Страница:
– Жан-Поль? – шепчу я, после чего слегка спотыкаюсь, как будто выпила лишку. – Это ты?..
Мартел стоит у окна. Заметив чужое присутствие, резко оборачивается. Выглядит он в точности так, как и предрекала сестра Вереда. Ростом – не выше меня, в волосах – лисья рыжина. Чуть неверным шагом я направляюсь к нему, успеваю заметить тревогу у него на лице… И он делает шаг прочь от окна, а потом хватает меня за плечи:
– Ты что тут забыла?
Он грубо встряхивает меня, и я обмякаю в его руках, притворяясь, будто едва держусь на ногах.
– Я тут Жан-Поля ищу. А вы, сир… – и я легонько стучу по его груди, – вы совсем даже не он.
Я обиженно делаю губки бантиком, надеясь, что не уподобляюсь при этом вынутой из воды рыбке. К сожалению, мне не удается разглядеть рубин, который, как я отлично знаю, у него в мочке левого уха.
А он, глупец, между тем заглядывает мне за корсаж – и полностью теряет бдительность. Нет, ну неужели все мужчины вправду недоумки, не способные противостоять двум вполне обычным выпуклостям тела?..
Мартел взглядывает на дверь у меня за спиной и облизывает губы:
– Мне нужно сделать одно дело, а потом я, пожалуй, помог бы мадемуазель.
Он все не может оторвать взгляд от выреза моего платья. Кинжал на лодыжке прямо-таки печет, требуя ладони на своей рукояти. Рано, говорю я себе. Рано!
– Очень любезное предложение… – Я в свою очередь окидываю его взглядом, как бы оценивая мужскую стать, а на самом деле пытаясь отыскать метку. Лоб у него чистый. И губы. Я чувствую некоторую неуверенность и сокрушенно вздыхаю: – Но Жан-Поль… – Очередной вздох. Я задумчиво склоняю головку. – Ну ладно, его тут все равно нету. В таком случае меня вполне устроит добрый месье…
Я точно кобыла в охоте, думается мне. В такой охоте, что рада всякому жеребцу.
Мартел придвигается ближе. Давя отвращение, я вскидываю руки ему на шею… Ага, вот оно! Его шею под самой челюстью пересекает темная полоска… Он замечает интерес, вспыхнувший в моих глазах, и его взгляд загорается похотью. Я прижимаюсь к нему всем телом. Он опять облизывает губы.
– Как только освобожусь, – говорит он. – Может, в соседней комнате подождешь?
– С удовольствием, мой господин, – отвечаю я.
Он тычется губами мне в ухо, как бы скрепляя поцелуем нашу договоренность. Я запускаю пальцы в волосы у него на затылке… и потихоньку стаскиваю браслет. Его губы настойчиво спускаются все ниже, но я уже обнажила проволоку удавки. Прежде чем он успевает что-либо сообразить, его шею охватывает петля. Вырвавшись из объятий, я оказываюсь у него за спиной и тяну что есть мочи. Каждое движение отполировано сотнями уроков с Аннит.
Он царапает шею, силясь подцепить и сорвать серебристую проволоку. Он издает отвратительные звуки, полные отчаяния, и я почти готова заколебаться… Но напоминаю себе, что этот человек предает мою страну и мою герцогиню, и еще крепче затягиваю гарроту, моля Мортейна придать мне побольше сил.
И молитва услышана. После короткой, хотя и ожесточенной борьбы ноги Мартела начинают подламываться. Не дожидаясь, когда он окончательно потеряет сознание, я приближаю губы к его уху.
– Мы наказываем тех, кто предает нашу страну, – шепчу я нежно, точно доверяя ему любовный секрет.
Мартел делает еще одну попытку освободиться… Потом его тело сотрясают конвульсии. Все кончено: его забирает Смерть.
Прежде чем я ослабляю хватку, из его тела исходит густая теплая сущность и касается меня, точно кошка, трущаяся о хозяйскую ногу. Мое сознание полнится образами: целый флот кораблей… запечатанное письмо… тяжелый золотой перстень-печатка… мои груди. Потом ощущение тепла стремительно уносится прочь. Я стою одна, мне холодно, я дрожу.
Во имя Мортейна, что это было?..
Его душа…
Слова приходят как бы сами собой. Кто их произносит, я или кто-то другой? Уж не Бог ли?
Почему никто из монастырских обитателей меня об этом не предупредил? Может, это одна из милостей Мортейна, о которых говорила сестра Вереда? Или нечто другое? Я никак не могу решить, что это было со мной миг назад. То ли я подверглась какому-то насилию, то ли была посвящена в некую священную тайну?
Впрочем, размышлять недосуг. Я отметаю все вопросы, продолжая удерживать мертвое тело и стараясь не повалиться на колени, пока снимаю с шеи мертвеца гарроту. Дочиста вытираю ее о его камзол, потом убираю проволоку в браслет. Сажаю труп под окошком и выглядываю во двор, очень надеясь, что там уже стоит повозка, обещанная канцлером Крунаром.
Она там.
Я хватаю мертвого предателя за шиворот и приступаю к тяжкой работе: нужно выпихнуть его за окно.
Он вроде бы не так уж и велик, но до чего же тяжел! Я сражаюсь с неподъемным телом, стараясь взгромоздить его на подоконник. Задыхаюсь от напряжения, но наконец-то труп вываливается наружу… Следует мгновение тишины, потом глухой шлепок: мертвец свалился как раз куда надо. Я вновь выглядываю. Возница разбирает вожжи и посылает упряжку вперед.
Я понятия не имею, куда он везет тело и каким образом намерен укрыть его. Меня это никоим образом не касается.
Я еще дрожу после соприкосновения с душой Мартела, лицо раскраснелось от возни. Мне надо бы присесть, собраться с мыслями, да и в порядок себя привести. А лучше всего упасть на колени и как следует помолиться, чтобы мне было ниспослано понимание… Не получится. Я должна вернуться к «любовнику». Пора нам с канцлером и откланяться.
Кое-как я отклеиваюсь от стены и делаю два шага к двери, но вдруг в коридоре раздаются шаги. Слишком поздно! Кто-то идет! Неужели барон Ломбар? У него тут что, встреча с Мартелом?
Я лихорадочно соображаю. Что мне следует делать? Попытаться соблазнить его? Или сразу убить? Я бы с радостью предпочла второй вариант, но нельзя. Только если он первым нападет на меня – или я увижу на нем метку Мортейна.
Щеколда на двери приподнимается. Я отступаю прочь, заламывая руки. Я уже вошла в роль, которую мне предстоит сейчас отыграть. Я вновь полна предвкушения – или попросту паникую?
Когда дверь открывается, я восклицаю:
– Жан-Поль, ну наконец-то! Где ты пропадал?.. Я уже думала, что не дож… – И укоризненно добавляю: – А ты не Жан-Поль…
– Нет, – произносит он и тихо затворяет за собой дверь. – Я другой. Но вдруг и я могу вам чем-то помочь?
Это в самом деле никакой не Жан-Поль. И не барон Ломбар. Этот малый гораздо выше барона. И повсюду, где у барона сало пластами, у этого – гибкие мышцы. На нем плащ густого коричневого цвета, сколотый пряжкой в виде дубового листа. Это знак святого Камула, небесного покровителя войны и солдат. Под плащом у него ничем не украшенный черный камзол, удивительно элегантный в своей простоте. Он проходит в комнату, и я чувствую, что попала в ловушку. У него цепкие серые глаза, и, боясь, что он может прочесть на моем лице нечто совершенно лишнее, я складываю руки под грудью, выпячиваю свои несчастные прелести.
– Вы не Жан-Поль, – бормочу я капризно. – Не думаю, что вы мне поможете.
Говоря так, я обшариваю взглядом его лицо, его шею, отыскивая метку, которая позволила бы с ним разделаться. Но он чист. Или метка есть, только я ее не вижу.
– Да, – говорит он. – Но Жан-Поля здесь нет. А я есть.
Его глаза кажутся мне похожими на грозовые тучи. Такие же темные и переменчивые. Они быстро обегают все мое тело, но я не вижу в них похоти. Потом зоркий взгляд покидает меня и устремляется в сторону окна.
Я подхожу на шаг ближе, силясь его отвлечь.
– Я совсем даже не собираюсь обманывать Жан-Поля, мой господин, – говорю я. – Хотя вы, честно, такой милый…
Если уж совсем честно, выглядит он не милым, а нешуточно опасным, но я готова нести еще не такую чушь, лишь бы отвлечь его от окна.
Но он, точно подслушав мои мысли, идет прямо туда и высовывается наружу.
Добрый Мортейн, ну пожалуйста, сделай так, чтобы повозка уже уехала со двора!
Мужчина оборачивается ко мне, его взгляд режет, как нож:
– Вы меня обижаете, милочка. А я вот уверен, что могу заставить вас начисто позабыть какого-то там Жан-Поля!
Я еще продолжаю кокетничать, я склоняю набок головку, но уже чувствую: что-то не так! Слова он говорит правильные, только глаза не соответствуют игривому тону. Я уже слышу, как бьют тревожные колокола. Надуваю губы:
– Н-но я вовсе не хочу его забывать…
В три широких шага он оказывается подле меня:
– Довольно игр! – Он хватает меня за плечи. – Кто ты такая и что делаешь здесь?
Я повисаю в его хватке. Я вся такая слабенькая и испуганная.
– Я вас самого могу о том же спросить… Кто вы такой и что тут делаете?
– Меня зовут Гавриэл Дюваль. И если ты ищешь любовного случая, я тебе как раз подойду! – Он притягивает меня вплотную, так что я ощущаю жар его тела. От него исходит легкий запах какой-то пряности. – Только думается мне, ты тут совсем не за этим.
Он знает! Он все знает! Я вижу это в глубине его глаз. Как он догадался, кто я такая и что меня сюда привело?!
Я паникую.
– Простите, мой господин, – вырывается у меня. – Я правда Жан-Поля ищу! Занимайтесь своими делами, а я пошла…
Хватка у него железная, но я высвобождаюсь одним быстрым рывком. Большого искусства при этом не показываю, но дело сделано – я свободна. Мигом вылетаю за дверь.
Оказавшись в коридоре, я во весь дух несусь к лестнице. Прыгаю через две ступеньки, потом чуть замедляю шаг и оглядываюсь. Гавриэла Дюваля нигде не видать. Я разглаживаю помятые юбки, расправляю плечи и возвращаюсь в большой зал. Заметив меня, Крунар вежливо прекращает светскую беседу и идет ко мне сквозь толпу.
Приблизившись, он вопросительно поднимает бровь:
– У тебя все как надо?
Я отвечаю:
– Будет, когда мы уберемся подальше отсюда.
Он ведет меня к двери. Я чувствую взгляд, который буквально ввинчивается мне в затылок. Знаю: стоит оглянуться, и я увижу глаза цвета грозовых туч.
Глава 9
Мартел стоит у окна. Заметив чужое присутствие, резко оборачивается. Выглядит он в точности так, как и предрекала сестра Вереда. Ростом – не выше меня, в волосах – лисья рыжина. Чуть неверным шагом я направляюсь к нему, успеваю заметить тревогу у него на лице… И он делает шаг прочь от окна, а потом хватает меня за плечи:
– Ты что тут забыла?
Он грубо встряхивает меня, и я обмякаю в его руках, притворяясь, будто едва держусь на ногах.
– Я тут Жан-Поля ищу. А вы, сир… – и я легонько стучу по его груди, – вы совсем даже не он.
Я обиженно делаю губки бантиком, надеясь, что не уподобляюсь при этом вынутой из воды рыбке. К сожалению, мне не удается разглядеть рубин, который, как я отлично знаю, у него в мочке левого уха.
А он, глупец, между тем заглядывает мне за корсаж – и полностью теряет бдительность. Нет, ну неужели все мужчины вправду недоумки, не способные противостоять двум вполне обычным выпуклостям тела?..
Мартел взглядывает на дверь у меня за спиной и облизывает губы:
– Мне нужно сделать одно дело, а потом я, пожалуй, помог бы мадемуазель.
Он все не может оторвать взгляд от выреза моего платья. Кинжал на лодыжке прямо-таки печет, требуя ладони на своей рукояти. Рано, говорю я себе. Рано!
– Очень любезное предложение… – Я в свою очередь окидываю его взглядом, как бы оценивая мужскую стать, а на самом деле пытаясь отыскать метку. Лоб у него чистый. И губы. Я чувствую некоторую неуверенность и сокрушенно вздыхаю: – Но Жан-Поль… – Очередной вздох. Я задумчиво склоняю головку. – Ну ладно, его тут все равно нету. В таком случае меня вполне устроит добрый месье…
Я точно кобыла в охоте, думается мне. В такой охоте, что рада всякому жеребцу.
Мартел придвигается ближе. Давя отвращение, я вскидываю руки ему на шею… Ага, вот оно! Его шею под самой челюстью пересекает темная полоска… Он замечает интерес, вспыхнувший в моих глазах, и его взгляд загорается похотью. Я прижимаюсь к нему всем телом. Он опять облизывает губы.
– Как только освобожусь, – говорит он. – Может, в соседней комнате подождешь?
– С удовольствием, мой господин, – отвечаю я.
Он тычется губами мне в ухо, как бы скрепляя поцелуем нашу договоренность. Я запускаю пальцы в волосы у него на затылке… и потихоньку стаскиваю браслет. Его губы настойчиво спускаются все ниже, но я уже обнажила проволоку удавки. Прежде чем он успевает что-либо сообразить, его шею охватывает петля. Вырвавшись из объятий, я оказываюсь у него за спиной и тяну что есть мочи. Каждое движение отполировано сотнями уроков с Аннит.
Он царапает шею, силясь подцепить и сорвать серебристую проволоку. Он издает отвратительные звуки, полные отчаяния, и я почти готова заколебаться… Но напоминаю себе, что этот человек предает мою страну и мою герцогиню, и еще крепче затягиваю гарроту, моля Мортейна придать мне побольше сил.
И молитва услышана. После короткой, хотя и ожесточенной борьбы ноги Мартела начинают подламываться. Не дожидаясь, когда он окончательно потеряет сознание, я приближаю губы к его уху.
– Мы наказываем тех, кто предает нашу страну, – шепчу я нежно, точно доверяя ему любовный секрет.
Мартел делает еще одну попытку освободиться… Потом его тело сотрясают конвульсии. Все кончено: его забирает Смерть.
Прежде чем я ослабляю хватку, из его тела исходит густая теплая сущность и касается меня, точно кошка, трущаяся о хозяйскую ногу. Мое сознание полнится образами: целый флот кораблей… запечатанное письмо… тяжелый золотой перстень-печатка… мои груди. Потом ощущение тепла стремительно уносится прочь. Я стою одна, мне холодно, я дрожу.
Во имя Мортейна, что это было?..
Его душа…
Слова приходят как бы сами собой. Кто их произносит, я или кто-то другой? Уж не Бог ли?
Почему никто из монастырских обитателей меня об этом не предупредил? Может, это одна из милостей Мортейна, о которых говорила сестра Вереда? Или нечто другое? Я никак не могу решить, что это было со мной миг назад. То ли я подверглась какому-то насилию, то ли была посвящена в некую священную тайну?
Впрочем, размышлять недосуг. Я отметаю все вопросы, продолжая удерживать мертвое тело и стараясь не повалиться на колени, пока снимаю с шеи мертвеца гарроту. Дочиста вытираю ее о его камзол, потом убираю проволоку в браслет. Сажаю труп под окошком и выглядываю во двор, очень надеясь, что там уже стоит повозка, обещанная канцлером Крунаром.
Она там.
Я хватаю мертвого предателя за шиворот и приступаю к тяжкой работе: нужно выпихнуть его за окно.
Он вроде бы не так уж и велик, но до чего же тяжел! Я сражаюсь с неподъемным телом, стараясь взгромоздить его на подоконник. Задыхаюсь от напряжения, но наконец-то труп вываливается наружу… Следует мгновение тишины, потом глухой шлепок: мертвец свалился как раз куда надо. Я вновь выглядываю. Возница разбирает вожжи и посылает упряжку вперед.
Я понятия не имею, куда он везет тело и каким образом намерен укрыть его. Меня это никоим образом не касается.
Я еще дрожу после соприкосновения с душой Мартела, лицо раскраснелось от возни. Мне надо бы присесть, собраться с мыслями, да и в порядок себя привести. А лучше всего упасть на колени и как следует помолиться, чтобы мне было ниспослано понимание… Не получится. Я должна вернуться к «любовнику». Пора нам с канцлером и откланяться.
Кое-как я отклеиваюсь от стены и делаю два шага к двери, но вдруг в коридоре раздаются шаги. Слишком поздно! Кто-то идет! Неужели барон Ломбар? У него тут что, встреча с Мартелом?
Я лихорадочно соображаю. Что мне следует делать? Попытаться соблазнить его? Или сразу убить? Я бы с радостью предпочла второй вариант, но нельзя. Только если он первым нападет на меня – или я увижу на нем метку Мортейна.
Щеколда на двери приподнимается. Я отступаю прочь, заламывая руки. Я уже вошла в роль, которую мне предстоит сейчас отыграть. Я вновь полна предвкушения – или попросту паникую?
Когда дверь открывается, я восклицаю:
– Жан-Поль, ну наконец-то! Где ты пропадал?.. Я уже думала, что не дож… – И укоризненно добавляю: – А ты не Жан-Поль…
– Нет, – произносит он и тихо затворяет за собой дверь. – Я другой. Но вдруг и я могу вам чем-то помочь?
Это в самом деле никакой не Жан-Поль. И не барон Ломбар. Этот малый гораздо выше барона. И повсюду, где у барона сало пластами, у этого – гибкие мышцы. На нем плащ густого коричневого цвета, сколотый пряжкой в виде дубового листа. Это знак святого Камула, небесного покровителя войны и солдат. Под плащом у него ничем не украшенный черный камзол, удивительно элегантный в своей простоте. Он проходит в комнату, и я чувствую, что попала в ловушку. У него цепкие серые глаза, и, боясь, что он может прочесть на моем лице нечто совершенно лишнее, я складываю руки под грудью, выпячиваю свои несчастные прелести.
– Вы не Жан-Поль, – бормочу я капризно. – Не думаю, что вы мне поможете.
Говоря так, я обшариваю взглядом его лицо, его шею, отыскивая метку, которая позволила бы с ним разделаться. Но он чист. Или метка есть, только я ее не вижу.
– Да, – говорит он. – Но Жан-Поля здесь нет. А я есть.
Его глаза кажутся мне похожими на грозовые тучи. Такие же темные и переменчивые. Они быстро обегают все мое тело, но я не вижу в них похоти. Потом зоркий взгляд покидает меня и устремляется в сторону окна.
Я подхожу на шаг ближе, силясь его отвлечь.
– Я совсем даже не собираюсь обманывать Жан-Поля, мой господин, – говорю я. – Хотя вы, честно, такой милый…
Если уж совсем честно, выглядит он не милым, а нешуточно опасным, но я готова нести еще не такую чушь, лишь бы отвлечь его от окна.
Но он, точно подслушав мои мысли, идет прямо туда и высовывается наружу.
Добрый Мортейн, ну пожалуйста, сделай так, чтобы повозка уже уехала со двора!
Мужчина оборачивается ко мне, его взгляд режет, как нож:
– Вы меня обижаете, милочка. А я вот уверен, что могу заставить вас начисто позабыть какого-то там Жан-Поля!
Я еще продолжаю кокетничать, я склоняю набок головку, но уже чувствую: что-то не так! Слова он говорит правильные, только глаза не соответствуют игривому тону. Я уже слышу, как бьют тревожные колокола. Надуваю губы:
– Н-но я вовсе не хочу его забывать…
В три широких шага он оказывается подле меня:
– Довольно игр! – Он хватает меня за плечи. – Кто ты такая и что делаешь здесь?
Я повисаю в его хватке. Я вся такая слабенькая и испуганная.
– Я вас самого могу о том же спросить… Кто вы такой и что тут делаете?
– Меня зовут Гавриэл Дюваль. И если ты ищешь любовного случая, я тебе как раз подойду! – Он притягивает меня вплотную, так что я ощущаю жар его тела. От него исходит легкий запах какой-то пряности. – Только думается мне, ты тут совсем не за этим.
Он знает! Он все знает! Я вижу это в глубине его глаз. Как он догадался, кто я такая и что меня сюда привело?!
Я паникую.
– Простите, мой господин, – вырывается у меня. – Я правда Жан-Поля ищу! Занимайтесь своими делами, а я пошла…
Хватка у него железная, но я высвобождаюсь одним быстрым рывком. Большого искусства при этом не показываю, но дело сделано – я свободна. Мигом вылетаю за дверь.
Оказавшись в коридоре, я во весь дух несусь к лестнице. Прыгаю через две ступеньки, потом чуть замедляю шаг и оглядываюсь. Гавриэла Дюваля нигде не видать. Я разглаживаю помятые юбки, расправляю плечи и возвращаюсь в большой зал. Заметив меня, Крунар вежливо прекращает светскую беседу и идет ко мне сквозь толпу.
Приблизившись, он вопросительно поднимает бровь:
– У тебя все как надо?
Я отвечаю:
– Будет, когда мы уберемся подальше отсюда.
Он ведет меня к двери. Я чувствую взгляд, который буквально ввинчивается мне в затылок. Знаю: стоит оглянуться, и я увижу глаза цвета грозовых туч.
Глава 9
Я снова сижу в кабинете матушки настоятельницы. Она пристально смотрит на меня, чуть подавшись вперед:
– Дюваль? Ты уверена, что он сказал – Дюваль?
– Да, пресвятая матушка. Именно этим именем он назвался. Не знаю только, настоящее ли оно. А еще у него был серебряный дубовый лист святого Камула, – добавляю я в надежде, что это чем-то поможет.
Аббатиса переглядывается с Крунаром, и тот неохотно кивает.
– Дюваль, – говорит он, – в самом деле служит святому Камулу. Впрочем, как и все рыцари и солдаты.
– Даже если и так, – отвечает аббатиса. – Взявшись выдавать себя за другого, раздобыть такую пряжку не составило бы труда.
Крунар ерзает на стуле:
– Но… это был и вправду Дюваль.
Аббатиса замечает:
– Он мог приехать туда и по совершенно другой причине.
– Мог, – неохотно соглашается Крунар. – Есть, однако, вероятность, что мы подцепили по-настоящему крупную рыбу.
Пронзительно-синий взор аббатисы снова обращается на меня:
– Как он отнесся к твоему присутствию там?
– Вначале вроде поверил, что я ожидала свидания, и повел себя игриво, но затем рассердился.
Очень хочется отвести глаза, пока она не догадалась, до чего бездарно я сыграла свою роль. Но стоит мне потупиться, и она только вглядится в мое лицо еще пристальней.
– Вспомни все, что он тебе говорил. Каждое слово!
И я в мельчайших подробностях передаю наш разговор. Когда умолкаю, она оглядывается на Крунара. Тот пожимает плечами:
– Это может не иметь ни малейшего значения. А может, наоборот, означать все, что угодно. Я теперь не рискну утверждать, будто знаю наперечет всех врагов герцогини. Они так умело скрываются под личиной союзников…
– Но чтобы Дюваль… – качает головой настоятельница.
Откидывается в кресле и прикрывает веками глаза. Молится она или размышляет? Трудно сказать… Возможно, то и другое одновременно. Я пользуюсь мгновением, чтобы перевести дух. Как бы я хотела сейчас забраться в постель и уснуть! Сегодняшнее служение не только воодушевило меня, но и вымотало до предела. А то, что Дюваль настолько легко раскусил мой обман, меня попросту потрясло. Я-то воображала, будто была близка к совершенству, однако сегодняшний вечер спустил меня с небес на грешную землю. Я мысленно пообещала себе впредь не пренебрегать уроками сестры Беатриз, посвященными женским искусствам. И пожалуй, надо будет нам с Аннит попрактиковаться друг с дружкой…
– Итак, – произносит аббатиса, открывая глаза. – Нам нужно предпринять следующее. Гости барона Ломбара намерены провести у него всю неделю. Канцлер же Крунар собирался отбыть ко двору, но взял и передумал… Не правда ли, канцлер?
Он кивает, потом разводит руками:
– Кто же знал, что моя лошадь захромает?
Настоятельница улыбается:
– Стало быть, он, делать нечего, вернется со своей юной спутницей в замок Ломбара. Ты же, – ее взгляд пришпиливает меня к стулу, – по возвращении найдешь способ переговорить с Дювалем еще. Желательно наедине. Если нам повезет, ты сподвигнешь его затеять с собой игру, попробовать соблазнить…
– Но, матушка!..
Ее лицо делается чужим и холодным.
– Разве ты не клялась употребить все свои умения и способности во славу Мортейна?
– Да, но…
– Никаких «но». Женские чары – точно такая же часть необходимого арсенала, как кинжал или твои любимые яды. За Дювалем необходимо понаблюдать. Ты сама обнаружила тому доказательства. Чем ближе ты к нему подберешься, тем больше тебе удастся узнать. Быть может, в постельной беседе вытянешь из него еще какие-то тайны.
Да уж, пожалуй. Скорее я уговорю саму аббатису сплясать гавот на улицах Нанта. Однако я оставляю свое мнение при себе. И так еле-еле справилась минувшим вечером. Начну спорить – и она может решить, что я вообще недостойна служить делу Мортейна.
Потом меня осеняет светлая мысль:
– А может, просто убрать его, да и дело с концом?
– А ты видела на нем метку Мортейна?
Я чуточку медлю, но отвечаю правдиво:
– Нет. Но у Мартела метка была почти невидима за воротником. Может, и у Дюваля ее так просто не разглядеть?
Матушка улыбается, и до меня слишком поздно доходит, что я по глупости как раз сыграла ей на руку.
– Значит, – говорит она, – тем больше причин вплотную подобраться к нему. Не так ли?
Неисповедимы пути Мортейна! И на что Ему прятать Свои метки, чтобы их стоило таких трудов разыскать?..
– Исмэй. – Настоятельница вновь предельно серьезна. – Дюваль – один из самых доверенных советников герцогини. Нам совершенно необходимо разведать, чем дышит этот человек!
– Анна доверяет его советам больше, нежели чьим-либо еще, – поясняет Крунар.
– Так что, если он нас предает, кара Мортейна очень скоро постигнет его, – мрачно добавляет аббатиса. – Быть может, даже и от твоей руки.
Ее заставляет умолкнуть какая-то возня в коридоре. Она едва успевает нахмурить брови, как дверь резко распахивается.
И вот тут у меня перехватывает дыхание, потому что в кабинет входит собственной персоной Гавриэл Дюваль.
За ним торопливым шагом поспевает Аннит:
– Простите, пресвятая матушка! Я говорила ему, что вы просили не беспокоить, а он и не думает слушать!..
И она окидывает нарушителя спокойствия испепеляющим взглядом.
– Да, я вижу, – недрогнувшим голосом произносит аббатиса.
Она коротко, вопросительно взглядывает на меня, и я киваю, подтверждая: перед нами тот самый человек, которого я видела у Ломбара. Настоятельница переводит взгляд на хмурого мужчину, стоящего возле двери:
– Ну что ж, входите, Дюваль. Нечего на пороге торчать.
Дюваль проходит внутрь кабинета, и я едва не отшатываюсь. Его взгляд попросту раскален. Так дело пойдет, он огонь примется выдыхать!
– Настоятельница. Канцлер Крунар, – коротко кланяется он. Его гнев буквально заполняет всю комнату. – Нам следует кое-что обсудить.
Она приподнимает бровь:
– В самом деле?
– Да. К примеру, некомпетентность некоторых ваших послушниц.
Он выделяет голосом: «некоторых послушниц». Право же, зря.
– Вот уже дважды она, – он тычет пальцем в моем направлении, – встревала в мою работу! Почему монастырь раз за разом отряжает подсылов, которые уничтожают мои самые ценные источники сведений?
– Дважды? – уточняю я.
Сколь помню, до сих пор я видела его лишь один раз.
– Забыла таверну?! – И, встретив мой непонимающий взгляд, он ссутуливает плечи и расплывается в похабной улыбочке: – Как закончишь там, возвращайся к Эрве, лады?..
Тот самый увалень из таверны! Я невольно сжимаю кулаки.
В это время заговаривает настоятельница, и ее холодный голос заставляет Дюваля отвернуться от меня.
– Когда речь идет об исполнении воли Мортейна, монастырь действует самостоятельно и в одиночку. Может, мы должны предварительно спрашивать твоего позволения?
Судя по ее тону, лучше бы ему с подобными требованиями не выступать.
Он складывает на груди руки:
– Я лишь предлагаю, чтобы вы для начала хоть чуть-чуть думали и только потом действовали. Вот уже два раза вы добираетесь до очень важных людей прежде меня. Вы с вашим святым стремитесь покарать негодяев, а мне сведения нужны! Сведения, которые помогли бы нашей стране выкарабкаться из той задницы, в которой она оказалась!
– Стало быть, ты разыскивал их с намерением допросить.
Ничто в голосе аббатисы не дает возможности заподозрить, что она жалеет о нарушенных планах Дюваля.
Тот мрачно кивает:
– Я уверен, что при соответствующем… обращении они вывели бы нас на главного кукловода, у которого все нити в руках.
Крунар выпрямляется в своем кресле, внезапно насторожившись:
– Но ведь во главе всего, уж верно, стоит французская регентша?
– Не исключено, – уклончиво отвечает Дюваль. – Однако она действует через кого-то при нашем дворе, и я намерен выяснить, через кого именно!
Крунар делает приглашающий жест:
– Не поделитесь вашими подозрениями?
– Не сейчас, – негромко отвечает Дюваль.
Тем не менее его отказ потрясает.
Крунар первым приходит в себя:
– Полагаю, вы не подразумеваете, что нам нельзя доверять?
– Ни в коем случае. Просто было бы крайне неразумно болтать о каких-либо подозрениях, не имея основательных улик. К сожалению, – тут Дюваль бросает на меня очередной убийственный взгляд, – кое-кто упорно убивает всех, кто мог бы их дать!
Аббатиса задумчиво поджимает губы, складывая руки так, что рукава соединяются на груди.
– И каким образом, по-твоему, мы могли бы это исправить? Вероятно, мы должны советоваться с тобой всякий раз, когда святой призывает нас к действию?
Дюваль проводит ладонью по волосам и поворачивается к окну:
– В этом нет необходимости. Однако мы должны изобрести какой-то способ согласовать наши усилия. Покамест из-за действий вашей послушницы важные сведения так и не дошли до ушей герцогини…
Я выпрямляюсь, как от пощечины, и вполголоса произношу:
– Возможно.
Он удивленно оглядывается:
– Не понял?
Я готова радостно склониться перед моим Богом и перед моей настоятельницей, но будь я проклята, если с готовностью уступлю этому человеку! Я вскидываю голову и смотрю ему прямо в глаза:
– Я сказала: «возможно». Почем знать, может, они ничего такого важного и не сказали бы!
Он подходит ко мне и останавливается так близко, что я вынуждена задрать голову. А он еще и упирается руками в подлокотники, пригвождая меня таким образом к сиденью.
– Теперь-то мы этого никогда не узнаем, – говорит Дюваль тихо и насмешливо.
Он так близко, что я ощущаю каждое его слово как теплый комок, ползущий по моей коже.
– Дюваль! – Резкий голос аббатисы нарушает напряженную тишину. – Хватит запугивать мою послушницу!
Он краснеет и рывком выпрямляется, убирая руки с подлокотников.
– Не больно-то я испугалась, – ворчу вполголоса.
Он отвечает сердитым взглядом, но ничего не говорит. У края его рта начинает дергаться жилка.
– Да скажите вы им! – обращается он к канцлеру Крунару. – Объясните, до чего хрупко равновесие сил! И как любое добытое слово может его поколебать!
– Нет нужды что-либо объяснять мне, – по-прежнему резко произносит настоятельница.
Крунар разводит руками:
– Стало быть, вам известно, что это воистину так. Над нами стервятники кружатся! И с каждым днем все смелее! Регентша Франции уже запретила Анне короноваться в качестве герцогини. Наши враги спят и видят отдать ее под опеку французам, а там и Бретань присвоить! Они и замужеством ее намерены по своему произволу распорядиться…
Дюваль принимается расхаживать по кабинету туда и сюда.
– Повсюду шпионы. Мы не успеваем их выслеживать! Французы свили сущее гнездо при нашем дворе. Приграничные народы уже волнуются…
– Не говоря уже о том, – добавляет Крунар, – что присутствие шпионов не позволяет нам тайно надеть на Анну герцогскую корону. Они сразу об этом проведают. А до тех пор, пока мы не коронуем ее перед лицом народа и Церкви, мы очень уязвимы…
Как же я сочувствую нашей бедной владычице!
– Но ведь должен быть выход, – вырывается у меня.
Вообще-то я обращаюсь к настоятельнице, но отвечает Дюваль:
– Я его найду. А если не найду, так создам. Собственными руками! Клянусь, что увижу ее коронованной. И замужем за достойным супругом. Но чтобы этого добиться, мне нужны сведения. Все, какие возможно!
В кабинете становится до того тихо, что они, я уверена, слышат, как стучит мое сердце. Меня глубоко тронула клятва, данная Дювалем. А то, что он произнес ее на освященной земле, свидетельствовало о его безумной отваге. Или о невероятной глупости.
– Я готова признать, что опыта в добывании сведений у тебя куда как побольше, – произносит наконец аббатиса.
Вижу, как при этих словах Дюваля оставляет судорожное напряжение. Ну и зря! Матушка награждает его именно тем взглядом, которого я, как и все прочие обитатели монастыря, давно научилась бояться. Этот блеск в ее глазах ничего хорошего не сулит.
– Такая забота о благополучии державы заслуживает похвал, а твоя беспримерная преданность достойна восхищения, – продолжает настоятельница, окончательно усыпляя его бдительность. – Я понимаю, что ты так же готов помочь нам, как и мы – тебе.
Дюваль слегка хмурится: кажется, он не припоминает, чтобы говорил нечто подобное. Я раздуваюсь от гордости: надо же, до чего ловко пресвятая матушка обвела его вокруг пальца! Она между тем косится на канцлера Крунара, и тот едва заметно кивает.
– Мы рады будем трудиться плечом к плечу с тобой. И ради того, чтобы дело пошло без сучка и задоринки, отправим-ка мы Исмэй пожить несколько недель в твоем доме…
Меня точно стенобитным тараном шарахнуло. Весь воздух куда-то подевался из легких, и только по этой причине я не заголосила: «Не-е-ет!»
Дюваль бросает на меня полный ужаса взгляд. Так, словно я сама все это подстроила. Он открывает рот, но настоятельница одним махом отметает любые возражения:
– Нам необходим кто-то при дворе. Сама я отправиться туда не могу: кругом герцогини такая суета, да и негоже мне надолго отлучаться из монастыря. А вот если мы выдадим Исмэй за твою любовницу, она получит доступ к кому угодно и сможет вытянуть из него нужные нам сведения. Также, что даже важнее, у нее будет возможность действовать в случае необходимости. Вот таким образом, – и она награждает Дюваля безмятежной улыбкой, – мы согласуем наши усилия.
Я против воли восхищаюсь, как ловко она вырыла яму. Еще лучше было бы, если бы приманкой оказалась не я.
– Матушка… – отваживаюсь я пискнуть, но один ее взгляд – и я тотчас умолкаю.
Однако Дювалю несвойственно слепое повиновение.
– Вы с ума сошли! – заявляет он без обиняков, и лицо аббатисы каменеет. – На такое я не пойду! Еще не хватало мне нянчиться с одной из ваших новообращенных соплячек.
– Что ж, значит, и дальше будем действовать кто во что горазд, – холодно и равнодушно произносит настоятельница.
– Вы мне руки выкручиваете, – с мрачным отчаянием произносит Дюваль.
– Ни в коем случае. Я всего лишь отозвалась на твой призыв к совместной работе, – отвечает аббатиса, и ловушка захлопывается.
Теперь он и сам это понимает. И напускает на себя отрешенный вид: настоятельница победила.
– Только любовницей я ее не хочу объявлять. Пусть будет, скажем… моя двоюродная сестра.
Это вилка, воткнутая мне в бок. Неужели я так отвратительна?
Аббатиса растерянно глядит на него:
– Да кто тебе, прости меня, поверит? Твоя семья и ее родственные связи слишком известны. Нет, так не получится.
– Кроме того, – вставляет Крунар, – кто же доверит тебе незамужнюю девушку, не прислав вместе с ней родственницу для пригляда? Тогда как любовница – это всем понятно и никаких вопросов не вызовет.
Я откашливаюсь, и настоятельница поднимает бровь, разрешая говорить.
– А может, лучше мне пойти к нему на кухню работать? Или служанкой?
Она небрежно отмахивается.
– В этом случае тебе не будет доступа ко двору, а именно в этом и состоит наша цель. Следует только учесть, – добавляет Дюваль, – что до сих пор я не был замечен в неразборчивости. А если бы вдруг и вздумал завести себе даму сердца, то уж всяко выбрал бы… не соплячку.
Я сжимаю зубы. Конечно, я не идеал придворной красавицы, но чтобы настолько!
Матушка аббатиса откидывается в кресле и цокает языком:
– Преувеличиваете, мой господин. Исмэй великолепно обучена очень многим искусствам, и в том числе – как изображать любовницу.
– Дюваль? Ты уверена, что он сказал – Дюваль?
– Да, пресвятая матушка. Именно этим именем он назвался. Не знаю только, настоящее ли оно. А еще у него был серебряный дубовый лист святого Камула, – добавляю я в надежде, что это чем-то поможет.
Аббатиса переглядывается с Крунаром, и тот неохотно кивает.
– Дюваль, – говорит он, – в самом деле служит святому Камулу. Впрочем, как и все рыцари и солдаты.
– Даже если и так, – отвечает аббатиса. – Взявшись выдавать себя за другого, раздобыть такую пряжку не составило бы труда.
Крунар ерзает на стуле:
– Но… это был и вправду Дюваль.
Аббатиса замечает:
– Он мог приехать туда и по совершенно другой причине.
– Мог, – неохотно соглашается Крунар. – Есть, однако, вероятность, что мы подцепили по-настоящему крупную рыбу.
Пронзительно-синий взор аббатисы снова обращается на меня:
– Как он отнесся к твоему присутствию там?
– Вначале вроде поверил, что я ожидала свидания, и повел себя игриво, но затем рассердился.
Очень хочется отвести глаза, пока она не догадалась, до чего бездарно я сыграла свою роль. Но стоит мне потупиться, и она только вглядится в мое лицо еще пристальней.
– Вспомни все, что он тебе говорил. Каждое слово!
И я в мельчайших подробностях передаю наш разговор. Когда умолкаю, она оглядывается на Крунара. Тот пожимает плечами:
– Это может не иметь ни малейшего значения. А может, наоборот, означать все, что угодно. Я теперь не рискну утверждать, будто знаю наперечет всех врагов герцогини. Они так умело скрываются под личиной союзников…
– Но чтобы Дюваль… – качает головой настоятельница.
Откидывается в кресле и прикрывает веками глаза. Молится она или размышляет? Трудно сказать… Возможно, то и другое одновременно. Я пользуюсь мгновением, чтобы перевести дух. Как бы я хотела сейчас забраться в постель и уснуть! Сегодняшнее служение не только воодушевило меня, но и вымотало до предела. А то, что Дюваль настолько легко раскусил мой обман, меня попросту потрясло. Я-то воображала, будто была близка к совершенству, однако сегодняшний вечер спустил меня с небес на грешную землю. Я мысленно пообещала себе впредь не пренебрегать уроками сестры Беатриз, посвященными женским искусствам. И пожалуй, надо будет нам с Аннит попрактиковаться друг с дружкой…
– Итак, – произносит аббатиса, открывая глаза. – Нам нужно предпринять следующее. Гости барона Ломбара намерены провести у него всю неделю. Канцлер же Крунар собирался отбыть ко двору, но взял и передумал… Не правда ли, канцлер?
Он кивает, потом разводит руками:
– Кто же знал, что моя лошадь захромает?
Настоятельница улыбается:
– Стало быть, он, делать нечего, вернется со своей юной спутницей в замок Ломбара. Ты же, – ее взгляд пришпиливает меня к стулу, – по возвращении найдешь способ переговорить с Дювалем еще. Желательно наедине. Если нам повезет, ты сподвигнешь его затеять с собой игру, попробовать соблазнить…
– Но, матушка!..
Ее лицо делается чужим и холодным.
– Разве ты не клялась употребить все свои умения и способности во славу Мортейна?
– Да, но…
– Никаких «но». Женские чары – точно такая же часть необходимого арсенала, как кинжал или твои любимые яды. За Дювалем необходимо понаблюдать. Ты сама обнаружила тому доказательства. Чем ближе ты к нему подберешься, тем больше тебе удастся узнать. Быть может, в постельной беседе вытянешь из него еще какие-то тайны.
Да уж, пожалуй. Скорее я уговорю саму аббатису сплясать гавот на улицах Нанта. Однако я оставляю свое мнение при себе. И так еле-еле справилась минувшим вечером. Начну спорить – и она может решить, что я вообще недостойна служить делу Мортейна.
Потом меня осеняет светлая мысль:
– А может, просто убрать его, да и дело с концом?
– А ты видела на нем метку Мортейна?
Я чуточку медлю, но отвечаю правдиво:
– Нет. Но у Мартела метка была почти невидима за воротником. Может, и у Дюваля ее так просто не разглядеть?
Матушка улыбается, и до меня слишком поздно доходит, что я по глупости как раз сыграла ей на руку.
– Значит, – говорит она, – тем больше причин вплотную подобраться к нему. Не так ли?
Неисповедимы пути Мортейна! И на что Ему прятать Свои метки, чтобы их стоило таких трудов разыскать?..
– Исмэй. – Настоятельница вновь предельно серьезна. – Дюваль – один из самых доверенных советников герцогини. Нам совершенно необходимо разведать, чем дышит этот человек!
– Анна доверяет его советам больше, нежели чьим-либо еще, – поясняет Крунар.
– Так что, если он нас предает, кара Мортейна очень скоро постигнет его, – мрачно добавляет аббатиса. – Быть может, даже и от твоей руки.
Ее заставляет умолкнуть какая-то возня в коридоре. Она едва успевает нахмурить брови, как дверь резко распахивается.
И вот тут у меня перехватывает дыхание, потому что в кабинет входит собственной персоной Гавриэл Дюваль.
За ним торопливым шагом поспевает Аннит:
– Простите, пресвятая матушка! Я говорила ему, что вы просили не беспокоить, а он и не думает слушать!..
И она окидывает нарушителя спокойствия испепеляющим взглядом.
– Да, я вижу, – недрогнувшим голосом произносит аббатиса.
Она коротко, вопросительно взглядывает на меня, и я киваю, подтверждая: перед нами тот самый человек, которого я видела у Ломбара. Настоятельница переводит взгляд на хмурого мужчину, стоящего возле двери:
– Ну что ж, входите, Дюваль. Нечего на пороге торчать.
Дюваль проходит внутрь кабинета, и я едва не отшатываюсь. Его взгляд попросту раскален. Так дело пойдет, он огонь примется выдыхать!
– Настоятельница. Канцлер Крунар, – коротко кланяется он. Его гнев буквально заполняет всю комнату. – Нам следует кое-что обсудить.
Она приподнимает бровь:
– В самом деле?
– Да. К примеру, некомпетентность некоторых ваших послушниц.
Он выделяет голосом: «некоторых послушниц». Право же, зря.
– Вот уже дважды она, – он тычет пальцем в моем направлении, – встревала в мою работу! Почему монастырь раз за разом отряжает подсылов, которые уничтожают мои самые ценные источники сведений?
– Дважды? – уточняю я.
Сколь помню, до сих пор я видела его лишь один раз.
– Забыла таверну?! – И, встретив мой непонимающий взгляд, он ссутуливает плечи и расплывается в похабной улыбочке: – Как закончишь там, возвращайся к Эрве, лады?..
Тот самый увалень из таверны! Я невольно сжимаю кулаки.
В это время заговаривает настоятельница, и ее холодный голос заставляет Дюваля отвернуться от меня.
– Когда речь идет об исполнении воли Мортейна, монастырь действует самостоятельно и в одиночку. Может, мы должны предварительно спрашивать твоего позволения?
Судя по ее тону, лучше бы ему с подобными требованиями не выступать.
Он складывает на груди руки:
– Я лишь предлагаю, чтобы вы для начала хоть чуть-чуть думали и только потом действовали. Вот уже два раза вы добираетесь до очень важных людей прежде меня. Вы с вашим святым стремитесь покарать негодяев, а мне сведения нужны! Сведения, которые помогли бы нашей стране выкарабкаться из той задницы, в которой она оказалась!
– Стало быть, ты разыскивал их с намерением допросить.
Ничто в голосе аббатисы не дает возможности заподозрить, что она жалеет о нарушенных планах Дюваля.
Тот мрачно кивает:
– Я уверен, что при соответствующем… обращении они вывели бы нас на главного кукловода, у которого все нити в руках.
Крунар выпрямляется в своем кресле, внезапно насторожившись:
– Но ведь во главе всего, уж верно, стоит французская регентша?
– Не исключено, – уклончиво отвечает Дюваль. – Однако она действует через кого-то при нашем дворе, и я намерен выяснить, через кого именно!
Крунар делает приглашающий жест:
– Не поделитесь вашими подозрениями?
– Не сейчас, – негромко отвечает Дюваль.
Тем не менее его отказ потрясает.
Крунар первым приходит в себя:
– Полагаю, вы не подразумеваете, что нам нельзя доверять?
– Ни в коем случае. Просто было бы крайне неразумно болтать о каких-либо подозрениях, не имея основательных улик. К сожалению, – тут Дюваль бросает на меня очередной убийственный взгляд, – кое-кто упорно убивает всех, кто мог бы их дать!
Аббатиса задумчиво поджимает губы, складывая руки так, что рукава соединяются на груди.
– И каким образом, по-твоему, мы могли бы это исправить? Вероятно, мы должны советоваться с тобой всякий раз, когда святой призывает нас к действию?
Дюваль проводит ладонью по волосам и поворачивается к окну:
– В этом нет необходимости. Однако мы должны изобрести какой-то способ согласовать наши усилия. Покамест из-за действий вашей послушницы важные сведения так и не дошли до ушей герцогини…
Я выпрямляюсь, как от пощечины, и вполголоса произношу:
– Возможно.
Он удивленно оглядывается:
– Не понял?
Я готова радостно склониться перед моим Богом и перед моей настоятельницей, но будь я проклята, если с готовностью уступлю этому человеку! Я вскидываю голову и смотрю ему прямо в глаза:
– Я сказала: «возможно». Почем знать, может, они ничего такого важного и не сказали бы!
Он подходит ко мне и останавливается так близко, что я вынуждена задрать голову. А он еще и упирается руками в подлокотники, пригвождая меня таким образом к сиденью.
– Теперь-то мы этого никогда не узнаем, – говорит Дюваль тихо и насмешливо.
Он так близко, что я ощущаю каждое его слово как теплый комок, ползущий по моей коже.
– Дюваль! – Резкий голос аббатисы нарушает напряженную тишину. – Хватит запугивать мою послушницу!
Он краснеет и рывком выпрямляется, убирая руки с подлокотников.
– Не больно-то я испугалась, – ворчу вполголоса.
Он отвечает сердитым взглядом, но ничего не говорит. У края его рта начинает дергаться жилка.
– Да скажите вы им! – обращается он к канцлеру Крунару. – Объясните, до чего хрупко равновесие сил! И как любое добытое слово может его поколебать!
– Нет нужды что-либо объяснять мне, – по-прежнему резко произносит настоятельница.
Крунар разводит руками:
– Стало быть, вам известно, что это воистину так. Над нами стервятники кружатся! И с каждым днем все смелее! Регентша Франции уже запретила Анне короноваться в качестве герцогини. Наши враги спят и видят отдать ее под опеку французам, а там и Бретань присвоить! Они и замужеством ее намерены по своему произволу распорядиться…
Дюваль принимается расхаживать по кабинету туда и сюда.
– Повсюду шпионы. Мы не успеваем их выслеживать! Французы свили сущее гнездо при нашем дворе. Приграничные народы уже волнуются…
– Не говоря уже о том, – добавляет Крунар, – что присутствие шпионов не позволяет нам тайно надеть на Анну герцогскую корону. Они сразу об этом проведают. А до тех пор, пока мы не коронуем ее перед лицом народа и Церкви, мы очень уязвимы…
Как же я сочувствую нашей бедной владычице!
– Но ведь должен быть выход, – вырывается у меня.
Вообще-то я обращаюсь к настоятельнице, но отвечает Дюваль:
– Я его найду. А если не найду, так создам. Собственными руками! Клянусь, что увижу ее коронованной. И замужем за достойным супругом. Но чтобы этого добиться, мне нужны сведения. Все, какие возможно!
В кабинете становится до того тихо, что они, я уверена, слышат, как стучит мое сердце. Меня глубоко тронула клятва, данная Дювалем. А то, что он произнес ее на освященной земле, свидетельствовало о его безумной отваге. Или о невероятной глупости.
– Я готова признать, что опыта в добывании сведений у тебя куда как побольше, – произносит наконец аббатиса.
Вижу, как при этих словах Дюваля оставляет судорожное напряжение. Ну и зря! Матушка награждает его именно тем взглядом, которого я, как и все прочие обитатели монастыря, давно научилась бояться. Этот блеск в ее глазах ничего хорошего не сулит.
– Такая забота о благополучии державы заслуживает похвал, а твоя беспримерная преданность достойна восхищения, – продолжает настоятельница, окончательно усыпляя его бдительность. – Я понимаю, что ты так же готов помочь нам, как и мы – тебе.
Дюваль слегка хмурится: кажется, он не припоминает, чтобы говорил нечто подобное. Я раздуваюсь от гордости: надо же, до чего ловко пресвятая матушка обвела его вокруг пальца! Она между тем косится на канцлера Крунара, и тот едва заметно кивает.
– Мы рады будем трудиться плечом к плечу с тобой. И ради того, чтобы дело пошло без сучка и задоринки, отправим-ка мы Исмэй пожить несколько недель в твоем доме…
Меня точно стенобитным тараном шарахнуло. Весь воздух куда-то подевался из легких, и только по этой причине я не заголосила: «Не-е-ет!»
Дюваль бросает на меня полный ужаса взгляд. Так, словно я сама все это подстроила. Он открывает рот, но настоятельница одним махом отметает любые возражения:
– Нам необходим кто-то при дворе. Сама я отправиться туда не могу: кругом герцогини такая суета, да и негоже мне надолго отлучаться из монастыря. А вот если мы выдадим Исмэй за твою любовницу, она получит доступ к кому угодно и сможет вытянуть из него нужные нам сведения. Также, что даже важнее, у нее будет возможность действовать в случае необходимости. Вот таким образом, – и она награждает Дюваля безмятежной улыбкой, – мы согласуем наши усилия.
Я против воли восхищаюсь, как ловко она вырыла яму. Еще лучше было бы, если бы приманкой оказалась не я.
– Матушка… – отваживаюсь я пискнуть, но один ее взгляд – и я тотчас умолкаю.
Однако Дювалю несвойственно слепое повиновение.
– Вы с ума сошли! – заявляет он без обиняков, и лицо аббатисы каменеет. – На такое я не пойду! Еще не хватало мне нянчиться с одной из ваших новообращенных соплячек.
– Что ж, значит, и дальше будем действовать кто во что горазд, – холодно и равнодушно произносит настоятельница.
– Вы мне руки выкручиваете, – с мрачным отчаянием произносит Дюваль.
– Ни в коем случае. Я всего лишь отозвалась на твой призыв к совместной работе, – отвечает аббатиса, и ловушка захлопывается.
Теперь он и сам это понимает. И напускает на себя отрешенный вид: настоятельница победила.
– Только любовницей я ее не хочу объявлять. Пусть будет, скажем… моя двоюродная сестра.
Это вилка, воткнутая мне в бок. Неужели я так отвратительна?
Аббатиса растерянно глядит на него:
– Да кто тебе, прости меня, поверит? Твоя семья и ее родственные связи слишком известны. Нет, так не получится.
– Кроме того, – вставляет Крунар, – кто же доверит тебе незамужнюю девушку, не прислав вместе с ней родственницу для пригляда? Тогда как любовница – это всем понятно и никаких вопросов не вызовет.
Я откашливаюсь, и настоятельница поднимает бровь, разрешая говорить.
– А может, лучше мне пойти к нему на кухню работать? Или служанкой?
Она небрежно отмахивается.
– В этом случае тебе не будет доступа ко двору, а именно в этом и состоит наша цель. Следует только учесть, – добавляет Дюваль, – что до сих пор я не был замечен в неразборчивости. А если бы вдруг и вздумал завести себе даму сердца, то уж всяко выбрал бы… не соплячку.
Я сжимаю зубы. Конечно, я не идеал придворной красавицы, но чтобы настолько!
Матушка аббатиса откидывается в кресле и цокает языком:
– Преувеличиваете, мой господин. Исмэй великолепно обучена очень многим искусствам, и в том числе – как изображать любовницу.