Тем не менее Киан все-таки пришел, хотя она до последней минуты не была в этом уверена. Но не удостоил ее даже словом. Ни единым.
   Он убивает, защищая ее, подумала Мойра, но при этом не разговаривает с ней.
   Поэтому нужно выбросить его из головы – точно так же, как он выбросил ее.
   Больше всего ей хотелось, чтобы этот вечер поскорее закончился. Она мечтала вытянуться в своей постели, заснуть. Содрать с себя тяжелый бархат и свободной ускользнуть – всего на одну ночь – в объятия тьмы.
   Но ей приходилось демонстрировать, что она полна сил, весела и у нее отменный аппетит, хотя есть ей совершенно не хотелось. Она старалась участвовать в разговорах, хотя от усталости у нее слипались глаза.
   Мойра выпила слишком много вина, и ей ко всему прочему стало жарко. А до спасительной постели нужно было терпеть еще несколько часов.
   Разумеется, ей все равно приходилось улыбаться и пить каждый раз, когда рыцари подходили к ней, чтобы поднять бокал за ее здоровье. Гости сменяли друг друга с такой быстротой, что у нее закружилась голова.
   Наконец, испытывая огромное облегчение, Мойра объявила о начале танцев.
   Обычай требовал, чтобы королева танцевала в первом туре, и Мойра обнаружила, что от движения и музыки ей стало легче.
   Разумеется, Киан не танцевал. Просто сидел за столом. Словно король, страдающий несварением желудка, подумала она, глупо злясь оттого, что хотела танцевать именно с ним. Чувствовать его руки, смотреть в его глаза.
   Он сидел, окидывая взглядом толпу гостей и медленно потягивая вино. Мойра покружилась с Ларкиным, поклонилась дяде, ударила в ладоши с Хойтом.
   А когда снова посмотрела в сторону стола, Киан исчез.
 
   Ему не хватало свежего воздуха – более того, ему не хватало ночи. Темное время суток оставалось его стихией. То, что скрывалось под маской человека, будет всегда жаждать ночи, стремиться к ней.
   Киан поднялся наверх и вышел наружу, где царила густая тьма, а музыка из зала доносилась лишь слабым серебристым эхом. Луна была затянута облаками, огоньки звезд казались размытыми. К утру должен начаться дождь – Киан буквально чувствовал его запах.
   Двор внизу освещался факелами, на стенах и у ворот была расставлена стража.
   Он услышал, как один из часовых откашлялся и сплюнул, потом от внезапного порыва ветра захлопали флаги на башне. При желании Киан мог бы услышать, как копошится мышь в своем гнезде, устроенном в щели между камнями, или бумажный шорох крыльев летучей мыши, кружившей в небе.
   Киан мог слышать то, что не слышали другие.
   Он чувствовал запахи людей – соль на коже, густой аромат крови, струящейся по жилам. Жажда никогда не покидала его – потребность охотиться, убивать, пить кровь.
   Вкус горячей, свежей крови во рту и в горле. Ее жизненная сила, которой не хватало в свиной крови из пластиковых пакетов. Горячая – он хорошо помнил первый вкус крови, – всегда горячая. Согревавшая то, что было холодным и мертвым, и на мгновение вдыхавшая жизнь – или ее тень – в этот холод и тлен.
   Так приятно иногда об этом вспоминать. Приятно вспоминать то, чему он противопоставил собственную волю. Но главное – помнить, что именно крови жаждут те, против кого он сражается.
   Людям не понять его. Даже Блэр, которая знает о вампирах больше других.
   И все-таки они будут сражаться, будут умирать. А на их место придут другие и тоже будут сражаться и умирать. Конечно, некоторые побегут – без трусов не обходится ни одна битва. Другие же онемеют от страха и замрут на месте, ожидая смерти, словно кролики в лучах фар.
   Но большинство не покинет поля боя, не спрячется, не окаменеет от ужаса. Долгие годы наблюдая за жизнью и смертью людей, Киан понял: когда отступать некуда, они бьются, словно демоны.
   Если люди победят, появится огромное количество песен и легенд. Через много-много лет старики будут сидеть у камина и рассказывать внукам и правнукам о славных деньках, демонстрируя боевые шрамы.
   А кто-то будет просыпаться в холодном поту, вновь и вновь переживая во сне ужас войны.
   А что ждет его, если он останется в живых? Дни славы или ночные кошмары? Ни то, ни другое, потому что в нем слишком мало человеческого, и он не станет тратить время на то, что ушло навсегда.
   А если верх возьмет Лилит – ну что ж, настоящую смерть можно отнести к ощущениям, которые он еще не испытывал. И это может быть интересно.
   Острый слух Киана уловил звук шагов на каменных ступенях. Шаги Мойры – ее походку он знал так же хорошо, как и запах.
   Киан хотел было скрыться в тени, но потом отругал себя за трусость. Она всего лишь женщина, всего лишь человек. И никем иным для него быть не может.
   Когда Мойра вышла наружу, он услышал вздох, словно новоиспеченная королева сбросила с себя огромный груз. Подойдя к парапету, девушка откинула голову назад и закрыла глаза. Она вдыхала ночной воздух полной грудью.
   Лицо девушки раскраснелось, но под глазами залегли тени усталости.
   Из ее длинных волос служанки заплели несколько тонких косичек, украшенных золотистыми нитями, которые поблескивали в струящемся каштановом водопаде.
   Киан заметил то мгновение, когда она почувствовала, что рядом кто-то есть. Плечи ее вдруг напряглись, рука скользнула в складки платья.
   – Если у тебя там дротик, – сказал Киан, – то ты даже не успеешь направить его на меня.
   Плечи Мойры остались напряженными, но рука опустилась, и девушка повернулась к нему.
   – Я тебя не видела. Хотела подышать свежим воздухом. Внутри так жарко, а я слишком много выпила.
   – Скорее мало съела. Я оставлю тебя, наслаждайся.
   – Не уходи. Всего минутка, и этот чертов воздух будет целиком и полностью твоим – я скоро вернусь обратно.
   Киан внимательно посмотрел на ее лицо, заглянул ей в глаза и понял, что маленькая королева действительно на грани обморока.
   – А ты поднялся сюда для философских размышлений? Никак не могу понять, что лучше для серьезных мыслей: открытое место вроде этого или замкнутое пространство? Наверное, у тебя много мыслей – судя по тому, сколько всего ты повидал.
   Мойра покачнулась, и Киан схватил ее за руку. И тут же отпустил. Она рассмеялась.
   – Ты так стараешься не дотрагиваться до меня, – заметила она. – За исключением тех случаев, когда спасаешь меня от смерти или от раны. Или случайно сталкиваешься со мной во время занятий. Мне это кажется интересным. В тебе много интересного, да?
   – Нет.
   – За исключением одного раза, – продолжала она, не обращая внимания на его ответ, и шагнула ближе. – Тогда ты прикоснулся ко мне как мужчина. Руками и губами. Я долго размышляла над этим.
   Киан хотел было отступить, но, осознав, что Мойра может расценить это как трусость, разозлился.
   – Нужно было преподать тебе урок.
   – Я ученый, и мне нравится учиться. Преподай мне еще один.
   – Это глупо. Вино затуманило твой мозг. – Киана раздражал собственный тон, напряженный и высокомерный. – Возвращайся, и пусть служанки уложат тебя в постель.
   – Затуманило. Завтра я буду жалеть, но это будет завтра, правда? Боже, какой сегодня был день! – Она медленно повернулась, и ее юбка скользнула по камням. – Неужели только сегодня утром я шла к камню? Просто невероятно. У меня такое чувство, что я весь день таскаю с собой этот меч, да еще вместе с камнем. Теперь я их откладываю – до завтра. Откладываю. Я и вправду пьяна, и что с того?
   Мойра еще ближе подошла к Киану, но гордость не позволила ему отступить.
   – Я надеялась, что ты сегодня потанцуешь со мной. Надеялась и представляла, что я буду чувствовать, когда ты прикоснешься ко мне – не в бою, не из вежливости и не по ошибке.
   – У меня неподходящее настроение для танцев.
   – О, тебе так трудно угодить. – Она так внимательно разглядывает его лицо, подумал Киан, словно это страница книги. – Мне тоже. Я разозлилась, когда ты поцеловал меня. И немного испугалась. А теперь не злюсь и не боюсь. Мы поменялись местами.
   – Теперь это было бы не только глупо, но и смешно.
   – Тогда докажи. – Мойра подошла вплотную к Киану и подняла к нему лицо. – Преподай мне еще один урок.
   Вряд ли его ждет проклятие. Он уже давно проклят. В его порывистых движениях не было ни нежности, ни ласки. Киан резко дернул Мойру к себе, так что ее ноги едва не оторвались от каменного пола, и быстро поцеловал ее.
   Ее теплые губы пахли вином. Киан почувствовал безрассудство Мойры, которого он никак не ожидал от нее. И понял, что совершает ошибку.
   Мойра ждала его. Пальцы перебирали его волосы, губы жадно приоткрылись. Она не прильнула к нему, уступая, и не дрожала под его напором. Она жаждала большего.
   Желание когтями раздирало его плоть – еще один демон, посланный ему на погибель.
   Мойра удивлялась, почему воздух между ними не задымился и они оба не запылали, словно факелы. Огонь бурлил в крови, проникая до самых костей.
   Как же она жила, не зная этого чувства?
   Жар не погас, остался внутри, даже когда Киан отпустил ее и отстранился.
   – Ты почувствовал? – Ее шепот был полон удивления. – Ты почувствовал?
   Вкус ее губ не покидал Киана, и он всем своим существом желал ее. Поэтому он ничего не ответил – вообще не произнес ни слова. Просто ускользнул в темноту и исчез, прежде чем она успела вздохнуть.

5

   Мойра проснулась рано, бодрая и полная сил. Весь предыдущий день она чувствовала на себе такой груз, словно ноги ее были скованы кандалами. Теперь цепь порвалась. И даже дождь, лившийся с мрачного серого неба, и отсутствие малейшего намека на появление солнца не могли испортить ее настроения. Внутри у Мойры снова зажегся свет.
   Королева надела ирландский костюм, как она его называла, – джинсы и фуфайку. Время парадных церемоний и пышных украшений прошло, а чувства подождут, пока у нее не появится время подумать о них.
   Хоть она и королева, но это не значит, что ей можно бездельничать, решила Мойра, заплетая волосы в толстую косу.
   Она будет воином.
   Зашнуровав сапоги, она пристегнула к поясу меч. Женщину, которая смотрела на нее из зеркала, Мойра узнавала и одобряла. У этой женщины есть цель, власть и знания.
   Повернувшись, она обвела внимательным взглядом комнату. Королевская спальня. Некогда комната матери – а теперь ее самой. Широкая кровать обтянута темно-синим бархатом, а постель украшена белоснежными кружевами – мать любила красивые вещи. На толстых колонках кровати из полированного дуба вырезан орнамент – символы Гилла. Пейзажи на стенах тоже изображали Гилл: его поля, холмы и леса.
   На прикроватном столике стоял небольшой портрет в серебряной рамке. Каждую ночь отец Мойры смотрел на ее мать; теперь он будет смотреть на дочь.
   Мойра бросила взгляд на дверь, ведущую на балкон. Занавеси там по-прежнему были плотно задернуты, и она решила оставить все, как есть. По крайней мере, пока. У нее не хватает духу открыть эту дверь и ступить на каменный пол балкона, где убили ее мать.
   Лучше вспоминать счастливые часы, проведенные с матерью в этой комнате.
   Выйдя из спальни, Мойра направилась к комнате Гленны и Хойта и постучала в дверь. Ожидая ответа, она вдруг вспомнила, что еще очень рано. Она уже собиралась уйти, надеясь, что ее стук не услышали, когда дверь открылась.
   Хойт натягивал халат. Волосы у него были всклокоченными, глаза сонными.
   – Прошу прощения, – пробормотала Мойра. – Я не думала…
   – Что-то случилось? Беда?
   – Нет, нет, ничего. Просто я не подумала, что еще рано. Ложись.
   – Кто там? – За спиной Хойта появилась Гленна. – Мойра? Что произошло?
   – Нет, извините, ничего. Простите мне мою бестактность. Я рано встала и не подумала, что остальные могут еще спать, особенно после ночного пира.
   – Все в порядке. – Гленна прижала ладонь к руке Хойта, заставив его посторониться. – Ты что-то хотела?
   – Просто поговорить. А если точнее, то собиралась попросить тебя позавтракать со мной в гостиной матери… то есть моей. Мне нужно с тобой кое-что обсудить.
   – Дай мне десять минут.
   – Ты успеешь? Я могу подождать.
   – Десять минут, – повторила Гленна.
   – Спасибо. Я распоряжусь насчет еды.
   – Она выглядит… словно готова к бою, – заметил Хойт, когда Гленна подошла к кувшину с водой и тазу.
   – Или к чему-то еще. – Гленна опустила пальцы в воду и сосредоточилась. Без душа она, конечно, обойдется, но мыться в холодной воде – это уж слишком.
   Она быстро привела себя в порядок, насколько позволяли здешние условия, а Хойт тем временем разжег камин. Не удержавшись, Гленна нанесла легкий макияж.
   – Может, она просто хочет обсудить расписание сегодняшних занятий. – Гленна надела сережки, напомнив себе, что их нужно снять во время тренировки. – Помнишь, она предложила награду – один из наших крестов – женщине, которая сумеет сегодня одержать над ней верх.
   – Приз – это очень разумно, только я думаю, что кресту можно найти лучшее применение.
   – Крестов было девять, – напомнила Гленна, одеваясь. – Пять для нас, один для Кинга – всего шесть. Два мы отдали матери Ларкина и его беременной сестре. Остается девятый. Может быть, он предназначен именно для этого.
   – Посмотрим, что принесет нам день. – Хойт улыбнулся, наблюдая, как она натягивает через голову серый свитер. – Как это может быть, агра, что каждое утро ты становишься все красивее?
   – Твои глаза испортила любовь. – Гленна прильнула к нему и с сожалением посмотрела на кровать. – Какое дождливое утро. Так приятно было бы еще часок поваляться в постели – рядом с тобой. – Она подставила губы для поцелуя. – Но меня ждет завтрак с королевой.
   Мойра по старой привычке сидела с книгой у камина. При виде Гленны она подняла голову и смущенно улыбнулась.
   – Мне так стыдно, что я в столь ранний час подняла тебя с постели и оторвала от мужа.
   – Привилегия королевы.
   Рассмеявшись, Мойра указала на стул.
   – Еду скоро принесут. Когда-нибудь – если привезенные и посаженные мной семена взойдут – по утрам можно будет пить апельсиновый сок. Мне его не хватает.
   – А я готова убить за чашку кофе, – призналась Гленна. – Хотя в каком-то смысле уже убиваю. Ради кофе, яблочного пирога, цифрового видеорекордера и всего остального, что так ценят люди в моем времении. – Она села и внимательно посмотрела на Мойру. – Хорошо выглядишь. – Таков был ее вердикт. – Отдохнула и, как выразился Хойт, готова к бою.
   – Да. Вчера меня переполняли мысли и чувства, и это очень тяжело. Меч и корона по праву принадлежали матери, а мне достались только потому, что она умерла.
   – А у тебя нет времени на скорбь.
   – Нет. Но я знаю: она хотела бы, чтобы я трудилась на благо Гилла, на благо всех людей, а не отгораживалась от мира, предаваясь скорби. Я так боялась. Не знала, буду ли подходящей королевой для такого времени.
   Она с удовлетворением посмотрела на свои джинсы и сапоги.
   – Но я точно знаю, какой королевой я попытаюсь стать. Сильной, даже неистовой. Теперь нет времени сидеть на троне и рассуждать. Политика, протокол – все это подождет, правда? Хотя церемония и праздник были нужны. Но теперь пришло время для пота и грязи.
   Принесли еду, и Мойра встала. Потом обратилась к юноше – все еще немного сонному – и служанке, сопровождавшей его.
   Говорит легко и непринужденно, отметила Гленна, называет обоих по имени. Юноша, расставлявший подносы и тарелки, был явно удивлен нарядом королевы, но Мойра не обращала на это внимания и, поблагодарив, отпустила – с указанием не беспокоить ее и гостью.
   Когда они уселись за стол, Гленна обратила внимание, что Мойра, несколько дней с трудом заставлявшая себя проглотить хотя бы кусочек, сейчас ест с аппетитом, которому мог бы позавидовать даже Ларкин.
   – Сегодня я буду упражняться до седьмого пота, – начала Мойра. – И думаю, что это хорошо. Строгая дисциплина нам не помешает. Я намерена тренироваться, но командовать по-прежнему будете вы с Блэр. Нужно, чтобы все видели: я занимаюсь наравне со всеми. Что на мне тоже грязь и синяки.
   – Похоже, тебе не терпится начать.
   – Бог свидетель. – Мойра положила себе омлет; она научила поваров готовить это блюдо так, как любит Гленна. Взбитые яйца с кусочками ветчины и луком. – Помнишь, какой я была, когда мы с Ларкиным впервые прошли через Пляску Богов и попали в Ирландию? Я могла попасть стрелой в мишень девять раз из десяти, но любой из вас мог без труда опрокинуть меня на землю.
   – Но ты всегда поднималась.
   – Да, я всегда поднималась. Но теперь со мной не так легко справиться. И это все тоже должны увидеть.
   – Ты показала себя воином, когда сражалась с вампиром и убила его.
   – Да. А теперь я покажу себя солдатом, который не боится синяков и шишек. Но я позвала тебя не только для этого.
   – Догадываюсь. – Гленна налила им обоим еще чаю. – Выкладывай.
   – Я никогда не исследовала свои способности к магии. Они у меня не бог весть какие, как ты сама видела. Небольшой дар врачевания и сила, которую могут раскрыть и использовать другие, более сильные. Как делали вы с Хойтом. Я изучала сновидения и читала книги, посвященные их толкованию. И разумеется, книги по магии. Но мне казалось, что мои способности годятся лишь на то, чтобы немного облегчить боль. Или во время охоты определить, в какую сторону побежал олень. Всякие мелочи.
   – А теперь?
   – Теперь, – кивнула Мойра, – я думаю, что появилась цель и потребность развить эти способности. Мне нужно открыть все, что во мне заложено. И чем больше я узнаю о себе, тем лучше смогу использовать свои способности. Когда я прикоснулась к мечу, сжала ладонью его рукоять, то поняла, что он мой, что он всегда был моим. И еще мне передалась сила – словно в меня подул сильный ветер. Нет, сквозь меня. Ты понимаешь?
   – Еще как.
   Мойра снова кивнула, не отрываясь от еды.
   – Я не обращала внимания на магию, потому что не испытывала к ней особого интереса. Мне хотелось читать и учиться, охотиться вместе с Ларкиным, скакать верхом.
   – Заниматься тем, что нравится молодым женщинам, – перебила ее Гленна. – Почему ты не должна была делать то, что хочется? Ты ведь не знала, что предстоит пережить.
   – Нет, конечно. Но мне кажется, могла бы знать, загляни я поглубже.
   – Ты все равно не спасла бы мать, Мойра, – тихо произнесла Гленна.
   Мойра подняла взгляд от тарелки; глаза ее были ясными.
   – Ты словно читаешь мои мысли.
   – Потому что на твоем месте я думала бы точно так же. Ты не могла спасти ее. Более того…
   – Так было предначертано судьбой, – закончила Мойра. – Я тоже прихожу к такому выводу. Но если бы я разобралась в себе, в своих способностях, то могла бы понять – что-то назревает. Даже если бы это ничего не изменило. Как и Блэр, я видела во сне поле битвы. Но в отличие от нее не придала своим снам никакого значения. Отвернулась от них. Но это дело прошлое. Я не… погоди. – Она искала подходящие слова. – Я не казню себя? Так?
   – Да, правильно.
   – Я не казню себя. Просто стараюсь измениться. И поэтому прошу уделить мне время и помочь развить то, что во мне есть, так же, как вы помогли мне совершенствоваться в боевых искусствах.
   – Хорошо. С удовольствием.
   – Я тебе благодарна.
   – Рановато благодарить. Это будет тяжелая работа. Магия – искусство и в то же время ремесло. И дар. Хотя сравнение с физической тренировкой недалеко от истины. Способности к магии тоже что-то вроде мускулов. – Гленна постучала пальцами по бицепсу. – Нужно тренировать, наращивать их. Мы практикуем магию, подобно медицине. И это нужно делать постоянно.
   – Любое оружие, которое я беру с собой на битву, – еще один удар по врагу. – Вскинув брови, Мойра согнула руку. – Поэтому я буду тренировать эти мускулы и сделаю их настолько сильными, насколько смогу. Я хочу уничтожить Лилит, Гленна. Не просто победить, а уничтожить. По многим причинам. Мои родители, Кинг. И Киан, – прибавила она после некоторого колебания. – Наверное, ему не понравится, что я думаю о нем как о жертве, да?
   – Киан не считает себя жертвой.
   – Отказывается. Именно поэтому он преуспевает – по-своему. Он пребывает… не могу сказать, что в мире, потому что это слово ему не подходит, правда? Но Киан примирился с судьбой. И мне кажется, в каком-то смысле даже доволен ей.
   – Думаю, ты понимаешь его, насколько это вообще возможно.
   Мойра в нерешительности передвигала остатки еды на тарелке.
   – Он опять меня поцеловал.
   – О… – только и смогла произнести Гленна. – О-о.
   – Я сама его заставила сделать это.
   – Не хотелось бы преуменьшать твое очарование или силу, но не думаю, что кто-то может заставить Киана сделать то, чего он не хочет.
   – Может, он и хотел, но не решался, пока я не вынудила его. Выпила лишнего.
   – Гм.
   – Нельзя сказать, что я была пьяна, – с нервным смешком сказала Мойра. – Нет. Просто вино раскрепостило меня и добавило решительности. Мне хотелось свежего воздуха и тишины, и я поднялась на стену замка. А там был Киан.
   Мойра вновь вспомнила, как все произошло.
   – Он мог пойти куда угодно – и я тоже. Но этого не произошло, и мы оказались в одном месте в одно время. Ночью, – тихо сказала она. – Музыка и свет почти не достигали нас.
   – Романтично.
   – Наверное.
   – В воздухе уже запахло дождем, который должен был начаться до рассвета, а в небе ярко светился белый серп луны. Мне так хотелось разгадать его тайну.
   – Он вызывает любопытство у любого человека. Это естественно, – заметила Гленна. Они обе знали, о чем она умолчала. Киан не был человеком.
   – Он был, как всегда, напряжен и сдержан, и это раздражало. И должна признаться, воспринималось как вызов. В то же время… Иногда в его присутствии со мной что-то происходит. Это нечто вроде знания или магии. Идет откуда-то изнутри.
   Она прижала руку к животу, потом к сердцу.
   – Просто… поднимается из самых глубин. Я никогда не испытывала таких сильных чувств к мужчине. Небольшое волнение, трепет – понимаешь? Приятно, интересно. А тут что-то жаркое и мощное. В нем есть нечто притягательное. Он такой…
   – Сексуальный, – закончила за нее Гленна. – Потрясающе сексуальный.
   – Мне хотелось знать, будет ли это похоже на тот раз, на тот единственный раз, когда мы оба разозлились, и он набросился на меня. Я попросила его повторить и не приняла бы отказ.
   Мойра склонила голову набок, словно удивляясь сама себе.
   – Знаешь, мне кажется, я заставила его нервничать. Видеть, как он взволнован, но старается не выдать себя, – это возбуждает не хуже вина.
   – Да уж. – Вздохнув, Гленна взяла чашку чая. – Точно.
   – А когда он поцеловал меня, я почувствовала все то же, что и в прошлый раз, только гораздо сильнее. Потому что ждала этого. И Киан был ошеломлен не меньше меня. Я уверена.
   – Что тебе от него нужно, Мойра?
   – Не знаю. Может быть, просто почувствовать тот жар, ту силу. То наслаждение. Это плохо?
   – Не знаю… – В голосе Гленны сквозило беспокойство. – Он никогда не сможет дать тебе что-то большее. И ты должна это понимать. Киан не останется здесь, а если и останется, у вас все равно нет будущего. Ты ступаешь на опасную дорожку.
   – Опасность подстерегает нас ежедневно, вплоть до Самайна. Я понимаю, что ты желаешь мне добра, и твои слова резонны, но мои разум и сердце жаждут чувства. И мне нужно утолить эту жажду, прежде чем я решу, как жить дальше. И я точно знаю, что не хочу идти в бой, отказавшись от этого только из страха перед тем, что может произойти – или не произойти.
   Гленна вздохнула.
   – Возможно, мои слова и резонны, но я сомневаюсь, что на твоем месте сама бы послушалась своего совета.
   Мойра взяла Гленну за руку.
   – Как приятно поговорить с женщиной. Поделиться тем, что у тебя на сердце.
 
   В другой части Гилла, в доме, укрытом от тусклого, рассеянного света, вели беседу две другие женщины.
   Для них это был конец дня, а не начало, и они неспешно делили друг с другом «тихую» трапезу.
   «Тихую» – потому что человек, чью кровь они пили, не мог протестовать или сопротивляться.
   – Ты права. – Лора откинулась назад и изящным жестом промокнула губы льняной салфеткой. Человек был прикован цепями к столу между двумя женщинами: Лилит хотела заставить Лору сесть за стол, а не лежать в постели и пить кровь из чашки. – Встать и поесть как следует – вот что мне было нужно.
   – Вот видишь. – Лилит улыбнулась.
   Лицо Лоры по-прежнему покрывали ужасные ожоги. Святая вода, которую плеснула на нее эта проклятая охотница на вампиров, причинила ей невероятные страдания и оставила страшные следы. Но Лора выздоравливала, и свежая пища должна была способствовать восстановлению ее сил.
   – Тебе нужно еще поесть.
   – Поем. Ты так добра ко мне, Лилит. А я подвела тебя.
   – Нет. План был хорош, и он почти сработал. И ты заплатила высокую цену. Мне жутко даже подумать, какую боль ты испытывала.
   – Я бы умерла без тебя.
   Любовницы и подруги, соперницы и враги, они на протяжении четырех веков были друг для друга всем. Но раны Лоры и тот факт, что она едва не погибла, сблизили их еще больше.
   – Пока тебя не ранили, я не понимала, как сильно тебя люблю, как ты мне нужна. А теперь, милая, поешь еще немного.
   Лора послушалась. Взяв безвольно свисавшую руку мужчины, она вонзила зубы в запястье.
   До ожога она была хорошенькой молодой блондинкой, с несколько высокомерным выражением лица. Теперь ее лицо стало багрово-красным, испещренным незажившими ранами. Но из ее синих глаз уже исчез болезненный блеск, а голос вновь стал звучным и сильным.