— Что вы этим хотите сказать? Убирайтесь!
Он опустился на одно колено и провел пальцами по воде.
— Должно быть, обогревается паром. Но сейчас она уже остывает.
— Вы уйдете или нет?
— Что ж, Джордж, это зависит от тебя. — Она нахмурила свои тонкие брови:
— Что вы имеете в виду?
— Это зависит от того, сможем ли мы с тобой договориться, дружище.
— Продолжайте, — сердито сказала она, прижав крепче полотенце к своим бедрам.
— Я уйду, если ты пообещаешь мне расторгнуть эту нелепую помолвку.
— Я сейчас вспомню старинное египетское ругательство и произнесу его, потому что другого вы не заслуживаете.
Ник снова сунул руку в воду:
— Она стала еще холоднее. Разумеется, я могу войти в воду и вытащить тебя. Ты этого ждешь?
Она рванулась назад, поскользнулась и упала в воду. Ник от неожиданности присел у края бассейна и фыркнул от смеха. Она выскочила из воды, выплевывая воду и изрыгая проклятия. Потом потуже обмотала полотенце вокруг своего тела и с решительным видом направилась в его сторону.
— Ей-богу, сэр, сейчас вы пожалеете о том, что когда-то покинули Сент-Джайлз.
Он ответил не сразу, потому что был уверен, что она не осмелится подойти к нему. Но когда она начала подниматься по лестнице из бассейна, он понял, что недооценил ее. Сейчас она вылезет из бассейна и набросится на него. Если она дотронется до него, вся такая мокрая и полунагая, то он надолго потеряет способность смеяться. Он не сможет бороться с обнаженной сестрой Джоселина в то время, как тело его возбуждено, а чувства взволнованы. Он попятился назад, когда она решительно двинулась на него.
— Слушай, Джордж… То есть леди Джорджиана, не забывайте о своей воспитанности.
— Не говорите мне о воспитанности, вы, гнусный мерзавец.
Ник рассмеялся и покачал головой.
— Вы сами не знаете, что делаете, голубушка.
Джорджиана быстро подошла к нему, и он все еще качал головой, когда она размахнулась и ударила его по лицу. Рука была мокрая, и кулак лишь скользнул по его щеке. Джорджиана вскрикнула и схватилась за свою руку. Ник выругался, скорее от удивления, чем от боли, приложил руку к щеке и пристально посмотрел на Джорджиану.
Он с угрожающим видом медленно двинулся на нее.
— Ну теперь держись у меня, красотка.
В это время раздался чей-то женский голос:
— Миледи, я нашла другую бутылочку с банными кристаллами.
Ник остановился и посмотрел наверх. Служанка, торопливо спускавшаяся по лестнице, увидела их и едва не упала.
— Ах! Ах, сэр! — Служанка была маленькая и хрупкая, но она бросилась к своей госпоже и стала между ними, похожая на разъяренную гусыню, защищающую свой выводок. — Как вам не стыдно, сэр? Сейчас же уходите. Уходите же.
— Я не уйду, пока ваша госпожа не пообещает мне сделать то, о чем я ее просил.
— Это пустая отговорка, сэр. — Служанка взяла бутылку с кристаллами за горлышко и принялась размахивать ей, словно дубиной. Ник пригнулся, чтобы бутылка не попала ему по голове, и снова рассмеялся.
— Прошу вас, не убивайте меня, мисс.
— Ребекка, будь осторожнее, — сказала Джорджиана с насмешливой улыбкой. — Не порань себя.
— Не беспокойтесь, миледи. У меня пять братьев, и ни один из них и мешка с углем не стоит. Я знаю, как обращаться с этими ничтожными типами. — Она сделала три быстрых шага и взмахнула бутылкой.
Ник отскочил в сторону, перепрыгнул через перила и приземлился на середине лестницы.
— Наверное, я недооценил тебя, Джордж.
— Вы сумасшедший, если думаете, что можете судить обо мне. Я расскажу об этом Трешфилду, и вам очень повезет, если вы сможете убраться отсюда до того, как вас арестуют.
Ник осклабился и сказал:
— Черт возьми, Джордж, если ты донесешь на меня, то мне придется выдумать свою историю о том, как все было. Хочешь услышать ее?
Она молчала. Потом глаза их встретились, и она медленно покачала головой.
— «Твой верный раб я все минуты» — Ник перегнулся через перила. — Желаю вам доброй ночи, леди Джорджиана.
Она молча с гневом смотрела на него. Он поднялся по лестнице и вышел в темноту ночи.
6
7
Он опустился на одно колено и провел пальцами по воде.
— Должно быть, обогревается паром. Но сейчас она уже остывает.
— Вы уйдете или нет?
— Что ж, Джордж, это зависит от тебя. — Она нахмурила свои тонкие брови:
— Что вы имеете в виду?
— Это зависит от того, сможем ли мы с тобой договориться, дружище.
— Продолжайте, — сердито сказала она, прижав крепче полотенце к своим бедрам.
— Я уйду, если ты пообещаешь мне расторгнуть эту нелепую помолвку.
— Я сейчас вспомню старинное египетское ругательство и произнесу его, потому что другого вы не заслуживаете.
Ник снова сунул руку в воду:
— Она стала еще холоднее. Разумеется, я могу войти в воду и вытащить тебя. Ты этого ждешь?
Она рванулась назад, поскользнулась и упала в воду. Ник от неожиданности присел у края бассейна и фыркнул от смеха. Она выскочила из воды, выплевывая воду и изрыгая проклятия. Потом потуже обмотала полотенце вокруг своего тела и с решительным видом направилась в его сторону.
— Ей-богу, сэр, сейчас вы пожалеете о том, что когда-то покинули Сент-Джайлз.
Он ответил не сразу, потому что был уверен, что она не осмелится подойти к нему. Но когда она начала подниматься по лестнице из бассейна, он понял, что недооценил ее. Сейчас она вылезет из бассейна и набросится на него. Если она дотронется до него, вся такая мокрая и полунагая, то он надолго потеряет способность смеяться. Он не сможет бороться с обнаженной сестрой Джоселина в то время, как тело его возбуждено, а чувства взволнованы. Он попятился назад, когда она решительно двинулась на него.
— Слушай, Джордж… То есть леди Джорджиана, не забывайте о своей воспитанности.
— Не говорите мне о воспитанности, вы, гнусный мерзавец.
Ник рассмеялся и покачал головой.
— Вы сами не знаете, что делаете, голубушка.
Джорджиана быстро подошла к нему, и он все еще качал головой, когда она размахнулась и ударила его по лицу. Рука была мокрая, и кулак лишь скользнул по его щеке. Джорджиана вскрикнула и схватилась за свою руку. Ник выругался, скорее от удивления, чем от боли, приложил руку к щеке и пристально посмотрел на Джорджиану.
Он с угрожающим видом медленно двинулся на нее.
— Ну теперь держись у меня, красотка.
В это время раздался чей-то женский голос:
— Миледи, я нашла другую бутылочку с банными кристаллами.
Ник остановился и посмотрел наверх. Служанка, торопливо спускавшаяся по лестнице, увидела их и едва не упала.
— Ах! Ах, сэр! — Служанка была маленькая и хрупкая, но она бросилась к своей госпоже и стала между ними, похожая на разъяренную гусыню, защищающую свой выводок. — Как вам не стыдно, сэр? Сейчас же уходите. Уходите же.
— Я не уйду, пока ваша госпожа не пообещает мне сделать то, о чем я ее просил.
— Это пустая отговорка, сэр. — Служанка взяла бутылку с кристаллами за горлышко и принялась размахивать ей, словно дубиной. Ник пригнулся, чтобы бутылка не попала ему по голове, и снова рассмеялся.
— Прошу вас, не убивайте меня, мисс.
— Ребекка, будь осторожнее, — сказала Джорджиана с насмешливой улыбкой. — Не порань себя.
— Не беспокойтесь, миледи. У меня пять братьев, и ни один из них и мешка с углем не стоит. Я знаю, как обращаться с этими ничтожными типами. — Она сделала три быстрых шага и взмахнула бутылкой.
Ник отскочил в сторону, перепрыгнул через перила и приземлился на середине лестницы.
— Наверное, я недооценил тебя, Джордж.
— Вы сумасшедший, если думаете, что можете судить обо мне. Я расскажу об этом Трешфилду, и вам очень повезет, если вы сможете убраться отсюда до того, как вас арестуют.
Ник осклабился и сказал:
— Черт возьми, Джордж, если ты донесешь на меня, то мне придется выдумать свою историю о том, как все было. Хочешь услышать ее?
Она молчала. Потом глаза их встретились, и она медленно покачала головой.
— «Твой верный раб я все минуты» — Ник перегнулся через перила. — Желаю вам доброй ночи, леди Джорджиана.
Она молча с гневом смотрела на него. Он поднялся по лестнице и вышел в темноту ночи.
6
Джорджиана, лежащая в постели на животе с головой, спрятанной под двумя подушками, услышала, что Ребекка отдернула занавески, чтобы впустить солнечный свет, ставший серебристым из-за закрывших небо облаков. Настроение ее было мрачным. Унижение, которое она испытала ночью, заставило ее понять одну истину: твое высокое положение ничего не значит, если ты голая. Зато оно значит довольно много, когда ты одета и готова потребовать изгнания мужчины по причине его неджентльменского поведения. Джорджиана высунула голову из-под подушек и позвала служанку.
— Я сегодня буду завтракать здесь, — сказала она ей. Джорджиана больше никогда не . хотела видеть мистера Росса, тем более на следующее утро после того, как он видел ее обнаженной.
Ребекка вышла, чтобы сообщить Рандаллу о желании своей госпожи. Образ мистера Росса, смеющегося над ней в то время, как она плескалась в бассейне, заставил ее застонать и с головой зарыться под одеяло. Из-за мучительного стыда она плохо спала в эту ночь. Это унижение ей вынести было даже труднее, чем то, когда она узнала, что лорд Силверстон считает, что приносит себя в жертву, беря ее в жены.
Джорджиана опять застонала и стукнула кулаками по матрасу. Чтобы мужчина, да еще такой неблагородный и порочный, как мистер Росс, видел ее голой! Она еще ни разу не была наедине с мужчиной, не являющимся членом ее семьи, за исключением Хайдов, которые скоро станут ее родственниками.
Нагота и мужчины — ее мать избегала этих тем, не говоря о том, что они были запретными до замужества. Поэтому Джорджиана сделала вывод, что интимные отношения являются чем-то постыдным. Правда, тетя Ливи отрицала это, и все же ей казалось, что вся эта тема покрыта густой завесой таинственности Странно. Кажется, и мистер Росс не считал зазорным то, что на ней не было одежды. Но что он может знать о нормах поведения в изысканном обществе?
Чертов мистер Росс! Он обратил удовольствие в кошмар. Граф показал ей баню с бассейном, когда она впервые приехала сюда, и предложил пользоваться ими. Недавно туда провели горячую воду, и Трешфилд очень гордился этим новшеством. Она посещала баню несколько раз в неделю, и все знали, что по вечерам это место отдано ей. Очевидно, никто не потрудился предупредить об этом мистера Росса.
Он пошел за ней, думая, что найдет ее с Эвелином. И эти угрозы… Ни один порядочный мужчина не станет угрожать даме таким способом, пугать, что выдумает какую-то отвратительную историю об их встрече у бассейна. Но этим он только навредит себе. Трешфилд поверит ей, а не ему. Еще до того как наступит время ленча, мистеру Россу придется покинуть поместье и отправиться в город Уортбридж, а вечером он сядет в поезд.
Из своего укрытия она услышала стук в дверь. Перебравшись к изголовью кровати, она высунула голову из-под одеяла и ответила на стук. Вошла одна из горничных верхнего этажа с серебряным подносом, на котором лежал запечатанный конверт. Она взяла конверт и отпустила служанку.
Это было письмо от мистера Росса, написанное весьма изящным слогом, где он просил у нее извинения за происшедшее. У него был красивый почерк, создававший ложное представление о его происхождении. «Глубокоуважаемая леди Джорджиана, приношу вам свое смиренное извинение за вчерашнее вторжение. Мое поведение непростительно…»
Она продолжала читать, весьма удивившись ссылке на Оберона, который следил за Титанией . Но потом он испортил все впечатление, напомнив ей, что если он вынужден будет уехать, то Джоселин, который плохо себя чувствует после ранения, потащится через океан, чтобы спасти ее. Лайза последует за ним, а ей скоро разрешаться от бремени. Они подвергнут себя опасности из-за нее. «Я должен регулярно писать Джоселину о положении дел». Оставшуюся часть письма Джорджиана лишь бегло просмотрела.
— Гнусный мерзавец, — пробормотала она и разорвала письмо на мелкие кусочки. Он снова перехитрил ее. Он знал, что она сразу пойдет к графу, и опередил ее. Она не могла подвергать опасности здоровье брата, милой Лайзы и их будущего ребёнка. Ей придется молчать. Но это не значит, что ей придется терпеть мистера Росса. Она умеет составлять планы и придумает, как найти выход из трудного положения.
В течение следующих трех дней Джорджиана обедала в своей комнате. Графу она послала записку, где говорила, что простудилась и боится его заразить. Это время она провела довольно плодотворно, знакомясь с описанием близлежащих к поместью зданий, чтобы выбрать наиболее подходящее для ее детского дома. Изредка, когда Ребекка уверяла ее, что мистера Росса нет поблизости, она покидала свою комнату и перебиралась в темный подвал под Египетским крылом, где долгими часами занималась регистрацией и описанием предметов. Однако несмотря на затворничество, ей иногда казалось, что кто-то находится рядом, как если бы за ней следили. В таких случаях она строго критиковала себя. Неужели она позволит мистеру Россу довести ее до воспаления мозга?
Четвертый день выдался на редкость солнечным. Яркое солнце осветило золотистую, красно-кирпичную и желтую осеннюю листву. Через несколько дней должен был наступить октябрь, и она устала прятаться в тех красивых комнатах, что ей предоставил граф. Она проживала в дамских покоях, состоящих из гостиной, к которой с одной стороны примыкала спальня, а с другой — кабинет и комната для переодевания. Комнаты были окрашены голубым напоминающим цвет фарфора, и белым цветом. Гостиная имела балкон, выходящий на восток, где был парк с небольшим озером и сицилианским храмом, стоящим на островке в центре озера.
Почему-то вид этого маленького храма, стоящего в центре синего озера, вызывал у нее раздражение на саму себя. Почему она должна трусить и прятаться? Это мистер Росс провинился, это он обладает отвратительной привычкой следить за людьми и незаметно к ним подкрадываться. Это ему должно быть стыдно. Она не будет больше стыдиться. Чем больше она раздражалась, тем сильнее разгорался в ней остывший было гнев.
С помощью Ребекки Джорджиана надела платье такого же бледно-голубого цвета, как ее спальня, и достала подходящие по цвету рабочий фартук с вышивкой и шапочку.
— Я больше не буду прятаться, Ребекка, и последний раз завтракаю в этой комнате. Мистер Росс не сможет заставить меня покинуть этот дом.
У Ребекки был срезанный подбородок, и поэтому, когда она опустила голову, половина ее лица исчезла.
Джорджиана сидела за туалетным столиком и смотрела в зеркало. Она надела шапочку, поправила очки и посмотрела в зеркало на свою служанку.
— Что случилось?
— Это мистер Росс, миледи. Я узнала, что его не было здесь все это время. Я пыталась найти его и затем случайно услышала разговор мистера Рандалла и домоправительницы о нем. Он уехал в то утро… после того как он…
— Все это время, — повторила Джорджиана, глядя на свое отражение в зеркале и не видя его. Неожиданно она ударила по столу рукой. — Чудовище!
— Миледи?..
— Ничего, Ребекка. Спасибо. — Джорджиана забарабанила пальцами по столу. Этот изверг знал, что она не захочет видеть его снова, и уехал, чтобы продлить ее муки, чтобы заставить ее ждать со страхом и смущением, в то время как сам он будет развлекаться в каком-нибудь неприличном заведении с пошлыми женщинами. Но она покажет ему, что его уловки ничего для нее не значат. Она встретится с ним; она смело посмотрит ему в глаза. Разумеется, он полагал, что она сожмется в комок от страха и будет гадать, когда и откуда он появится.
Джорджиана поставит его на место. Но… возможно, не сейчас. Возможно, будет лучше, если она сделает это после полудня. К тому времени она хорошо подготовится. Ее гнев только разгорится ярче, если она отложит осуществление своего плана. Да, это замечательный план. Не стоит торопить события. Секрет хороших планов в том и заключается, что можно не торопиться с их осуществлением. А сейчас ей нужно заняться кое-какими делами в подвале Египетского крыла. Но она больше не будет прятаться — в этом она была уверена.
Чтобы проверить себя, Джорджиана открыто, с высоко поднятой головой, стуча каблуками по мраморному полу, отправилась в Египетское крыло. Когда она шла по изогнутому коридору, соединяющему главное здание с Египетским крылом, ей показалось, что ее шаги оглашаются необычно долгим эхом. Она слушала еще несколько мгновений и резко остановилась. Через секунду стук шагов сзади прекратился. Она оглянулась, но увидела лишь высокие окна по обе стороны коридора и блеск полированного пола. Яркий солнечный свет согревал утреннюю прохладу. Она повернулась и пошла дальше. Больше она не слышала странных звуков.
Достигнув Египетского крыла, она поздоровалась с Людвигом, который составлял подробное описание и делал рисунки нового саркофага. Это новое приобретение заняло почетное место в большом рабочем помещении, которое вначале предполагали отдать под бальный зал. Как всегда в комнатах, где хранились хрупкие памятники древности, было темно, и Людвиг работал при свете лампы. Он показал ей свои рисунки. Она заметила, что его бледные, испачканные чернилами руки дрожат.
— Людвиг, вы хорошо себя чувствуете? — Людвиг вытер пот с подбородка, свернул большой лист с рисунком и покачал головой.
— Огорчительные новости. Да, огорчительные. Вчера вечером я разговаривал с двоюродным дедом, и он сказал, что оставит свою коллекцию вам. — Людвиг опустил свои плечи даже ниже, чем обычно, и, казалось, сейчас расплачется.
— О нет Мы лишь говорили о том, чтобы сделать ее основой музея. Я думала, вы будете его хранителем.
— Да, но вы знаете, что дед может повернуть дело по-своему. И мои родители будут довольны Они постоянно мне твердят, что я должен бросить свои занятия наукой. Мать говорит, что мне все равно придется это сделать, когда дед умрет, и что я являюсь наследником Трешфилда. Но это только выводит деда из себя. Джорджиана достала очки из кармана фартука и надела их. Подвинув очки повыше на переносицу, она с сожалением посмотрела на Людвига.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Я поговорю с ним. Я совсем не этого хотела. — Она провела рукой в воздухе, указывая на большое количество предметов, которые их окружали. — Мы с вами не сможем обеспечить всем этим вещам ухода, в котором они нуждаются. Вы знаете, Людвиг, что некоторые папирусы быстро разрушаются.
Людвиг кивнул своей по форме похожей на капусту головой и ласково улыбнулся ей.
— Я стараюсь работать быстрее. О Боже мой, да и я, право, совсем не против того, чтобы эта коллекция досталась вам. Мы с вами будем продолжать работать с ней, правда?
— Конечно, но я все равно поговорю с Трешфилдом. Он не должен играть с вами. Вы этого не заслуживаете.
— Я не знал, что это игра. — Людвиг прищурился в тусклом свете, встал и опустился на колени перед саркофагом из красного гранита. — Я этого не замечал. Посмотрите, Джорджиана, как красиво вырезаны крылья этих богинь.
— Да, Людвиг, очень красиво.
— Я должен убедить деда нанять хорошего фотографа, чтобы он снял все это Мои рисунки едва ли можно назвать удовлетворительными.
Она оставила Людвига с намерением поговорить относительно него с мистером Трешфилдом. Граф обещал не принимать никаких решений, касающихся коллекции, без участия Людвига. Отвратительный старый лгун.
В подвале было не так темно, как могло быть: забранные решетками окна на уровне грунта позволяли свету проникать в большие хранилища. Здесь стояли бесчисленные ящики, наполненные предметами, добытыми графом во время его посещения исторических мест и различных антикварных лавок в Египте. Некоторые из них ни разу не открывали с тех пор, как они прибыли в Англию. В последние годы у графа обнаружилась новая страсть — к картинам и другим работам великих художников. В своей страсти к коллекционированию он мог сравниться лишь с великой русской императрицей Екатериной.
Джорджиана оставалась в подвале в течение нескольких часов. Она открыла ящик с шабти, маленькими фигурками слуг и рабочих, которые должны были заменять умершего, если боги призывали его — или ее — работать в загробном мире. Однако она не могла сосредоточиться на мыслях о Людвиге. И когда она перестала думать о нем, к ней возвращались воспоминания о том вечере, когда мистер Росс ворвался в баню и увидел ее обнаженной.
Почему во фраке он не казался таким же неотесанным, как в ковбойском облачении? Черный фрак, тонкая белая рубашка и бриллиантовые запонки лишь усугубляли ее смущение. Но особенно ей врезался в память цвет его глаз, когда он смотрел на нее. Из голубых они сделались темно-синими, цвета индиго. Джорджиана понимала, что это лишь оптический обман. И все же она заливалась краской от одного воспоминания о том, как он смотрел на нее. В его взгляде, как ей казалось, было то, чем он мог зажечь пламя грубого желания в душах своих жертв. Неудивительно, что женщины теряли голову, когда встречали его. И это смущало ее. Почему он обратил такое внимание на нее, неуклюжую дылду? Наверное, в силу привычки.
Джорджиана посмотрела на нарисованное лицо фигурки, которую держала в руке, и заговорила с ней.
— Знаешь, он несчастное существо. Развратник, злодей, преступник и хитрая лиса. — Тут она вспомнила о графе. — Да, я непременно должна поговорить с Трешфилдом.
Она оставила в подвале шабти и записи, которые делала о них, и поднялась наверх. Беспокойство за Людвига мешало ей заниматься обычной работой. Она возьмет с собой Людвига, и вдвоем они припрут Трешфилда к стенке. Наверху она прошла по коридору мимо стоящих в тени футляров для мумий, прижала руки к юбкам, чтобы ее кринолин не задел запыленный гроб египетского царя.
Остановившись у двери рабочей комнаты, Джорджиана неожиданно почувствовала странное покалывание в пальцах рук и спине. Она резко повернулась, но увидела лишь безучастно глядевшие на нее статуи жрецов, визирей и сфинкса Сенвосрета. Ее взгляд уловил тень, упавшую от бога Анубиса с головой шакала, повелителя мертвых. В коридоре было темно и тихо.
— Здесь есть кто-нибудь?
В ответ — мертвая тишина, как в египетской гробнице. Она начинает сходить с ума. Скоро она начнет оглядываться, на каждом опасаясь, что мистер Росс выскочит из укрытия и набросится на нее. Впрочем, он вполне способен на это. Черт бы его побрал! Он близок к тому, чтобы сорвать ее планы обретения свободы, и уже нарушил ее душевный покой.
Вновь прижав руки к своим юбкам, Джорджиана прошла мимо гроба царя и вошла в рабочую комнату. Она была пуста. Рисунок Людвига лежал на столе возле саркофага. На продолговатый гранитный ящик падал луч света от стоящей рядом лампы, которую Людвиг оставил на одном из углов стола. Рядом на полу лежала плоская каменная крышка. Она прошла между саркофагом и столом по направлению к комнате, служившей библиотекой.
Когда она проходила мимо блестящей в свете лампы каменной поверхности саркофага, из него что-то поднялось. Джорджиана мельком увидела равнодушную золотую маску, нарядный головной убор, корону с изображением змеи, услышала долгий низкий стон, закрыла глаза и закричала. Резко подавшись назад, она столкнулась со стулом, присела и расплакалась от страха.
— Людвиг! — крикнула она.
Человек, сидевший в гробу, снял маску. Джорджиана посмотрела на него сквозь слезы.
— Вы?
— Извини, Джордж.
Теперь ее слезы превратились в слезы гнева. Джорджиана сняла очки, пошарила в кармане фартука, нашла платок и закрыла им лицо.
Росс выбрался из саркофага и спрыгнул на пол с глухим стуком. Джорджиана опустила платок и сердито посмотрела на него, продолжая рыдать. Сердце ее все еще колотилось от страха.
Он подошел к ней, положил маску на стол и стал перед ней на колени.
— Я ждал Людвига и решил проверить, подойдет ли мне этот ящик по размеру. Я не хотел вас пугать.
— Я вас ненавижу, — сказала она, шмыгая носом и глотая слезы.
Ее очки упали. Он поднял их в то время, как она зарылась носом в платок.
— Мне очень жаль, леди Джорджиана, что я напугал вас.
— Опять.
Он улыбнулся, обнажив белые зубы, сверкнувшие на фоне загорелой кожи.
— Да, опять.
— Нет, — сказала она, шмыгнув носом. — Я хочу сказать, что вы опять взялись за свое и разговариваете, как выпускник Кембриджа, хотя в любой момент можете рассеять эту иллюзию и превратиться в грубого вояку или в вора с Ист-Энда.
Он ответил ей на безупречном английском:
— Обещаю вам, что в ближайшее время не превращусь ни в того ни в другого. Сохраню эту иллюзию, чтобы вы почувствовали себя в привычной обстановке и успокоились.
Джорджиана выхватила у него свои очки:
— Что это вы стали вдруг таким учтивым? — Он ответил не сразу. Его длинные ресницы опустились, закрыв сине-голубые глаза, а на лице задергалась мышца, привлекшая внимание к ямочкам на его щеках, придававшим ему почти беззащитный вид. Потом он поднял голову и одарил ее странной улыбкой, в которой была угроза и азарт участника запретного языческого ритуала.
— Можете считать мою учтивость расплатой за то, что я напугал вас, миледи. — Они посмотрели друг на друга, и улыбка его исчезла. — Мне никогда не приходилось заставлять женщину плакать. Мне это не доставляет удовольствия.
— Вы никогда не заставляли женщин плакать? Мне трудно в это поверить, мистер Росс. — Чем больше они разговаривали, тем меньше она шмыгала носом.
Он самодовольно улыбнулся, что так ее раздражало.
— Никогда. Они у меня всегда смеялись или улыбались. — Он замолчал, взгляд его скользнул по ее лицу. — Ну, может быть, стонали иногда, но плакать — никогда не плакали.
— Стонали? Как вы можете заставить женщину стонать, если не причиняли ей боли, сэр?
Он следил за ее губами восхищенным, почти завороженным взглядом, и это смутило ее еще больше. Услышав ее вопрос, он вздрогнул и посмотрел ей прямо в глаза.
— Черт возьми!
— Вы невежа, сэр. — Спина Джорджианы напряглась, и она сунула платок обратно в карман.
— Я не подумал, что вы можете не знать насчет… насчет стонов.
На последнем слове его голос неожиданно стал низким и резким. Услышав его, Джорджиана ощутила тревогу и задрожала всем телом.
Она беспокойно задвигалась на стуле и оглядела комнату.
— Где Людвиг? Он должен был вернуться. Наверное, зачитался какой-нибудь книгой. Когда он поглощен чем-то, то обо всем забывает. — Она хотела встать. — Пойду поищу его.
Его рука легла на ее руку, и Джорджиане пришлось сесть обратно. Он продолжал держать ее руку, и она напряглась, чувствуя как тепло его руки проникает через рукав ее платья. Она бросила взгляд на его руку, увидела длинные тонкие пальцы и золотое кольцо с вырезанными на нем двумя крылатыми грифами. Она потянула свою руку. Пальцы сжались крепче, но затем отпустили ее.
Джорджиана сделала глотательное движение и устремила взгляд на очки, которые держала в руке. Он не говорил ни слова, удерживая ее на месте лишь взглядом и властью своего молчания. Ею опять овладело чувство, что нужно быть подальше от него. Он был так близко, что она снова чувствовала запах сандалового дерева, и он продолжал молчать. Она уже сама хотела заговорить, но он первым прервал молчание.
— Черт возьми! Для твоей же пользы, Джордж, тебе нужно поскорее убраться отсюда. Сматывайся из этого дома и от меня.
— Ну вот, — сказала она. — Вы опять за свое. Превратились в грубого вора, разговаривающего на лондонском просторечии. Почему вы не можете оставаться джентльменом?
— Потому что ты не обращаешь внимания, когда я веду себя как джентльмен, но враз замечаешь, когда я веду себя иначе.
— Как я уже сказала вам, сэр, вы прекрасно можете создавать иллюзию — джентльмен, бравый вояка, вор. Кто вы на самом деле?
Темные брови нахмурились. Вновь задергалась мышца на его щеке, глаза сузились, и тревога Джорджианы усилилась. Он стиснул руками ее руки и придвинулся к ней, заставив ее податься назад.
— В этом вся твоя беда, Джордж. Тебе никогда не приходилось сталкиваться с реальностью. Может быть, тебе нужно почувствовать нечто реальное, чтобы стать более внимательной.
— Я сегодня буду завтракать здесь, — сказала она ей. Джорджиана больше никогда не . хотела видеть мистера Росса, тем более на следующее утро после того, как он видел ее обнаженной.
Ребекка вышла, чтобы сообщить Рандаллу о желании своей госпожи. Образ мистера Росса, смеющегося над ней в то время, как она плескалась в бассейне, заставил ее застонать и с головой зарыться под одеяло. Из-за мучительного стыда она плохо спала в эту ночь. Это унижение ей вынести было даже труднее, чем то, когда она узнала, что лорд Силверстон считает, что приносит себя в жертву, беря ее в жены.
Джорджиана опять застонала и стукнула кулаками по матрасу. Чтобы мужчина, да еще такой неблагородный и порочный, как мистер Росс, видел ее голой! Она еще ни разу не была наедине с мужчиной, не являющимся членом ее семьи, за исключением Хайдов, которые скоро станут ее родственниками.
Нагота и мужчины — ее мать избегала этих тем, не говоря о том, что они были запретными до замужества. Поэтому Джорджиана сделала вывод, что интимные отношения являются чем-то постыдным. Правда, тетя Ливи отрицала это, и все же ей казалось, что вся эта тема покрыта густой завесой таинственности Странно. Кажется, и мистер Росс не считал зазорным то, что на ней не было одежды. Но что он может знать о нормах поведения в изысканном обществе?
Чертов мистер Росс! Он обратил удовольствие в кошмар. Граф показал ей баню с бассейном, когда она впервые приехала сюда, и предложил пользоваться ими. Недавно туда провели горячую воду, и Трешфилд очень гордился этим новшеством. Она посещала баню несколько раз в неделю, и все знали, что по вечерам это место отдано ей. Очевидно, никто не потрудился предупредить об этом мистера Росса.
Он пошел за ней, думая, что найдет ее с Эвелином. И эти угрозы… Ни один порядочный мужчина не станет угрожать даме таким способом, пугать, что выдумает какую-то отвратительную историю об их встрече у бассейна. Но этим он только навредит себе. Трешфилд поверит ей, а не ему. Еще до того как наступит время ленча, мистеру Россу придется покинуть поместье и отправиться в город Уортбридж, а вечером он сядет в поезд.
Из своего укрытия она услышала стук в дверь. Перебравшись к изголовью кровати, она высунула голову из-под одеяла и ответила на стук. Вошла одна из горничных верхнего этажа с серебряным подносом, на котором лежал запечатанный конверт. Она взяла конверт и отпустила служанку.
Это было письмо от мистера Росса, написанное весьма изящным слогом, где он просил у нее извинения за происшедшее. У него был красивый почерк, создававший ложное представление о его происхождении. «Глубокоуважаемая леди Джорджиана, приношу вам свое смиренное извинение за вчерашнее вторжение. Мое поведение непростительно…»
Она продолжала читать, весьма удивившись ссылке на Оберона, который следил за Титанией . Но потом он испортил все впечатление, напомнив ей, что если он вынужден будет уехать, то Джоселин, который плохо себя чувствует после ранения, потащится через океан, чтобы спасти ее. Лайза последует за ним, а ей скоро разрешаться от бремени. Они подвергнут себя опасности из-за нее. «Я должен регулярно писать Джоселину о положении дел». Оставшуюся часть письма Джорджиана лишь бегло просмотрела.
— Гнусный мерзавец, — пробормотала она и разорвала письмо на мелкие кусочки. Он снова перехитрил ее. Он знал, что она сразу пойдет к графу, и опередил ее. Она не могла подвергать опасности здоровье брата, милой Лайзы и их будущего ребёнка. Ей придется молчать. Но это не значит, что ей придется терпеть мистера Росса. Она умеет составлять планы и придумает, как найти выход из трудного положения.
В течение следующих трех дней Джорджиана обедала в своей комнате. Графу она послала записку, где говорила, что простудилась и боится его заразить. Это время она провела довольно плодотворно, знакомясь с описанием близлежащих к поместью зданий, чтобы выбрать наиболее подходящее для ее детского дома. Изредка, когда Ребекка уверяла ее, что мистера Росса нет поблизости, она покидала свою комнату и перебиралась в темный подвал под Египетским крылом, где долгими часами занималась регистрацией и описанием предметов. Однако несмотря на затворничество, ей иногда казалось, что кто-то находится рядом, как если бы за ней следили. В таких случаях она строго критиковала себя. Неужели она позволит мистеру Россу довести ее до воспаления мозга?
Четвертый день выдался на редкость солнечным. Яркое солнце осветило золотистую, красно-кирпичную и желтую осеннюю листву. Через несколько дней должен был наступить октябрь, и она устала прятаться в тех красивых комнатах, что ей предоставил граф. Она проживала в дамских покоях, состоящих из гостиной, к которой с одной стороны примыкала спальня, а с другой — кабинет и комната для переодевания. Комнаты были окрашены голубым напоминающим цвет фарфора, и белым цветом. Гостиная имела балкон, выходящий на восток, где был парк с небольшим озером и сицилианским храмом, стоящим на островке в центре озера.
Почему-то вид этого маленького храма, стоящего в центре синего озера, вызывал у нее раздражение на саму себя. Почему она должна трусить и прятаться? Это мистер Росс провинился, это он обладает отвратительной привычкой следить за людьми и незаметно к ним подкрадываться. Это ему должно быть стыдно. Она не будет больше стыдиться. Чем больше она раздражалась, тем сильнее разгорался в ней остывший было гнев.
С помощью Ребекки Джорджиана надела платье такого же бледно-голубого цвета, как ее спальня, и достала подходящие по цвету рабочий фартук с вышивкой и шапочку.
— Я больше не буду прятаться, Ребекка, и последний раз завтракаю в этой комнате. Мистер Росс не сможет заставить меня покинуть этот дом.
У Ребекки был срезанный подбородок, и поэтому, когда она опустила голову, половина ее лица исчезла.
Джорджиана сидела за туалетным столиком и смотрела в зеркало. Она надела шапочку, поправила очки и посмотрела в зеркало на свою служанку.
— Что случилось?
— Это мистер Росс, миледи. Я узнала, что его не было здесь все это время. Я пыталась найти его и затем случайно услышала разговор мистера Рандалла и домоправительницы о нем. Он уехал в то утро… после того как он…
— Все это время, — повторила Джорджиана, глядя на свое отражение в зеркале и не видя его. Неожиданно она ударила по столу рукой. — Чудовище!
— Миледи?..
— Ничего, Ребекка. Спасибо. — Джорджиана забарабанила пальцами по столу. Этот изверг знал, что она не захочет видеть его снова, и уехал, чтобы продлить ее муки, чтобы заставить ее ждать со страхом и смущением, в то время как сам он будет развлекаться в каком-нибудь неприличном заведении с пошлыми женщинами. Но она покажет ему, что его уловки ничего для нее не значат. Она встретится с ним; она смело посмотрит ему в глаза. Разумеется, он полагал, что она сожмется в комок от страха и будет гадать, когда и откуда он появится.
Джорджиана поставит его на место. Но… возможно, не сейчас. Возможно, будет лучше, если она сделает это после полудня. К тому времени она хорошо подготовится. Ее гнев только разгорится ярче, если она отложит осуществление своего плана. Да, это замечательный план. Не стоит торопить события. Секрет хороших планов в том и заключается, что можно не торопиться с их осуществлением. А сейчас ей нужно заняться кое-какими делами в подвале Египетского крыла. Но она больше не будет прятаться — в этом она была уверена.
Чтобы проверить себя, Джорджиана открыто, с высоко поднятой головой, стуча каблуками по мраморному полу, отправилась в Египетское крыло. Когда она шла по изогнутому коридору, соединяющему главное здание с Египетским крылом, ей показалось, что ее шаги оглашаются необычно долгим эхом. Она слушала еще несколько мгновений и резко остановилась. Через секунду стук шагов сзади прекратился. Она оглянулась, но увидела лишь высокие окна по обе стороны коридора и блеск полированного пола. Яркий солнечный свет согревал утреннюю прохладу. Она повернулась и пошла дальше. Больше она не слышала странных звуков.
Достигнув Египетского крыла, она поздоровалась с Людвигом, который составлял подробное описание и делал рисунки нового саркофага. Это новое приобретение заняло почетное место в большом рабочем помещении, которое вначале предполагали отдать под бальный зал. Как всегда в комнатах, где хранились хрупкие памятники древности, было темно, и Людвиг работал при свете лампы. Он показал ей свои рисунки. Она заметила, что его бледные, испачканные чернилами руки дрожат.
— Людвиг, вы хорошо себя чувствуете? — Людвиг вытер пот с подбородка, свернул большой лист с рисунком и покачал головой.
— Огорчительные новости. Да, огорчительные. Вчера вечером я разговаривал с двоюродным дедом, и он сказал, что оставит свою коллекцию вам. — Людвиг опустил свои плечи даже ниже, чем обычно, и, казалось, сейчас расплачется.
— О нет Мы лишь говорили о том, чтобы сделать ее основой музея. Я думала, вы будете его хранителем.
— Да, но вы знаете, что дед может повернуть дело по-своему. И мои родители будут довольны Они постоянно мне твердят, что я должен бросить свои занятия наукой. Мать говорит, что мне все равно придется это сделать, когда дед умрет, и что я являюсь наследником Трешфилда. Но это только выводит деда из себя. Джорджиана достала очки из кармана фартука и надела их. Подвинув очки повыше на переносицу, она с сожалением посмотрела на Людвига.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Я поговорю с ним. Я совсем не этого хотела. — Она провела рукой в воздухе, указывая на большое количество предметов, которые их окружали. — Мы с вами не сможем обеспечить всем этим вещам ухода, в котором они нуждаются. Вы знаете, Людвиг, что некоторые папирусы быстро разрушаются.
Людвиг кивнул своей по форме похожей на капусту головой и ласково улыбнулся ей.
— Я стараюсь работать быстрее. О Боже мой, да и я, право, совсем не против того, чтобы эта коллекция досталась вам. Мы с вами будем продолжать работать с ней, правда?
— Конечно, но я все равно поговорю с Трешфилдом. Он не должен играть с вами. Вы этого не заслуживаете.
— Я не знал, что это игра. — Людвиг прищурился в тусклом свете, встал и опустился на колени перед саркофагом из красного гранита. — Я этого не замечал. Посмотрите, Джорджиана, как красиво вырезаны крылья этих богинь.
— Да, Людвиг, очень красиво.
— Я должен убедить деда нанять хорошего фотографа, чтобы он снял все это Мои рисунки едва ли можно назвать удовлетворительными.
Она оставила Людвига с намерением поговорить относительно него с мистером Трешфилдом. Граф обещал не принимать никаких решений, касающихся коллекции, без участия Людвига. Отвратительный старый лгун.
В подвале было не так темно, как могло быть: забранные решетками окна на уровне грунта позволяли свету проникать в большие хранилища. Здесь стояли бесчисленные ящики, наполненные предметами, добытыми графом во время его посещения исторических мест и различных антикварных лавок в Египте. Некоторые из них ни разу не открывали с тех пор, как они прибыли в Англию. В последние годы у графа обнаружилась новая страсть — к картинам и другим работам великих художников. В своей страсти к коллекционированию он мог сравниться лишь с великой русской императрицей Екатериной.
Джорджиана оставалась в подвале в течение нескольких часов. Она открыла ящик с шабти, маленькими фигурками слуг и рабочих, которые должны были заменять умершего, если боги призывали его — или ее — работать в загробном мире. Однако она не могла сосредоточиться на мыслях о Людвиге. И когда она перестала думать о нем, к ней возвращались воспоминания о том вечере, когда мистер Росс ворвался в баню и увидел ее обнаженной.
Почему во фраке он не казался таким же неотесанным, как в ковбойском облачении? Черный фрак, тонкая белая рубашка и бриллиантовые запонки лишь усугубляли ее смущение. Но особенно ей врезался в память цвет его глаз, когда он смотрел на нее. Из голубых они сделались темно-синими, цвета индиго. Джорджиана понимала, что это лишь оптический обман. И все же она заливалась краской от одного воспоминания о том, как он смотрел на нее. В его взгляде, как ей казалось, было то, чем он мог зажечь пламя грубого желания в душах своих жертв. Неудивительно, что женщины теряли голову, когда встречали его. И это смущало ее. Почему он обратил такое внимание на нее, неуклюжую дылду? Наверное, в силу привычки.
Джорджиана посмотрела на нарисованное лицо фигурки, которую держала в руке, и заговорила с ней.
— Знаешь, он несчастное существо. Развратник, злодей, преступник и хитрая лиса. — Тут она вспомнила о графе. — Да, я непременно должна поговорить с Трешфилдом.
Она оставила в подвале шабти и записи, которые делала о них, и поднялась наверх. Беспокойство за Людвига мешало ей заниматься обычной работой. Она возьмет с собой Людвига, и вдвоем они припрут Трешфилда к стенке. Наверху она прошла по коридору мимо стоящих в тени футляров для мумий, прижала руки к юбкам, чтобы ее кринолин не задел запыленный гроб египетского царя.
Остановившись у двери рабочей комнаты, Джорджиана неожиданно почувствовала странное покалывание в пальцах рук и спине. Она резко повернулась, но увидела лишь безучастно глядевшие на нее статуи жрецов, визирей и сфинкса Сенвосрета. Ее взгляд уловил тень, упавшую от бога Анубиса с головой шакала, повелителя мертвых. В коридоре было темно и тихо.
— Здесь есть кто-нибудь?
В ответ — мертвая тишина, как в египетской гробнице. Она начинает сходить с ума. Скоро она начнет оглядываться, на каждом опасаясь, что мистер Росс выскочит из укрытия и набросится на нее. Впрочем, он вполне способен на это. Черт бы его побрал! Он близок к тому, чтобы сорвать ее планы обретения свободы, и уже нарушил ее душевный покой.
Вновь прижав руки к своим юбкам, Джорджиана прошла мимо гроба царя и вошла в рабочую комнату. Она была пуста. Рисунок Людвига лежал на столе возле саркофага. На продолговатый гранитный ящик падал луч света от стоящей рядом лампы, которую Людвиг оставил на одном из углов стола. Рядом на полу лежала плоская каменная крышка. Она прошла между саркофагом и столом по направлению к комнате, служившей библиотекой.
Когда она проходила мимо блестящей в свете лампы каменной поверхности саркофага, из него что-то поднялось. Джорджиана мельком увидела равнодушную золотую маску, нарядный головной убор, корону с изображением змеи, услышала долгий низкий стон, закрыла глаза и закричала. Резко подавшись назад, она столкнулась со стулом, присела и расплакалась от страха.
— Людвиг! — крикнула она.
Человек, сидевший в гробу, снял маску. Джорджиана посмотрела на него сквозь слезы.
— Вы?
— Извини, Джордж.
Теперь ее слезы превратились в слезы гнева. Джорджиана сняла очки, пошарила в кармане фартука, нашла платок и закрыла им лицо.
Росс выбрался из саркофага и спрыгнул на пол с глухим стуком. Джорджиана опустила платок и сердито посмотрела на него, продолжая рыдать. Сердце ее все еще колотилось от страха.
Он подошел к ней, положил маску на стол и стал перед ней на колени.
— Я ждал Людвига и решил проверить, подойдет ли мне этот ящик по размеру. Я не хотел вас пугать.
— Я вас ненавижу, — сказала она, шмыгая носом и глотая слезы.
Ее очки упали. Он поднял их в то время, как она зарылась носом в платок.
— Мне очень жаль, леди Джорджиана, что я напугал вас.
— Опять.
Он улыбнулся, обнажив белые зубы, сверкнувшие на фоне загорелой кожи.
— Да, опять.
— Нет, — сказала она, шмыгнув носом. — Я хочу сказать, что вы опять взялись за свое и разговариваете, как выпускник Кембриджа, хотя в любой момент можете рассеять эту иллюзию и превратиться в грубого вояку или в вора с Ист-Энда.
Он ответил ей на безупречном английском:
— Обещаю вам, что в ближайшее время не превращусь ни в того ни в другого. Сохраню эту иллюзию, чтобы вы почувствовали себя в привычной обстановке и успокоились.
Джорджиана выхватила у него свои очки:
— Что это вы стали вдруг таким учтивым? — Он ответил не сразу. Его длинные ресницы опустились, закрыв сине-голубые глаза, а на лице задергалась мышца, привлекшая внимание к ямочкам на его щеках, придававшим ему почти беззащитный вид. Потом он поднял голову и одарил ее странной улыбкой, в которой была угроза и азарт участника запретного языческого ритуала.
— Можете считать мою учтивость расплатой за то, что я напугал вас, миледи. — Они посмотрели друг на друга, и улыбка его исчезла. — Мне никогда не приходилось заставлять женщину плакать. Мне это не доставляет удовольствия.
— Вы никогда не заставляли женщин плакать? Мне трудно в это поверить, мистер Росс. — Чем больше они разговаривали, тем меньше она шмыгала носом.
Он самодовольно улыбнулся, что так ее раздражало.
— Никогда. Они у меня всегда смеялись или улыбались. — Он замолчал, взгляд его скользнул по ее лицу. — Ну, может быть, стонали иногда, но плакать — никогда не плакали.
— Стонали? Как вы можете заставить женщину стонать, если не причиняли ей боли, сэр?
Он следил за ее губами восхищенным, почти завороженным взглядом, и это смутило ее еще больше. Услышав ее вопрос, он вздрогнул и посмотрел ей прямо в глаза.
— Черт возьми!
— Вы невежа, сэр. — Спина Джорджианы напряглась, и она сунула платок обратно в карман.
— Я не подумал, что вы можете не знать насчет… насчет стонов.
На последнем слове его голос неожиданно стал низким и резким. Услышав его, Джорджиана ощутила тревогу и задрожала всем телом.
Она беспокойно задвигалась на стуле и оглядела комнату.
— Где Людвиг? Он должен был вернуться. Наверное, зачитался какой-нибудь книгой. Когда он поглощен чем-то, то обо всем забывает. — Она хотела встать. — Пойду поищу его.
Его рука легла на ее руку, и Джорджиане пришлось сесть обратно. Он продолжал держать ее руку, и она напряглась, чувствуя как тепло его руки проникает через рукав ее платья. Она бросила взгляд на его руку, увидела длинные тонкие пальцы и золотое кольцо с вырезанными на нем двумя крылатыми грифами. Она потянула свою руку. Пальцы сжались крепче, но затем отпустили ее.
Джорджиана сделала глотательное движение и устремила взгляд на очки, которые держала в руке. Он не говорил ни слова, удерживая ее на месте лишь взглядом и властью своего молчания. Ею опять овладело чувство, что нужно быть подальше от него. Он был так близко, что она снова чувствовала запах сандалового дерева, и он продолжал молчать. Она уже сама хотела заговорить, но он первым прервал молчание.
— Черт возьми! Для твоей же пользы, Джордж, тебе нужно поскорее убраться отсюда. Сматывайся из этого дома и от меня.
— Ну вот, — сказала она. — Вы опять за свое. Превратились в грубого вора, разговаривающего на лондонском просторечии. Почему вы не можете оставаться джентльменом?
— Потому что ты не обращаешь внимания, когда я веду себя как джентльмен, но враз замечаешь, когда я веду себя иначе.
— Как я уже сказала вам, сэр, вы прекрасно можете создавать иллюзию — джентльмен, бравый вояка, вор. Кто вы на самом деле?
Темные брови нахмурились. Вновь задергалась мышца на его щеке, глаза сузились, и тревога Джорджианы усилилась. Он стиснул руками ее руки и придвинулся к ней, заставив ее податься назад.
— В этом вся твоя беда, Джордж. Тебе никогда не приходилось сталкиваться с реальностью. Может быть, тебе нужно почувствовать нечто реальное, чтобы стать более внимательной.
7
Душа Ника страдала, как и его тело. Неужели он в самом деле хочет поцеловать ее? Он стоял на коленях перед женщиной, которая за тот короткий промежуток времени, что он находился в бане с бассейном, превратилась для него в нечто недостижимое. После той встречи он сбежал от нее и от Трешфилда, желая избавиться от этой неожиданной страсти. Он думал, что ему это удалось, пока не стал перед ней на колени и не дотронулся до ее платья.
Он никогда не испытывал такого чувства. Прикасаться к ткани ее платья было все равно, что водить кончиками пальцев по неподвижной поверхности чистой воды. Это ощущение пронизало его руку. Оно стерло из его памяти воспоминания о прошлых его победах над женщинами.
Какая-то часть его души продолжала сопротивляться — ему даже тогда, когда он пододвинулся к ней ближе, так близко, что увидел, как расширяются от страха ее изумрудные глаза. Она отпрянула от него, но мешала спинка кресла. Еще несколько дюймов, и он ощутит вкус ее губ. Она что-то сказала, но расслышать ее ему помешал шум собственной крови в ушах. Потом ее ресницы задрожали и глаза сузились в щелки. Точно так прищуривал глаза Джоселин, когда был удивлен. Джоселин. Он собирался поцеловать сестру Джоселина. Ник замер и затем резко отодвинулся от нее на расстояние руки.
Он никогда не испытывал такого чувства. Прикасаться к ткани ее платья было все равно, что водить кончиками пальцев по неподвижной поверхности чистой воды. Это ощущение пронизало его руку. Оно стерло из его памяти воспоминания о прошлых его победах над женщинами.
Какая-то часть его души продолжала сопротивляться — ему даже тогда, когда он пододвинулся к ней ближе, так близко, что увидел, как расширяются от страха ее изумрудные глаза. Она отпрянула от него, но мешала спинка кресла. Еще несколько дюймов, и он ощутит вкус ее губ. Она что-то сказала, но расслышать ее ему помешал шум собственной крови в ушах. Потом ее ресницы задрожали и глаза сузились в щелки. Точно так прищуривал глаза Джоселин, когда был удивлен. Джоселин. Он собирался поцеловать сестру Джоселина. Ник замер и затем резко отодвинулся от нее на расстояние руки.