Роджерс Розмари. Твои нежные руки

   Но все это было давным-давно, и к этому времени ему следовало бы научиться держать в узде низменные инстинкты. Крайне неприятно сознавать, что не всегда способен держать под контролем собственное тело. Совсем как сейчас, когда он умирает от желания поцеловать Амелию, почувствовать ее губы своими, ощутить их мягкость и сладость…
   Он резко отвернулся, подошел к камину снова, с безразличным видом стал рассматривать девушку.
   — Думаю, больше всего вам подойдет мастер Корделл, мисс Кортленд. Молод, хорош собой и делает блестящую карьеру. Служит у моего поверенного, и есть все основания думать, что скоро получит повышение. Советую вам обратить на него внимание.
   — Вы более чем добры, милорд.
   — Вот как?
   В полутьме ее глаза казались изумрудами, розовые отблески падали на лицо и тело. Как она билась под ним, пока он проникал в ее раскаленные влажные недра, какая бархатистая у нее кожа, как идеально ложатся в руку маленькие упругие грудки!
   — Если женитьба — не ваш удел, — к собственному удивлению выпалил он, — может, вас удовлетворит дом в деревне? Но разумеется, в этом случае я ожидаю некоторых привилегий для себя.
   Амелия наконец поднялась. Холодная, отрешенная, словно окаменевшая. Внезапный переход от неистового гнева к полному равнодушию смутил Холта. Он стоял неподвижно, каждую минуту ожидая худшего, глядя, как плавно и бесшумно она ступает по ковру. И только когда она оказалась совсем близко, он разгадал ее намерения и успел перехватить руку до того, как она успела подняться.
   — Попробуйте только еще раз ударить меня, — процедил он, — и увидите, что последствия будут самыми неприятными.
   — Не более неприятными, чем ваши оскорбительные предложения, — усмехнулась девушка. — Но вы ошибаетесь: я не собиралась драться, хотя вы заслуживаете больше, чем пощечины. Я всего лишь хотела очутиться рядом, чтобы вы смогли расслышать каждое слово. Ну так вот: я сама решу все свои проблемы, и ваша помощь мне ни к чему.
   — В таком случае постарайтесь сделать это поскорее.
   Он неохотно отпустил ее, по-видимому, все еще не веря, что она не набросится на него. Но Амелия только презрительно усмехнулась, и Холт нахмурился. Противно, когда кто-то читает твои мысли. Знает тебя настолько, чтобы предсказать реакцию.
   — Готовьтесь опустошить кошелек, милорд, — мягко велела она, — ибо вы не меньше меня боитесь, что истина выплывет наружу.
   Он не собирался признавать правоту ее слов и поэтому ничем не дал понять, что согласен.
   — Не забывайте, что ваша бабушка — одновременно и моя крестная. Вряд ли она обрадуется тому, что вы совратили ее воспитанницу под крышей ее же собственного дома… Кстати, как по-вашему, это считается кровосмешением в глазах закона? Но не важно: судя по вашей запятнанной репутации, никто в этом не усомнится. Я слышала, что людей выгоняли из армии его величества за проступки куда меньшие, чем столь богопротивное деяние. Правда, я не искушена в законах, но в Англии немало судей, поверенных и адвокатов. — Она направилась к двери, бросив на ходу:
   — Бедная бабушка, каково будет ей узнать, что ее геройский внук — на самом деле негодяй, человек без чести и совести.
   — Поосторожнее, мисс Кортленд, — предупредил он, — иначе можете разделить участь других потаскух, мнивших себя святее самого папы.
   — Не воображайте, что я покорно положу голову на плаху! Мой позор станет и вашим!
   И с этим прощальным выстрелом она наконец удалилась, высоко подняв голову и расправив плечи. Холт не попытался ее остановить. Будь она проклята за то, что оказалась куда умнее, чем он предполагал!
   Она с кем-то заговорила в вестибюле. Холт узнал голос бабки и не удивился, когда дверь библиотеки широко распахнулась.
   — А, Холт, это ты! Бакстер сообщил о твоем приезде, и я бог знает сколько ждала, пока ты изволишь появиться. Что ты тут наговорил дорогой Ами?
   — А что я должен был наговорить?
   — Не знаю, только она отчего-то не в себе — похоже, расстроена, и хотя словом не обмолвилась о вашей беседе, все же ты уверен, что, по обыкновению, не наговорил ей чего-то ужасного?
   — Совершенно, — заверил граф, облокотившись на каминную полку и сбив при этом одну из бесчисленных фарфоровых фигурок. Брезгливо оглядев ни в чем не повинную игрушечную собачку, он поморщился и покосился на бабушку.
   Леди Уинфорд стояла в квадрате света, падавшего из окна, и что-то в ее удивленном взгляде заставило его признаться:
   — Должно быть, обсуждение предстоящего замужества плохо на нее подействовало.
   — Замужество? Нашей Ами?
   — Вашей Ами, если быть точным. Да, я упомянул о предстоящих торжествах. Неплохо, если бы и вы потолковали с ней.
   — О да… э-э-э… разумеется, разумеется…
   Она немного помедлила и с легкой таинственной усмешкой поинтересовалась:
   — Ты не хочешь сообщить мне ничего важного, Холт?
   — Не имею ни малейшего желания, — покачал головой Холт и, подойдя к бабушке, расцеловал в увядшие щеки. — Я ухожу. Доброй ночи.
   Пока Бакстер посылал Трента за наемным экипажем, Холт подошел к двери. По изразцам вестибюля застучали каблучки графини.
   — Но, Холт, погоди! — повелительно воскликнула она. — Все это очень странно! Разве ты не ко мне приезжал?
   — Нет, — ответил он, надевая с помощью Бакстера теплый каррик^[12]. — Я хотел видеть мисс Кортленд.
   — Вот как! — воскликнула графиня с ангельской улыбкой, осветившей ее лицо. — Превосходно.
   Холт хмуро уставился на дворецкого:
   — Интересно, Бакстер, как это вам всегда удается уловить тот момент, когда я собираюсь распрощаться?
   Бакстер спокойно встретил его недовольный взгляд.
   — Мне известно все, происходящее в этом доме, милорд.
   — Неужели?
   Граф поправил каррик, сунул пальцы в перчатки и усмехнулся:
   — Значит, наверняка знаешь даже такое, что не считаешь нужным кому-то донести.
   — Вероятно, милорд. Вполне возможно.
   — Я всегда это подозревал. До свидания.
   — Доброй вам ночи, милорд.
   Что же, этого следовало ожидать. Бабушка куда проницательнее, чем старается показать, а Бакстер всегда славился наблюдательностью. Подробности ночи, проведенной с мисс Кортленд, очевидно, было решено держать в секрете. Бакстер ни за что не нанес бы своей хозяйке такого удара. Однако Холт начал подозревать, что бабушка вовсе не так удручена тем; казалось бы, ужасным фактом, что ее дорогая Ами завела с ним роман.
   Значит, будет пытаться свести их — хотя бы потому, что после их брака Ами по-прежнему останется рядом. И это не так уж не правдоподобно: он сам видел, в какую зависимость от маленькой колонистки успела попасть бабка.
   Господи, ну почему он позволил инстинктам взять над собой верх? Вот и не нажил ничего, кроме бед. Чертовски неприятно!
   Ничего, злорадно думал он, милая мисс Кортленд целиком заслуживает того мужа, которого выберет.
   Амелия, все еще дрожа от гнева и досады, металась по спальне, словно пойманный и запертый в клетке зверь.
   Нет, скорее птичка. Так он сказал, и именно так она чувствует себя.
   Да как он смеет вершить ее будущее, равнодушно и жестоко, будто она — одна из его лошадей или собак, которую ему взбрело в голову отдать или продать новому хозяину?! Она ошиблась в нем, непоправимо ошиблась, считая, что в нем есть порядочность и сострадание. Ни того ни другого. Он не делал секрета из того, что считает ее помехой, очередной проблемой, которую следует решить как можно скорее…
   Господи, как она надеялась, что, возможно, сэр Алекс сумеет подать ей руку помощи, но и тут ничего не вышло. Какой идиоткой, должно быть, посчитал ее Деверелл! Хоть в одном ей повезло: неожиданное прибытие гостя помешало ей выложить сэру Алексу свой дурацкий план. Можно представить, каким бы посмешищем она себя выставила!
   Теперь выхода не осталось. Яснее ясного, что ей придется решать свою судьбу, а не медлить в напрасной надежде на то, что какое-то чудо спасет ее от последствий непоправимого поступка.
   Из мрачных размышлений девушку вывел легкий стук в дверь. Остановившись у камина, она попросила стучавшего войти, и в дверях появилась Люси.
   — Мисс, принести вам ужин сюда? — с любопытством протараторила она. — Леди Уинфорд тревожится, что вы заболели, мисс Кортленд, и спрашивает, не спуститесь ли вниз, если головная боль прошла?
   — Мне все еще нездоровится, Люси. Передай ее светлости, что я предпочитаю поужинать у себя в комнате, но обязательно навещу ее завтра утром.
   До утра нужно обязательно придумать, что сказать бабушке… Нет, не стоит лукавить, она уже знает, что скажет. Что обязана сказать. Да разве у нее есть выбор?
   Все отнято графом.
   Конечно, куда легче жить как ни в чем не бывало, забыть ночь в библиотеке, притвориться, будто ничего не случилось. Но он не позволит ей и этого. Твердо вознамерился убрать ее из дома бабушки, навязать ненавистный брак, а если выжидать слишком долго, она окажется в ловушке. Нет, лучше самой сделать первый шаг. Да и как она может оставаться здесь после всего, что было? Граф, похоже, не вернется на службу, хотя побежденная армия Наполеона вернулась во Францию из Москвы, изрядно потрепанная, потеряв свыше пятисот тысяч солдат. Планам корсиканца нанесен сокрушительный удар, враги его торжествуют. Но даже при том, что война Британии и Америки в самом разгаре, граф остается в Лондоне. И подумать, что она когда-то считала его героем и спрашивала, как на него действует всеобщее восхищение!
   Да, пора принимать решение. Больше ничего не остается, кроме как во всем признаться бабушке, а этого она не в силах сделать. Она опозорила себя, причем по собственной слабости, и не стоит ранить бабушку еще сильнее.
   Господи, как она устала!
   Девушка шагнула к окну и посмотрела на ночной сад.
   Тонкий лунный луч пролег по дорожке, сверкал на кристалликах снега, таких чистых, белых, холодных… Амелия протянула руку, коснулась ледяного стекла, провела пальцем по раме. И вспомнила свой первый день в Лондоне. Она точно так же стояла у окна и смотрела на графа, пронзавшего смертоносной шпагой невидимого противника. Уже тогда Амелия подумала, что он беспощаден. Теперь же знала наверняка.
   И даже не могла ненавидеть его за это.
   Зажмурившись от боли, она принялась сочинять письмо дону Карлосу.
   Дон Карлос де ла Рейн оглядывал погруженную в полумрак комнату, где на окнах висели тяжелые бархатные занавеси, а углы и обстановку скрывали темные тени.
   Мадам Л'Эгль, как всегда осмотрительная и тактичная, провела его в это помещение на втором этаже «Клуба адского проклятия» и удалилась, оставив дожидаться английского связного. Тут было так тихо, что его дыхание звучало неестественно громко.
   В комнату скользнула еще одна тень, в длинном плаще с капюшоном. Прозвучало негромкое приветствие.
   Карлос напряг глаза, пытаясь разобрать черты лица неизвестного.
   — Снимите чертов капюшон. Что-то уж больно мягок ваш голос, — потребовал он на плохом английском и немного растерялся, когда ему ответили на беглом испанском:
   — Нет. Секретность — лучшая защита для нас обоих.
   Вы получили информацию, которую от вас требовали?
   — Да, но ничего особенно важного.
   — Тем не менее давайте все, что принесли.
   Дон Карлос полез в карман, извлек толстый пакет и протянул неизвестному. Из складок плаща протянулась рука и схватила пакет.
   — Превосходно. Вы более ловки, чем мне казалось.
   А насчет того, другого? Дело продвигается?
   Дон Карлос пожал плечами, но, вспомнив, что в темноте вряд ли виден красноречивый жест, со вздохом пояснил:
   — Трудно сказать. Она сдержанна, как все англичане.
   — Она американка. И я не согласен с вашим мнением.
   — Очевидно, вы не пытались завести с ней более теплые отношения, — отпарировал дон Карлос. — Эти девственницы так и шарахаются от малейшего знака мужского внимания. Но я часто ее навещаю, осыпаю комплиментами, всячески выражаю свое обожание. Все это не составляет никакого труда, тем более что против всех моих ожиданий она умна и любезна.
   — А вот это совсем неплохо. Было бы еще лучше, если бы ее любезность не имела пределов.
   — Я бы тоже не возражал, — признался испанец, вновь пожимая плечами.
   — Еще бы! Мисс Кортленд не только прелестна, но и очаровательна. Только помните: следует как бы ненароком заинтересовать графа. Отвлечь его просто необходимо. Его вмешательство может все испортить.
   — Не пойму, каким образом…
   — И не нужно. Это вас не касается. Ваше дело — выполнять приказы.
   Ах, не того он ожидал, соглашаясь на роль, которую играл сейчас. Но все не так плохо, поскольку Амелия на редкость красива, а он не из тех людей, которые отказываются от представившейся возможности. Да и неплохо насолить Девереллу: уж очень он высокомерен и не скрывает презрения к какому-то испанцу. Взирает на дона Карлоса, как на грязь под ногами! Возмутительно! Да не будь испанского восстания, побудившего Наполеона разделить свои силы и броситься на защиту завоеванных территорий, вся Британия, возможно, уже была бы под властью Франции! Нет, Девереллу следует быть более благодарным и вернуться в армию, вместо того чтобы совать нос куда не следует и расстраивать хрупкое равновесие сил. Если французы возьмут Англию, вся Европа будет стерта с лица земли, а он не имел ни малейшего желания жить под властью корсиканца!
   — Граф слишком близко подобрался к истине, — пробормотал посланец. — Если его немедленно не выманить из Англии и не положить конец расследованию, придется применить более радикальный метод, а это пока нежелательно.
   — Не столько граф, сколько его наемник, этот проныра кокни. Он становится опасным.
   — Я лично управился с Джемми Тейлором. Больше он ни слова не проронит — ни Девереллу, ни кому-либо еще.
   Дон Карлос тихо рассмеялся:
   — И после этого испанцев считают безжалостным народом! Но по-моему, страшнее англичан никого не найдешь. В вас нет ни страсти, ни пыла. Одна одержимость.
   — Ваше мнение меня не интересует. Делайте все, что от вас требуют, и получите достойное вознаграждение.
   — Верните мне титул и владения. Меньшего я не приму. Почему это Веллингтон настаивает на том, чтобы держать своих солдат постоем в моем поместье?! Невыносимо!
   — А по-моему, куда хуже — отдать его Наполеону.
   Не находите? — сухо осведомился собеседник. — Не забывайте об этом. Если мы потерпим крах, французы еще могут победить.
   — Не понимаю, каким образом это возможно, и почему графа во что бы то ни стало следует устранить.
   — Еще раз повторяю: не лезьте не в свои дела и продолжайте в том же духе. Используйте мисс Кортленд как угодно, лишь бы граф не докопался до правды. Он вернулся в Англию в самое неподходящее время, и если есть иной способ заставить его покинуть страну до… не важно. Это вас не касается. Если понадобится, женитесь на ней, лишь бы убралась из Англии вместе с вами, а граф наверняка помчится следом.
   И тут дон Карлос неожиданно распознал знакомые нотки в бесплотном голосе, но незнакомец уже исчез.
   Дверь чуть приоткрылась, так что свет из коридора упал на высокую, закутанную в плащ фигуру, и тут же все исчезло. Испанец тяжело опустился в кресло, гадая, уж не ввязался ли в чересчур опасную игру. Но что оставалось делать? Эти англичане умеют плести интриги не хуже испанцев, но по какой-то причине опасаются прикончить Деверелла, что, по его мнению, было бы самым верным методом устранить угрозу.
   Но ничего не поделаешь, он удвоит усилия, чтобы завоевать прелестную мисс Амелию, еще одно ценное приобретение в добавление к возвращенным богатствам и титулу, которых Веллингтон угрожал лишить его своим присутствием. Теперь, пожалуй, стоит обдумать, как лучше покорить ее сердце.

Глава 16

   Столицу окутал нестерпимый холод, и Деверелл, нетерпеливо поеживаясь и переминаясь с ноги на ногу, ожидал появления Джемми Тейлора. Кокни опаздывал куда больше обычного. Правда, он никогда не появлялся в назначенное время, но был готов на все ради нескольких монет. Теперь же прошло уже больше часа, если судить по звону колоколов церкви Боу, и становилось очевидным, что он не придет. Девереллу пришлось удалиться.
   К тому времени, как карета остановилась у Бикон-Хаус, он окоченел настолько, что был готов отдать все за глоток бренди и зажженный камин. Пока Бакстер принимал каррик и шляпу, граф осведомился, где сейчас бабушка.
   — Уехала с миссис Фрай, милорд.
   — Господи, в такую погоду?
   — Именно, милорд. Похоже, речь шла об ужасающих условиях в одной из тюрем.
   — Кошмар, — пробормотал граф. — Они ее в гроб сведут, если я не положу конец этой бессмыслице. Подожду леди Уинфорд в библиотеке. Там горит огонь?
   — Нет, милорд. Сегодня суббота.
   — Суббота… А, да, у слуг выходной. Держи она штат побольше, было бы кому растопить камин!
   — Ее светлость считает, что в хозяйстве необходима экономия и следует разводить огонь только там, где это необходимо. Но я растоплю для вас камин, милорд.
   — Не стоит, Бакстер. Я вполне способен сам это сделать. Позвоню вам, если понадобитесь.
   Он направился в библиотеку, все еще размышляя о таинственном исчезновении Джемми Тейлора. Сам Холт сегодня навестил Кокрина и уехал донельзя раздраженный упорным отказом шотландца вернуться на родину, где он был бы в безопасности. И не зря на обратном пути его поджидала засада: за Кокрином по-прежнему следили, и, по мнению Холта, вовсе не французы.
   Неприятные подозрения усиливались с каждым часом, хотя граф считал их слишком невероятными, чтобы принять во внимание. Но почему прилагаются столь настойчивые усилия, чтобы вернуть его в армию? Вчерашнее нападение только подтвердило его предположения, и граф цинично подумал, что для британского правительства куда более затруднительно позволить Кокрину проповедовать свои идеи, чем держать его в укрытии весь остаток жизни.
   Изощреннейшее унижение, превосходный метод обезоружить Кокрина, запугать и заставить молчать. В таком состоянии он вряд ли выдаст секрет нового оружия.
   А это означает, что вмешательство Холта крайне несвоевременно, и парламент предпочитает спрятать Кокрина в каком-нибудь темном, Богом забытом уголке.
   Но что произойдет, если преследователям станет ясно, что их планы провалились? Неужели правительство опустится до убийства одного из своих собратьев, чтобы не дать потенциально опасной тайне попасть в чужие руки?
   Граф встал на колени у остывшего камина, поднес спичку к бумажным полоскам и, подождав, пока они загорятся, передвинул к щепкам. Наконец в камине занялся крошечный огонек, и он уже хотел встать, когда послышался стук двери. Обернувшись, он увидел мисс Кортленд, поспешно шагнувшую к письменному столу. Открыв ящик, она вынула бумагу и письменные принадлежности.
   Холт молча наблюдал, гадая, когда она заметит его.
   Правда, с его наблюдательного пункта зрелище представлялось крайне соблазнительным. На ней был домашний халатик из тонкого муслина, с воланами у горла и на манжетах, слишком легкий для такой погоды. Темно-розовый цвет изумительно оттенял темные волосы, небрежно зачесанные назад и падавшие на плечи. Тусклый свет, проникавший в окно, обрисовывал точеные формы. Подвинув стул, Амелия уселась и разложила бумагу с пером. Дом, временно лишенный жизнерадостного шума и голосов слуг, был погружен в тишину.
   Чувствуя, как постепенно согревается, Холт с сухой усмешкой не сводил с нее глаз. Подумать только, она так поглощена своим занятием, что даже не заметила его!
   Выбрав перо поострее, девушка открыла чернильницу и принялась писать, останавливаясь лишь затем, чтобы вновь окунуть перо в чернила. Граф, наконец, поднялся и осторожно шагнул к столу. Ноги утопали в толстом ковре, и шагов не было слышно. От Амелии исходил слабый нежный аромат неизвестных духов, и Холт постоял немного, странно тронутый ее беззащитно-тонкой шеей, с которой соскользнули густые блестящие пряди волос. Перо с лихорадочной быстротой бегало по бумаге. Граф вовсе не намеревался подсматривать, но, случайно взглянув на стол, заметил имя дона Карлоса и пришел в бешенство. Амелия только успела увидеть, как чья-то рука выхватила бумагу из-под ее носа, и растерянно обернулась. Перо покатилось по столешнице.
   — Да как вы смеете! Немедленно отдайте мое письмо!
   Несмотря на взъерошенный вид и полупрозрачный туалет, скорее обнажавший, чем скрывавший тело, ее окружала атмосфера гордого достоинства — обстоятельство, несколько смутившее графа. Темные локоны легли на грудь, пробуждая нежеланные воспоминания.
   — Это письмо совершенно лишнее, — заметил он, спокойно встречая рассерженное сияние зеленых глаз.
   — Не вам диктовать мне, что делать, милорд!
   — Неужели?
   Он окинул ее знакомым, неспешно оценивающим взглядом, совсем как в тот вечер, когда она предстала перед ним в ночной сорочке. Должно быть, Амелии стало не по себе, потому что она поежилась и, скрестив руки на груди, презрительно вздернула подбородок. Граф рассмеялся и, подойдя к камину, швырнул в огонь скомканное письмо.
   — Вы что же, милорд, воображаете, что я разучусь писать? Здесь достаточно бумаги и чернил, чтобы сочинить еще сотню посланий, — горько усмехнулась она.
   — Вот тут вы ошибаетесь, мисс Кортленд. Писать дону Карлосу вы не будете. Боже, неужели вы так отчаялись выйти замуж, что выбрали такого, как он?! Обедневшего дворянина с крайне сомнительными причинами пребывания в Англии? Он вряд ли подходит молодой женщине, твердо решившей подняться выше своего нынешнего положения.
   — Судя по вашим словам, я предполагаю, что статус вашей любовницы в заброшенном сельском коттедже более соответствует моему, как вы выразились, нынешнему положению?
   — Это, несомненно, было бы шагом наверх по социальной лестнице! Или вы забыли о своем низком происхождении? О том, как вы прибыли сюда без пенни в кармане, только что из колоний, и имея родителей, уже отвергнутых обществом? — бросил граф, сознавая, как жестоки его слова. И с чем-то вроде раскаяния увидел, как краска медленно покидает ее лицо, а глаза раскрываются все шире. Очевидно, удар попал в цель. Но, побуждаемый гневом и желанием привести Амелию в чувство и урезонить, граф в три шага оказался рядом и схватил ее за плечи, едва удерживаясь от того, чтобы не тряхнуть ее хорошенько. — Послушай меня, безмозглая гусыня!
   Дон Карлос не тот, кто тебе нужен! Как, впрочем, и Мейтленд — но ты уже, должно быть, это поняла. Почему, черт возьми, ты никак не придешь в себя? Ума не приложу, как я мог поддаться мгновенному капризу! Что мне это дало, кроме неприятностей? А ты к тому же не желаешь принять моей помощи!
   — Помощи?
   Голос девушки оборвался на высокой дрожащей ноте, опасно граничившей с истерикой, и Холт насторожился.
   — Так вы пытаетесь помочь мне?! Должно быть, вы в самом деле считаете меня полной идиоткой, милорд Деверелл, если хоть на мгновение вообразили, что я поверю в то, что вам интересен хоть один человек в мире, кроме вас самих! Вы любите одного себя, заботитесь только о своих эгоистических потребностях; ни я, ни даже ваша бабушка вам совершенно не нужны… О, не стоит пронзать меня столь негодующим взглядом! Вам не хуже меня известно, что это правда! Господи, должно быть, я в самом деле так глупа, как думаете вы, потому что когда-то считала вас героем, благородным рыцарем, которого держат вдали от Лондона и любящей старухи долг и борьба за независимость родины. И вправду безнадежная дурочка, ведь за четыре года вы ни разу не подумали о ней, отделываясь короткими сухими записками, да и те по большей части передавал ваш поверенный. О нет, мой благородный лорд Деверелл, вы совсем не герой!
   — И никогда не претендовал на это звание. Никакого геройства нет в том, чтобы стоять среди мертвых и умирающих, обезумев от страха и ужаса происходящего… Это настоящий ад, мисс Кортленд! Только эта преисподняя — дело рук человеческих, затеянная тиранами и оплачиваемая политиками. А в это время несчастные, истинно благородные болваны погибают десятками при каждом пушечном выстреле! Нет, я не герой и никогда им не притворялся. Но вы! Разыгрываете благородную леди только для того, чтобы поймать богатого мужа, который устроит вам сказочную жизнь. Вы мошенница, девчонка из колоний с цыганскими глазами и такой же душой.
   Она размахнулась было, но он поймал ее руку, не обращая внимания на искаженное болью лицо.
   — Но я сразу распознал вас, увидел то, чего не могут скрыть модные туалеты и светские манеры. От меня не спрячешься, потому что я понял вашу истинную сущность.
   Амелия, задыхаясь, стала вырываться, и халат приоткрылся, обнажая гладкие холмики грудей. Почувствовав под ладонью шелковистую кожу, Холт провел большим пальцем по соску и едва не согнулся под бурей нахлынувшего желания, копившегося все то время, что он провел с ней.
   — Будь ты проклята, зеленоглазая ведьма, за то, что заставляешь постоянно хотеть тебя! — простонал он. — Будь проклята!
   Он сам не помнил, как рывком привлек ее к себе и заглушил губами тихие протесты. Пальцы его утонули в ее волосах, и он зажал их в кулаке, чтобы удержать Амелию на месте. И продолжал наслаждаться вкусом ее рта с жадностью, которую так долго сдерживал. Она вдруг перестала сопротивляться и покорно принимала свирепые выпады его языка. Господи, откуда такая неутолимая потребность, властное вожделение, безумная похоть, которую он испытывал к ней при каждой встрече? И воспоминания о той ночи, той единственной ночи, только подливали масла в огонь.