Страница:
Гость приступил к серьезной беседе первым:
– Я, конечно, как вежливый человек должен поблагодарить вас за обед, но… не буду этого делать. В конце концов, пообедать я мог и дома. Причем той пищей, к которой привык и которую люблю. Поэтому позволю себе поинтересоваться – зачем вы хотели меня видеть?
Я мысленно поморщился. Экий он ощетинившийся! Ни обед, ни дижестив не помогли…
– Что ж, уважаемый господин Мейер, я готов перейти к делу. – Я сделал короткую паузу, а затем спросил: – Не соблаговолите ли поделиться со мной вашим ви́дением перспектив дальнейшего развития вашего государства?
Лука Мейер насупился:
– Они достаточно просты. Мы и далее будем во славу Господа нашего обрабатывать свою землю, отвергая прелести отступивших от заветов Его.
Я усмехнулся:
– И меня вы относите к таковым?
– Да! – Ответ был прям и резок.
– А, скажем, маркиза Солсбери?
Глаза Мейера полыхнули. Да уж, англичан он ненавидел сильнее всех на свете. Однако его ответ был максимально, я бы сказал, политкорректен:
– Вы одинаковые.
– Вот как? – Я рассмеялся. – Не думал, что и я, и лорд Гаскойн-Сесил одинаково опасны для Трансвааля.
– Вы оба одинаково отвергаете заветы Господа нашего… – гневно начал Мейер, но я резко прервал его. Невежливо, грубо, даже опасно для всего дальнейшего разговора, но если я хотел, чтобы гость начал слушать то, что я ему говорю, следовало для начала вывести его из равновесия. Иначе наша беседа превратится в спор немого с глухим.
– Не передергивайте! Я говорю не об этом. Ваши усилия по организации Трансваальской оптово-розничной компании не имеют никакого отношения к заветам Господа нашего и направлены в первую очередь против меня. А Торговая компания Капстаада и Наталя, являющаяся прямым проводником интересов англичан в Трансваале, наоборот, одарена вами существенными льготами.
– А-а-а, так вот как вас зацепило! – торжествующе вскричал Мейер, но я снова прервал его:
– Мне на это плевать! Я ни в малейшей степени не намерен добиваться каких бы то ни было эксклюзивных преференций для теперь уже ставшего – вашими усилиями – практически моим единоличным Русско-Трансваальского торгово-промышленного общества по отношению к любым другим иностранным компаниям. Но я хотел бы справедливости. А также понимания вами того факта, что, как только вы выдавите меня из Трансвааля, его немедленно попытаются захватить англичане.
Мейер удивленно вскинул брови, а затем на его губах заиграла пренебрежительная усмешка. Он открыл рот, собираясь бросить мне в лицо что-то очень саркастическое, но я вновь не дал ему этого сделать:
– Однако я совершенно согласен с вами в том, что, если я останусь в Трансваале на любых, даже самых льготных условиях, это, во-первых, не остановит англичан, и во-вторых, не заставит Российскую империю прямо вступиться за Трансвааль, если, или, вернее, когда англичане решат подгрести его под себя.
Мейер, уже набравший в легкие воздух, шумно выдохнул и удивленно уставился на меня. По его разумению, я только что признался в страшной лжи, которой иезуитски опутал буров, заставив их плясать под свою дудку и с которой он так долго и непримиримо боролся. Но Мейер был политиком и знал, что такой человек, как я, никогда подобных признаний не сделал бы. Даже один на один. Я же не книжный злодей, который, прежде чем убить и… съесть положительного героя, выкладывает ему все свои самые страшные тайны. А значит, если это произошло, он, Мейер, чего-то не понимает про всю ситуацию.
– Ну и какой в этом случае прок нам от того, что вы загребаете себе бо́льшую часть нашего золота? – сумрачно осведомился он спустя некоторое время, как видно, так и не придя ни к какому выводу и решив просто подождать – а ну́ как я проговорюсь еще о чем-то, что сможет прояснить для него положение вещей.
– Выигрыш времени, – спокойно ответил я. – Если вы выдавите меня – нападение последует немедленно, если же нет – вполне возможно, у вас есть еще десять – пятнадцать лет, чтобы получше приготовиться.
Мейер упер в меня напряженный взгляд.
– Значит, десять – пятнадцать лет? – усмехнувшись, произнес он.
– Мне достаточно десяти, – спокойно ответил я, – после чего мне будет даже более чем достаточно быть твердо уверенным в том, что трансваальское золото не достанется англичанам.
Мейер недоверчиво качнул головой. Похоже, он совсем не ожидал от меня ничего подобного.
– Я вам не верю, – заявил он мне спустя несколько минут напряженных раздумий. – Отринувшие заветы Его никогда не отказываются от проклятого металла.
– Верить мне или нет – решать вам, – сухо отозвался я. – Я же могу в подтверждение моих слов сообщить вам, что все это время я тратил добытое здесь золото не на балы и любовниц, а на строительство у себя в стране заводов, рудников, железных дорог и переселение крестьян на новые земли. Проверить мои слова просто – обо всем, что мною сделано, широко известно у меня на родине. Пошлите кого-нибудь либо езжайте сами. Посмотрите, пощупайте. Заводы, рудники и железные дороги – это трудно не заметить… К настоящему времени они построены и приносят доход. Так что трансваальское золото мне по большому счету уже не сильно нужно. Все свои дальнейшие планы я смогу осуществить и за счет тех денег, которые заработаю у себя в стране.
– Ну и зачем же вам десять лет?
Я пожал плечами:
– Ну… как говорят у нас в России, запас карман не тянет. К тому же эти десять лет в первую очередь нужны вам, а не мне. Мне же они в первую очередь потребны для того, чтобы вы смогли как следует подготовиться для встречи англичан.
Мейер насмешливо фыркнул:
– Англичане… Да в тысяча восемьсот восьмидесятом мы…
– В этот раз, – холодно прервал я его, – они привезут сюда армию, которая будет в несколько раз больше, чем все население Трансвааля и Оранжевой республики вместе взятые. С детьми и стариками.
– А чего ж они не сделали этого в…
– Золото, – кратко подвел я итог нашей дискуссии. И это был аргумент, против которого нечего было возразить. Да, во время первой англо-бурской войны трансваальское золото еще не было открыто.
Мейер снова замолчал, меряя меня испытующим взглядом.
– Значит, враг моего врага… – усмехаясь, протянул он.
– На дружбу я не претендую, – усмехнулся я в ответ, – тем более на вашу. Мои предложения не только никак не поколеблют вашего реноме как одного из самых больших и последовательных моих ненавистников, но и приведут к тому, что, несмотря на мое богатство и на то, что я обладаю многочисленным боеготовым отрядом в Трансваале, ваша страна довольно скоро станет значительно сильнее меня. Так что вы сможете контролировать то, как я буду соблюдать условия нашего с вами соглашения, опираясь на силу, а не на доверие ко мне. – Тут я снова усмехнулся. – Тем более что ничего подобного у вас ко мне и нет…
На этот раз Лука Мейер молчал долго. Очень долго. А затем нехотя произнес:
– Ладно, я выслушаю вас…
Глава 4
– Я, конечно, как вежливый человек должен поблагодарить вас за обед, но… не буду этого делать. В конце концов, пообедать я мог и дома. Причем той пищей, к которой привык и которую люблю. Поэтому позволю себе поинтересоваться – зачем вы хотели меня видеть?
Я мысленно поморщился. Экий он ощетинившийся! Ни обед, ни дижестив не помогли…
– Что ж, уважаемый господин Мейер, я готов перейти к делу. – Я сделал короткую паузу, а затем спросил: – Не соблаговолите ли поделиться со мной вашим ви́дением перспектив дальнейшего развития вашего государства?
Лука Мейер насупился:
– Они достаточно просты. Мы и далее будем во славу Господа нашего обрабатывать свою землю, отвергая прелести отступивших от заветов Его.
Я усмехнулся:
– И меня вы относите к таковым?
– Да! – Ответ был прям и резок.
– А, скажем, маркиза Солсбери?
Глаза Мейера полыхнули. Да уж, англичан он ненавидел сильнее всех на свете. Однако его ответ был максимально, я бы сказал, политкорректен:
– Вы одинаковые.
– Вот как? – Я рассмеялся. – Не думал, что и я, и лорд Гаскойн-Сесил одинаково опасны для Трансвааля.
– Вы оба одинаково отвергаете заветы Господа нашего… – гневно начал Мейер, но я резко прервал его. Невежливо, грубо, даже опасно для всего дальнейшего разговора, но если я хотел, чтобы гость начал слушать то, что я ему говорю, следовало для начала вывести его из равновесия. Иначе наша беседа превратится в спор немого с глухим.
– Не передергивайте! Я говорю не об этом. Ваши усилия по организации Трансваальской оптово-розничной компании не имеют никакого отношения к заветам Господа нашего и направлены в первую очередь против меня. А Торговая компания Капстаада и Наталя, являющаяся прямым проводником интересов англичан в Трансваале, наоборот, одарена вами существенными льготами.
– А-а-а, так вот как вас зацепило! – торжествующе вскричал Мейер, но я снова прервал его:
– Мне на это плевать! Я ни в малейшей степени не намерен добиваться каких бы то ни было эксклюзивных преференций для теперь уже ставшего – вашими усилиями – практически моим единоличным Русско-Трансваальского торгово-промышленного общества по отношению к любым другим иностранным компаниям. Но я хотел бы справедливости. А также понимания вами того факта, что, как только вы выдавите меня из Трансвааля, его немедленно попытаются захватить англичане.
Мейер удивленно вскинул брови, а затем на его губах заиграла пренебрежительная усмешка. Он открыл рот, собираясь бросить мне в лицо что-то очень саркастическое, но я вновь не дал ему этого сделать:
– Однако я совершенно согласен с вами в том, что, если я останусь в Трансваале на любых, даже самых льготных условиях, это, во-первых, не остановит англичан, и во-вторых, не заставит Российскую империю прямо вступиться за Трансвааль, если, или, вернее, когда англичане решат подгрести его под себя.
Мейер, уже набравший в легкие воздух, шумно выдохнул и удивленно уставился на меня. По его разумению, я только что признался в страшной лжи, которой иезуитски опутал буров, заставив их плясать под свою дудку и с которой он так долго и непримиримо боролся. Но Мейер был политиком и знал, что такой человек, как я, никогда подобных признаний не сделал бы. Даже один на один. Я же не книжный злодей, который, прежде чем убить и… съесть положительного героя, выкладывает ему все свои самые страшные тайны. А значит, если это произошло, он, Мейер, чего-то не понимает про всю ситуацию.
– Ну и какой в этом случае прок нам от того, что вы загребаете себе бо́льшую часть нашего золота? – сумрачно осведомился он спустя некоторое время, как видно, так и не придя ни к какому выводу и решив просто подождать – а ну́ как я проговорюсь еще о чем-то, что сможет прояснить для него положение вещей.
– Выигрыш времени, – спокойно ответил я. – Если вы выдавите меня – нападение последует немедленно, если же нет – вполне возможно, у вас есть еще десять – пятнадцать лет, чтобы получше приготовиться.
Мейер упер в меня напряженный взгляд.
– Значит, десять – пятнадцать лет? – усмехнувшись, произнес он.
– Мне достаточно десяти, – спокойно ответил я, – после чего мне будет даже более чем достаточно быть твердо уверенным в том, что трансваальское золото не достанется англичанам.
Мейер недоверчиво качнул головой. Похоже, он совсем не ожидал от меня ничего подобного.
– Я вам не верю, – заявил он мне спустя несколько минут напряженных раздумий. – Отринувшие заветы Его никогда не отказываются от проклятого металла.
– Верить мне или нет – решать вам, – сухо отозвался я. – Я же могу в подтверждение моих слов сообщить вам, что все это время я тратил добытое здесь золото не на балы и любовниц, а на строительство у себя в стране заводов, рудников, железных дорог и переселение крестьян на новые земли. Проверить мои слова просто – обо всем, что мною сделано, широко известно у меня на родине. Пошлите кого-нибудь либо езжайте сами. Посмотрите, пощупайте. Заводы, рудники и железные дороги – это трудно не заметить… К настоящему времени они построены и приносят доход. Так что трансваальское золото мне по большому счету уже не сильно нужно. Все свои дальнейшие планы я смогу осуществить и за счет тех денег, которые заработаю у себя в стране.
– Ну и зачем же вам десять лет?
Я пожал плечами:
– Ну… как говорят у нас в России, запас карман не тянет. К тому же эти десять лет в первую очередь нужны вам, а не мне. Мне же они в первую очередь потребны для того, чтобы вы смогли как следует подготовиться для встречи англичан.
Мейер насмешливо фыркнул:
– Англичане… Да в тысяча восемьсот восьмидесятом мы…
– В этот раз, – холодно прервал я его, – они привезут сюда армию, которая будет в несколько раз больше, чем все население Трансвааля и Оранжевой республики вместе взятые. С детьми и стариками.
– А чего ж они не сделали этого в…
– Золото, – кратко подвел я итог нашей дискуссии. И это был аргумент, против которого нечего было возразить. Да, во время первой англо-бурской войны трансваальское золото еще не было открыто.
Мейер снова замолчал, меряя меня испытующим взглядом.
– Значит, враг моего врага… – усмехаясь, протянул он.
– На дружбу я не претендую, – усмехнулся я в ответ, – тем более на вашу. Мои предложения не только никак не поколеблют вашего реноме как одного из самых больших и последовательных моих ненавистников, но и приведут к тому, что, несмотря на мое богатство и на то, что я обладаю многочисленным боеготовым отрядом в Трансваале, ваша страна довольно скоро станет значительно сильнее меня. Так что вы сможете контролировать то, как я буду соблюдать условия нашего с вами соглашения, опираясь на силу, а не на доверие ко мне. – Тут я снова усмехнулся. – Тем более что ничего подобного у вас ко мне и нет…
На этот раз Лука Мейер молчал долго. Очень долго. А затем нехотя произнес:
– Ладно, я выслушаю вас…
Глава 4
– Ты опять скоро уедешь? – прошептала мне в ухо Эшли.
– Да, – еле слышно отозвался я. Вопрос был риторический, но мне захотелось ответить.
– И опять надолго?
Я кивнул. Мы некоторое время помолчали, а потом Эшли оперлась на мою грудь и села на кровати, обхватив плечи руками и уставившись в окно. Я молчал.
– Я старею, – внезапно произнесла Эшли.
Я не выдержал и хмыкнул.
– Да! – Она развернулась ко мне и ожгла меня гневным взглядом. – Между прочим, мне уже тридцать три!
Я не выдержал и захихикал. Эшли несколько мгновений ошеломленно смотрела на меня. А затем схватила подушку и с яростью врезала мне по голове. Я заржал во весь голос:
– Хватит, хватит! Забьешь еще старика, как мамонта!
– Как кого? – озадаченно спросила Эшли, прекратив яростно избивать меня подушкой.
– Мамонта. Был такой зверь, – пояснил я, переводя дух. – Большой. Как слон. Только весь в шерсти.
– Никогда о таком не слышала, – после пары секунд размышлений отозвалась Эшли.
– Он давно был. А сейчас вымер. Старый был, наверное… Ну не как ты, конечно, но… Ой! Все-все, больше не буду. И вообще, это не гуманно – избивать человека, который старше тебя больше чем в полтора раза.
Эшли опустила подушку и посерьезнела.
– Ты – другое дело. И вообще, для вас, мужчин, внешность – не главное. Вы и в старости прекрасно себя чувствуете. А вот для нас, женщин, каждая морщинка – это трагедия. А у меня их уже… – Тут она оборвала свою горячую речь и погрустнела.
Я тоже сел, наклонился к ней и обнял ее за плечи.
– Хм, – усмехнулась она спустя некоторое время, – закатила тебе скандал как какая-то добропорядочная жена. Смешно…
– Ну, скандал – не страшно. Я вообще где-то слышал, что женщины способны сделать из ничего три вещи – прическу, салатик и скандал.
Эшли засмеялась, а я закончил:
– Главное, чтобы скандал не перерос в войну…
Тут мисс Лоутон оборвала смех и, резко отстранившись, уткнула в меня требовательный взгляд:
– Да, кстати, кое-кто обещал мне войну. Ну и где она?
– Будет, – убежденно заявил я. – Непременно будет. Потерпи еще чуть-чуть.
– Терпи-терпи… Я все время терплю. Эти твои долгие отлучки, наши редкие встречи… Ты-то там развлекаешься, ворочая своими сотнями миллионов, а я? Я так и перебиваюсь одиннадцатью миллионами долларов, которые успела заработать до встречи с тобой. Разве это честно? Поманил девушку обещаниями и совсем не торопишься их выполнять. Все вы мужчины одинаковы, – фыркнула она.
Я усмехнулся и ласково провел рукой по ее волосам. Она на мгновение прильнула ко мне, а затем скинула ноги с кровати и, вскочив, скомандовала:
– Одевайся! Уже светает.
Когда я подошел к двери (лазать в окно теперь не было необходимости), Эшли внезапно окликнула меня:
– Алексей…
Я остановился, не оборачиваясь. Что-то в ее голосе вызвало у меня большие сомнения насчет того, что я захочу ответить на вопрос, который она собирается задать, глядя ей прямо в глаза.
– Да?
– А ты не хотел бы, чтобы у нас с тобой был ребенок?
Ну я ж так и знал!
– Нет, – глухо ответил я и, распахнув дверь, вышел из комнаты.
Вот ведь женщины, всегда задают самый неудобный вопрос в самый неудобный момент. Впрочем, этот вопрос был для меня неудобным, пожалуй, в любой момент времени. Ну не хотел я никаких детей в преддверии тех потрясений, которые ожидали мою страну в будущем. Ну ладно, возможно ожидали, поскольку моя деятельность здесь вполне могла, да и, скорее всего, уже как-то изменила будущее. Но достаточно ли было этого изменения для того, чтобы десятки миллионов русских в уже совсем близком ХХ веке не погибли бы как на своей земле, так и во множестве иных краев, – я не знал. И потому не собирался обзаводиться потомством. Ибо если грядущие потрясения все-таки придут в Россию, защитой от них не послужит ничего – ни статус и принадлежность к высшим слоям общества, ни богатство, ни образование и желание честно трудиться. Царскую семью вон полностью уничтожили. Да не одну, а со всеми домочадцами. Среди которых, кстати, был и вылечивший меня в Москве Евгений Сергеевич Боткин, в 1918 году являвшийся лейб-медиком семьи Николая II и последовавший за бывшим императором в ссылку в Екатеринбург. Господа революционеры и его грохнули за компанию. А еще за время Гражданской войны из-за террора, эпидемий и эмиграции Россия потеряла по разным отраслям от семидесяти до девяноста процентов инженерных кадров. Отчего Сталину и потребовалось восстанавливать старые и открывать десятки новых институтов. Нужно же было хоть как-то утолить жесточайший кадровый голод возрождающейся промышленности. Только уровень подготовки у них, понятно же, был аховый. Потому что даже учить некому было. В результате аварийность на производстве в стране просто зашкаливала. Но нельзя же обвинять «новых, передовых советских инженеров» в технической неграмотности. Вот и начали их напропалую сажать за «вредительство» вкупе с последними остатками грамотных технарей, получивших образование еще в царское время. Что отнюдь не ускорило индустриализацию, которая на протяжении первой пятилетки, то есть конца 1920-х – начала 1930-х годов полностью, а на протяжении второй и третьей – в существенной части была лишь восстановлением того, что Российская империя уже имела к 1913 году.
Да что тут так уж мудрствовать-то… До всех этих революций в России уже было несколько автомобильных заводов – «Руссо-Балт», «Лесснер» и другие, с объемом производства, вполне сравнимым с объемами производства многих иностранных заводов того времени, и они уже выпускали не только лицензионные модели, но и собственные оригинальные конструкции, многие из которых к тому же оснащались и моторами своей разработки. А первый советский автозавод – ГАЗ – появился только в 1932 году. Через двадцать лет! Причем и конструкция, и технология производства как автомобилей, так и двигателей были тупо куплены у «Форда». То есть в 1932 году в СССР просто повторили то, с чего первые русские автозаводы начинали в году этак 1900-м.
К началу Первой мировой войны в России было и несколько авиационных заводов – «Дукс», тот же «Руссо-Балт», – серийно производивших самолеты и оснащавших их в том числе и двигателями собственной разработки. Недаром Россия вступила в Первую мировую с самым большим воздушным флотом среди всех воюющих держав и единственная на тот момент имела на вооружении тяжелый бомбардировщик. А первый советский самолет был построен только в 1924-м. Более, чем через одиннадцать лет!
За время Первой мировой войны русские корабельщики построили и передали флоту семь (!) линкоров, то есть кораблей, сосредоточивших в себе все самые высшие достижения науки и техники того времени. СССР за время своего существования так полностью и не восстановил технологии постройки таких кораблей. Да, он попытался. Да, помешала война. Но все семь линкоров царской России также достраивались во время мировой войны. И были достроены!
Вот такую Россию разрушили революция и Гражданская война… Так вот я не хочу оставлять даже шанса моим потомкам попасть в эту мясорубку. Пусть лучше их вообще не будет. А заводы, рудники, железные дороги, институты и фабрично-заводские училища – будут. Они-то и станут моими детьми, которым суждено жить в моей стране, какой бы режим в ней ни правил и какой бы строй в ней ни установился. Да даже если все пойдет как в той истории, о которой я знал, и Россия опять потеряет девяносто процентов инженеров, всё же десять процентов, оставшиеся от тридцати – сорока тысяч и, скажем, от миллиона, – это же очень разные десять процентов…
До штаб-квартиры я добрался к обеду. Там меня уже ждали Грауль и Горлохватов. Перед отъездом к Эшли, у которой я провел на этот раз целых три дня (для пары ее самых близких и верных слуг наши отношения уже не были секретом, а иных она в загородный дом не брала), я поставил им задачи, вытекающие из наших договоренностей с Лукой Мейером. И похоже, у них уже было о чем отчитаться.
С Мейером мы проговорили долго, очень долго. Он все пытался понять, где и как я хочу его обмануть. И так до конца мне и не поверил. Жаль. Я говорил ему правду. Мне действительно уже не так нужно было трансваальское золото. Нет, если будет – отлично! Тем больше у меня появится возможностей для маневра. Глядишь, замучу́ еще какую-нибудь переселенческую программу, уже для Сибири и Дальнего Востока. Но сейчас для меня главным в Трансваале было уже не золото. Главным было сделать так, чтобы оно не досталось англичанам… а если даже и досталось, то после таких затрат и в таком состоянии приисков, восстановить и окупить которые они не смогут еще лет тридцать – сорок. Так что по большому счету недоверие Мейера ничего не решало. Более того – он все равно начал бы делать то, что я предложил, просто потому, что был патриотом Трансвааля. Не всё, не сразу и не полностью, поскольку не обладал сходным с моим объемом информации и не владел теми навыками анализа, которыми владел я, но то же самое. Ибо такова была внутренняя логика развития ситуации. К тому же я не просил ничего из ряда вон выходящего. Да собственно, вообще ничего не просил – ни сделать, ни даже отменить. Мне нужно было только одно – стабильность.
– Вижу, есть что доложить, – усмехнулся я, усаживаясь в кресло в столовой. После бурной ночи и двух часов скачки верхом жрать хотелось сильно.
– Это-о так, – наклонил голову Грауль. А Горлохватов лишь усмехнулся.
В принципе обо всех планируемых бурами изменениях я узнал еще до встречи с Мейером. Частично от Горлохватова – его информация содержалась в докладе, предоставленном мне Канареевым, – частично из письма Эшли. Вернее, из письма Эшли я узнал намного больше, чем смог разнюхать Горлохватов. Она переправила мне копии не только всех планируемых к принятию законов, но и полный текст доклада, который был прочитан перед верхушкой буров и в котором обосновывалась необходимость принятия данных законов в изложенном виде. Это был блестящий доклад, несколько тенденциозный по отношению ко мне, но достаточно точный, с графиками, таблицами и математическими формулами… Ну дык, поскольку эти изменения в первую очередь били по мне как по самому крупному и влиятельному иностранному предпринимателю в стране, естественно, сведения о них более всего берегли именно от моих структур. Поэтому наказывать Горлохватова я не собирался. Он и так сделал все, что мог, учитывая уровень оказываемого ему противодействия.
А Мейер был очень неприятно удивлен, когда я выложил ему весь планируемый расклад по повышению акцизов на добычу золота и введению дополнительных налогов на все товарно-денежные операции компаний с иностранным участием. Похоже, в руководстве Трансвааля не сомневались, что им удастся сохранить все в тайне вплоть до ключевого заседания парламента… Но еще сильнее Мейер удивился, когда услышал от меня, что я не требую отказаться от этих планов и что все мои громогласные протесты и кое-какие финансовые уловки, которые я буду применять, – не более чем ритуальные шаманские пляски. И что я готов даже время от времени подкидывать ему информацию о том, как можно поймать моих людей на каком-нибудь шельмовстве, чтобы усилить его собственные позиции в руководстве страны.
– В этом нет необходимости, – гордо заявил Мейер в ответ на мое предложение. – Мне достаточно того авторитета, коим уже одарил меня Господь!
– А я считаю, что нет, – весьма нагло заявил я ему в ответ. Его глаза яростно полыхнули, но я снова успел раньше, чем он разразился гневной отповедью. – Скажите, а все эти законопроекты разработаны, случайно, не Жубером, ну или кем-то из его прогрессистов?
Мейер запнулся, несколько мгновений сверлил меня напряженным взглядом, затем с подозрением спросил:
– А почему вы этим так интересуетесь?
– Просто, когда я ознакомился с законопроектами, а особенно с докладом, обосновывающим необходимость их принятия… блестящий, кстати, доклад, поздравляю… то сразу понял, что здесь чувствуется очень серьезная экономическая проработка, которую, увы, здесь у вас никто обеспечить не может. А уж когда я узнал, что полтора года назад Уильяму Каннингему[11] был заказан расширенный анализ экономики обеих бурских республик…
Мейер еще больше нахмурился. Похоже, тот факт, что я знаю не только общее содержание планов, но еще и знаком с полным текстом законопроектов и с докладом, обосновывающим их принятие именно в предложенном виде, его окончательно добил. Настолько, что он попытался увести наш разговор в сторону от этой неприятной темы… задав именно тот вопрос, которого я ждал:
– Кто такой Каннингем?
– Британский экономист, – спокойно пояснил я, – очень большой специалист в этой области. Вероятно, самый большой на данный момент. Я собираюсь отправить к нему на стажировку несколько своих людей, поэтому собираю о нем подробные сведения. – Я помолчал и, слегка добавив в голос яду, осведомился: – Скажите, Лука, вы действительно думаете, что англичане совершенно бескорыстно подсунули прогрессистам великолепно проработанные проекты законов, направленных на резкое увеличение доходов вашей страны и… создание серьезных проблем для бизнеса иностранным предпринимателям, среди которых есть подданные британской короны?
– Я вам не верю, – спустя минуту твердо произнес Мейер.
– В чем? – удивился я. – В том, что эти законы проработаны так хорошо, как здесь, у вас, проработать невозможно? Ну нет у вас экономистов столь высокого уровня, и с математиками тоже не слишком хорошо. Или в том, что это сделали англичане?
Мейер насупился и промолчал. А что тут можно было ответить? Тексты всех планируемых к принятию законопроектов, а также великолепный доклад, обосновывающий их принятие, он помнил, вероятно, ничуть не хуже меня. Да еще и, возможно, гордился тем, как все скрупулезно рассчитано и как четко, логично изложено. Мол, знай наших! И даже не задумывался, кто и как все это рассчитал и выверил…
– Все равно я не буду выступать против принятия этих законов, – твердо заявил он после нескольких минут раздумий над полученной информацией.
– Да ради бога, господин Мейер, – усмехнулся я. – Я же вам уже говорил, что не собираюсь просить вас об этом.
Мейер снова задумался. Черт! Прости, Господи, за поминание нечистого, этот разговор просто выворачивал ему мозги. Перед началом беседы для него, верного слуги Господа нашего, Иисуса Христа, все было ясно и понятно. Вот верные последователи Его, вот отринувшие волю Его, и среди них этот сидящий перед ним русский, обманом и ложью наложивший лапу на то, что Он даровал верным детям Его, и теперь нагло набивающий свои карманы. Поэтому и сама встреча была для Мейера скорее удовлетворением собственного любопытства. До сих пор он знал этого русского шапочно, так почему бы не познакомиться поближе? К тому же, чего греха таить, было и греховное желание слегка потешить самолюбие, посмотреть, как великий князь, брат покойного императора, будет лебезить и заискивать перед ним, уговаривать, просить, сулить разные блага… а он, Мейер, как и подобает верному рабу Божию, твердо и с достоинством отвергнет гнусные соблазны, заставляя лукавого, чьим приспешником и слугой, несомненно, является этот русский, визжать от злости в аду. Но все пошло кувырком. А может, он, Мейер, все-таки чего-то не понял?..
– Давайте-ка разберемся, ваше высочество, – неожиданно терпеливым тоном обратился ко мне мой гость, заставив меня довольно усмехнуться про себя. Как-никак он впервые назвал меня высочеством… Просто поразительный прогресс!
– Готов приложить к этому все свои силы, уважаемый господин Мейер, – с максимально возможной почтительностью ответил я. Баш на баш, так сказать: вы ко мне с почтением, ну и я к вам. А то сидит, понимаешь, корчит из себя верховного судию…
– Вы не собираетесь ни бороться против принятия фольксраадом новых законов о налогообложении, ни каким-то образом обходить их, я так понял?
Я усмехнулся уже в открытую:
– Не совсем. И бороться, и обходить я планирую, причем так, чтобы любой внешний наблюдатель считал, что я делаю это совершенно искренне. Но… я обещаю вам, что все мои самые громкие усилия, во-первых, не приведут к тому, что эти законы не будут приняты, и, во-вторых, большинство моих ухищрений по сокращению сумм, которые мои компании должны будут выплачивать в соответствии с новыми законами, на самом деле формально не будут их нарушать. О тех же, которые будут, я обязуюсь тем или иным способом уведомлять вас, дабы вы, поймав меня, так сказать, «на горячем», еще более упрочили свой авторитет среди своих коллег и избирателей.
Мейер задумчиво пожевал губами.
– И зачем это вам?
Я терпеливо повторил:
– Потому что для меня главным теперь является не допустить сюда англичан. А лучшим залогом этого я считаю вас как одного из самым непримиримых их противников, лучше всех способного подготовить буров Трансвааля к грядущему столкновению с Британией.
Мейер пропустил мою лесть мимо ушей и снова уточнил:
– Но серьезно препятствовать принятию законов вы не собираетесь?
– Нет, – кивнул я и пояснил: – Максимум пять-шесть проплаченных статей в англоязычной прессе для ойтландеров[12] и несколько патетических бесед с Крюгером, Жубером и еще парой-тройкой господ, кои числятся в моих друзьях.
Мейер усмехнулся, явно обратив внимание на мое «числятся», и еще раз уточнил:
– Да, – еле слышно отозвался я. Вопрос был риторический, но мне захотелось ответить.
– И опять надолго?
Я кивнул. Мы некоторое время помолчали, а потом Эшли оперлась на мою грудь и села на кровати, обхватив плечи руками и уставившись в окно. Я молчал.
– Я старею, – внезапно произнесла Эшли.
Я не выдержал и хмыкнул.
– Да! – Она развернулась ко мне и ожгла меня гневным взглядом. – Между прочим, мне уже тридцать три!
Я не выдержал и захихикал. Эшли несколько мгновений ошеломленно смотрела на меня. А затем схватила подушку и с яростью врезала мне по голове. Я заржал во весь голос:
– Хватит, хватит! Забьешь еще старика, как мамонта!
– Как кого? – озадаченно спросила Эшли, прекратив яростно избивать меня подушкой.
– Мамонта. Был такой зверь, – пояснил я, переводя дух. – Большой. Как слон. Только весь в шерсти.
– Никогда о таком не слышала, – после пары секунд размышлений отозвалась Эшли.
– Он давно был. А сейчас вымер. Старый был, наверное… Ну не как ты, конечно, но… Ой! Все-все, больше не буду. И вообще, это не гуманно – избивать человека, который старше тебя больше чем в полтора раза.
Эшли опустила подушку и посерьезнела.
– Ты – другое дело. И вообще, для вас, мужчин, внешность – не главное. Вы и в старости прекрасно себя чувствуете. А вот для нас, женщин, каждая морщинка – это трагедия. А у меня их уже… – Тут она оборвала свою горячую речь и погрустнела.
Я тоже сел, наклонился к ней и обнял ее за плечи.
– Хм, – усмехнулась она спустя некоторое время, – закатила тебе скандал как какая-то добропорядочная жена. Смешно…
– Ну, скандал – не страшно. Я вообще где-то слышал, что женщины способны сделать из ничего три вещи – прическу, салатик и скандал.
Эшли засмеялась, а я закончил:
– Главное, чтобы скандал не перерос в войну…
Тут мисс Лоутон оборвала смех и, резко отстранившись, уткнула в меня требовательный взгляд:
– Да, кстати, кое-кто обещал мне войну. Ну и где она?
– Будет, – убежденно заявил я. – Непременно будет. Потерпи еще чуть-чуть.
– Терпи-терпи… Я все время терплю. Эти твои долгие отлучки, наши редкие встречи… Ты-то там развлекаешься, ворочая своими сотнями миллионов, а я? Я так и перебиваюсь одиннадцатью миллионами долларов, которые успела заработать до встречи с тобой. Разве это честно? Поманил девушку обещаниями и совсем не торопишься их выполнять. Все вы мужчины одинаковы, – фыркнула она.
Я усмехнулся и ласково провел рукой по ее волосам. Она на мгновение прильнула ко мне, а затем скинула ноги с кровати и, вскочив, скомандовала:
– Одевайся! Уже светает.
Когда я подошел к двери (лазать в окно теперь не было необходимости), Эшли внезапно окликнула меня:
– Алексей…
Я остановился, не оборачиваясь. Что-то в ее голосе вызвало у меня большие сомнения насчет того, что я захочу ответить на вопрос, который она собирается задать, глядя ей прямо в глаза.
– Да?
– А ты не хотел бы, чтобы у нас с тобой был ребенок?
Ну я ж так и знал!
– Нет, – глухо ответил я и, распахнув дверь, вышел из комнаты.
Вот ведь женщины, всегда задают самый неудобный вопрос в самый неудобный момент. Впрочем, этот вопрос был для меня неудобным, пожалуй, в любой момент времени. Ну не хотел я никаких детей в преддверии тех потрясений, которые ожидали мою страну в будущем. Ну ладно, возможно ожидали, поскольку моя деятельность здесь вполне могла, да и, скорее всего, уже как-то изменила будущее. Но достаточно ли было этого изменения для того, чтобы десятки миллионов русских в уже совсем близком ХХ веке не погибли бы как на своей земле, так и во множестве иных краев, – я не знал. И потому не собирался обзаводиться потомством. Ибо если грядущие потрясения все-таки придут в Россию, защитой от них не послужит ничего – ни статус и принадлежность к высшим слоям общества, ни богатство, ни образование и желание честно трудиться. Царскую семью вон полностью уничтожили. Да не одну, а со всеми домочадцами. Среди которых, кстати, был и вылечивший меня в Москве Евгений Сергеевич Боткин, в 1918 году являвшийся лейб-медиком семьи Николая II и последовавший за бывшим императором в ссылку в Екатеринбург. Господа революционеры и его грохнули за компанию. А еще за время Гражданской войны из-за террора, эпидемий и эмиграции Россия потеряла по разным отраслям от семидесяти до девяноста процентов инженерных кадров. Отчего Сталину и потребовалось восстанавливать старые и открывать десятки новых институтов. Нужно же было хоть как-то утолить жесточайший кадровый голод возрождающейся промышленности. Только уровень подготовки у них, понятно же, был аховый. Потому что даже учить некому было. В результате аварийность на производстве в стране просто зашкаливала. Но нельзя же обвинять «новых, передовых советских инженеров» в технической неграмотности. Вот и начали их напропалую сажать за «вредительство» вкупе с последними остатками грамотных технарей, получивших образование еще в царское время. Что отнюдь не ускорило индустриализацию, которая на протяжении первой пятилетки, то есть конца 1920-х – начала 1930-х годов полностью, а на протяжении второй и третьей – в существенной части была лишь восстановлением того, что Российская империя уже имела к 1913 году.
Да что тут так уж мудрствовать-то… До всех этих революций в России уже было несколько автомобильных заводов – «Руссо-Балт», «Лесснер» и другие, с объемом производства, вполне сравнимым с объемами производства многих иностранных заводов того времени, и они уже выпускали не только лицензионные модели, но и собственные оригинальные конструкции, многие из которых к тому же оснащались и моторами своей разработки. А первый советский автозавод – ГАЗ – появился только в 1932 году. Через двадцать лет! Причем и конструкция, и технология производства как автомобилей, так и двигателей были тупо куплены у «Форда». То есть в 1932 году в СССР просто повторили то, с чего первые русские автозаводы начинали в году этак 1900-м.
К началу Первой мировой войны в России было и несколько авиационных заводов – «Дукс», тот же «Руссо-Балт», – серийно производивших самолеты и оснащавших их в том числе и двигателями собственной разработки. Недаром Россия вступила в Первую мировую с самым большим воздушным флотом среди всех воюющих держав и единственная на тот момент имела на вооружении тяжелый бомбардировщик. А первый советский самолет был построен только в 1924-м. Более, чем через одиннадцать лет!
За время Первой мировой войны русские корабельщики построили и передали флоту семь (!) линкоров, то есть кораблей, сосредоточивших в себе все самые высшие достижения науки и техники того времени. СССР за время своего существования так полностью и не восстановил технологии постройки таких кораблей. Да, он попытался. Да, помешала война. Но все семь линкоров царской России также достраивались во время мировой войны. И были достроены!
Вот такую Россию разрушили революция и Гражданская война… Так вот я не хочу оставлять даже шанса моим потомкам попасть в эту мясорубку. Пусть лучше их вообще не будет. А заводы, рудники, железные дороги, институты и фабрично-заводские училища – будут. Они-то и станут моими детьми, которым суждено жить в моей стране, какой бы режим в ней ни правил и какой бы строй в ней ни установился. Да даже если все пойдет как в той истории, о которой я знал, и Россия опять потеряет девяносто процентов инженеров, всё же десять процентов, оставшиеся от тридцати – сорока тысяч и, скажем, от миллиона, – это же очень разные десять процентов…
До штаб-квартиры я добрался к обеду. Там меня уже ждали Грауль и Горлохватов. Перед отъездом к Эшли, у которой я провел на этот раз целых три дня (для пары ее самых близких и верных слуг наши отношения уже не были секретом, а иных она в загородный дом не брала), я поставил им задачи, вытекающие из наших договоренностей с Лукой Мейером. И похоже, у них уже было о чем отчитаться.
С Мейером мы проговорили долго, очень долго. Он все пытался понять, где и как я хочу его обмануть. И так до конца мне и не поверил. Жаль. Я говорил ему правду. Мне действительно уже не так нужно было трансваальское золото. Нет, если будет – отлично! Тем больше у меня появится возможностей для маневра. Глядишь, замучу́ еще какую-нибудь переселенческую программу, уже для Сибири и Дальнего Востока. Но сейчас для меня главным в Трансваале было уже не золото. Главным было сделать так, чтобы оно не досталось англичанам… а если даже и досталось, то после таких затрат и в таком состоянии приисков, восстановить и окупить которые они не смогут еще лет тридцать – сорок. Так что по большому счету недоверие Мейера ничего не решало. Более того – он все равно начал бы делать то, что я предложил, просто потому, что был патриотом Трансвааля. Не всё, не сразу и не полностью, поскольку не обладал сходным с моим объемом информации и не владел теми навыками анализа, которыми владел я, но то же самое. Ибо такова была внутренняя логика развития ситуации. К тому же я не просил ничего из ряда вон выходящего. Да собственно, вообще ничего не просил – ни сделать, ни даже отменить. Мне нужно было только одно – стабильность.
– Вижу, есть что доложить, – усмехнулся я, усаживаясь в кресло в столовой. После бурной ночи и двух часов скачки верхом жрать хотелось сильно.
– Это-о так, – наклонил голову Грауль. А Горлохватов лишь усмехнулся.
В принципе обо всех планируемых бурами изменениях я узнал еще до встречи с Мейером. Частично от Горлохватова – его информация содержалась в докладе, предоставленном мне Канареевым, – частично из письма Эшли. Вернее, из письма Эшли я узнал намного больше, чем смог разнюхать Горлохватов. Она переправила мне копии не только всех планируемых к принятию законов, но и полный текст доклада, который был прочитан перед верхушкой буров и в котором обосновывалась необходимость принятия данных законов в изложенном виде. Это был блестящий доклад, несколько тенденциозный по отношению ко мне, но достаточно точный, с графиками, таблицами и математическими формулами… Ну дык, поскольку эти изменения в первую очередь били по мне как по самому крупному и влиятельному иностранному предпринимателю в стране, естественно, сведения о них более всего берегли именно от моих структур. Поэтому наказывать Горлохватова я не собирался. Он и так сделал все, что мог, учитывая уровень оказываемого ему противодействия.
А Мейер был очень неприятно удивлен, когда я выложил ему весь планируемый расклад по повышению акцизов на добычу золота и введению дополнительных налогов на все товарно-денежные операции компаний с иностранным участием. Похоже, в руководстве Трансвааля не сомневались, что им удастся сохранить все в тайне вплоть до ключевого заседания парламента… Но еще сильнее Мейер удивился, когда услышал от меня, что я не требую отказаться от этих планов и что все мои громогласные протесты и кое-какие финансовые уловки, которые я буду применять, – не более чем ритуальные шаманские пляски. И что я готов даже время от времени подкидывать ему информацию о том, как можно поймать моих людей на каком-нибудь шельмовстве, чтобы усилить его собственные позиции в руководстве страны.
– В этом нет необходимости, – гордо заявил Мейер в ответ на мое предложение. – Мне достаточно того авторитета, коим уже одарил меня Господь!
– А я считаю, что нет, – весьма нагло заявил я ему в ответ. Его глаза яростно полыхнули, но я снова успел раньше, чем он разразился гневной отповедью. – Скажите, а все эти законопроекты разработаны, случайно, не Жубером, ну или кем-то из его прогрессистов?
Мейер запнулся, несколько мгновений сверлил меня напряженным взглядом, затем с подозрением спросил:
– А почему вы этим так интересуетесь?
– Просто, когда я ознакомился с законопроектами, а особенно с докладом, обосновывающим необходимость их принятия… блестящий, кстати, доклад, поздравляю… то сразу понял, что здесь чувствуется очень серьезная экономическая проработка, которую, увы, здесь у вас никто обеспечить не может. А уж когда я узнал, что полтора года назад Уильяму Каннингему[11] был заказан расширенный анализ экономики обеих бурских республик…
Мейер еще больше нахмурился. Похоже, тот факт, что я знаю не только общее содержание планов, но еще и знаком с полным текстом законопроектов и с докладом, обосновывающим их принятие именно в предложенном виде, его окончательно добил. Настолько, что он попытался увести наш разговор в сторону от этой неприятной темы… задав именно тот вопрос, которого я ждал:
– Кто такой Каннингем?
– Британский экономист, – спокойно пояснил я, – очень большой специалист в этой области. Вероятно, самый большой на данный момент. Я собираюсь отправить к нему на стажировку несколько своих людей, поэтому собираю о нем подробные сведения. – Я помолчал и, слегка добавив в голос яду, осведомился: – Скажите, Лука, вы действительно думаете, что англичане совершенно бескорыстно подсунули прогрессистам великолепно проработанные проекты законов, направленных на резкое увеличение доходов вашей страны и… создание серьезных проблем для бизнеса иностранным предпринимателям, среди которых есть подданные британской короны?
– Я вам не верю, – спустя минуту твердо произнес Мейер.
– В чем? – удивился я. – В том, что эти законы проработаны так хорошо, как здесь, у вас, проработать невозможно? Ну нет у вас экономистов столь высокого уровня, и с математиками тоже не слишком хорошо. Или в том, что это сделали англичане?
Мейер насупился и промолчал. А что тут можно было ответить? Тексты всех планируемых к принятию законопроектов, а также великолепный доклад, обосновывающий их принятие, он помнил, вероятно, ничуть не хуже меня. Да еще и, возможно, гордился тем, как все скрупулезно рассчитано и как четко, логично изложено. Мол, знай наших! И даже не задумывался, кто и как все это рассчитал и выверил…
– Все равно я не буду выступать против принятия этих законов, – твердо заявил он после нескольких минут раздумий над полученной информацией.
– Да ради бога, господин Мейер, – усмехнулся я. – Я же вам уже говорил, что не собираюсь просить вас об этом.
Мейер снова задумался. Черт! Прости, Господи, за поминание нечистого, этот разговор просто выворачивал ему мозги. Перед началом беседы для него, верного слуги Господа нашего, Иисуса Христа, все было ясно и понятно. Вот верные последователи Его, вот отринувшие волю Его, и среди них этот сидящий перед ним русский, обманом и ложью наложивший лапу на то, что Он даровал верным детям Его, и теперь нагло набивающий свои карманы. Поэтому и сама встреча была для Мейера скорее удовлетворением собственного любопытства. До сих пор он знал этого русского шапочно, так почему бы не познакомиться поближе? К тому же, чего греха таить, было и греховное желание слегка потешить самолюбие, посмотреть, как великий князь, брат покойного императора, будет лебезить и заискивать перед ним, уговаривать, просить, сулить разные блага… а он, Мейер, как и подобает верному рабу Божию, твердо и с достоинством отвергнет гнусные соблазны, заставляя лукавого, чьим приспешником и слугой, несомненно, является этот русский, визжать от злости в аду. Но все пошло кувырком. А может, он, Мейер, все-таки чего-то не понял?..
– Давайте-ка разберемся, ваше высочество, – неожиданно терпеливым тоном обратился ко мне мой гость, заставив меня довольно усмехнуться про себя. Как-никак он впервые назвал меня высочеством… Просто поразительный прогресс!
– Готов приложить к этому все свои силы, уважаемый господин Мейер, – с максимально возможной почтительностью ответил я. Баш на баш, так сказать: вы ко мне с почтением, ну и я к вам. А то сидит, понимаешь, корчит из себя верховного судию…
– Вы не собираетесь ни бороться против принятия фольксраадом новых законов о налогообложении, ни каким-то образом обходить их, я так понял?
Я усмехнулся уже в открытую:
– Не совсем. И бороться, и обходить я планирую, причем так, чтобы любой внешний наблюдатель считал, что я делаю это совершенно искренне. Но… я обещаю вам, что все мои самые громкие усилия, во-первых, не приведут к тому, что эти законы не будут приняты, и, во-вторых, большинство моих ухищрений по сокращению сумм, которые мои компании должны будут выплачивать в соответствии с новыми законами, на самом деле формально не будут их нарушать. О тех же, которые будут, я обязуюсь тем или иным способом уведомлять вас, дабы вы, поймав меня, так сказать, «на горячем», еще более упрочили свой авторитет среди своих коллег и избирателей.
Мейер задумчиво пожевал губами.
– И зачем это вам?
Я терпеливо повторил:
– Потому что для меня главным теперь является не допустить сюда англичан. А лучшим залогом этого я считаю вас как одного из самым непримиримых их противников, лучше всех способного подготовить буров Трансвааля к грядущему столкновению с Британией.
Мейер пропустил мою лесть мимо ушей и снова уточнил:
– Но серьезно препятствовать принятию законов вы не собираетесь?
– Нет, – кивнул я и пояснил: – Максимум пять-шесть проплаченных статей в англоязычной прессе для ойтландеров[12] и несколько патетических бесед с Крюгером, Жубером и еще парой-тройкой господ, кои числятся в моих друзьях.
Мейер усмехнулся, явно обратив внимание на мое «числятся», и еще раз уточнил: