Романецкий Николай Михайлович. Сумасшедший в горах

   — Ну что ж, макеты вроде бы сделаны… — начал я и тут же прикусил язык: из-за одной из этих коробок вдруг выплыла серая глыба Университета.
   Аппарат, с которого велась съемка, летел все дальше и дальше, и я узнавал среди густой зелени и между разбросанными тут и там разноцветными коробками знакомые мне здания. Вот аляповатая образина Королевского дворца, за ним изящные коричневые башни Национального музея, излучина Реки с ажурной конструкцией моста Независимости. Да, это была Столица, страшно, невообразимо изменившаяся, но Столица.
   Аппарат снизился над одной из улиц, и стали видны люди. Они были странно и вычурно одеты, но это были обычные земные люди. На улице совершенно отсутствовал транспорт, и у нее был какой-то странно-праздничный вид, словно из незнакомой сказки.
   Я, конечно, не эксперт, но макетами или комбинированием тут и не пахло. Все это были съемки с натуры, и мне ничего не оставалось, как поверить. И я поверил…
   А на экране все тянулись и тянулись виды этого неизвестного, но временами такого знакомого города. Чуть в стороне проплыл памятник какому-то деятелю. Камера сняла его сзади, но фигура, стоящая на постаменте, показалась мне знакомой, хотя я никак не мог вспомнить, на какой из улиц Столицы находится этот памятник.
   — Что это за памятник? — спросил я метеоролога.
   — Это Жан-Пьер Ларуш, — ответил он. — Первый народный президент нашей республики.
   — Так его еще нет?! — вырвалось у меня.
   Это ж надо так поверить! Даже несуществующий памятник умудрился узнать!
   — Он жил в вашем веке, — сказал Маккин. — Выдающаяся личность. Кстати, мой предок… Теперь вы мне верите?
   — Да, — прошептал я, облизывая губы.
   Он плеснул мне еще коньяка. Я машинально проглотил коричневую жидкость, не почувствовав вкуса и запаха, как воду.
   — Очень хорошо! — сказал он. — А теперь давайте так: вы будете задавать вопросы, а я буду на них стараться отвечать. Вроде как на допросе… — усмехнулся он.
   Я чуть было не ляпнул: Так что же вы все-таки от меня хотите?
   А что еще спрашивать в такой ситуации? В фантастических романах, которые мне приходилось читать, разговоры подобного рода велись обычно с помощью лайтингов, атомных гранат и фраз типа: Чтоб тебя…! И все же я нашел, чем его прижать. Видимо, бой придется принимать в области хитрых вопросов и умных ответов. За неимением вторых придется нажать на первые.
   — Каковы же моральные законы в вашем таком прекрасном будущем, — спросил я, — если они позволяют вам вмешиваться в наши дела?
   — Моральные законы?.. — Маккин крякнул то ли от досады, то ли от удовольствия. — Ну что ж, затронем и моральный аспект… Знаете что?.. Пожалуй, я просто по порядку расскажу вам, почему и зачем я здесь нахожусь. Не возражаете?
   Я пожал плечами. Мне ли возражать?
   Он достал из кармана еще одну видеокассету и вставил ее на место первой. На экране появилось изображение огромной обугленной воронки, в которой догорали какие-то обломки. Маккин остановил изображение и сказал:
   — Это катастрофа с одним из наших межконтинентальных стратопланов. В ней погибли более двухсот членов Всемирного Совета — так называется в наше время руководящий орган планеты… — Голос его чуть дрогнул. — Кроме того, в результате ядерного взрыва, которым закончилась эта катастрофа, погибло еще пятьдесят тысяч землян.
   — Цифры, конечно, впечатляют, только что мне за дело до ваших катастроф?
   — Подождите, Джерри. Я еще не кончил… Дело в том, что такие катастрофы у нас, — он кивнул в сторону экрана, — совершенно исключены. Сейчас я покажу вам запись, сделанную одним из автоматов, которые следят у нас за безопасностью воздушных полетов.
   Он снова включил магнитофон. На экране появилась серебристая точка.
   — Это стратоплан, — пояснил Маккин.
   Точка медленно двигалась по экрану. Потом недалеко от нее внезапно возникла другая точка. Они сблизились. Вдруг экран полыхнул ослепительным светом, а когда он погас, на нем уже ничего больше не было.
   — А сейчас вы увидите увеличенное изображение второго объекта, — сказал метеоролог.
   На экране снова появились две точки, теперь уже неподвижные. Они начали стремительно расти, в сторону уплыл маленький серебристый шарик, в который превратилась первая точка, а вторая все росла и росла, пока не превратилась в столь знакомые очертания Кондора — всепогодного истребителя-перехватчика с опознавательными знаками военно-воздушных сил нашей республики. Я увидел, как от него медленно — одна за другой — отошли две ракеты класса воздух-воздух, и через некоторое время экран начало заливать жемчужное сияние. В то же мгновение Кондор исчез, как будто его и не было, а экран превратился в пылающий прямоугольник.
   — Вы узнали второй аппарат? — спросил Маккин.
   — Да, — сказал я. — Это наш истребитель.
   Метеоролог снова взял в руки бутылку с коньяком, только теперь он плеснул и себе.
   — Погибли лучшие люди Земли… — произнес он и надолго замолчал.
   Я тоже молчал. Пауза затягивалась. И тогда я спросил его:
   — Скажите, Джон, и много вас, таких… так сказать, наблюдателей?
   Маккин печально улыбнулся.
   — Я понимаю, Джерри, о чем вы думаете, — сказал он. — Нет, немного. Было трое, теперь осталось всего двое. И все были только в вашем времени и в вашей стране.
   — Как так? — не удержался я.
   — Так вот…
   Он снова встал и прошелся по каминной, посмотрел на часы.
   — Здесь мы и подходим к моральному аспекту, — сказал он. — Видите ли, Джерри… Само мое присутствие здесь, у вас, доказывает, что движение во времени возможно, так ведь? — Он хрустнул пальцами. — Но все дело в том, что машина времени существует только в одном экземпляре, да и тот вскоре будет уничтожен.
   — Почему? — изумился я.
   — Потому что путешествия во времени признаны у нас аморальными.
   — Но ведь их научная ценность…
   — Их научная ценность никак не может возместить того ущерба, к которому непременно приведет вмешательство в историю. Цель здесь не может оправдать средств. При массовых экспериментах проследить все пути, все линии изменения будущего просто-напросто невозможно: пришлось бы создать гигантскую контролирующую организацию. И все равно никто не смог бы дать стопроцентной гарантии. Ведь действия контролирующей организации наоборот могли бы только увеличить вероятность вмешательства. Как цепная реакция. А гарантия здесь должна быть абсолютной… Вы не желаете кофе? — внезапно спросил он.
   Я кивнул головой, и он вышел на кухню. Я задумался.
   Да, сплел он все четко. Все у него получилось отлично, кроме одного: чем же он и его друзья здесь у нас занимаются? А главное — все это не давало никакого ответа на вопрос: что же теперь делать мне?.. Можно, конечно, пойти и передать на аварийной волне две восьмерки, у меня почему-то зрело ощущение, что метеоролог не станет мне в этом мешать. Но после этих жучков под воротниками наши с Клаппером дороги разошлись окончательно. Что же мне делать?.. Впрочем, Клаппер Клаппером — это наши личные дела. Есть еще ответственность перед своим временем, перед своей страной. А потому главная задача теперь — выяснить цель деятельности Маккина и его компании в нашей республике…
   Вернулся Маккин с двумя чашками кофе. Он осторожно поставил их на стол. Я отхлебнул из чашки: кофе был что надо.
   — И все же, Джон, — сказал я. — Раз вы имеете возможность путешествовать во времени, неужели все, что вы мне здесь говорили, могло помешать вам… так сказать, экспериментально изучать историю?
   — Джерри, вы все-таки не понимаете! Или не верите… Хорошо. — Он встал и опять прошелся по комнате, потом подошел и положил мне руку на плечо. — Тогда скажите мне… Кстати, вы по профессии частный детектив, не так ли?
   Врать было бессмысленно, и я ответил:
   — Вы правы.
   — Ну так вот, — продолжал Маккин. — Предположим, вы поймали преступника, который совершил такое, за что его непременно ждет смертная казнь. Что же вам мешает наказать его прямо сейчас?.. Куда как проще! Не надо бояться, что сбежит, или присяжные его вдруг помилуют по доброте, а вы старались, ловили… Ответ прост: вам мешает ваша мораль.
   — Так велит закон, — сказал я. — К тому же, это вы…
   — Закон есть лишь отражение вашей собственной морали. — Он улыбнулся и продолжал. — Да, я утрирую. Но это явления, так сказать, одного порядка… Так вот, наша общественная мораль не позволяет нам вести эксперименты с путешествиями в прошлое. Вы поймите: речь идет о жизни и судьбах не отдельных людей, а целых поколений. Одно незначительнейшее вмешательство может вызвать такую цепную реакцию изменений, что страшно подумать. Не родится тот, кто должен был родиться… Умрет тот, кому бы еще жить да жить… На это мы пойти не могли. Поэтому еще в прошлом веке, когда была научно обоснована возможность путешествий во времени и даже был изготовлен первый, опытный экземпляр машины времени, был проведен всепланетный референдум. В результате этот экземпляр был отправлен в музей, и производство подобной техники было признано аморальным и просто-напросто запрещено.
   Он залпом осушил чашку кофе и продолжал:
   — Конечно, в семье не без урода. Нашлись горячие, безответственные головы… Начались крики о консерватизме, об искусственном сдерживании прогресса, посыпались обвинения в научной трусости и замалчивании открывающихся возможностей… В общем, шуму было много. К счастью, кустарным способом машину не построить, а все попытки нарушить запрет с помощью производственных мощностей пресекались и пресекались очень жестко. Кое-кого даже изолировали от общества… на время… Кстати, в нашем случае тоже был всепланетный референдум.
   Я решил пустить пробный шар:
   — Джон, не морочьте мне голову! Что это у вас за такой особый случай?
   — Ах да, я же еще так и не объяснил вам… Видите ли, кроме рукотворных путешествий во времени возможны при определенных условиях спонтанные выбросы в прошлое и будущее. Правда, до этого случая они были лишь чистой теорией.
   — Джон! — заорал я. — Мне надоели ваши теоретические выкладки! Не забивайте мне баки! Я вас в сотый раз спрашиваю: Что это за ваш случай?
   — В результате спонтанного выброса, — спокойно ответил Маккин, глядя мне прямо в глаза, — ваш истребитель оказался в нашем веке и встретился в воздухе со стратопланом. Эта встреча стала причиной гибели полусотни тысяч человек, среди которых оказался почти весь Всемирный Совет. Вот такой вот у нас случай…
   Он снова надолго замолчал.
   — Все же ответьте мне, Джон, — тихо сказал я. — Что же вы все-таки здесь наблюдаете?
   — Мы не наблюдатели, Джерри… И не разведчики, — устало ответил он.
   — Мы просто-напросто террористы.

Глава шестая
РЕШЕНИЕ

   Они сидели в креслах и молчали. Маккин разглядывал на свет резной рисунок на фужере, а Вуд тупо уставился на экран, на котором хищной птицей застыл всепогодный истребитель-перехватчик Кондор.
   За стенами станции тоскливо выл ветер, и этот безрадостный вой как нельзя более соответствовал состоянию души Вуда. Он словно подошел к бездонной пропасти и теперь стоял на самом краю, глядя в ее чрево и зная, что дороги назад уже нет, что впереди, кроме падения и смерти, ничего. Беспросветная тьма…
   Ветер вдруг взвыл сильнее, в тамбуре послышались чьи-то шаги, дверь распахнулась, и на пороге возникла фигура высокого человека в нелепом черном плаще и со странной коробкой за плечами. Лицо человека закрывали большие круглые очки на манер мотоциклистских. Маккин вскочил с кресла и стремительно бросился навстречу вошедшему.
   Тот выпростал руки из рукавов плаща, и Вуд захлопал глазами: плащ вместе с коробкой остались висеть в воздухе, как будто были надеты на человека-невидимку.
   — Здравствуй, Джон! — сказал вошедший Маккину, снимая с головы очки.
   — Наконец-то, Рик! С прибытием!
   Они обнялись.
   — Знакомтесь, Джерри, — сказал Маккин Вуду. — Это Рик Карреда… Рик, это Джерри Смит.
   Вуд встал и равнодушно поклонился. Карреда дружелюбно кивнул ему, а потом вопросительно посмотрел на метеоролога.
   — После… Как дела? — сказал тот.
   — Хорошо тут у вас, — произнес Карреда. — Тепло!
   — Рик, не тяни! — взмолился Маккин.
   — Все! — выдохнул Карреда. — Надо уходить.
   — Как все произошло?
   — Как было задумано… Подлетел к окну. Он сидел в кресле за столом и что-то писал… Бросил в окно термическую бомбу… Пришлось его, правда, окликнуть: сидел к окну спиной… Даже глаза в глаза друг другу успели посмотреть… Вот только понять он, по-моему, ничего не успел… Задержка стояла секунды на четыре, и я сразу рванулся в сторону. Успел отлететь метров на восемьдесят, и тут все вокруг и осветилось. В этот момент меня, наверное, и заметили. Обстреляли вдогонку, но, к счастью, мимо…
   Карреда устало плюхнулся в кресло и вдруг как-то сразу, моментально помрачнел, сник и как будто даже сжался в размерах.
   — Есть хочешь? — осторожно спросил его метеоролог.
   — Нет! Душ… Ты знаешь, Джон, как будто в помоях искупался… — Он вдруг передернул плечами, и лицо его перекосила гримаса отвращения.
   — Понимаю, Рик… — чуть слышно произнес Маккин. — Иди, мойся… Мыло, шампунь и полотенце в шкафчике. А я тебе все-таки что-нибудь приготовлю… Не забыл еще, где тут ванная?
   Карреда кивнул и медленно, нехотя, словно ноги не слушались его, двинулся в ванную. На пороге он остановился и, ни к кому не обращаясь, каким-то не своим, скрипучим голосом произнес:
   — Мы считали его зверем, а он оказался всего-навсего…
   Он не договорил, вошел в ванную и захлопнул за собой дверь. Вскоре оттуда донесся шум воды.
   — Он оказался всего-навсего человеком, — задумчиво сказал метеоролог, покачал головой и добавил: — И мы тоже всего-навсего люди…
   Вуд сидел и молча хлопал глазами, ничего не понимая в происходящем. Маккин пошел на кухню. В ванной шумела вода, и больше ничего оттуда слышно не было. За стенами по-прежнему дико выл ветер, а на экране все так же корячился Кондор. Через открытую дверь кухни Вуд видел, как Маккин колдовал там у плиты, на которой вскоре что-то заскворчало.
   — Джон! — крикнул Вуд. — Кто этот человек?
   — Этот человек час назад убил вашего президента! — прокричал в ответ метеоролог.
   — Зачем?
   — Подождите, Джерри, я сейчас.
   Через пару минут Маккин вернулся в каминную с подносом, на котором стояли тарелки с разогретыми консервами, блюдо с сандвичами и три чашки кофе. Запахло так вкусно, что Вуд неожиданно для себя проглотил слюну.
   — Видите ли, Джерри, — сказал Маккин, расставляя тарелки на столе. — Расчеты показали, что стопроцентную гарантию обеспечить просто невозможно. Но наиболее близкая к идеальной ситуация сложится, если будет убит президент республики.
   — Убили бы пилота Кондора… — сказал Вуд.
   — Бесполезно! Полетел бы другой… Не утруждайте себя, Джерри. Были проверены все ситуации. Иного выхода не нашлось.
   Из ванной вышел раскрасневшийся Карреда с мокрыми волосами, сел за стол, но к еде не прикоснулся.
   — Надо поесть, Рик, — мягко сказал Маккин.
   Карреда начал равнодушно ковыряться вилкой в тарелке. Было видно, что кусок ему в горло не лезет.
   — Поешьте и вы, Джерри, — сказал метеоролог Вуду. — Ответственные решения лучше принимать на полный желудок.
   — А почему вы сделали это именно сейчас? — спросил Вуд. — Ведь послезавтра День независимости. Испортили людям праздник… Уж подождали бы пару дней…
   — Дело в том, Джерри, что именно завтра… — Метеоролог взглянул на часы. — Вернее, теперь уже сегодня около десяти часов утра и произойдет спонтанный выброс истребителя в будущее. После случившегося учебные стрельбы отменят. А в двадцать четвертом веке уцелеет стратоплан и останутся в живых пятьдесят тысяч человек.
   Карреда удивленно посмотрел на них, но ничего не сказал. Он понемногу приходил в себя. Еда на тарелке, во всяком случае, уже заинтересовала его.
   — Есть и еще одна причина, — сказал Маккин, — и весьма немаловажная. Теперь уже об этом никто никогда не узнает, но именно завтра, в День независимости, президент был бы убит террористами из подпольной организации Справедливость. Так что мы не намного изменили его судьбу. Всего на одни сутки…
   Вуд вдруг стремительно вскочил с кресла.
   — И все равно я вам не верю? — закричал он. — Все ложь… Все!.. Если вы действительно из будущего, как вы не попали в лапы Службы Безопасности?! Там сплошь и рядом оказываются люди, которые в подполье полжизни провели!.. Не чета вам… А тут так все просто: пришел, увидел, победил… Зачем вы убили здесь двух радистов?.. Уже одно это изобличает вас с головой!.. Почему это я должен верить вашей сказке про какой-то там выброс, да еще спронт… стопт…
   — Спонтанный, — сказал спокойно Маккин, а Карреда уже невозмутимо уписывал консервы, переводя взгляд с одного из них на другого.
   — Успокойтесь, Джерри, — продолжал метеоролог. — Вы что же, думаете, что мы пришли к вам сопливыми мальчишками, да?.. Ничуть не бывало! Мы все специалисты по вашему времени, сотрудники Института Истории, так что с подготовкой у нас полный порядок!.. Что же касается радистов, так никто их и не убивал.
   — Первый был наш человек, Джерри, — вступил в разговор Карреда, подчищая корочкой хлеба остатки консервов на тарелке. — И когда он выполнил свою часть работы, Джон переправил его домой.
   — А труп?..
   — Это был не труп, — сказал Карреда. — Это была всего-навсего безжизненная копия его тела, кукла, если хотите… Не мог же он, в самом деле, исчезнуть со станции бесследно… Кстати, надо признать: это была ошибка с нашей стороны.
   — А второй?
   — А второй появился в ответ на эту ошибку, — проговорил Маккин. — Недооценили мы все-таки ваши органы…
   — Второй был агентом Службы Безопасности, — пояснил Карреда.
   — Я его и пальцем не тронул, — сказал Маккин. — Просто у него оказалась слабая психика… — Он поднялся, подошел к Вуду и положил руку на его плечо. — А что касается истребителя, Джерри, то сейчас мы покажем вам еще одну запись. Она была сделана через три года после завтрашнего дня… Как ни удивительно это звучит.
   Он вставил в магнитофон еще одну кассету и пояснил:
   — Сейчас вы, Джерри, увидите… если можно так выразиться, главного виновника трагедии.
   Запись была сделана в каком-то заштатном кабаке. Вуду показалось по быстро промелькнувшим на экране кусочкам интерьера, что это была Роза ветров. Потом появился стол, заставленный грязными, захватанными стаканами и бутылками с какой-то неизвестной бурдой странного цвета. Человек, сделавший запись, сидел с одной стороны этого стола, а напротив, за батареей стаканов сидел Мидлтон. Вуд сразу его узнал, хотя этот обрюзгший, заросший щетиной субъект с мешками под глазами очень мало напоминал того молодого весельчака, после баек которого вся рота ржала так, что от хохота звенели стекла в казарме, а приблудный беспородный пес по кличке Фугас, ошивающийся на полковой кухне, начинал истерично лаять и носиться вокруг казармы.
   В кадр поминутно лезли какие-то пьяные ощеренные физиономии с предложениями выпить на брудершафт, но Мидлтон отмахивался от них. Запинаясь и все время хватаясь за стакан, он рассказывал про изумрудные звездочки и про внезапное исчезновение облачности, про летающую тарелку и про потерю связи с землей, про взрыв и про то, как после возвращения из полета ему никто не поверил, за потерю двух ракет посадили на губу, а потом вдруг начисто списали из авиации, без пособия. По мере свиданий со стаканом Мидлтон пьянел и пьянел катастрофически быстро, но Вуд его рассказу сразу поверил. Он поверил ему быстрее, чем всем этим неотразимым видам фантастического города и Кондору с его смертоносными ракетами. Он поверил ему моментально, потому что никакие другие события не могли превратить развеселого парня и блестящего служаку Мидлтона в этого отвратительного пьяного старика с трясущейся головой, мутными глазами и щербатым ртом.
   — Кстати, — сказал Карреда, — через несколько дней после наблюдаемого нами разговора человек этот был найден на пустыре за Южным вокзалом с ножом под левой лопаткой.
   — Его убили по приказу полковника Гринберга, — добавил Маккин, глядя на экран.
   — Да, ты знаешь, Джон, — сказал Карреда метеорологу, — меня ведь Гринберг тоже чуть не накрыл. Позавчера еле успел уйти от облавы… Отсиделся, слава богу…
   И тут Вуд вспомнил, где он раньше слышал это имя: Гринберг, вспомнил неожиданно и четко, как иногда вспоминаешь вдруг до мелочей приснившийся когда-то, давно забытый сон.
   В тот вечер он пришел к Исидоре прямо на работу. Когда он вошел в контору, она разговаривала с кем-то по телефону. Вуд услышал только окончание фразы: …мною заинтересовался Гринберг. Увидев его, Исидора сразу же повесила трубку. Он приревновал ее тогда к этому Гринбергу, а она смеялась и говорила, целуя его, что пригласит этого Гринберга на их свадьбу. Через два дня ее нашли задушенной в своей собственной комнате. А когда Вуда арестовали по подозрению в связях с подпольем, он попал в одну камеру с кем-то из товарищей Исидоры. Аресты тогда были массовые, и камер-одиночек не хватало. Тот парень, здоровенный негр с Поморья, по-видимому, знал Вуда, и когда его забирали на допрос, успел шепнуть Вуду, что Исидору убил какой-то полковник из политической полиции. Фамилии полковника негр не знал, а больше Вуд его никогда не видел…
   Теперь он все вспомнил, все понял и даже задохнулся от жгучей ненависти. Она нахлынула так неожиданно, что он даже не успел собраться, и, видимо, лицо его сильно изменилось, потому что Маккин и Карреда удивленно и встревоженно посмотрели на него.
   — Вы что-то решили, Джерри? — спросил Маккин.
   — Меня зовут Майкл Вуд! — отрывисто сказал Вуд.
   Маккин и Карреда переглянулись.
   — Скажите мне, Джон, что вы теперь намерены предпринять? — спросил Вуд.
   Они снова переглянулись, словно коротко проконсультировались друг с другом о чем-то очень важном.
   — Этой же ночью мы вернемся к себе домой, — сказал метеоролог. — Вся аппаратура у нас здесь, в той комнате, где вы меня… так сказать, застукали. Метеостанция еще до рассвета будет уничтожена.
   Вуд задумался, потирая рукой подбородок. Карреда допил кофе и встал из-за стола.
   — Пойду свяжусь со Стариком, — сказал он. — Пусть готовятся к приему. Возвращение блудного сына…
   — Ты думаешь, приемная аппаратура еще существует? — сказал Маккин, выключая магнитофон.
   — Думаю, да. Наша ведь не исчезла. Хотя кто его знает… Эти мне парадоксы времени. — Он вышел из каминной.
   Маккин зачем-то стал убирать со стола грязную посуду.
   — Что вы думаете делать со мной? — спросил его Вуд.
   — Это вы сами должны решить, — сказал метеоролог. — Вот только времени у нас, к сожалению, очень мало.
   — Да, Клаппер наверняка скоро пожалует сюда, — сказал Вуд.
   — Клаппер? — спросил Маккин. — Кто это — Клаппер?
   — Есть такая личность, — сказал Вуд. — Вы его не знаете… Скажите, Джон, у вас найдутся для меня какие-нибудь документы?
   Метеоролог взглянул на него и понимающе кивнул головой.
   — Сколько угодно, — сказал он. — Стопроцентные. Не подкопаешься. Сделаем фотографию и наклеим. Это займет всего несколько минут.
   Да простит меня Исидора! — подумал Вуд.
   — А как я могу выбраться со станции? — спросил он.
   — Мы дадим вам экран-плащ и гравилет. — Маккин указал в сторону человека-невидимки, все еще растопыренного у дверей. — Карреда научит вас обращению. Это нетрудно… Что вы решили, Джерри?.. Я уж так и буду вас называть, хорошо?
   Вуд кивнул и сказал:
   — Я должен вернуться, Джон. Вернуться туда, откуда прибыл. У меня еще найдутся дела там… Можно вопрос, Джон?
   — Пожалуйста.
   — Почему вы были так хорошо подготовлены к разговору со мной? Все эти пленки, сведения…
   — Я все это получил сегодня ночью оттуда. — Маккин неопределенно махнул рукой.
   — Но откуда вы знали, что все это понадобится?
   — Видите ли, Джерри, я просто-напросто узнал вас. Не забывайте, что я из будущего, да к тому же еще и специалист по вашему времени.
   — Неужели меня знают в двадцать четвертом веке? — воскликнул Вуд.
   Маккин улыбнулся.
   — Не задавайте таких вопросов, Джерри, — сказал он. — Даже в средние века от человека кое-что оставалось. А уж ваше время… Одни архивы Службы Безопасности чего стоят!.. Впрочем, эта тема запретна. Я просто не имею права говорить вам что-либо об этом.
   — Тогда еще вопрос, Джон, — сказал Вуд. — Почему мне сказали, что вас списали из авиации из-за нервов?.. Вы знаете, как я назвал для себя всю эту операцию?
   — Как же?
   — Сумасшедший в горах!
   Маккин расхохотался.
   — Сумасшедший в горах… — сказал он сквозь смех. — Хорошо сказано!
   Смех его прервался, он на мгновение задумался, а потом сказал:
   — Неужели, Джерри, вы думаете, что мы сразу остановились на варианте, связанном с терроризмом?.. По первоначальному плану я должен был в конечном итоге оказаться в пилотском кресле злополучного Кондора и не допустить катастрофы. Но мне так и не удалось попасть в истребители. Тут мы, к сожалению, оказались бессильны… Пришлось искать веские причины для ухода из авиации. После того, как списали, перебрался сюда. Для нового плана были нужны еще люди. Пришлось оборудовать здесь нечто вроде явочной квартиры…
   — И очень плохо законспирированной! — сказал Вуд. — Я удивляюсь как это ни одна комиссия по экономии не обратила внимания на эту метеостанцию. Уже одно то, что двое работают там, где вполне хватило бы одного…