Страница:
Господи, почему ты не дал мне умереть? За что мне такое? Я не буду открывать глаза, не буду… Может, они решат, что убили меня, и уйдут?
Но не тут-то было. К ее плечу прикоснулась чья-то рука… Габриелла вздрогнула от страха и отвращения и…
И услышала знакомый голос:
— Габби. Габби, ты в порядке? Наклонившись над ней и тревожно вглядываясь в ее лицо, стояли Сэм Доуэлл и Хэнк.
— Сэм, Хэнк… — с трудом прошептала она, — как… что… где… — Лицо ее перекосилось от омерзения. — Где эти двое? Тут были двое мужчин… Они… они…
— Шшш… не продолжай, я все знаю, — успокаивающе произнес Сэм. — Они у меня в машине, в наручниках и в полной отключке. Тебе больше ничто не грозит.
— Но… — Габриелла слегка тряхнула гудящей головой, прислушалась к шуму в ней, снова тряхнула. — Я ничего не помню. Они бросили меня на кровать и хотели… хотели… — С ее губ слетел сдавленный всхлип, но она справилась с собой. — Я боролась, и мне удалось укусить одного, а потом… Нет, больше ничего не помню.
— Тебе повезло, Габби, что он вернулся вовремя. — Сэм кивнул на Хэнка. — Он и позвонил мне. Я, когда приехал, нашел их обоих в том же состоянии, что и тебя, — без сознания. Хэнк так их отделал… — Он покрутил головой, дивясь, с какой легкостью тот разделался с двумя мерзавцами. — Только что не убил. Ладно, сейчас я «скорую» вызову, отвезем тебя в больницу…
— Не надо, — поспешно остановила его Габриелла, не отрывая глаз от своего спасителя. — Не надо. А то отец с ума сойдет.
— Я уже подымался к нему, сказал, что все в порядке. Как ты себя чувствуешь? Давай все же съездим в город. Тебе нужно…
Ей пришлось-таки посмотреть на шерифа.
— Сэм, прошу, успокойся. Я в порядке. Сейчас немного полежу и встану. А завтра загляну в больницу и сделаю рентген. Ты лучше следи, чтобы эти не сбежали.
Доуэлл усмехнулся.
— Куда уж им сбежать. Они еще, думаю, с полчаса не очнутся. Ну ладно, раз не хочешь сейчас в больницу, не надо. Но завтра обязательно загляни. Ты, Хэнк, присмотришь за ней? В случае чего, звони мне, ладно?
— Конечно, — твердо ответил тот. — Пока я здесь, с ней ничего не случится. Точно.
Шериф внимательно посмотрел на молодого парня, перевел взгляд на Габриеллу, что-то как будто понял и согласно кивнул.
— Будь здорова, Габби. Счастливо оставаться, Хэнк.
Мужчины обменялись рукопожатием, и.Сэм наконец-то удалился, тихо, но плотно закрыв за собой дверь.
9
10
Но не тут-то было. К ее плечу прикоснулась чья-то рука… Габриелла вздрогнула от страха и отвращения и…
И услышала знакомый голос:
— Габби. Габби, ты в порядке? Наклонившись над ней и тревожно вглядываясь в ее лицо, стояли Сэм Доуэлл и Хэнк.
— Сэм, Хэнк… — с трудом прошептала она, — как… что… где… — Лицо ее перекосилось от омерзения. — Где эти двое? Тут были двое мужчин… Они… они…
— Шшш… не продолжай, я все знаю, — успокаивающе произнес Сэм. — Они у меня в машине, в наручниках и в полной отключке. Тебе больше ничто не грозит.
— Но… — Габриелла слегка тряхнула гудящей головой, прислушалась к шуму в ней, снова тряхнула. — Я ничего не помню. Они бросили меня на кровать и хотели… хотели… — С ее губ слетел сдавленный всхлип, но она справилась с собой. — Я боролась, и мне удалось укусить одного, а потом… Нет, больше ничего не помню.
— Тебе повезло, Габби, что он вернулся вовремя. — Сэм кивнул на Хэнка. — Он и позвонил мне. Я, когда приехал, нашел их обоих в том же состоянии, что и тебя, — без сознания. Хэнк так их отделал… — Он покрутил головой, дивясь, с какой легкостью тот разделался с двумя мерзавцами. — Только что не убил. Ладно, сейчас я «скорую» вызову, отвезем тебя в больницу…
— Не надо, — поспешно остановила его Габриелла, не отрывая глаз от своего спасителя. — Не надо. А то отец с ума сойдет.
— Я уже подымался к нему, сказал, что все в порядке. Как ты себя чувствуешь? Давай все же съездим в город. Тебе нужно…
Ей пришлось-таки посмотреть на шерифа.
— Сэм, прошу, успокойся. Я в порядке. Сейчас немного полежу и встану. А завтра загляну в больницу и сделаю рентген. Ты лучше следи, чтобы эти не сбежали.
Доуэлл усмехнулся.
— Куда уж им сбежать. Они еще, думаю, с полчаса не очнутся. Ну ладно, раз не хочешь сейчас в больницу, не надо. Но завтра обязательно загляни. Ты, Хэнк, присмотришь за ней? В случае чего, звони мне, ладно?
— Конечно, — твердо ответил тот. — Пока я здесь, с ней ничего не случится. Точно.
Шериф внимательно посмотрел на молодого парня, перевел взгляд на Габриеллу, что-то как будто понял и согласно кивнул.
— Будь здорова, Габби. Счастливо оставаться, Хэнк.
Мужчины обменялись рукопожатием, и.Сэм наконец-то удалился, тихо, но плотно закрыв за собой дверь.
9
Они смотрели друг на друга так, словно встретились после многолетней разлуки. Габби заговорила первой.
— Спасибо тебе, Хэнк. Но как… — Голос ее прервался. Пережитое взяло верх.
Хэнк подошел, сел на край кровати, прижал ее к себе. Молча коснулся губами растрепанных волос. Покачал, успокаивая и утешая.
— Я чуть не убил их, Габби, — очень тихо сказал он. — Не понимаю, как это у меня получилось… Я в жизни своей не дрался. Железо качал, это да, но драться как-то не случалось. А тут… Я вернулся, машинально отметил, что, кроме твоей машины, еще одна стоит. Когда услышал шум… — Он вздохнул, вспоминая те минуты. — Когда услышал шум, то сразу подумал, нет, даже не подумал, а почувствовал, что что-то неладно. А уж когда ты закричала… — Хэнк замолчал, борясь с переполняющими его эмоциями. — Тогда я доподлинно понял, что ты для меня значишь, Габби. Я… у меня в голове помутилось… Никогда не думал, что со мной такое может произойти. Я хотел убить их. По-настоящему хотел. И мог. Их спасло только то, что они еще ничего не успели с тобой сделать…
Габриелла подняла голову и отыскала губами его губы.
— О, Хэнк, — шепнула она и приникла к нему, предлагая единственную награду, которую могла предложить.
Они целовались долго — сначала легко и нежно, потом все жарче и пламеннее. Их прервало смущенное покашливание.
— Папа! — воскликнула Габриелла, высвобождаясь из объятий Хэнка, вскочила и пошатнулась.
Молодой человек поймал ее, поддержал, помог подойти к старику, тоже нетвердо держащемуся на ногах.
— Папа, ну зачем же ты спустился? Посмотри, ты еле стоишь. Иди, сядь скорее. — Габби потянула его к кровати.
Уф… — Рауль тяжело опустился на край и вытянул отвыкшие за три года лежания в постели от физической нагрузки ноги. — Слава богу, ты цела, девочка моя. Этот Сэм так перепугал меня своим рассказом. Что произошло, малышка? И… — он перевел взгляд на Хэнка, — кто этот юноша?
— Ох, пап, я так перепугалась, — обняв его, призналась Габриелла. — Приехали какие-то двое на «кадиллаке», сказали, что хотят номер снять, а когда я дала ключ, один схватил меня за руку, зажал рот и потащил сюда. А второй шел впереди, он дверь открыл… Мне удалось укусить одного, а второй меня ударил. Потом… потом я пришла в себя и тут были Сэм Доуэлл и Хэнк. — Она взяла его за руку и сказала отцу: — Это Хэнк Сандерс, папа. Я рассказывала тебе о нем… Ну, у него еще машина сломалась. Реджи ею занимается. Хэнк вернулся и услышал, как я закричала. Он и спас меня.
Старик приподнялся, протянул молодому человеку руку.
— Благодарю вас, мистер Сандерс, от всей души благодарю. И приглашаю отужинать сегодня с нами, если не возражаете.
Хэнк пожал протянутую руку и с признательностью ответил:
— Спасибо, сэр, почту за честь.
Слова его потонули в громком возгласе Габриеллы:
— О боже! Баранина! Мой соус!
— Не волнуйся, — успокоил ее отец. — Я выключил огонь. Запах божественный… Габби, малышка, как ты себя чувствуешь? Не обманывай старика отца, скажи честно.
— Правда же, папа, я в полном порядке. Немного голова побаливает, но именно немного. Давай, я помогу тебе подняться наверх. Хэнк, ты приходи через полчасика, хорошо? Я как раз стол накрою.
Ужин превзошел все ожидания. Баранина таяла во ртах, обожженных жгучим, фантастически ароматным соусом, вино смягчало, остужало и ублажало, беседа текла легко и непринужденно. Опасения Габриеллы, что отец, как и положено мексиканским папашам, заставшим незамужнюю дочь в объятиях мужчины, будет пытать Хэнка, задавая неловкие вопросы, не сбылись.
Напротив, Рауль поглядывал на него с одобрением, а на нее… Она затруднялась сказать, с каким чувством смотрел на нее отец, но почему-то ей все время казалось, что он словно хочет попросить у нее прощения.
В конце вечера Рауль вдруг попросил:
— Спой нам что-нибудь, девочка моя. Она великолепно поет, — пояснил он, повернувшись к Хэнку.
— О да, — с нескрываемым энтузиазмом согласился тот. — Я слышал Габриеллу позавчера, она… она изумительна. Истинный талант.
— Позавчера? А, в «Трех подковах», наверное. Джек очень любезен, что позволяет ей иногда воспользоваться своим инструментом. Знаете, мистер Сандерс…
— Хэнк. Называйте меня, пожалуйста, Хэнком, мистер Маскадо.
Старик кивнул в знак согласия и продолжил:
— Знаешь, Хэнк, я когда-то брал ей учительницу. Появилась у нас в Хоупе одна леди из Бостона. Бог знает, как она тут оказалась и почему — дама была неразговорчивая, — но прожила почти два года. Габби ходила к ней заниматься. И та тоже говорила, что у нее талант… Но с дальнейшей учебой не сложилось, так только, от случая к случаю. Фортепиано мне было не потянуть, но я купил Габби гитару, и она самостоятельно ее освоила, а вскоре и петь начала. И знаешь, что я тебе скажу, Хэнк? Красивее инструмента, чем человеческий голос, я не представляю себе. Никакое пианино, никакая скрипка, на мой лично взгляд, в сравнение с ним не идут. Они — творение рук человеческих, а голос — он от Бога…
Габриелла, вернувшаяся с гитарой, прервала его хвалебную речь и запела. Ее сегодняшний репертуар отличался от того, что Хэнк слышал раньше. Сейчас она пела не о несчастной любви, разлуке и смерти, а старинные мексиканские песни и баллады, любимые ее отцом, — о родине, о страданиях, о свободе…
— Спасибо, малышка, — утирая влажные глаза, с чувством произнес старик. — Уж потешила ты мою душу. Когда я был пацаном, у нас в деревне так пели. Я ведь в Мексике родился, — пояснил он, повернувшись к Хэнку. — Сюда, в Штаты, мы с матерью перебрались, когда мне почти тринадцать исполнилось…
— Полно, отец, — остановила его Габриелла. — Ты про Мексику можешь до утра проговорить, но уже поздно. Нам всем надо отдохнуть.
К ее крайнему удивлению, он не заспорил, а сразу же согласился.
— Да-да, конечно. Хэнк, рад был познакомиться с тобой. Если еще задержишься у нас, загляни ко мне как-нибудь, поговорим, если не скучно.
— Непременно. — Хэнк поднялся, пожал протянутую ему руку. — Спасибо вам, мистер Маскадо, за приглашение. Габриелла, ужин был изумительный, а пение еще лучше.
Он вежливо склонил голову в знак признания, распрощался и спустился вниз, пылко надеясь, что она поняла его красноречивый взгляд.
И не ошибся.
Прошло, правда, около часа, и он уже начал было терять надежду, когда раздался легкий стук, дверь отворилась… и он задохнулся.
Окутанная почти прозрачным облаком нежнейшего персикового кружева Габриелла тихо, на цыпочках приблизилась, словно подплыла, к кровати, остановилась в ногах и посмотрела на него таким взглядом, что все его тело мгновенно отозвалось на него. Медленно-медленно она высунула кончик языка и все так же медленно провела им по верхней губе. Хэнк потянулся к ней, но она остановила его движением руки и тихим «не спеши».
Потянула за ленту и едва уловимым движением плеча скинула одеяние. Под ним оказалось еще одно — длинная, до самого пола, полупрозрачная ночная сорочка, так маняще драпирующая ее тело, что эффект был более возбуждающим, чем от наготы.
Габриелла подняла руку, провела ею по шее, позволила пальцам сбежать ниже и, не отрывая глаз от восхищенного, задыхающегося от вожделения любовника, погладила грудь и начала играть с затвердевшим соском, дразня, соблазняя, искушая, приглашая…
Это переполнило чашу его терпения. Со стоном Хэнк упал к ее ногам, обхватил одной рукой тонкую талию, а второй начал ласкать стройные бедра, одновременно покрывая быстрыми, опаляющими поцелуями ее живот.
Она выгнулась навстречу, отпустила сосок и кончиками пальцев начала приподнимать край сорочки, обнажая длинную ногу.
Его руки последовали за ее, а губы за руками. Они трогали, ласкали, целовали и упивались ее даром — этим роскошным, полным неутоленного, внушенного им и только им желания телом.
— Габби, Габби, Габби… — Он шептал ее имя как молитву, как заклинание, держался за него, как за спасительную нить, что выведет его из темного запутанного лабиринта жизни на светлый путь к единственному настоящему счастью.
Она опустилась на ковер рядом с ним и тоже стала покрывать поцелуями его тело, и тоже шептала имя — его имя!
Он обезумел, услышав этот тихий полувздох-полустон «Хэнк, о, Хэнк». Для него он прозвучал признанием в любви, стал символом его победы. Хэнк, а не Арти! Она пришла к нему, именно к нему, потому что любит его, а не просто хочет. Он завоевал ее!
Они любили друг друга то яростно, страстно и исступленно, то медленно, невыносимо нежно, почти печально. Они длили это упоение так долго, как только могли, и поднимались на вершину страсти, и, утомленные, спускались вниз и засыпали, но вскоре снова пробуждались и опять тянулись друг к другу.
И даже когда их неистовая жажда была утолена, они не пожелали расстаться, уступив усталости и сну, а долго лежали и разговаривали.
Габриелла, счастливая и блаженствующая, рассказала ему о себе, обо всей своей жизни, не скрыв ничего — ни подробностей злосчастной страсти к Арти Дилану, ни того, как и почему она завершилась.
— Вот так и закончилась моя помолвка, — вздохнула она.
Хэнк прижал ее к себе, уткнулся носом в пышные, рассыпанные по подушке волосы, вдохнул их запах и шепнул ей на ухо:
— Я никогда тебя не брошу. Никогда,
Габби тихо засмеялась, потом чмокнула его в нос и сказала:
— Никогда — это очень-очень долго. Хорошо, если еще хотя бы три дня. Ты уедешь, я останусь…
Он внезапно приподнялся на локте и непонимающе взглянул на нее.
— Уеду? Куда я уеду?
— Как это куда? Разве ты не помнишь, куда едешь? В Калифорнию, кажется…
И ведь верно, он забыл. Напрочь, совершенно, словно начал жизнь заново, с чистого листа, откинув все, что было до вчерашней ночи…
— Да, не помню… Я помню теперь только тебя. Габби, любовь моя… Я хочу быть с тобой всегда, вечно… только с тобой… с тобой… с тобой… — уже засыпая, продолжал повторять Хэнк.
А она еще лежала рядом и любовалась его красивым лицом, гладила широкие плечи, трепала светлые шелковистые волосы и мечтала, чтобы то, что он бормотал, погружаясь в сон, сбылось.
Наутро, когда Габриелла, едва успевшая подняться к себе до пробуждения отца, снова спустилась вниз, Хэнка уже не было. Наверное, к Дугу отправился, подумала она, вернулась на второй этаж и занялась привычными делами. Но сегодня они не вызывали у нее ни скуки, ни раздражения. Душа ее была настолько переполнена ликованием и счастьем, что остальным чувствам не оставалось места.
Настолько, что, несмотря на прошлый печальный опыт, молодая женщина верила — или надеялась? — нет, верила, что на сей раз все будет иначе. Было в Хэнке нечто надежное, сильное, твердое, что заставляло безоговорочно доверять ему. Уж он-то не обманет, не променяет ее на карьеру, на положение, на дочь кого-то влиятельного и могущественного.
Он сам так сказал! Сам!
Сияя от радости, которую не в силах была скрыть, Габби вошла в спальню к отцу и обнаружила, что тот, против своего обыкновения, сидит не в постели, а в кресле.
— Как ты себя чувствуешь, малышка? — тут же с беспокойством спросил он. — Как спала?
И хотя старик не имел в виду ничего дурного и меньше всего хотел смутить ее, она немедленно залилась пунцовой краской и отвернулась к окну.
— В общем-то неплохо, — кое-как справившись с замешательством, ответила она.
— Как твоя голова? — продолжал Рауль, не замечая ее состояния. — Не болит?
Габби поняла, что ее ночные похождения или неизвестны, или безразличны отцу, что его тревожат исключительно последствия вчерашнего ужасного происшествия.
— Н-нет, пожалуй, нет. Только поташнивает немного, — неуверенно проговорила Габби, прислушавшись к своим ощущениям.
— Поташнивает? Сильно?
— Да нет, чуть-чуть,
Рауль покачал головой.
— Надо тебе, детка, к врачу все же обратиться. Симптомы неприятные. Не стоит пренебрегать здоровьем, родная моя.
— Ладно-ладно. Когда соберусь в город, в контору, тогда и в больницу заеду. Доволен? — неохотно пообещала Габриелла, всю жизнь не терпевшая врачей.
— А Сэм еще не звонил?
— Сэм? Зачем ему звонить?
— Ну как же, по поводу тех двоих… Сэм же арестовал их, завел дело. Теперь следствие будет. Он по идее должен снять с тебя показания…
Дочь не дала ему докончить фразу, испуганно охнув.
— Господи, как это я не подумала? Это невозможно! Абсолютно невозможно! Ты понимаешь, меня начнут допрашивать, куда-то таскать, выставлять напоказ мою личную жизнь! Разве ты никогда не слышал, как жертву изнасилования позорят на суде адвокаты подсудимых? Я не желаю, не желаю, не желаю! Я не буду давать никаких показаний! Не буду, и точка!
Старик опешил от ее реакции. Ему и в голову не приходило, что его дочь, проработавшая несколько лет в системе правосудия, будет так яростно протестовать против того, чтобы виновные понесли заслуженное наказание.
— Ну-ну, успокойся. Успокойся, тебя нельзя волноваться. Слышишь меня? Нельзя. Твое дело сейчас — забота о здоровье, и больше ни о чем. Поняла? И учти, Габби, девочка моя единственная, я всегда на твоей стороне. Что бы ни произошло. Всегда.
Она утихла, тронутая до глубины души его словами. Слава богу, отец наконец-то вынырнул из своего состояния тяжелейшей депрессии и обратил внимание на ее существование и дела. Вспомнил о том, что она — его дочь.
— Спасибо, па, я понимаю. — Габриелла подошла, присела рядом с ним, поцеловала в щеку. — Извини, что так раскипятилась. Давай-ка лучше вставай, скоро завтрак будет готов.
— Уже встаю. А твой спаситель Хэнк с нами будет завтракать?
Она снова вспыхнула, но смогла ответить довольно спокойно, хотя сердце заколотилось от одного только упоминания его имени:
— Нет, он, похоже, уже уехал. По крайней мере, машины его нет. Ну, то есть не его, а твоей.
— Он долго у нас пробудет?
— Не знаю. Пока его собственная машина не вернется из ремонта.
— Ах да, как это я забыл? Она же у Реджи.
Ну, значит, долго. Ты уж ему тогда скидку сделай, за длительность пребывания.
Габриелла едва не свалилась с подлокотника кресла, на котором сидела, обняв отца за плечи. Впервые ей довелось услышать, чтобы он предложил сделать кому-то скидку. Дружба — дружбой, дело — делом, всегда говорил старик Маскадо, даже когда еще не был стариком. Видно, он по-настоящему признателен Хэнку за то, что тот сделал для нее, Габриеллы.
— Ладно, — усмехнулась она и снова чмокнула не привычно заросшую, а гладкую, выбритую щеку отца. — Уговорил. Только вот, думаю, Реджи обиделся бы на такой твой отзыв о нем. Мне всегда казалось, что он тебе нравится.
— Ха! Еще как нравится. Отличный парень, этот Реджи. И мастер, каких поискать. Но уж очень необязательный… — Он помотал головой. — Помнится, лет шесть-семь назад я отдал ему нашу газонокосилку. Так потом полтора месяца косил вручную, представляешь? И продолжал бы, если бы сам не съездил в соседний город и не привез ту деталь, что вышла из строя.
— Ты придумываешь, папа! — расхохоталась Габби.
— Истинная правда. Клянусь Девой Марией и всеми святыми, сам ездил. Хочешь, чек найду, если не веришь?
— Да брось, верю. — Она помолчала, потом вздохнула и добавила: — Похоже, я оказала Хэнку дурную услугу.
— Если он действительно торопится, то безусловно. Хотя…
— Что?
Старик Маскадо хитро взглянул на дочь.
— Что-то вчера вечером мне не показалось, что он так уж спешит покинуть наш гостеприимный мотель. А тебе как?
— Не понимаю, на что ты намекаешь, — отрезала Габриелла.
— Чего ж тут не понять? Взять хотя бы то, с какой скоростью он действовал. Я еще в себя прийти не успел и разобраться, что творится, что мне делать, а он уже и Сэма вызвал, и потом, позже…
— Что — позже? О чем это ты? — вскинулась Габриелла.
— Да о том, какими глазами он на тебя смотрел, когда ты пела. Девочка моя родная, ты бы только видела!
— Ну ладно, не сочиняй. Он «такими глазами» на мясо смотрел, а не на меня. А ты все перепутал. — Она любовно погладила его седые волосы и решительно поднялась. — Ах ты, выдумщик мой. Лучше скажи, что будешь на завтрак.
— Что-нибудь легкое, мне все равно.
— Ой-ой-ой, с чего это ты вдруг стал таким воздержанным в еде? — Габриелла погрозила отцу пальцем. — Теперь я понимаю, откуда у тебя такие фривольные мысли. По себе других меряешь?
Теперь уж пришла очередь вспыхнуть Раулю.
— Не стыдно тебе над стариком смеяться? Где твоя дочерняя почтительность?
Они бы препирались еще долго, подшучивая и поддразнивая друг друга, но Габриелла вдруг охнула и присела на ближайший стул.
— Что? Что с тобой?
Она помахала рукой перед лицом.
— Ничего. Вдруг голова закружилась… Пустяки, сейчас пройдет.
— Слушай, так нельзя, — всполошился отец. — Давай я все же врача вызову. Мало ли что…
— Нет, не надо. Не привлекай ко мне лишнего внимания, ладно? Сейчас я тебя накормлю и сама подъеду к кому-нибудь. Может, к доку Бергману…
— К Бергману? Да ему уже за восемьдесят… — заспорил было Рауль, но Габби тут же пресекла его возражения:
— Да, и за все эти годы он ни разу не был источником сплетен. Я не желаю, чтобы меня обсуждали на всех углах. Довольно и того, что от Сэма разойдется. Прямо хоть беги теперь куда-нибудь, пока толки не затихнут. А когда это случится, одному Господу известно, — тяжело вздохнула Габриелла.
Ей ясно представилась картина райского блаженства. Она и Хэнк, вдвоем, вдали от всех, не опасаясь чужих нескромных взглядов, не думая о необходимости сдерживать рвущиеся из груди крики и стоны наслаждения, предаются любви…
На этом их разговор и окончился. Габби отправилась в кухню, а старик Рауль озабоченно поглядел ей вслед, тяжело поднялся с кресла и, с трудом передвигая ноги, пошел бриться. Второй день подряд…
Что-то, скорее всего неспокойная совесть, подсказывало ему, что пора серьезно взяться за себя. Слишком долго он пребывал в своем горе, не обращая внимания на последнего оставшегося у него родного человека — дочь. Не годится молодой женщине, пожертвовавшей ради него личной жизнью, и дальше прозябать в этой глуши.
— Спасибо тебе, Хэнк. Но как… — Голос ее прервался. Пережитое взяло верх.
Хэнк подошел, сел на край кровати, прижал ее к себе. Молча коснулся губами растрепанных волос. Покачал, успокаивая и утешая.
— Я чуть не убил их, Габби, — очень тихо сказал он. — Не понимаю, как это у меня получилось… Я в жизни своей не дрался. Железо качал, это да, но драться как-то не случалось. А тут… Я вернулся, машинально отметил, что, кроме твоей машины, еще одна стоит. Когда услышал шум… — Он вздохнул, вспоминая те минуты. — Когда услышал шум, то сразу подумал, нет, даже не подумал, а почувствовал, что что-то неладно. А уж когда ты закричала… — Хэнк замолчал, борясь с переполняющими его эмоциями. — Тогда я доподлинно понял, что ты для меня значишь, Габби. Я… у меня в голове помутилось… Никогда не думал, что со мной такое может произойти. Я хотел убить их. По-настоящему хотел. И мог. Их спасло только то, что они еще ничего не успели с тобой сделать…
Габриелла подняла голову и отыскала губами его губы.
— О, Хэнк, — шепнула она и приникла к нему, предлагая единственную награду, которую могла предложить.
Они целовались долго — сначала легко и нежно, потом все жарче и пламеннее. Их прервало смущенное покашливание.
— Папа! — воскликнула Габриелла, высвобождаясь из объятий Хэнка, вскочила и пошатнулась.
Молодой человек поймал ее, поддержал, помог подойти к старику, тоже нетвердо держащемуся на ногах.
— Папа, ну зачем же ты спустился? Посмотри, ты еле стоишь. Иди, сядь скорее. — Габби потянула его к кровати.
Уф… — Рауль тяжело опустился на край и вытянул отвыкшие за три года лежания в постели от физической нагрузки ноги. — Слава богу, ты цела, девочка моя. Этот Сэм так перепугал меня своим рассказом. Что произошло, малышка? И… — он перевел взгляд на Хэнка, — кто этот юноша?
— Ох, пап, я так перепугалась, — обняв его, призналась Габриелла. — Приехали какие-то двое на «кадиллаке», сказали, что хотят номер снять, а когда я дала ключ, один схватил меня за руку, зажал рот и потащил сюда. А второй шел впереди, он дверь открыл… Мне удалось укусить одного, а второй меня ударил. Потом… потом я пришла в себя и тут были Сэм Доуэлл и Хэнк. — Она взяла его за руку и сказала отцу: — Это Хэнк Сандерс, папа. Я рассказывала тебе о нем… Ну, у него еще машина сломалась. Реджи ею занимается. Хэнк вернулся и услышал, как я закричала. Он и спас меня.
Старик приподнялся, протянул молодому человеку руку.
— Благодарю вас, мистер Сандерс, от всей души благодарю. И приглашаю отужинать сегодня с нами, если не возражаете.
Хэнк пожал протянутую руку и с признательностью ответил:
— Спасибо, сэр, почту за честь.
Слова его потонули в громком возгласе Габриеллы:
— О боже! Баранина! Мой соус!
— Не волнуйся, — успокоил ее отец. — Я выключил огонь. Запах божественный… Габби, малышка, как ты себя чувствуешь? Не обманывай старика отца, скажи честно.
— Правда же, папа, я в полном порядке. Немного голова побаливает, но именно немного. Давай, я помогу тебе подняться наверх. Хэнк, ты приходи через полчасика, хорошо? Я как раз стол накрою.
Ужин превзошел все ожидания. Баранина таяла во ртах, обожженных жгучим, фантастически ароматным соусом, вино смягчало, остужало и ублажало, беседа текла легко и непринужденно. Опасения Габриеллы, что отец, как и положено мексиканским папашам, заставшим незамужнюю дочь в объятиях мужчины, будет пытать Хэнка, задавая неловкие вопросы, не сбылись.
Напротив, Рауль поглядывал на него с одобрением, а на нее… Она затруднялась сказать, с каким чувством смотрел на нее отец, но почему-то ей все время казалось, что он словно хочет попросить у нее прощения.
В конце вечера Рауль вдруг попросил:
— Спой нам что-нибудь, девочка моя. Она великолепно поет, — пояснил он, повернувшись к Хэнку.
— О да, — с нескрываемым энтузиазмом согласился тот. — Я слышал Габриеллу позавчера, она… она изумительна. Истинный талант.
— Позавчера? А, в «Трех подковах», наверное. Джек очень любезен, что позволяет ей иногда воспользоваться своим инструментом. Знаете, мистер Сандерс…
— Хэнк. Называйте меня, пожалуйста, Хэнком, мистер Маскадо.
Старик кивнул в знак согласия и продолжил:
— Знаешь, Хэнк, я когда-то брал ей учительницу. Появилась у нас в Хоупе одна леди из Бостона. Бог знает, как она тут оказалась и почему — дама была неразговорчивая, — но прожила почти два года. Габби ходила к ней заниматься. И та тоже говорила, что у нее талант… Но с дальнейшей учебой не сложилось, так только, от случая к случаю. Фортепиано мне было не потянуть, но я купил Габби гитару, и она самостоятельно ее освоила, а вскоре и петь начала. И знаешь, что я тебе скажу, Хэнк? Красивее инструмента, чем человеческий голос, я не представляю себе. Никакое пианино, никакая скрипка, на мой лично взгляд, в сравнение с ним не идут. Они — творение рук человеческих, а голос — он от Бога…
Габриелла, вернувшаяся с гитарой, прервала его хвалебную речь и запела. Ее сегодняшний репертуар отличался от того, что Хэнк слышал раньше. Сейчас она пела не о несчастной любви, разлуке и смерти, а старинные мексиканские песни и баллады, любимые ее отцом, — о родине, о страданиях, о свободе…
— Спасибо, малышка, — утирая влажные глаза, с чувством произнес старик. — Уж потешила ты мою душу. Когда я был пацаном, у нас в деревне так пели. Я ведь в Мексике родился, — пояснил он, повернувшись к Хэнку. — Сюда, в Штаты, мы с матерью перебрались, когда мне почти тринадцать исполнилось…
— Полно, отец, — остановила его Габриелла. — Ты про Мексику можешь до утра проговорить, но уже поздно. Нам всем надо отдохнуть.
К ее крайнему удивлению, он не заспорил, а сразу же согласился.
— Да-да, конечно. Хэнк, рад был познакомиться с тобой. Если еще задержишься у нас, загляни ко мне как-нибудь, поговорим, если не скучно.
— Непременно. — Хэнк поднялся, пожал протянутую ему руку. — Спасибо вам, мистер Маскадо, за приглашение. Габриелла, ужин был изумительный, а пение еще лучше.
Он вежливо склонил голову в знак признания, распрощался и спустился вниз, пылко надеясь, что она поняла его красноречивый взгляд.
И не ошибся.
Прошло, правда, около часа, и он уже начал было терять надежду, когда раздался легкий стук, дверь отворилась… и он задохнулся.
Окутанная почти прозрачным облаком нежнейшего персикового кружева Габриелла тихо, на цыпочках приблизилась, словно подплыла, к кровати, остановилась в ногах и посмотрела на него таким взглядом, что все его тело мгновенно отозвалось на него. Медленно-медленно она высунула кончик языка и все так же медленно провела им по верхней губе. Хэнк потянулся к ней, но она остановила его движением руки и тихим «не спеши».
Потянула за ленту и едва уловимым движением плеча скинула одеяние. Под ним оказалось еще одно — длинная, до самого пола, полупрозрачная ночная сорочка, так маняще драпирующая ее тело, что эффект был более возбуждающим, чем от наготы.
Габриелла подняла руку, провела ею по шее, позволила пальцам сбежать ниже и, не отрывая глаз от восхищенного, задыхающегося от вожделения любовника, погладила грудь и начала играть с затвердевшим соском, дразня, соблазняя, искушая, приглашая…
Это переполнило чашу его терпения. Со стоном Хэнк упал к ее ногам, обхватил одной рукой тонкую талию, а второй начал ласкать стройные бедра, одновременно покрывая быстрыми, опаляющими поцелуями ее живот.
Она выгнулась навстречу, отпустила сосок и кончиками пальцев начала приподнимать край сорочки, обнажая длинную ногу.
Его руки последовали за ее, а губы за руками. Они трогали, ласкали, целовали и упивались ее даром — этим роскошным, полным неутоленного, внушенного им и только им желания телом.
— Габби, Габби, Габби… — Он шептал ее имя как молитву, как заклинание, держался за него, как за спасительную нить, что выведет его из темного запутанного лабиринта жизни на светлый путь к единственному настоящему счастью.
Она опустилась на ковер рядом с ним и тоже стала покрывать поцелуями его тело, и тоже шептала имя — его имя!
Он обезумел, услышав этот тихий полувздох-полустон «Хэнк, о, Хэнк». Для него он прозвучал признанием в любви, стал символом его победы. Хэнк, а не Арти! Она пришла к нему, именно к нему, потому что любит его, а не просто хочет. Он завоевал ее!
Они любили друг друга то яростно, страстно и исступленно, то медленно, невыносимо нежно, почти печально. Они длили это упоение так долго, как только могли, и поднимались на вершину страсти, и, утомленные, спускались вниз и засыпали, но вскоре снова пробуждались и опять тянулись друг к другу.
И даже когда их неистовая жажда была утолена, они не пожелали расстаться, уступив усталости и сну, а долго лежали и разговаривали.
Габриелла, счастливая и блаженствующая, рассказала ему о себе, обо всей своей жизни, не скрыв ничего — ни подробностей злосчастной страсти к Арти Дилану, ни того, как и почему она завершилась.
— Вот так и закончилась моя помолвка, — вздохнула она.
Хэнк прижал ее к себе, уткнулся носом в пышные, рассыпанные по подушке волосы, вдохнул их запах и шепнул ей на ухо:
— Я никогда тебя не брошу. Никогда,
Габби тихо засмеялась, потом чмокнула его в нос и сказала:
— Никогда — это очень-очень долго. Хорошо, если еще хотя бы три дня. Ты уедешь, я останусь…
Он внезапно приподнялся на локте и непонимающе взглянул на нее.
— Уеду? Куда я уеду?
— Как это куда? Разве ты не помнишь, куда едешь? В Калифорнию, кажется…
И ведь верно, он забыл. Напрочь, совершенно, словно начал жизнь заново, с чистого листа, откинув все, что было до вчерашней ночи…
— Да, не помню… Я помню теперь только тебя. Габби, любовь моя… Я хочу быть с тобой всегда, вечно… только с тобой… с тобой… с тобой… — уже засыпая, продолжал повторять Хэнк.
А она еще лежала рядом и любовалась его красивым лицом, гладила широкие плечи, трепала светлые шелковистые волосы и мечтала, чтобы то, что он бормотал, погружаясь в сон, сбылось.
Наутро, когда Габриелла, едва успевшая подняться к себе до пробуждения отца, снова спустилась вниз, Хэнка уже не было. Наверное, к Дугу отправился, подумала она, вернулась на второй этаж и занялась привычными делами. Но сегодня они не вызывали у нее ни скуки, ни раздражения. Душа ее была настолько переполнена ликованием и счастьем, что остальным чувствам не оставалось места.
Настолько, что, несмотря на прошлый печальный опыт, молодая женщина верила — или надеялась? — нет, верила, что на сей раз все будет иначе. Было в Хэнке нечто надежное, сильное, твердое, что заставляло безоговорочно доверять ему. Уж он-то не обманет, не променяет ее на карьеру, на положение, на дочь кого-то влиятельного и могущественного.
Он сам так сказал! Сам!
Сияя от радости, которую не в силах была скрыть, Габби вошла в спальню к отцу и обнаружила, что тот, против своего обыкновения, сидит не в постели, а в кресле.
— Как ты себя чувствуешь, малышка? — тут же с беспокойством спросил он. — Как спала?
И хотя старик не имел в виду ничего дурного и меньше всего хотел смутить ее, она немедленно залилась пунцовой краской и отвернулась к окну.
— В общем-то неплохо, — кое-как справившись с замешательством, ответила она.
— Как твоя голова? — продолжал Рауль, не замечая ее состояния. — Не болит?
Габби поняла, что ее ночные похождения или неизвестны, или безразличны отцу, что его тревожат исключительно последствия вчерашнего ужасного происшествия.
— Н-нет, пожалуй, нет. Только поташнивает немного, — неуверенно проговорила Габби, прислушавшись к своим ощущениям.
— Поташнивает? Сильно?
— Да нет, чуть-чуть,
Рауль покачал головой.
— Надо тебе, детка, к врачу все же обратиться. Симптомы неприятные. Не стоит пренебрегать здоровьем, родная моя.
— Ладно-ладно. Когда соберусь в город, в контору, тогда и в больницу заеду. Доволен? — неохотно пообещала Габриелла, всю жизнь не терпевшая врачей.
— А Сэм еще не звонил?
— Сэм? Зачем ему звонить?
— Ну как же, по поводу тех двоих… Сэм же арестовал их, завел дело. Теперь следствие будет. Он по идее должен снять с тебя показания…
Дочь не дала ему докончить фразу, испуганно охнув.
— Господи, как это я не подумала? Это невозможно! Абсолютно невозможно! Ты понимаешь, меня начнут допрашивать, куда-то таскать, выставлять напоказ мою личную жизнь! Разве ты никогда не слышал, как жертву изнасилования позорят на суде адвокаты подсудимых? Я не желаю, не желаю, не желаю! Я не буду давать никаких показаний! Не буду, и точка!
Старик опешил от ее реакции. Ему и в голову не приходило, что его дочь, проработавшая несколько лет в системе правосудия, будет так яростно протестовать против того, чтобы виновные понесли заслуженное наказание.
— Ну-ну, успокойся. Успокойся, тебя нельзя волноваться. Слышишь меня? Нельзя. Твое дело сейчас — забота о здоровье, и больше ни о чем. Поняла? И учти, Габби, девочка моя единственная, я всегда на твоей стороне. Что бы ни произошло. Всегда.
Она утихла, тронутая до глубины души его словами. Слава богу, отец наконец-то вынырнул из своего состояния тяжелейшей депрессии и обратил внимание на ее существование и дела. Вспомнил о том, что она — его дочь.
— Спасибо, па, я понимаю. — Габриелла подошла, присела рядом с ним, поцеловала в щеку. — Извини, что так раскипятилась. Давай-ка лучше вставай, скоро завтрак будет готов.
— Уже встаю. А твой спаситель Хэнк с нами будет завтракать?
Она снова вспыхнула, но смогла ответить довольно спокойно, хотя сердце заколотилось от одного только упоминания его имени:
— Нет, он, похоже, уже уехал. По крайней мере, машины его нет. Ну, то есть не его, а твоей.
— Он долго у нас пробудет?
— Не знаю. Пока его собственная машина не вернется из ремонта.
— Ах да, как это я забыл? Она же у Реджи.
Ну, значит, долго. Ты уж ему тогда скидку сделай, за длительность пребывания.
Габриелла едва не свалилась с подлокотника кресла, на котором сидела, обняв отца за плечи. Впервые ей довелось услышать, чтобы он предложил сделать кому-то скидку. Дружба — дружбой, дело — делом, всегда говорил старик Маскадо, даже когда еще не был стариком. Видно, он по-настоящему признателен Хэнку за то, что тот сделал для нее, Габриеллы.
— Ладно, — усмехнулась она и снова чмокнула не привычно заросшую, а гладкую, выбритую щеку отца. — Уговорил. Только вот, думаю, Реджи обиделся бы на такой твой отзыв о нем. Мне всегда казалось, что он тебе нравится.
— Ха! Еще как нравится. Отличный парень, этот Реджи. И мастер, каких поискать. Но уж очень необязательный… — Он помотал головой. — Помнится, лет шесть-семь назад я отдал ему нашу газонокосилку. Так потом полтора месяца косил вручную, представляешь? И продолжал бы, если бы сам не съездил в соседний город и не привез ту деталь, что вышла из строя.
— Ты придумываешь, папа! — расхохоталась Габби.
— Истинная правда. Клянусь Девой Марией и всеми святыми, сам ездил. Хочешь, чек найду, если не веришь?
— Да брось, верю. — Она помолчала, потом вздохнула и добавила: — Похоже, я оказала Хэнку дурную услугу.
— Если он действительно торопится, то безусловно. Хотя…
— Что?
Старик Маскадо хитро взглянул на дочь.
— Что-то вчера вечером мне не показалось, что он так уж спешит покинуть наш гостеприимный мотель. А тебе как?
— Не понимаю, на что ты намекаешь, — отрезала Габриелла.
— Чего ж тут не понять? Взять хотя бы то, с какой скоростью он действовал. Я еще в себя прийти не успел и разобраться, что творится, что мне делать, а он уже и Сэма вызвал, и потом, позже…
— Что — позже? О чем это ты? — вскинулась Габриелла.
— Да о том, какими глазами он на тебя смотрел, когда ты пела. Девочка моя родная, ты бы только видела!
— Ну ладно, не сочиняй. Он «такими глазами» на мясо смотрел, а не на меня. А ты все перепутал. — Она любовно погладила его седые волосы и решительно поднялась. — Ах ты, выдумщик мой. Лучше скажи, что будешь на завтрак.
— Что-нибудь легкое, мне все равно.
— Ой-ой-ой, с чего это ты вдруг стал таким воздержанным в еде? — Габриелла погрозила отцу пальцем. — Теперь я понимаю, откуда у тебя такие фривольные мысли. По себе других меряешь?
Теперь уж пришла очередь вспыхнуть Раулю.
— Не стыдно тебе над стариком смеяться? Где твоя дочерняя почтительность?
Они бы препирались еще долго, подшучивая и поддразнивая друг друга, но Габриелла вдруг охнула и присела на ближайший стул.
— Что? Что с тобой?
Она помахала рукой перед лицом.
— Ничего. Вдруг голова закружилась… Пустяки, сейчас пройдет.
— Слушай, так нельзя, — всполошился отец. — Давай я все же врача вызову. Мало ли что…
— Нет, не надо. Не привлекай ко мне лишнего внимания, ладно? Сейчас я тебя накормлю и сама подъеду к кому-нибудь. Может, к доку Бергману…
— К Бергману? Да ему уже за восемьдесят… — заспорил было Рауль, но Габби тут же пресекла его возражения:
— Да, и за все эти годы он ни разу не был источником сплетен. Я не желаю, чтобы меня обсуждали на всех углах. Довольно и того, что от Сэма разойдется. Прямо хоть беги теперь куда-нибудь, пока толки не затихнут. А когда это случится, одному Господу известно, — тяжело вздохнула Габриелла.
Ей ясно представилась картина райского блаженства. Она и Хэнк, вдвоем, вдали от всех, не опасаясь чужих нескромных взглядов, не думая о необходимости сдерживать рвущиеся из груди крики и стоны наслаждения, предаются любви…
На этом их разговор и окончился. Габби отправилась в кухню, а старик Рауль озабоченно поглядел ей вслед, тяжело поднялся с кресла и, с трудом передвигая ноги, пошел бриться. Второй день подряд…
Что-то, скорее всего неспокойная совесть, подсказывало ему, что пора серьезно взяться за себя. Слишком долго он пребывал в своем горе, не обращая внимания на последнего оставшегося у него родного человека — дочь. Не годится молодой женщине, пожертвовавшей ради него личной жизнью, и дальше прозябать в этой глуши.
10
Выйдя от дока Бергмана, она немного поколебалась, но потом села за руль и двинулась в сторону, противоположную «Парсонс и Парсонс, поставки и контракты».
Позвоню Джо из дома, решила она. Док, пожалуй, прав, мне стоит отлежаться. Да и встречаться с кем бы то ни было не хотелось. Уж если док, известный своей сдержанностью, дал ей понять, что в курсе происшествия, то остальные жители городка только и ждут ее появления, чтобы накинуться с расспросами.
Подозрения Габриеллы оправдались немедленно и в полном объеме. На ближайшем перекрестке, когда она притормозила на красный сигнал светофора, ее окликнула миссис Стетсон:
— Габби, милочка, это правда то, что я слышала? Что два каких-то подонка изнасиловали тебя и чуть было не убили? Какой кошмар! Жить в наше время стало совершенно невозможно. Нигде не чувствуешь себя в полной…
Свет сменился, Габби с силой нажала на газ и умчалась, не дослушав сочувственно-гневной тирады. Впрочем, на следующем перекрестке ее ждало аналогичное испытание. И на парковке перед супермаркетом тоже. Она плюнула и поспешно покинула Хоуп, отказавшись от мысли запастись продуктами. Всегда можно попросить Бекки, хотя…
Нет, к дьяволу! Сама справлюсь. Съезжу в Дроуд. Пятьдесят семь миль — расстояние слишком большое для сплетен. Уж там-то я смогу не чувствовать себя предметом пересудов и сочувственных взглядов.
Она вернулась в мотель и обнаружила там… ну естественно, Сэма Доуэлла.
— Габби, как ты? У врача была? — был его первый вопрос.
— Была, — сдержанно ответила жертва нападения и всеобщего интереса.
— И?
— И я в полном порядке, — уже раздраженно отозвалась она. — Спасибо за беспокойство, Сэм, но, честно говоря, мне бы хотелось, чтобы меня оставили в покое. Все. Даже ты.
Он хмыкнул и покрутил головой.
— Вот и проявляй заботу о гражданах. Да, быть шерифом — занятие неблагодарное.
— Извини, Сэм, — без тени раскаяния сказала Габриелла, — но меня уже в городе затравили вопросами. И ты, как я понимаю, не на мои глаза полюбоваться приехал. Я не желаю ничего больше слышать об этом. Слышишь, не желаю! Я устала от того, что каждый хочет влезть в мою личную…
— Тихо-тихо, Габби, не кричи. Никуда я лезть не собираюсь. И между прочим, приехал как раз за тем, чтобы выяснить твою позицию. Потому что, возможно…
— Что — возможно? Что будет процесс, наедут репортеры и все такое прочее?
— Нет, как раз наоборот.
— Что? Ты это серьезно, Сэм? Ты готов замять дело? Ради меня?
— Не то чтобы готов… Но если ты не настаиваешь на выдвижении обвинения…
— Настаиваю? Нет, я не настаиваю. И хотя все внутри протестует против того, чтобы подонки ушли безнаказанными, я категорически не желаю быть публичным развлечением.
— Габби, Габби, не горячись. Ты сама должна понимать, что я не мог бы просто отпустить их ради твоего спокойствия. Но дело в том, что, когда я послал в Канзас-Сити отпечатки их пальчиков, тут такое началось!..
— Началось? Что началось, Сэм?
— Сегодня в восемь утра оттуда примчался местный представитель ФБР. Эти твои ребятки им хорошо известны. Он заберет их с собой, если ты…
— Пусть забирает. Я только рада буду.
— Спасибо, Габби, — с чувством произнес шериф. — Ненавижу, когда на меня давят. С огромным удовольствием избавлюсь и от тех, и от других. И еще одно… — Он немного поколебался, не зная, какие слова выбрать. — Могу дать тебе совет? По-дружески?
— Ну, попробуй.
— Если ты так не хочешь быть объектом лишних сплетен, избавься поскорее от Хэнка.
Габриелла вспыхнула от негодования.
— Избавиться от Хэнка? Да с какой стати? Если бы не он, сам знаешь, что было бы. После меня и отца могли бы…
— Не возмущайся, Габби, я согласен. На сто процентов. На двести, если хочешь. Да и нравится мне этот парень. Только я уже слышал разговоры, что что-то он слишком уж долго тут задержался…
— У него машина сломалась. Ею Реджи занимается! — воскликнула она.
— Габби, да пойми ты меня правильно. Я ничего не имею ни против Хэнка, ни против того, что он живет у тебя в мотеле. Для того мотели и существует, чтобы в них могли остановиться кому надо. Просто… Ну, в общем, сама знаешь, что у нас за народ.
— Знаю, — вздохнула Габриелла.
Да и кому, как не ей, знать? Ведь после разрыва с Арти ей перемывали косточки чуть ли не полгода.
— Ну ладно, я все сказал, за чем приезжал. Счастливо оставаться, Габби… Подумай, кстати, может, проведешь все же прямую связь с участком? Так, на экстренный случай, а?
— Спасибо. Подумаю.
С тяжелым сердцем Габриелла сидела за стойкой и смотрела в окно вслед отбывающему блюстителю порядка. Ну почему всем есть до нее дело? Кого касается, как и чем наполнена ее жизнь?
Позвоню Джо из дома, решила она. Док, пожалуй, прав, мне стоит отлежаться. Да и встречаться с кем бы то ни было не хотелось. Уж если док, известный своей сдержанностью, дал ей понять, что в курсе происшествия, то остальные жители городка только и ждут ее появления, чтобы накинуться с расспросами.
Подозрения Габриеллы оправдались немедленно и в полном объеме. На ближайшем перекрестке, когда она притормозила на красный сигнал светофора, ее окликнула миссис Стетсон:
— Габби, милочка, это правда то, что я слышала? Что два каких-то подонка изнасиловали тебя и чуть было не убили? Какой кошмар! Жить в наше время стало совершенно невозможно. Нигде не чувствуешь себя в полной…
Свет сменился, Габби с силой нажала на газ и умчалась, не дослушав сочувственно-гневной тирады. Впрочем, на следующем перекрестке ее ждало аналогичное испытание. И на парковке перед супермаркетом тоже. Она плюнула и поспешно покинула Хоуп, отказавшись от мысли запастись продуктами. Всегда можно попросить Бекки, хотя…
Нет, к дьяволу! Сама справлюсь. Съезжу в Дроуд. Пятьдесят семь миль — расстояние слишком большое для сплетен. Уж там-то я смогу не чувствовать себя предметом пересудов и сочувственных взглядов.
Она вернулась в мотель и обнаружила там… ну естественно, Сэма Доуэлла.
— Габби, как ты? У врача была? — был его первый вопрос.
— Была, — сдержанно ответила жертва нападения и всеобщего интереса.
— И?
— И я в полном порядке, — уже раздраженно отозвалась она. — Спасибо за беспокойство, Сэм, но, честно говоря, мне бы хотелось, чтобы меня оставили в покое. Все. Даже ты.
Он хмыкнул и покрутил головой.
— Вот и проявляй заботу о гражданах. Да, быть шерифом — занятие неблагодарное.
— Извини, Сэм, — без тени раскаяния сказала Габриелла, — но меня уже в городе затравили вопросами. И ты, как я понимаю, не на мои глаза полюбоваться приехал. Я не желаю ничего больше слышать об этом. Слышишь, не желаю! Я устала от того, что каждый хочет влезть в мою личную…
— Тихо-тихо, Габби, не кричи. Никуда я лезть не собираюсь. И между прочим, приехал как раз за тем, чтобы выяснить твою позицию. Потому что, возможно…
— Что — возможно? Что будет процесс, наедут репортеры и все такое прочее?
— Нет, как раз наоборот.
— Что? Ты это серьезно, Сэм? Ты готов замять дело? Ради меня?
— Не то чтобы готов… Но если ты не настаиваешь на выдвижении обвинения…
— Настаиваю? Нет, я не настаиваю. И хотя все внутри протестует против того, чтобы подонки ушли безнаказанными, я категорически не желаю быть публичным развлечением.
— Габби, Габби, не горячись. Ты сама должна понимать, что я не мог бы просто отпустить их ради твоего спокойствия. Но дело в том, что, когда я послал в Канзас-Сити отпечатки их пальчиков, тут такое началось!..
— Началось? Что началось, Сэм?
— Сегодня в восемь утра оттуда примчался местный представитель ФБР. Эти твои ребятки им хорошо известны. Он заберет их с собой, если ты…
— Пусть забирает. Я только рада буду.
— Спасибо, Габби, — с чувством произнес шериф. — Ненавижу, когда на меня давят. С огромным удовольствием избавлюсь и от тех, и от других. И еще одно… — Он немного поколебался, не зная, какие слова выбрать. — Могу дать тебе совет? По-дружески?
— Ну, попробуй.
— Если ты так не хочешь быть объектом лишних сплетен, избавься поскорее от Хэнка.
Габриелла вспыхнула от негодования.
— Избавиться от Хэнка? Да с какой стати? Если бы не он, сам знаешь, что было бы. После меня и отца могли бы…
— Не возмущайся, Габби, я согласен. На сто процентов. На двести, если хочешь. Да и нравится мне этот парень. Только я уже слышал разговоры, что что-то он слишком уж долго тут задержался…
— У него машина сломалась. Ею Реджи занимается! — воскликнула она.
— Габби, да пойми ты меня правильно. Я ничего не имею ни против Хэнка, ни против того, что он живет у тебя в мотеле. Для того мотели и существует, чтобы в них могли остановиться кому надо. Просто… Ну, в общем, сама знаешь, что у нас за народ.
— Знаю, — вздохнула Габриелла.
Да и кому, как не ей, знать? Ведь после разрыва с Арти ей перемывали косточки чуть ли не полгода.
— Ну ладно, я все сказал, за чем приезжал. Счастливо оставаться, Габби… Подумай, кстати, может, проведешь все же прямую связь с участком? Так, на экстренный случай, а?
— Спасибо. Подумаю.
С тяжелым сердцем Габриелла сидела за стойкой и смотрела в окно вслед отбывающему блюстителю порядка. Ну почему всем есть до нее дело? Кого касается, как и чем наполнена ее жизнь?