Страница:
39
40
Утро для Грейс началось с обычного спуска вниз по лестнице из спальни в кухню, но взгляд, брошенный ею на застекленную дверь, ведущую во двор, заставил ее замереть на месте. Джессика и Глория Байер – ее телохранитель – давно позавтракали и отправились в колледж. У Джессики был ключ от нового замка, и она должна была забрать его с собой. Однако какой-то ключ был прилеплен жвачкой к стеклу, причем так, что сразу же попался Грейс на глаза.
– Тони! – позвала она в испуге жалобным голосом и увидела через дверной проем, что он здесь рядом, в кухне, сидит за столом и прихлебывает из фаянсовой кружки свежезаваренный кофе.
Как офицер полиции, отвечающий за ее безопасность, Марино был на посту. По-видимому, он всю ночь не смыкал глаз, и это оставило след на его лице.
На ее зов он тотчас же откликнулся, вскочил на ноги и направился к ней. Даже небритый и с тенями под глазами, Тони Марино был так возбуждающе сексуален.
– Что? – спросил он встревоженно. Старшая из собак вертелась у него под ногами. Он оттолкнул ее и она уставилась на него удивленно и немного обиженно.
– Взгляни сам. – Грейс указала пальцем.
Он посмотрел, и его лицо напряглось.
– По крайней мере, он не смог войти в дом.
Грейс узнала свой старый ключ. Она, обвив себя за плечи, зябко поежилась. Ей стало холодно, несмотря на теплый шерстяной костюм. Все неприятное что, казалось, было пережито, возвратилось.
– Спокойно отправляйся на работу, а я обо всем позабочусь. – Тони поглядел на нее и улыбнулся. Его улыбка была равноценна поцелую. Наверное, если б не собака, пытавшаяся запрыгнуть ему на плечи в ревнивом ожидании ласки, он бы тут же сжал Грейс в объятиях и расцеловал. Но он этого не сделал, и она ощутила какую-то пустоту. Впрочем, для любовных переживаний момент был неподходящий.
Пенвик ждал ее у выхода из гаража и, поздоровавшись, следил за ней сочувственным взглядом, будто знал, какая тревога буквально съедает ее.
Грейс выводила машину на подъездную дорожку – все было так привычно, – а думала о двадцать первом января. Эта дата нависала над ней, как тяжкая грозовая туча.
Рассказать ли обо всем Тони? Или нет?..
Вопрос этот занимал ее настолько, что она в этот день не могла сосредоточиться ни на одном слушании дел в суде. А их, как обычно, во вторник было бесконечное множество – разводы и сопутствующие им имущественные споры, мелкие кражи, жестокое обращение с детьми и хулиганство подростков.
К одиннадцати часам она так устала, будто проработала весь полный день, и поэтому Колин Уилкерсон, представляющий истца в очередном деле, довел ее до белого каления. Он выступал на стороне матери, требующей запретить мужу всякое общение с ее ребенком. Муж не являлся биологическим отцом, но он женился на этой женщине, когда ребенку было всего шесть месяцев, и воспитывал его как собственное дитя. Теперь, после девяти лет супружеской жизни, мать захотела развода и вознамерилась запретить мужчине, который в скором времени станет ее экс-мужем, всякие контакты с ребенком.
– Я могу назвать множество судебных прецедентов, – заявил Колин, торопливо листая копии решений суда, почерпнутых им из архивов. – Мистер Харвей не только не имеет права видеться с Лизой, но и как-то влиять на ее дальнейшее воспитание. Он не является ее биологическим отцом и не удочерял ее и поэтому является по отношению к ней абсолютно посторонним лицом.
Выслушав адвоката со стороны мистера Харвея и заключения эксперта, обследовавшего психологическое состояние девочки, Грейс обратилась к Колину, который сохранял на лице самоуверенную ухмылку, убежденный, что позиции его клиентки незыблемы.
– Девочку зовут Лиза Харвей, я не ошибаюсь?
– Да, она носила это имя. Но миссис Харвей намерена вторично выйти замуж и дать ребенку фамилию ее будущего отчима.
Грейс перевела взгляд на миссис Харвей. Пышнотелая блондинка лет тридцати была по-своему привлекательна для категории тех мужчин, кто любит много плоти и немного ума.
– Таким образом, миссис Харвей предполагает менять отцов своей дочери в зависимости от того, с кем она в данный период состоит в браке?
Колин был застигнут врасплох. Глаза миссис Харвей удивленно расширились.
– Девочка жила и росла как Лиза Харвей и так же записывалась во всех документах? – продолжала Грейс.
– Да, – кивнула миссис Харвей.
– Вы утверждали при составлении документов, что мистер Харвей ее отец?
– Да, конечно, но…
– Когда он фактически им не являлся, – резко оборвала истицу Грейс. Ей было уже достаточно этого произнесенного в зале суда «да». – В таком случае я считаю, что мистер Харвей, давший свое имя ребенку в самом раннем возрасте и материально обеспечивавший его и заботившийся о нем на протяжении девяти лет, имеет на ребенка определенные законом права. В иске миссис Харвей отказано. Дело закрыто.
– Что? Что?! – Миссис Харвей раскрыла рот, будто вытащенная из водной стихии большая рыбина. Щечки ее то раздувались, то опадали. Глаза превратились в два круглых блюдца. – Колин, ты же обещал, что все пройдет как по маслу.
Полненький, темноволосый, в тесноватом костюмчике, мистер Харвей взволнованно заерзал на своем стуле, не веря, что все решилось в его пользу. Его адвокат похлопал клиента по плечу и что-то прошептал ему на ухо.
– Не переживай, Маргарет. Это еще не конец, – в свою очередь, ободрил клиентку Колин.
– Не предоставите ли мне слово, ваша честь?
«Нет!» – хотелось крикнуть Грейс. У нее не было настроения внимать речам Колина Уилкерсона. Но по своему обыкновению он не стал ждать ее позволения. Вероятно, он считал, что кратковременное обладание ее телом дает ему право избегать формальностей, на которых она настаивала.
Он выскочил вперед, встал прямо перед судейским креслом и начал раздраженно:
– Вы персонально пристрастны к моей клиентке, ваша честь. Нет такого закона, чтобы решить дело в пользу ответчика. Вы переносите свои чувства по отношению ко мне на мою клиентку.
Грейс смотрела на него и считала в уме до десяти, чтобы не сорваться. Колин все торчал перед нею, а зал суда постепенно освобождался от досужей публики и пустел. Слава богу, скоро объявят перерыв.
– Колин, поверь, ты не играешь такой важной роли в моей жизни, как тебе кажется, – обратилась к нему сверху, с судейского кресла, Грейс.
– Это не так! Ты бьешь меня под дых каждый раз, как только тебе предоставляется возможность. Ты что, и сейчас рассудила справедливо?
Слава богу, что Колин говорил тихо, а не во всю силу своего хорошо поставленного голоса.
– Ты вправе подать апелляцию, – холодно сказала она.
Он налился кровью, сжал кулаки.
– Предупреждаю тебя, Грейс! Я собираюсь с тобой разобраться. Ты лишаешь меня практики, отводя подряд все иски моих клиентов. Ты мне мстишь, но я тоже не безответный мальчик. Слышишь меня? Или ты заткнула уши? Я сгоню тебя с этого кресла! Готовься!
Прежде чем Грейс открыла рот, чтобы обвинить его в оскорблении суда, тяжелая рука легла на плечо адвоката и вмиг заставила его замолкнуть. Тони, уже гладко выбритый и облаченный в кожаную куртку, выглядел очень внушительно. Пенвик стоял рядом, а Уолтер Доуд, имея такую мощную поддержку, тоже обрел мужество.
– Кажется, здесь пахнет угрозами и давлением на суд, – заявил Тони.
– Черт возьми, кто вы такие? – окрысился явно струсивший Колин. Он все-таки храбрился.
– Мы – копы, – сказал Тони. – А ты – насекомое, осмелившееся ужалить судью. Назови себя, а то я прежде прочту тебе твои права и возьму под арест.
Пенвику и судебному приставу был явно по нраву этот маленький спектакль. Напустить на свои лица свирепое выражение и попугать наглого адвокатишку – чем не развлечение? Но Колина оказалось не так легко запугать.
– Я тебя как-то разок уже видел, коп. – Он повернулся к Грейс и ощерился в язвительной ухмылке. – Не это ли твой новый бойфренд?
Тони напрягся. Пенвик выпрямился во весь рост и принял угрожающий вид, а Уолтер сунул руку за полу пиджака и нащупал рукоять пистолета. Грейс с высоты судейского кресла посмотрела на четырех мужчин и вздохнула.
– Колин, окажи мне любезность и заткнись. Если ты желаешь спихнуть меня с этого места, действуй согласно правилам. Иначе ты будешь обвинен в оскорблении суда при свидетелях и навеки не отмажешься. Не вынуждай меня выдвинуть против тебя обвинение.
Колин зашевелил руками в растерянности, явно не зная, куда их деть, и в конце концов сунул их в карманы. Лицо его все больше багровело, когда он переводил взгляд с Тони на Пенвика и на судебного пристава, запечатлевая в памяти их образы, чтобы отомстить в будущем.
Сжав губы в тонкую ниточку и демонстративно развернувшись на каблуках, он направился к выходу.
Тони проводил его взглядом, потом спросил у Грейс:
– Что это за малый?
– Колин, адвокат.
– У тебя с ним какие-то разногласия?
– Есть и были постоянно. У нас когда-то было нечто вроде романа. – К счастью, Пенвик и Уолтер удалились на несколько шагов, а Грейс говорила, понизив голос: – С тех пор по всякому поводу он поднимает шум и считает, что я сужу его клиентов предвзято.
– Понятно. – Тони сказал это без всякого выражения, но по тому, как он сжал губы, Грейс догадалась, что эта история ему неприятна. Он что, ревнует? Смешно ревновать к такому червяку, как Колин.
– Каким ветром занесло тебя сюда? – спросила Грейс.
– Только желание пригласить тебя на ленч. Без меня, я уверен, ты бы осталась голодной.
Их тихий разговор – они так надеялись – не достигал ушей Пенвика и Уолтера.
– Мне еще надо решить одно дело.
– Надеюсь, не пожизненное заключение?
– Нет, не дай бог!
– Я подожду.
Грейс, едва сдерживая нетерпение, выслушала совсем ординарную тяжбу о разделе имущества при разводе, вынесла никем не оспариваемый, к счастью, вердикт и отправилась на обеденный перерыв. Пенвик, как верный слуга, помог ей спуститься с возвышения. Тони, как властный сеньор, подал ему и Уолтеру знак, что теперь они свободны.
– Я ведь на дежурстве. В мои обязанности… – начал было Пенвик.
– Твои обязанности я временно беру на себя, – заявил Тони тоном, не терпящим возражений.
– Не беспокойтесь, – улыбнулась Грейс Пенвику и шепнула ему на ухо: – Детектив Марино не спустит с меня глаз.
– Понял, что говорит твоя подопечная? – шепнул в другое ухо Пенвика Тони Марино. Ответом ему был безмолвный кивок полицейского.
Грейс хотелось, чтобы Тони прикоснулся к ней, хотя бы взял ее под руку, но он решительно проследовал впереди нее к своей, уже ставшей ей почему-то родной машине.
И только там, в этом тесном пространстве, он поцеловал ее в губы долгим поцелуем, затем повернул ключ зажигания, завел мотор и резко рванул с места.
– Ты очень голодна? – спросил Тони, вкладывая в этот невинный вопрос совсем другой смысл.
– Разумеется, голодна, и даже очень, – ответила она, угадав подтекст его слов.
– Мы сможем провести этот ленч у меня.
Она кивнула, и Тони свернул на совсем другую Дорогу. Грейс невольно взглянула на свои часики. Уже пять минут потеряно из драгоценного часа. Через пятьдесят пять минут ей предстоит вернуться в судейское кресло и продолжить работу.
Накануне ночью в перерыве между ласками Грейс сообщила Тони свои правила поведения – никогда не заниматься сексом в доме, где за тонкой стенкой спит ее дочь. К ее удивлению, Тони воспринял это с пониманием и согласился. Такой он был человек – Тони Марино. И какая удача, что она с ним встретилась!
Когда они выходили из машины, соседка, миссис Кратчер, поливавшая цветы в своем садике, оживилась:
– Тони, привет!
– Здравствуйте, миссис Кратчер! – откликнулся Тони, а Грейс инстинктивно отвернулась. Ведь пожилая женщина, вполне вероятно, посещает частенько судебные заседания, и Грейс не хотелось, чтобы она однажды узнала в судье подружку своего любвеобильного соседа.
– Твоя жизнь вся на глазах, – заметила Грейс со вздохом, проходя в открытую Тони дверь.
– Это надежней любой охранной системы. – Тони улыбнулся, поцеловал ее, и Грейс забыла все свои опасения.
– Тони! – позвала она в испуге жалобным голосом и увидела через дверной проем, что он здесь рядом, в кухне, сидит за столом и прихлебывает из фаянсовой кружки свежезаваренный кофе.
Как офицер полиции, отвечающий за ее безопасность, Марино был на посту. По-видимому, он всю ночь не смыкал глаз, и это оставило след на его лице.
На ее зов он тотчас же откликнулся, вскочил на ноги и направился к ней. Даже небритый и с тенями под глазами, Тони Марино был так возбуждающе сексуален.
– Что? – спросил он встревоженно. Старшая из собак вертелась у него под ногами. Он оттолкнул ее и она уставилась на него удивленно и немного обиженно.
– Взгляни сам. – Грейс указала пальцем.
Он посмотрел, и его лицо напряглось.
– По крайней мере, он не смог войти в дом.
Грейс узнала свой старый ключ. Она, обвив себя за плечи, зябко поежилась. Ей стало холодно, несмотря на теплый шерстяной костюм. Все неприятное что, казалось, было пережито, возвратилось.
– Спокойно отправляйся на работу, а я обо всем позабочусь. – Тони поглядел на нее и улыбнулся. Его улыбка была равноценна поцелую. Наверное, если б не собака, пытавшаяся запрыгнуть ему на плечи в ревнивом ожидании ласки, он бы тут же сжал Грейс в объятиях и расцеловал. Но он этого не сделал, и она ощутила какую-то пустоту. Впрочем, для любовных переживаний момент был неподходящий.
Пенвик ждал ее у выхода из гаража и, поздоровавшись, следил за ней сочувственным взглядом, будто знал, какая тревога буквально съедает ее.
Грейс выводила машину на подъездную дорожку – все было так привычно, – а думала о двадцать первом января. Эта дата нависала над ней, как тяжкая грозовая туча.
Рассказать ли обо всем Тони? Или нет?..
Вопрос этот занимал ее настолько, что она в этот день не могла сосредоточиться ни на одном слушании дел в суде. А их, как обычно, во вторник было бесконечное множество – разводы и сопутствующие им имущественные споры, мелкие кражи, жестокое обращение с детьми и хулиганство подростков.
К одиннадцати часам она так устала, будто проработала весь полный день, и поэтому Колин Уилкерсон, представляющий истца в очередном деле, довел ее до белого каления. Он выступал на стороне матери, требующей запретить мужу всякое общение с ее ребенком. Муж не являлся биологическим отцом, но он женился на этой женщине, когда ребенку было всего шесть месяцев, и воспитывал его как собственное дитя. Теперь, после девяти лет супружеской жизни, мать захотела развода и вознамерилась запретить мужчине, который в скором времени станет ее экс-мужем, всякие контакты с ребенком.
– Я могу назвать множество судебных прецедентов, – заявил Колин, торопливо листая копии решений суда, почерпнутых им из архивов. – Мистер Харвей не только не имеет права видеться с Лизой, но и как-то влиять на ее дальнейшее воспитание. Он не является ее биологическим отцом и не удочерял ее и поэтому является по отношению к ней абсолютно посторонним лицом.
Выслушав адвоката со стороны мистера Харвея и заключения эксперта, обследовавшего психологическое состояние девочки, Грейс обратилась к Колину, который сохранял на лице самоуверенную ухмылку, убежденный, что позиции его клиентки незыблемы.
– Девочку зовут Лиза Харвей, я не ошибаюсь?
– Да, она носила это имя. Но миссис Харвей намерена вторично выйти замуж и дать ребенку фамилию ее будущего отчима.
Грейс перевела взгляд на миссис Харвей. Пышнотелая блондинка лет тридцати была по-своему привлекательна для категории тех мужчин, кто любит много плоти и немного ума.
– Таким образом, миссис Харвей предполагает менять отцов своей дочери в зависимости от того, с кем она в данный период состоит в браке?
Колин был застигнут врасплох. Глаза миссис Харвей удивленно расширились.
– Девочка жила и росла как Лиза Харвей и так же записывалась во всех документах? – продолжала Грейс.
– Да, – кивнула миссис Харвей.
– Вы утверждали при составлении документов, что мистер Харвей ее отец?
– Да, конечно, но…
– Когда он фактически им не являлся, – резко оборвала истицу Грейс. Ей было уже достаточно этого произнесенного в зале суда «да». – В таком случае я считаю, что мистер Харвей, давший свое имя ребенку в самом раннем возрасте и материально обеспечивавший его и заботившийся о нем на протяжении девяти лет, имеет на ребенка определенные законом права. В иске миссис Харвей отказано. Дело закрыто.
– Что? Что?! – Миссис Харвей раскрыла рот, будто вытащенная из водной стихии большая рыбина. Щечки ее то раздувались, то опадали. Глаза превратились в два круглых блюдца. – Колин, ты же обещал, что все пройдет как по маслу.
Полненький, темноволосый, в тесноватом костюмчике, мистер Харвей взволнованно заерзал на своем стуле, не веря, что все решилось в его пользу. Его адвокат похлопал клиента по плечу и что-то прошептал ему на ухо.
– Не переживай, Маргарет. Это еще не конец, – в свою очередь, ободрил клиентку Колин.
– Не предоставите ли мне слово, ваша честь?
«Нет!» – хотелось крикнуть Грейс. У нее не было настроения внимать речам Колина Уилкерсона. Но по своему обыкновению он не стал ждать ее позволения. Вероятно, он считал, что кратковременное обладание ее телом дает ему право избегать формальностей, на которых она настаивала.
Он выскочил вперед, встал прямо перед судейским креслом и начал раздраженно:
– Вы персонально пристрастны к моей клиентке, ваша честь. Нет такого закона, чтобы решить дело в пользу ответчика. Вы переносите свои чувства по отношению ко мне на мою клиентку.
Грейс смотрела на него и считала в уме до десяти, чтобы не сорваться. Колин все торчал перед нею, а зал суда постепенно освобождался от досужей публики и пустел. Слава богу, скоро объявят перерыв.
– Колин, поверь, ты не играешь такой важной роли в моей жизни, как тебе кажется, – обратилась к нему сверху, с судейского кресла, Грейс.
– Это не так! Ты бьешь меня под дых каждый раз, как только тебе предоставляется возможность. Ты что, и сейчас рассудила справедливо?
Слава богу, что Колин говорил тихо, а не во всю силу своего хорошо поставленного голоса.
– Ты вправе подать апелляцию, – холодно сказала она.
Он налился кровью, сжал кулаки.
– Предупреждаю тебя, Грейс! Я собираюсь с тобой разобраться. Ты лишаешь меня практики, отводя подряд все иски моих клиентов. Ты мне мстишь, но я тоже не безответный мальчик. Слышишь меня? Или ты заткнула уши? Я сгоню тебя с этого кресла! Готовься!
Прежде чем Грейс открыла рот, чтобы обвинить его в оскорблении суда, тяжелая рука легла на плечо адвоката и вмиг заставила его замолкнуть. Тони, уже гладко выбритый и облаченный в кожаную куртку, выглядел очень внушительно. Пенвик стоял рядом, а Уолтер Доуд, имея такую мощную поддержку, тоже обрел мужество.
– Кажется, здесь пахнет угрозами и давлением на суд, – заявил Тони.
– Черт возьми, кто вы такие? – окрысился явно струсивший Колин. Он все-таки храбрился.
– Мы – копы, – сказал Тони. – А ты – насекомое, осмелившееся ужалить судью. Назови себя, а то я прежде прочту тебе твои права и возьму под арест.
Пенвику и судебному приставу был явно по нраву этот маленький спектакль. Напустить на свои лица свирепое выражение и попугать наглого адвокатишку – чем не развлечение? Но Колина оказалось не так легко запугать.
– Я тебя как-то разок уже видел, коп. – Он повернулся к Грейс и ощерился в язвительной ухмылке. – Не это ли твой новый бойфренд?
Тони напрягся. Пенвик выпрямился во весь рост и принял угрожающий вид, а Уолтер сунул руку за полу пиджака и нащупал рукоять пистолета. Грейс с высоты судейского кресла посмотрела на четырех мужчин и вздохнула.
– Колин, окажи мне любезность и заткнись. Если ты желаешь спихнуть меня с этого места, действуй согласно правилам. Иначе ты будешь обвинен в оскорблении суда при свидетелях и навеки не отмажешься. Не вынуждай меня выдвинуть против тебя обвинение.
Колин зашевелил руками в растерянности, явно не зная, куда их деть, и в конце концов сунул их в карманы. Лицо его все больше багровело, когда он переводил взгляд с Тони на Пенвика и на судебного пристава, запечатлевая в памяти их образы, чтобы отомстить в будущем.
Сжав губы в тонкую ниточку и демонстративно развернувшись на каблуках, он направился к выходу.
Тони проводил его взглядом, потом спросил у Грейс:
– Что это за малый?
– Колин, адвокат.
– У тебя с ним какие-то разногласия?
– Есть и были постоянно. У нас когда-то было нечто вроде романа. – К счастью, Пенвик и Уолтер удалились на несколько шагов, а Грейс говорила, понизив голос: – С тех пор по всякому поводу он поднимает шум и считает, что я сужу его клиентов предвзято.
– Понятно. – Тони сказал это без всякого выражения, но по тому, как он сжал губы, Грейс догадалась, что эта история ему неприятна. Он что, ревнует? Смешно ревновать к такому червяку, как Колин.
– Каким ветром занесло тебя сюда? – спросила Грейс.
– Только желание пригласить тебя на ленч. Без меня, я уверен, ты бы осталась голодной.
Их тихий разговор – они так надеялись – не достигал ушей Пенвика и Уолтера.
– Мне еще надо решить одно дело.
– Надеюсь, не пожизненное заключение?
– Нет, не дай бог!
– Я подожду.
Грейс, едва сдерживая нетерпение, выслушала совсем ординарную тяжбу о разделе имущества при разводе, вынесла никем не оспариваемый, к счастью, вердикт и отправилась на обеденный перерыв. Пенвик, как верный слуга, помог ей спуститься с возвышения. Тони, как властный сеньор, подал ему и Уолтеру знак, что теперь они свободны.
– Я ведь на дежурстве. В мои обязанности… – начал было Пенвик.
– Твои обязанности я временно беру на себя, – заявил Тони тоном, не терпящим возражений.
– Не беспокойтесь, – улыбнулась Грейс Пенвику и шепнула ему на ухо: – Детектив Марино не спустит с меня глаз.
– Понял, что говорит твоя подопечная? – шепнул в другое ухо Пенвика Тони Марино. Ответом ему был безмолвный кивок полицейского.
Грейс хотелось, чтобы Тони прикоснулся к ней, хотя бы взял ее под руку, но он решительно проследовал впереди нее к своей, уже ставшей ей почему-то родной машине.
И только там, в этом тесном пространстве, он поцеловал ее в губы долгим поцелуем, затем повернул ключ зажигания, завел мотор и резко рванул с места.
– Ты очень голодна? – спросил Тони, вкладывая в этот невинный вопрос совсем другой смысл.
– Разумеется, голодна, и даже очень, – ответила она, угадав подтекст его слов.
– Мы сможем провести этот ленч у меня.
Она кивнула, и Тони свернул на совсем другую Дорогу. Грейс невольно взглянула на свои часики. Уже пять минут потеряно из драгоценного часа. Через пятьдесят пять минут ей предстоит вернуться в судейское кресло и продолжить работу.
Накануне ночью в перерыве между ласками Грейс сообщила Тони свои правила поведения – никогда не заниматься сексом в доме, где за тонкой стенкой спит ее дочь. К ее удивлению, Тони воспринял это с пониманием и согласился. Такой он был человек – Тони Марино. И какая удача, что она с ним встретилась!
Когда они выходили из машины, соседка, миссис Кратчер, поливавшая цветы в своем садике, оживилась:
– Тони, привет!
– Здравствуйте, миссис Кратчер! – откликнулся Тони, а Грейс инстинктивно отвернулась. Ведь пожилая женщина, вполне вероятно, посещает частенько судебные заседания, и Грейс не хотелось, чтобы она однажды узнала в судье подружку своего любвеобильного соседа.
– Твоя жизнь вся на глазах, – заметила Грейс со вздохом, проходя в открытую Тони дверь.
– Это надежней любой охранной системы. – Тони улыбнулся, поцеловал ее, и Грейс забыла все свои опасения.
40
Его рот так и влек к себе. Сумочка Грейс упала на пол с глухим звуком. Обняв его за шею, Грейс ответила Тони поцелуем и с жадной настойчивостью прижалась к нему телом.
Ощущая, как безжалостно уходит время, она торопливо нащупала и расстегнула «молнию» на его кожаной куртке. Пока Тони освобождался от куртки, она занялась пуговицами на его рубашке.
– Боже, как я хочу тебя, – прошептал Тони ей в ухо, обдав щеку горячим дыханием.
Его ласкающий рот скользнул по ее виску, щеке, добрался до нежной шеи. Руки его тоже принялись за работу. Ее жакет последовал туда же на пол, куда его куртка и ее сумочка.
Грейс промычала что-то невнятное и снова жадно прильнула к его губам.
Ладонь его гладила ее груди, и соски тут же откликнулись на эту ласку. Тонкая шелковая блузка и почти прозрачный бюстгальтер никак не защищали ее от жара, источаемого его руками. Ладони его сжигали зыбкую преграду, и сквозь нее исследовали контуры ее тела, и находили эрогенные зоны там, где она и не ожидала, – на шее, вдоль позвоночника, на талии.
Одновременно ее пальцы закончили наконец возиться с последней пуговицей на его рубашке и проникли внутрь, касаясь теплой кожи.
– Как снимается эта чертова блузка? – нетерпеливо спросил Тони, прекратив на мгновение целовать ее. На его лице отражались одновременно раздражение, нетерпение и неудовлетворенное желание.
Грейс испытывала то же самое и все же не могла не улыбнуться, глядя на него.
– Там пуговичка сзади на вороте.
Тони схватился за край блузки и избавил от нее Грейс, сняв через голову. Он отправил блузку на пол, где уже валялась их другая одежда, и оставил Грейс лишь в кружевном белом бюстгальтере, юбке и туфлях.
Сквозь тонкий нейлон он ласкал ее груди. Руки его казались вездесущими, властными, и на их прикосновения чутко реагировало ее тело. От охватившего ее желания у Грейс ослабли колени.
Ее лифчик недолго сдерживал напор Тони, ему не составило труда справиться с крючками и петлями. Бюстгальтер скользнул по ее рукам и упал на пол. Грейс опустила взгляд, посмотрела на себя, обнаженную до пояса, и вновь подняла на него глаза.
Груди у нее были небольшие, но упругие, с коричневыми кружками набухших сосков. Тони не мог отвести от них взгляда, и глаза его потемнели так, что стали почти черными. Загорелые руки Тони казались бронзовыми на фоне ее кожи. Они легли на талию Грейс, чуть повыше пояса юбки, и кожа ее ощутила приятную шероховатость его ладоней.
Сердце Грейс билось все учащеннее. Кровь разбегалась по сосудам горячими потоками, ее толчки она чувствовала где-то глубоко внутри себя.
– Сексуальнее тебя я еще никого не встречал в жизни, – произнес он с придыханием.
– То же самое я подумала про тебя, – откликнулась Грейс с легким смешком.
– Значит, нам с тобой по пути, – сказал Тони, глядя ей в глаза.
Он наклонился и подхватил ее на руки с такой легкостью, будто она почти ничего не весила. Она расслабилась в его объятиях, предвкушая то, что ждет ее дальше.
– Теперь я знаю, что мне нравится в мужчине! – заявила она, подтрунивая над ним во время его маневров при проходе через довольно узкую дверь.
– Что?
– Его мускулы.
Грейс улыбнулась и теснее прижалась к нему. Обнаженные ее груди дразняще касались густой поросли на его груди. Тони улыбнулся ей в ответ.
– А в тебе есть все, что мне нравится в женщинах. Полный комплект! И я люблю каждую частицу тебя, все до единой.
Он нес ее через столовую, кухню и коридор в свою спальню и по дороге беспрестанно целовал.
Покрывало на кровати, куда Тони уложил ее, сшитое из пестрых квадратиков ручной вязки, было на удивление мягким. Его рука проникла в обтягивающие ее бедра узкие трусики, и от его прикосновения вспыхнул такой жаркий огонь, что весь свет перестал существовать для Грейс – все, кроме него, ее возлюбленного Тони Марино.
Она сбросила туфли, а он освободил ее от остатков одежды, причем сделал это, не переставая ласкать ее. На какой-то момент Тони отстранился, чтобы раздеться самому. Руки его дрожали при этом, а глаза не отрывались от желанной женщины, лежащей на его постели. Она села, приняв наиболее скромную позу из тех, что могла принять совершенно обнаженная женщина, – подобрала колени к груди и обвила их руками.
Не только мозг, но и все клеточки ее тела ждали в вожделении, что же произойдет дальше. Грейс уже не ощущала себя тридцатишестилетней женщиной, матерью почти взрослой дочери, служительницей Фемиды, прошедшей через замужество и развод и через несколько кратковременных любовных связей. Она снова превратилась во влюбленную юную девушку, в нежное прекрасное существо, только что открывшее для себя чудо плотской страсти.
Взгляд ее буквально впился в мужчину, который смог возбудить в ней подобное упоительное чувство. А он, осознавая, что она с нетерпением ждет его, что мешкать далее невозможно, накрыл ее своим телом.
Опять их губы встретились в поцелуе, затем сплелись языки, и больше никаких предварительных ласк уже не требовалось. Желание их было обоюдным и острым. Он застонал, она застонала в ответ, раскинула ноги, а потом обвила ими его бедра.
– Тони… Тони! – вскрикивала она, когда он брал ее яростно, вонзаясь глубоко и со всей силой, жарко дыша ей в открытый рот.
Она выгибалась, изворачивалась, цеплялась за него, пока, наконец, не замерла в неподвижности, лишь сотрясаемая мелкой дрожью, когда в последний раз он вошел в нее и задержался на долгие мгновения, опустошая себя.
Способность реально смотреть на вещи вернулась к ней не сразу. Грейс ни о чем не думала, упоенная своими ощущениями. Она сонно улыбнулась, уткнувшись лицом в его плечо. Через некоторое время он; пошевелилась и уперлась взглядом в циферблат будильника на столике возле кровати. Сладкий дурман сразу же слетел с нее.
12:35. Грейс ахнула.
– Тони! – Она встряхнула его за плечо.
Он лежал на ней, горячий, потный, тяжелый, его плоть все еще оставалась внутри ее лона. Она была буквально пригвождена к постели и, несмотря на все старания, выбраться из-под него самостоятельно не могла.
– М-м-м… – отозвался Тони и, не открывая глаз, стал водить губами по ее шее.
Он как будто нарочно нашел самое чувствительное местечко, и дрожь пробрала ее до кончиков пальцев.
– Тони, нам надо вставать! Я должна быть в суде через двадцать минут. Мне нельзя опаздывать!
Он только приподнял голову. Все его тело было по-прежнему неподвижным и давило на нее.
– Ты… прекрасна… и сексуальна… и… – произнес он, отделяя одно слово от другого долгими поцелуями.
– Не время, Тони! – взмолилась Грейс.
Как бы она ни была влюблена, чувство долга взывало к действию. Позже она вернется мысленно в эти счастливые мгновения, но сейчас никак не может позволить себе блаженно улыбаться и выбросить из головы то, что она судья, которому следует явиться в зал заседаний ровно в час дня.
Тони состроил недовольную гримасу и скатился с нее, улегшись на спину и совсем не стесняясь своей наготы. Руки он подложил себе под голову вместо подушки и стал наблюдать с некоторой долей иронии, как она выбирается из постели.
– Тот, кто утверждает, что слабый пол романтичен, очевидно, никогда не занимался с женщиной любовью.
– Спасибо, ты очень любезен. И остроумен. – Мельком оглянувшись на него и показав язык, Грейс скрылась в ванной, чтобы наскоро принять душ под аккомпанемент его добродушного смеха.
Тони появился в ванной минутой позже, едва она успела намылиться, заглянул за занавеску и с интересом принялся изучать ее фигуру, словно видел впервые.
– Я собираюсь присоединиться к тебе, – сказал он с двусмысленной улыбкой.
– Который час? – заменила вопросом Грейс резко отрицательный ответ, готовый сорваться с ее языка.
– 12:39.
Грейс снова ахнула и стремительно выскочила из ванной, на ходу закутываясь в купальное полотенце.
Тони преградил ей путь, заставил ее руки пройтись в который раз по восхитительным контурам его обнаженного тела, наградил поцелуем и занял место, которое она только что покинула.
– Поторопись! – потребовала Грейс, когда услышала, что он включил воду.
В спальне она сразу заметила, что Тони предусмотрительно собрал всю ее одежду, до этого разбросанную в беспорядке по комнате. Все предметы – бюстгальтер, трусики, пояс с чулками, блузка, юбка и жакет были аккуратно разложены на покрывале. И туфли ее он аккуратно поставил рядом с кроватью.
Торопливо натягивая одежду и все время поглядывая на часы, Грейс раздумывала о том, что только женщина без капли мозгов в голове могла бы устоять против такого мужчины, как Тони Марино, и не влюбиться в него.
Грейс не могла вспомнить, было ли когда-нибудь раньше так тепло, так хорошо у нее на душе. Она уже полностью оделась и обувала туфли в момент, когда Тони появился в дверях комнаты. Слава богу, он все-таки обмотал бедра полотенцем, но все равно его атлетическая фигура выглядела настолько соблазнительно, что Грейс едва не начала вновь скидывать с себя одежду. Взгляд на часы уберег ее от такого неразумного поступка.
– 12:43! Поторопись, Тони, – проговорила она умоляюще.
– Быстрее меня управиться просто невозможно, – улыбнулся он. – По-моему, я поставил рекорд.
– Одевайся, – прошептала Грейс и отвернулась, чтобы не поддаться соблазну. Ни для этого, ни даже для обмена шутками уже не было времени.
«Хорошо, что мужчинам не требуется столько времени возиться, приводя себя в порядок, как женщинам», – подумала Грейс, проводя щеткой по волосам, мазнув губы помадой и слегка припудрившись. Впрочем, к ее удивлению, она показалась себе в зеркале вполне благопристойно выглядящей. Ни следа от недавней бурной любовной сцены не наблюдалось.
Невольно ее взгляд упал на фотографию в рамке, стоящую на каминной полке. Рамка была из темного дерева, фотография – небольшой по размеру. Она не особенно бросалась в глаза. Со снимка улыбалась девочка лет десяти-одиннадцати. Открытое платьице не скрывало ее трогательной худобы. У нее были прямые длинные волосы, черные, как у Тони, и большие, словно бы удивленные темные глаза. Растянутый в улыбке ротик открывал ровненькие зубки. Она широко раскинула руки, как бы демонстрируя, какое цветочное богатство окружает ее. Девочка стояла среди кустов великолепных роз в полном цвету. Они были настолько хороши, что Грейс, глядя на снимок, почти ощутила их густой аромат.
Снимок был цветным, но черные волосы девочки, белый бант, белое платье и нежно-кремовые цветы – все вместе создавало впечатление черно-белого изображения. И в этом было нечто странное, призрачное, немного пугающее.
У Грейс почему-то сдавило горло и захотелось заплакать.
Тони встал у нее за спиной, готовый мчаться, куда прикажет ему госпожа судья. Он улыбался, довольный еще одним рекордом, поставленным в скоростном одевании, но тотчас выражение его лица изменилось. Он посмотрел на снимок, потом на Грейс, и она поняла, что рядом с нею стоит уже совсем другой человек.
– Она была очень красивой, – тихо сказала Грейс.
Тони взял с полки фотографию, погладил пальцем стекло, прикрывавшее снимок.
– Правда? Мне тоже всегда так казалось, – произнес он едва слышно. Такой крепкий, полный жизненной силы мужчина в это мгновение казался полностью сломленным своим горем.
Грейс поняла, что ему хочется выговориться, разделить с кем-то хоть на краткий миг свою неизбывную тоску, а если она намерена и дальше быть с ним, ей придется нести эту ношу.
– Она здесь на снимке такая радостная. Чей это сад? – тактично продолжала Грейс, несмотря на цейтнот, в котором она оказалась.
– Ее. Ее собственный. Она так любила ухаживать за цветами. Я сфотографировал Рейчел в последнее лето ее жизни. Поздней осенью она умерла. Мы с ней однажды отправились в розарий неподалеку и скупили все, что у них имелось в наличии. Я вскопал землю во дворике дома, где мы жили тогда… в Кливленде, привез хорошую почву и рассадил кусты. Я был готов на все, лишь бы Рейчел выжила, и думал, что радость может пересилить болезнь. После ее смерти, уезжая из Кливленда, я выкопал кусты, взял с собой и посадил их здесь. Разве я мог оставить их там неизвестно кому?
Грейс вспомнила кольцо колючих, по-осеннему унылых кустарников, окружающих его дом.
– Значит, они теперь растут здесь?
Он кивнул.
– Время от времени я вспоминаю, что их надо поливать, но они ни разу не зацвели с тех пор, как я переехал сюда. Наверное, их нужно выкопать, выбросить или сжечь, но у меня не поднимается рука. Ведь это розы Рейчел.
Имя дочери он произнес угасшим голосом.
– О, Тони… – Грейс почувствовала, как слеза набухла в уголке ее глаза и потекла по только что тронутой пудрой шеке. Она встала на цыпочки, потянулась, поцеловала его твердый подбородок, а потом мягкие, теплые губы. Он обнял ее, но тотчас увидел, сколько времени на его часах.
– Без шести час!
Тони вернул фото дочери на место на каминной полке, разомкнул объятия.
– Если мы поторопимся, ты опоздаешь всего на пять минут.
– Боже! – Ей так не хотелось покидать его в эти минуты.
Он же решительно увлек ее прочь из дома, через дворик, к машине.
– Не думай, что я постоянно предаюсь своему горю. Надеюсь, ты могла убедиться, что это не так.
Ощущая, как безжалостно уходит время, она торопливо нащупала и расстегнула «молнию» на его кожаной куртке. Пока Тони освобождался от куртки, она занялась пуговицами на его рубашке.
– Боже, как я хочу тебя, – прошептал Тони ей в ухо, обдав щеку горячим дыханием.
Его ласкающий рот скользнул по ее виску, щеке, добрался до нежной шеи. Руки его тоже принялись за работу. Ее жакет последовал туда же на пол, куда его куртка и ее сумочка.
Грейс промычала что-то невнятное и снова жадно прильнула к его губам.
Ладонь его гладила ее груди, и соски тут же откликнулись на эту ласку. Тонкая шелковая блузка и почти прозрачный бюстгальтер никак не защищали ее от жара, источаемого его руками. Ладони его сжигали зыбкую преграду, и сквозь нее исследовали контуры ее тела, и находили эрогенные зоны там, где она и не ожидала, – на шее, вдоль позвоночника, на талии.
Одновременно ее пальцы закончили наконец возиться с последней пуговицей на его рубашке и проникли внутрь, касаясь теплой кожи.
– Как снимается эта чертова блузка? – нетерпеливо спросил Тони, прекратив на мгновение целовать ее. На его лице отражались одновременно раздражение, нетерпение и неудовлетворенное желание.
Грейс испытывала то же самое и все же не могла не улыбнуться, глядя на него.
– Там пуговичка сзади на вороте.
Тони схватился за край блузки и избавил от нее Грейс, сняв через голову. Он отправил блузку на пол, где уже валялась их другая одежда, и оставил Грейс лишь в кружевном белом бюстгальтере, юбке и туфлях.
Сквозь тонкий нейлон он ласкал ее груди. Руки его казались вездесущими, властными, и на их прикосновения чутко реагировало ее тело. От охватившего ее желания у Грейс ослабли колени.
Ее лифчик недолго сдерживал напор Тони, ему не составило труда справиться с крючками и петлями. Бюстгальтер скользнул по ее рукам и упал на пол. Грейс опустила взгляд, посмотрела на себя, обнаженную до пояса, и вновь подняла на него глаза.
Груди у нее были небольшие, но упругие, с коричневыми кружками набухших сосков. Тони не мог отвести от них взгляда, и глаза его потемнели так, что стали почти черными. Загорелые руки Тони казались бронзовыми на фоне ее кожи. Они легли на талию Грейс, чуть повыше пояса юбки, и кожа ее ощутила приятную шероховатость его ладоней.
Сердце Грейс билось все учащеннее. Кровь разбегалась по сосудам горячими потоками, ее толчки она чувствовала где-то глубоко внутри себя.
– Сексуальнее тебя я еще никого не встречал в жизни, – произнес он с придыханием.
– То же самое я подумала про тебя, – откликнулась Грейс с легким смешком.
– Значит, нам с тобой по пути, – сказал Тони, глядя ей в глаза.
Он наклонился и подхватил ее на руки с такой легкостью, будто она почти ничего не весила. Она расслабилась в его объятиях, предвкушая то, что ждет ее дальше.
– Теперь я знаю, что мне нравится в мужчине! – заявила она, подтрунивая над ним во время его маневров при проходе через довольно узкую дверь.
– Что?
– Его мускулы.
Грейс улыбнулась и теснее прижалась к нему. Обнаженные ее груди дразняще касались густой поросли на его груди. Тони улыбнулся ей в ответ.
– А в тебе есть все, что мне нравится в женщинах. Полный комплект! И я люблю каждую частицу тебя, все до единой.
Он нес ее через столовую, кухню и коридор в свою спальню и по дороге беспрестанно целовал.
Покрывало на кровати, куда Тони уложил ее, сшитое из пестрых квадратиков ручной вязки, было на удивление мягким. Его рука проникла в обтягивающие ее бедра узкие трусики, и от его прикосновения вспыхнул такой жаркий огонь, что весь свет перестал существовать для Грейс – все, кроме него, ее возлюбленного Тони Марино.
Она сбросила туфли, а он освободил ее от остатков одежды, причем сделал это, не переставая ласкать ее. На какой-то момент Тони отстранился, чтобы раздеться самому. Руки его дрожали при этом, а глаза не отрывались от желанной женщины, лежащей на его постели. Она села, приняв наиболее скромную позу из тех, что могла принять совершенно обнаженная женщина, – подобрала колени к груди и обвила их руками.
Не только мозг, но и все клеточки ее тела ждали в вожделении, что же произойдет дальше. Грейс уже не ощущала себя тридцатишестилетней женщиной, матерью почти взрослой дочери, служительницей Фемиды, прошедшей через замужество и развод и через несколько кратковременных любовных связей. Она снова превратилась во влюбленную юную девушку, в нежное прекрасное существо, только что открывшее для себя чудо плотской страсти.
Взгляд ее буквально впился в мужчину, который смог возбудить в ней подобное упоительное чувство. А он, осознавая, что она с нетерпением ждет его, что мешкать далее невозможно, накрыл ее своим телом.
Опять их губы встретились в поцелуе, затем сплелись языки, и больше никаких предварительных ласк уже не требовалось. Желание их было обоюдным и острым. Он застонал, она застонала в ответ, раскинула ноги, а потом обвила ими его бедра.
– Тони… Тони! – вскрикивала она, когда он брал ее яростно, вонзаясь глубоко и со всей силой, жарко дыша ей в открытый рот.
Она выгибалась, изворачивалась, цеплялась за него, пока, наконец, не замерла в неподвижности, лишь сотрясаемая мелкой дрожью, когда в последний раз он вошел в нее и задержался на долгие мгновения, опустошая себя.
Способность реально смотреть на вещи вернулась к ней не сразу. Грейс ни о чем не думала, упоенная своими ощущениями. Она сонно улыбнулась, уткнувшись лицом в его плечо. Через некоторое время он; пошевелилась и уперлась взглядом в циферблат будильника на столике возле кровати. Сладкий дурман сразу же слетел с нее.
12:35. Грейс ахнула.
– Тони! – Она встряхнула его за плечо.
Он лежал на ней, горячий, потный, тяжелый, его плоть все еще оставалась внутри ее лона. Она была буквально пригвождена к постели и, несмотря на все старания, выбраться из-под него самостоятельно не могла.
– М-м-м… – отозвался Тони и, не открывая глаз, стал водить губами по ее шее.
Он как будто нарочно нашел самое чувствительное местечко, и дрожь пробрала ее до кончиков пальцев.
– Тони, нам надо вставать! Я должна быть в суде через двадцать минут. Мне нельзя опаздывать!
Он только приподнял голову. Все его тело было по-прежнему неподвижным и давило на нее.
– Ты… прекрасна… и сексуальна… и… – произнес он, отделяя одно слово от другого долгими поцелуями.
– Не время, Тони! – взмолилась Грейс.
Как бы она ни была влюблена, чувство долга взывало к действию. Позже она вернется мысленно в эти счастливые мгновения, но сейчас никак не может позволить себе блаженно улыбаться и выбросить из головы то, что она судья, которому следует явиться в зал заседаний ровно в час дня.
Тони состроил недовольную гримасу и скатился с нее, улегшись на спину и совсем не стесняясь своей наготы. Руки он подложил себе под голову вместо подушки и стал наблюдать с некоторой долей иронии, как она выбирается из постели.
– Тот, кто утверждает, что слабый пол романтичен, очевидно, никогда не занимался с женщиной любовью.
– Спасибо, ты очень любезен. И остроумен. – Мельком оглянувшись на него и показав язык, Грейс скрылась в ванной, чтобы наскоро принять душ под аккомпанемент его добродушного смеха.
Тони появился в ванной минутой позже, едва она успела намылиться, заглянул за занавеску и с интересом принялся изучать ее фигуру, словно видел впервые.
– Я собираюсь присоединиться к тебе, – сказал он с двусмысленной улыбкой.
– Который час? – заменила вопросом Грейс резко отрицательный ответ, готовый сорваться с ее языка.
– 12:39.
Грейс снова ахнула и стремительно выскочила из ванной, на ходу закутываясь в купальное полотенце.
Тони преградил ей путь, заставил ее руки пройтись в который раз по восхитительным контурам его обнаженного тела, наградил поцелуем и занял место, которое она только что покинула.
– Поторопись! – потребовала Грейс, когда услышала, что он включил воду.
В спальне она сразу заметила, что Тони предусмотрительно собрал всю ее одежду, до этого разбросанную в беспорядке по комнате. Все предметы – бюстгальтер, трусики, пояс с чулками, блузка, юбка и жакет были аккуратно разложены на покрывале. И туфли ее он аккуратно поставил рядом с кроватью.
Торопливо натягивая одежду и все время поглядывая на часы, Грейс раздумывала о том, что только женщина без капли мозгов в голове могла бы устоять против такого мужчины, как Тони Марино, и не влюбиться в него.
Грейс не могла вспомнить, было ли когда-нибудь раньше так тепло, так хорошо у нее на душе. Она уже полностью оделась и обувала туфли в момент, когда Тони появился в дверях комнаты. Слава богу, он все-таки обмотал бедра полотенцем, но все равно его атлетическая фигура выглядела настолько соблазнительно, что Грейс едва не начала вновь скидывать с себя одежду. Взгляд на часы уберег ее от такого неразумного поступка.
– 12:43! Поторопись, Тони, – проговорила она умоляюще.
– Быстрее меня управиться просто невозможно, – улыбнулся он. – По-моему, я поставил рекорд.
– Одевайся, – прошептала Грейс и отвернулась, чтобы не поддаться соблазну. Ни для этого, ни даже для обмена шутками уже не было времени.
«Хорошо, что мужчинам не требуется столько времени возиться, приводя себя в порядок, как женщинам», – подумала Грейс, проводя щеткой по волосам, мазнув губы помадой и слегка припудрившись. Впрочем, к ее удивлению, она показалась себе в зеркале вполне благопристойно выглядящей. Ни следа от недавней бурной любовной сцены не наблюдалось.
Невольно ее взгляд упал на фотографию в рамке, стоящую на каминной полке. Рамка была из темного дерева, фотография – небольшой по размеру. Она не особенно бросалась в глаза. Со снимка улыбалась девочка лет десяти-одиннадцати. Открытое платьице не скрывало ее трогательной худобы. У нее были прямые длинные волосы, черные, как у Тони, и большие, словно бы удивленные темные глаза. Растянутый в улыбке ротик открывал ровненькие зубки. Она широко раскинула руки, как бы демонстрируя, какое цветочное богатство окружает ее. Девочка стояла среди кустов великолепных роз в полном цвету. Они были настолько хороши, что Грейс, глядя на снимок, почти ощутила их густой аромат.
Снимок был цветным, но черные волосы девочки, белый бант, белое платье и нежно-кремовые цветы – все вместе создавало впечатление черно-белого изображения. И в этом было нечто странное, призрачное, немного пугающее.
У Грейс почему-то сдавило горло и захотелось заплакать.
Тони встал у нее за спиной, готовый мчаться, куда прикажет ему госпожа судья. Он улыбался, довольный еще одним рекордом, поставленным в скоростном одевании, но тотчас выражение его лица изменилось. Он посмотрел на снимок, потом на Грейс, и она поняла, что рядом с нею стоит уже совсем другой человек.
– Она была очень красивой, – тихо сказала Грейс.
Тони взял с полки фотографию, погладил пальцем стекло, прикрывавшее снимок.
– Правда? Мне тоже всегда так казалось, – произнес он едва слышно. Такой крепкий, полный жизненной силы мужчина в это мгновение казался полностью сломленным своим горем.
Грейс поняла, что ему хочется выговориться, разделить с кем-то хоть на краткий миг свою неизбывную тоску, а если она намерена и дальше быть с ним, ей придется нести эту ношу.
– Она здесь на снимке такая радостная. Чей это сад? – тактично продолжала Грейс, несмотря на цейтнот, в котором она оказалась.
– Ее. Ее собственный. Она так любила ухаживать за цветами. Я сфотографировал Рейчел в последнее лето ее жизни. Поздней осенью она умерла. Мы с ней однажды отправились в розарий неподалеку и скупили все, что у них имелось в наличии. Я вскопал землю во дворике дома, где мы жили тогда… в Кливленде, привез хорошую почву и рассадил кусты. Я был готов на все, лишь бы Рейчел выжила, и думал, что радость может пересилить болезнь. После ее смерти, уезжая из Кливленда, я выкопал кусты, взял с собой и посадил их здесь. Разве я мог оставить их там неизвестно кому?
Грейс вспомнила кольцо колючих, по-осеннему унылых кустарников, окружающих его дом.
– Значит, они теперь растут здесь?
Он кивнул.
– Время от времени я вспоминаю, что их надо поливать, но они ни разу не зацвели с тех пор, как я переехал сюда. Наверное, их нужно выкопать, выбросить или сжечь, но у меня не поднимается рука. Ведь это розы Рейчел.
Имя дочери он произнес угасшим голосом.
– О, Тони… – Грейс почувствовала, как слеза набухла в уголке ее глаза и потекла по только что тронутой пудрой шеке. Она встала на цыпочки, потянулась, поцеловала его твердый подбородок, а потом мягкие, теплые губы. Он обнял ее, но тотчас увидел, сколько времени на его часах.
– Без шести час!
Тони вернул фото дочери на место на каминной полке, разомкнул объятия.
– Если мы поторопимся, ты опоздаешь всего на пять минут.
– Боже! – Ей так не хотелось покидать его в эти минуты.
Он же решительно увлек ее прочь из дома, через дворик, к машине.
– Не думай, что я постоянно предаюсь своему горю. Надеюсь, ты могла убедиться, что это не так.