Страница:
– Что тогда? Соседей напротив у меня нет. Перед домиком море. Так что опускаю штору, когда зажигаю лампу, не каждый раз.
Асбьёрн Краг снова ухмыльнулся, показывая белый зубы.
– Если не закрывать окно шторой, – сказал он, – комната становится как бы открытой. Кто-нибудь может стоять снаружи в темноте и заглядывать внутрь.
Детектив ослабил хватку лацкана моего пиджака. Я отступил на шаг.
– Благодарю вас за необычный способ нагнетания на меня страха, – сказал я. – Вы думаете, что я дикарь? Я не боюсь темноты.
– Извините, – чуть поклонился он со смирением в голосе. – Я не хотел вас пугать. Когда я задумываюсь над чем-то, мне кажется, что вообще мы бессознательно ставим бессмысленные вопросы. В конце концов вы могли бы мне оказать услугу.
– Сейчас? Вечером? – спросил недовольно я, глядя на колоду карт, намеренно давая понять ему, что у меня другие планы.
– Я, в сущности, по поводу написания рапорта, – объяснил он. – Я дошел до описания трупа…
Я содрогнулся. В темной комнате, в которой мы были только один на один, будто повеяло каким-то кошмаром.
– Трупа? – еле выговорил я. – Вы пишете о трупах?
– Конечно. Прежде всего надо дать их описание. Не помните, как они выглядели?.. Подумайте…
– Каштановые волосы, – начал я механически Асбьёрн Краг легко хлопнул меня по плечу.
– Дорогой друг, почему вы не спросили, какой труп я имею в виду? – сказал он. – Очевидно, вы правы, я пишу о мертвом лесничем. Но все равно надо уточнять… Не хотите послушать и сказать, что неточно сделано в описании? Так вот… Его каштановые волосы были разделены с левой стороны головы на четкий пробор, уши оттопыривались, были слегка великоваты, лоб – высокий и очень чистый в сравнении с нижней частью лица, огрубевшей от ветра и солнца, Разящая бледность лба являлась следствием того, что он всегда ходил в шляпе, надвинутой глубоко на глаза. Борода была мягкой, как шелк, рыжая, с немного вьющимися волосами. Борода не закрывала губ. Губы красиво очерчены, красные, полнокровные. Глаза – светло-голубые. Одновременно зрачки были очень маленькими, а глазные яблоки большие, белая нить вокруг радужной оболочки создавала как бы полоску, придающую глазам пронизывающее выражение. Растительность на лице заходила глубоко до шеи. Шея толстая и короткая. Когда его нашли, отметили, что твердый воротник погнут в нескольких местах, а зеленый Галстук съехал в сторону левого уха. Вот и все… Так выглядел покойник?
– Да, – ответил я. – Кажется, ваше описание вполне соответствует действительному его виду…
– Благодарю, именно это мне и хотелось знать. Асбьёрн Краг говорил и одновременно как-то странно смотрел прямо перед собой. Во взгляде было что-то колючее, неприятное. Я открыл дверь, теперь свет падал прямо на детектива. Он был бледным и усмехался. Кивал мне головой и усмехался. Ох, эта вечная его ухмылка!
Я быстро прошел в гостиную. Мои друзья ждали меня. Я положил карты на стол.
– Прошу вас, друзья, найти четвертого для партии. Я не играю.
Я потерял интерес к картам. Я сидел и прислушивался к шагам детектива, которые терялись где-то в комнатах… Звучали его слова… «оттопыривались, были слегка великоваты, лоб – высокий и очень чистый… красные губы, которых не закрывала борода… Куда я ни обращал глаза, повсюду видел черты умершего… погнут воротник… зеленый галстук съехал в сторону левого уха… Пытаясь отвлечься от этого навязчивого видения, я то и дело невежливо вмешивался в игру остальных, указывал им на ошибки там, где их совсем не было, громко поддакивал, без повода нахваливал. Это встречали с большим недовольством, бросали на меня неприязненные взгляды. Наконец я направился к себе.
Проходя под окном номера Асбьёрна Крага, я обратил внимание, что у него горит свет, занавеска затянута, но не увидел никакой тени. Видимо, детектив сидел за своим письменным столом и спокойно составлял рапорт о «виде Покойника».
Вечер был пасмурным и туманным, ветер совершенно стих. Но дождь и ветер со вчерашнего вечера принесли с собой холод. Есть что-то необычное в цветении лета. Земля, куда ни глянешь, сгибается от плодов, все созревает, готовится падать с веток, стебли не могут удержать тяжести, воздух заполнен ароматами даров природы. Но в такой момент, наперекор всему, могут прийти холодный день и холодная ночь, и тогда мерзнет картофельная ботва. Это дыхание осени, будто октябрь ледяными пальцами трогает струну. Но продолжается это недолго, всего пару часов, а потом снова возвращается тепло, чтобы завладеть всем.
Вечер был именно таким. В воздухе чувствовалась осень, холод легко касался моих ладоней. Мрак стремился надолго овладеть небом, затянутым тучами, но это ему не совсем удавалось. Золотые поля по сторонам, красные дома и серая пыль дороги, хоть и слабо, передавали свои цвета.
Грусть этого вечера подействовала и на мое настроение. Мной овладела удивительная ностальгия, необъятная тоска по тому, что находилось далеко-далеко, в городе с узкими улицами и множеством людей. Я подумал: «Эта мрачная атмосфера поймала меня своими когтями, надо ехать…»
Я возвращался к моему одинокому домику. Выйдя на участок дороги, проходящий над морем, я посмотрел на часы. Было уже за полночь. Я остановился неподалеку от пристани. Отсюда был виден мой домик на мысу. В темноте он напоминал белый надгробный камень. И вдруг мне не захотелось идти прямо домой, захотелось отдалить этот момент. Нет, я не боялся ничего, но мной овладело какое-то странное предчувствие, что меня там ожидают хлопоты, связанные с зажиганием лампы. Прошелся по пристани. На пристани не было никого, поблизости также не видно было живой души, люди разошлись по своим домам. Да и сами дома создавали впечатление вымерших и опустевших. Так обычно бывает ночью, когда нет света в окнах и люди не суетятся во дворе.
Из воды вертикально вверх тянулся камыш, он был неподвижен. Слышался мягкий шум, отголосок разбивающихся о берег волн. Волны, ударяясь о сваи пристани, издавали звук разбивающегося фарфора. Лодки у пристани были крепко привязаны канатами, они покачивались на волнах и касались друг друга, как пробки в луже. Чуть дальше в море дрейфовала большая открытая лодка, окутанная мраком. Темнота не обладала всемогуществом и не могла поглотить все окружающее. Она накапливалась в щелях и трещинах, в закоулках, под помостом, наполняла леса, но не овладела горами, вершины которых светились, как светлые открытые головы. Не овладела она и точеными гладкими шхерами, разбросанными много дальше, в открытом море, где вода блестела серым свинцом.
Я долго стоял на мостках и смотрел пристально на воду, различая медуз, напоминающих следы крови в море. Ждал, что вот-вот раздастся какой-нибудь человеческий голос. Но люди будто вымерли. Не слышалось ни плеска весел, ни возгласов, ни единого звука. Я покинул пристань и пошел к себе. Шел быстро.
Дорога узкой лентой вилась между морем и отвесной скалистой стеной. Тут никто не мог миновать меня незаметно. Да я и не рассчитывал в конце концов кого-нибудь встретить. Я жил один, а кому бы пришла в голову мысль навестить меня в такую позднюю пору? Я приближался к домику, должен был выйти прямо к двери, окно выходило на противоположную сторону, к морю.
Неожиданно подумал о странной вещи. Видимо, предчувствуя то, что должно было произойти. А что было бы, если бы сейчас в домике сидел какой-нибудь человек и нетерпеливо поджидал меня? В комнате стояла потертая качалка, и я не мог избавиться от мысли, что в этой качалке сейчас кто-то сидит. В своем воображении даже представлял, как этот человек выглядит… белый, как мел, лоб… Когда я войду в комнату, человек будет сидеть в кресле-качалке совершенно неподвижно, его белый лоб будет светиться в темноте, человек будет молчать…
Я пошел быстрее, подгонял себя вперед, чтобы избавиться от зловещего страха, который все усиливался и усиливался и, казалось, вот-вот овладеет мной полностью. Еще не придя в себя, я оказался в комнате. Качающееся кресло было пустым. Я запер за собой дверь.
Когда лихорадочно искал спички, услышал отчетливое тиканье часов, но это было тиканье не моих часов. Ледяной страх мгновенно сковал сердце, я уже собрался броситься к двери, но вспомнил о древоточце, маленьком насекомом, который стучит в старых домах. Значит, это всего только древоточец!.. Я снова начал искать спички. И снова в мои уши вливалось интенсивное тиканье. Оно передвигалось с места на место, вслед за мной, тиканье преследовало меня. В своей болезненной фантазии я представил себе, что какой-то молчащий человек ходит за мной следом, человек, которого я не могу видеть, а лишь слышу, как идут его карманные часы. Наконец я зажег спичку. Снял с лампы стекло. Стекло… было теплым. Стекло от лампы было теплым!..
Я застыл, как парализованный, держа в одной руке стекло, в другой горящую спичку. Спичка горела, пока не обожгла мне пальцы, потом погасла, и вокруг снова воцарилась темнота. Меня захватило одно стремление – любой ценой разогнать мрак, зажечь свет. Не помню в деталях, что происходило дальше, но мне все-таки удалось зажечь лампу, и мой взгляд безотчетно устремился в сторону окна. Это было большое старомодное окно, разделенное на восемь частей. За теми восемью частями была тьма, казалось, окно было черным, как эбеновое дерево. Я резко двинулся к окну, чтобы опустить штору, направился, дрожа от страха…
И вот тогда я увидел лицо, смотрящее прямо на меня… высокий лоб, ярко-красные губы, которые, как открытая рана, выглядывали между усами и бородой, лицо отчетливо вырисовывалось на фоне темноты, черной, как эбеновое дерево. Лицо приближалось. Уже была видна шея, погнутый воротник и перекошенный галстук, с узлом у левого уха. Покойник намеревался войти в комнату…
Глава шестая
Асбьёрн Краг снова ухмыльнулся, показывая белый зубы.
– Если не закрывать окно шторой, – сказал он, – комната становится как бы открытой. Кто-нибудь может стоять снаружи в темноте и заглядывать внутрь.
Детектив ослабил хватку лацкана моего пиджака. Я отступил на шаг.
– Благодарю вас за необычный способ нагнетания на меня страха, – сказал я. – Вы думаете, что я дикарь? Я не боюсь темноты.
– Извините, – чуть поклонился он со смирением в голосе. – Я не хотел вас пугать. Когда я задумываюсь над чем-то, мне кажется, что вообще мы бессознательно ставим бессмысленные вопросы. В конце концов вы могли бы мне оказать услугу.
– Сейчас? Вечером? – спросил недовольно я, глядя на колоду карт, намеренно давая понять ему, что у меня другие планы.
– Я, в сущности, по поводу написания рапорта, – объяснил он. – Я дошел до описания трупа…
Я содрогнулся. В темной комнате, в которой мы были только один на один, будто повеяло каким-то кошмаром.
– Трупа? – еле выговорил я. – Вы пишете о трупах?
– Конечно. Прежде всего надо дать их описание. Не помните, как они выглядели?.. Подумайте…
– Каштановые волосы, – начал я механически Асбьёрн Краг легко хлопнул меня по плечу.
– Дорогой друг, почему вы не спросили, какой труп я имею в виду? – сказал он. – Очевидно, вы правы, я пишу о мертвом лесничем. Но все равно надо уточнять… Не хотите послушать и сказать, что неточно сделано в описании? Так вот… Его каштановые волосы были разделены с левой стороны головы на четкий пробор, уши оттопыривались, были слегка великоваты, лоб – высокий и очень чистый в сравнении с нижней частью лица, огрубевшей от ветра и солнца, Разящая бледность лба являлась следствием того, что он всегда ходил в шляпе, надвинутой глубоко на глаза. Борода была мягкой, как шелк, рыжая, с немного вьющимися волосами. Борода не закрывала губ. Губы красиво очерчены, красные, полнокровные. Глаза – светло-голубые. Одновременно зрачки были очень маленькими, а глазные яблоки большие, белая нить вокруг радужной оболочки создавала как бы полоску, придающую глазам пронизывающее выражение. Растительность на лице заходила глубоко до шеи. Шея толстая и короткая. Когда его нашли, отметили, что твердый воротник погнут в нескольких местах, а зеленый Галстук съехал в сторону левого уха. Вот и все… Так выглядел покойник?
– Да, – ответил я. – Кажется, ваше описание вполне соответствует действительному его виду…
– Благодарю, именно это мне и хотелось знать. Асбьёрн Краг говорил и одновременно как-то странно смотрел прямо перед собой. Во взгляде было что-то колючее, неприятное. Я открыл дверь, теперь свет падал прямо на детектива. Он был бледным и усмехался. Кивал мне головой и усмехался. Ох, эта вечная его ухмылка!
Я быстро прошел в гостиную. Мои друзья ждали меня. Я положил карты на стол.
– Прошу вас, друзья, найти четвертого для партии. Я не играю.
Я потерял интерес к картам. Я сидел и прислушивался к шагам детектива, которые терялись где-то в комнатах… Звучали его слова… «оттопыривались, были слегка великоваты, лоб – высокий и очень чистый… красные губы, которых не закрывала борода… Куда я ни обращал глаза, повсюду видел черты умершего… погнут воротник… зеленый галстук съехал в сторону левого уха… Пытаясь отвлечься от этого навязчивого видения, я то и дело невежливо вмешивался в игру остальных, указывал им на ошибки там, где их совсем не было, громко поддакивал, без повода нахваливал. Это встречали с большим недовольством, бросали на меня неприязненные взгляды. Наконец я направился к себе.
Проходя под окном номера Асбьёрна Крага, я обратил внимание, что у него горит свет, занавеска затянута, но не увидел никакой тени. Видимо, детектив сидел за своим письменным столом и спокойно составлял рапорт о «виде Покойника».
Вечер был пасмурным и туманным, ветер совершенно стих. Но дождь и ветер со вчерашнего вечера принесли с собой холод. Есть что-то необычное в цветении лета. Земля, куда ни глянешь, сгибается от плодов, все созревает, готовится падать с веток, стебли не могут удержать тяжести, воздух заполнен ароматами даров природы. Но в такой момент, наперекор всему, могут прийти холодный день и холодная ночь, и тогда мерзнет картофельная ботва. Это дыхание осени, будто октябрь ледяными пальцами трогает струну. Но продолжается это недолго, всего пару часов, а потом снова возвращается тепло, чтобы завладеть всем.
Вечер был именно таким. В воздухе чувствовалась осень, холод легко касался моих ладоней. Мрак стремился надолго овладеть небом, затянутым тучами, но это ему не совсем удавалось. Золотые поля по сторонам, красные дома и серая пыль дороги, хоть и слабо, передавали свои цвета.
Грусть этого вечера подействовала и на мое настроение. Мной овладела удивительная ностальгия, необъятная тоска по тому, что находилось далеко-далеко, в городе с узкими улицами и множеством людей. Я подумал: «Эта мрачная атмосфера поймала меня своими когтями, надо ехать…»
Я возвращался к моему одинокому домику. Выйдя на участок дороги, проходящий над морем, я посмотрел на часы. Было уже за полночь. Я остановился неподалеку от пристани. Отсюда был виден мой домик на мысу. В темноте он напоминал белый надгробный камень. И вдруг мне не захотелось идти прямо домой, захотелось отдалить этот момент. Нет, я не боялся ничего, но мной овладело какое-то странное предчувствие, что меня там ожидают хлопоты, связанные с зажиганием лампы. Прошелся по пристани. На пристани не было никого, поблизости также не видно было живой души, люди разошлись по своим домам. Да и сами дома создавали впечатление вымерших и опустевших. Так обычно бывает ночью, когда нет света в окнах и люди не суетятся во дворе.
Из воды вертикально вверх тянулся камыш, он был неподвижен. Слышался мягкий шум, отголосок разбивающихся о берег волн. Волны, ударяясь о сваи пристани, издавали звук разбивающегося фарфора. Лодки у пристани были крепко привязаны канатами, они покачивались на волнах и касались друг друга, как пробки в луже. Чуть дальше в море дрейфовала большая открытая лодка, окутанная мраком. Темнота не обладала всемогуществом и не могла поглотить все окружающее. Она накапливалась в щелях и трещинах, в закоулках, под помостом, наполняла леса, но не овладела горами, вершины которых светились, как светлые открытые головы. Не овладела она и точеными гладкими шхерами, разбросанными много дальше, в открытом море, где вода блестела серым свинцом.
Я долго стоял на мостках и смотрел пристально на воду, различая медуз, напоминающих следы крови в море. Ждал, что вот-вот раздастся какой-нибудь человеческий голос. Но люди будто вымерли. Не слышалось ни плеска весел, ни возгласов, ни единого звука. Я покинул пристань и пошел к себе. Шел быстро.
Дорога узкой лентой вилась между морем и отвесной скалистой стеной. Тут никто не мог миновать меня незаметно. Да я и не рассчитывал в конце концов кого-нибудь встретить. Я жил один, а кому бы пришла в голову мысль навестить меня в такую позднюю пору? Я приближался к домику, должен был выйти прямо к двери, окно выходило на противоположную сторону, к морю.
Неожиданно подумал о странной вещи. Видимо, предчувствуя то, что должно было произойти. А что было бы, если бы сейчас в домике сидел какой-нибудь человек и нетерпеливо поджидал меня? В комнате стояла потертая качалка, и я не мог избавиться от мысли, что в этой качалке сейчас кто-то сидит. В своем воображении даже представлял, как этот человек выглядит… белый, как мел, лоб… Когда я войду в комнату, человек будет сидеть в кресле-качалке совершенно неподвижно, его белый лоб будет светиться в темноте, человек будет молчать…
Я пошел быстрее, подгонял себя вперед, чтобы избавиться от зловещего страха, который все усиливался и усиливался и, казалось, вот-вот овладеет мной полностью. Еще не придя в себя, я оказался в комнате. Качающееся кресло было пустым. Я запер за собой дверь.
Когда лихорадочно искал спички, услышал отчетливое тиканье часов, но это было тиканье не моих часов. Ледяной страх мгновенно сковал сердце, я уже собрался броситься к двери, но вспомнил о древоточце, маленьком насекомом, который стучит в старых домах. Значит, это всего только древоточец!.. Я снова начал искать спички. И снова в мои уши вливалось интенсивное тиканье. Оно передвигалось с места на место, вслед за мной, тиканье преследовало меня. В своей болезненной фантазии я представил себе, что какой-то молчащий человек ходит за мной следом, человек, которого я не могу видеть, а лишь слышу, как идут его карманные часы. Наконец я зажег спичку. Снял с лампы стекло. Стекло… было теплым. Стекло от лампы было теплым!..
Я застыл, как парализованный, держа в одной руке стекло, в другой горящую спичку. Спичка горела, пока не обожгла мне пальцы, потом погасла, и вокруг снова воцарилась темнота. Меня захватило одно стремление – любой ценой разогнать мрак, зажечь свет. Не помню в деталях, что происходило дальше, но мне все-таки удалось зажечь лампу, и мой взгляд безотчетно устремился в сторону окна. Это было большое старомодное окно, разделенное на восемь частей. За теми восемью частями была тьма, казалось, окно было черным, как эбеновое дерево. Я резко двинулся к окну, чтобы опустить штору, направился, дрожа от страха…
И вот тогда я увидел лицо, смотрящее прямо на меня… высокий лоб, ярко-красные губы, которые, как открытая рана, выглядывали между усами и бородой, лицо отчетливо вырисовывалось на фоне темноты, черной, как эбеновое дерево. Лицо приближалось. Уже была видна шея, погнутый воротник и перекошенный галстук, с узлом у левого уха. Покойник намеревался войти в комнату…
Глава шестая
СОБАКА
Шатаясь, я отошел от окна и повернулся лицом к стене. А через некоторое время я уже стоял на коленях, опершись плечом о край кровати. Голосом, который звучал чуждо и странно, я прокричал несколько раз, задыхаясь от страха: нет! нет! нет! В комнате было светло, но я не смел посмотреть на окно, я чувствовал затылком, что ужасное лицо по-прежнему приближается из темноты. Вот оно проникает через зеленые стеклянные пластинки, влезает через оконное стекло, как труп, который извлекли из морских волн: медленно и безжалостно, молча – и все ближе. Я не решался посмотреть на окно, ни за что на свете, но вдруг повернул голову.
Лицо находилось там по-прежнему, белое и страшное, с высоким лбом, ярко-красными губами ребенка. Я рухнул на постель и закрыл глаза, ощущая затылком холодное дуновение страха, леденящего, как мертвое сияние луны.
…Я очнулся от обморока, который, должно быть, продолжался около часа. В комнату проникал серый свет. По-прежнему не хватало сил взглянуть на окно, однако я знал, что за стеклом уже светлее. У меня было такое чувство, будто я лежал в каюте маленькой лодки, в которой совершал путешествие через мрак, а сейчас вот настает день и становится все светлее.
Я медленно стал различать предметы вокруг меня, видел, как все отчетливее проступают их контуры, а страх отодвигался все дальше и дальше. Когда я увидел симпатичные старые часы, которые уже не ходили целое столетие, маленькую картину, написанную маслом, изображающую знаменитых норвежцев 1905 года, цветочные вазы и белую бумагу на столе, все такое безобидное и нестрашное, вдруг мое поведение показалось мне по крайней мере странным. Я вел себя хуже истеричной бабы. Я посмотрел в окно…
На фоне серого насыщенного влагой неба неподвижно стояли деревья. Я распахнул окно. Штора изогнулась, как парус, хотя ветра почти не было. Воздух был тяжелым, давящим, наполненным морским бризом, вобравшим в себя синеву светлых летних волн. Легкий ветерок нес с собой целый веер чудесных летних ароматов настоящего лета. Он нес эти ароматы с просторных, свежескошенных лугов, с солнечных ложбин, поросших морошкой, из еловых лесов, из которых забрал запахи живицы и прошлогодних шишек. Я уже ясно различал нагромождение скал за дорогой, где среди сухого валежника росли малина и земляника, а под валунами гнездились скользкие гадюки. Под небом, затянутым одеялом из туч, воздух был тяжелым. Но уже первый бриз снимал это одеяло с горизонта, слой облаков на востоке уже пробивали светло-синие солнечные стрелы, в воздухе блестело золотом, будто тысячи молний обрушились вниз, пронизывая его.
Освободившись от оков страха и темноты, я мог теперь спокойно разобраться в том, что произошло. Я ненавидел самого себя за отсутствие смелости и самообладания. Все это были галлюцинации, видения в моем подсознании. Но разве в таких условиях мои нервы могли оставаться в покое! Казалось, я бродил весь в крови.
О сне, конечно, сейчас не могло быть и речи. Хотелось пойти на море, услышать звуки лодок, плывущих к подводным отмелям, где собиралась рыба. Я не мог долго выносить эту абсолютную тишину.
Дверь оказалась незапертой на ключ. Благодарение Богу, что я не знал об этом ночью, это еще больше подстегнуло бы страх.
Я обошел домик вокруг и остановился под окном. Взглядом измерил расстояние от земли до подоконника и сразу сделал вывод, что стоящий у окна мужчина среднего роста достигал лицом как раз того места, которое было видно мне ночью. Странное дело. Под окном был небольшой клочок обработанной земли. На черном торфе росли несколько убогих яблонь, а вдоль дорожки была разбита цветочная клумба, на которой росли жалкие искривленные Цветы, поскольку здесь почти постоянно была тень.
Глянув на цветочную клумбу, я почувствовал, как меня вновь охватывает страх. Посреди клумбы, глубоко отпечатанные в черной земле, виднелись следы ботинок. Я отодвинул ветки яблони, чтобы присмотреться внимательней. Да, здесь недавно кто-то стоял. Я поставил левую ногу рядом с отпечатком ботинка и убедился, что оттиск моего ботинка был на полсантиметра длиннее. Между тем все следы, оставленные раньше, ничем не отличались друг от друга. Все сводилось к тому, что здесь недавно кто-то стоял и заглядывал в окно, несколько часов назад… Сегодня ночью? Я лег на землю и внимательно изучил участок. И напал на новые следы. Обнаружил, в каком месте человек сошел с каменных плит на дороге… вот он шел здесь… дальше ступил там… Потом ступил на маленькую полоску земли, отодвинул в сторону ветви яблони и стал посредине цветочной клумбы. И стоял тут долго, по крайней мере несколько минут, может, полчаса. Я установил это по двум отпечаткам ботинок, которые были глубже, чем остальные. Человек стоял неподвижно… И заглядывал в мою комнату.
Не отдавая себе отчета, для чего я это делаю, я начал затаптывать следы, жестоко разорять цветочную клумбу, рыхлить землю, ломать стебли. Покончив с этим, я вдруг остановился, поразившись собственному ожесточению, потом подошел к стене и заглянул в окно.
Меня сразу охватил озноб. Ожидая что-то увидеть в моей комнате, я вообразил, что там сейчас все полностью изменилось, все стало по-другому, после того как я покинул ее. Я боялся, что меня охватит такой страх, который охватывает человека, глядящего в зеркало и вместо своего лица видящего на зеленоватом дне зеркала совершенно другое существо.
Но комната совершенно не изменилась. Все стояло на своих местах – кресло, стол, за ними кровать, на стене висела та же картина, написанная маслом, – знаменитые норвежцы 1905 года.
Заглянул внутрь сквозь нижнее стекло в окне. Вспомнил, что именно в этом квадрате видел лицо умершего на фоне черного, как эбеновое дерево, ночного мрака. Покойный лесничий Блинд был такого же роста, как я. Все совпадало! Под моим окном сегодня ночью стоял мертвец!
Я быстро отошел от домика.
Но отпечатки ног, которые были материально ощутимы, привели мысли в замешательство и перевернули мои выводы вверх ногами. Нет, в таком случае это не была галлюцинация! Но… Лесничий уже был мертв, он был убит и был похоронен. Как же он в таком случае мог стоять ночью перед моим окном и заглядывать в мою комнату?
Я шел по дороге над морем, тащился тяжелым шагом. Солнце еще не совсем взошло, но уже перебросило с неба на землю мостик. Я чувствовал, что будет жаркий и душный день.
Людей еще не было видно, но с берега уже неслись различные звуки: стук укладываемых на дно лодок досок, хлюпанье вычерпываемой воды. Красные навесы лодок казались мне более красными, чем обычно, так как краска с ночи стала влажной. Море спокойно распростерлось внизу, будто водяная гладь была прикована к скалам и шхерам. Из мрачной тени у берега выскользнула лодка. На веслах сидел старик, он двигался медленно, скрипя уключинами, по всему заливу веером разбежались водные морщинки. Интересно, который час? Четыре? Пять? Наверное, так. Именно в это время оживала жизнь. Выходили в море все лодки. Послышались также голоса бородатых мужчин откуда-то со стороны пристани.
Порой, когда я останавливался над морем и впитывал в себя впечатления начинающегося дня, мои мысли кружились вокруг ночных кошмаров, и у меня возникало подозрение. Оно появилось уже давно, но стало отчетливым только сейчас. Дело становилось все более ясным, определенным и неоспоримым. Я не мог избавиться от этого подозрения. Я прошелся по пристани, дрожа от напряжения. Так вот… Раз эти вещи были, значит, они имели между собой связь! Со всех загадок вдруг упала таинственная завеса. Но одновременно меня снова охватил страх, страх перед подстерегающей большой опасностью.
Я решил пойти в отель, не за тем, чтобы встретиться с отдыхающими, а чтобы выпить кружку пива или чашку бульона, если, конечно, это будет возможно. После обморока я чувствовал себя таким изнуренным, будто после долгой голодовки.
Когда я достиг газона, отделяющего здание отеля-пансиона от дороги, то обратил внимание, что красная штора не была свернута на ночь. Я поднялся по лестнице, ведущей на веранду, оттуда через стеклянную дверь заглянул в столовую.
Большой зал был пуст. Дверь не была заперта на ключ, и я вошел в столовую. Стол был накрыт, на нем были остатки ужина, рассыпаны крошки хлеба, рядом с салфетками стояли наполовину опорожненные стаканы с молоком. Постояльцев отеля так рано здесь не ожидали. В угловой части зала за искусственными пальмами оскалило белые, как снег клавиши, пианино. На карнизах, бегущих вдоль стен, расположилась забавная выставка чашек и стаканов. У двери, ведущей на кухню, стоял небольшой буфет, на нем – фонограф и какая-то желтая машинка для открывания бутылок. Я посмотрел на эту машинку, и в моем нервном состоянии мне показалось, что она ворчит. Обессилев вконец, я рухнул в кресло у окна.
Вдруг я услышал какой-то шорох у пианино и взглянул в ту сторону. По телу пробежала сильная дрожь… Боже святый! На табурете у пианино кто-то сидел. Значит, я был таким отупевшим, что не заметил человека, хотя смотрел на пианино!
Когда я понял, кто этот мужчина, мне стало еще больше не по себе. Это был Асбьёрн Краг, детектив. Он направлялся ко мне, кивал своей лысой головой, усмехался. Я почувствовал в этот момент какой-то странный страх перед ним и страстно захотел, чтобы он не подходил ближе. Худощавое лицо детектива было бледным, а его добрая и мягкая улыбка была мне отвратительна. Он направлялся прямо ко мне.
– Хорошо спали? – спросил он.
В тот момент, когда я посмотрел прямо ему в глаза и ощутил его встречный взгляд на себе, я почувствовал, что мое подозрение подтверждается. В сущности, подозрения уже не существовало, имелась уверенность, ужасная и отчетливая уверенность. Я ответил голосом, спокойным и невозмутимым, насколько был на это способен:
– Да. Благодарю. Спал хорошо.
Детектив сунул руку в карман, где лежали часы, и медленно их вынул. Это были золотые карманные часы с двойной крышкой. Раздался щелчок, и крышка откинулась.
– Пять часов, – сказал Асбьёрн Краг.
– Да. Так я и думал.
– Уже пять, – повторил детектив. – И как бы хорошо вы ни спали, спали вы недолго. Да это видно и по вашим глазам.
– У меня был один неприятный сон, – ответил я. – Нет ничего удивительного, что я изнервничался и устал. Человек, находящийся в постоянном напряжении, впадает в шок.
Детектив с минуту смотрел на меня пытливо и с интересом.
– Думаю, вам нужно переехать назад в отель.
– Почему?
– Все-таки тут люди. Тут у вас знакомые и приятели. Вам не стоит жить в одиночестве.
– Вы в самом деле считаете, что я боюсь?
– У меня создалось впечатление, что пустынное место и одиночество воздействуют на вас.
– Ничуть. Я люблю бывать один. Меня не беспокоит отсутствие живого существа, ни то одиночество, когда я нахожусь там, на мысе. Могу сказать только это.
– Да? В самом деле?
Я не мог больше выносить пытливого, настороженного взгляда детектива. Вышел на веранду. Вскоре за мной вышел и Асбьёрн Краг и встал рядом. Но на этот раз он заговорил совершенно по-иному, по-дружески, будто хотел добиться моей благосклонности. Он, мол, также устал, так как накануне с самого рассвета наслаждался прекрасным днем.
– Сегодня будет жарко, – сказал он и показал пальцем на хлебное поле. Желтая нива поблескивала в лучах восходящего солнца. Она тянулась к самому лесу и прихватывала дальние группы деревьев.
Асбьёрн Краг снова посмотрел на часы.
– Кого вы ждете? – спросил я.
– Людей, которые должны вытянуть из воды железную коляску, – ответил он. – Или вы в самом деле забыли о ней?
– Нет. Надеюсь, наконец будет раскрыта последняя тайна железной коляски.
Внутри отеля раздались шаги, открылась какая-то дверь, снова закрылась. Асбьёрн Краг сказал, что он разбудил хозяйку. Через минуту она внесла дымящийся кофе. Я попробовал что-нибудь съесть, но это оказалось невозможным. Я все время чувствовал на себе пытливый взгляд детектива.
– Вы не привыкли так рано вставать, – сказал он. – У вас совсем нет аппетита.
– Вы правы, я действительно мало спал. Веки болят и стали тяжелыми, как свинец.
– Но вам не следует ложиться спать, – оживился детектив. – Вы должны пойти со мной на море. Ведь будут доставать железную коляску. Обещаю вам интересное зрелище. На этот раз без крови, – добавил он тихим голосом. – По-моему, у нас уже было достаточно крови, а?
Я ничего не ответил.
Асбьёрн Краг рассмеялся тихим смехом.
– А почему вы смеетесь?
– Прошу прощения, – извинился он. – Может, я немного суровый, но такой уж у меня характер, и не могу с этим ничего поделать. Я вижу, что у вас дрожат пальцы, вилка звенит о тарелку. Заметил также, что у вас вздрогнуло лицо, когда мы заговорили о крови. Меня интересует влияние необыкновенных событий на отдельных людей, которые шаг за шагом доходят до полного смятения.
– Я не в таком состоянии.
– Этого я не сказал, но я вижу, что вы очень изнурены.
– А что вы тут видите удивительного?
– Ничего, дорогой друг. Скорее было бы удивительно, если бы все эти события не оказали на вас никакого впечатления. Но послушайте… Это прибыли люди.
На дороге затарахтела повозка. Асбьёрн Краг сложил салфетку, положил ее спокойно рядом с тарелкой, встал и подошел к окну.
– Да, – повторил он. – Это они. Я тоже подошел к окну.
На дороге стояла четырехколка. С нее только что соскочил один мужчина, другой держал вожжи. Должно быть, это были как раз те люди, я раньше их никогда не видел.
Я встал сзади Асбьёрна Крага. Я был выше него ростом и поэтому мог видеть его лысину, поблескивающую на макушке. Кожа в этом месте была белая и нежная, как у младенца. Виднелись пульсирующие голубоватые жилки. Я подумал, что именно в голову был нанесен лесничему смертельный удар. Его череп раскололся, как фарфоровый… Меня проняла дрожь, я не мог оторвать глаз от светящейся лысины и сетки голубых жилок… Внезапно детектив обернулся и взглянул на меня.
– О! Какие глаза! – воскликнул он.
Обойдя его взглядом, я посмотрел на дорогу. С интересом смотрел на лошадь, которая безуспешно пыталась дотянуться мордой до травы, росшей в придорожной канаве. Стоял совершенно неподвижно, не смея шевельнуться, необъяснимый страх охватил меня. Но чего я боялся? Чего-то, о чем не подумал?
– Надо идти, – затем сказал я. – Люди ждут. Молча я шел за ним к повозке и занял место рядом с ним на заднем сиденье. Мы ехали через лес, потом через плато, до самого обрыва к морю.
Внизу, где по предположению Асбьёрна Крага утонула железная коляска, сейчас швартовался пароходик и несколько лодок. На лодках суетились люди с канатами и сетями в руках. Работал подъемный кран, слышался его рокот. Море было спокойное и серое, как свинец. Утренняя мгла затянула наиболее далеко выдвинутые шхеры. Их нельзя было рассмотреть. Все вокруг было бесцветным и серым, как бледный рисунок углем. Мы вышли на берег и побрели через песок и хилые травяные участки. Утренняя роса увлажнила прибрежный песок и как бы покрыла его темной пленкой. Влага оседала также на камнях и на лодках, которые блестели, будто их омыл дождь. Сколько влаги выделяет море ночью!
В свежем утреннем воздухе голоса доносились, как по телефонному проводу. Асбьёрн Краг стоял на берегу и кричал людям, находящимся на палубе пароходика, и хотя корабль стоял достаточно далеко от берега, его слышали и отвечали отчетливо и ясно.
– Вы нашли что-нибудь? – спрашивал детектив.
– Водолаз два раза был на дне, – долетел ответ с пароходика. – Видел странный предмет. Но его трудно будет достать.
– Это коляска? – интересовался Асбьёрн Краг.
– Предмет не похож на коляску, – кричал мужчина на палубе. – Но у предмета есть колеса, и он весь из железа или стали. Водолаз еще никогда ничего подобного не видел.
Лицо находилось там по-прежнему, белое и страшное, с высоким лбом, ярко-красными губами ребенка. Я рухнул на постель и закрыл глаза, ощущая затылком холодное дуновение страха, леденящего, как мертвое сияние луны.
…Я очнулся от обморока, который, должно быть, продолжался около часа. В комнату проникал серый свет. По-прежнему не хватало сил взглянуть на окно, однако я знал, что за стеклом уже светлее. У меня было такое чувство, будто я лежал в каюте маленькой лодки, в которой совершал путешествие через мрак, а сейчас вот настает день и становится все светлее.
Я медленно стал различать предметы вокруг меня, видел, как все отчетливее проступают их контуры, а страх отодвигался все дальше и дальше. Когда я увидел симпатичные старые часы, которые уже не ходили целое столетие, маленькую картину, написанную маслом, изображающую знаменитых норвежцев 1905 года, цветочные вазы и белую бумагу на столе, все такое безобидное и нестрашное, вдруг мое поведение показалось мне по крайней мере странным. Я вел себя хуже истеричной бабы. Я посмотрел в окно…
На фоне серого насыщенного влагой неба неподвижно стояли деревья. Я распахнул окно. Штора изогнулась, как парус, хотя ветра почти не было. Воздух был тяжелым, давящим, наполненным морским бризом, вобравшим в себя синеву светлых летних волн. Легкий ветерок нес с собой целый веер чудесных летних ароматов настоящего лета. Он нес эти ароматы с просторных, свежескошенных лугов, с солнечных ложбин, поросших морошкой, из еловых лесов, из которых забрал запахи живицы и прошлогодних шишек. Я уже ясно различал нагромождение скал за дорогой, где среди сухого валежника росли малина и земляника, а под валунами гнездились скользкие гадюки. Под небом, затянутым одеялом из туч, воздух был тяжелым. Но уже первый бриз снимал это одеяло с горизонта, слой облаков на востоке уже пробивали светло-синие солнечные стрелы, в воздухе блестело золотом, будто тысячи молний обрушились вниз, пронизывая его.
Освободившись от оков страха и темноты, я мог теперь спокойно разобраться в том, что произошло. Я ненавидел самого себя за отсутствие смелости и самообладания. Все это были галлюцинации, видения в моем подсознании. Но разве в таких условиях мои нервы могли оставаться в покое! Казалось, я бродил весь в крови.
О сне, конечно, сейчас не могло быть и речи. Хотелось пойти на море, услышать звуки лодок, плывущих к подводным отмелям, где собиралась рыба. Я не мог долго выносить эту абсолютную тишину.
Дверь оказалась незапертой на ключ. Благодарение Богу, что я не знал об этом ночью, это еще больше подстегнуло бы страх.
Я обошел домик вокруг и остановился под окном. Взглядом измерил расстояние от земли до подоконника и сразу сделал вывод, что стоящий у окна мужчина среднего роста достигал лицом как раз того места, которое было видно мне ночью. Странное дело. Под окном был небольшой клочок обработанной земли. На черном торфе росли несколько убогих яблонь, а вдоль дорожки была разбита цветочная клумба, на которой росли жалкие искривленные Цветы, поскольку здесь почти постоянно была тень.
Глянув на цветочную клумбу, я почувствовал, как меня вновь охватывает страх. Посреди клумбы, глубоко отпечатанные в черной земле, виднелись следы ботинок. Я отодвинул ветки яблони, чтобы присмотреться внимательней. Да, здесь недавно кто-то стоял. Я поставил левую ногу рядом с отпечатком ботинка и убедился, что оттиск моего ботинка был на полсантиметра длиннее. Между тем все следы, оставленные раньше, ничем не отличались друг от друга. Все сводилось к тому, что здесь недавно кто-то стоял и заглядывал в окно, несколько часов назад… Сегодня ночью? Я лег на землю и внимательно изучил участок. И напал на новые следы. Обнаружил, в каком месте человек сошел с каменных плит на дороге… вот он шел здесь… дальше ступил там… Потом ступил на маленькую полоску земли, отодвинул в сторону ветви яблони и стал посредине цветочной клумбы. И стоял тут долго, по крайней мере несколько минут, может, полчаса. Я установил это по двум отпечаткам ботинок, которые были глубже, чем остальные. Человек стоял неподвижно… И заглядывал в мою комнату.
Не отдавая себе отчета, для чего я это делаю, я начал затаптывать следы, жестоко разорять цветочную клумбу, рыхлить землю, ломать стебли. Покончив с этим, я вдруг остановился, поразившись собственному ожесточению, потом подошел к стене и заглянул в окно.
Меня сразу охватил озноб. Ожидая что-то увидеть в моей комнате, я вообразил, что там сейчас все полностью изменилось, все стало по-другому, после того как я покинул ее. Я боялся, что меня охватит такой страх, который охватывает человека, глядящего в зеркало и вместо своего лица видящего на зеленоватом дне зеркала совершенно другое существо.
Но комната совершенно не изменилась. Все стояло на своих местах – кресло, стол, за ними кровать, на стене висела та же картина, написанная маслом, – знаменитые норвежцы 1905 года.
Заглянул внутрь сквозь нижнее стекло в окне. Вспомнил, что именно в этом квадрате видел лицо умершего на фоне черного, как эбеновое дерево, ночного мрака. Покойный лесничий Блинд был такого же роста, как я. Все совпадало! Под моим окном сегодня ночью стоял мертвец!
Я быстро отошел от домика.
Но отпечатки ног, которые были материально ощутимы, привели мысли в замешательство и перевернули мои выводы вверх ногами. Нет, в таком случае это не была галлюцинация! Но… Лесничий уже был мертв, он был убит и был похоронен. Как же он в таком случае мог стоять ночью перед моим окном и заглядывать в мою комнату?
Я шел по дороге над морем, тащился тяжелым шагом. Солнце еще не совсем взошло, но уже перебросило с неба на землю мостик. Я чувствовал, что будет жаркий и душный день.
Людей еще не было видно, но с берега уже неслись различные звуки: стук укладываемых на дно лодок досок, хлюпанье вычерпываемой воды. Красные навесы лодок казались мне более красными, чем обычно, так как краска с ночи стала влажной. Море спокойно распростерлось внизу, будто водяная гладь была прикована к скалам и шхерам. Из мрачной тени у берега выскользнула лодка. На веслах сидел старик, он двигался медленно, скрипя уключинами, по всему заливу веером разбежались водные морщинки. Интересно, который час? Четыре? Пять? Наверное, так. Именно в это время оживала жизнь. Выходили в море все лодки. Послышались также голоса бородатых мужчин откуда-то со стороны пристани.
Порой, когда я останавливался над морем и впитывал в себя впечатления начинающегося дня, мои мысли кружились вокруг ночных кошмаров, и у меня возникало подозрение. Оно появилось уже давно, но стало отчетливым только сейчас. Дело становилось все более ясным, определенным и неоспоримым. Я не мог избавиться от этого подозрения. Я прошелся по пристани, дрожа от напряжения. Так вот… Раз эти вещи были, значит, они имели между собой связь! Со всех загадок вдруг упала таинственная завеса. Но одновременно меня снова охватил страх, страх перед подстерегающей большой опасностью.
Я решил пойти в отель, не за тем, чтобы встретиться с отдыхающими, а чтобы выпить кружку пива или чашку бульона, если, конечно, это будет возможно. После обморока я чувствовал себя таким изнуренным, будто после долгой голодовки.
Когда я достиг газона, отделяющего здание отеля-пансиона от дороги, то обратил внимание, что красная штора не была свернута на ночь. Я поднялся по лестнице, ведущей на веранду, оттуда через стеклянную дверь заглянул в столовую.
Большой зал был пуст. Дверь не была заперта на ключ, и я вошел в столовую. Стол был накрыт, на нем были остатки ужина, рассыпаны крошки хлеба, рядом с салфетками стояли наполовину опорожненные стаканы с молоком. Постояльцев отеля так рано здесь не ожидали. В угловой части зала за искусственными пальмами оскалило белые, как снег клавиши, пианино. На карнизах, бегущих вдоль стен, расположилась забавная выставка чашек и стаканов. У двери, ведущей на кухню, стоял небольшой буфет, на нем – фонограф и какая-то желтая машинка для открывания бутылок. Я посмотрел на эту машинку, и в моем нервном состоянии мне показалось, что она ворчит. Обессилев вконец, я рухнул в кресло у окна.
Вдруг я услышал какой-то шорох у пианино и взглянул в ту сторону. По телу пробежала сильная дрожь… Боже святый! На табурете у пианино кто-то сидел. Значит, я был таким отупевшим, что не заметил человека, хотя смотрел на пианино!
Когда я понял, кто этот мужчина, мне стало еще больше не по себе. Это был Асбьёрн Краг, детектив. Он направлялся ко мне, кивал своей лысой головой, усмехался. Я почувствовал в этот момент какой-то странный страх перед ним и страстно захотел, чтобы он не подходил ближе. Худощавое лицо детектива было бледным, а его добрая и мягкая улыбка была мне отвратительна. Он направлялся прямо ко мне.
– Хорошо спали? – спросил он.
В тот момент, когда я посмотрел прямо ему в глаза и ощутил его встречный взгляд на себе, я почувствовал, что мое подозрение подтверждается. В сущности, подозрения уже не существовало, имелась уверенность, ужасная и отчетливая уверенность. Я ответил голосом, спокойным и невозмутимым, насколько был на это способен:
– Да. Благодарю. Спал хорошо.
Детектив сунул руку в карман, где лежали часы, и медленно их вынул. Это были золотые карманные часы с двойной крышкой. Раздался щелчок, и крышка откинулась.
– Пять часов, – сказал Асбьёрн Краг.
– Да. Так я и думал.
– Уже пять, – повторил детектив. – И как бы хорошо вы ни спали, спали вы недолго. Да это видно и по вашим глазам.
– У меня был один неприятный сон, – ответил я. – Нет ничего удивительного, что я изнервничался и устал. Человек, находящийся в постоянном напряжении, впадает в шок.
Детектив с минуту смотрел на меня пытливо и с интересом.
– Думаю, вам нужно переехать назад в отель.
– Почему?
– Все-таки тут люди. Тут у вас знакомые и приятели. Вам не стоит жить в одиночестве.
– Вы в самом деле считаете, что я боюсь?
– У меня создалось впечатление, что пустынное место и одиночество воздействуют на вас.
– Ничуть. Я люблю бывать один. Меня не беспокоит отсутствие живого существа, ни то одиночество, когда я нахожусь там, на мысе. Могу сказать только это.
– Да? В самом деле?
Я не мог больше выносить пытливого, настороженного взгляда детектива. Вышел на веранду. Вскоре за мной вышел и Асбьёрн Краг и встал рядом. Но на этот раз он заговорил совершенно по-иному, по-дружески, будто хотел добиться моей благосклонности. Он, мол, также устал, так как накануне с самого рассвета наслаждался прекрасным днем.
– Сегодня будет жарко, – сказал он и показал пальцем на хлебное поле. Желтая нива поблескивала в лучах восходящего солнца. Она тянулась к самому лесу и прихватывала дальние группы деревьев.
Асбьёрн Краг снова посмотрел на часы.
– Кого вы ждете? – спросил я.
– Людей, которые должны вытянуть из воды железную коляску, – ответил он. – Или вы в самом деле забыли о ней?
– Нет. Надеюсь, наконец будет раскрыта последняя тайна железной коляски.
Внутри отеля раздались шаги, открылась какая-то дверь, снова закрылась. Асбьёрн Краг сказал, что он разбудил хозяйку. Через минуту она внесла дымящийся кофе. Я попробовал что-нибудь съесть, но это оказалось невозможным. Я все время чувствовал на себе пытливый взгляд детектива.
– Вы не привыкли так рано вставать, – сказал он. – У вас совсем нет аппетита.
– Вы правы, я действительно мало спал. Веки болят и стали тяжелыми, как свинец.
– Но вам не следует ложиться спать, – оживился детектив. – Вы должны пойти со мной на море. Ведь будут доставать железную коляску. Обещаю вам интересное зрелище. На этот раз без крови, – добавил он тихим голосом. – По-моему, у нас уже было достаточно крови, а?
Я ничего не ответил.
Асбьёрн Краг рассмеялся тихим смехом.
– А почему вы смеетесь?
– Прошу прощения, – извинился он. – Может, я немного суровый, но такой уж у меня характер, и не могу с этим ничего поделать. Я вижу, что у вас дрожат пальцы, вилка звенит о тарелку. Заметил также, что у вас вздрогнуло лицо, когда мы заговорили о крови. Меня интересует влияние необыкновенных событий на отдельных людей, которые шаг за шагом доходят до полного смятения.
– Я не в таком состоянии.
– Этого я не сказал, но я вижу, что вы очень изнурены.
– А что вы тут видите удивительного?
– Ничего, дорогой друг. Скорее было бы удивительно, если бы все эти события не оказали на вас никакого впечатления. Но послушайте… Это прибыли люди.
На дороге затарахтела повозка. Асбьёрн Краг сложил салфетку, положил ее спокойно рядом с тарелкой, встал и подошел к окну.
– Да, – повторил он. – Это они. Я тоже подошел к окну.
На дороге стояла четырехколка. С нее только что соскочил один мужчина, другой держал вожжи. Должно быть, это были как раз те люди, я раньше их никогда не видел.
Я встал сзади Асбьёрна Крага. Я был выше него ростом и поэтому мог видеть его лысину, поблескивающую на макушке. Кожа в этом месте была белая и нежная, как у младенца. Виднелись пульсирующие голубоватые жилки. Я подумал, что именно в голову был нанесен лесничему смертельный удар. Его череп раскололся, как фарфоровый… Меня проняла дрожь, я не мог оторвать глаз от светящейся лысины и сетки голубых жилок… Внезапно детектив обернулся и взглянул на меня.
– О! Какие глаза! – воскликнул он.
Обойдя его взглядом, я посмотрел на дорогу. С интересом смотрел на лошадь, которая безуспешно пыталась дотянуться мордой до травы, росшей в придорожной канаве. Стоял совершенно неподвижно, не смея шевельнуться, необъяснимый страх охватил меня. Но чего я боялся? Чего-то, о чем не подумал?
– Надо идти, – затем сказал я. – Люди ждут. Молча я шел за ним к повозке и занял место рядом с ним на заднем сиденье. Мы ехали через лес, потом через плато, до самого обрыва к морю.
Внизу, где по предположению Асбьёрна Крага утонула железная коляска, сейчас швартовался пароходик и несколько лодок. На лодках суетились люди с канатами и сетями в руках. Работал подъемный кран, слышался его рокот. Море было спокойное и серое, как свинец. Утренняя мгла затянула наиболее далеко выдвинутые шхеры. Их нельзя было рассмотреть. Все вокруг было бесцветным и серым, как бледный рисунок углем. Мы вышли на берег и побрели через песок и хилые травяные участки. Утренняя роса увлажнила прибрежный песок и как бы покрыла его темной пленкой. Влага оседала также на камнях и на лодках, которые блестели, будто их омыл дождь. Сколько влаги выделяет море ночью!
В свежем утреннем воздухе голоса доносились, как по телефонному проводу. Асбьёрн Краг стоял на берегу и кричал людям, находящимся на палубе пароходика, и хотя корабль стоял достаточно далеко от берега, его слышали и отвечали отчетливо и ясно.
– Вы нашли что-нибудь? – спрашивал детектив.
– Водолаз два раза был на дне, – долетел ответ с пароходика. – Видел странный предмет. Но его трудно будет достать.
– Это коляска? – интересовался Асбьёрн Краг.
– Предмет не похож на коляску, – кричал мужчина на палубе. – Но у предмета есть колеса, и он весь из железа или стали. Водолаз еще никогда ничего подобного не видел.