Робертс Адам. Соль

   Несмотря на гнев, вызванный изуверскими действиями алсиан я все же гордился своими людьми. К армейскому начальству постоянно обращались добровольцы, желавшие помочь, – заметьте, именно добровольцы! Люди были счастливы работать без всякого вознаграждения, очищать улицы от осколков камня вытаскивать пострадавших из завалов. Госпитали ввели специальную систему стандартизированной платы за лечение в знак уважения, даже несмотря на то, что их доходы сразу же значительно снизились.
   К утру желания сенарцев стали совершенно ясными. Возмездие. Нападение на наш город, надругательство над лучшими зданиями (памятниками, символизировавшими гражданскую цельность и гордость нашей нации) – такое не прощается.
   На рассвете я собрал совет из высших офицеров, заседание затянулось до вечера. В углу помещения, где проходил совет, стояло несколько мониторов, отражавших на экранах шок, в который теракты повергли ведущих теленовостей, а также ужас всего мира перед действиями террористов.
   Нации Галилеи точно так же, как и мы, пребывали в праведном гневе. Наши южные союзники внушали доверие, потому что их общества основывались на тех же твердых принципах, что и наше. Но реакция на последние события со стороны северных поселений была, пожалуй, слишком сдержанной. В их новостях событие осветили, но при этом не расставили четких политических акцентов. К тому же создалось впечатление, будто теракт никоим образом не касался персидских наций.
   Тогда мы связались с дипломатами северных государств – я лично разговаривал с агентом Конвенто, – но нас встретили пустые взгляды и подозрение в фальсификации событий в интересах одного Сенара. Они много говорили, в основном что-то по поводу недоказанности вины алсиан в совершенных преступлениях; но правда была в том, что северные государства боялись сенарской империи и готовились сделать все, что угодно, лишь бы помешать увеличению нашей власти и силы.
   Я знаю, как трудно понять страх, который зарождается в сердцах менее удачливых и преданных Богу наций при виде нашего процветания, нашей близости к Всевышнему. Горький урок в политическом смысле. Но дело состояло вот в чем: Конвенто и Смит меньше всего интересовались, кто прав и кто виноват в произошедшем (а что может быть хуже террористической акции против невинных?), их больше занимали политические маневры.
   Замечательно, подумал я тогда. Одни так одни. Мне казалось, что и Конвенто и Смит недооценили нашу силу воли, но к данной проблеме мы вернемся позже.
   Я позавтракал и сменил мундир перед возвращением на совет высших офицеров. Очень важно создать правильное впечатление. Я мельком взглянул на свое отражение в отполированном камне коридора, ведшего в комнату для совещаний: пуговицы блестят как маленькие факелы, темно-синий контур мундира плавает в поблескивающем пространстве зеркала. Душа мгновенно зарядилась гордостью и уверенностью.
   В таком состоянии я открыл военное совещание. Возможно, вам это покажется проявлением тщеславия, но постарайтесь все же понять. Как человеку, посвятившему жизнь его величеству Миру, мне сложно решиться на развязывание войны. Трудно заставить воевать людей, у которых есть семьи, дети, преданность Богу… некоторые из них ведь наверняка умрут. Это жизненная необходимость, праведное дело, но лидер тоже только человек – и при этом человек, умеющий чувствовать чужую боль. В непростые времена мы доверяем вождю как исполнителю воли Господа, но все мы люди.
   Тешу себя надеждой, что никто из присутствовавших на совете и не догадывался о моих сомнениях, они видели только твердую решимость. Пришло время действовать, а к действию я был готов.
   Совещание стало жарким. Большинство людей не спали всю ночь, некоторые командовали войсковыми частями, пытаясь потушить пожар и спасти человеческие жизни. Я и сам плохо выспался. Первой реакцией воина всегда бывает активное действие, мне сразу же предложили осуществить контратаку Алса. Обоснование требования довольно четко озвучил юный офицер по имени Етс. Он утверждал, что алсиане предприняли против нас полноценный акт агрессии, и если мы не ответим подобающе, враг продолжит нападения. Наилучшим решением он считал немедленный удар по сердцу их города, который бы обезвредил неприятеля. Предложение приняли на ура.
   Я подождал, пока утихнут радостные возгласы, и заговорил.
   – Мои храбрецы упустили из виду специфику алсианской психологии. Анархисты не походили на людей, которые способны действовать сообща. Бомбы в наших домах заложили явно фанатики-одиночки, это всего лишь индивидуальный акт, а не спланированное военное действие. Конечно, мы должны ответить, но вначале необходимо тщательно продумать этот ответ. Нужно принять во внимание далекие перспективы, которые легко просматриваются позже, но на месте их может различить только весьма проницательный человек. Месть алсианам за их омерзительные теракты сейчас только вызовет одобрение южных государств; большинство жителей северных городов также расценят наши действия как справедливое возмездие. Но любая крупная военная акция на побережье Персидского моря обязательно вызовет страх у соседей. Они посчитают, что станут следующими объектами применения сенарской силы. Возможно – упомяну об этом, чтобы предотвратить гнев, который возникает при размышлении над данным вопросом, – возможно, именно такая судьба предназначена нашей великой нации: стать воплощением воли Господа на земле.
   Если мы атакуем Алс и вовлечем таким образом в боевые действия Конвенто и Смита, тогда следует просто сразу же объявить войну всем персидским государствам, а не только алсианским ренегатам. Если таковому суждено случиться, то пусть так оно и будет, аминь. Но и приготовиться к мировой войне тоже надо. Мы должны послать достаточно сильную армию, которая смогла бы иметь дело сразу с тремя нациями, а не с одной. С другой стороны, если нам удастся достичь своих целей – возмездия анархистам, – не вовлекая в происходящее Конвенто или Смита, то количество войск северного полушария автоматически уменьшится втрое; естественно, любые атаки на их территории будет в три раза легче провести.
   Исходя из данной позиции, легко понять, что настоящее решение повлечет за собой грандиозные последствия в будущем. Поспешность здесь неуместна.
   Мы обсуждали планы действий все утро, потом прервались на ленч, а после еды начали составлять на компьютере модель ведения боевых действий. Я вкратце расскажу обо всех построенных схемах.
   Первый вариант состоял в следующем: атаковать Алс с воздуха и затем отступить – так, чтобы остальные персидские нации не успели начать опасаться вторжения на свою территорию, а поняли, что Сенар всего лишь отомстил за себя. Такой ход уменьшит опасность агрессии со стороны северных государств, и мы отделаемся малой кровью. Но, с другой стороны, акция сейчас же повлечет за собой новые теракты со стороны алсиан, да и граждан соседних стран, которые под шумок попытаются отобрать у Сенара славу и власть.
   Второй план предполагал полномасштабное вторжение: используя тактику шквального огня, посеять панику среди террористов, а затем занять город с помощью большого количества солдат. Преимущество этого варианта состояло в том, что мы могли бы раз и навсегда покончить с анархистами и, следовательно, предупредить их дальнейшие акты против наших мирных граждан. Может, мы на самом деле сумеем перевоспитать этих людей, приучить их к порядку и дисциплине, показать им, как чтить Бога.
   Но такая агрессивная акция определенно привлечет внимание Конвенто и Смита, которые начнут защищать собственные государства от возможного нападения. Некоторые молодые офицеры всерьез не опасались подобного развития событий. По их мнению, война и так была неизбежной, так почему бы не разделаться с неприятной задачей быстрее, не откладывая решения на потом? Мы действительно будем вынуждены вести войну далеко от дома, но так как преимущество в воздухе остается на нашей стороне, то проблема снабжения войск не встанет.
   Офицеры спорили, склоняясь то к одному, то к другому решению, но в конце концов оставили последнее слово за мной. Неизбежная обязанность главнокомандующего.
   Мой ответ на сложный вопрос можно назвать изящным, если хотите. Историки обвиняли меня в том, что я чисто из ревности к столь замечательно стройным планам остановился на компромиссе, ослабил противоречия между альтернативными решениями и, сблизив их, в итоге ничего не добился. На самом деле мое руководящее мнение придало акции совершенную законченность, хотя, надо признать, вызвало и некоторую неэффективность первоначальных действий. Задачу мне значительно облегчил Жан-Пьер, присутствовавший на совещании, твердой поддержкой решения. Его вера своего президента никогда не колебалась.
   Вот что я, собственно, предложил: мы атакуем Алс с воздуха разрушаем важнейшие объекты, главные здания и сеем панику среди населения. Одновременно направляем в остальные персидские государства послов – невооруженных, естественно – которые постараются отвлечь внимание потенциального противника интенсивным ведением переговоров. Они используют все свое красноречие, чтобы убедить тамошние власти в том, что атака является обыкновенным актом возмездия, а присутствие группы (сравнительно небольшой) вооруженных солдат на территории страны необходимо для поддержания порядка и оказания гуманитарной помощи.
   Таким образом, мы разом убиваем двух зайцев: Алс сломлен, на его земле постоянно находится отряд сенарцев, которые удерживают анархистов в узде, а Конвенто и Смит не видят никакой угрозы своей независимости и спокойствию в государстве. Если все пойдет по плану, то мы устраним опасного противника в лице алсиан и одновременно создадим базу для дальнейших военных операций, не тревожа соседние державы.
   Оставшуюся часть дня – не буду перегружать свое повествование утомительными деталями обсуждения – мы занимались статистикой, разработкой тактических тонкостей операции, выясняли необходимое число солдат, которое потребуется для атаки. Нелегкое это дело – организовать масштабную операцию, собрать из тысячи компонентов целостную картину – ведь каждый солдат и есть компонент военной машины – и достичь желаемого результата. Нам на все про все потребовалось три дня.
   Этим же вечером я произнес еще одну речь для телевидения – возможно, вы читали ее в школьных учебниках. Я бы очень хотел уверить вас (наверное, во всяком человеке найдется капля гордыни), что каждое слово речи – мое собственное но, по правде говоря, я написал ее очень быстро с помощью двух-трех пособий. Хотя могу похвастаться, что обошелся без подсказок личного секретаря.
   Аромат рабочей комнаты – отполированного солью черного деревянного стола, который пролетел все расстояние от Земли вместе с нами, запах собравшихся в закрытом помещении людей – останется со мной до самой смерти. Однако из всего выступления нельзя выбросить ни одного слова, все лаконично и к месту. А иначе зачем бы его стали включать в программу обучения детей? Главная особенность состояла в том – надеюсь, вы меня извините за углубление в вопросы ораторского искусства, – что каждое слово, которое вылетало из моих уст, выражало действие, объединение всех атомов государства в едином волевом акте.
   «Нанеси Сенару удар, – говорил я, – и сломаешь руку, потому что его грудь подобна камню – это решительность и вера в божественный промысел. Наши враги посеяли семена раздора и смерти, но урожай пожнем не мы одни».
   После того как речь записали на видео и предоставили для использования в эфире всем телекомпаниям за стандартную плату – Жан-Пьер даже предложил мне увеличить сумму до расценок на произведения искусства, до того мощный эффект производило мое выступление, – я отправился бродить по городу.
   Новости выходили только вечером, когда утихал Дьявольский Шепот. Люди, сейчас находившиеся на улице, пытавшиеся выстроить заново поломанные жизни, к началу ветра спрячутся под крыши домов, и у экранов телевизоров устроится большая часть жителей города. Более того, за речью последуют сообщения об удачном налете на Алс, о возмездии.
   Моя вечерняя прогулка отчасти позволила вблизи оценить нанесенный городу ущерб, а также предоставила народу возможность увидеть своего президента. После взрывов распространились слухи о моем ранении и даже смерти. Слух, по словам многих военных историков, – это опасная зараза, вирус, который разрушает здоровое тело политики. Телевизионные передачи, опровержения известий о моей смерти могут быть восприняты как чистейшей воды дезинформация, мое реальное присутствие в городе – совсем другое дело. Это лекарство для народа.
   Именно по вышеобозначенной причине позже я разработал против слухов, мой персональный проект, принятый сенатом только по необходимости подчиниться прямому приказу президента: остальные политики проявили непозволительную мягкость, не признав мудрости моего решения. Но вы – вы молодое поколение, воспитывались во времена, когда закон запрещает распространение злобных и лживых слухов, которые приносят вред государственному устройству Сенара.
   Вы знаете насколько лучше стала жить наша нация со дня введения закона.
   Но я забегаю вперед. В тот день я выбрал открытую машину покрытую сетью совершенно прозрачного велениевого волокна в качестве защиты от внешнего воздействия – нас не так давно атаковали, и о безопасности забывать не стоило, – и поехал к главной улице. Той самой, которую не так давно переименовали, назвав в мою честь.
   Был поздний вечер, и толпы людей высыпали на улицу после периода отдыха во время полуденного солнца. Поздравления! В моих глазах сверкали слезы при мысли о том, насколько крепок дух сенарцев. Настоящая сталь, которая не поддается ржавчине!…
   Когда я добрался до центральной площади, народ уже знал о моем прибытии, огромная человеческая масса собралась, чтобы поприветствовать меня, поздороваться со мной. Защитная пленка не позволяла произнести речь, поэтому я только махал рукой жителям города. Почетная охрана сдерживала толпу – это все избыток энтузиазма, а не то, что иногда подразумевают наши враги. Понимаете, просто избыток энтузиазма. Мне лучше знать, я стоял там.
   Потом я посетил концертный зал, бараки, центр правосудия. Охрана расчистила место, позволив мне выйти из машины и походить по обломкам здания вместе с военными строителями и спасателями. Над кучей искореженного бетона возвышался огромный кран, несколько саперов программировали промышленную фабрику на выпуск техники, которая должна была вывозить битый камень и преобразовывать его в пригодные к использованию глыбы. Меня настолько переполняли эмоции, что я, не сдержавшись, обнял какого-то младшего лейтенанта: тот момент запечатлела камера, и затем его показали в новостях. Я довольно крупный мужчина, поэтому почти скрыл от оператора маленького офицера.
   Честно говоря, суматоха сильно утомляла, вычерпывала все силы, поэтому меня вскоре отвезли во вторую резиденцию; официальная могла подвергнуться нападению, оставаться там стало небезопасно, и я переехал в секретное убежище.
   Позже вражеские газеты утверждали, будто семья, которая там обитала, была выселена силой под страхом тюремного заключения. Но в этом образчике контрпропаганды нет и крупицы правды. Люди только обрадовались, что могут услужить президенту. Естественно, а как же иначе. Постарайтесь представить настроение, захватившее целую нацию. Молоденькие мальчики приходили записываться в армию, желая послужить своей стране, несмотря на свои юные лета. Женщины организовывали добровольные группы поддержки, которые занимались рассылкой посланий от девушек одиноким солдатам. Проводилось огромное количество митингов и собраний в поддержку предстоящей кампании. Люди жертвовали деньги – совершенно бескорыстно, заметьте, – в военную казну, чтобы расходы на войну не повлияли на благосостояние служащих и офицеров.
   Конечно, я чуть-чуть забежал вперед в своем рассказе: в тот вечер мы еще только собирались объявить о начале военных действий. Но нация уже находилась в полной боевой готовности. Когда выпуск новостей с известием о зверских терактах со стороны алсиан распространился по всему городу – перед показом на большом экране его пришлось даже подвергнуть цензуре, чтобы не слишком взволновать впечатлительный народ, – люди встретили решение совета офицеров с радостью. Когда, например, Рода Титус пробралась домой – после заключения и пыток в алсианском лагере (и это аккредитованный дипломат!), долгих ожиданий удобного случая для побега, – мы приняли во внимание ее муки и твердо решили отомстить за несчастную женщину, и наши действия в корне отличались от истерических порывов некоторых менее дисциплинированных наций.
   От глубокого сна меня пробудили личные помощники незадолго до Дьявольского Шепота, я прошел в комнату, наскоро оснащенную необходимой аппаратурой, чтобы лично увидеть семь кораблей с нашими доблестными воинами, которые взяли старт и приступили к выполнению опасного, но почетного задания.
 

ПЕТЯ

   Несколько дней я пробыл в одиночестве, все дальше удаляясь на северо-восток.
   Примерно на протяжении двухсот километров от Южного моря дорога постепенно поднимается вверх: верхушка каждой дюны на несколько сантиметров выше, чем у ее предшественницы. Я ехал и ехал, как будто пытаясь от чего-то убежать, и на третий день почувствовал непонятные уколы в душе, предвещавшие ощущение пустоты.
   Я вставал, ел, спал, управлял машиной, и каждое действие наполнялось пустотой, как и все остальное. Из меня как будто выдолбили мою сущность. Парадоксальное явление: с одной стороны, состояние – мимолетное, так как любой мыслительный процесс сразу же портит внутреннюю пустоту, которую я ощущал, с другой стороны – устойчивое, потому что это один из самых надежных способов убежать от себя.
   Мне трудно выразить свою мысль словами, вдвойне трудно это сделать на иностранном языке, но, наверное, я постигал те ощущения, которые испытывает душа, покидающая тело с шорохом, подобно мертвым листьям, с всплеском, как капли в маленьком водопаде. Когда она оставляет земную суету и обретает статичный покой духовного мира, слова теряют прежний смысл. В этих изменениях чувствовалось что-то мистическое.
   Бесконечное путешествие по эдемской пустоте. Медленно въезжать на дюну, слыша, как слегка скрипят колеса; возможно, уже в сумерках, когда фары – постоянно включенные – образуют кружочки света на темно-сером соляном берегу впереди. И потом, с поразительным ощущением, какое должен испытывать распускающийся цветок, – достижение вершины. Весь окружающий пейзаж, освещенный бело-золотым, низко плавающим солнцем, внезапно открывается глазу.
   Иногда соляной песок взрывается где-то далеко впереди или удаляющийся Шепот весит над горизонтом, как полоска полупрозрачной ткани. Прекрасно. Великолепно. Я все еще вижу эту красоту тут, в воображении. Память нельзя унаследовать, передать потомкам, ее не размножишь на фабрике.
   Следующее, что приходит на ум, когда я пытаюсь составить более или менее связное повествование, – это остановка, закрепление на земле в преддверии вечернего Шепота. Не могу сказать, сколько раз за все путешествие мне пришлось прятаться от ветра. Сама суть соляной пустыни вошла в мои чувства и завладела ими. Дикая природа внутри человека слилась с дикой природой планеты. Может быть, именно этот баланс, духовно-осмотический нейтралитет, стал причиной неустойчивого чувства внутренней свободы. Я представлял свой мозг белым, как соль, каждую извилину на его поверхности – как дюну из соляного песка, которую ветры выгладили до совершенного изгиба форм. Белый мир пустоты и сухости. Свобода от мыслей от паразитов сомнения, ненависти, боли, которые поражают даже самые светлые умы.
   Итак, я остановил машину, не ощущая ни пространства, ни времени. Я не знал, где нахожусь, то есть лучше сказать – не осознавал, потому что, несмотря на почти бессознательное состояние, я все же повернул в сторону дома. Не могло ведь это получиться случайно?
   Я забрался в машину и приготовил еду. Не могу сказать, что это была за пища, как я ее получил или насколько она показалась мне вкусной, даже заметил ли я вообще, что ем. Наверное, я пил водку; контрольные записи автомата совершенно ясно свидетельствуют о том, что к этому напитку не раз прикладывались на протяжении всего путешествия. Может быть, я сидел без единой мысли, уставившись в пустоту, может, доставал блокнот и читал или работал. Не знаю.
   Но первые звуки бомбардировки я помню совершенно точно. Бухающие, раздирающие слух звуки детонации вдалеке. Один за другим, один за другим, снова и снова. Я помню, как вначале подумал, что это всего лишь биение пульса в моей собственной груди. Потом сосредоточился и прислушался. Без всякого сомнения, такие звуки производит только тяжелая артиллерия. Этот подвывающий гул, оставленный после раскатов грома, наплывающий грохот молний. Я сидел, на самом деле загипнотизированный звуком. Казалось, будто гигантская дверь хлопала через равные промежутки времени далеко-далеко, в аду.
   Потом какая-то постыдная часть меня прорвалась наружу через корку льда, заражая все тело адреналином. Да, вне всякого сомнения, этот грохот, ужасающие глухие удары взволновали меня, наполнили возбуждением. Предчувствие войны обрадовало все мое существо. Скорее всего именно оно. Некоторая часть меня зажглась, воспламенилась в ожидания войны. Должно быть, именно так. Бог войны. Я выкарабкался из машины побежал на верхушку дюны, у подножия которой закрепил автомобиль.
   Горизонт на западе светился красным светом, но не от рассыпавшихся в разные стороны лучей настоящего заката. Это был четко очерченный эллипс рыжеватого цвета, с небольшим оттенком зеленого, который добавлял хлор, выделявшийся из соли. Огонь над горизонтом. Снаружи, чувствуя холод на коже, с радостной дрожью слыша, как звук взрывов становится громче и отдается где-то внутри тела, я стоял и смотрел на светопреставление около получаса. По крайней мере до тех пор, пока не перестала дрожать от взрывов земля, и остался только хорошо заметный, ярко выкрашенный в красное клочок неба. Я вернулся обратно в автомобиль и залез в кабину. В первый раз за все путешествие затребовал у компьютера свое местоположение, поскольку желал знать, куда же накидали столько бомб и снарядов. Я, кажется, догадывался, что это может быть Алс, но наверняка ничего не знал.
   Однако компьютер не дал ответа на запрос. Я проверил остальные программы: они работали, тогда запросил диагностическую проверку местоположения, и механизм бесстрастно сообщил о том, что все спутники молчат. Это уже было что-то. Я подумал, что при атаке на Алс первым делом противник обезвредит наши два спутника. Но тогда получалось нечто большее, чем обыкновенный рейд, – это уже война.
   Даже без знания точного местоположения можно было не сомневаться в том, где я. Я ехал то на север, то на северо-восток уже много недель, солнце вставало справа и сзади от меня. Другого поселения, кроме Алса, в той стороне не существовало. Если только неизвестный враг не вздумал просто так бомбардировать пустыню целый час, то атаку производили на восточном берегу Арадиса.
   Я завел машину и развернулся, направившись в сторону догоравшего кусочка неба на горизонте. Если вы настаиваете на полном освещении событий, то я бы сказал, что самым большим разочарованием стало осознание ложности ощущения духовной чистоты в пустыне. Во время путешествия я занимался всего лишь тем, что выжидал время, пока война позовет меня. Это хуже всего, поэтому воспоминания о том периоде приобретают неприятный оттенок. Как будто моя жизнь до начала убийств была и не жизнью вовсе – так, ожиданием. А это означает, что убийство и есть моя жизнь.
 

БАРЛЕЙ

   Сущность военного искусства состоит – позвольте мне раскрыть секрет мастерства – в овладении высотой. Вы можете найти этому подтверждение в истоках военного дела. В самых примитивных обществах воины пытались возвыситься над противником, взбираясь на лошадь [информация под индексом а%х '48000лошадь' не найдена, попробуйте продолжить поиск в другой базе данных, например, «классическая историография»].
   Странная привязанность к верховой езде на моей старой планете, я уверен, связана с добавочным ростом, который дает верховое животное. Начиная с глубокой древности воины концентрировались на возвышении собственной персоны: занимали гористые местности, строили замки, а потом и еще большие по размерам крепости, воздухоплавательные аппараты, реактивные самолеты, космические корабли и так далее – до современного вооружения. Если вы контролируете пространство над вашим врагом, значит, вы контролируете самого врага.
   Соответственно, у меня не возникало ни капли сомнения о том, как вести войну с Алсом. Когда мы совершили первый рейд на их территорию, солдатам удалось провести операцию столь успешно только потому, что мы контролировали воздух. Когда Шепот сделал невозможным любое наблюдение с земли, один из наших спутников – его в обстановке секретности оснастили орудиями, благополучно скрыв от других кораблей при транспортировке способность механизма наносить вред неприятелю (иногда нужно держать что-то в тайне даже от друзей) – сошел со своей орбиты и вывел из строя оба алсианских спутника.