«Опоздали, — звуком похоронного колокола отозвались в голове Рипли его слова. — Конечно, опоздали…»
   — Так, хорошо, территория безопасна, — громко и уверенно произнес Берт, о существовании которого Рипли, увлекшись наблюдением, почти забыла. — Проходим к компьютеру. Нам нужно просмотреть их записи.
   Берт встал. Встал и Горман.
   — Как это — безопасна? — ошарашено переспросила Рипли.
   — Я говорю вам, Рипли, — немного насмешливо повторил Берт, территория безопасна.
   — Вторая группа, идите к компьютеру, — снова приказал лейтенант Горман. — Хигс, встречаешь нас у южного шлюза, мы заходим в комплекс.
   Хигс и Хадсон переглянулись.
   — Ах, он заходит в комплекс? — бросил исполненную сарказма фразу Хигс. — Мне прямо-таки полегчало от этого!
   — Тихо ты, — огрызнулся Фрост. — Мало нам одного дурака!

11

   «Во всяком случае, это лучше, чем смотреть на их гибель со стороны, — ведь это я привела их сюда», — обреченно думала Рипли. Теперь страх почти отпустил ее: неизбежность может только угнетать, а пугает больше неизвестность. Обреченность не связывала ей руки, — наоборот, сказав себе, что все кончено, Рипли получила свободу человека, которому можно уже делать все что угодно: все и так решено. Если выжить невозможно, надо прихватить с собой на тот свет как можно больше тварей, и сделать это с холодным расчетом. Трезво поразмыслив, Рипли пришла к выводу, что их должно быть не больше двух с половиной сотен. («Не больше? — Рипли криво усмехнулась. — Ну-ну…») Семьдесят семей, умножить на три… Правильней было бы сказать, что монстров всего двести, но лучше переоценить опасность, чем недооценить.
   Поражало спокойствие Берта — неужели он рассчитывал на то, что Чужих остановит авторитет Компании? Или он настолько самоуверен, что полностью отупел и вообще не видит опасности?
   Эйпон открыл перед ними дверь в отсек. Помещение хранило следы полного разорения.
   — Сэр, вот это крыло было запечатано, — обратился Эйпон к лейтенанту. — Все двери были закрыты и завалены мебелью. Похоже, колонисты сделали здесь баррикаду, но ее прорвали. Здесь был ожесточенный бой.
   — Да, похоже, — поежилась Рипли.
   — Трупы найдены? — поинтересовался Горман.
   — Нет. Ничего нет.
   Зеленоватый свет делал отсек похожим на аквариум. Плеск воды усиливал это сходство.
   Несколько секунд вошедшие сосредоточено озирались, изучая помещение, которое на некоторое время должно было стать их убежищем, — не исключено, что и последним.
   — Так, хорошо, — в который раз произнес лейтенант Горман. Дрейк, сюда! Я думаю, мы можем закрыть двери снаружи, открыть вот эти и восстановить функции аппаратуры в этом отсеке.
   Дрейк склонился над замком второй двери. Стало настолько тихо, что можно было явственно слышать тяжелое дыхание друг друга.
   — Проклятое место, — неразборчиво прошептал кто-то.
   Пальцы Дрейка двигались медленно, тяжелое дыхание становилось все громче, так что у многих возникло подозрение, что им в такт дышит подкравшийся к отсеку Чужой. Направленные на выход стволы подрагивали от напряжения в уставших руках десантников. Сколько времени они уже здесь находятся? Им казалось, что несколько часов.
   Чудовища явно были где-то рядом: разгром в отсеке и баррикады не оставляли больше ни каких сомнений. Атака могла начаться в любую секунду. Неужели Чужие решили-таки взять их измором?
   Наконец дверь поддалась.
   Следующее помещение отсека тоже оказалось зеленым, но здесь были уже настоящие аквариумы, точнее, лабораторные банки, внутри которых темнели издали похожие на крабов существа…
   Табло индикатора движения живых организмов молчало. «Интересно, — подумала Рипли, — а сработает ли оно, если Чужой притаился и сидит неподвижно?»
   Горман зашел внутрь, за ним Берт, потом Бишоп… За каким из столов мог прятаться монстр, если он прятался там вообще?..
   Рипли сделала шаг внутрь помещения и на мгновение обмерла. Чужие не прятались, — они были выставлены на всеобщее обозрение.
   — Лейтенант! — негромко позвал Берт, наклонясь к одной из банок. — Горман!
   В жидкости, которую нельзя было с уверенностью назвать водой, спиртом или формалином, висели остатки разорванного на части существа, с первого взгляда похожего на гибрид паукообразного с осьминогом. Существо оказалось безглазым (вероятно, глаза были «выбиты» при поимке). Противные паучьи лапы сходились основаниями к кожистому брюху со щелью ротового отверстия. Свисающие щупальца сильно напоминали змеиные хвосты. Сбоку свешивались странные клочья, — по-видимому, остатки выпотрошенных внутренностей.
   Берт перевел взгляд на другую банку, которую уже изучал Бишоп.
   Собрав в себе все мужество, Рипли подавила отвращение и прошла в центр лаборатории.
   — Это они? — заметив ее, спросил Берт. — Таких вы видели?
   Его глаза отыскали экземпляр, который выглядел наиболее целым, и Берт направился к нему.
   Светлое охристое тело Чужого было неподвижным. На кожистом брюхе виднелись мелкие пятнышки. Берт смотрел на неземное существо совершенно зачарованно. Загадочная форма жизни… Невероятная куча денег от Компани и…
   Неожиданно в экспонате что-то изменилось. Берт не понял, что именно. Сосредоточенность на брюшном участке не дала возможности уловить первое, почти незаметное движение щупалец.
   Чужой жил!
   Берт широко раскрыл глаза. Ничто, казалось, не могло заставить его отойти сейчас от лабораторной банки.
   На брюхе, чуть ниже рта, зашевелилась, вздуваясь изнутри, кожа, и оттуда выпало нечто, похожее на удлиненную грыжу (у лейтенанта ассоциация оказалось гораздо более тривиальной и пошлой). Почти тут же, мотнув выростом, существо кинулось на Берта. Дернулись в жидкости щупальца, стремительно взметнулись, и… существо врезалось в стекло.
   Берт вскрикнул и отшатнулся.
   — Осторожно, Берт! — запоздало закричала Рипли.
   Вытаращенные глаза Берта полезли на лоб. Страх сумел ошпарить и его.
   Теперь на него смотрели все. Берт потер виски, убирая со лба кудрявые волосы. Испуг на несколько секунд лишил его возможности говорить. Он словно только сейчас понял, что вовсе не является неуязвимым.
   Существо в банке продолжало дергаться.
   Берт попятился и отвел взгляд. Перед ним была другая, точно такая же банка, и точно так же, от одного его взгляда, существо в ней засучило лапами, и раскрутившиеся, как лассо, щупальца ударились в стекло.
   — Похоже на любовь с первого взгляда, — пробормотал подошедший Хигс.
   — Да, Берт, вы ему понравились, — заметил Бишоп, закончивший к этому моменту предварительное изучение лаборатории. — Так, из всех находящихся тут существ двое живы, остальные мертвы.
   «Удалены хирургическим путем до имплантации эмбриона», прочитал он в лабораторном журнале.
   Все переглянулись.
   «Двести пятьдесят минус два, три, четыре…» — провела бессмысленный подсчет Рипли. Пусть их бесконечно много, пусть справиться не удастся даже с половиной, все равно было легче думать, что их уже меньше хоть на несколько штук. «Двести пятьдесят минус девять», — закончила она.
   — «Пострадавшая, Мэри Джордан, погибла во время операции», прочел Бишоп. Убийца неизвестной им колонистки продолжал дергаться.
   Продолжать разговор после этой фразы было как-то неловко.
   Смерть заявила о себе скупыми строчками в журнале настолько ясно и недвусмысленно, что последние надежды на то, что, люди может быть живы и где-то скрываются, рассыпалась в прах. Даже Берт испытывал сейчас непривычную неловкость.
   Смерть смотрела на них со всех сторон.
   Молчание нарушил срывающийся от страха голос Фроста:
   — Эй, Хигс, здесь, кажется, что-то шевелится!
   Его голос прозвучал как удар грома.
   Дождались!
   Лицо Берта дернулось.
   Хигс сжал кулаки.
   Напрягся, готовый к прыжку, Горман.
   — Здесь что-то ходит, — не отрывая взгляда от табло индикатора, повторил Фрост.
   «Не долго же заставила нас ждать смерть», — покосившись на журнал, свидетельствовавший о смерти Мэри Джордан, констатировала про себя Рипли.
   Индикатор пищал. У внешнего радиуса на синем поле появилось расплывчатое светлое пятно. Оно приближалось. Понемногу, словно невидимый враг подбирался ползком.
   — Оно идет за нами, — сообщил Фрост. Его лоб начало заливать холодным потом.
   Под попискивание индикатора пятнышко прошло через верхний полукруг и поползло ко второму.
   Вески вскинула автоматическую пушку, направляя ее на дверь. Группа людей ощетинилась стволами.
   — Может, это кто-то из наших? — спросила Вера.
   — Эйпон, где люди? — быстро заговорил Горман. — Есть кто-нибудь в блоке Д?
   — Нет, мы все в оперативном центре, — покачал головой посеревший сержант.
   Горман махнул рукой; волнение не давало ему возможности четко выразить команду, но люди и так знали свое дело. Медленно шаг за шагом, не сводя глаз с прицелов, взвод двигался в сторону двери. Только Фрост стоял, уставившись на табло.
   — Поговори со мной, Фрост, — с трудом выдавил Горман.
   — Эта штука движется, — не своим голосом ответил тот.
   Враг приближается. Напрасно Фрост с надеждой ждал, когда пятнышко наткнется на очередную дугу; ему очень хотелось, чтобы оно застряло на четкой линии, но, к сожалению, рисунок на табло не мог никого остановить.
   — В какую сторону?
   — Прямо на нас… — Фрост закусил губу.
   «Вот и все… — подумала Рипли и опустила голову. — Вот и все…»
   Десантники миновали дверь и вышли в уже знакомый коридор.
   Коридор был пуст.
   Дрейк шел первым. Державшие винтовку голые руки покрылись буграми вздувшихся мускулов.
   Индикатор продолжал пищать.
   По коридору двигались не люди — комки обнаженных нервов.
   — Он один?
   — Да…
   Десантники шли по коридору, стараясь держаться ближе к стенам. Передвигались по одному: пока кто-то выбегал на несколько шагов вперед, остальные сливались с винтовками, готовые в любой момент начать стрельбу. Практика риска приучила их в минуты опасности становиться как бы частью оружия, чувствовать его как продолжение рук и тела, и теперь винтовки будто горели от напряжения вместе с ними.
   Пятнышко на индикаторе приближалось к последнему полукругу. Противник был совсем рядом.
   Затаив дыхание, десантники всматривались в полумрак коридора.
   Вдруг в вентиляционном проходе что-то мелькнуло, из автоматической винтовки Хадсона вырвался столб пламени и ударил в потолок — Хигс подбил ствол снизу.
   На секунду мелькнувшее перед глазами существо было существом человеческим.
   — Черт! — выругался Хадсон. Удар со стороны Хигса окончательно выбил его из колеи.
   — Тише! — приглушенно процедил Хигс. — Не стрелять! — Он сосредоточился, вспоминая секундное видение. Нет, сомнений быть не могло: крошечная фигурка была человеческой.
   — Рипли! — негромко позвал он.
   Ее пропустили вперед. Чувствуя на спине взгляд десантников, Рипли прошла по коридору к воздушной шахте.
   За решеткой явно кто-то был. Очень маленький; достаточно маленький, чтобы свободно продвигаться по вентиляционным каналам.
   «Неужели ребенок?» — обдало жаром Рипли.
   Она наклонилась к решетке и приоткрыла заслонку. Из-за металлических конструкций на нее уставились расширенные от ужаса глаза.
   Только глаза. Рипли не видела ничего, кроме них.
   Серо-голубые, почти круглые глаза.
   — Эй… все в порядке… — изменившимся голосом прошептала Рипли, — все в порядке… Не волнуйся…
   Глаза были детскими, — в этом она уже больше не сомневалась.
   Да, здесь, на этой проклятой всеми станции, прятался ребенок. Это казалось невероятным, но это был факт.
   Обмен взглядами длился недолго. Ребенок попятился и быстро побежал на четвереньках по шахте. Копна волос, спутанных и давно потерявших первоначальный цвет, подсказала Рипли, что перед ней была девочка.
   «Еще и девочка!» — содрогнулась она.
   Девочка убегала. Что же заставило ее так пугаться людей? Каким чудом она продержалась столько времени в этом страшном месте?
   Рипли встала на четвереньки и поползла за ней.
   За поворотом они снова встретились. Теперь Рипли видела все ее личико, — нет, не личико — затравленную мордашку маленького зверька, не доверявшего больше никому и ничему. Полосы грязи не давали хорошо рассмотреть ее черты, но Рипли угадала, что малышка должна быть симпатичной.
   Сзади Рипли почувствовала движение. Девочка напряглась.
   — Осторожно, капрал! — предупредила Рипли и опять заговорила с девочкой: — Ты не бойся, выходи, мы тебя не обидим…
   Девочка не верила. Сжатые в узелок губки и настороженные глаза недвусмысленно свидетельствовали об этом.
   — Все хорошо… все в порядке, — продолжала Рипли, потихоньку протягивая вперед руки, — не надо бояться… Не бойся нас… Все хорошо…
   Рука Рипли уже чувствовала тепло ее грязных щечек, когда вдруг девочка резко развернулась и впилась зубами в ее руку.
   Рипли закричала.
   Хадсон снова чуть не нажал на спусковой крючок.
   — О, черт! Она меня укусила!
   Шум в шахте говорил о поспешном бегстве. Пронзившая руку боль не дала возможности Рипли заметить, в какую сторону сбежала девочка.
   — Осторожней, не упускайте ее! — вскрикнула она почти инстинктивно. — Не выпускайте!
   Призывать к этому было бесполезно: вряд ли кто-нибудь смог бы пройти сейчас сквозь стену и очутиться в вентиляционном канале.
   — Куда она сбежала?
   — О, черт! — донеслось со стороны коридора.
   — Куда она побежала?
   Рипли скрипнула зубами. Полагаться можно было только на себя.
   — Ее здесь нет! — заорала в коридоре Вески.
   — Дайте свет!
   Заливший коридор электрический свет позволил Рипли заметить карабкающуюся по проходу фигурку.
   — Здесь она! — крикнула Рипли. — Она здесь!
   Девочка удирала. Ловкость, с которой она бегала на четвереньках, тоже была почти звериной.
   В шахту полезло сразу несколько человек.
   — Не пугайте ее! Отойдите! Так мы упустим ее, черт вас побери! — кричала Рипли.
   Девочка откинула еще одну заслонку — на этот раз цельную и очень маленькую — и исчезла за ней.
   Обдирая коленки о неровный пол, Рипли подползла к ее убежищу. Лаз вел в небольшой закуток непонятного предназначения: по размеру он больше соответствовал комнате, но таковой не являлся. Ни окон, ни дверей в убежище девочки не было, — одна только дверь-заслонка в полуметре от пола. Рипли проскользнула в отверстие и чуть не вскрикнула, упав на что-то жесткое и ударившись коленями о банку.
   Девочка забилась в угол. Ее взгляд выражал бессильную ненависть к незнакомке, столь нагло ворвавшейся в ее жилище.
   Жилище больше всего походило на разграбленный склад. Пола как такового не было, — точнее, он весь был скрыт огромным количеством беспорядочно наваленных вещей. Одежда, консервные банки, бесчисленные коробки и пакеты, книжки, кассеты, бумага, обломки мебели, игрушки — все было свалено в общую кучу. На торчащей из стены металлической рейке висели бусы — наивная попытка приукрасить жуткое обиталище.
   Спотыкаясь об этот хлам, Рипли попробовала приблизиться к девочке. Та молча перебежала в другой угол и снова прижалась к стене.
   — Ну, не бойся, — прошептала Рипли. Ее сердце колотилось.
   «Бедный ребенок! Как это ужасно!»
   Глаза девочки расширились от страха. Дальше бежать ей было некуда.
   Рипли подходила к ней медленно, боясь снова спугнуть.
   Бусы на рейке весело поблескивали.
   Девочка кусала губы.
   Ее взгляд теперь был устремлен на что-то, находящееся сбоку от Рипли.
   Женщина взглянула в ту сторону.
   Девочка смотрела на фотографию.
   Рипли протянула руку и взяла снимок.
   Хорошенькая девчушка с длинными волосами и белым бантом, аккуратненькая и нарядная, весело смотрела с фотографии. Доверчивая. Открытая.
   «Ребекка Джордан» — гласила надпись внизу.
   «Ребекка Джордан», — повторила про себя Рипли. Фамилия была знакомой. Ребекка Джордан, Мэри Джордан…
   Рипли вздрогнула и подняла глаза.
   Ребекка скрючившись, сидела, в уголке.
   Ее родственница — мать или сестра — погибла. И напоминала другим о смерти. Ребекка, маленький отважный ребенок, — пусть она трясется сейчас от страха, но выжить в этом аду мог только отважный человек, — напоминала, что есть и жизнь.
   И снова в груди Рипли что-то сжалось от нежности и тоски: неужели цветущая девчушка с фотографии и этот пугливый зверек были одним и тем же человеком? Через что она прошла, что вытерпела? Взрослые, то есть те, кто должен был ее защищать, быть надеждой и опорой, — погибли. Наверняка погибли. Конечно, Ребекка восприняла их слабость как предательство тех, в кого она верила. С родителями ничего не страшно! Да? Ничего не скажешь, девочка имела полное право ей не доверять…
   — Все в порядке, — уже более твердым тоном произнесла Рипли. Теперь ей хотелось одного — просто прижать этого детеныша к себе и согреть. — Все в порядке. Не бойся! — Она подползла ближе и обняла девочку за плечи.
   Ребекка протестующе замычала.
   — Ну, успокойся, — прижала ее к себе Рипли. Худенькое тельце девочки казалось горячим. — Все будет хорошо теперь…
   Рука Рипли принялась гладить девочку по голове. Как она понимала ее! Те страдания, через которые им пришлось пройти обеим, сблизили, породнили их.
   Пусть кругом творится все что угодно, пусть рушится мир: они вдвоем, и в настоящий момент их ничего не касается.
   Рипли гладила Ребекку по голове и ощущала, как под ее рукой тает лед враждебности. Никогда в своей жизни Рипли не знала такой всепоглощающей нежности, какая прорвалась у нее к этой несчастной девочке с перемазанной грязью мордашкой и спутанной соломой волос на голове. Никогда…
   Постепенно Ребекка прекратила мычать и стонать и расслабилась. Впервые за долгое время чудовищной игры в прятки от всего ставшего враждебным мира. Повинуясь новому порыву, девочка сама прижалась к незнакомке. Они замерли, обнявшись и не желая думать ни о чем…

12

   Ребекка сидела на столе, уставившись невидящим взглядом в одну точку.
   В отсеке на нее нашло какое-то оцепенение. Рипли смутно догадывалась, что она должна была ощущать, — совсем недавно она сама шла сюда, заранее примирившись с ужасной участью. Теперь к ней вернулась надежда, — к ней, но девочка ее утратила. Незваные защитники лишили ее возможности спасаться самой, а их собственная способность защищаться вызывала большие сомнения. Кроме того, девочке явно было не до расспросов.
   — Как ее зовут? — поинтересовался Горман, подходя поближе.
   — Ребекка. Ребекка Джордан, — ответила Рипли: Ей не хотелось, чтобы девочке сейчас докучали, но уж слишком многое могло зависеть от сведений, прячущихся в ее нечесанной головке.
   — Так, Ребекка, постарайся сосредоточиться, — неловко начал лейтенант. Он явно не знал, как надо разговаривать с детьми. А с другой стороны, кто знает наверняка, как следует говорить с ребенком, пережившим такой кошмар?
   — Расскажи нам с самого начала… Где твои родители?
   При этих словах девочка вздрогнула, и взгляд ее заметался в поисках выхода.
   Возле двери стоял и кривил губы одетый в клетчатую рубашку Берт.
   — Ребекка, ты должна постараться! Ребекка, вспомни! — не унимался лейтенант.
   — Горман, дайте ребенку передохнуть! — не выдержала Рипли.
   Горман выпрямился и сказал в сторону:
   — Похоже, у нее что-то не в порядке с головой. Может, у нее просто отшибло память?
   — По-моему, у нее все нормально, — с трудом сдержав готовые сорваться с языка ругательства, возразила Рипли.
   Ее «поддержала» Вера:
   — Никаких травм я не нашла. Пойдем. Зря только время тратим…
   Горман кивнул и направился к выходу.
   Берт сплел руки на груди. Рипли бросила на него уничтожающий взгляд. Тот скривился, но все же вышел.
   Теперь Рипли и Ребекка снова остались вдвоем. Поглядывая на девочку, словно застывшую на своем месте, Рипли взяла чашку и медленно приблизилась к Ребекке:
   — Выпей-ка вот это. — Почему-то она была уверена, что девочка почувствует ее особое отношение. — Это горячий шоколад.
   Девочка исподлобья посмотрела на Рипли. «Чего хочет от меня эта женщина? — мучительно соображала она. — Чего они все от меня хотят?»
   Из чашки вкусно пахло. Истосковавшаяся по горячей пище Ребекка почувствовала, что живот сводит от желания выпить этот предлагаемый напиток; рот заполнила слюна.
   Рипли поднесла чашку прямо к ее губам.
   Когда-то, непередаваемо давно, ее так кормила мама. Она сажала ее на колени и поила вот так, сама, а ей оставалось только приоткрывать рот и сглатывать. Обычно ей давали так горячее молоко. Ребекка не слишком любила его, но пила, потому что так уютно было сидеть в маминых объятиях и знать, что ей всегда помогут сильные мамины руки.
   Но где они теперь?
   Воспоминание вызвало у Ребекки боль. Она мало плакала, когда все началось: необходимость спасаться, прятаться, бежать не давала на это времени. А теперь она была готова заплакать, но от слез ее отвлек запах шоколада… Как и всякий ребенок, она не могла еще удерживать в себе несколько разных чувств сразу.
   «Какой приятный запах», — подумала она.
   Край чашки ткнулся в ее губы. Как когда-то давно, Ребекка приоткрыла рот и глотнула. Шоколад был сладким. Она уже не помнила, когда пила что-нибудь такое вкусное. Через секунду ни о чем, кроме вкуса шоколада, она уже не думала. Она осторожно глотала его, стараясь подольше растянуть удовольствие, и пролившиеся мимо струйки приятно ползли по ее маленькому подбородку. Но вот напиток закончился, чашка исчезла, и перед ней опять оказались чужие люди и комната, в которой спрятаться было просто негде.
   Рипли смотрела на девочку с улыбкой. Ее переполняла изнутри все та же пугающая своей силой нежность. Рипли не знала, что это чувство было нормальным для всех женщин, узнавших, что такое материнство. Ребекка была ей дочерью, подаренной общим горем. Если бы она была старше или сильней, она стала бы ее сестрой. Но ей было слишком мало лет — как раз столько, сколько могло бы быть ее настоящему ребенку, решись Рипли в свое время обзавестись семьей.
   — Вот так, умница, — улыбнулась она девочке, когда та закончила пить и в голубых детских глазах снова засветился огонек настороженности. Перепачканная шоколадом мордашка Ребекки выглядела почти смешно и по-своему трогательно. Рипли улыбнулась снова, поддавшись мгновенному чувству.
   Через секунду Рипли уже протягивала девочке руку с платком. Платок вытер не только шоколад — подбородок Ребекки оказался светло-розовым, а вовсе не смуглым, как казалось поначалу. Грязь не только разрисовала ее мордашку темными полосами и разводами, но и качественно поменялац вет кожи.
   — О, оказывается, я расчистила только пятнышко, — ласково сказала Рипли. — Теперь тебе надо вытирать полностью…
   Несколько секунд Ребекка настороженно смотрела на нее, готовая в любой момент спрыгнуть со стола и удрать куда глаза глядят, но потом, после недолгих колебаний, согласно кивнула.
   Она оказалась прехорошенькой, и даже кошмарная прическа не могла этого скрыть. Пухлые щечки, чуть вздернутый носик, маленький ротик. И тем тяжелее было видеть на нежном, несформировавшемся еще личике серьезные глаза, во взгляде которых не осталось ничего детского.

13

   — Мотать отсюда надо, пока нас всех не прикончили, — хмуро произнес Хадсон.
   — Рядовой Хадсон, прекратите сеять панику! — прикрикнул на него лейтенант.
   — По-своему он прав, — заметил Хигс. — Мы только зря теряем здесь время. Не похоже, чтобы в колонии кто-то уцелел…
   — Это как раз можно проверить, — ответил сидящий возле дисплея Эйпон.
   — Для того чтобы обойти этот дурацкий комплекс целиком, понадобиться не меньше суток. Может случиться так, что мы все здесь свихнемся, прежде чем найдем чьи-нибудь объедки… если сами к тому времени не превратимся в чужое дерьмо.
   — Посмотрите сюда. Это схема комплекса.
   — Вы что, собрались вычислить по изменению теплового фона, не затягивается ли там кто-нибудь сигареткой? — не унимался Хадсон.
   — Да, действительно, — наморщился Хигс, — я слышал про такое. На СХ-4-09 такую штуку называли «ловушкой для курящих»… Курить там категорически запрещалось: в воздухе была слишком высокая концентрация гремучего газа; а курящие, известное дело, выкручивались, как могли…
   — Курящие или некурящие, — это все равно!.. — заявил Горман.
   — Так, здесь, кажется, что-то есть… Нет, ошибся…
   Лейтенант подсел к Эйпону и постепенно оттеснил сержанта от дисплея. Действительно, на схеме не было видно никаких посторонних сигналов, — лишь иногда проскакивали пятнышки, вызванные плохой наладкой аппаратуры, или следами деятельности какого-нибудь не слишком вредного компьютерного вируса.
   — Что вы ищете? — поинтересовался подошедший Дрейк.
   Ответил Берт, которого почему-то почти никто сейчас не замечал, хотя инициатива такой проверки исходила именно от него.
   — Мы ищем датчики индивидуальной жизнедеятельности. У каждого колониста был такой датчик, их имплантировали в организм. Пока что мы не нашли ни одного…

14

   Рипли взяла девочку за руку и заглянула в глаза. Что нужно сделать, чтобы вернуть ее доверие?
   — Не знаю, как тебе удалось остаться в живых, но во всяком случае ты — смелый ребенок, Ребекка.