Не тупость ли объяснять фантастическое в фольклоре структурой личности, ее болезненных явлений? Что вообще делать психоаналитикам с фактом фольклора? Структурой чьей личности они будут объяснять «Калевалу», Муромца, Буслаева? Чья болезнь выразилась в образах страшных чудищ, змеев, оживающих покойников, чертей и ведьм, Кащеев, вампиров, оборотней?.. (Бедная фантазия шизофреников и параноиков – куда ей до художественных фантазий народов.)
Ведь говорим же мы, что в фольклоре отражается дух народа. Но ведь и в искусстве то же, то же самое! Отчего это коробочка, склеенная шизофреником, всего-навсего коробочка? Да потому, что из картона он ее делает, всего-навсего из картона, а не из бреда и болезни. Произведения «делаются» из образов и образных систем, из слов и фраз, из страниц и глав, а не из болезни автора. Но влияют ли болезни? Конечно! Да еще как! И еще как мощно. Но только на то, на что могут влиять: на состояние организма, на настроение, на темперамент, на возможности и т. д. Но образ Татьяны не кашлял от простуды Пушкина, и Онегин не умер, когда Александра Сергеевича застрелили. Больной бегун даже с температурой бежит по беговой дорожке, актер играет даже тогда, когда ему слышатся голоса и он готов к самоубийству.
Поскандалив и огорчившись, я выходил на сцену. Я выходил больным, разбитым, усталым, с температурой, или отдохнувшим, веселым. Это влияло, но это амортизировалось на 99 процентов внутри меня! Тем более что часто именно болезнь раскрепощала творчески, освобождала от скованности, помогала идти по сути ситуации, когда не хватало сил себя контролировать. Естественно, это вовсе не система и не постоянно. Тут все верно, именно при этом слове «часто», в значении «иногда». Но то или иное произведение, сделанное, как «Айболит-66» в 1966 году, начало делаться внутри меня в 1956 году!
Когда-то меня лечили от язвы. Профессор, доктор наук, женщина (не помню ее фамилии), поставила мне диагноз – гипогликемия. Профессор Коган осмотрел меня, хитро ухмыльнулся и сказал: «Конечно! Как у тебя может не быть гипогликемии? У тебя гипогликемия! Ведь она диссертацию на эту тему защитила!»
Психоаналитики кинулись изучать искусство, честное слово: инженеры, конструкторы, географы, историки могут это делать с большим основанием.
Но, возвращаясь к теме, попробую подытожить. Структура личности автора, душевное его устройство, конечно же, имеют большое значение для его жизни. Однако достоинства и недостатки, здоровье и болезнь, знания и заблуждения имеют самое разное и неожиданное значение в психологических манипуляциях процесса творчества. Утверждать, что больной автор порождает больное искусство, так же по́шло, как статья Кречетовой[42] в журнале «Театр», где понятию «художник и время» вдруг придано толкование «организм и время суток». Кречетова медицинскую проблему стала разбирать как художественную.
Природа создала творческую систему с бесконечной (почти) степенью прочности, связав творчество с объективным миром в первую очередь, переводя идеальное в материальное, субъективное в объективное. Оттого и говорится о таланте «Дар Божий», что талант по сути как бы освобождается от власти субъективного. Тут сложная и воистину совершенная система взаимосвязей.
Процесс творчества сугубо зависим от структуры личности, произведение как результат – зависимо очень косвенно. Гений немыслим ни без своих достоинств, ни без своих недостатков. Ибо в его творчестве и достоинство, и недостаток превращаются в одно сплошное достоинство – правду художественного отражения действительности. И эта правда оттого достоинство, что она полезна человечеству в целом.
Искусство если воспитывает и лечит, то лишь одним способом – способом показа правды жизни! Правдой искусство и воспитывает, и перевоспитывает, и лечит, и воюет, и защищает, и познает, и исследует. Художественной правдой, художественной! Уланова – Джульетта, Чабукиани – Отелло – самые правдивые, самые шекспировские образы, но они, извините, все время танцуют! (Чего явно не было «в жизни» ни с Отелло, ни с Джульеттой.) Танец – только язык!
В этом смысле письменность еще более условна, нежели танец. Никто, посмотрев на письменные или печатные знаки, не станет искать в них сходства с оригиналом – Джульеттой, например! Жанры, виды направления в искусстве – это только разный инструментарий, разная метода, каждая из которой имеет свои, только свои ей присущие стороны открытия жизни и т. д., и т. п.
От страшной сказки еще никто из детей не начинал заикаться, но если в темноте гукнуть ребенку на ухо «Гу!» – он ведь заикаться начнет.
Художественный страх – это пистолет, заряженный холостым патроном. Точнее, художественный страх – это разговор вообще, а не конкретно, разговор в области игры, а не действительности. Все как бы по-настоящему, но только как бы, а вовсе не по-настоящему. Оттого-то произведение искусства – всегда наслаждение чудом сходства, чудом творчества, чудом совершенства. Оттого-то искусство – область прекрасного! Искусство – область заглазной победы духа!
Как относиться к искусству упадка – тоже еще вопрос. Большой вопрос. «Чернение и грязнение» действительности в психологическом плане совсем не то, что в художественном. Но самое главное состоит в том, что здоровье вовсе не главная цель человечества. Его значение измеряется только длиною жизни. Для жизни духа это не измерение. И неужели «Как закалялась сталь» Н. Островского, при любом отношении к художественным достоинствам книги, ничего не объяснила?
Сама талантливость произведения – это сила, которая и воспитывает, и борется, и лечит – это прана! Это жизненная сила, это пример победы. Победы духа. Это духовное поле положительного заряда.
16.07.80 г. Среда
22.07.80 г
23.07.80 г
26.07.80 г. Суббота
29.07.80 г. Понедельник – вторник
14.08.80 г
17.08.80 г
19.08.80 г
20.08.80 г
Ведь говорим же мы, что в фольклоре отражается дух народа. Но ведь и в искусстве то же, то же самое! Отчего это коробочка, склеенная шизофреником, всего-навсего коробочка? Да потому, что из картона он ее делает, всего-навсего из картона, а не из бреда и болезни. Произведения «делаются» из образов и образных систем, из слов и фраз, из страниц и глав, а не из болезни автора. Но влияют ли болезни? Конечно! Да еще как! И еще как мощно. Но только на то, на что могут влиять: на состояние организма, на настроение, на темперамент, на возможности и т. д. Но образ Татьяны не кашлял от простуды Пушкина, и Онегин не умер, когда Александра Сергеевича застрелили. Больной бегун даже с температурой бежит по беговой дорожке, актер играет даже тогда, когда ему слышатся голоса и он готов к самоубийству.
Поскандалив и огорчившись, я выходил на сцену. Я выходил больным, разбитым, усталым, с температурой, или отдохнувшим, веселым. Это влияло, но это амортизировалось на 99 процентов внутри меня! Тем более что часто именно болезнь раскрепощала творчески, освобождала от скованности, помогала идти по сути ситуации, когда не хватало сил себя контролировать. Естественно, это вовсе не система и не постоянно. Тут все верно, именно при этом слове «часто», в значении «иногда». Но то или иное произведение, сделанное, как «Айболит-66» в 1966 году, начало делаться внутри меня в 1956 году!
Когда-то меня лечили от язвы. Профессор, доктор наук, женщина (не помню ее фамилии), поставила мне диагноз – гипогликемия. Профессор Коган осмотрел меня, хитро ухмыльнулся и сказал: «Конечно! Как у тебя может не быть гипогликемии? У тебя гипогликемия! Ведь она диссертацию на эту тему защитила!»
Психоаналитики кинулись изучать искусство, честное слово: инженеры, конструкторы, географы, историки могут это делать с большим основанием.
Но, возвращаясь к теме, попробую подытожить. Структура личности автора, душевное его устройство, конечно же, имеют большое значение для его жизни. Однако достоинства и недостатки, здоровье и болезнь, знания и заблуждения имеют самое разное и неожиданное значение в психологических манипуляциях процесса творчества. Утверждать, что больной автор порождает больное искусство, так же по́шло, как статья Кречетовой[42] в журнале «Театр», где понятию «художник и время» вдруг придано толкование «организм и время суток». Кречетова медицинскую проблему стала разбирать как художественную.
Природа создала творческую систему с бесконечной (почти) степенью прочности, связав творчество с объективным миром в первую очередь, переводя идеальное в материальное, субъективное в объективное. Оттого и говорится о таланте «Дар Божий», что талант по сути как бы освобождается от власти субъективного. Тут сложная и воистину совершенная система взаимосвязей.
Процесс творчества сугубо зависим от структуры личности, произведение как результат – зависимо очень косвенно. Гений немыслим ни без своих достоинств, ни без своих недостатков. Ибо в его творчестве и достоинство, и недостаток превращаются в одно сплошное достоинство – правду художественного отражения действительности. И эта правда оттого достоинство, что она полезна человечеству в целом.
Искусство если воспитывает и лечит, то лишь одним способом – способом показа правды жизни! Правдой искусство и воспитывает, и перевоспитывает, и лечит, и воюет, и защищает, и познает, и исследует. Художественной правдой, художественной! Уланова – Джульетта, Чабукиани – Отелло – самые правдивые, самые шекспировские образы, но они, извините, все время танцуют! (Чего явно не было «в жизни» ни с Отелло, ни с Джульеттой.) Танец – только язык!
В этом смысле письменность еще более условна, нежели танец. Никто, посмотрев на письменные или печатные знаки, не станет искать в них сходства с оригиналом – Джульеттой, например! Жанры, виды направления в искусстве – это только разный инструментарий, разная метода, каждая из которой имеет свои, только свои ей присущие стороны открытия жизни и т. д., и т. п.
От страшной сказки еще никто из детей не начинал заикаться, но если в темноте гукнуть ребенку на ухо «Гу!» – он ведь заикаться начнет.
Художественный страх – это пистолет, заряженный холостым патроном. Точнее, художественный страх – это разговор вообще, а не конкретно, разговор в области игры, а не действительности. Все как бы по-настоящему, но только как бы, а вовсе не по-настоящему. Оттого-то произведение искусства – всегда наслаждение чудом сходства, чудом творчества, чудом совершенства. Оттого-то искусство – область прекрасного! Искусство – область заглазной победы духа!
Как относиться к искусству упадка – тоже еще вопрос. Большой вопрос. «Чернение и грязнение» действительности в психологическом плане совсем не то, что в художественном. Но самое главное состоит в том, что здоровье вовсе не главная цель человечества. Его значение измеряется только длиною жизни. Для жизни духа это не измерение. И неужели «Как закалялась сталь» Н. Островского, при любом отношении к художественным достоинствам книги, ничего не объяснила?
Сама талантливость произведения – это сила, которая и воспитывает, и борется, и лечит – это прана! Это жизненная сила, это пример победы. Победы духа. Это духовное поле положительного заряда.
16.07.80 г. Среда
Я всю жизнь не только не мог понять способность человеческого мышления, но даже представить себе не мог этого феномена материи. Способность нервных клеток производить работу мысли всегда была для меня чем-то мистическим. Легче поверить в таинство чего-то высшего, нежели понять это свойство материи. А сегодня как током ударило: это ведь вовсе не феномен мозга, это феномен духа! Как я ранее не понимал этого?! Мозг, точно такой же по устройству мозг, со всеми своими долями и полушариями и мириадами клеток, есть и у Эйнштейна и, скажем, у Свистодырочкина, у Пушкина и у любого кретина, любого ублюдка или сумасшедшего! Да у самого, допустим, Николая Васильевича Гоголя при одном и том же мозге, при одних и тех же извилинах и долях есть дни, когда была написана поэма о Гансе на немецкий лад; есть дни, когда писались «Арабески» и «Петербургские повести». Боже мой, Боже мой! При чем тут сам мозг!
Мозг – это возможность, а феномен мышления и чувства – это уже сфера человеческой деятельности, которая как-то кодируется в генах, но в основном развивается как жизнь духа, который, в отличие от духа, который можно «испустить», вполне можно назвать Дух Святой. Назвать! Назвать! Зашифровать в слове «Святой» сверхъестественность феномена мышления и духовной жизни, образно выразить восхищение человека невиданным чудом природы и ее детища, открыть тайну бытия как тайное и назвать эту тайну, как она может быть объяснима – объяснима именно как необъяснимое! Бог – Дух Святой – третье!
Я материалист, когда думаю об истории Вселенной, я, конечно же, идеалист, когда думаю о вселенской истории. Это совсем не игра словами: материя не существует вне взаимосвязей, не может существовать без взаимной обусловленности (отсутствие связи – тоже взаимосвязь), эта взаимосвязь и есть закономерность. Мозг, развитый мозг, любой мозг обладает энергией – он обеспечивает зрение, слух, осязание и обоняние. Эти потоки отражений, вступая во взаимодействие между собой, соединяясь в суммарное отражение – мысль, родили новую форму жизни – духовную. Ибо мысли в процессе жизнедеятельности человека, в слове и деле, в общении и т. д. тоже стали структурами и начали жить! Точно так же, как начала сейчас жить промышленность, города, экономика, финансы, политика – все, что становится структурой, начинает жить и саморазвиваться.
Все рождает проблемы, проблемы рождают необходимости – жизнь! Жизнь! Жизнь! И тогда рождается понятие идеального, необходимого, прекрасного, и тогда, родившись, развивается жизнь духа и сталкивается она с вечными законами природы, и жаждет совершенствования уже рожденной структуры.
И всякая структура, которая складывается непроизвольно, в какой-то момент обретает степень обязательного саморазвития, и выпускается джинн из бутылки, и ничего уже нельзя поделать: дочерняя структура обретает самостоятельность.
Духовность обретает особое измерение во времени – она факт истории жизни людей и обществ, она же – факт обретаемых или теряемых позиций в душе человека. В истории она живет уже самостоятельно, отдельно от конкретного человека, или, скажем, отдельно от отдельного человека. Дитя природы – духовность – вступает во взаимодействие с нею, с нею вообще и с природой человека в частности, и она, рожденная корыстным интересом человека, более не подвластная ему, сама становится условием жизни.
Были земные существа, были существа, жившие в воде, были земноводные. Сейчас человек еще во многом зверо-духовен, отсюда его борьба, его духовная драма и т. д. Феномен мышления сегодня в огромной степени, в решающем смысле – феномен культуры, точнее, жизни духа! Бог-отец – это ясно, я сам отец, Бог-сын понятно – я сам сын, Бог-Дух святой – это третье! Это мое прошлое, это «Я» и это новая реальность, обретающая себя в науках и искусствах, в культуре и деятельности, в жизни души и тела! Душа живет, обретает органы чувств, становится зрячей, слышащей, осязающей, обоняющей и… страждущей! О! Это уже иное! Это постижение прекрасного!
Дух живет и нуждается в пище – духовной пище! Наслаждение духа не меньше полового и всякого прочего телесного. Только дух вдруг объединил мир, проявил его как мир, придал ему силуэт и очертания, открыл в нем факт, открыл во вселенной – вселенную, в животном – животное, в растении – растение.
Мозг – это возможность, а феномен мышления и чувства – это уже сфера человеческой деятельности, которая как-то кодируется в генах, но в основном развивается как жизнь духа, который, в отличие от духа, который можно «испустить», вполне можно назвать Дух Святой. Назвать! Назвать! Зашифровать в слове «Святой» сверхъестественность феномена мышления и духовной жизни, образно выразить восхищение человека невиданным чудом природы и ее детища, открыть тайну бытия как тайное и назвать эту тайну, как она может быть объяснима – объяснима именно как необъяснимое! Бог – Дух Святой – третье!
Я материалист, когда думаю об истории Вселенной, я, конечно же, идеалист, когда думаю о вселенской истории. Это совсем не игра словами: материя не существует вне взаимосвязей, не может существовать без взаимной обусловленности (отсутствие связи – тоже взаимосвязь), эта взаимосвязь и есть закономерность. Мозг, развитый мозг, любой мозг обладает энергией – он обеспечивает зрение, слух, осязание и обоняние. Эти потоки отражений, вступая во взаимодействие между собой, соединяясь в суммарное отражение – мысль, родили новую форму жизни – духовную. Ибо мысли в процессе жизнедеятельности человека, в слове и деле, в общении и т. д. тоже стали структурами и начали жить! Точно так же, как начала сейчас жить промышленность, города, экономика, финансы, политика – все, что становится структурой, начинает жить и саморазвиваться.
Все рождает проблемы, проблемы рождают необходимости – жизнь! Жизнь! Жизнь! И тогда рождается понятие идеального, необходимого, прекрасного, и тогда, родившись, развивается жизнь духа и сталкивается она с вечными законами природы, и жаждет совершенствования уже рожденной структуры.
И всякая структура, которая складывается непроизвольно, в какой-то момент обретает степень обязательного саморазвития, и выпускается джинн из бутылки, и ничего уже нельзя поделать: дочерняя структура обретает самостоятельность.
Духовность обретает особое измерение во времени – она факт истории жизни людей и обществ, она же – факт обретаемых или теряемых позиций в душе человека. В истории она живет уже самостоятельно, отдельно от конкретного человека, или, скажем, отдельно от отдельного человека. Дитя природы – духовность – вступает во взаимодействие с нею, с нею вообще и с природой человека в частности, и она, рожденная корыстным интересом человека, более не подвластная ему, сама становится условием жизни.
Были земные существа, были существа, жившие в воде, были земноводные. Сейчас человек еще во многом зверо-духовен, отсюда его борьба, его духовная драма и т. д. Феномен мышления сегодня в огромной степени, в решающем смысле – феномен культуры, точнее, жизни духа! Бог-отец – это ясно, я сам отец, Бог-сын понятно – я сам сын, Бог-Дух святой – это третье! Это мое прошлое, это «Я» и это новая реальность, обретающая себя в науках и искусствах, в культуре и деятельности, в жизни души и тела! Душа живет, обретает органы чувств, становится зрячей, слышащей, осязающей, обоняющей и… страждущей! О! Это уже иное! Это постижение прекрасного!
Дух живет и нуждается в пище – духовной пище! Наслаждение духа не меньше полового и всякого прочего телесного. Только дух вдруг объединил мир, проявил его как мир, придал ему силуэт и очертания, открыл в нем факт, открыл во вселенной – вселенную, в животном – животное, в растении – растение.
22.07.80 г
Пишу сценарий для Минска («Андрей – всех добрей»). Пишу себе всерьез. Жаль, времени мало. (А может, и к лучшему, что времени мало.)
– Завидуешь? / – Завидую! Завидую! Завидую! / Цветам завидую – цветут, / Людям завидую – живут, / Воде завидую – течет, / Печи завидую – печет. / Кто ходит иль скачет, / Летает, ползет – / Завидую! / Кто слова не вымолвит, / Кто поет – / Завидую! / Покойникам – и тем я / Завидую! / Особенно, когда полкварты выдую, / Завидую! Завидую! Завидую!
В Беловежской Пуще, / В самой чаще, в самой гуще, / На великой грязи, / Под горой, в болотах тощих, / Ходит-бродит кот у дуба, / У него губа не дура, / Охраняет он святые мощи.
Ведьма – а ничего не ведает!
Там три книги есть самые главные: одна книга, самая главная – неправильная, другая – давно потеряна, а третья – еще не написана. Пишут эту книгу многие, да сами не знают – ее или нет. Может, кто страницу написал, может, две, может, три, а из той ли книги – никому не ведомо…
Как можно сон подсмотреть? И что может, чего не может Цмок? А может, он все может, но собраться не может: то откладывает… как я.
– Завидуешь? / – Завидую! Завидую! Завидую! / Цветам завидую – цветут, / Людям завидую – живут, / Воде завидую – течет, / Печи завидую – печет. / Кто ходит иль скачет, / Летает, ползет – / Завидую! / Кто слова не вымолвит, / Кто поет – / Завидую! / Покойникам – и тем я / Завидую! / Особенно, когда полкварты выдую, / Завидую! Завидую! Завидую!
В Беловежской Пуще, / В самой чаще, в самой гуще, / На великой грязи, / Под горой, в болотах тощих, / Ходит-бродит кот у дуба, / У него губа не дура, / Охраняет он святые мощи.
Ведьма – а ничего не ведает!
Там три книги есть самые главные: одна книга, самая главная – неправильная, другая – давно потеряна, а третья – еще не написана. Пишут эту книгу многие, да сами не знают – ее или нет. Может, кто страницу написал, может, две, может, три, а из той ли книги – никому не ведомо…
Как можно сон подсмотреть? И что может, чего не может Цмок? А может, он все может, но собраться не может: то откладывает… как я.
23.07.80 г
Бабы! Это все будет о бабах, женщинах, женщинках! Ведьма, Кикимора и Русалка – их выгнали мужья. Цмок на женской доле сыграл и женские хитрости пустил против людей. Да! Против женщины не устоять никому.
Он был прав – они женщины, – но оттого и потерпел поражение. Андрей их «расколол» – они вывели его в победители, они, женщины.
Они и есть сюжет. А Андрей и их пожалел. (Когда человек ведьму жалеет – это еще не факт: может, он дурак-фраер. А когда такой пригожий – он… благородный… От «благо рожденный», благого рода-племени, или рожденный на благо…)
Мужья их потом приспособились. Домовой свою по суб-ботам учил… С Андреем поладили, а чего сами безобразничали?
«Иначе нам нельзя, мы на это поставлены».
Жаб – дурак, оттого слывет за подлеца. Бабы его трактуют – он получается и мудрый, и хитрый.
Цмок из зависти решил, чтобы Путеводная Звезда ему светила. Клад ему тоже нужен. Вот и весь секрет. Гордыня одолела.
Бабы против этой Звезды и завели козни. А Цмок просто влюбился. Перед ней чудеса выказюливал… Но на «бис», как говорится, мог своему же делу навредить.
В светской жизни, в городе, он Аптекарь… У него девушки яд покупают и снадобья от хвори. Но у него не только аптека – он там пиявок продает. Лягушек отправляет во Хранцию партиями. Философский камень изобретает. У него вроде бы есть эти три главные книги. (А их нет.)
Он часто говорит, что «вчера мог, и завтра может, а сегодня что-то не в голосе».
Факты – вещь упрямая, так? А упрямый – это в переводе с языка вежливого «дурак». А байки – это вранье, но… добрым молодцам урок! А уроки с детства учить надо. Кто не учит – сечь! Высечь!
Жаб – дурак набитый, но всех победил – превозмог – демагог.
– Самое страшное дело на свете – подлец, еще страшнее – раздобревший подлец, но нет страшнее подлеца подобревшего.
– Добрей становлюсь… Есть хочется. Подобреть не подобрел, но… раздобрел – точно.
Своих мужиков ругали: хамы, пни неотесанные, некультурные, необразованные.
Сон Андрея. Это странные живые картины. Странен монтаж. Все невероятно.
В ночь на Ивана Купала / Ведьма по лесу Летала / В ночь на Ивана Купала / Леший приходит С сумой / В ночь на Ивана Купала / Девушка в омут Упала (пропала) / Девушка тихо Шептала: / Милый мой, Милый мой!
Он был прав – они женщины, – но оттого и потерпел поражение. Андрей их «расколол» – они вывели его в победители, они, женщины.
Они и есть сюжет. А Андрей и их пожалел. (Когда человек ведьму жалеет – это еще не факт: может, он дурак-фраер. А когда такой пригожий – он… благородный… От «благо рожденный», благого рода-племени, или рожденный на благо…)
Мужья их потом приспособились. Домовой свою по суб-ботам учил… С Андреем поладили, а чего сами безобразничали?
«Иначе нам нельзя, мы на это поставлены».
Жаб – дурак, оттого слывет за подлеца. Бабы его трактуют – он получается и мудрый, и хитрый.
Цмок из зависти решил, чтобы Путеводная Звезда ему светила. Клад ему тоже нужен. Вот и весь секрет. Гордыня одолела.
Бабы против этой Звезды и завели козни. А Цмок просто влюбился. Перед ней чудеса выказюливал… Но на «бис», как говорится, мог своему же делу навредить.
В светской жизни, в городе, он Аптекарь… У него девушки яд покупают и снадобья от хвори. Но у него не только аптека – он там пиявок продает. Лягушек отправляет во Хранцию партиями. Философский камень изобретает. У него вроде бы есть эти три главные книги. (А их нет.)
Он часто говорит, что «вчера мог, и завтра может, а сегодня что-то не в голосе».
Факты – вещь упрямая, так? А упрямый – это в переводе с языка вежливого «дурак». А байки – это вранье, но… добрым молодцам урок! А уроки с детства учить надо. Кто не учит – сечь! Высечь!
Жаб – дурак набитый, но всех победил – превозмог – демагог.
– Самое страшное дело на свете – подлец, еще страшнее – раздобревший подлец, но нет страшнее подлеца подобревшего.
– Добрей становлюсь… Есть хочется. Подобреть не подобрел, но… раздобрел – точно.
Своих мужиков ругали: хамы, пни неотесанные, некультурные, необразованные.
Сон Андрея. Это странные живые картины. Странен монтаж. Все невероятно.
В ночь на Ивана Купала / Ведьма по лесу Летала / В ночь на Ивана Купала / Леший приходит С сумой / В ночь на Ивана Купала / Девушка в омут Упала (пропала) / Девушка тихо Шептала: / Милый мой, Милый мой!
26.07.80 г. Суббота
В четверг умер Володя Высоцкий. Смерть, как всегда, не вовремя, смерть, как всегда, должна была быть, смерть, как всегда, выбирает самого-самого.
Значение и значимость Володи я понимал давно. Пока факт его смерти в меня не вмещается. Не думаю о нем как о мертвом, как о прошлом. Но, думаю, после смерти Шукшина – удар по нашему искусству самый мощный. Володя будет энциклопедическим словарем нашего времени. Так сказать, краткий энциклопедический словарь. Если от А до Я составить темы его песен, то встанет время во всей своей красе и неприглядности. При этом, как ни странно, картина жизни при всей своей обличительности не будет картиной уныния: Высоцкий – победитель во всех темах, у него очень высок и даже романтичен его нравственный идеал. И тут он наш современник.
Вот Володю не назовешь инакомыслящим. Он мыслил так, как подобает. Все остальные именно инакомыслят. Его творчество сугубо нравственно, сугубо гуманно, оно сугубо рыцарское. И это – в наш век глобальной безнравственности, антигуманности, антирыцарства – не оторвано от жизни, а наоборот. Ибо в наши дни безнравственный плачет о нравственности, подонок – о рыцарстве, злодей печалится о гуманности. Володя народен, народен, народен!
Высоцкий весь фольклорен – по сути, по смыслу, по факту. Если бы у фольклорных произведений был определенный осадок, который можно было бы «выпарить», вдруг оказалось бы, что 80 процентов содержания его песен выпало бы в этот осадок. А некоторые произведения оказались бы на поверку самородками фольклора. «Изо рта у него самородки падали!»
Володя фольклорен не только в «Лукоморье» – тут он внешне пародиен. Но только внешне. Володя фольклорен в «хулиганском» цикле, в военном, в спортивном, в бытовом. Герой, отсутствие официального ханжества, сюжет, язык, живость темы, подход – все демократично, все свято, все нужно людям. Высоцкий защищает, Высоцкий нападает и Высоцкий благородно защищается! Его борьба со злом ведется им с рыцарских позиций – это подвиг! Рублев в ужасах средневековья открыл Троицу, Милосердие. Живая нравственность Высоцкого в век демагогических достоинств – подвиг среди литераторов и людей. Володя из тех поэтов, которые похожи на себя… Да еще и актер! Очень хороший актер.
Володю жаль, и жаль всех, кто не прочтет и не услышит его новых произведений, всего, что он не написал и не напишет. Вот уж действительно осиротели мы без нашего барда, без друга сердечного, без защитника. Его стихи не вопили, не истеричничали по поводу прав человеков – они эти права исповедовали. Он прожил жизнь в «своей» деревне и прошел своей «колеей». Это самый большой художник из всех, с которыми мне пришлось сталкиваться, это художник, значение которого еще скажется, и творчество его еще скажется.
Ему было сорок три года! О его смерти передал «Голос Америки». Исполнили три его песни на концерте в Штатах и сообщили, что он умер от сердечного приступа.
Позвонили – слух подтвердился. У него вечером были и врач, и соседи. Действительно был приступ. Стало лучше. Заснул. Ночью умер. (Приступы были часто, думали – как обычно обойдется. Смерть усыпила бдительность.)
Володя – еще одна жертва наркологов.
Надо собрать все, что написал Высоцкий, надо попытаться проанализировать то, что написано, как фольклор и как светская литература.
Значение и значимость Володи я понимал давно. Пока факт его смерти в меня не вмещается. Не думаю о нем как о мертвом, как о прошлом. Но, думаю, после смерти Шукшина – удар по нашему искусству самый мощный. Володя будет энциклопедическим словарем нашего времени. Так сказать, краткий энциклопедический словарь. Если от А до Я составить темы его песен, то встанет время во всей своей красе и неприглядности. При этом, как ни странно, картина жизни при всей своей обличительности не будет картиной уныния: Высоцкий – победитель во всех темах, у него очень высок и даже романтичен его нравственный идеал. И тут он наш современник.
Вот Володю не назовешь инакомыслящим. Он мыслил так, как подобает. Все остальные именно инакомыслят. Его творчество сугубо нравственно, сугубо гуманно, оно сугубо рыцарское. И это – в наш век глобальной безнравственности, антигуманности, антирыцарства – не оторвано от жизни, а наоборот. Ибо в наши дни безнравственный плачет о нравственности, подонок – о рыцарстве, злодей печалится о гуманности. Володя народен, народен, народен!
Высоцкий весь фольклорен – по сути, по смыслу, по факту. Если бы у фольклорных произведений был определенный осадок, который можно было бы «выпарить», вдруг оказалось бы, что 80 процентов содержания его песен выпало бы в этот осадок. А некоторые произведения оказались бы на поверку самородками фольклора. «Изо рта у него самородки падали!»
Володя фольклорен не только в «Лукоморье» – тут он внешне пародиен. Но только внешне. Володя фольклорен в «хулиганском» цикле, в военном, в спортивном, в бытовом. Герой, отсутствие официального ханжества, сюжет, язык, живость темы, подход – все демократично, все свято, все нужно людям. Высоцкий защищает, Высоцкий нападает и Высоцкий благородно защищается! Его борьба со злом ведется им с рыцарских позиций – это подвиг! Рублев в ужасах средневековья открыл Троицу, Милосердие. Живая нравственность Высоцкого в век демагогических достоинств – подвиг среди литераторов и людей. Володя из тех поэтов, которые похожи на себя… Да еще и актер! Очень хороший актер.
Володю жаль, и жаль всех, кто не прочтет и не услышит его новых произведений, всего, что он не написал и не напишет. Вот уж действительно осиротели мы без нашего барда, без друга сердечного, без защитника. Его стихи не вопили, не истеричничали по поводу прав человеков – они эти права исповедовали. Он прожил жизнь в «своей» деревне и прошел своей «колеей». Это самый большой художник из всех, с которыми мне пришлось сталкиваться, это художник, значение которого еще скажется, и творчество его еще скажется.
Ему было сорок три года! О его смерти передал «Голос Америки». Исполнили три его песни на концерте в Штатах и сообщили, что он умер от сердечного приступа.
Позвонили – слух подтвердился. У него вечером были и врач, и соседи. Действительно был приступ. Стало лучше. Заснул. Ночью умер. (Приступы были часто, думали – как обычно обойдется. Смерть усыпила бдительность.)
Володя – еще одна жертва наркологов.
Надо собрать все, что написал Высоцкий, надо попытаться проанализировать то, что написано, как фольклор и как светская литература.
29.07.80 г. Понедельник – вторник
Ночь на Ивана Купала, где Андрей – всех добрей находит девицу, над которой все смеются, и решает жениться на ней. А в ней, как говорили, нечистая сила живет, оттого она такая гнутая, молчаливая, худая и т. д. (ее надо придумать) – вариант царевны-лягушки.
А как женился он, так и оказалась она невиданной красавицей. Да такой, что всем на удивление: еще и видит насквозь (придумать). И тут решил ее украсть Цмок…
А Цмок знал, что из чего сделать можно, из кого что получается: из какого человека – птица, из какого – зверь. Умел из людей гвозди делать, а из гвоздей – людей.
Берет молоток и гвозди – вот вам и начальник, и командир.
Командир их бьет по голове – тогда они понимают, слушаются, воюют, вообще все, что надо, делают. Поэтому Цмок – ученый маг (хоть и грамоты не знает). «Я, – говорит, – не грамоте учился, а магии, а магия не белая, а черная. По белой магии книги буквами пишут, а по черной – знаками. Надо уметь сквозь книгу увидеть, а грамота этому мешает».
А как женился он, так и оказалась она невиданной красавицей. Да такой, что всем на удивление: еще и видит насквозь (придумать). И тут решил ее украсть Цмок…
А Цмок знал, что из чего сделать можно, из кого что получается: из какого человека – птица, из какого – зверь. Умел из людей гвозди делать, а из гвоздей – людей.
Берет молоток и гвозди – вот вам и начальник, и командир.
Командир их бьет по голове – тогда они понимают, слушаются, воюют, вообще все, что надо, делают. Поэтому Цмок – ученый маг (хоть и грамоты не знает). «Я, – говорит, – не грамоте учился, а магии, а магия не белая, а черная. По белой магии книги буквами пишут, а по черной – знаками. Надо уметь сквозь книгу увидеть, а грамота этому мешает».
14.08.80 г
Если я выйду из положения со сценарием, я что-то очень серьезное поломаю в своей жизни. Я сейчас в том же самом положении, в каком был, когда писал заново пьесу Рацера и Константинова[43]. Погряз в фантазиях и замыслах и не пошел далее прологовых попыток. Дело провалилось. Я провалился и спектакля в мюзик-холле не поставил! Оно, может, и к лучшему, но даже с этой стороны провала нельзя забывать. Я могу проваливаться – нечего зазнаваться, что не могу.
Я заболел этой сказкой для себя. Вот и надо ее писать как для себя. А может, эту надо привести в порядок – и все? А большую – писать для себя. Там ограничиться замыслом Коляденко и пожеланиями Гены с городом. (Город осенью, город зимой, павильоны, море-горы: то, что можно снять сейчас.)
Очень упростить схему, написать сорок страниц, обозначив музыкальные сцены, и дать Энтину.
А себе написать муравья, превращение в лошадей и трех баб. Так или иначе, надо срочно, сегодня же выйти на самую простую схему.
Поэпизодный план сценария сказки сделал, но сложный. Надо бы упростить, да это непросто.
Я заболел этой сказкой для себя. Вот и надо ее писать как для себя. А может, эту надо привести в порядок – и все? А большую – писать для себя. Там ограничиться замыслом Коляденко и пожеланиями Гены с городом. (Город осенью, город зимой, павильоны, море-горы: то, что можно снять сейчас.)
Очень упростить схему, написать сорок страниц, обозначив музыкальные сцены, и дать Энтину.
А себе написать муравья, превращение в лошадей и трех баб. Так или иначе, надо срочно, сегодня же выйти на самую простую схему.
Поэпизодный план сценария сказки сделал, но сложный. Надо бы упростить, да это непросто.
17.08.80 г
Написано – напечатано 50 страниц. Это, наверное, половина. Сказка мне положительно нравится, хотя, конечно, я все время не дорабатываю… Что делать с Харланом – понятия не имею. Он не звонит, не едет, очевидно, работает сам. Он не приехал ко мне в Москву, когда я его просил, сказал, что смотрит фильмы с группой и на понедельник заказал фильм. Но после понедельника он тоже не приехал. И не звонит. Наверное, потому, что я его наобижал. Матом его крыл по телефону. А он послать меня в ответ не может, ему кино тогда вообще не дадут. Надо с ним поговорить откровенно.
Что делать с Харланом? Отдать эту – немыслимо… Написать зимнюю сказку?.. Что в ней? Какие приключения? Хотя бы одно? Писаховские песни? Нестерко? Надо будет сориентироваться на месте. Может быть, он что-нибудь написал.
Деньги вернуть – надо взять их с собой[44].
Надо только очень внимательно все время следить, чтобы с моей стороны как-нибудь непроизвольно не получилось подлости по отношению к Харлану.
Ведь есть сценарий! Пусть его и снимает: заколдованный город, волшебник, заколдованный хутор.
Тут, в заколдованном городе, все и происходит: туда шел – лето, осень; обратно – зима.
(И это жаль, а что поделаешь?)
Чародей осенью – все обращает в золото. Приход Зимы – вроде кто-то озлился на людей = поэтическое опричинивание природы: закономерность из-за осенних поступков осени, закономерность – возвращение тепла, оживание. (То есть умереть, чтобы воскреснуть.)
Что делать с Харланом? Отдать эту – немыслимо… Написать зимнюю сказку?.. Что в ней? Какие приключения? Хотя бы одно? Писаховские песни? Нестерко? Надо будет сориентироваться на месте. Может быть, он что-нибудь написал.
Деньги вернуть – надо взять их с собой[44].
Надо только очень внимательно все время следить, чтобы с моей стороны как-нибудь непроизвольно не получилось подлости по отношению к Харлану.
Ведь есть сценарий! Пусть его и снимает: заколдованный город, волшебник, заколдованный хутор.
Тут, в заколдованном городе, все и происходит: туда шел – лето, осень; обратно – зима.
(И это жаль, а что поделаешь?)
Чародей осенью – все обращает в золото. Приход Зимы – вроде кто-то озлился на людей = поэтическое опричинивание природы: закономерность из-за осенних поступков осени, закономерность – возвращение тепла, оживание. (То есть умереть, чтобы воскреснуть.)
19.08.80 г
Поеду получать машину. 11-ю или 6-ю модель? Пока не знаю. Как, интересно, поеду?
…Получил машину МТА-01-09! Очень-очень-очень осторожно! Цвет коррида – 2106.
…Получил машину МТА-01-09! Очень-очень-очень осторожно! Цвет коррида – 2106.
20.08.80 г
Если говорить о сказках, то это сказка о добром Андрее, это сказка о Звезде Путеводной, о скоморохах, о ветрах (семь ветров).
Вот бы счастье – написать сказки и колыбельные.
Сказка о семи ветрах:
Ветер с гор-ледников – он делает золото – сентябрь.
Ветер с океанов-морей – он все мочит и раздевает – октябрь.
Ветер от снегов северных – несет снег.
Ветер южный – несет птиц…
Ветер из далеких пустынь – жару.
У семи ветров было семь невест,
Было семь невест – стало семь принцесс.
В диалогах, напоминающих скандинавского Одина, славянского Ярилу и т. д., все знакомы между собой или в родстве.
Все это – осмысление природы.
Финал сказки-орнамента «О Ванечке и о варежке»: «Все на свете родно кажется, все на свете как-то связано, иль родительством, или случаем, или… или песнею (или сказкою), слово к слову, как украшение (дело к делу), а быль к небыли, было – будет опять и т. д. (осмысление).
Но у Коляденко образы заколдованных очень похожи на кукиш в кармане!
Фокус: в ящике одна сторона стеклянная. Лежат две сигареты, одну достают – пусто (так Цмок ест и пьет один). Открывает шкаф – вот как раз два бокала. «Я возьму вот этот (берет бокал), а вы другой» (другого нет), наливает (два налитых), пьет, а другого нет…
Один старый-престарый колдун, узнавший секрет бессмертия, прожил несколько тысяч лет. И потом ездил только в гробу. Умереть он не мог, но мог истлеть – сноситься до нуля, вот-вот рассыплется в горстку тлена. Кости рассосались, кожа едва держится, кишки высохли, есть уже нельзя – переваривать нечем… Он живет, но это уже не принципиально.
Ему требовалось увлажненное помещение… А луч света попал – и он мгновенно высох, осталось только пятно.
Если отлетающим на юг гусям крикнуть вслед: «Колесом дорога!», их полет расстроится и зима отдалится.
По моему сценарию – 50 страниц.
Цмок вырисовывается (колдун он – не «ах!», как колдовать – знает не очень, путает, забывает, получается «пшик»). С самого начала у него не получается, он из конюхов колдун, из грязи, он и не колдун – неуч, только вид делает. Вырожденец нечистой силы. Ему книги страшные нужны, но их читать надо. Он равнодушен, и то, за что он борется, ему не важно – важно свое «Я» показать. А получается колдовать только тогда, когда злоба вспыхивает: и для нечисти страсть нужна.
Цмок – лентяй, проходимец, жулик и ничтожество.
Сидел дед на пенечке – играл на дудочке. А из дудочки не музыка, а птичье пение. Сидят птицы на ветках – слушают: не поют, не свистят, не кувыкают – притаились, слушают дудочку.
Перестал дед играть – птицы с мест поднялись, засвистели, запели, закувыкали, стали кружиться над полянкою, стали вокруг пенечка летать.
Дед снова стал играть – птицы смолкли враз, уселись на ветках, снова слушают. А из дудочки снова пение птиц, не просто птичье пение, а особенное: на разные голоса поет дудочка, на все лады, на все кочеты, а песня одна получается. Смотрит сорока, волнуется, хвостом трясет, на ветке вертится, а молчит – не стрекочет, слушает. И все птицы, позабыв дела, позабыв птенцов, не летают – только смотрят глазами-бусинками, только слушают, только слушают.
Дикий голубь даже глаза закрыл, только зоб у него раздувается, опадает да круглым делается – очень дикий голубь волнуется. Зяблик камнем сидит – не шелохнется, глазом даже не моргнет, только хвостик распустил веером – по отдельности каждое перышко.
Вот бы счастье – написать сказки и колыбельные.
Сказка о семи ветрах:
Ветер с гор-ледников – он делает золото – сентябрь.
Ветер с океанов-морей – он все мочит и раздевает – октябрь.
Ветер от снегов северных – несет снег.
Ветер южный – несет птиц…
Ветер из далеких пустынь – жару.
У семи ветров было семь невест,
Было семь невест – стало семь принцесс.
В диалогах, напоминающих скандинавского Одина, славянского Ярилу и т. д., все знакомы между собой или в родстве.
Все это – осмысление природы.
Финал сказки-орнамента «О Ванечке и о варежке»: «Все на свете родно кажется, все на свете как-то связано, иль родительством, или случаем, или… или песнею (или сказкою), слово к слову, как украшение (дело к делу), а быль к небыли, было – будет опять и т. д. (осмысление).
Но у Коляденко образы заколдованных очень похожи на кукиш в кармане!
Фокус: в ящике одна сторона стеклянная. Лежат две сигареты, одну достают – пусто (так Цмок ест и пьет один). Открывает шкаф – вот как раз два бокала. «Я возьму вот этот (берет бокал), а вы другой» (другого нет), наливает (два налитых), пьет, а другого нет…
Один старый-престарый колдун, узнавший секрет бессмертия, прожил несколько тысяч лет. И потом ездил только в гробу. Умереть он не мог, но мог истлеть – сноситься до нуля, вот-вот рассыплется в горстку тлена. Кости рассосались, кожа едва держится, кишки высохли, есть уже нельзя – переваривать нечем… Он живет, но это уже не принципиально.
Ему требовалось увлажненное помещение… А луч света попал – и он мгновенно высох, осталось только пятно.
Если отлетающим на юг гусям крикнуть вслед: «Колесом дорога!», их полет расстроится и зима отдалится.
По моему сценарию – 50 страниц.
Цмок вырисовывается (колдун он – не «ах!», как колдовать – знает не очень, путает, забывает, получается «пшик»). С самого начала у него не получается, он из конюхов колдун, из грязи, он и не колдун – неуч, только вид делает. Вырожденец нечистой силы. Ему книги страшные нужны, но их читать надо. Он равнодушен, и то, за что он борется, ему не важно – важно свое «Я» показать. А получается колдовать только тогда, когда злоба вспыхивает: и для нечисти страсть нужна.
Цмок – лентяй, проходимец, жулик и ничтожество.
Сидел дед на пенечке – играл на дудочке. А из дудочки не музыка, а птичье пение. Сидят птицы на ветках – слушают: не поют, не свистят, не кувыкают – притаились, слушают дудочку.
Перестал дед играть – птицы с мест поднялись, засвистели, запели, закувыкали, стали кружиться над полянкою, стали вокруг пенечка летать.
Дед снова стал играть – птицы смолкли враз, уселись на ветках, снова слушают. А из дудочки снова пение птиц, не просто птичье пение, а особенное: на разные голоса поет дудочка, на все лады, на все кочеты, а песня одна получается. Смотрит сорока, волнуется, хвостом трясет, на ветке вертится, а молчит – не стрекочет, слушает. И все птицы, позабыв дела, позабыв птенцов, не летают – только смотрят глазами-бусинками, только слушают, только слушают.
Дикий голубь даже глаза закрыл, только зоб у него раздувается, опадает да круглым делается – очень дикий голубь волнуется. Зяблик камнем сидит – не шелохнется, глазом даже не моргнет, только хвостик распустил веером – по отдельности каждое перышко.