряжение, лейтенант: быстро собирайте свои вещи и…
Рипли встретилась взглядом с Эндрюсом, и что-то было в ее взгляде такое, что заставило директора замолчать, не окончив фразу.
— Тогда я буду говорить с вами, — сказала она.
Сразу же за этой тройкой, неловко согнувшись, спешил врач. Он, должно быть, на ходу пытался произвести осмотр. А еще дальше, отставая на шаг, шествовал директор Эндрюс. Он никуда не спешил и никого не пробовал осматривать.
— Не я, не я! — вопил Голик, вырываясь из растерянных, но цепких объятий своих сопровождающих. — Я не делал этого, нет, не делал!
— «Этого» — чего? — холодно спросил Эндрюс.
— Ничего! — Голик, которого уже было уложили на койку, дернулся так, что слетел с нее на пол. — Я никого не…
— А кого ты — да? — Эндрюс, похоже, испытывал какое-то садистское удовлетворение от допроса в такой форме.
— Никого! Я не убивал их, нет, нет! Это не я! Это… это дракон! Огромный дракон, он сидит на потолке, он откусывает головы, никто не сможет устоять против него, не я, не я… Голик задохнулся от нахлынувших жутких воспоминаний. Дальнейшую его речь трудно было разобрать, она потеряла контуры осмысленности. Голик стонал, выл и плакал, размазывая дрожащей рукой по лицу кровь, грязь и слезы. Директор с неудовольствием вынужден был отступиться от него.
— Да он окончательно спятил! — в досаде Эндрюс сплюнул прямо на пол. — Его надо просто на цепь посадить, как взбесившуюся собаку, пока он не перекусал тут всех.
При этих словах Дилон бросил взгляд на Эндрюса, но ничего не сказал.
— Так точно, сэр, он абсолютно сумасшедший, — охотно подхватил Смит. — И нужно действительно принять срочные меры, чтобы..
В ответ по нему словно выпалили из двух стволов:
— Заткни свою поганую пасть, ты, Восемьдесят Пять!
— Нет никаких оснований ни для паники, ни для ваших «срочных мер», мистер Смит! — сухо отчеканил директор. Действительно, для полного счастья ему только паники и не хватало в этой ситуации. Однако в то же время заключенным и впрямь следовало показать, что администрация контролирует положение. Причем показать это нужно прямо сейчас.
— Мистер Клеменс!
— Да, сэр?
— Будьте добры, сделайте укол этому идиоту.
Клеменс замер в недоумении: в этот миг он уже вонзил иглу в предплечье Голика и теперь как раз вводил ему в вену успокаивающую смесь. Но директору просто необходимо было отдать какое-нибудь распоряжение.
— Обождите. Сейчас, когда успокоительное уже начало действовать, но еще не привело его в полную отключку, мы можем узнать, что случилось с братьями, — проговорил Дилон. — Ты слышишь меня, Ян? Где Бомс, вы нашли его? А что случилось с Рейнсом?
Дилон не кричал, он говорил тем проникновенным шепотом, которым ему так хорошо удавалось убеждать людей. Кажется, это подействовало: Голик, который только что трясся и икал от страха, вдруг как-то притих, в глазах его появилось осмысленное выражение.
Но в тот самый момент, когда он уже почти готов был заговорить, тишину прорезал металлический голос Эндрюса:
— Слушай, преподобный, ну что ты рассчитываешь от него услышать, черт возьми вас обоих?! Надо сформировать поисковую бригаду, может, она хоть что-то найдет… Судя по всему, этот подонок просто убил их обоих. И Бомса, и Рейнса. А теперь весьма талантливо разыгрывает перед нами помешательство!
Он наклонился над койкой, удавьим взглядом впившись в зрачки вновь онемевшего Голика.
— Ну что? Так это все и было, да? А ну-ка, выкладывай, избавь нас от лишней работы!
И тут Голика вновь прорвало. Он повалился на кровать, скуля и дергаясь в судорогах возобновившегося приступа.
Дилон медленно выпрямился. Огонь полыхал в его глазах за стеклами очков, а на лице застыла маска ярости. Он мог бы сказать, что с Бомсом приключилась беда еще в тот момент, когда и Голик, и Рейнс находились в круге свечей. Но он не пошел по пути предъявления доказательств.
— Вам это не известно. Возможно, Ян обманывал вас — как и вы его, но он никогда не говорил неправды МНЕ! Может быть, он сумасшедший, может быть, он негодяй — но он не лжец! И я не советовал бы вам обвинять в убийстве или во лжи кого-нибудь из моей паствы, если вы не уверены в этом!
— Что-о?
Они стояли друг против друга — два вождя, два лидера, два мира, одинаково опасных и беспощадных. Клеменс и Смит боялись пошевелиться, нутром ощутив, что любое движение может спровоцировать взрыв. Только безумные причитания, доносившиеся из уст бьющегося на койке Голика, нарушали молчание.
Внезапно рядом с Пресвитером и директором со звонким шорохом раздвинулась пластиковая занавеска — и оба одновременно повернули головы на звук.
— Нет, он не лжец. К сожалению, он говорит правду.
В образовавшемся проеме стояла Рипли. Она кивнула в сторону койки:
— Мне нужно бы поговорить с ним об этом… драконе, как он его назвал.
— Да ничего вам не нужно, лейтенант! — в голосе Эндрюса досада смешивалась с облегчением. — И ни с кем вы не будете разговаривать! Меня не интересует ваша точка зрения, поскольку вы не знаете подоплеки событий. — Директор небрежно указал пальцем на Голика: — Вам неизвестно, что этот человек — убийца. — (Он говорил о Голике так, словно того не было рядом с ним.)— Причем убийца со стажем. Во время своей прошлой деятельности он убил, если не ошибаюсь, пятерых, проявив при этом немалую изобретательность и совершенно зверскую жестокость. Не так ли, мистер Дилон?
Пресвитер угрюмо кивнул.
— Шестерых, — уточнил он с неохотой.
Эндрюс снова указал на Голика:
— К тому же разговор с ним в ближайшее время вообще невозможен. Он спит! Да, Голик действительно уже не слышал их разговора. Он расслаблено растянулся на одеяле — проникший в кровь наркотизатор сделал свое дело.
— Так что, поскольку в госпитале теперь находится этот бандит, мое вам распоряжение, лейтенант: быстро собирайте свои вещи и…
Рипли встретилась взглядом с Эндрюсом, и что-то было в ее взгляде такое, что заставило директора замолчать, не окончив фразу.
— Тогда я буду говорить с вами, — сказала она.
22
Она сидела в директорском кабинете, занимая то же кресло, в котором незадолго до этого расположился Клеменс. Как и во время разговора с Клеменсом, за спиной директора высился Смит. Только на этот раз перед участниками беседы не был выставлен кофейный напиток.
При мысли об этом Эндрюс ухмыльнулся. Ничего, не велика птица…
А вообще-то, если вдуматься, они — два сапога пара: медик и эта… лейтенант. Оба с претензией на высоколобность, оба абсолютно не представляют (хотя Клеменс мог бы себе представить!), как вписываются их планы во внутреннюю жизнь тюрьмы. Вдобавок оба одержимы схожей манией.
Правда, у Клеменса данная мания выражена в менее отчетливой форме, и вообще, похоже, этой формой его заразила лично мадам Лейтенант. И он, надо полагать, оказался особо восприимчив к подобной заразе. Совсем свихнулся бедняга в наших условиях. Да и не мудрено, по правде сказат ь…
— Итак, насколько я вас понял, лейтенант, имеет место быть некая здоровенная тварь — клыки, щупальца, кислота вместо крови и тому подобные прелести, которая путешествует вместе с вами сквозь космос и убивает все, до чего дотянется. Одним словом, очень неприятная картина получается. — Эндрюс говорил, с некоторым трудом заставляя себя сохранять серьезность. — Это верно?
— Да, вы правильно поняли меня, господин директор, — ровно произнесла Рипли.
Эндрюс почесал голову, после чего внимательно осмотрел свои ногти.
— И вы думаете, я поверю вам на слово? — спросил он предельно саркастически.
Женщина пожала плечами:
— Я не прошу верить моим словами. Поверьте фактам. То, что произошло за последний час…
Директор снова с увлечением поскреб голову, как будто у него не было более важного занятия.
— Факты — вещь упрямая, лейтенант. Поэтому иногда их даже притягивают за уши. Сдается мне, так вы сейчас и поступаете. Все произошедшее вполне можно объяснить в реалиях тюремного бытия — и объяснить куда лучше, чем с привлечением зубастокислотнопопотолкулазающего да еще головоотрывающего монстра, о котором, по правде, никто ничего и никогда не слышал.
Сложносоставные слова директор произносил с особым вкусом, явно восхищаясь собственным остроумием.
— Ну, хорошо. Предположим, — я сказал «предположим»! — я приму вашу версию событий. И что же вы предлагаете делать?
Рипли сдержалась. Не в ее интересах было обострять конфликт. Быть может, этот непробиваемый служака все же сумеет оценить нависшую над всеми опасность? Не враг же он сам себе…
— У вас есть оружие? — спросила она, не сомневаясь в утвердительном ответе.
— Нет, — коротко отрубил директор.
Рипли вздернула брови. Кажется, повторялась история с аудиоприставкой.
— У вас тюрьма особо строгого режима, — раздельно произнесла она. — И вы говорите мне, что у вас нет оружия?!
— Вот именно — тюрьма, — медленно свирепея, Эндрюс навалился грудью на стол. — А также единственный пригодный для жизни оазис на всей планете. Убежать отсюда нельзя — некуда бежать. Перебить тюремную администрацию? Это, в принципе, возможно, но продуктов жизнеобеспечения хватает примерно на шесть земных месяцев. И пополнить запас здесь неоткуда. Мы находимся в глубокой космической заднице, лейтенант, более глубокой, чем вы можете себе представить… По истечении шестимесячного срока прилетает очередной корабль с припасами, и если что-то не в порядке, им даже не нужно будет высаживать десант. Они просто не разгрузятся — и через очень короткое время оставшиеся в живых бунтари приползут к ним на брюхе. Конечно, можно захватить этот корабль, но вот его-то экипаж отменно вооружен. Одолеть их, следовательно, можно только с оружием. Нет оружия — нет «тока в сети». Значит, не будет и бунта (хотя бы с целью вооружиться), не будет и попыткии захвата. Вам все понятно?
— Ясно… — Рипли пусто глянула на Эндрюса. — Значит, чтобы вас всех не перебили…
— Вот именно. Вы уловили самую суть.
И все же она не могла поверить, что все проиграно окончательно.
— Ну хоть что-нибудь у вас есть? Например, для личной обороны? Пистолет там, или я уж и не знаю…
Директор задумался не надолго.
— Ну… вообще-то в нашей столовой есть кухонные ножи. Да и у заключенных, если поискать, ножи найдутся. (Рипли вздрогнула: ей вспомнился нож в руках Грегора в момент сцены на свалке.) Хотя мы их и изымаем. Но это, как я понимаю, вас не устроит.
— Тогда нам хана, — со спокойствием отчаяния произнесла Рипли, уставившись директору в лицо.
При мысли об этом Эндрюс ухмыльнулся. Ничего, не велика птица…
А вообще-то, если вдуматься, они — два сапога пара: медик и эта… лейтенант. Оба с претензией на высоколобность, оба абсолютно не представляют (хотя Клеменс мог бы себе представить!), как вписываются их планы во внутреннюю жизнь тюрьмы. Вдобавок оба одержимы схожей манией.
Правда, у Клеменса данная мания выражена в менее отчетливой форме, и вообще, похоже, этой формой его заразила лично мадам Лейтенант. И он, надо полагать, оказался особо восприимчив к подобной заразе. Совсем свихнулся бедняга в наших условиях. Да и не мудрено, по правде сказат ь…
— Итак, насколько я вас понял, лейтенант, имеет место быть некая здоровенная тварь — клыки, щупальца, кислота вместо крови и тому подобные прелести, которая путешествует вместе с вами сквозь космос и убивает все, до чего дотянется. Одним словом, очень неприятная картина получается. — Эндрюс говорил, с некоторым трудом заставляя себя сохранять серьезность. — Это верно?
— Да, вы правильно поняли меня, господин директор, — ровно произнесла Рипли.
Эндрюс почесал голову, после чего внимательно осмотрел свои ногти.
— И вы думаете, я поверю вам на слово? — спросил он предельно саркастически.
Женщина пожала плечами:
— Я не прошу верить моим словами. Поверьте фактам. То, что произошло за последний час…
Директор снова с увлечением поскреб голову, как будто у него не было более важного занятия.
— Факты — вещь упрямая, лейтенант. Поэтому иногда их даже притягивают за уши. Сдается мне, так вы сейчас и поступаете. Все произошедшее вполне можно объяснить в реалиях тюремного бытия — и объяснить куда лучше, чем с привлечением зубастокислотнопопотолкулазающего да еще головоотрывающего монстра, о котором, по правде, никто ничего и никогда не слышал.
Сложносоставные слова директор произносил с особым вкусом, явно восхищаясь собственным остроумием.
— Ну, хорошо. Предположим, — я сказал «предположим»! — я приму вашу версию событий. И что же вы предлагаете делать?
Рипли сдержалась. Не в ее интересах было обострять конфликт. Быть может, этот непробиваемый служака все же сумеет оценить нависшую над всеми опасность? Не враг же он сам себе…
— У вас есть оружие? — спросила она, не сомневаясь в утвердительном ответе.
— Нет, — коротко отрубил директор.
Рипли вздернула брови. Кажется, повторялась история с аудиоприставкой.
— У вас тюрьма особо строгого режима, — раздельно произнесла она. — И вы говорите мне, что у вас нет оружия?!
— Вот именно — тюрьма, — медленно свирепея, Эндрюс навалился грудью на стол. — А также единственный пригодный для жизни оазис на всей планете. Убежать отсюда нельзя — некуда бежать. Перебить тюремную администрацию? Это, в принципе, возможно, но продуктов жизнеобеспечения хватает примерно на шесть земных месяцев. И пополнить запас здесь неоткуда. Мы находимся в глубокой космической заднице, лейтенант, более глубокой, чем вы можете себе представить… По истечении шестимесячного срока прилетает очередной корабль с припасами, и если что-то не в порядке, им даже не нужно будет высаживать десант. Они просто не разгрузятся — и через очень короткое время оставшиеся в живых бунтари приползут к ним на брюхе. Конечно, можно захватить этот корабль, но вот его-то экипаж отменно вооружен. Одолеть их, следовательно, можно только с оружием. Нет оружия — нет «тока в сети». Значит, не будет и бунта (хотя бы с целью вооружиться), не будет и попыткии захвата. Вам все понятно?
— Ясно… — Рипли пусто глянула на Эндрюса. — Значит, чтобы вас всех не перебили…
— Вот именно. Вы уловили самую суть.
И все же она не могла поверить, что все проиграно окончательно.
— Ну хоть что-нибудь у вас есть? Например, для личной обороны? Пистолет там, или я уж и не знаю…
Директор задумался не надолго.
— Ну… вообще-то в нашей столовой есть кухонные ножи. Да и у заключенных, если поискать, ножи найдутся. (Рипли вздрогнула: ей вспомнился нож в руках Грегора в момент сцены на свалке.) Хотя мы их и изымаем. Но это, как я понимаю, вас не устроит.
— Тогда нам хана, — со спокойствием отчаяния произнесла Рипли, уставившись директору в лицо.