Ролингс Марджори Киннан. Сверстники

   Джоди вспрыгнул на спину Лему. Он царапал его шею, колотил кулаками по затылку. Лем стряхнул его, повернулся и сшиб на землю. От удара огромной ручищи в лице осталась жгучая боль. При падении он больно ушиб бедро.
   – Не суйся в это дело, звереныш! – рявкнул Лем.
   – Кто судит эту драку? – громко крикнул Пенни.
   – Мы судим, – сказал Лем.
   Пенни протолкался к нему. Его голос звенел среди всеобщего крика:
   – Если трое сходятся вместе и дубасят одного, то я сразу скажу, что он достойный человек.
   Лем угрожающе двинулся на него.
   – Я не имею в мыслях убивать тебя, Пенни Бэкстер, но я прихлопну тебя, как комара, ежели ты не уберёшься с моего пути, – сказал он.
   – Справедливость есть справедливость, – сказал Пенни. – Ежели вы хотите убить Оливера, застрелите его честно, и пусть вас повесят за убийство. Но будьте людьми.
   – Мы бы выходили против него по одному, да он сразу полез в драку, – сказал Бык, переминаясь с ноги на ногу.
   Пенни не выпускал инициативы из рук:
   – Кто с кем дерется? Кто кому что сделал?
   – Он вернулся для того, чтобы воровать, – вот что он сделал, – сказал Лем.
   Оливер отёр рукавом лицо.
   – Это Лем хотел воровать, – сказал он.
   – Что воровать? – Пенни стукнул кулаком по кулаку. – Собак, свиней, ружья, лошадей?
   В кольце зрителей послышался плач Твинк Уэдерби.
   – Здесь не место говорить об этом, Пенни, – тихо сказал Оливер.
   – Так, стало быть, здесь место решать дело дракой? Сцепиться, точно свора собак, посреди дороги? Вы двое должны решить это промеж себя, как-нибудь в другой раз.
   – Я буду где угодно драться с человеком, который скажет то, что сказал Лем, – отозвался Оливер.
   – А я снова это повторю, – ответил Лем.
   Они вместе пошли прочь от лавки. Пенни втиснулся между ними. Он казался крепкой сосенкой, упирающейся против урагана. Толпа зашумела. Лем размахнулся и ударил Оливера кулаком через голову Пенни. Удар прозвучал словно выстрел из ружья. Оливер мешком осел на песок и больше не шевелился. Пенни хватил Лема кулаком под подбородок. Бык и Мельничное Колесо бросились на него с двух сторон. Лем двинул Пенни в рёбра кулаком. Ярость, явившаяся откуда-то извне, словно сильный ветер, подхватила и понесла Джоди. Он впился зубами в запястье Лема. Он колотил ногами его огромные голени. Лем повернулся, словно медведь, раздосадованный приставучим щенком, и одним ударом сбил Джоди с ног. Ему показалось, что Лем ударил его ещё раз в воздухе. Он видел, как Оливер поднялся на ноги. Он видел, как Пенни молотил руками, словно цепами. Он услышал рёв. Сперва рёв был близко, потом стал замирать. Он провалился в темноту.

Глава тринадцатая

 

 
   «Драка приснилась мне», – подумал Джоди.
   Он неподвижно глядел в потолок спальни в доме матушки Хутто. Вверх по течению шлёпал колёсами грузовой пароход. Слышно было, как лопасти всасывают быструю воду реки. Они жадными глотками захватывали влагу и выплёвывали её. Пароход дал свисток, предупреждая об остановке у Волюзии. Несомненно, это его первое пробуждение за всё утро. Пыхтенье парохода наполняло речную долину и отдавалось от западной стены зарослей. Ему приснился кошмарный сон, будто Оливер Хутто вернулся домой и дрался с Форрестерами. Он повернул голову к окну, чтобы посмотреть на проходящий пароход. Шею и плечо пронзила острая боль. Жгучее, как боль, воспоминание вспыхнуло в нем. «Драка была в самом деле», – подумал он.
   Было за полдень. Солнце сверкало за рекой, с западной стороны. На одеяло ложилась яркая полоса света. Боль прекратилась, но он чувствовал слабость и головокружение. В комнате кто-то пошевелился. Скрипнуло кресло.
   – Он открыл глаза, – сказал голос матушки Хутто. Он хотел повернуть голову на голос, но не мог, так было больно. Она склонилась над ним.
   – Здравствуй, бабушка, – сказал он.
   Она заговорила, но не с ним, а с его отцом:
   – Он живучий, совсем как вы. С ним всё в порядке.
   С другой стороны кровати показался Пенни. У него была забинтована кисть руки, под глазом синяк. Он ухмыльнулся.
   – Мы с тобой здорово помогли, ты да я, – сказал он.
   Намоченное прохладное полотенце соскользнуло со лба Джоди. Матушка Хутто взяла его и положила взамен свою руку. Она провела пальцами по его затылку, осторожно доискиваясь источника боли. Боль сидела в левой челюсти, куда Лем ударил его, и в затылке, в том месте, которым он упал на песок. Под её медленным поглаживанием боль отошла.
   – Скажи что-нибудь, чтобы я знала, что твои мозги не превратились в студень, – сказала она.
   – Я не могу придумать, что сказать, – ответил он и добавил: – Время обеда уже прошло?
   – Похоже, желудок – единственное серьёзное место, которое может у него повредиться, – сказал Пенни.
   – Я не хочу есть, – ответил он. – Я просто глянул на солнце и подумал.
   – Всё верно, родненький мой, – сказала матушка Хутто.
   – Где Оливер? – спросил он.
   – В постели.
   – Ему здорово досталось?
   – Здорово, но не настолько, чтобы он научился уму-разуму.
   – Ну не знаю, – сказал Пенни. – Ещё один удар, и у него не осталось бы чем учиться.
   – Так или иначе, он подпортил свою красоту, так что на какое-то время разные желтоволосые дряни перестанут на него заглядываться.
   – Вы, женщины, страшно несправедливы друг к другу, – сказал Пенни. – Мне-то сдается, если кто и заглядывался, так это Оливер и Лем.
   Матушка Хутто свернула намоченное полотенце и вышла из комнаты.
   – Конечно, не дело, чтобы в драке насмерть зашибали мальчишку, – сказал Пенни. – Но я рад, что ты нашёл в себе духу вмешаться, когда увидел друга в беде.
   Джоди молча глядел на солнечный свет.
   «Форрестеры тоже мои друзья», – думал он.
   Как бы прочтя его мысли, Пенни сказал:
   – Это, похоже, конец нашему доброму соседству с Форрестерами.
   Боль из головы метнулась Джоди прямо под сердце. Расстаться с Сенокрылом было свыше его сил. Он решил, что как-нибудь отлучится тихонько из дому и позовёт Сенокрыла из кустов. Он рисовал в своём воображении эту тайную встречу. Быть может, их обнаружат, и Лем запорет их насмерть. Уж тогда-то Оливер пожалеет, что дрался из-за Твинк Уэдерби. Оливер возмущал Джоди больше, чем Форрестеры. Ведь какая-то часть Оливера, принадлежавшая ему и бабушке Хутто, была отнята у них и отдана этой желтоволосой девушке, ломавшей руки во время драки.
   Но если бы ему пришлось пройти через всё это опять, он всё же должен был помочь Оливеру. Ему вспомнилась дикая кошка, которую разорвали на части собаки. Дикие кошки заслуживали такой участи. Но на одно мгновение, когда рычащая пасть кошки широко растянулась в предсмертной муке, а злобные глаза, умирая, подёрнулись пленкой, Джоди пронзила жгучая жалость. Он горько заплакал, страстно желая помочь животному в его страдании. Слишком много боли было несправедливо. И слишком много против одного было несправедливо. Вот почему нужно было драться за Оливера, если даже он терял при этом Сенокрыла. Он закрыл глаза, удовлетворённый. Всё хорошо, когда понятно. В спальню, с подносом в руках, вошла бабушка Хутто.
   – А теперь, родненький мой, попробуй-ка сесть.
   Пенни просунул руки под подушку, и Джоди медленно приподнялся. Всё его тело ныло и болело, но, во всяком случае, он чувствовал себя не хуже, чем когда свалился с мелии у калитки.
   – Только бы бедный Оливер полегче перенёс это, – сказал Пенни.
   – Пусть радуется, что ему не перебили его красивый нос, – сказала матушка Хутто.
   Джоди ел, мучительно прокладывая себе путь к блюду с имбирными пряниками. Но боль так мучила его, что не было никакой возможности наесться хорошенько. Он посмотрел на блюдо.
   – Я оставлю это для тебя, – сказала матушка Хутто.
   – Вот жизнь-то пошла: женщина читает твои мысли и угождает тебе, – сказал Пенни.
   – Уж это так.
   Джоди откинулся на подушку. Насилие нарушило тишину и покой, разнесло мир на куски, а затем всё опять стало тихо.
   – Мне надо двигаться, – сказал Пенни. – Ора будет рвать и метать.
   Он остановился в дверях. Вид у него был чуть понурый. Он казался одиноким.
   – Я пойду с тобой, – сказал Джоди.
   Лицо Пенни просияло.
   – Ну, сын… – В его голосе слышалось нетерпение. – Ты наверное сможешь? Послушай, что я тебе скажу. Мы возьмём у Бойлса его старую кобылу, ту самую, что умеет возвращаться домой одна. Мы доедем на ней до дому, а там отпустим.
   – Если он пойдёт с вами, Ора не будет так беспокоиться за него, – сказала матушка Хутто. – Я знаю это по себе: не так страшно то, что случается с Оливером у меня на глазах, как то, чего я не вижу.
   Джоди осторожно оторвал своё тело от постели. У него кружилась голова, и в ней было такое ощущение, будто она огромная и тяжёлая. Его так и тянуло снова опуститься на гладкие простыни.
   – Джоди настоящий мужчина, можете мне поверить, – сказал Пенни.
   Джоди выпрямился и шагнул к дверям.
   – Можно мне проститься с Оливером?
   – Ну конечно, только не показывай виду, как страшно он выглядит. Он очень высокого о себе мнения.
   Он вошёл в комнату к Оливеру. Глаза Оливера опухли и заплыли, словно он угодил в осиное гнездо. Одна щека была багрово-красная. На голове была белая повязка. Губы вздулись. Красавец моряк был повержен в прах, и всё из-за какой-то Твинк Уэдерби.
   – Прощай, Оливер, – сказал Джоди.
   Оливер не отвечал. Джоди смягчился.
   – Поди сюда, – сказал Оливер.
   Джоди подошёл вплотную к постели.
   – Ты сделаешь для меня одну вещь? Поди и скажи Твинк Уэдерби, что я увижусь с ней в старой роще во вторник, в сумерки.
   Джоди застыл на месте.
   – Не пойду! – вырвалось у него. – Я ненавижу её, эту желтоволосую вертихвостку.
   – Хорошо. Тогда я пошлю Изи.
   Джоди стоял, вороша ногой коврик.
   – Я думал, ты мне друг, – сказал Оливер.
   Дружба-то, она тоже может быть в тягость, подумалось Джоди. Но тут он вспомнил про охотничий нож и преисполнился чувства благодарности – и стыда.
   – Ладно. Я не хочу, но я скажу ей.
   Оливер рассмеялся. Он и умирая будет смеяться, подумал Джоди.
   – Прощай, Оливер.
   – Прощай, Джоди.
   Он вышел из комнаты. Матушка Хутто ждала его.
   – Что-то невесело у нас нынче получилось, правда, бабушка? – сказал он. – Драка Оливера, и всё это.
   – Не забывай о вежливости, сын, – сказал Пенни.
   – Говорить правду – всегда вежливо, – сказала матушка Хутто. – Когда два сердитых медведя пускаются в ухаживанье – жди беды. Хорошо бы ещё, это был конец, а не начало…
   – Вы знаете, куда послать за мной, – сказал Пенни.
   Они прошли по дорожке через сад. Джоди оглянулся через плечо. Матушка Хутто махала им рукой.
   Пенни зашёл в лавку Бойлса за припасами и четвертью оленьей туши, которую оставил для себя. Бойлс согласился одолжить кобылу, если Пенни, отпуская её домой, вместо платы привяжет к седлу кусок оленьей шкуры для шнурков. Припасы – мука, кофе, порох со свинцом и гильзы для нового ружья – были уложены в мешок. Бойлс привёл со скотного двора кобылу с одеялом вместо седла.
   – Не отпускайте её до утра, – сказал он. – Она убежит от волка, но мне бы не хотелось, чтобы на неё прыгнула пантера.
   Пенни отвернулся грузить мешки. Джоди подошёл поближе к лавочнику. Ему не хотелось, чтобы отец узнал секрет Оливера.
   – Мне надо видеть Твинк Уэдерби, – шёпотом сказал он. – Где она живёт?
   – Что тебе от неё надо?
   – Мне надо кое-что сказать ей.
   – У многих из нас нашлось бы, что сказать ей. Тебе придётся подождать. Молодая леди упрятала под платок свои золотистые кудри и без шума села на грузовой пароход, идущий в Санфорд.
   Джоди испытал такое огромное удовлетворение, словно сам прогнал её. Он попросил листок бумаги и толстый карандаш и написал печатными буквами записку Оливеру. Это была трудная работа, ибо всё его образование ограничивалось уроками отца, дополненными лишь одной краткой зимой обучения у бродячего школьного учителя. Он написал:
   «Дорогой Оливер. Твоя Твинк уехала вверх по рике. я рад. твой друк джоди».
   Он перечёл записку и решил быть чуточку подобрее. Он зачеркнул «я рад» и вписал взамен «мне жалко». Он чувствовал себя страшно добродетельным. Прежнее горячее чувство к Оливеру отчасти вернулось к нему. Пожалуй, он ещё сможет слушать его рассказы.
   При обратной переправе на пароме он не отрывал глаз от стремительного течения. Мысли бурлили в нем, словно вода в реке. Оливер ни разу не подводил его прежде. В конце концов, Форрестеры оказались негодяями, мать была права. Он чувствовал себя обманутым. Но уж Сенокрыл-то, конечно, останется прежним. Кроткий дух, заключенный в этом исковерканном теле, останется в стороне от ссоры, точно так же, как и он сам. Ну, а отец, разумеется, пребудет неизменным, как сама Земля.

Глава четырнадцатая

 

 
   Перепела вили гнезда. Их словно выводимого на флейте стайного зова уже некоторое время не было слышно. Стаи делились на парочки. Самцы издавали брачный зов, ясный, мелодичный, настойчивый.
   Однажды в середине июня Джоди увидал самца и самочку: они семенили из-под виноградного куста с поспешностью пары, которой в недолгом времени предстоит стать родителями. Он был достаточно благоразумен, чтобы не побежать за ними, но всё-таки тихонько осмотрел куст и нашёл гнездо. В нём лежало двадцать кремовой окраски яиц. Он остерёгся трогать их из опасения, что перепела могут оставить гнездо, как поступают в таких случаях цесарки.
   Неделю спустя он пришёл к кусту посмотреть завязь. Виноградины были словно мельчайшие шарики дроби, крепкие и зелёные. Он приподнял лозу, представляя себе матовые золотистые ягоды позднего лета, и в то же мгновение заметил какое-то движение под ногами – будто взорвалась трава. Перепела вывели потомство. Молодые птенцы, каждый не больше кончика его большого пальца, разлетались врассыпную, словно подхваченные ветром листья. Мать тревожно кричала, то бросаясь вслед за потомством, чтобы защитить его, то делая выпады в сторону Джоди. Он стоял не шевелясь, как учил его отец. Перепелка собрала вокруг себя птенцов и повела их через высокую траву. Джоди побежал разыскивать отца. Пенни обрабатывал полевой горох.
   – Па, перепелка вывела птенцов под виноградным кустом. А виноград растёт.
   Пенни опёрся на чапыги. Он был весь мокрый от пота.
   Он оглядел поле. Низко над землей летал ястреб, высматривая добычу.
   – Ежели перепела не достанутся ястребам, а виноград енотам, с первыми заморозками мы сможем отпировать на славу, – сказал он.
   – Я не хочу, чтобы ястреба съели перепелов, ну, а ежели еноты съедят виноград – мне как-то всё равно, – сказал Джоди.
   – Это оттого, что перепелиное мясо ты любишь больше, чем виноград.
   – Нет. Это оттого, что я ненавижу ястребов и люблю енотов.
   – Этому тебя научил Сенокрыл с его ручными енотами, – сказал Пенни.
   – Наверное, так.
   – А что, свиньи уже пришли, сын?
   – Нет ещё.
   Пенни нахмурился.
   – Мне просто думать не хочется, что Форрестеры заманили их в ловушку. Но уж больно долго они не возвращаются. Ежели б на них наткнулись медведи, они бы не пропали так, все сразу до одной.
   – Я дошёл до старой росчисти, па. Следы ведут оттуда на запад.
   – Как только я закончу пропахивать горох, придётся взять Рвуна и Джулию и отправиться на розыски.
   – А что мы будем делать, ежели их захватили Форрестеры?
   – Что надо, то и будем, как только придёт пора.
   – Ты не боишься снова встретиться с Форрестерами?
   – Нет, потому что я прав.
   – А ты бы боялся, ежели бы был неправ?
   – Ежели бы я был неправ, я не стал бы с ними встречаться.
   – А что мы будем делать, ежели нас снова изобьют?
   – Скажем: такова наша доля, и будем жить дальше.
   – Я бы оставил свиней Форрестерам.
   – И остался бы без мяса? Подбитый глаз успокаивается куда скорей, чем пустой желудок. Ты ищешь предлога, чтобы не ходить?
   Джоди помолчал в нерешительности.
   – Нет, пожалуй.
   Пенни вновь взялся за чапыги.
   – Тогда пойди скажи матери: прошу вас, мадам, приготовить нам ужин пораньше.
   Джоди направился к дому. Мать шила на затенённом крыльце, покачиваясь в кресле-качалке. Из-под кресла вышмыгнула небольшая ящерица с голубоватым брюшком. Джоди улыбнулся, подумав, с каким проворством мать взбросила бы с кресла свою массивную фигуру, если бы видела.
   – Прошу вас, мадам, собрать нам ужин прямо сейчас. Мы отправляемся на розыски свиней.
   – Давно пора.
   Она не торопясь доканчивала шов. Он опустился на ступеньку у её ног.
   – Быть может, нам придётся разговаривать с Форрестерами, ма, ежели они захватили свиней.
   – Ну и разговаривайте. С этими подлыми ворами.
   Он удивленно уставился на неё. Она страшно сердилась на них за драку с Форрестерами в Волюзии.
   – Быть может, нас опять изобьют до крови, ма, – сказал он.
   Она порывисто сложила шитье.
   – Помилуй нас господи, у нас должно быть мясо! Кто вернет его, коли не вы?
   Она ушла в дом. Он услышал, как она громко хлопнула крышкой по форме для выпечки хлеба. Он был в полном недоумении. Мать много говорила о «долге». Он ненавидел самое это слово. Почему его долг – дать Форрестерам исколошматить себя при попытке вернуть свиней, а дать им исколошматить себя, когда пытаешься помочь своему другу Оливеру, – не долг? Ведь куда достойнее пролить кровь за друга, чем за свиной бок. Он сидел, ничего не делая, и слушал шумное перепархивание пересмешников на мелии. Сойки гнали кардиналов с тутовых деревьев. Даже тут, в безопасности росчисти, шла потасовка из-за еды. А ему-то казалось, что здесь её всегда хватало на всех. Росчисть давала пищу и кров отцу, матери и сыну, старому Цезарю, Трикси и её пятнистому телёнку; Рвуну и Джулии; курам, с кудахтаньем копавшимся в земле; свиньям, хрюканьем просившим по вечерам кочерыжку кукурузного початка; певчим птицам на деревьях и перепелам, свившим гнездо под виноградным кустом. Для всех их хватало еды на росчисти. Зато в зарослях за её пределами война шла непрерывно. Медведи, волки, пантеры, дикие кошки – все охотились на оленя. Медведи охотились даже на детёнышей других медведей, всякое мясо было им по нутру. Белкам и древесным крысам, опоссумам и енотам постоянно приходилось спасаться бегством. Птицы и мелкие мохнатые зверьки съёживались в страхе, когда на них падала тень ястреба или совы. Но на росчисти было безопасно. Такой её поддерживал Пенни – с помощью крепких изгородей, Рвуна и Джулии, своей бдительности, на взгляд Джоди прямо-таки неусыпной. Бывало, он услышит ночью шорох, откроется и закроется дверь, и вот он, Пенни, снова ложится в постель после молчаливой охоты на очередного мародера.
   Впрочем, вторжения имели место как с той, так и с другой стороны. Бэкстеры ходили в заросли за мясом оленей и шкурой диких кошек. А хищные животные и голодные лисы тоже приходили на росчисть, когда только могли. Росчисть была со всех сторон окружена голодом. Это была крепость посреди зарослей. Остров Бэкстеров был островом изобилия в море голода.
   Джоди услышал позвякиванье гужевых цепей. Пенни возвращался на скотный двор вдоль изгороди. Джоди побежал отворять ему ворота. Он помог распрячь Цезаря, взобрался по стремянке на сеновал и сбросил в кормушку добрый пук сена коровьего гороха. Кукуруза кончилась, и её больше не будет до нового урожая. Он нашёл груду сена с уцелевшими сухими горошинами и скинул её вниз для Трикси. Пусть утром будет больше молока и для них, и для пятнистого телёнка. Телёнок был худоват: Пенни отнимал его от матки. На сеновале, словно придавленном крышей из толстого гонта, было душно и жарко. Сено потрескивало сухо и тонко, щекотало в ноздрях. Он чуточку полежал на нем, весь отдаваясь его упругости, и уже совсем было разнежился, как послышался голос матери, звавшей их. Он спустился с сеновала. Пенни уже управился с дойкой, и они вместе направились к дому. Ужин ждал их на столе. Он состоял всего-навсего из простокваши и кукурузного хлеба, но в достаточном количестве.
   – Постарайтесь подстрелить по дороге какое-нибудь мясо, голубчики, – сказала матушка Бэкстер.
   Пенни кивнул.
   – Я нарочно захватываю ружьё.
   Они взяли путь на запад. Солнце ещё стояло над верхушками деревьев. Дождя не было вот уже несколько дней, но сегодня на севере и на западе громоздились низкие кучевые облака. С востока и юга на ослепительно сверкающий западный небосклон наползала серовато-стальная мгла.
   – Добрый дождичек сегодня – и мы бы, пожалуй, были с кукурузой на весь год, – сказал Пенни.
   Ветра не было. Воздух лежал над дорогой, словно толстое пуховое одеяло. Джоди казалось, что его можно оттолкнуть, с такими усилиями он сквозь него пробивался. Его голые заскорузлые подошвы жёг песок. Рвун и Джулия шли вялые, – поникшие головы, свисающие до земли хвосты, пасти разинуты, с языков течет слюна. Не потерять след свиней на рыхлой почве, так долго остававшейся сухой, было нелегко. Глаз Пенни был здесь сильнее, чем чутье Джулии. Свиньи, кормясь, прошли рощу мерилендских дубов, пересекли заброшенную росчисть и направились в прерию, где можно было подрывать корни лилий и валяться в лужах прохладной воды. Они не забредали так далеко, когда пищу можно было найти возле дома. Но сейчас была трудная пора. Никакого подножного корма – ни сосновых шишек, ни желудей, ни орехов – пока ещё не было, если не считать того, что можно было откопать из-под толстого слоя прошлогодних листьев. Завязь плодов пальм была ещё слишком зелена даже на неприхотливый вкус свиней. В трёх милях от дома Пенни присел на землю, рассматривая следы, подобрал кукурузное зёрнышко и повертел его в пальцах. Затем показал на отпечатки лошадиных копыт.
   – Они приманивали свиней, – сказал он, выпрямляясь.
   Лицо его было серьёзно. Джоди с тревогой следил за ним.
   – Что ж, сын, надо идти дальше.
   – Прямо к Форрестерам?
   – Прямо туда, где могут быть свиньи. Быть может, мы найдем их где-нибудь в загоне.
   След рыскал из стороны в сторону, как рыскали свиньи, подбирая рассыпанное кукурузное зерно.
   – Я могу понять Форрестеров, когда они дерутся с Оливером, могу понять, почему они накинулись на нас с тобой. Но хоть убей, не понимаю подлости ради подлости.
   Пройдя ещё с четверть мили, они наткнулись на грубую западню для свиней. Вход в неё был закрыт, но загон был пуст. Она была сделана из молодых необчищенных деревцов, и одно гибкое деревцо было установлено с таким расчетом, чтобы захлопнуть калитку за набившимися в загон свиньями.
   – Эти негодяи ждали где-то рядом, – сказал Пенни. – Такой загон не мог бы удержать свинью надолго.
   По песку с правой стороны к загону подъезжала повозка. Следы колёс вели по глухой, проложенной среди скраба дороге в направлении Острова Форрестеров.
   – Ладно, сын, – сказал Пенни. – Нам туда.
   Солнце висело над самым горизонтом. Кучевые облака были как грибы-дождевики, тронутые красными и жёлтыми тонами заката. Юг был полон тьмы, похожей на пороховой дым. Ледяное дуновение пронеслось по зарослям и истаяло без следа, словно какое-то огромное существо дохнуло холодом и прошло мимо. Джоди вздрогнул в ознобе и страшно обрадовался жаркому воздуху, хлынувшему следом. Дикая виноградная лоза лежала поперёк дороги, на которой едва обозначалась колея. Пенни наклонился откинуть её в сторону.
   – Уж коли тебя ждёт беда, можешь спокойно идти ей навстречу, – сказал он.
   Гремучая змея бросилась из-под лозы без предупреждения. Джоди увидел мгновенное движение, размытое, как тень, стремительное, как полёт ласточки, разящее вернее острых медвежьих когтей. Он увидел, как отец отшатнулся под силой удара. Услышал его вскрик. Ему тоже захотелось сделать шаг назад, захотелось закричать, сколько хватит голоса. Он стоял прикованный к песку и не мог произнести ни звука. Это была молния, а не гремучка. Это сломалась ветка, это пролетела птица, пробежал кролик…
   – Назад! – крикнул Пенни. – Держи собак!
   Голос расковал его. Он отпрянул назад, схватил собак за загривок. Увидел, как крапчатая тень подняла свою плоскую голову на высоту колена. Голова покачивалась из стороны в сторону, следуя за медленными движениями отца. Он услышал жужжание колец на хвосте змеи. Собаки тоже услышали. Они потянули носом воздух. Шерсть стала на них дыбом. Джулия жалобно взвизгнула, вырвалась из его рук, повернулась и, поджав хвост, пошла обратно по тропе. Рвун взвился на дыбы и залаял.
   Медленно, как человек в сновидении, Пенни пятился назад. Кольца пели. Нет, это не кольца – это жужжала цикада. Это пела древесная лягушка… Пенни поднял ружьё и выстрелил. Джоди содрогнулся. Змея свилась в завитки и задёргалась в агонии. Её голова зарылась в песок. Корчи прошли по всей длине её тела, кольца прошумели слабо и затихли. Завитки медленно распались на отдельные извивы, – так вода уходит при отливе. Пенни повернулся и застывшим взглядом посмотрел на сына.