Страница:
– Ну, кто хотел такой бури? – спросил Пенни.
– Ежели б мои желания всегда исполнялись так быстро, я бы загадывал куда осторожней, – сказал Джоди.
– Сейчас же ступай сними мокрую одежду, – сказала матушка Бэкстер. – Ты не мог запереть оленёнка, прежде чем входить?
– У меня не было времени, ма. Он весь намок и испугался.
– Ну ладно, ежели только он не будет бедокурить. Не надевай хорошие штаны. У тебя есть там пара дырявых, ну до дома не развалятся.
– Ни дать ни взять мокрый годовалый журавль, правда? – сказал Пенни, провожая его взглядом. – Недостает только хвостовых перьев. Господи, как же он вырос с весны!
– Он будет совсем хорош, – сказала матушка Бэкстер, – ежели его веснушки сойдут, а волосы будут приглажены, а кости обрастут мясом.
– Да, ему ещё кое-что подправить, – невинно согласился Пенни, – и он станет красивым, как все Бэкстеры, слава тебе господи.
Она с вызовом взглянула на него.
– И, пожалуй, таким же красивым, как Элверсы, – добавил он.
– Это ещё куда ни шло. Перемени-ка лучше песенку.
– Я вовсе не собираюсь затевать ссоры, дорогая, ведь нас не буря загнала под одну крышу.
Она засмеялась вместе с ним. Джоди, слышавший этот разговор из своей спальни, так и не мог решить, то ли они смеются над ним, то ли он в самом деле ещё может похорошеть.
– Для тебя-то я всегда красивый, правда? – сказал он Флажку.
Оленёнок боднул его головой. Джоди принял это за утвердительный ответ, и они вдвоём пошли на кухню.
– Это ветер-трёхдневка с северо-востока, – сказал Пенни. – Пришёл чуток рановато, ну да это случается иногда, что время года сменяется раньше обычного.
– Откуда ты знаешь, что он будет дуть три дня, па?
– Ну, поручиться я ни за что не поручусь, только обыкновенно первая сентябрьская буря приносится трёхдневным северо-восточным ветром. Вся страна меняется, да, верно, так или иначе и весь мир. Оливер рассказывал о сентябрьском шторме, который захватывает даже Китай.
– Почему он не проведал нас в этот раз? – спросила матушка Бэкстер.
– Должно быть, сыт по горло Форрестерами на первое время и просто не хочет ходить по этой дороге.
– Но ведь они не станут с ним драться, ежели он не будет их задирать? Скрипка без смычка не играет.
– Да, пожалуй, кто-кто, а Лем-то будет налетать на него при всякой встрече. Пока они не решат, кому достанется девчонка.
– Ну и дела! Когда я была в девчонках, никто так себя не вёл.
– Что верно, то верно, – сказал Пенни. – Я единственный пожелал тебя.
Она с напускной угрозой замахнулась на него метлой.
– Так ведь, золотко моё, – сказал он, – остальные просто не были такие ловкие, как я.
Неистовствующий ветер на мгновение затих. Из-под двери послышалось жалобное повизгивание. Пенни вышел на порог. Рвун, как видно, нашёл себе сносное укрытие: перед дверью стояла старая Джулия, вымокшая и дрожащая. Быть может, и ей тоже было где спрятаться, но она жаждала не просто сухого места, а уюта. Пенни впустил её.
– Теперь впусти Трикси и Цезаря, – сказала матушка Бэкстер, – и всё будет так, как тебе желается.
– Ревнуешь к малютке Флажку? – сказал Пенни Джулии. – Ну что ж, ты была Бэкстером дольше, чем он. Входи сушись.
Джулия медленно помахала хвостом и стала лизать его руку. Джоди согрела мысль, что отец включил оленёнка в число членов семьи. Флажок Бэкстер…
– Вот уж не могу понять, как это вы, мужчины, можете столько нянчиться с бессловесной скотинкой, – сказала матушка Бэкстер. – Называть собаку собственным именем или спать в одной кровати вместе с оленёнком, как Джоди.
– Он не кажется мне животным, ма, – сказал Джоди. – Он просто кажется мне другим мальчиком.
– Да, но ведь это твоя кровать! Вот погоди, нанесет он тебе блох, вшей, клещей или не знаю чего там ещё.
Джоди был вне себя от негодования:
– Да ты взгляни на него, ма! Взгляни на его гладкую шкурку. Понюхай, как он пахнет, ма.
– Ещё чего.
– Он пахнет так приятно.
– Ну да, что твоя роза. А по-моему, мокрая шерсть – это мокрая шерсть, и ничего больше.
– А я вот люблю запах мокрой шерсти, – сказал Пенни.
Дождь барабанил по крыше. Под стрехами свистел ветер. Старая Джулия растянулась на полу рядом с оленёнком. Буря принесла тот уют, о котором мечталось Джоди. Он решил про себя, что загадает ещё одну через неделю-другую. Пенни время от времени выглядывал из окна в темноту.
– Льёт – жабе впору захлебнуться, – сказал он.
Ужин был щедрый: коровий горох, пирог с вяленой олениной, бисквитный пудинг. Все, что хоть отдалённо напоминало из ряда вон выходящее событие, вдохновляло матушку Бэкстер на дополнительную стряпню, как будто её воображение могло говорить только с помощью муки и жира для сдабривания теста. Из своих собственных рук она скормила Флажку кусок пудинга. Втайне ей благодарный, Джоди помог вымыть и перетереть посуду. Пенни улёгся спать вскоре после ужина: его силы быстро иссякли и восстанавливались только сном. В спальне горела свеча. Матушка Бэкстер принесла туда шитье, Джоди улёгся поперёк в изножье кровати. Об окно шипел дождь.
– Расскажи мне что-нибудь, па, – попросил Джоди.
– Я уже рассказал тебе все истории, какие знаю, – ответил Пенни.
– Нет, не все. У тебя всегда есть что рассказать.
– Ну что ж, вспоминается мне одна, я её тебе, кажется, не рассказывал, только это, собственно, и не история. Рассказывал я когда-нибудь о собаке, с которой я пришёл сюда, на наш остров? Которая умела по-настоящему размышлять?
Джоди подвинулся к нему поближе:
– Нет. Расскажи.
– Так вот, сударь, собака эта была частью поратая гончая, частью ищейка, а частью просто собака. У неё были длинные печальные уши чуть ли не до самой земли и такие кривые ноги, что она не могла бы пройти по грядке сладкого картофеля. Глаза у неё были этакие отсутствующие, со взглядом куда-то вдаль, и вот из-за этих-то рассеянных глаз я чуть было не продал её. Я, видишь ли, поохотился с ней немного и начал соображать, что ведёт она себя совсем не так, как все другие собаки, которых мне приходилось видеть. Она останавливалась прямо на середине следа дикой кошки или лисицы и ложилась. Первые раз или два, как она это сделала, я так и решил, что у меня попросту нет собаки.
Так вот, сударь, потом до меня стало доходить, что она знает, что делает… Джоди, мальчик, поди принеси мне трубку.
Заминка была несносна. Джоди был весь как на иголках. Он быстро вскочил и принёс трубку и табак.
– Полный порядок, сын. Садись-ка на пол или на стул и держись подальше от кровати. Всякий раз, как я говорю «след», ты так встряхиваешь кровать, что доски, того и гляди, разлетятся… Вот так-то лучше…
Так вот, сударь, какая это была собака, и пришлось мне самому разбираться, что это такое она выделывает. Ты, наверно, знаешь, как дикая кошка или лисица чаще всего одурачивает собаку? Она возвращается назад по своему следу. Да, сударь, возвращается назад по следу. У неё перед собаками преимущество, и она удирает во все лопатки, далеко отрывается от них. А что она делает потом? Поворачивается и бежит прямо назад по следу, бежит, сколько хватит духу, и всё время слушает собак. А потом сходит со следа под углом, так что след получается клином, вот как, знаешь, летают утки. Ну, а собаки бегут по первому следу, ведь он пахнет сильнее, потому как зверь пробежал по нему дважды, и так добираются до места, где след обрывается. Тут они начинают шнырять вокруг да около, скулят и, когда уже совсем не могут понять, что к чему, поворачивают назад и бегут обратно по следу. Конечно, они в конце концов находят развилок, откуда лисица или дикая кошка побежала в другую сторону. Но время потеряно, и в девяти случаях из десяти кошка или лисица пользуется этим и уходит. Так вот, что же, ты думаешь, делала эта лопоухая собака?
– Ну, рассказывай же.
– Она рассчитывала – вот что она делала. Она рассчитывала, когда зверь должен повернуть назад, прокрадывалась тихонько вперёд по следу, ложилась и ждала. И когда кума Лиса или кумушка Кошка, крадучись, возвращались назад, тут-то мой Дэнди и выскакивал на них. Иной раз, правда, он залегал слишком рано, и надо было видеть, как обвисали его длинные уши, когда ему становилось ясно, что он ошибся! Но вообще-то говоря, он рассчитывал правильно и поймал мне больше диких кошек и лисиц, чем любая из собак, которые были у меня до или после него.
Пенни затянулся трубкой. Матушка Бэкстер придвинула кресло-качалку поближе к свече. Было очень грустно, что рассказ кончился так скоро.
– Па, а что ещё делал Дэнди?
– Ну, в один прекрасный день он встретил равного себе.
– Кошку или лису?
– Не кошку и не лису. Старого оленя-самца, который не уступал ему в смекалке. Это был бык с кривым рогом. Рог так и рос с каждым годом всё больше и больше вкривь. Так вот, олень обыкновенно не сдваивает следа. Ну, а этот старый бык порою сдваивал, как раз по нраву хитреца Дэнди. Только тут-то Дэнди и давал осечку. Пёс ждал от оленя одного, а тот поступал как раз наоборот: когда сдвоит след, а когда бежит дальше, и всё время у него семь пятниц на неделе. Так оно и шло из года в год, каждый старался перехитрить другого.
– И кто кого перехитрил, па? Чем всё это кончилось?
– Ты точно хочешь знать ответ?
Джоди медлил в нерешительности. Ему хотелось, чтобы вислоухая собака перехитрила оленя и в то же время чтобы олень остался цел.
– Да. Хочу знать. Хочу знать ответ.
– Ну что ж, ответ есть, нет только конца. Дэнди так и не поймал его.
Джоди вздохнул с облегчением. Вот история так история. Когда он мысленно вновь пробежал её, в его воображении возник образ собаки, вечно преследующей оленя.
– Расскажи ещё одну такую же историю, па, – сказал он. – Историю с ответом, но без конца.
– Видишь ли, сын, таких историй не много найдётся на свете. Так что уж довольствуйся этой.
– Я не особенно люблю собак, – сказала матушка Бэкстер, – но одна собака мне как-то понравилась. Это была сука, у ней была очень красивая шкура. Я сказала хозяину: «Когда у неё будут щенки, – сказала я, – я бы взяла одного». А он сказал: «Пожалуйста, только нехорошо это, ведь вы не сможете с ним охотиться (я тогда ещё не была замужем за отцом), а гончая помрёт, – сказал он, – если с ней не охотиться». – «А она гончая?» – спросила я, и он сказал: «Да». – «Ну, тогда мне и не надо, – сказала я, – гончая, она будет высасывать яйца».
Джоди с нетерпением ждал, что же дальше, но потом понял, что это всё. Все рассказы матери были такие. Словно охоты, на которых ничего не случается. Он вернулся мыслями к собаке, которая умела перехитрить диких кошек и лисиц, но не смогла поймать оленя.
– Вот уж кто будет умный, когда подрастёт, так это Флажок, – сказал он.
– Хотел бы я знать, что ты будешь делать, если чьи-нибудь собаки погонятся за ним, – сказал Пенни.
Горло Джоди перехватило спазмой.
– Я убью всякую собаку и всякого, кто придёт сюда охотиться на него. Только навряд ли кто придёт, правда?
– Мы предупредим всех, чтобы были осторожнее. Да и он вряд ли будет уходить далеко от дома.
Джоди решил держать своё ружьё постоянно заряженным на случай появления мародеров. В ту ночь он уложил Флажка на кровати рядом с собой. Ветер всю ночь сотрясал оконные стекла. Он спал беспокойно, и ему всё время снились умные собаки, которые безжалостно гнали оленёнка сквозь дождь.
Утром он застал отца одетым как зимой, в тёплом пальто и платке на голове. Пенни собирался выйти в бурю на двор, подоить Трикси – пока единственное, что совершенно необходимо было сделать. Дождь лил с прежней силой.
– Возвращайся поживее, не то схватишь воспаление лёгких, – сказала матушка Бэкстер.
– Дай я схожу, – вызвался Джоди.
Но Пенни сказал:
– Ветер собьёт тебя с ног, мальчуган.
Джоди смотрел, как маленькая фигурка отца наклоняется вперёд, противоборствуя разбушевавшейся стихии, и ему казалось, что фигурой и крепостью они с отцом почти не отличаются друг от друга. Пенни вернулся в дом вымокший до нитки и насилу переводя дух. Молоко в тыкве было в мелких пятнышках от капель дождя.
– Хорошо ещё, я принёс вчера воды, – сказал он.
Буря продолжалась весь день. Дождь падал сплошной стеной. Ветер захлестывал его под стрехи, и матушка Бэкстер наставила выдолбленных тыкв и горшков, чтобы собирать воду. Бочки для дождевой воды были налиты доверху, и стекающая с крыши вода булькала об их полноту. Джулию и оленёнка пришлось вытурить силой. Через короткое время они снова стояли у кухонной двери, мокрые и дрожащие. На этот раз к ним, скуля, присоединился Рвун. Несмотря на протесты матушки Бэкстер, Пенни впустил всех троих. Джоди обтёр их ковриком из мешковины.
– Теперь должно наступить затишье, – сказал Пенни.
Затишье не наступало. Минутами казалось, что ветер и дождь затихают, и тогда Пенни поднимался с кресла и с надеждой выглядывал в окно. Но только он решался выйти нарубить дров и проверить кур, как потоп возобновлялся с прежней силой. Под вечер он снова вышел подоить Трикси, накормить и напоить Цезаря и покормить кур, которые сидели, сбившись в кучу, напуганные и неспособные добыть себе пропитание в земле. Матушка Бэкстер немедленно заставила его переменить платье. Оно сушилось, дымясь, перед очагом, источая сладковатый, заплесневелый запах мокрой ткани.
Ужин был более чем скромный. Пенни не был расположен рассказывать истории. Собак впустили на ночь в дом и сами рано разошлись по постелям. Темнота наступила в неурочное время, и сказать, который час, было невозможно. Джоди проснулся в своё обычное время – за час до рассвета. Мир был погружен во мрак, дождь всё падал, ветер всё дул.
– Сегодня утром прояснеет, – сказал Пенни. – Это северо-восточный ветер, он дул три дня, как и положено. Вот только ежели бы не дождь… Очень хочется увидеть солнце.
Солнце не показалось. Утреннего прояснения не было. В середине дня наступило затишье, которого Пенни ожидал накануне. Но это было унылое затишье: с крыши текло, деревья стояли мокрые, земля набухла от влаги. Куры на несколько безрадостных минут сошли с насеста и вяло копались в земле.
– Теперь должна наступить перемена ветра, – сказал Пенни. – Установится ясная, погожая погода.
Перемена ветра наступила. Небо из серого стало зелёным. Ветер взвыл вдали, как и прежде. Когда он налетел, он был не северо-восточный, а юго-восточный и снова принёс с собой дождь.
– Такого я отродясь не видывал, – сказал Пенни.
Дождь хлестал пуще прежнего. Он лил так, словно на заросли опорожнились разом Можжевеловая река, Ручей Серебряного Дола, озеро Джордж и река Сент-Джонс. Ветер был не свирепее давешнего, но бурный. И ему не предвиделось конца. Дул ветер и шёл дождь, и шёл дождь и дул ветер, и снова дул ветер и шёл дождь.
– Должно быть, вот так господь бог и сотворил окаянный океан, – сказал Пенни.
– Замолчи! – сказала матушка Бэкстер. – Ты будешь за это наказан.
– Хуже наказания не придумаешь, жена. Сладкий картофель сгниет, кукуруза поляжет, сено, сахарный тростник пропадут.
Двор был залит водой. Джоди выглянул в окно и увидел двух захлебнувшихся цыплят; они плавали вверх животом.
– Всякого я навидался на своём веку, – сказал Пенни, – но такого ещё не видывал.
Джоди вызвался сходить к провалу за водой.
– Там теперь одна только дождевая вода, – сказал Пенни, – да и та взмученная.
Они пили дождевую воду, натекавшую в посудину у северо-восточного угла дома. Вода слегка отдавала деревом – она стекала по крыше из кипарисового гонта. Джоди взял на себя все вечерние дела по дому. Он вышел из двери кухни с тыквой для дойки и попал в совершенно незнакомый ему мир, пустынный, затерянный мир, как при начале – или конце – времён. Всю растительность прибило к земле. На месте дороги текла река, так что на плоскодонке можно было бы доехать прямо до Серебряного Дола. Знакомые сосны стояли словно деревья на дне моря, омываемые не просто дождем, а приливами и подводными течениями. Казалось, можно было вплавь подняться до того места, откуда начинается дождь. На скотном дворе было по колено воды, так как он располагался ниже, чем дом. Трикси сбила перекладины, отделявшие её от телёнка, и забралась вместе с ним в уголок повыше. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Телёнок высосал почти всё молоко, так что Джоди удалось нацедить из выжатого вымени всего около кварты. Проход между хлевом и кукурузным амбаром превратился в водосливный канал. Джоди хотел было набрать сухих кукурузных обвёрток для Трикси, но вода заливала все, отбивая охоту что-либо делать, и он решил: пусть обходится до утра сеном с сеновала. Хорошо, что скоро поспеет новое сено, подумалось ему. Старого оставалось мало. Он не знал, следует ли попытаться вновь разъединить переростка-телёнка и корову. Места, где телёнок мог бы оставаться сухим, попросту не было. Но молоко было не менее нужно им самим. Он решил ничего не предпринимать и спросить у отца и, если понадобится, выйти ещё раз. С величайшими усилиями выбрался он со скотного двора и зашлёпал к дому. Дождь слепил его. Росчисть выглядела чуждой и неприветливой. Он был рад, когда распахнул дверь и снова очутился дома. В кухне было уютно и безопасно. Он рассказал, как обстоят дела.
– В такое время лучше оставить телёнка с коровой, – сказал Пенни. – Обойдемся до утра без молока. Уж утром-то наверняка разъяснеет.
Утро не принесло затишья. Пенни ходил взад и вперёд по кухне.
– Мой отец рассказывал о буре в пятидесятых годах, жестокая была буря, – сказал он. – Но такого дождя, мне кажется, не было за всю историю Флориды.
День проходил за днём, не принося перемен. Матушка Бэкстер, обычно верившая предсказаниям Пенни относительно погоды, теперь сидела, покачиваясь, сложа руки на коленях, и плакала. На пятый день Пенни и Джоди выбежали ненадолго на поле набрать коровьего гороху на один или два раза. Горох полёг. Подставив спины дождю и ветру, они рвали горох целыми плетями, а затем зашли в коптильню вырезать кусок солёного мяса из туши медведя, которого подстрелил Бык в свою последнюю ночь у них. Пенни вспомнил, что у матушки Бэкстер кончился жир. Они наклонили жестянку с золотистым медвежьим жиром и наполнили каменный кувшин. Прикрыв кувшин куском мяса, они бегом бросились к дому.
Стручки коровьего гороха уже начали плесневеть снаружи, но сами горошины были ещё крепкие и целые. Ужин был снова роскошный. У них ещё оставался в запасе дикий мёд, и матушка Бэкстер сделала на нём пудинг. Он слегка отдавал дымом и деревом.
– Не может того быть, чтобы завтра утром не разъяснело, – сказал Пенни, обращаясь к Джоди, – но ежели не разъяснеет, нам с тобой надо будет выйти и собрать гороху сколько сможем.
– Да как же мне хранить его? – спросила матушка Бэкстер.
– Сваришь и будешь подогревать каждый день, жена, если понадобится.
Утро шестого дня было в точности такое же, как все предшествующие. Поскольку они всё равно вымокли бы до нитки, Пенни и Джоди оставили на себе только штаны и отправились с мешками в поле. Они работали под проливным дождем до полудня, обрывая скользкие стручки. Наспех пообедав, они снова вышли на ветер и дождь, не позаботившись сменить одежду. Они убрали большую часть поля. Всё сено пропало, сказал Пенни, но они должны сделать что могут, чтобы спасти горох. Среди стручков попадались совсем спелые. Они просидели далеко за полночь, вылущивая стручки, клейкие и расползающиеся. Матушка Бэкстер развела в очаге медленный огонь и насыпала горох поближе к жару. Джоди несколько раз просыпался среди ночи от звука шагов: кто-то выходил в кухню подбросить дров в огонь.
Утро седьмого дня было похоже на утро первого. Порывистый ветер метался вокруг дома, словно дул всегда и всегда будет дуть. Плеск дождя по крыше и в бочках для сбора воды стал теперь так привычен, что на него не обращали внимания. На рассвете с треском упал на землю сук мелии. Бэкстеры завтракали молча.
– Что ж, Иову выпало наказание похуже нашего, – сказал Пенни. – Из нас, по крайности, никто не покрылся струпьями.
– Ну конечно, ты во всём найдешь хорошее! – резко сказала матушка Бэкстер.
– В этом нет ничего хорошего, разве только напоминание человеку о необходимости смирения, ибо нет такой вещи на земле, которую он мог бы назвать своей.
После завтрака Пенни с Джоди пошли на кукурузное поле. Кукуруза поломалась на корню ещё в самом начале бури. Стебли были прибиты к земле, но початки оказались целы. Они собрали их и также принесли в сухое тепло кухни. Пенни прошёл в переднюю комнату и развёл огонь в очаге. Джоди вышел на двор принести ещё дров. Дрова были насквозь пропитаны водой, но, чуть прогревшись, смолистое сосновое дерево загоралось. Пенни раскладывал по полу кукурузные початки.
– Что с сахарным тростником? – спросила матушка Бэкстер.
– Полёг.
– А как сладкий картофель?
Он покачал головой. Под вечер он сходил на поле и накопал картофеля к ужину. Картофель уже начал гнить. Срезав гнилые места, его ещё можно было использовать. Ужин опять был обильным – из-за сладкого картофеля.
– Если утром не будет перемены, – сказал Пенни, – тогда всё одно – складывай руки, ложись и помирай.
Джоди впервые слышал такую безнадёжность в голосе отца. Он весь похолодел от этих слов. Недоедание уже начало сказываться на Флажке: у него резко обозначились рёбра и хребет. Он без конца блеял. Пенни решил не доить корову, чтобы спасти телёнка.
Посреди ночи Джоди проснулся: ему послышалось, будто отец ходит по дому. Дождь на дворе, казалось ему, лил не так яростно. Он заснул, не успев убедиться, так ли это. Наутро восьмого дня он проснулся с ощущением перемены. Вместо шума бури была тишина. Дождь перестал. Долгие ветры затихли. Сквозь серую, влажную атмосферу сочился свет цвета гранатовых лепестков. Пенни распахнул настежь все окна и двери.
– В неважный мир нам приходится выходить, – сказал Пенни, – но давайте выйдем все вместе и порадуемся, что мир вообще уцелел.
Собаки прошмыгнули мимо него и побежали вперёд бок о бок. Пенни улыбнулся.
– Ей-богу, так, наверно, выходил Ной из ковчега, – сказал он. – Всякой твари по паре… Ора, выйди со мной.
Джоди заскакал на месте и сбежал с крыльца вместе с оленёнком.
– Мы два оленя! – воскликнул он.
Матушка Бэкстер оглядела поля и снова заплакала. Однако воздух, чувствовал Джоди, был прохладен, свеж и приятен. Оленёнок разделял это ощущение; быстро-быстро перебирая в воздухе ногами, он перескочил через дворовую калитку. Мир был разорён наводнением, но он был для них единственный мир, как не переставая напоминал Пенни своей жене.
Глава двадцатая
На второй день после бури Бык и Мельничное Колесо приехали на росчисть проверить, всё ли благополучно у соседей. Они явились прямо от работы – выручали собственный скот, загнанный водой на возвышенные места. Вдоль главной тропы, по их словам, они видели зрелища небывалые. Поток произвёл опустошение среди мелких животных. Было условлено, что они вчетвером – Бык, Мельничное Колесо, Пенни и Джоди – обследуют дозором местность на несколько миль окрест и определят, чего можно ждать в ближайшем будущем не только от дичи, но и от хищных животных. Форрестеры привели с собой двух собак и лишнюю лошадь и попросили, чтобы Бэкстеры взяли в отъезд Рвуна и Джулию. Джоди был вне себя от радости, что его берут с собой.
– А можно, с нами пойдёт Флажок? – спросил он.
Пенни резко повернулся к нему.
– Это серьёзное дело, – сказал он. – Я беру тебя для того, чтобы ты учился. Ежели у тебя баловство на уме, можешь сидеть дома.
Понурившись, отошёл Джоди от взрослых и запер Флажка в сарае. Песчаное дно сарая было ещё пропитано влагой, и в нём стоял заплесневелый дух, но Джоди устроил из мешков сухую подстилку для оленёнка. Он оставил ему корма и воды на случай, если его долго не будет.
– Сиди смирно, – сказал он ему, – я приду и расскажу тебе обо всём.
Форрестеры, по обыкновению, обильно запаслись патронами. Во время бури Пенни потратил два вечера на отливку дроби и начинку гильз. У него был наготове месячный запас снаряженных патронов с капсюлями. Он наполнил охотничью сумку, протёр стволы своего ружья.
– Я вас одурачил, ребята, с этой никчемной собакой, – сказал он Форрестерам. – Так вот, ежели вам припадет охота попользоваться ружьишком, вы только скажите.
– Мы не так низки, чтобы потребовать его назад, Пенни, – ответил Бык. – Вот разве что Лем. Клянусь богом, он так испаскудился, пока сидел дома все эти дни, что мне пришлось вздуть его.
Было решено сделать широкий круг, который охватит владения Бэкстеров и Форрестеров, Можжевеловые Ключи, Прерию Гопкинса и добрые оленьи угодья, где островки живого дуба, поднимавшиеся над мочагами, поросшими пилой-травой, должны были служить хорошим убежищем для животных. Если не считать гряды холмов на западе, в направлении реки Оклавохо, Остров Бэкстеров был самым высоким местом в здешнем скрабе, а поскольку он со всех сторон был окружён низиной, намеченный круговой маршрут должен был дать исчерпывающее представление о положении вещей. Заночевать предполагалось у Форрестеров, а если это по какой-либо причине окажется невозможным, они расположатся лагерем там, где застанет их ночь. Пенни тщательно укладывал свой заплечный мешок. Он брал с собой сковороду, соль, муку, кусок копчёной свинины, пакет табаку. В другой мешок он положил пучок смолистых лучин, бутылку топленого сала и бутылку жира пантеры, которым растирался от ревматизма. После холода и сырости последних дней болезнь вновь принялась жестоко трепать его. Мяса для собак у него не было.
– Ежели б мои желания всегда исполнялись так быстро, я бы загадывал куда осторожней, – сказал Джоди.
– Сейчас же ступай сними мокрую одежду, – сказала матушка Бэкстер. – Ты не мог запереть оленёнка, прежде чем входить?
– У меня не было времени, ма. Он весь намок и испугался.
– Ну ладно, ежели только он не будет бедокурить. Не надевай хорошие штаны. У тебя есть там пара дырявых, ну до дома не развалятся.
– Ни дать ни взять мокрый годовалый журавль, правда? – сказал Пенни, провожая его взглядом. – Недостает только хвостовых перьев. Господи, как же он вырос с весны!
– Он будет совсем хорош, – сказала матушка Бэкстер, – ежели его веснушки сойдут, а волосы будут приглажены, а кости обрастут мясом.
– Да, ему ещё кое-что подправить, – невинно согласился Пенни, – и он станет красивым, как все Бэкстеры, слава тебе господи.
Она с вызовом взглянула на него.
– И, пожалуй, таким же красивым, как Элверсы, – добавил он.
– Это ещё куда ни шло. Перемени-ка лучше песенку.
– Я вовсе не собираюсь затевать ссоры, дорогая, ведь нас не буря загнала под одну крышу.
Она засмеялась вместе с ним. Джоди, слышавший этот разговор из своей спальни, так и не мог решить, то ли они смеются над ним, то ли он в самом деле ещё может похорошеть.
– Для тебя-то я всегда красивый, правда? – сказал он Флажку.
Оленёнок боднул его головой. Джоди принял это за утвердительный ответ, и они вдвоём пошли на кухню.
– Это ветер-трёхдневка с северо-востока, – сказал Пенни. – Пришёл чуток рановато, ну да это случается иногда, что время года сменяется раньше обычного.
– Откуда ты знаешь, что он будет дуть три дня, па?
– Ну, поручиться я ни за что не поручусь, только обыкновенно первая сентябрьская буря приносится трёхдневным северо-восточным ветром. Вся страна меняется, да, верно, так или иначе и весь мир. Оливер рассказывал о сентябрьском шторме, который захватывает даже Китай.
– Почему он не проведал нас в этот раз? – спросила матушка Бэкстер.
– Должно быть, сыт по горло Форрестерами на первое время и просто не хочет ходить по этой дороге.
– Но ведь они не станут с ним драться, ежели он не будет их задирать? Скрипка без смычка не играет.
– Да, пожалуй, кто-кто, а Лем-то будет налетать на него при всякой встрече. Пока они не решат, кому достанется девчонка.
– Ну и дела! Когда я была в девчонках, никто так себя не вёл.
– Что верно, то верно, – сказал Пенни. – Я единственный пожелал тебя.
Она с напускной угрозой замахнулась на него метлой.
– Так ведь, золотко моё, – сказал он, – остальные просто не были такие ловкие, как я.
Неистовствующий ветер на мгновение затих. Из-под двери послышалось жалобное повизгивание. Пенни вышел на порог. Рвун, как видно, нашёл себе сносное укрытие: перед дверью стояла старая Джулия, вымокшая и дрожащая. Быть может, и ей тоже было где спрятаться, но она жаждала не просто сухого места, а уюта. Пенни впустил её.
– Теперь впусти Трикси и Цезаря, – сказала матушка Бэкстер, – и всё будет так, как тебе желается.
– Ревнуешь к малютке Флажку? – сказал Пенни Джулии. – Ну что ж, ты была Бэкстером дольше, чем он. Входи сушись.
Джулия медленно помахала хвостом и стала лизать его руку. Джоди согрела мысль, что отец включил оленёнка в число членов семьи. Флажок Бэкстер…
– Вот уж не могу понять, как это вы, мужчины, можете столько нянчиться с бессловесной скотинкой, – сказала матушка Бэкстер. – Называть собаку собственным именем или спать в одной кровати вместе с оленёнком, как Джоди.
– Он не кажется мне животным, ма, – сказал Джоди. – Он просто кажется мне другим мальчиком.
– Да, но ведь это твоя кровать! Вот погоди, нанесет он тебе блох, вшей, клещей или не знаю чего там ещё.
Джоди был вне себя от негодования:
– Да ты взгляни на него, ма! Взгляни на его гладкую шкурку. Понюхай, как он пахнет, ма.
– Ещё чего.
– Он пахнет так приятно.
– Ну да, что твоя роза. А по-моему, мокрая шерсть – это мокрая шерсть, и ничего больше.
– А я вот люблю запах мокрой шерсти, – сказал Пенни.
Дождь барабанил по крыше. Под стрехами свистел ветер. Старая Джулия растянулась на полу рядом с оленёнком. Буря принесла тот уют, о котором мечталось Джоди. Он решил про себя, что загадает ещё одну через неделю-другую. Пенни время от времени выглядывал из окна в темноту.
– Льёт – жабе впору захлебнуться, – сказал он.
Ужин был щедрый: коровий горох, пирог с вяленой олениной, бисквитный пудинг. Все, что хоть отдалённо напоминало из ряда вон выходящее событие, вдохновляло матушку Бэкстер на дополнительную стряпню, как будто её воображение могло говорить только с помощью муки и жира для сдабривания теста. Из своих собственных рук она скормила Флажку кусок пудинга. Втайне ей благодарный, Джоди помог вымыть и перетереть посуду. Пенни улёгся спать вскоре после ужина: его силы быстро иссякли и восстанавливались только сном. В спальне горела свеча. Матушка Бэкстер принесла туда шитье, Джоди улёгся поперёк в изножье кровати. Об окно шипел дождь.
– Расскажи мне что-нибудь, па, – попросил Джоди.
– Я уже рассказал тебе все истории, какие знаю, – ответил Пенни.
– Нет, не все. У тебя всегда есть что рассказать.
– Ну что ж, вспоминается мне одна, я её тебе, кажется, не рассказывал, только это, собственно, и не история. Рассказывал я когда-нибудь о собаке, с которой я пришёл сюда, на наш остров? Которая умела по-настоящему размышлять?
Джоди подвинулся к нему поближе:
– Нет. Расскажи.
– Так вот, сударь, собака эта была частью поратая гончая, частью ищейка, а частью просто собака. У неё были длинные печальные уши чуть ли не до самой земли и такие кривые ноги, что она не могла бы пройти по грядке сладкого картофеля. Глаза у неё были этакие отсутствующие, со взглядом куда-то вдаль, и вот из-за этих-то рассеянных глаз я чуть было не продал её. Я, видишь ли, поохотился с ней немного и начал соображать, что ведёт она себя совсем не так, как все другие собаки, которых мне приходилось видеть. Она останавливалась прямо на середине следа дикой кошки или лисицы и ложилась. Первые раз или два, как она это сделала, я так и решил, что у меня попросту нет собаки.
Так вот, сударь, потом до меня стало доходить, что она знает, что делает… Джоди, мальчик, поди принеси мне трубку.
Заминка была несносна. Джоди был весь как на иголках. Он быстро вскочил и принёс трубку и табак.
– Полный порядок, сын. Садись-ка на пол или на стул и держись подальше от кровати. Всякий раз, как я говорю «след», ты так встряхиваешь кровать, что доски, того и гляди, разлетятся… Вот так-то лучше…
Так вот, сударь, какая это была собака, и пришлось мне самому разбираться, что это такое она выделывает. Ты, наверно, знаешь, как дикая кошка или лисица чаще всего одурачивает собаку? Она возвращается назад по своему следу. Да, сударь, возвращается назад по следу. У неё перед собаками преимущество, и она удирает во все лопатки, далеко отрывается от них. А что она делает потом? Поворачивается и бежит прямо назад по следу, бежит, сколько хватит духу, и всё время слушает собак. А потом сходит со следа под углом, так что след получается клином, вот как, знаешь, летают утки. Ну, а собаки бегут по первому следу, ведь он пахнет сильнее, потому как зверь пробежал по нему дважды, и так добираются до места, где след обрывается. Тут они начинают шнырять вокруг да около, скулят и, когда уже совсем не могут понять, что к чему, поворачивают назад и бегут обратно по следу. Конечно, они в конце концов находят развилок, откуда лисица или дикая кошка побежала в другую сторону. Но время потеряно, и в девяти случаях из десяти кошка или лисица пользуется этим и уходит. Так вот, что же, ты думаешь, делала эта лопоухая собака?
– Ну, рассказывай же.
– Она рассчитывала – вот что она делала. Она рассчитывала, когда зверь должен повернуть назад, прокрадывалась тихонько вперёд по следу, ложилась и ждала. И когда кума Лиса или кумушка Кошка, крадучись, возвращались назад, тут-то мой Дэнди и выскакивал на них. Иной раз, правда, он залегал слишком рано, и надо было видеть, как обвисали его длинные уши, когда ему становилось ясно, что он ошибся! Но вообще-то говоря, он рассчитывал правильно и поймал мне больше диких кошек и лисиц, чем любая из собак, которые были у меня до или после него.
Пенни затянулся трубкой. Матушка Бэкстер придвинула кресло-качалку поближе к свече. Было очень грустно, что рассказ кончился так скоро.
– Па, а что ещё делал Дэнди?
– Ну, в один прекрасный день он встретил равного себе.
– Кошку или лису?
– Не кошку и не лису. Старого оленя-самца, который не уступал ему в смекалке. Это был бык с кривым рогом. Рог так и рос с каждым годом всё больше и больше вкривь. Так вот, олень обыкновенно не сдваивает следа. Ну, а этот старый бык порою сдваивал, как раз по нраву хитреца Дэнди. Только тут-то Дэнди и давал осечку. Пёс ждал от оленя одного, а тот поступал как раз наоборот: когда сдвоит след, а когда бежит дальше, и всё время у него семь пятниц на неделе. Так оно и шло из года в год, каждый старался перехитрить другого.
– И кто кого перехитрил, па? Чем всё это кончилось?
– Ты точно хочешь знать ответ?
Джоди медлил в нерешительности. Ему хотелось, чтобы вислоухая собака перехитрила оленя и в то же время чтобы олень остался цел.
– Да. Хочу знать. Хочу знать ответ.
– Ну что ж, ответ есть, нет только конца. Дэнди так и не поймал его.
Джоди вздохнул с облегчением. Вот история так история. Когда он мысленно вновь пробежал её, в его воображении возник образ собаки, вечно преследующей оленя.
– Расскажи ещё одну такую же историю, па, – сказал он. – Историю с ответом, но без конца.
– Видишь ли, сын, таких историй не много найдётся на свете. Так что уж довольствуйся этой.
– Я не особенно люблю собак, – сказала матушка Бэкстер, – но одна собака мне как-то понравилась. Это была сука, у ней была очень красивая шкура. Я сказала хозяину: «Когда у неё будут щенки, – сказала я, – я бы взяла одного». А он сказал: «Пожалуйста, только нехорошо это, ведь вы не сможете с ним охотиться (я тогда ещё не была замужем за отцом), а гончая помрёт, – сказал он, – если с ней не охотиться». – «А она гончая?» – спросила я, и он сказал: «Да». – «Ну, тогда мне и не надо, – сказала я, – гончая, она будет высасывать яйца».
Джоди с нетерпением ждал, что же дальше, но потом понял, что это всё. Все рассказы матери были такие. Словно охоты, на которых ничего не случается. Он вернулся мыслями к собаке, которая умела перехитрить диких кошек и лисиц, но не смогла поймать оленя.
– Вот уж кто будет умный, когда подрастёт, так это Флажок, – сказал он.
– Хотел бы я знать, что ты будешь делать, если чьи-нибудь собаки погонятся за ним, – сказал Пенни.
Горло Джоди перехватило спазмой.
– Я убью всякую собаку и всякого, кто придёт сюда охотиться на него. Только навряд ли кто придёт, правда?
– Мы предупредим всех, чтобы были осторожнее. Да и он вряд ли будет уходить далеко от дома.
Джоди решил держать своё ружьё постоянно заряженным на случай появления мародеров. В ту ночь он уложил Флажка на кровати рядом с собой. Ветер всю ночь сотрясал оконные стекла. Он спал беспокойно, и ему всё время снились умные собаки, которые безжалостно гнали оленёнка сквозь дождь.
Утром он застал отца одетым как зимой, в тёплом пальто и платке на голове. Пенни собирался выйти в бурю на двор, подоить Трикси – пока единственное, что совершенно необходимо было сделать. Дождь лил с прежней силой.
– Возвращайся поживее, не то схватишь воспаление лёгких, – сказала матушка Бэкстер.
– Дай я схожу, – вызвался Джоди.
Но Пенни сказал:
– Ветер собьёт тебя с ног, мальчуган.
Джоди смотрел, как маленькая фигурка отца наклоняется вперёд, противоборствуя разбушевавшейся стихии, и ему казалось, что фигурой и крепостью они с отцом почти не отличаются друг от друга. Пенни вернулся в дом вымокший до нитки и насилу переводя дух. Молоко в тыкве было в мелких пятнышках от капель дождя.
– Хорошо ещё, я принёс вчера воды, – сказал он.
Буря продолжалась весь день. Дождь падал сплошной стеной. Ветер захлестывал его под стрехи, и матушка Бэкстер наставила выдолбленных тыкв и горшков, чтобы собирать воду. Бочки для дождевой воды были налиты доверху, и стекающая с крыши вода булькала об их полноту. Джулию и оленёнка пришлось вытурить силой. Через короткое время они снова стояли у кухонной двери, мокрые и дрожащие. На этот раз к ним, скуля, присоединился Рвун. Несмотря на протесты матушки Бэкстер, Пенни впустил всех троих. Джоди обтёр их ковриком из мешковины.
– Теперь должно наступить затишье, – сказал Пенни.
Затишье не наступало. Минутами казалось, что ветер и дождь затихают, и тогда Пенни поднимался с кресла и с надеждой выглядывал в окно. Но только он решался выйти нарубить дров и проверить кур, как потоп возобновлялся с прежней силой. Под вечер он снова вышел подоить Трикси, накормить и напоить Цезаря и покормить кур, которые сидели, сбившись в кучу, напуганные и неспособные добыть себе пропитание в земле. Матушка Бэкстер немедленно заставила его переменить платье. Оно сушилось, дымясь, перед очагом, источая сладковатый, заплесневелый запах мокрой ткани.
Ужин был более чем скромный. Пенни не был расположен рассказывать истории. Собак впустили на ночь в дом и сами рано разошлись по постелям. Темнота наступила в неурочное время, и сказать, который час, было невозможно. Джоди проснулся в своё обычное время – за час до рассвета. Мир был погружен во мрак, дождь всё падал, ветер всё дул.
– Сегодня утром прояснеет, – сказал Пенни. – Это северо-восточный ветер, он дул три дня, как и положено. Вот только ежели бы не дождь… Очень хочется увидеть солнце.
Солнце не показалось. Утреннего прояснения не было. В середине дня наступило затишье, которого Пенни ожидал накануне. Но это было унылое затишье: с крыши текло, деревья стояли мокрые, земля набухла от влаги. Куры на несколько безрадостных минут сошли с насеста и вяло копались в земле.
– Теперь должна наступить перемена ветра, – сказал Пенни. – Установится ясная, погожая погода.
Перемена ветра наступила. Небо из серого стало зелёным. Ветер взвыл вдали, как и прежде. Когда он налетел, он был не северо-восточный, а юго-восточный и снова принёс с собой дождь.
– Такого я отродясь не видывал, – сказал Пенни.
Дождь хлестал пуще прежнего. Он лил так, словно на заросли опорожнились разом Можжевеловая река, Ручей Серебряного Дола, озеро Джордж и река Сент-Джонс. Ветер был не свирепее давешнего, но бурный. И ему не предвиделось конца. Дул ветер и шёл дождь, и шёл дождь и дул ветер, и снова дул ветер и шёл дождь.
– Должно быть, вот так господь бог и сотворил окаянный океан, – сказал Пенни.
– Замолчи! – сказала матушка Бэкстер. – Ты будешь за это наказан.
– Хуже наказания не придумаешь, жена. Сладкий картофель сгниет, кукуруза поляжет, сено, сахарный тростник пропадут.
Двор был залит водой. Джоди выглянул в окно и увидел двух захлебнувшихся цыплят; они плавали вверх животом.
– Всякого я навидался на своём веку, – сказал Пенни, – но такого ещё не видывал.
Джоди вызвался сходить к провалу за водой.
– Там теперь одна только дождевая вода, – сказал Пенни, – да и та взмученная.
Они пили дождевую воду, натекавшую в посудину у северо-восточного угла дома. Вода слегка отдавала деревом – она стекала по крыше из кипарисового гонта. Джоди взял на себя все вечерние дела по дому. Он вышел из двери кухни с тыквой для дойки и попал в совершенно незнакомый ему мир, пустынный, затерянный мир, как при начале – или конце – времён. Всю растительность прибило к земле. На месте дороги текла река, так что на плоскодонке можно было бы доехать прямо до Серебряного Дола. Знакомые сосны стояли словно деревья на дне моря, омываемые не просто дождем, а приливами и подводными течениями. Казалось, можно было вплавь подняться до того места, откуда начинается дождь. На скотном дворе было по колено воды, так как он располагался ниже, чем дом. Трикси сбила перекладины, отделявшие её от телёнка, и забралась вместе с ним в уголок повыше. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Телёнок высосал почти всё молоко, так что Джоди удалось нацедить из выжатого вымени всего около кварты. Проход между хлевом и кукурузным амбаром превратился в водосливный канал. Джоди хотел было набрать сухих кукурузных обвёрток для Трикси, но вода заливала все, отбивая охоту что-либо делать, и он решил: пусть обходится до утра сеном с сеновала. Хорошо, что скоро поспеет новое сено, подумалось ему. Старого оставалось мало. Он не знал, следует ли попытаться вновь разъединить переростка-телёнка и корову. Места, где телёнок мог бы оставаться сухим, попросту не было. Но молоко было не менее нужно им самим. Он решил ничего не предпринимать и спросить у отца и, если понадобится, выйти ещё раз. С величайшими усилиями выбрался он со скотного двора и зашлёпал к дому. Дождь слепил его. Росчисть выглядела чуждой и неприветливой. Он был рад, когда распахнул дверь и снова очутился дома. В кухне было уютно и безопасно. Он рассказал, как обстоят дела.
– В такое время лучше оставить телёнка с коровой, – сказал Пенни. – Обойдемся до утра без молока. Уж утром-то наверняка разъяснеет.
Утро не принесло затишья. Пенни ходил взад и вперёд по кухне.
– Мой отец рассказывал о буре в пятидесятых годах, жестокая была буря, – сказал он. – Но такого дождя, мне кажется, не было за всю историю Флориды.
День проходил за днём, не принося перемен. Матушка Бэкстер, обычно верившая предсказаниям Пенни относительно погоды, теперь сидела, покачиваясь, сложа руки на коленях, и плакала. На пятый день Пенни и Джоди выбежали ненадолго на поле набрать коровьего гороху на один или два раза. Горох полёг. Подставив спины дождю и ветру, они рвали горох целыми плетями, а затем зашли в коптильню вырезать кусок солёного мяса из туши медведя, которого подстрелил Бык в свою последнюю ночь у них. Пенни вспомнил, что у матушки Бэкстер кончился жир. Они наклонили жестянку с золотистым медвежьим жиром и наполнили каменный кувшин. Прикрыв кувшин куском мяса, они бегом бросились к дому.
Стручки коровьего гороха уже начали плесневеть снаружи, но сами горошины были ещё крепкие и целые. Ужин был снова роскошный. У них ещё оставался в запасе дикий мёд, и матушка Бэкстер сделала на нём пудинг. Он слегка отдавал дымом и деревом.
– Не может того быть, чтобы завтра утром не разъяснело, – сказал Пенни, обращаясь к Джоди, – но ежели не разъяснеет, нам с тобой надо будет выйти и собрать гороху сколько сможем.
– Да как же мне хранить его? – спросила матушка Бэкстер.
– Сваришь и будешь подогревать каждый день, жена, если понадобится.
Утро шестого дня было в точности такое же, как все предшествующие. Поскольку они всё равно вымокли бы до нитки, Пенни и Джоди оставили на себе только штаны и отправились с мешками в поле. Они работали под проливным дождем до полудня, обрывая скользкие стручки. Наспех пообедав, они снова вышли на ветер и дождь, не позаботившись сменить одежду. Они убрали большую часть поля. Всё сено пропало, сказал Пенни, но они должны сделать что могут, чтобы спасти горох. Среди стручков попадались совсем спелые. Они просидели далеко за полночь, вылущивая стручки, клейкие и расползающиеся. Матушка Бэкстер развела в очаге медленный огонь и насыпала горох поближе к жару. Джоди несколько раз просыпался среди ночи от звука шагов: кто-то выходил в кухню подбросить дров в огонь.
Утро седьмого дня было похоже на утро первого. Порывистый ветер метался вокруг дома, словно дул всегда и всегда будет дуть. Плеск дождя по крыше и в бочках для сбора воды стал теперь так привычен, что на него не обращали внимания. На рассвете с треском упал на землю сук мелии. Бэкстеры завтракали молча.
– Что ж, Иову выпало наказание похуже нашего, – сказал Пенни. – Из нас, по крайности, никто не покрылся струпьями.
– Ну конечно, ты во всём найдешь хорошее! – резко сказала матушка Бэкстер.
– В этом нет ничего хорошего, разве только напоминание человеку о необходимости смирения, ибо нет такой вещи на земле, которую он мог бы назвать своей.
После завтрака Пенни с Джоди пошли на кукурузное поле. Кукуруза поломалась на корню ещё в самом начале бури. Стебли были прибиты к земле, но початки оказались целы. Они собрали их и также принесли в сухое тепло кухни. Пенни прошёл в переднюю комнату и развёл огонь в очаге. Джоди вышел на двор принести ещё дров. Дрова были насквозь пропитаны водой, но, чуть прогревшись, смолистое сосновое дерево загоралось. Пенни раскладывал по полу кукурузные початки.
– Что с сахарным тростником? – спросила матушка Бэкстер.
– Полёг.
– А как сладкий картофель?
Он покачал головой. Под вечер он сходил на поле и накопал картофеля к ужину. Картофель уже начал гнить. Срезав гнилые места, его ещё можно было использовать. Ужин опять был обильным – из-за сладкого картофеля.
– Если утром не будет перемены, – сказал Пенни, – тогда всё одно – складывай руки, ложись и помирай.
Джоди впервые слышал такую безнадёжность в голосе отца. Он весь похолодел от этих слов. Недоедание уже начало сказываться на Флажке: у него резко обозначились рёбра и хребет. Он без конца блеял. Пенни решил не доить корову, чтобы спасти телёнка.
Посреди ночи Джоди проснулся: ему послышалось, будто отец ходит по дому. Дождь на дворе, казалось ему, лил не так яростно. Он заснул, не успев убедиться, так ли это. Наутро восьмого дня он проснулся с ощущением перемены. Вместо шума бури была тишина. Дождь перестал. Долгие ветры затихли. Сквозь серую, влажную атмосферу сочился свет цвета гранатовых лепестков. Пенни распахнул настежь все окна и двери.
– В неважный мир нам приходится выходить, – сказал Пенни, – но давайте выйдем все вместе и порадуемся, что мир вообще уцелел.
Собаки прошмыгнули мимо него и побежали вперёд бок о бок. Пенни улыбнулся.
– Ей-богу, так, наверно, выходил Ной из ковчега, – сказал он. – Всякой твари по паре… Ора, выйди со мной.
Джоди заскакал на месте и сбежал с крыльца вместе с оленёнком.
– Мы два оленя! – воскликнул он.
Матушка Бэкстер оглядела поля и снова заплакала. Однако воздух, чувствовал Джоди, был прохладен, свеж и приятен. Оленёнок разделял это ощущение; быстро-быстро перебирая в воздухе ногами, он перескочил через дворовую калитку. Мир был разорён наводнением, но он был для них единственный мир, как не переставая напоминал Пенни своей жене.
Глава двадцатая
На второй день после бури Бык и Мельничное Колесо приехали на росчисть проверить, всё ли благополучно у соседей. Они явились прямо от работы – выручали собственный скот, загнанный водой на возвышенные места. Вдоль главной тропы, по их словам, они видели зрелища небывалые. Поток произвёл опустошение среди мелких животных. Было условлено, что они вчетвером – Бык, Мельничное Колесо, Пенни и Джоди – обследуют дозором местность на несколько миль окрест и определят, чего можно ждать в ближайшем будущем не только от дичи, но и от хищных животных. Форрестеры привели с собой двух собак и лишнюю лошадь и попросили, чтобы Бэкстеры взяли в отъезд Рвуна и Джулию. Джоди был вне себя от радости, что его берут с собой.
– А можно, с нами пойдёт Флажок? – спросил он.
Пенни резко повернулся к нему.
– Это серьёзное дело, – сказал он. – Я беру тебя для того, чтобы ты учился. Ежели у тебя баловство на уме, можешь сидеть дома.
Понурившись, отошёл Джоди от взрослых и запер Флажка в сарае. Песчаное дно сарая было ещё пропитано влагой, и в нём стоял заплесневелый дух, но Джоди устроил из мешков сухую подстилку для оленёнка. Он оставил ему корма и воды на случай, если его долго не будет.
– Сиди смирно, – сказал он ему, – я приду и расскажу тебе обо всём.
Форрестеры, по обыкновению, обильно запаслись патронами. Во время бури Пенни потратил два вечера на отливку дроби и начинку гильз. У него был наготове месячный запас снаряженных патронов с капсюлями. Он наполнил охотничью сумку, протёр стволы своего ружья.
– Я вас одурачил, ребята, с этой никчемной собакой, – сказал он Форрестерам. – Так вот, ежели вам припадет охота попользоваться ружьишком, вы только скажите.
– Мы не так низки, чтобы потребовать его назад, Пенни, – ответил Бык. – Вот разве что Лем. Клянусь богом, он так испаскудился, пока сидел дома все эти дни, что мне пришлось вздуть его.
Было решено сделать широкий круг, который охватит владения Бэкстеров и Форрестеров, Можжевеловые Ключи, Прерию Гопкинса и добрые оленьи угодья, где островки живого дуба, поднимавшиеся над мочагами, поросшими пилой-травой, должны были служить хорошим убежищем для животных. Если не считать гряды холмов на западе, в направлении реки Оклавохо, Остров Бэкстеров был самым высоким местом в здешнем скрабе, а поскольку он со всех сторон был окружён низиной, намеченный круговой маршрут должен был дать исчерпывающее представление о положении вещей. Заночевать предполагалось у Форрестеров, а если это по какой-либо причине окажется невозможным, они расположатся лагерем там, где застанет их ночь. Пенни тщательно укладывал свой заплечный мешок. Он брал с собой сковороду, соль, муку, кусок копчёной свинины, пакет табаку. В другой мешок он положил пучок смолистых лучин, бутылку топленого сала и бутылку жира пантеры, которым растирался от ревматизма. После холода и сырости последних дней болезнь вновь принялась жестоко трепать его. Мяса для собак у него не было.