Родионов Андрей. Французский дьявол

   А я-то еще удивлялся, дурак, что в культурной и просвещенной Европе возможно делать исторические рывки, не разоряя народ, как это было у нас при Петре Великом и Сталине. Увы, чудес в жизни не бывает, и нечего завидовать англичанам. Да, сейчас Англия является сильнейшей страной Европы, не спорю, но по сути британцы – всего лишь наемники, воюющие за чужие интересы, пусть сами островитяне этого и не понимают.
   Что ж, теперь я знал, откуда золотые розенкрейцеры берут деньги на войну! У них остались древние карты и старые связи среди туземных вождей Америки, и тамплиеры так и будут бросать на чашу весов корабли, битком набитые золотом и серебром, пока наконец не сломят Францию. Что бы мы ни делали, какие бы победы ни одерживали, нам не выстоять против бесконечного потока денег! В шестнадцатом столетии Испания так раздулась от богатств, поступающих из Америки, что в мире не было страны сильнее, а теперь, когда золото и серебро текут в Англию, сможет ли выстоять против нее Франция?
   Давно наступил рассвет, а я все сидел и ломал голову, пытаясь придумать, как быть дальше. Кому я мог открыться? По всему выходило, что никому. Во-первых, расскажи я о неведомых землях, лежащих за океаном, меня сразу же спросят, а я-то откуда о них знаю. А во-вторых, надо еще доказать, что Орден Золотых Розенкрейцеров связан с тамплиерами, боюсь, на слово мне никто не поверит. Вдобавок известно, что среди руководства Третьего ордена францисканцев есть предатель, и, быть может, не один.
   Невольно я поежился. Одно дело – действовать, зная, что у тебя надежный тыл, и совсем иное – работать, если не знаешь, кому можешь безоговорочно доверять.
   «Хорошо, что у меня есть наставник!» – подумал я, а внутренний голос ехидно возразил:
   «А как же падре Антуан, которому отец Бартимеус безоговорочно доверяет? Кто поручится за прочих, начиная от мэтра Реклю, секретаря господина де Ортона, и заканчивая аббатским финансистом, отцом Абеляром? А ведь все они так или иначе в курсе планов Третьего ордена францисканцев! – и напоследок мой «альтер эго» добавил, нанося удар ниже пояса: – Не забывай, дружище Штирлиц, именно наставник отправил тебя на задание, с которого ты не должен был вернуться живым. Такие-то пироги с котятами, братишка!»
   «Все помню, – ответил я тихо. – Да, я всего лишь расходная пешка, которая полюбила принцессу. Но даже пешка может стать ферзем!»
   Последнее замечание прозвучало настолько по-детски, что я грустно улыбнулся. Итак, решено. Мне нужны настоящие, без дураков, доказательства, чтобы я мог обратиться с ними либо к королю, либо к начальнику его охраны графу Танги Дюшателю, больше никому верить нельзя! По всему выходит, мне надо возвращаться в Англию. Там находится штаб-квартира Ордена Золотых Розенкрейцеров, оттуда ведется агрессия против Франции, где-то там расположены порты, из которых уходят корабли к берегам еще неведомой в Европе Америки. Придется представить чертовски убедительные доводы, чтобы родное аббатство разрешило мне вновь посетить проклятый остров!
 
   Полдень, жаркое солнце застыло над головой, редкие белые облачка медленно тянутся по голубому небу. Ветер раз за разом бросает в лицо клубы пыли, и я недовольно морщусь. Трава на обочинах дороги пожухла, у всех встреченных мною крестьян одинаковые лица, хмурые и озабоченные, на небо поглядывают с надеждой, ждут не дождутся дождя. Если засуха продлится еще пару недель, может случиться настоящая беда.
   Аббатство Сен-Венсан встречает меня всегдашней суетой, через просторный двор, мощенный камнем, туда-сюда шастают монахи и послушники, из ворот выезжает отряд конных воинов. Мальчишка с прутом в руке деловито погоняет стадо откормленных гусей, птицы недовольно шипят, вытягивая шеи, но послушно шлепают вперед.
   Я оставляю усталого жеребца на попечение конюхов, на прощание ласково глажу его по шее, конь воротит морду в сторону, глаза недовольные, на меня косится с отвращением. Счастье, что это не верблюд, а то быть бы мне оплеванным с ног до головы. Последние три дня я гнал его не жалеючи, ведь каждая минута на счету, просто чудо, что чалый не пал.
   Не успеваю я сделать и пары десятков шагов, как монах, вынырнувший из дверей аббатства, властно манит к себе.
   – Секретарь господина аббата желает немедленно вас видеть, брат Робер, – заявляет он.
   Я поджимаю губы, но послушно киваю. Похоже, часовым у ворот приказали сразу же докладывать, как только прибудет любой из членов нашего отряда.
   С досадой я оглядываю измятый, грязный, пропахший дымом наряд, давно не чищенные сапоги со сбитыми каблуками. Что ж, предстану пред ясные очи наставника как есть, неумытым и нечесаным.
   Как обычно, наставник ожидает меня в собственном кабинете. Быстро оглядевшись, я незаметно вздыхаю. За три года, прошедших с первого моего появления в аббатстве, тут ничего не изменилось. Какие бы страсти ни бушевали снаружи, в кабинете отца Бартимеуса сохраняется маленький оазис тишины и спокойствия.
   Встретив испытующий взгляд наставника, я отрицательно качаю головой.
   – Выйди, – сухо приказывает отец Бартимеус монаху, который привел меня сюда, и, подождав, пока за ним закроется дверь, нетерпеливо добавляет: – Присядь и рассказывай.
   – Разрешите один глоток вина, – сиплю я перехваченным голосом. – Сегодня я выехал на рассвете, и за весь день ни крошки во рту не было, зато пыли наглотался вволю.
   Отец Бартимеус дергает за витой шнур, свисающий со стены рядом с его столом, один из монахов-охранителей тут же просовывает голову в дверь.
   – Прикажи доставить сюда бутыль вина и обед для брата Робера, – говорит наставник.
   Монах безмолвно испаряется, буквально через пять минут он возвращается с серебряным подносом, сплошь уставленным тарелками. Верно говорят, что голод – лучшая приправа. На то, чтобы расправиться с содержимым подноса, мне хватает пяти минут, я даже вкуса толком не распробовал.
   – Теперь докладывай, – заявляет наставник. Все это время он молча сидел за столом, то и дело поглядывая на меня из-под полуопущенных век.
   – На седьмой день пути, когда мы вошли в Ла-Манш, среди ночи нас атаковал корабль неизвестной государственной принадлежности. Двумя пушечными залпами он уничтожил «Святой Антоний», кроме меня, спаслись всего четверо воинов-францисканцев, – начинаю я.
   Я докладываю все по порядку, пересказываю случившееся в мельчайших деталях, как учили. Наставник слушает молча, в какой-то момент он пододвигает поближе массивную бронзовую чернильницу, гусиное перо еле слышно скрипит по бумаге, исписанные листы ложатся в стопку один за другим. Закончив рассказ, я замолкаю, наставник не торопясь раскладывает перед собой заметки и начинает внимательно изучать.
   Рассказ мой неполон. Как и обещал, я не упоминаю имени Ричарда Йорка и не сообщаю об открытии, сделанном мною в церкви Святой Анны в Ла-Рошели. Отец Бартимеус просто не примет моих выводов, прежде всего он задаст простой вопрос: а откуда лично мне известно, как выглядят люди и животные в далекой-далекой стране за океаном? Не рассказывать же ему про мою жизнь в двадцать первом веке, эдак недолго и на цепь угодить или, того хуже, в цепкие руки экзорцистов. Им только дай поизгонять нечистого, кашпировские недоделанные.
   – Значит, кроме тебя никто не спасся, – резюмирует наставник.
   – Мне пришлось убить сьера Габриэля, – отвечаю я прямо. – Потому что иначе он убил бы меня.
   – И в Лондоне ты тоже не побывал, даже не пытался, – продолжает отец Бартимеус ровным голосом.
   – Меня гнали, как дикого зверя, – пожимаю я плечами. – И уйти удалось только чудом.
   – Хорошо, – задумчиво говорит наставник, он упорно смотрит вниз, на записи, лежащие на столе. – Я сам доложу обо всем господину аббату. Иди приведи себя в порядок, думаю, что позже господин Гаспар де Ортон пригласит тебя на беседу, – нахмурившись, он добавляет: – И вот еще что, никому не говори про Орден Золотых Розенкрейцеров, добытые тобой сведения нуждаются в тщательной перепроверке.
   – Я вообще никому ничего не собирался рассказывать, – говорю я холодно. – А теперь, если разрешите…
   – Да-да, иди. – Отец Бартимеус наконец поднимает глаза, и я с изумлением вижу на его лице виноватую улыбку. – Не вини себя в провале миссии, ты тут ни при чем. И извини за сухость тона, я лично отбирал воинов для этого задания, их гибель лежит на моей совести.
   Я выхожу пристыженный, глаза уставил в пол, хорошо, что отросшая борода закрывает покрасневшие щеки. Правильно говорят психологи, каждый человек отчего-то искренне считает, будто окружающим его людям больше всего на свете хочется пялиться на него да обсуждать его дела. Мол, что может быть в мире интереснее, чем ты сам. Разумеется, это полная чепуха! Каждый думает лишь о себе и озабочен своими собственными проблемами.
   Я тоже хорош! Огорошил отца Бартимеуса вестью о гибели отряда отборных воинов, сообщил о том, что в Третьем ордене францисканцев завелся предатель, указал на враждебный нам Орден Золотых Розенкрейцеров, да еще и шмякнул на стол медальон с ядом. Ну, допустим не шмякнул, а положил, но все равно получилось неудобно. Я что же, ожидал, что меня прижмут к груди и осыплют дружескими поцелуями?
   Замычав от стыда, я останавливаюсь так резко, что старенький монах, идущий навстречу мне по коридору, замирает, по-черепашьи втянув плешивую голову в плечи. Подсвечник в худой руке мелко подрагивает, пламя свечи колеблется, вот-вот погаснет, монах подслеповато таращится на меня с некоторым испугом.
   – Здравствуйте, отец Менар, – почтительно наклоняю я голову и тут же сворачиваю вправо.
   Ноги сами несут меня к гостевым кельям.
   Еще через час, умывшись и приведя одежду и обувь в порядок, я наконец-то растягиваюсь на постели. И пусть здесь прохладно, а матрац и одеяло тонкие, как лист бумаги, зато я могу расслабиться. Я – дома, в самом безопасном для меня месте в мире.
   Пытаюсь заснуть, но в голову лезут мысли, которые я отгонял от себя всю дорогу. Наставник прекрасно понял, что я не вложил душу в последнее задание. Что, неужели раньше было легко? Да ничуть. И если в прошлом году я не успел предупредить короля Франции о заговоре, то тогда отец Бартимеус хотя бы знал, что я сделал все, что только мог, и даже то, чего не мог.
   А сейчас… Что толку скрывать, я должен был попытаться проникнуть в Лондон и хотя бы попробовать что-то предпринять. Взамен этого я отступил, неубедительно прикрывшись объявленной на меня охотой. Да и что за сведения я доставил на этот раз, смех один! То, что в ордене завелся предатель, наверняка секрет Полишинеля, не могут же корабли францисканцев случайно пропадать раз за разом. У убитого барона-розенкрейцера была при себе эмблема тамплиеров? Это любопытно, но тоже ничего не доказывает. И что самое неприятное для наставника – герцог Карл Орлеанский жив, здоров и прекрасно себя чувствует, несмотря на прямой приказ короля Франции! И ради чего, спрашивается, погибла целая группа опытных воинов? Господин аббат, скорее всего, на захочет меня видеть, ведь я вернулся живым и здоровым, а цель миссии так и не выполнена.
   Мне стыдно, что я выполнил свою работу спустя рукава, еще хуже то, что наставник тоже понял это. И в то же время я рад, что отец Жанны остался жив. Пусть уж лучше он находится в Англии, по крайней мере, там его жизни не угрожает опасность. Да, я здорово запутался, похоже, убийце противопоказана любовь. Странно, как мы меняемся со временем. Всю жизнь я считал, что благо государства гораздо важнее, чем жизнь одного человека, и лишь полюбив, впервые задумался о правах граждан. Стоит ли счастье многих смерти одного? Теперь я в этом не уверен. Стоит ли счастье Жанны смерти многих? Боюсь, ныне я склоняюсь ко второй позиции.
   Аббат и впрямь так и не вызвал меня к себе, зато мы несколько раз беседовали с наставником о гасконце. Отец Бартимеус настойчиво требовал припомнить любые имена и события, о коих упоминал сьер Габриэль за время нашего знакомства, я честно напрягал память, выжимая ее досуха. Боюсь, добыли мы немного.
   В один из дней я сам попросился на прием к наставнику.
   – Я тут подумал немного, падре, – начинаю я, – и понял, что все наши громкие победы, вроде снятия осады с Орлеана, коронации Карла VII и освобождения сорока городов – все они не имеют никакого значения!
   Приподняв брови, отец Бартимеус сдвигает бумаги в сторону, скрипит спинка жесткого стула, принимая на себя тяжесть пусть немолодого, но еще сильного тела. В глазах наставника разгораются странные огоньки.
   – Объясни, – предлагает он.
   Четко, скупо, чуть ли не по-спартански я излагаю свои мысли по поводу финансирования войны.
   – Сто лет назад, – говорю я, – Франция была неизмеримо сильнее, чем сегодня. Здоровая экономика, еще не разрушенная войной, огромное свежее войско, самое сильное в Европе. Народ горой стоял за законного государя, и ни пяди страны не было оккупировано. Мы даже могли позволить себе крестовые походы против врагов христианской веры, и что с того? Нас бросили на колени. Сколько бы раз за прошедшее столетие мы ни отбрасывали врага, британцы неизменно набирали новые войска и возвращались.
   Набрав воздуха в грудь, я продолжаю:
   – Все дело в том, что английские короли черпают деньги из щедрого, поистине неисчерпаемого источника. И началось все сто лет назад, с английского короля Эдуарда III, которому не позволили занять трон Франции. На полученные неизвестно откуда деньги он нанял постоянную армию, отстроил флот и отлил пушки, а после начал с нами войну. Из полного захолустья Британия в считаные годы превратилась в самую сильную европейскую державу. Осмотритесь вокруг, прошло сто лет, а английское королевство по-прежнему остается единственной христианской страной с постоянным наемным войском. Что, остальные государи не понимают выгод подобной армии? Еще как понимают, просто у них недостает денег!
   Понизив голос, я доверительно добавляю:
   – Я был в Англии, я видел все собственными глазами. Герцог Глочестер, лорд-протектор Британии, на давит вилланов налогами, они вполне довольны жизнью. Откуда же берутся деньги на войну? Не из воздуха же они поступают.
   Наставник молча кивает в такт словам, его подбородок лежит на сцепленных пальцах, глаза не отпускают мое лицо.
   – Поэтому все наши успехи – временные! – заканчиваю я мысль. – Вскоре англичане соберут новое войско, в десять раз сильнее прежнего, отвоюют обратно Орлеан, коронуют малолетнего Генриха на французский трон. Что им с того, что Реймс в наших руках? Отберут обратно, а то и вовсе заявят, что отныне венчание на царство будет происходить в Париже, по новому обычаю. Мол, в соединенном англофранцузском королевстве все будет иначе, чем было при прежних королях-самозванцах.
   Несколько минут наставник молчит. В дверь просовывает голову его личный секретарь, но наставник дергает плечом, и тот догадливо исчезает.
   – И как же быть? – с интересом спрашивает отец Бартимеус, и я понимаю, что все-таки сумел его убедить!
   – Нам надо найти тех, от кого английские короли получают деньги! – твердо заявляю я.
   – Постой, не части, – выставляет вперед ладонь отец Бартимеус. – Ты, помнится, что-то там говорил про орден розенкрейцеров, не так ли?
   – Да, – соглашаюсь я. – Но как розенкрейцеры добывают такую уймищу денег, вот в чем вопрос! Поставим его по-другому: кто передает деньги английским королям через Орден Золотых Розенкрейцеров?
   – Ну, допустим, ты это узнаешь, и что дальше?
   – А дальше – уже дело привычное, – говорю я равнодушно. – Убийства, пожары, взрывы. Все что угодно, лишь бы оставить англичан без денег на войну. Тогда и только тогда британцы потерпят поражение!
   – Ты не пришел бы ко мне просто так, Робер, – мягко говорит наставник. – Похоже, ты знаешь, в чем тут дело.
   – Мне кажется, я догадываюсь, – отвечаю я и без запинки выкладываю ему правдоподобную, на мой взгляд, версию: – Вы, конечно же, слышали про индульгенции?
   – Наш орден не торгует отпущениями грехов, но я представляю, о чем ты говоришь, – улыбается отец Бартимеус.
   – А вы хоть раз думали, какую уйму денег собирает Рим, а главное – на что они идут?
   – Я в это не верю, – подумав, твердо заявляет отец Бартимеус. – Этого просто не может быть! Для чего, зачем престолу святого Петра давать деньги на войну против Франции?
   – Как для чего? – удивляюсь я. – Семьдесят лет папа римский сидел в Авиньоне, под присмотром французских королей, и творил все, что их левая нога пожелает. Так продолжалось до тех пор, пока Франция не ослабла настолько, что папа смог вернуться в Рим. Как вы думаете, если Франция все-таки победит Британию, не вернутся ли ее короли к давней идее иметь при себе ручного понтифика?
   Наставник опускает глаза, и молчание его красноречивее всяких слов.
   – А раз так, то не лучше ли папе римскому ослабить Францию, разорить ее войной, разъединить на несколько слабых государств?
   – Езжай немедленно, – наконец говорит отец Бартимеус. – И помни, что лучше всего было бы раздобыть документы, подтверждающие твою версию. В крайнем случае – достаточно важного человека, которому поверят.
   Я вслух продолжаю его мысль:
   – Если христианские государи хотя бы заподозрят, что деньги, собираемые с их земель, могут быть использованы против них самих, это будет концом римских пап.
   – Куда ты хочешь поехать?
   – Для начала вернусь в Англию, чтобы кое-что уточнить, и уже оттуда отправлюсь в Рим.
   Подумав, наставник заявляет:
   – Одному тебе не справиться, пожалуй, возьми с собой брата Фурнишона.
   Я коротко киваю и с облегчением спрашиваю:
   – Еще что-нибудь?..
   – Пожалуй, это все.
   Уже в дверях меня догоняет последнее напутствие:
   – И вот еще что, Робер. Зная твое усердие и исполнительность…
   Я оборачиваюсь, наставник пристально разглядывает меня, в его глазах пляшут непонятные огоньки.
   – Я слушаю, отец Бартимеус. Говорите же!
   И тут этот шутник выдает:
   – В общем, не нужно тащить сюда самого папу. На очную ставку вези кого-нибудь попроще, пары-тройки кардиналов, я полагаю, за глаза хватит.
   Но сразу уехать не получилось. Пока наставник доложил обо всем аббату Сен-Венсана, пока тот размышлял и взвешивал, стоит ли овчинка выделки, прошла целая неделя. Я не расстраивался, ведь у меня появилась прекрасная возможность как следует отдохнуть. Несколько дней я только и делал, что бесстыдно отсыпался, а когда окончательно пришел в себя, тут же начал собирать вещи. Одновременно я расспрашивал всех людей, прибывающих в аббатство, пытаясь разобраться, что же произошло во Франции за время моего отсутствия. Сплетни, услышанные мною по пути в Сен-Венсан, подтвердились. Орлеанская Дева улизнула-таки из-под королевского надзора и, собрав небольшой отряд, отправилась воевать с англичанами. Ныне Жанна находилась в Компьене.
   А потому мне предстояло как следует продумать маршрут, не мог же я вновь оставить Францию, так и не повидавшись с любимой! На сей раз я собирался следовать в Англию под личиной небогатого дворянина из Нормандии, который решил поступить на службу к английскому королю, для чего и поперся аж в самый Лондон. А где же еще мне разнюхивать и выведывать всякие секреты, как не во вражеской столице? Когда твой кошелек лопается от золота, а на лице все время широкая улыбка, люди к тебе так и тянутся, проверено. Знай выбирай, кому и сколько проигрывать в кости и с кем пить на брудершафт. В тесной дружеской компании язык сам развязывается, ты лишь подавай реплики, запоминай и анализируй ответы.
   Наконец дело двинулось. Секретарь господина аббата мэтр Реклю вручил мне грамоту, подтверждающую мое дворянское происхождение, у отца казначея я получил деньги, а наставник провел со мной тщательный инструктаж, заклиная быть как можно осторожнее и зря жизнью не рисковать. В тот вечер я долго не мог уснуть, отдохнувшее тело просто бурлило энергией. Промаявшись так до полуночи, я решил выйти на прогулку.
   Небо заволокло черными тучами, вдали над Луарой погромыхивало, холодный влажный ветер задувал во все щели, и мне как-то сразу сделалось зябко и неуютно. Поначалу я заколебался, раздумывая, а не стоит ли вернуться обратно, к разожженному камину, а затем подумал, какого черта, сибиряк я или где? Раз решил подышать воздухом, то надышусь вволю, и пусть во дворе аббатства сейчас ни души, это ничуть мне не помешает, напротив, некому будет путаться под ногами.
   Я прошел мимо колодца, миновал кузницу и конюшню, отчего-то вспомнилось, как в далеком детстве мы с друзьями играли в индейцев. Усмехнувшись, я постарался идти бесшумно, как Чингачгук, но тут же, как назло, начал спотыкаться и остановился, насмешливо фыркнув. Похоже, что хорошо для индейца, то русскому может стоить расквашенного носа.
   Сырой воздух пах близкой непогодой, часовые на стенах аббатства кутались в плащи в тщетных попытках сохранить хоть немного тепла. Порывы ветра все усиливались, и воины, жмущиеся к каменным зубцам, с нетерпением поглядывали во двор, ожидая смены.
   Не торопясь я дошел до мастерской братьев Бюро и постоял возле нее с минуту, вспоминая наши беседы. В этот раз я так и не повидался с Жаном и Марком, братья-оружейники куда-то отъехали, а куда именно, никто толком не знал.
   Задумавшись, я медленно дошагал до крепостной стены, а затем побрел вдоль нее, укрываясь от ветра.
   То и дело поглядывая под ноги, я шел так около четверти часа, а когда окончательно решил, что созрел для сна, облака в центре неба разошлись, явив миру луну. Она быстро огляделась и сразу же задернула занавеси туч. Я помахал лентяйке рукой и, опустив капюшон на плечи, поднял лицо вверх, влажный ветер тут же заворошил волосы ледяными пальцами. Уже на рассвете мне предстоит покинуть аббатство. Кто знает, когда я вновь вернусь сюда?
   Машинальным движением я смахнул со щеки каплю дождя, следом закапало еще и еще, с досадой я опустил капюшон, но тут же замер в недоумении. Что-то здесь было не так, но что именно?.. Запах! У этого дождя странный запах, словно сверху вдруг пролилась…
   Я вскинул ладонь к лицу, стирая капли со лба и щек, и тщательно принюхался. Тот, кто пролил крови без счета, всегда узнает ее запах. Сердце забухало, как большой барабан, я вжался в стену так, чтобы меня невозможно было увидеть сверху, уши задвигались, ловя малейший звук. Только теперь, когда я замер без движения, сверху до меня отчетливо донесся неясный шум и выкрики, негромкий лязг.
   Я напрягся, готовясь отделиться от стены, и прямо в двух ярдах передо мной сверху рухнуло тело. Судя по одежде, это был один из наших часовых. Люди наверху замерли, напряженно прислушиваясь, не раздастся ли крик тревоги, кто-то из них отчетливо выругался.
   Я скользнул вдоль стены, не дожидаясь, пока по сброшенным веревкам прямо на меня начнут съезжать захватчики. По крайней мере в одном месте враг овладел участком стены, и мне следовало поднять тревогу.
   Я спешил, как мог, с горечью замечая осторожные тени, наводнившие внутренний двор аббатства. Со всех сторон доносились приглушенные шаги, звон металла и негромкие, четкие команды. Разговаривали по-английски, и я заскрежетал зубами, когда понял, что все, возможно, уже потеряно.
   Пригнувшись, я что есть сил метнулся к сторожевой башне аббатства, чья темная громада наконец-то показалась справа от меня. Двое британцев затаились у самого входа в башню, и если бы эти торопыги не выскочили мне навстречу, а подождали, пока я сам подойду поближе, то рассказ мой на том и закончился бы. К счастью, у англичан не хватило выдержки, а я, завидев два темных силуэта, ринувшихся мне навстречу, даже не подумал отвернуть в сторону.
   Первый из них очень удачно подставил правый бок, и мой кинжал, неприятно скрежетнув о поддетую кольчугу, пробил ему печень, да там и остался. Второй оказался удачливее, он сумел распороть мне левый рукав до самого плеча. В награду я сломал ему руку в локте и раздавил горло, а затем выхватил из разжавшейся руки меч и, не задерживаясь больнее, кинулся вверх по высокой винтовой лестнице. Уже через минуту я цепко ухватился за веревку колокола, шершавую и толстую, словно корабельный канат. Огромный колокол протяжно загудел, пробуждая аббатство, гулко бухнул раз, другой и третий. В ночной тиши его звон показался мне громче грохота целой пушечной батареи. Со двора эхом отозвались раздраженные голоса, вдали послышались отчаянные крики, громко зазвенело железо.
   Снизу донеслись торопливые шаги, а я все звонил и звонил в колокол, пробуждая аббатство. Дождавшись, пока воины, бегущие по лестнице, не подберутся совсем близко, я выпустил из рук веревку и распластался на полу.
   Оказалось, заставить замолчать колокол послали всего двоих. Как только первый из них высунул голову на площадку, я быстро полоснул его по лицу, стараясь зацепить глаза. С истошным криком раненый повалился назад, я прыгнул следом и тут же пришпилил к ступеням второго, который беспомощно барахтался под тяжестью упавшего сверху товарища.
   – И это все, что вы нашли? – хмыкнул я, перепрыгивая вниз сразу через три ступеньки. – Чтобы справиться со мной, вам придется послать кого-нибудь покрепче!
   Из дверей сторожевой башни выскакивать не стал, я вам не какой-нибудь безбашенный британец, чтобы высовывать голову, не подумав, а сперва внимательно прислушался. Поданный мною сигнал тревоги не остался незамеченным, из зданий аббатства выбегали воины и монахи с оружием в руках, двор осветился пылающими факелами, отовсюду раздавался звон железа, яростные крики и стоны умирающих.