Романецкий Николай Михайлович. Зуп на краю дороги

   А Гуталин сказал заплетающимся языком:
   - Стервятник Барабаш с того света явился... Хватит орать! Надо будет, зайдут. Давай-ка лучше еще по одной. За все хорошее...
   Мария сделала усилие, чтобы перестать их слышать.
   - Иди умойся! - Мать уже принялась командовать - И за стол!
   Мария пошла умываться, потому что зайти в гостиную с зареванным лицом значило вызвать у отца еще один взрыв бешенства. Он уже не раз ходил разбираться с учителями. А потом мать переводила Марию в другую школу.
   Выйдя из ванной, она в гостиную все-таки зашла.
   - Ой, а вот и наша школьница! - обрадовался отец. Тут же посадил ее к себе на колени, прижал к груди. - Здравствуй, Мартышечка моя!
   Сидеть на коленях у отца было хорошо. Как в детстве. Вот только запах алкоголя в последнее время стал донимать изрядно. Но ради отцова хорошего настроения вполне стоило и потерпеть. И терпя, она потерлась носом об его небритую щеку.
   - У-у, колючки!..
   - Здравствуй, Мария! - Гуталин справился с приветствием не без труда. - Ты все хорошеешь, девочка!.. Пожалуй, и я на днях в Зону схожу. Попрошу, чтобы она сделала из меня настоящего африканца. А то - ни то ни се. Мулат он и есть мулат!
   - Сходи, сходи, - сказал отец со смешком. - Хорошим станешь африканцем. Настоящим... Черным и мертвым.
   - Расист! - сказал Гуталин. - Дай, я тебя поцелую...
   Отец поднял Марию со своих колен, нежно шлепнул по мягкому месту:
   - Ну, иди попу... покушай. Рполо... проголодалась, наверное.
   Мария хотела было сказать, что заходила к Дине Барабаш. Но не стала. Отец не любил, когда о тетке Дине упоминал кто-либо еще, кроме него. А сам он тетку Дину всегда ругал. Наверное, подозревал, что ее подблузочным пейзажем любуются и другие мужчины, но поделать с этим ничего не мог.
   - Так вот что я, Гуталин, думаю...
   Мария отключилась от их разговора и вышла. Рута уже хлопотала в столовой, усадила дочку в мужнино кресло, поставила на стол хлебницу и тарелки, принесла кастрюлю с первым. Потом села напротив, смотрела, как дочка ест. И Марии вдруг подумалось, что матери не хватает второго ребенка. Или третьего... Впрочем, тут она ничем помочь не могла - так далеко ее возможности не распространялись.
   - Перестань смотреть мне в рот! Пожалуйста...
   - Ой, прости! - Мать смутилась.
   - Дед давно пришел?
   Рута вздрогнула всем телом, отвела глаза. Мария поморщилась: сколько уж лет прошло, а мать никак не может привыкнуть к дочкиным способностям. И не привыкнет, скорее всего.
   Теперь-то Мария понимала, что все ее нынешние проблемы начались со снов. Конечно, она не помнила, когда ей стали сниться сказки. Наверное, с тех пор, как она почувствовала детской душой, что соседи ее ненавидят. Во всяком случае, сказки снились ей еще до того, как уехал папа. Мама говорила, что папу забрали в армию. А соседи утверждали, что папу посадили в тюрьму. Мария верила маме, потому что в тюрьму папу было сажать не за что. Папа всегда был хороший. А дядя Дима ничего не говорил. Он просто приходил к ним в гости.
   Когда соседские дети перестали с нею водиться, сны стали для Марии самой интересной игрой. Едва она засыпала, как вокруг появлялась сказочная страна. Она была совсем как настоящая. Тут вставало в зеленом мареве над черными горами яркое утреннее солнце. Порой шел дождь. И даже снег. Были здесь дома (правда, не много) и дороги (правда, по ним никогда не ездили машины). Машины в сказке, правда, тоже имелись, но они попросту стояли на одних и тех же местах. Вначале Мария не понимала, почему так происходит, но потом догадалась. Машины были мертвыми, потому что в сказочной стране не жили люди. Это было, конечно, плохо, зато, когда Мария попадала туда, на нее никто не ругался, не кричал, чтобы она убиралась в свою Зону и не заражала тут других детей. И никто ее не жалел.
   А потом оказалось, что люди в сказочной стране все-таки бывают. Правда, не настоящие. Но почти как настоящие. Живые куклы. Мария не понимала, что они там делают, но следить за ними было все равно интересно. Они появлялись всегда неожиданно, проникали в пустые дома, лазили по холмам, пробирались куда-то вдоль дорог. Они явно что-то искали, но что именно, до Марии тогда не доходило. Впрочем, она о цели их поисков не задумывалась...
   А позже Мария обнаружила, что, кроме живых кукол, в ее стране имеются и другие игрушки. Это были очень странные игрушки, совершенно не похожие на те, что покупал ей папа. Правда, потом она сообразила, что они и не должны быть похожими. Ведь это же были не обычные игрушки, а сказочные.
   Суть игры состояла в том, что сказочные игрушки охотились на живых кукол. Они стреляли в них, перекидывали с одного места на другое, ловили их в капкан, приклеивали к себе, как липучка приклеивает мух. В результате куклы переставали работать, и Марии становилось их жалко.
   Но в следующий раз в стране появлялись новые куклы. Опять начиналась игра, и Мария забывала о сломавшихся и переставала обращать внимание на валявшиеся тут и там их останки. И хотя вся игра состояла лишь в том, чтобы следить за охотой игрушек на кукол, она была чрезвычайно интересной. Мария переживала за очередную куклу, очень радовалась, если той удавалось ускользнуть от охотников, и плакала, если куколка все-таки ломалась.
   А потом Мария обнаружила, что она тоже может играть со сказочными игрушками. Оказывается, они ей подчинялись. Собственно, игра заключалась в том, что Мария переносила игрушки с места на место и следила за тем, как очередная куколка, появившаяся в стране, попадала в ловушку. Те куколки, которым случалось удрать в предыдущие разы, двигались по прежнему маршруту, уверенные в своей безопасности. Тогда Мария брала и подсовывала им на пути какуюнибудь игрушку. Было жутко интересно смотреть, как куклы пугались, как они начинали крутить головами (если к этому моменту умудрялись уцелеть), как они искали новый путь к неведомой для Марии цели. У Многих это получалось. Но далеко не у всех... Вот жаль только, что уснуть в сказку удавалось не так часто, как ей хотелось.
   А потом она стала слышать по ночам разговоры родителей. Впервые это произошло в тот самый день, когда сны перестали быть игрой, а сказочная страна оказалась вовсе не тем, что представлялось Марии. Папа тогда опять ушел на свою рыбалку, но на этот раз его не было много дней. И мама ушла его искать. То есть мама-то ей о своих намерениях, конечно, не говорила. Но Мария и без нее догадалась. В самом деле, куда еще мама могла исчезнуть на ночь, оставив ее с бабой Катей?..
   Ночью Мария уснула в сказку. Это было странно - если папа уходил на рыбалку, уснуть в сказку ей никогда не удавалось. Но тогда случившееся удивило ее не очень. Подумаешь!.. Ну уснула и уснула.
   Приснилось ей кладбище. Но не то кладбище, на каком были похоронены дедушка, который не приходил домой, и бабушки. На этом кладбище пряталась мама. А на дороге рядом с кладбищем стояла машина, в которой сидели солдаты. Те, кого папа называл жабами. Он их не любил. Мама их тоже не любила. А жабы, похоже, маму искали. Поэтому Мария напустила на них "страхолюдного ужастика". И проснулась.
   Баба Катя храпела себе в комнате для гостей. За окном было темным-темно, и Мария снова уснула, но теперь по-обычному, не в сказку.
   Утром мама ее не разбудила. Значит, мамы по-прежнему не было дома. Мария проснулась сама, но с кровати не встала. Дед тоже гдето гулял, и поговорить было совершенно не с кем. Не с бабой же Катей!.. Она бы принялась жалеть "ребенка", а от жалости у Марии болела голова, это она уже давно заметила. Собственно, она и с родителями-то старалась не разговаривать, потому что они тоже жалели дочку, и ей опять же становилось плохо. Вот только дед ее не жалел, и потому с ним было очень-преочень хорошо.
   Но в то утро без мамы ей стало еще хуже, чем было с мамой. И потому захотелось туда, куда ушла мама. Но туда было нельзя, и Мария снова уснула в сказку.
   Уснула она в то самое, пахучее место с разлившейся по траве водой. Наверное, здесь папа и ловил свою рыбу. Но ни папы ни рыбы не было. А вот мама тут была. Она пробиралась по воде к двум горкам, возле которых всегда было много игрушек.
   - Мама! - закричала Мария. - Мама, пожалуйста, подожди меня!
   Но мама не обернулась, сделав вид, будто не замечает Марию. Иногда папа так же вот делал вид, что не замечает ее, когда она подбиралась к нему в спальне. И тогда Мария поняла, что мама играет в Следопыта, которого показывали по телевизору. Следопыт выслеживал людей и зверей. Кого выслеживала мама, Мария не поняла, но, в свою очередь, решила выслеживать маму. Играть так играть!..
   Пробираться по воде было совсем не трудно. Это была странная вода - в ней даже ноги не намокали. Мама играла хорошо. Время от времени она посматривала на какую-то бумагу. Наверное, понарошку это была карта. Один раз мама даже легла на траву, пережидая атаку "теплого ветра". Несколько живых кукол на этом месте попросту сгорели. Но мама не была куклой, она была мамой, и потому "теплый ветер" ее тронуть не мог. Игра и дальше складывалась интересно. Мария замирала на месте, когда замирала мама. А когда та останавливалась, чтобы отдохнуть, понарошку отдыхала и Мария. Мама вовремя пригнулась, когда в нее с горки стрельнула "стрелялка". Правда, здесь не оказалось "невкусной слякоти", которая располагалась между двумя горками раньше и в которую приходилось нырять живым куклам. Так было бы интереснее.
   А потом Мария поняла, что мама направляется в "белую яму", туда, где висел "надувной шарик". Все верно, вот она посидела у разбитой машины и проследовала точно между "прилипалкой" и "танцулем". Дальше ее ждал "клякситель", который жил в красном экскаваторе. Живых кукол эта игрушка превращала в черные кляксы. Или развешивала сосульками по краю "белой ямы". Выглядело это красиво. Но мама не была живой куклой, мама была мамой, и ее в кляксу не превратишь. Ведь деда Барабаша "клякситель" не трогал, потому что тот был человеком.
   Однако маму "клякситель" схватил. Такая игра Марии не понравилась, и она топнула на игрушку ногой. "Клякситель", испугавшись, тут же отпустил маму. Но Марии отчего-то стало за нее страшно, и она побежала следом, в "белую яму". Марию-то "клякситель", конечно, тронуть не мог, но ей все равно почему-то было страшно. Как будто она попала в чью-то чужую, недобрую сказку... А потом оказалось, что в "белой яме" находится папа, и вообще сон вдруг сделался самой настоящей явью. А потом они втроем плакали, и папа почему-то просил у мамы и у нее прощения. А потом они оказались возле своих автомобилей, и Мария превратилась в простую девочку, и папа и мама радовались.
   Позже, правда, выяснилось, что она превратилась вовсе не в простую девочку, и тогда они перестали радоваться. Но это было позже. А в тот день, вернувшись домой, они изрядно напугали бабу Катю. Она-то воображала, что Мария спит в своей комнате.
   День прошел как в сказке, потому что Марию никто не жалел. А ночью она впервые услыхала, о чем разговаривают в спальне родители. То есть сначала-то они играли в какую-то шумную игру, и многие их слова Мария попросту не понимала.
   А потом мама спросила:
   - Рэд, ты можешь объяснить мне, что произошло?
   Папа довольно рассмеялся:
   - Да ничего особенного... Просто Золотой шар в самом деле исполняет сокровенные желания.
   Мама помолчала, потом сказала:
   - Наверное...
   Они замолчали оба. Папа уже начал всхрапывать.
   А потом мама прижалась к нему и сказала:
   - Ты знаешь, Рэд, что-то мне страшно. С нашими-то желаниями все понятно... А вот чего пожелала Мартышка?
   Папа усмехнулся:
   - Хотела, чтобы я не ходил на рыбалки, а ты не плакала по ночам. Придется мне теперь заняться прогулками. Зато ты не будешь плакать... Да не волнуйся ты! Еще неизвестно, выполняет ли шар желания ребенка.
   А утром папа, прибежав откуда-то, сказал, что Зона закрыла перед людьми свои двери. С этого дня и началась катастрофа города Хармонта.
   А еще через неделю узнали, что умер дед Барабаш.
   Ночью мама спросила папу:
   - Рэд, это не твоих рук дело?
   - Ты о чем?
   - Ты хорошо понимаешь о чем!.. О смерти этого несчастного старика.
   - Этот несчастный старик отправил тебя на верную гибель, сказал папа.
   - Но ведь я осталась жива, - возразила мама.
   - Да... Вопреки его замыслу!
   Помолчав, мама сказала:
   - Почему ты так думаешь?
   - Я не думаю, я знаю.
   Послышалось какое-то шуршание.
   - Ты должна мне верить, - сказал папа.
   - Я тебе верю, - сказала мама и заплакала.
   - Ох, да не терзай же ты мне душу! - взмолился папа.
   Мама продолжала плакать. Заскрипела кровать, до Марии донеслись тяжелые папины шаги.
   - Ты убил его, - сказала мама, громко всхлипнув. - Я знаю. Тебя поймают, Рэд. У Дины много денег, и она приложит все усилия, чтобы убийцу поймали.
   Папа произнес ругательное слово, и мама опять заплакала.
   - Ты плохо знаешь Дину, - сказал папа. - У Дины теперь действительно много денег. - Папа усмехнулся. - Ей было ради чего рисковать.
   - Зато ты Дину, похоже, хорошо... - Мама замолчала, не договорив. И вдруг воскликнула: - Боже всемогущий! - И шепотом: Бо-же все-мо-гущий!!!
   - Ты куда? - спросил папа.
   - Прости, - сказала мама. - Я сегодня посплю в гостиной.
   Скрипнула дверь, и папа снова произнес ругательное слово...
   Мария отложила ложку и вздохнула.
   - Пиццу будешь? - спросила Рута, потому что дочь часто ограничивалась лишь супом да зеленью.
   - Буду, - сказала Мария. - Здравствуй, дед!
   - Здравствуй, внучка! - отозвался из своей комнаты дед. - Я подзарядился.
   Дед всегда уходил, когда ему становилось трудно говорить: Зона не пускала в себя только живых людей и механизмы. Люди на границе Зоны умирали в огне, а их машины взрывались. Мумики же ходили туда-сюда безо всяких проблем.
   Впрочем, с дедом было нелегко беседовать и после того, как он приходил с подзарядки - чаще всего он нес всякую околесицу. К примеру, про их с Марией жизнь (бабка тоже была Марией. Вернее это Мария тоже была Марией). Как будто давно ушедшая дедова с бабкой жизнь могла чем-то помочь внучке.
   - Дед, мне необходим твой совет.
   Дед любил, когда она так начинала разговор.
   - Слушаю тебя, внучка.
   - Дед, как мне жить дальше?
   - Ешь пиццу! - Рута, разумеется, их разговор не слышала. Думать будешь после обеда.
   Мария благодарно улыбнулась ей и сказала старому Шухардину:
   - Дед, для чего я хожу в школу? Для чего мать учит меня всяким женским премудростям? Ведь меня никто никогда не возьмет замуж. Неужели я обречена стать второй Диной Барабаш?
   Дед не знал, кто такая Дина Барабаш. Наверное, поэтому и понес околесицу:
   - Живи, внучка, как живешь. В нужное время Бог подскажет тебе, как надо поступить.
   - Бог? - воскликнула Мария. - Вместо Бога у нас теперь пришельцы!
   - Не знаю, - сказал дед. - Я много раз был там. Нету там никаких пришельцев. Это Бог проверяет людей. Да и кто, кроме Бога, мог дать мне новую жизнь.
   Дед считал себя живым. И часто говорил о Боге. В настоящей же своей жизни он не верил ни в Бога, ни в черта. Для того чтобы топить мастеров и инженеров в купоросном масле, ему Бог не требовался. Таким он воспитал и сына. По крайней мере именно это утверждал отец.
   Дед продолжал нести околесицу про своего Бога, и Мария перестала его слушать. Какой, к черту, Бог! Она сама была Богом в этом городе, но что ей это принесло, кроме ненависти окружающих?..
   Она вспомнила, как в первый раз попыталась помочь однокласснику на уроке. Одноклассника звали Сережка Попов. Он не мог решить пример, потому что не знал, сколько будет - шесть на восемь. Математичка уже собиралась посадить его на место, когда Мария взяла и представила, что перед Поповым на доске висит таблица умножения. Сережка не испугался, спокойненько сдул с таблицы ответ. И все бы сошло, но Мария сдуру после урока похвасталась Сережке, что это она спасла его. Он не поверил. Тогда Мария еще раз "повесила" перед ним таблицу умножения. Прямо на стене школьного коридора. А потом и перед всем классом свой фокус повторила. Благодарности ей захотелось, идиотке! А вместо благодарности получила страх и ненависть. В конце концов, пришлось менять школу.
   В новой школе выяснилось, что жизнь Марию ничему не научила. Дальше было еще хуже. Она больше не пыталась помогать одноклассникам новыми методами, однако слух о ней уже разнесся среди школьников Хармонта. Нет, ее не трогали. Потому что боялись. Но и не любили. Боялись они ее, конечно, правильно. И если дядя Дима не ошибается в природе людей - а с какой стати ему ошибаться? - то и не любили правильно. К счастью, от их нелюбви до поры до времени ей было ни жарко ни холодно. Во всяком случае, не болела голова, как от жалости.
   Она пошла в школу в тот самый год, когда из заросшей шерстью Мартышки превратилась в девочку. Не умеющая ни читать ни писать, сегодня, через семь лет, она уже находилась в выпускном классе. И парни, учившиеся рядом, были на два года старше ее. Ей давалась не только учеба. Она отлично танцевала, прекрасно пела и великолепно рисовала. Ее артистическими способностями пользовались на школьных вечерах. В пятнадцать лет большинство ее ровесниц еще пребывали в состоянии гадких утят - дурнушки с острыми локтями и коленками, а она уже превратилась в девушку с красивым личиком и прекрасной фигурой. Не зря же отец частенько шлепает ее по мягкому месту!.. Но какой девушке с красивым личиком и прекрасной фигурой понравится, когда семнадцатилетний оболтус, гроза школы и всего своего района, превращается рядом с тобой в медузу?..
   Она знала, что сексуально привлекательна для парней - слышала их разговоры. И не далее как три дня назад взяла да и предприняла попытку обольщения.
   Она сидела в комнате отдыха, обновляя плакатик, с которым школьники собирали пожертвования для детей бывших обитателей Чумного квартала. А за стеной, в классе, четверо ее одноклассников обсуждали, которая из девчонок лучше в постели. Когда парни завелись и распалили друг друга разговорами, она и предстала пред их изумленные очи. Быстренько скинула футболку, посмотрела призывно, облизала языком пересохшие губы... Боже, как их передернуло! Как будто они увидели перед собой старую каргу с обвисшими наволочками вместо грудей!..
   Конечно, ей не надо было вваливаться в класс, когда их там было четверо. Но если бы так поступила любая другая девчонка, их бы не передернуло... Что ж, и боги делают выводы из своих ошибок. Сегодня она подкараулила после школы, когда остался одинодинешенек Вовка Метелкин, тот самый, гроза класса и всего своего района. На этот раз она не стала предлагаться ему напролом, проконсультировалась вчера у матери, как вести себя девушке в подобных ситуациях. Рута даже обрадовалась: кажется, дочке кто-то нравится...
   Тактика оказалась верной. Вовка завелся, потерял голову, стал звать к себе домой. Она согласилась: экспериментировать, так уж до самого конца... Вот только не до самого конца потерял голову Вовка. И по дороге он вспомнил, с кем связался. Как он отшил ее! Оборотень - это еще самое мягкое слово, которое он себе позволил. А последняя фраза его была и вовсе "Не прикидывайся человеком!" Потом-то он, правда, испугался. Из-за этого испуга она и не тронула его. Впрочем, нет... Ведь если бы она его тронула, он бы оказался прав. Тогда бы она и впрямь лишь "прикидывалась бы человеком". Поэтому она промолчала и ушла...
   Мария снова вздохнула. Дед по-прежнему тарахтел про своего Бога, Рута приглядывалась к дочке, в гостиной отец с Гуталином все еще спорили, как надо было проходить ловушку, на которой гробанулся Петр Болячка.
   - Не нравишься ты мне сегодня, дочка! - проговорила Рута.
   - Спасибо за совет, дед! - сказала Мария (дед любил, когда она благодарила его). - Все нормально, мама, я уже успокоилась. Пойду к себе. И не жалей ты меня, ради всего святого. У меня голова раскалывается от вашей жалости.
   Рута только рот открыла. Да так и осталась стоять, с раскрытым ртом, держа в побелевших пальцах тарелку с недоеденной пиццей.
   Алкогольные пары в гостиной сгустились - хоть топор вешай, и потому Мария прошла мимо двери, задержав дыхание и сделав все, чтобы отец с Гуталином ее не увидели. Пусть эти два осколка прошлого играют в свои игры. От их игр, по крайней мере, никто не калечится и не умирает. Не то что в ее забавах с живыми куклами. И не важно, что она забавлялась во сне. Для сталкеров-то игра была реальностью. Кто знает, может, те забавы и легли проклятием на ее нынешнюю жизнь?.. Впрочем, наверное, она наговаривает на себя. Ведь гибли же сталкеры в Зоне и до того, как ей стала сниться сказочная страна!
   Она заглянула в комнату к деду. Дед гранитной глыбой сидел у стола, смотрел в распахнутое настежь окно. Там, вдали, над крышами домов, над деревьями, над проводами высоковольтной линии электропередач, виднелась светящаяся розовым верхушка полусферы граница закрывшейся от людей Зоны. С того дня, как она закрылась ("заблокировалась", говорит дядя Дима), Марии перестали сниться ее странные сны.
   Мария подошла к деду, поцеловала его в холодную макушку. Дед начал поворачивать голову, чтобы посмотреть на внучку, но этого пришлось бы ждать минут пять, не меньше - тело деда было гораздо более медленным, чем его мысли. Мария ждать не стала. Захочется с ним поговорить, она сможет это сделать и из своей комнаты. Первым же дед разговора не начинал никогда.
   В детской было жарко - мать забыла опустить жалюзи, и майское солнце уже успело нагреть комнату. Мария включила кондиционер, скинула джинсы и футболку и, оставшись в одних трусиках, плюхнулась на кровать.
   Раньше она думала, что если станет совсем плохо, можно будет уехать из города. Податься, например, в Европу, где ее никто не знает. Для нее-то закон об эмиграции - не помеха. Попробовали бы ее арестовать!..
   Но два года назад ее бывший класс (вернее, один из бывших) отправился на экскурсию в провинциальную столицу королевства. Все чин-чином, под охраной двух "мерседесов" с ооновцами (вернее, под присмотром, чтобы никто не вздумал сбежать, ищи потом ребенка в чужом городе). Школьники узнали, как живут люди в нормальном городе. Но сделали они это без Марии. Потому что Мария заорала от жуткой боли, едва автобус выехал из Хармонта. Пришлось ооновцам и учителям останавливать автобус, вызывать "скорую", звонить Шухардиным домой. Хорошо, папа тут же примчался и не дал положить дочку в больницу...
   Впрочем, папа-то находился в таком же положении. Пытался он уже уехать из города, миновав военные заслоны. Об этом он рассказывал только маме, но Мария тогда уже умела слышать через стены. Не отпустила папу Зона. Даже из города не позволила выехать, головной болью заставила вернуться. Возможно, маму бы она и отпустила, но мама без папы и Марии и сама уезжать никуда не собиралась. Так что для Шухардиных у Зоны-матушки был свой собственный закон об эмиграции.
   Мария вздохнула, полежала еще некоторое время, потом встала, оделась и села за учебники.
   Занималась она всегда увлеченно. Наверное, поэтому и не заметила, как ушел засосавший Гуталин. А вот как заявился в гости трезвый дядя Дима, услышала.
   Да, дядя Дима сдержал данное Марии утром обещание. По такому, в последнее время столь редкому поводу мать, разумеется, примерилась изобразить его любимый салат. Папу, который отсыпался после обильных возлияний с Гуталином, решили пока не будить, и потому сбегать в лавку за моллюсками пришлось Марии.
   Когда она вернулась, мать с дядей Димой курили на кухне. Увидев дочку, Рута тут же раздавила в пепельнице сигарету и взялась за моллюсков.
   - Хорошо у вас, - сказал дядя Дима. - Будто вернулся в старые добрые времена.
   Мать вздрогнула, опустила голову.
   - Да, - сказала она. - Но скоро эти времена закончатся. И домик, наверное, придется продать. Боюсь вот только, покупателя не отыщем.
   Мария достала из холодильника банку, налила себе апельсинового сока и устроилась возле окна.
   - Как живете, Дима? - сказала Рута. - Так все и крутитесь при Институте?
   - Кручусь, - ответил Нулин. - Оборудование ведь нам пока поставляют. А раз поставляют оборудование, появляются и рекламации. А раз появляются рекламации, то и Дмитрий Нулин нужен. Я, правда, не вполне понимаю, что мы собираемся делать со всем этим оборудованием. Тяжело заниматься научной работой, когда объект исследований тебе недоступен. Лаборатории, впрочем, пашут помаленьку, изучают то, что из Зоны раньше натаскали. Да раз в неделю запускают туда робота, простенького совсем - двигатель да корпус, - проверяют, не разблокировалась ли граница. Полусфера-то в двух шагах от Института проходит. - Дядя Дима раздавил в пепельнице окурок и закурил новую сигарету. - Ну вот... Граница почти прозрачная, сквозь нее все видно. Видно, во всяком случае, что ничего там, в Зоне, не меняется. Не меняется и судьба роботов. Доходят до полусферы, трах-тарарах, и поминай как звали. Зато отдел контроля садится сочинять новый отчет, а бухгалтерия списывает очередного робота. Не зря, мол, на службу ходим. Потом все затихает, до следующей недели...
   - Скажите мне, Дима, - перебила его Рута. - Как у вас в Институте считают, что нас все-таки ждет?
   - Кого - вас? Город или вашу семью?
   - Всех нас?
   Дядя Дима задумался, глядя в окно на цветущую яблоню. Мария смотрела, как ловко мать расправляется с моллюсками.
   - С городом-то, думаю, ничего не случится, - сказал наконец дядя Дима. - Существовал же он до Посещения. Уровень преступности вот снижается...
   - Был дырой, той же дырой и станет, - сказала мать.
   Дядя Дима вздохнул:
   - Ну-у, Рута... Городов, подобных Хармонту, в мире тысячи. И ничего - живут ведь люди.
   - Да-а, живут, - сказала мать, но прозвучало это так, словно она спросила: "Живут ли?"