Роман Злотников. Вселенная неудачников

   – Звучит оптимистично.
   – А я вообще оптимист, – поведал Холден и тут же поправился: – Был. Пока в эту чертову страну не приехал.
 
   В джунглях темнеет быстро и неожиданно. Словно кто-то поворачивает выключатель, и на мир спускается тьма. По крайней мере, так мне показалось.
   К этому времени мы продрались через труднопроходимый участок и вышли на относительно чистое пространство. Здесь махать мачете приходилось не на каждом шагу, а через один. Иногда и через два.
   Когда световой день кончился, Холден предложил устроить привал, и я не стал возражать. Моя физическая форма была далека от идеала, и в организме болели даже те мышцы, о существовании которых я раньше и не подозревал.
   Обустройство временной стоянки Холден взял на себя. Натаскал дров, развел костер, повесил над огнем котелок с водой, чтобы сварить кофе. Из города мы захватили кое-какие припасы, не считая армейского сухпайка, которым британский агент собирался воспользоваться в самую последнюю очередь, когда все остальные возможности наполнить желудок будут исчерпаны.
   – Сухпаек – это средство для того, чтобы не сдохнуть с голоду, – объяснил Холден. – И британский сухпаек, как ты должен знать, ничем принципиально не отличается от сухпайка армии любой другой страны. Максимум питательной ценности, никаких вкусовых качеств. Скорее, даже отрицательные вкусовые качества. Ветераны рассказывают, что подошвы некоторых видов обуви гораздо приятнее на вкус. Сам не пробовал, врать не буду. Подошвы, в смысле, не пробовал. Сухпай пробовал. Гадость.
   После целого дня физической работы на свежем воздухе у меня дико разыгрался аппетит, и копченое мясо с индейскими лепешками показались мне верхом кулинарного изыска.
   К тому времени как мы покончили с едой, кофе был готов, Холден разлил горячий напиток по походным кружкам, и мы с удовольствием закурили.
   – Костер можно не тушить, – сказал разведчик. – Дикие звери к огню не сунутся, индейцы тоже. Они каким-то образом чувствуют, когда огонь жгут белые люди. Наверное, что-то мы не так делаем.
   – А китайцы? – поинтересовался я.
   – Китайцев костром не отпугнешь, – согласился Холден. – Но они ведь и без костра нас найти могут. Нация, которая развивается с очень большой скоростью. И это пугает. Впрочем, вас это должно пугать в первую очередь. Если они захотят оттяпать у вас Дальний Восток, черта с два вы его удержите. А рано или поздно это случится.
   – Ты так думаешь? – спросил я.
   Потом подумал, что не стоит выказывать столь явную неосведомленность, и сообщил, что азиатским направлением мой отдел не занимается.
   – Я видел карты, по которым китайские школьники учат географию, – сказал Холден. – На этих картах весь Дальний Восток обозначен как исконная китайская территория, незаконно занятая русскими оккупантами. То есть вырастает целое поколение, искренне считающее весь Дальний Восток своим. Рано или поздно они захотят вернуть его себе. У них с демографией проблемы, знаешь ли. Перенаселение, и все такое. Новые земли нужны, как воздух.
   Наверное, те, кому это положено знать у нас, это все знают. И принимают какие-нибудь меры, чтобы не допустить экспансии. Хотелось бы на это надеяться, во всяком случае.
   – Некоторые аналитики считают, что именно Китай будет доминирующей мировой державой в середине и конце двадцать первого века, – сказал Холден. – Обидно, когда бывшие колонии начинают диктовать свою волю во внешней политике.
   – У вас почти весь мир – бывшие колонии, – заметил я.
   – Да, предки неплохо размялись, – согласился Холден. – Жаль, другие предки, которые были чуть позже, не смогли удержать их завоеваний. Впрочем, это естественно. Все великие империи рано или поздно рушатся.
   – США пока падать не собираются.
   – Ерунда, – отмахнулся Холден. – Скоро такие ребята, как наш старый добрый Том, поймут, что одними только авианосцами всех проблем им не решить. Особенно – внутренних проблем.
   Честно говоря, я не знал, что у США есть большие внутренние проблемы, но задавать такой вопрос Холдену было бы совсем глупо. Должен же я хоть что-то знать, если уж назвался разведчиком.
   – Дежурить будем по очереди. – Холден швырнул окурок сигары в костер. – На правах хозяина я возьму себе первую вахту. Разбужу тебя часа в два. К шести рассветет, позавтракаем и пойдем дальше.
   – Договорились, – сказал я, забираясь в спальный мешок.
 
   Сны мне обычно снятся цветные. Не каждую ночь, конечно, но довольно часто. И я всегда их запоминаю.
   Наверное, к психиатру мне лучше с их пересказом не соваться. Потому что иногда мне снится полный бред. Хотя и с сюжетом.
   Например, в ту ночь мне приснилась фраза: «Олень бежит сквозь тьму, поэтому мы должны довольствоваться тем, что есть, а поезд идет в депо». Эта фраза была начертана огненными буквами на абсолютно черном фоне, но особую пикантность фразе придает то, что сам сон касался изобретения в Саус-парке^[3] семафора. Изобретение было сделано благодаря тому, что в городе жил мальчик, похожий на деревянную вешалку.
   Наверное, стоило бы промолчать, что в этом сне помимо обычных персонажей вроде Картмана или Кенни принимал участие инопланетный розовый чебурашка-трансвестит, тяжело раненный в «Звездных войнах».
   Иногда я подозреваю, что я неизлечим.
   Или не те сигареты курю…
   – Мое кун-фу сильнее твоего, – заявил Холден.
   Логичное продолжение бреда, подумал я и проснулся.
   Оказалось, Холден сказал это не во сне. И обращался он отнюдь не ко мне.
   Присев на корточки, Холден разговаривал с трупом китайца, лежащим возле костра. В руке у Холдена был пистолет с глушителем.
   Труп еще одного китайца лежал чуть поодаль. Третий наполовину вывалился из кустов, окружающих место нашей стоянки.
   – Не обращай внимания на бред про кун-фу, – сказал Холден. – У меня есть друг, который утверждает, что после того, как ты кого-нибудь пристрелишь, надо обязательно сказать какую-нибудь глупость. Для психологической разрядки.
   – Почему ты меня не разбудил?
   – Китайцы кончились, – ухмыльнулся Холден. – Я не знаю, насколько хорошо ты стреляешь спросонок и как быстро ты смог бы включиться в ситуацию. Не волнуйся, я все контролировал.
   – Я вижу, – буркнул я.
   – Они давно на меня зуб точили, – поведал Холден. – Но в городе подступиться не рисковали. Город – негласная нейтральная территория. А тут – закон джунглей. На то они и джунгли.
   Холден был прав, что не стал меня будить. В ситуацию я включился не сразу. Понадобилось несколько минут, чтобы до моего сознания дошло: шутки кончились. Даже если они когда-то и начинались.
   Потому что мертвые тела были самыми настоящими мертвыми телами. И улыбчивый Холден на самом деле являлся не только профессиональным лжецом, но и хладнокровным убийцей.
   Конечно, китайцы сами «зашли на огонек». Вряд ли они хотели просто попить с нами чая и поговорить за жизнь. По крайней мере тот, что лежал ближе всех к костру, сжимал в руках угрожающего вида армейский нож.
   Холден перевернул другой труп и вынул из мертвых пальцев пистолет. Тоже с глушителем.
   – Я предоставил им право сделать первый выстрел, – объявил разведчик. – Но парнишка промазал.
   Кора дерева, под которым сидел Холден во время ужина, была поцарапана. Вполне возможно, что и пулей.
   – Ты всем предоставляешь возможность первого выстрела? – поинтересовался я.
   – Не всем.
   Холден обыскал трупы и свалил найденное оружие в кучу. А больше ничего при китайцах и не было. Очевидно, собираясь на вылазку, они оставили остальные вещи неподалеку.
   Стреляли в Холдена. Значит, резать собирались меня. Что ж, похоже, британский агент спас мне жизнь. Другой вопрос, что, не будь его со мной, китайцы могли бы и не напасть.
   Но тоже не факт…
 
   Этой ночью мы больше не спали.
   Холден свалил трупы в кусты и забросал ветками. Не знаю, зачем. Можно подумать, зверей эти ветки остановят.
   Потом он выудил из своего запаса сигару и стал мрачно курить, глядя в огонь. Мое настроение тоже было нерадужным.
   В своей московской жизни я не так часто видел трупы. И еще ни разу не наблюдал процесс их производства со столь близкого расстояния. Конечно, большую часть представления я проспал, но все же…
   Эти люди пришли сюда, чтобы убить нас. Холден убил их. Все справедливо.
   Взрослые мальчики играют в недетские игры.
   Насилие – часть нашей жизни. И я предполагал, что в карьере журналиста могу столкнуться с насилием довольно близко. Но все равно оказался неподготовлен.
   Впрочем, руки у меня не тряслись и голос не дрожал. Возникло только ощущение полной беспомощности – если бы не Холден, сам бы я с угрозой не справился и это мой труп сейчас лежал бы в кустах, а китайцы сидели бы около костра. И эта беспомощность мне не понравилась.
   Холден был мужчиной. Профессионалом. Человеком, который делал свое дело. Я на его фоне выглядел обычным мальчиком, забравшимся в чужую песочницу и рассчитывающим на покровительство старших.
   – Великая страна – Англия, – сказал Холден. – Мы подарили миру Шекспира, Байрона, «Битлз», Бэкхэма и «Гарри Поттера». Но моим кумиром с самого детства был агент ноль-ноль-семь. Почему я не умею убивать так же легко, как он?
   – Это нормально, – сказал я. – Ты же не персонаж фильма. Ты – человек.
   Банальность, конечно. Вряд ли она его утешит. Но что я мог еще сказать?
   – Зачем они полезли? – вопросил Холден, и я понял, что он разговаривает не со мной. – Почему они просто не могли пройти мимо? Мы ведь ничего в этих чертовых джунглях не нашли. И я не думаю, что найдем. Так какого черта убивать друг друга? Просто так, без всякого повода? Зачем?
   Убийца, но все-таки не такой уж и хладнокровный. Глядя на страдающего Холдена, я все же почувствовал себя несколько лучше.
   Он разведчик, а не мясник.
   Наверное, спецназовцы после зачистки очередной территории не задают себе тех же вопросов, что и Холден…
 
   Когда над джунглями встало солнце, наш лагерь был уже свернут, а мы выпили утренний кофе и были готовы продолжать путь. Тропический лес стал реже, и прорубать путь нам уже не приходилось.
   По настоянию Холдена мы сделали небольшой крюк и посмотрели на пожитки агентов МГБ КНР, которые они оставили неподалеку от места своего упокоения: армейские рюкзаки, радиопередатчик, немного припасов.
   – Я не против мародерства, если оно оправданно, – сказал Холден. – Но в данном случае нам вполне хватит того, что у нас с собой.
   Похоже, он боялся появления у гипотетического наблюдателя мыслей, что он пошел на убийство троих людей только ради еды. Очень щепетильный разведчик.
 
   Фигня случилась через несколько минут после полудня.
   Холден, как обычно, шел первым и показывал дорогу. Он не курил и больше не разговаривал – наверное, все еще переживал по поводу ночного происшествия.
   Я был рад его молчанию и обдумывал варианты своего дальнейшего поведения. Стоит ли сообщать, что я не агент, и как он отреагирует, если я ему такое скажу?
   Похоже, я сделал глупость, не улетев из Белиза вместе с Владимиром и решив предпринять собственное расследование. Здесь не только пили и веселились на пляже. Здесь еще и убивали.
   Я надеялся, что мы ничего не найдем, вернемся в город без дальнейших эксцессов, и я смогу спокойно покинуть эту страну, так и не посмотрев на хваленый авианосец дяди Тома и не заглянув в глаза «наших китайских друзей».
   Холден рухнул молча, на половине шага. Разведчики так не падают. Он не пытался сгруппироваться, смягчить удар, перекатиться в сторону, уходя от опасности. Он просто рухнул, как будто его выключили. «Стетсон» слетел с головы, рюкзак чуть съехал набок.
   Холден лежал и не подавал никаких признаков жизни.
   Я не слышал выстрела и даже звука впивающейся в тело пули. Возможно, я и не мог ничего услышать за шорохом наших шагов. Выходит, китайцев было больше, чем трое? Или мы нарвались на еще одну группу?
   Наверное, профессионал на моем месте упал бы на землю, одной рукой сдирая со спины сковывающий движения рюкзак, а другой доставая оружие. Одновременно с этим профессионал должен был бы обшаривать джунгли цепким взглядом, пытаясь определить, откуда велась стрельба.
   Но я не был профессионалом. Меня взяла оторопь.
   Вместо того чтобы действовать по вышеизложенному сценарию, я склонился над Холденом, пытаясь определить, жив ли он и не требуется ли ему помощь.
   И в тот момент, когда я перевернул тело британского агента на бок и не обнаружил на нем никаких видимых повреждений, меня тоже «выключило».

Глава 6

   Проснулся я одним «рывком».
   Бывает так, что человек во сне резко дергает рукой или ногой и сам от этого движения мгновенно просыпается. Вот так случилось и со мной.
   Только я головой дернул.
   Вздрогнул, открыл глаза – перед глазами все белое.
   Пару раз моргнул, и «белое» оказалось стеной.
   В организме никакого дискомфорта не наблюдалось. Я лежал на кровати, все еще в походной одежде, выданной Генри Холденом, только без ботинок. Впрочем, ботинки обнаружились рядом.
   Сама комната была небольшой, полностью белой и без окон. Дверь была покрашена такой же белой краской, как и стены, поэтому при первичном обзоре помещения найти ее не удалось.
   Я сел на кровати и натянул ботинки. Заглянул под кровать. Рюкзака, свернутого спального мешка, пистолета и прочих моих вещей там не оказалось. Почему-то это меня не удивило.
   Я прошелся по комнате. Тело слушалось безо всяких проблем, равновесия я не терял, с координацией движений тоже все было нормально. Нигде ничего не болело. Как же меня тогда вырубили? Или это был солнечный удар? У нас с Холденом одновременно?
   Ну, допустим, я еще могу поверить, что солнечный удар мог быть у меня. У изнеженного городской жизнью парня, чей организм давно ослаблен алкоголем и никотином. Но чтобы от банальной жары свалился тренированный британский разведчик? Нонсенс!
   Быть такого не может.
   Дверь была очень плотно подогнана к коробке, в зазоры даже мизинец просунуть не удалось. Я толкнул дверь, она не поддалась. Потянуть ее на себя не было никакой возможности – ручка с внутренней стороны отсутствовала.
   Пришлось остановиться на мысли о том, что дверь заперта. Я сел на кровать и похлопал себя по карманам. Дико хотелось курить, но сигарет с собой не было. Карманы вообще оказались пусты.
   Ну и где я? Непохоже это место на больницу захудалой латиноамериканской страны.
   И вообще не так часто мне встречались комнаты без окон.
   Сумасшедший дом? А почему я тогда в своей одежде? Или здесь принято оставлять пациентам те шмотки, в которых они прибыли?
   В любом случае непонятно, как я переместился из джунглей в сумасшедший дом.
   Хм… Если это сумасшедший дом, то были ли вообще джунгли?
   А одежда… Ну, мало ли какие теперь в дурдомах пижамы…
   Ага, и халаты у врачей странные. Или парень, который навестил меня примерно через час после моего пробуждения, совсем не врач.
   На вид ему было лет сорок, и одет он был в некое подобие военной формы. Только я такой формы раньше никогда не видел.
   На поясе висела кобура, из которой торчала странного вида хреновина. То ли электрошокер, то ли фаллоимитатор. Наверное, все-таки это был шокер. Кто бы стал таскать фаллоимитатор в кобуре?
   Дверь открылась без единого звука. Открылась она, как я и догадывался, наружу. Только не вбок, как положено открываться любой уважающей себя двери, а вверх, как у спорткара. Очень своеобразное архитектурное решение.
   – Меня зовут доктор Полсон, – он смерил меня взглядом и положил руку на хреновину в кобуре. – Вы американец?
   У доктора Полсона был неплохой английский. Но едва уловимый акцент говорил о том, что этот язык для него не является родным.
   – Нет, – сказал я.
   – Англичанин?
   – Русский.
   – Но тоже разведчик?
   – Нет, просто мимо проходил.
   – Смешно, – сказал доктор Полсон, даже не улыбнувшись.
   Могу его понять – это была не самая лучшая моя шутка.
   – А вы кто? – поинтересовался я.
   – Добрый плантатор.
   – Тоже смешно, – сказал я. Или все-таки в местных джунглях оказалась перевалочная база Медельинского наркокартеля? А что, интересная версия. Тут до границы с Мексикой недалеко. А там и США рядом… – Но это все еще Белиз?
   – Белиз, – подтвердил доктор Полсон. – Как себя чувствуете?
   – Нормально.
   – Это хорошо.
   Два шага назад вывели его из комнаты, и дверь плавно опустилась на свое место. Славно поговорили…
 
   Сложно сказать, сколько времени я провел в одиночестве. Часов не было, окна, чтобы наблюдать за сменой дня и ночи, – тоже, свет мне не выключали.
   В конце концов мне стало скучно, и я лег спать.
   Проснулся от того, что меня трясли за плечо. Трясущий оказался не доктором Полсоном. Это был мужик примерно того же возраста и в такой же одежде, но выглядел он раза в два мощнее, чем субтильный доктор.
   Не знаю почему, но я решил, что он военный.
   Представляться он не стал.
   – Сядьте, – велел он.
   Я сел. Почему бы не сесть, если человек просит? Вежливость еще никогда никому не вредила.
   Мужик устроился на стуле посреди комнаты. Стул он, видимо, принес с собой, потому что до его визита единственным предметом мебели в комнате была моя кровать.
   В руках у мужика был включенный КПК^[4] неизвестной мне модели. Не иначе, технологическая новинка.
   – Ваше имя?
   – Алексей Каменский. А ваше?
   – Возраст? – Мой вопрос он проигнорировал. Уж не захватили ли меня сотрудники еще какой-нибудь спецслужбы? И какая страна постаралась?
   – Двадцать три.
   – Год рождения?
   – А сами вы посчитать не можете?
   Он вздохнул.
   Я отметил, что у этого парня точно такая же кобура, как у доктора Полсона. И торчит из нее очень похожая хреновина.
   – ФСБ?
   – Нет.
   – ГРУ?
   – Нет.
   – А что тогда?
   – Журналист. Безработный, – я решил, что честность – лучшая политика. Потому что не мог сообразить, как мне выгоднее врать.
   – Что безработный журналист делал в джунглях вместе с агентом «Интеллидженс сервис»?
   – Совершал променад? – попытался угадать я.
   Значит, Холден раскололся. Странно. Я думал, он покрепче. Профессионал все-таки.
   – Холден сказал, что вы – русский агент.
   – Я его обманул.
   – Может быть, вы пытаетесь обмануть меня?
   – А смысл?
   Он нахмурился:
   – Как по-вашему, где вы сейчас находитесь?
   – Понятия не имею, – признался я.
   – И вы не русский агент?
   – Я – русский. Но не агент.
   Он вздохнул, выключил КПК и сунул его в нагрудный карман. Его правая рука отточенным профессиональным движением скользнула вниз, и уже через миг похожая на фаллос хреновина покинула кобуру и оказалась направлена на меня. При этом все остальное тело оставалось неподвижным, и у меня сложилось впечатление, что правая рука этого типа живет своей собственной жизнью.
   – Э-э-э… может, еще поговорим? – предложил я.
   И тут меня снова «выключило».
 
   Очнулся я в кресле. Тревожным был тот факт, что к этому креслу я оказался привязан. Причем – намертво. Руки и ноги были зафиксированы так плотно, что я мог шевелить только кончиками пальцев, головой тоже не покрутишь.
   Хотелось надеяться, что это не электрический стул, но именно такая ассоциация пришла мне на ум первой.
   Помещение было немногим больше, чем первое, но его выгодно отличало наличие мебели. Одну стену полностью занимала аппаратура непонятного назначения. Еще в поле зрения имелись доктор Полсон и второй мужик. Тот, который меня вырубил.
   – Как себя чувствуете? – поинтересовался Полсон.
   – Все еще нормально, – сообщил я. – Но подозреваю, что это ненадолго.
   – Не волнуйтесь, – обнадежил доктор Полсон. – Ничего непоправимого с вами не произойдет.
   – Что вы со мной делаете?
   – Пока еще ничего, – сказал Полсон. – И то, что мы с вами сделаем, это для вашего же блага.
   Кажется, я уже упоминал о моем отношении к людям, которые делают что-то для моего блага. Особенно интересно, что обычно такие люди предпочитают не спрашивать моего согласия на предпринимаемые ими действия.
   Как правило, в таких ситуациях блага получает кто-то другой. А на мою голову сыплются неприятности.
   В данном случае на мою голову надели устрашающего вида железный шлем, что еще больше усилило ассоциации с казнью на электрическом стуле.
   Но леденящего ужаса я почему-то не испытывал. Наверное, потому, что ситуация была слишком абсурдной, и разум (ну или то, что у меня вместо него, ибо, как показывает практика, человеком разумным может называться далеко не каждый индивид) не воспринимал происходящее всерьез.
   – Больно будет? – поинтересовался я.
   – Скорее, будет немного неприятно, – поведал Полсон.
   – И насколько неприятно?
   – Заткнись, – сказал мне второй чувак.
   – А то что? – спросил я. – Электричество подключите?
   Чувак занес было руку, явно собираясь отвесить мне пару оплеух. Бить привязанного к стулу человека – это же так просто. И так благородно…
   Я рефлекторно зажмурился.
   – Не стоит, майор, – сказал Полсон. – Настройки собьете.
   Чувак опустил руку. Ага, значит, он таки военный. Осталось только определить, какой армии.
   Полсон впился взглядом в большой плоский монитор, по которому бежали замысловатые графики. Отстучав пару команд на клавиатуре, перевел глаза на меня и сказал:
   – Приготовьтесь. Сейчас будет неприятно.
   – Вот уж спа… – Но закончить благодарственную речь мне не удалось, так как Полсон нажал еще какую-то кнопку и мне стало неприятно.
   Не больно, а именно неприятно. Но очень-очень неприятно.
   Такое ощущение, что мне в черепную коробку запустили миллион муравьев, лапки которых подкованы железом. И весь этот миллион муравьев своими шестью миллионами лапок бегал по поверхности моего мозга, вызывая неутолимый зуд, от которого не избавиться простым почесыванием.
   В реальном времени это длилось недолго. Секунд двадцать, а может быть, тридцать.
   Но субъективно эти секунды разделились на вечность.
   Потом Полсон нажал на кнопку, и все кончилось.
   – … – сказал я. – Чтоб вас обоих приподняло, хлопнуло, сплющило, размазало, а потом еще раз приподняло и так и оставило!
   Полсон нахмурился.
   Я сообразил, что выругался по-русски, так что полного смысла пожелания он мог и не уловить. Однако, судя по сосредоточенности его лица, его заботило вовсе не непонятное ругательство.
   – Ты путешествовал по лесу, заблудился и долго не мог найти дорогу к людям, – сказал майор. – У тебя кончились еда и питье, ты умирал от жажды и потерял сознание, когда тебя нашли индейские охотники. Они и принесли тебя сюда. Ты должен быть им благодарен за то, что они не оставили тебя умирать в лесу. Они не очень любят белых. Сейчас ты находишься на плантации, принадлежащей нам, и скоро мы отправим тебя в город на вертолете.
   Полсон покачал головой.
   – Точно, – сказал я. – Именно так все и было, майор.
   Теперь пришла его очередь хмурить лоб.
   – Ты что, все помнишь? – спросил он.
   – Ага, – сознался я. – На меня эти ваши джедайские штучки не действуют. И еще ты ладонью по воздуху провести забыл.
   Мне всегда говорили, что язык мой – враг мой, и большая часть неприятностей происходит со мной именно потому, что я не способен держать своего врага за зубами.
   Еще мне говорили, что у меня дурацкое чувство юмора, мозг амебы и чувство такта, как у медведя-гризли, проснувшегося с большого похмелья. В общем, мне про меня много чего говорили…
   – Что происходит? – спросил майор у Полсона.
   – Процедура не подействовала.
   – Я вижу, что она не подействовала, – сказал майор. – Я спрашиваю, почему?
   Полсон пожал плечами.
   И, что самое удивительное, разговаривали они уже не по-английски.
   Это была смесь английского, испанского, французского, немецкого и, как ни странно, русского. Я не могу похвастаться совершенным знанием всех этих языков, тем более что и говорили они именно на смеси и с весьма странной грамматикой. Однако в целом суть диалога была мне понятна.
   – Раньше такие случаи были? – спросил майор.
   – Нет, – ответил Полсон. – Никогда. Даже на стадии экспериментов процедура… – следующего слова я не понял, – не давала ни одного сбоя.
   – Наше оборудование в порядке?
   – Да.
   – Тогда, может быть, стоит повторить?
   – А смысл?
   – Чтобы удостовериться.
   Полсон вздохнул, коротко и ясно дав оценку предложению майора. Тем не менее он снова щелкнул клавишами на выносной клавиатуре, и миллион подкованных муравьев вернулись в мою черепную коробку.
   – …! – Теперь уж я не стал сдерживаться.
   Процедура показалась мне еще неприятнее, чем в первый раз, и длилась она существенно дольше.
   Разговаривать после окончания процедуры они со мной не стали. Полсон посмотрел на монитор и отрицательно покачал головой.
   – Не вижу здесь большой проблемы, – сказал майор. – Одним навсегда исчезнувшим в джунглях больше, одним меньше… Ну, не вернется он в город, и что это изменит? Большего шума, чем есть, мы уже не создадим.
   – О чем вы говорите, майор?
   – О физическом устранении. Джунгли все спишут.
   – Вы предлагаете нам его убить?
   – Да.
   – Эй! – подал голос я. – А как же гуманизм, человеколюбие, и все такое? Может, сначала по-хорошему попробуем договориться?
   – Коровье дерьмо! – по-английски выругался майор. – Он что, нас понимает?
   – Попробуйте говорить на суахили, – предложил я. – Тогда вас точно никто не поймет. В этой части света – как минимум.
   Вот не надо было мне этого говорить. Майор расстроился, снова вытащил из кобуры свою хреновину, и меня опять вырубило.
 
   Когда сознание вернулось ко мне в очередной раз, я лежал в кровати, что было хорошо. Уж по крайней мере лучше, чем на электрическом стуле. Или в морге.
   Только на этот раз я был к этой кровати привязан, что не прибавляло оптимизма.
   Интересно, что за фигня тут происходит? На заговор спецслужб это уже не похоже. На перевалочную базу Медельинского или любого другого наркокартеля – тоже.
   У прежних версий оказался слишком мелкий масштаб.
   Фигня, которая творилась со мной, носила явно бо́льшие размеры.
   К правой руке был прикреплен какой-то датчик, но аппаратура в комнате по-прежнему отсутствовала. Blue tooth штуковина, посылающая данные куда-то еще?
   Работала она неплохо, и за моим состоянием явно кто-то следил, потому что уже через пять минут после моего пробуждения в комнату явились Полсон с майором. Судя по тому, что у них с собой были стулья, они явно настроились на долгую беседу.
   – Я хочу курить, – сообщил я. – Догадываюсь, что вы собираетесь мне что-то сказать, но я лучше понимаю слова, когда не страдаю от отсутствия в моем организме никотина.
   Полсон посмотрел на майора.
   Майор посмотрел на Полсона.
   Полсон вытащил из кармана начатую пачку моих сигарет и зажигалку. Майор освободил мою левую руку.
   Пока они рассаживались по стульям, я закурил. Первая затяжка, как это обычно случается после долгого перерыва, принесла легкое головокружение, и это было хорошо. Курильщики меня поймут.
   – Пепел куда стряхивать? – спросил я.
   – На пол, – сказал майор. – И учти, что больше сигарет у нас нет.
   – Бедно живете, господа плантаторы, – хмыкнул я.
   Мы опять разговаривали по-английски.
   – Расскажи нам о себе, – потребовал Полсон.
   – Что именно? – уточнил я.
   – Все.
   – Это займет какое-то время.
   – Неважно, – сказал Полсон.
   – Но потом не говорите, что я вас не предупреждал, – предупредил я и принялся за рассказ.
 
   На самом деле обычный человек, к коим я всегда относил и себя, может не так уж много рассказать о первых двадцати трех годах своей жизни. Не слишком она богата на достойные упоминания события.
   Родился, ходил в детский сад, учился, дружил, влюблялся, дрался, спорил, мечтал…
   Попробуйте сами. Едва ли вы сможете растянуть этот рассказ на три с половиной часа, даже при условии, что вам удастся вспомнить несколько особо примечательных эпизодов.
   Мне удалось.
   Потому что я вредный.
   За это время я выкурил еще две сигареты, стряхивая пепел на пол, как и было предложено. Я еще и окурки тушил о белую стену, но у моих гостей столь варварские действия не вызывали никакого раздражения.
   Они слушали. Слушали очень внимательно, как будто я им теорию относительности обосновывал. Или являл откровение новоявленного пророка.
   Когда я закончил, они обменялись многозначительными взглядами, но разговаривать между собой на суахили все-таки не стали.
   – Итак, ты не разведчик? – подытожил майор.
   – Нет.
   – Но все принимали тебя за разведчика?
   – Глупо получилось, правда?
   – Холден – идиот, – сказал майор. – Я всегда это знал. Человек, который попадает в одну и ту же ловушку четыре раза и все же с завидным упорством продолжает лезть в джунгли, не может не быть идиотом.
   Упс, подумал я. Значит ли это, что с Холденом процедура, давшая сбой на мне, сработала уже четырежды? И если бы она подействовала и в моем случае, я был бы уже на побережье, мог бы валяться на пляже, попивать холодные коктейли и продолжать строить из себя русского шпиона?