За полуоткрытой дверью гостиной я отчетливо расслышал легкий шорох. Смит вздрогнул и пристально всмотрелся через мое плечо в дверной проем. Затем он перевел взгляд на мое лицо.
— Он выкупил у меня свою жизнь, Смит.
Никогда не забыть мне, как резко изменилось загорелое лицо друга после этих слов; никогда не забыть мне, какую боль испытал я в этот момент. Огонь мгновенно потух в глазах Смита, и он сразу показался старым и усталым человеком. Не очень уверенным тоном я продолжал:
— Он предложил мне выкуп, от которого я не смог отказаться, Смит. Постарайтесь простить меня, если можете. Знаю, поступок мой низок, но, возможно, и в вашей жизни настанет день, когда вы поймете меня. Доктор спустился со мной в подвал, где томился в заключении один человек. Арестуй я Фу Манчи, сей несчастный пленник умер бы там от голода, ибо никому не пришло бы в голову обыскать пустой дом…
Дверь гостиной комнаты распахнулась, и в прихожую вышла Карамани! Поверх причудливого восточного одеяния на плечи девушки было накинуто мое пальто, из-под которого самым нелепым образом торчали голые лодыжки и маленькие красные туфельки. Восхитительное облако пышных волос лежало на поднятом воротнике пальто.
Устремленные на Смита огромные темные глаза Карамани молили так страстно — молили за меня, — что от волнения у меня перехватило горло и я лишился дара речи. Я не мог смотреть ни на друга, ни на возлюбленную и, отвернувшись в сторону, уперся взглядом в стену.
Как долго я стоял так, знает лишь Бог, а я не узнаю никогда. Но внезапно кто-то железными пальцами сжал мне руку. Я обернулся и увидел рядом Смита, который другой рукой обнимал за плечи Карамани. Серые глаза друга мягко сияли, возлюбленная же моя закрывала лицо ладонями.
— Дружище Петри! — хриплым голосом проговорил Смит. — Очнитесь же. Помните, нам нужно успеть отвезти Карамани в отель до часа закрытия. Я все понимаю, старина. Такой день был в моей жизни много лет назад!
ГЛАВА XXXIV
ГЛАВА XXXV
ГЛАВА XXXVI
— Он выкупил у меня свою жизнь, Смит.
Никогда не забыть мне, как резко изменилось загорелое лицо друга после этих слов; никогда не забыть мне, какую боль испытал я в этот момент. Огонь мгновенно потух в глазах Смита, и он сразу показался старым и усталым человеком. Не очень уверенным тоном я продолжал:
— Он предложил мне выкуп, от которого я не смог отказаться, Смит. Постарайтесь простить меня, если можете. Знаю, поступок мой низок, но, возможно, и в вашей жизни настанет день, когда вы поймете меня. Доктор спустился со мной в подвал, где томился в заключении один человек. Арестуй я Фу Манчи, сей несчастный пленник умер бы там от голода, ибо никому не пришло бы в голову обыскать пустой дом…
Дверь гостиной комнаты распахнулась, и в прихожую вышла Карамани! Поверх причудливого восточного одеяния на плечи девушки было накинуто мое пальто, из-под которого самым нелепым образом торчали голые лодыжки и маленькие красные туфельки. Восхитительное облако пышных волос лежало на поднятом воротнике пальто.
Устремленные на Смита огромные темные глаза Карамани молили так страстно — молили за меня, — что от волнения у меня перехватило горло и я лишился дара речи. Я не мог смотреть ни на друга, ни на возлюбленную и, отвернувшись в сторону, уперся взглядом в стену.
Как долго я стоял так, знает лишь Бог, а я не узнаю никогда. Но внезапно кто-то железными пальцами сжал мне руку. Я обернулся и увидел рядом Смита, который другой рукой обнимал за плечи Карамани. Серые глаза друга мягко сияли, возлюбленная же моя закрывала лицо ладонями.
— Дружище Петри! — хриплым голосом проговорил Смит. — Очнитесь же. Помните, нам нужно успеть отвезти Карамани в отель до часа закрытия. Я все понимаю, старина. Такой день был в моей жизни много лет назад!
ГЛАВА XXXIV
ГРЕЙУОТЕР-ПАРК
— Мы находимся в странной ситуации, — сказал я. — И, должен признаться, она мне совсем не нравится.
Найланд Смит вытянул вперед длинные ноги и откинулся на спинку кресла.
— Внезапная болезнь сэра Лайонела, конечно же, крайне неприятна, — согласился он. — И, будь у меня какая-нибудь возможность возвратиться в Лондон сегодня вечером, я бы, несомненно, воспользовался ею, Петри. Я разделяю ваши опасения: в такое время мы — незваные гости.
Он пристально посмотрел на меня, выпустил колечко дыма, а затем занялся изучением конуса пепла на кончике своей сигары. Я бросил взгляд — далеко не первый — на причудливый портал, дающий доступ к интересующему меня коридору, и медленно произнес:
— Дело не только в том, что мы оказались в положении незваных гостей. Но сама ситуация представляется мне тревожной.
— Да! — воскликнул Смит, резко выпрямляясь в кресле. — Да! Вы чувствуете это! Прекрасно! Вы самым счастливым образом отличаетесь чувствительностью к впечатлениям подобного рода, Петри, потому полезны мне так же, как кот полезен ученому-физику.
Он коротко беззаботно рассмеялся и добавил:
— Вы понимаете, о чем я говорю, поэтому я не извиняюсь перед вами за подобное сравнение. Конечно, обстоятельства, как мы знаем, внушают вполне естественное чувство беспокойства. Нам с вами памятно покушение на жизнь сэра Лайонела Бартона, имевшее место два года назад. Посему едва ли нас можно назвать просто сторонними наблюдателями.
— Да, едва ли, — согласился я и снова взглянул на тихий дверной проем у подножия лестницы, в котором с наступлением сумерек начали сгущаться таинственные тени.
Действительно, мы находились сейчас в несколько странном положении. Долгожданное приглашение в гости от нашего старого друга сэра Лайонела Бартона, всемирно известного исследователя и путешественника, поступило именно в тот момент, когда очарование покоя, вид моря и оживающей по весне природы, а также свежий чистый воздух пришлись как нельзя более кстати. Положение сопровождающей нас Карамани могло показаться несколько сомнительным, однако присутствие достойной домоправительницы миссис Орам сделало возможным визит девушки в дом холостяка. Собственно говоря, именно забота о здоровье Карамани и заставила нас принять приглашение сэра Лайонела.
По прибытии в Грейуотер-парк мы узнали, что часом раньше наш друг неожиданно заболел. Об истинной природе недомогания я до сих пор не имел возможности судить, однако местный врач, который покинул поместье за десять минут до нашего приезда, категорически запретил посторонним лицам входить в комнату больного. За ним ухаживал Кеннеди, старый преданный слуга, много путешествовавший с хозяином по самым отдаленным уголкам света.
Все это мы узнали от Гомопуло, дворецкого-грека (штат прислуги сэра Лайонела всегда отличался оригинальностью). Затем выяснилось следующее: сегодня вечером поезда на Лондон не будет и в ближайшей деревне негде остановиться.
— Сэр Лайонел настойчиво просит вас остаться, — заверил нас дворецкий на своем безупречном монотонном английском. — Он надеется, что вы не будете скучать, и рассчитывает увидеться с вами уже завтра и обсудить программу дальнейшего вашего времяпрепровождения.
Призрачная серая тень скользнула через сумеречный коридор, и я непроизвольно вздрогнул. Затем в отдалении раздалось приглушенное, наводящее ужас завывание, и эхо его гулко прокатилось по старинным покоям особняка. Найланд Смит рассмеялся.
— Это виверра, *4 Петри, — сказал он. — Я и сам испугался было, но тоскливые сетования леопардов напомнили мне о том, что сэр Лайонел перевез в Грейуотер весь свой бродячий зверинец.
Поистине, особняк населяли странные существа. А сам Грейуотер, в свою очередь, являлся одновременно крепостью, монастырем и поместьем. В настоящее время в просторном склепе под бывшей часовней в искусственно созданных климатических условиях с достаточно высокой температурой обитали необычные питомцы, привезенные эксцентричным баронетом из разных дальних стран. В одной клетке жила африканская львица — прекрасный могучий зверь, ласковый, как кот. В остальных клетках под сводами подземелья размещались две угрюмые гиены, козы с Белого Нила и антилопа из Кордофана. В выходящей в сад конюшне жила пара прекрасных газелей пустынь по соседству с двумя серыми журавлями и марабу. Леопарды, чьи завывания нарушали вечернюю тишину, занимали огромные, похожие на кельи, отсеки непосредственно под тем местом, где прежде стоял алтарь старой часовни.
Таким было странное общество и странное окружение, в котором мы оказались. Я попытался узнать время по своему хронометру, но в сгущающихся сумерках не смог различить стрелок на циферблате. Затем совершенно бесшумно в дверном проеме, бывшем предметом моего пристального наблюдения в течение последних двадцати минут, появилась Карамани. Наступившие сумерки не давали возможности разглядеть девушку отчетливо, однако мне показалось, что легкий румянец выступил на щеках возлюбленной, когда взгляд ее великолепных темных глаз встретился с моим.
Красота Карамани не нуждалась в искусственном освещении: это была красота пальмы и лепестков граната, красота цветов под безжалостным солнцем, которая распускается, подобно лотосу под небесами Востока. Но там, в полумраке, девушка показалась мне невыразимо очаровательной и изящной, словно газели пустынь, которых я видел в зверинце сэра Лайонела несколькими часами раньше. Я не могу описать наряд возлюбленной. Знаю лишь единственное она показалась мне невообразимо восхитительной, и сердце мое мучительно сжалось от боли, почти от ужаса, при мысли о том, что эта красота будет принадлежать мне.
Затем из теней, сгустившихся в противоположной стороне старого холла, выступила темная фигура Гомопуло — и наше странное трио проследовало в мрачную столовую.
В центре стола горела большая лампа. А перед каждым из сидящих стояла затененная колпаком свеча. Приглушенные блики света играли на белых салфетках и старом столовом серебре тонкой работы, не рассеивая сумрака вокруг нас, а как будто наоборот, способствуя еще большему его сгущению. Стол казался освещенным оазисом в темной пустыне огромного зала. Различить коллекцию оружия и охотничьих трофеев на обшитых деревянными панелями стенах почти не представлялось возможным. И я нервно вздрагивал всякий раз, когда мрачный и молчаливый дворецкий вырастал из темноты рядом со мной.
Любовь сэра Лайонела к странным знакомствам (известная нам из прошлого) в полной мере воплощалась в личности Гомопуло.
Насколько я понял, грек (прекрасно, впрочем, выполняющий обязанности дворецкого) поступил в услужение к сэру Лайонелу в год, когда последний занимался знаменитыми раскопками лабиринта Дедала на Крите. Именно в то время после смерти какого-то дальнею родственника сэр Лайонел стал владельцем Грейуотер-парка, и эксцентричный баронет, очевидно вдохновленный этим событием, немедленно завел себе подходящего фактотума.*5
Обычная его свита в составе лакея-малайца, конюхов-индусов и китайских поваров сейчас в особняке отсутствовала. А остальные домочадцы, включая очаровательную старую домоправительницу, служили в Грейуотере уже долгое время — от пяти до двадцати пяти лет. Надо признать, меня это обстоятельство только радовало: мои вкусы в выборе слуг весьма непритязательны.
Но несвоевременная болезнь хозяина бросила тень уныния на наше настроение. Я поймал себя на том, что разговариваю шепотом, словно в церкви. Карамани же вообще молчала. Странный обед в сумрачной пустыне огромного зала часто вспоминался мне в связи с жутким событием, которым он завершился.
Найланд Смит, явно пребывавший в такой же безотчетной тревоге и также поддавшийся непроизвольному желанию говорить приглушенным шепотом, внезапно принялся громко и весело рассказывать о каких-то фактах из истории Грейуотер-парка, с которой он со свойственной ему методичностью ознакомился в свое время. Это была отчаянная попытка сильного духа противостоять призраку уныния, грозившему полностью завладеть нашими умами.
Некоторые части здания были очень древними, хотя сменявшие друг друга владельцы Грейуотер-парка достраивали особняк всякий на свой лад. О Грейуотере ходили разные захватывающие легенды: о потайных комнатах, замурованных еще в средние века; о потайной лестнице, вход на которую (не обнаруженный и по сей день) находился якобы где-то в саду, к западу от древней часовни. Построил упомянутую лестницу дальний предок сэра Лайонела, процветавший во времена Генриха Восьмого. На этом месте повествования (Смит отличался великолепной памятью на загадочные исторические факты) рассказчика неожиданно прервали.
Ровный голос дворецкого, раздавшийся из темноты за моей спиной, заставил подпрыгнуть в кресле.
— Портвейн восемьсот сорок пятого года, сэр, — произнес слуга и поставил оплетенную бутылку на стол. — Сэр Лайонел просил передать, что мысленно он с вами, и предложил тост за здоровье доктора Петри и его невесты, познакомиться с которой он надеется завтра утром.
Ситуация была поистине странной, и вряд ли я забуду когда-нибудь последующую сцену: мы все трое торжественно поднялись на ноги и выпили вино под взглядом стоящего в тени доверенного лица, провозгласившего тост за хозяина.
По завершении торжественной церемонии мрачный дворецкий удалился, унося сэру Лайонелу приличествующее случаю устное послание от гостей.
— Я собирался рассказать вам, — продолжал Найланд Смит с вымученной веселостью, — о фамильном привидении Грейуотер-парка. Это одетый во все черное испанский священник, служивший, согласно легенде, капелланом у владельца в ранние дни Реформации. В результате какой-то небольшой размолвки с доверенными лицами его сиятельства сей несчастный служитель церкви принял несвоевременную смерть, и, говорят, призрак его обитает с тех пор в потайной комнате, точное местонахождение которой неизвестно, и стучит в ее стены и в стены потайной лестницы.
Предмет разговора показался мне выбранным довольно неудачно; но, похоже, мой друг в отчаянии просто говорил первое, что придет в голову. Действительно, когда бы не его воспоминания из истории Грейуотер-парка, демон тишины совершенно завладел бы нашими душами.
— Вероятно, этот испанский священник некоторое время находился в заключении в знаменитой потайной комнате? — Я непроизвольно говорил так, словно боялся звука собственного голоса.
— По легенде, он знал, где спрятаны церковные сокровища, и его пытали в какой-то мрачной темнице…
Найланд Смит резко смолк, словно у него напрочь отнялся язык. Но в наступившей затем мертвой тишине мгновенно раздался новый звук. Незримая ледяная рука сжала мое сердце. Сверхъестественный ужас приковал меня к месту.
Откуда-то издалека, словно из какого-то подземного склепа, донесся гулкий стук: казалось, призрачный обитатель Грейуотер-парка услышал слова Найланда Смита, и замученный насмерть священник в очередной раз пытается найти избавление от многовековых страданий. Точное местоположение источника шума я не мог определить. Один раз мне показалось, что он раздается повсюду вокруг нас: словно не один, но целая сотня пленников колотили по обшитым панелями стенам огромного древнего здания.
Где-то очень далеко, невероятно далеко, мне послышался придушенный вопль. Громче и громче становился частый стук… Потом внезапно все стихло.
— Боже мой, — прошептал я. — Что это было? Что это было?
Найланд Смит вытянул вперед длинные ноги и откинулся на спинку кресла.
— Внезапная болезнь сэра Лайонела, конечно же, крайне неприятна, — согласился он. — И, будь у меня какая-нибудь возможность возвратиться в Лондон сегодня вечером, я бы, несомненно, воспользовался ею, Петри. Я разделяю ваши опасения: в такое время мы — незваные гости.
Он пристально посмотрел на меня, выпустил колечко дыма, а затем занялся изучением конуса пепла на кончике своей сигары. Я бросил взгляд — далеко не первый — на причудливый портал, дающий доступ к интересующему меня коридору, и медленно произнес:
— Дело не только в том, что мы оказались в положении незваных гостей. Но сама ситуация представляется мне тревожной.
— Да! — воскликнул Смит, резко выпрямляясь в кресле. — Да! Вы чувствуете это! Прекрасно! Вы самым счастливым образом отличаетесь чувствительностью к впечатлениям подобного рода, Петри, потому полезны мне так же, как кот полезен ученому-физику.
Он коротко беззаботно рассмеялся и добавил:
— Вы понимаете, о чем я говорю, поэтому я не извиняюсь перед вами за подобное сравнение. Конечно, обстоятельства, как мы знаем, внушают вполне естественное чувство беспокойства. Нам с вами памятно покушение на жизнь сэра Лайонела Бартона, имевшее место два года назад. Посему едва ли нас можно назвать просто сторонними наблюдателями.
— Да, едва ли, — согласился я и снова взглянул на тихий дверной проем у подножия лестницы, в котором с наступлением сумерек начали сгущаться таинственные тени.
Действительно, мы находились сейчас в несколько странном положении. Долгожданное приглашение в гости от нашего старого друга сэра Лайонела Бартона, всемирно известного исследователя и путешественника, поступило именно в тот момент, когда очарование покоя, вид моря и оживающей по весне природы, а также свежий чистый воздух пришлись как нельзя более кстати. Положение сопровождающей нас Карамани могло показаться несколько сомнительным, однако присутствие достойной домоправительницы миссис Орам сделало возможным визит девушки в дом холостяка. Собственно говоря, именно забота о здоровье Карамани и заставила нас принять приглашение сэра Лайонела.
По прибытии в Грейуотер-парк мы узнали, что часом раньше наш друг неожиданно заболел. Об истинной природе недомогания я до сих пор не имел возможности судить, однако местный врач, который покинул поместье за десять минут до нашего приезда, категорически запретил посторонним лицам входить в комнату больного. За ним ухаживал Кеннеди, старый преданный слуга, много путешествовавший с хозяином по самым отдаленным уголкам света.
Все это мы узнали от Гомопуло, дворецкого-грека (штат прислуги сэра Лайонела всегда отличался оригинальностью). Затем выяснилось следующее: сегодня вечером поезда на Лондон не будет и в ближайшей деревне негде остановиться.
— Сэр Лайонел настойчиво просит вас остаться, — заверил нас дворецкий на своем безупречном монотонном английском. — Он надеется, что вы не будете скучать, и рассчитывает увидеться с вами уже завтра и обсудить программу дальнейшего вашего времяпрепровождения.
Призрачная серая тень скользнула через сумеречный коридор, и я непроизвольно вздрогнул. Затем в отдалении раздалось приглушенное, наводящее ужас завывание, и эхо его гулко прокатилось по старинным покоям особняка. Найланд Смит рассмеялся.
— Это виверра, *4 Петри, — сказал он. — Я и сам испугался было, но тоскливые сетования леопардов напомнили мне о том, что сэр Лайонел перевез в Грейуотер весь свой бродячий зверинец.
Поистине, особняк населяли странные существа. А сам Грейуотер, в свою очередь, являлся одновременно крепостью, монастырем и поместьем. В настоящее время в просторном склепе под бывшей часовней в искусственно созданных климатических условиях с достаточно высокой температурой обитали необычные питомцы, привезенные эксцентричным баронетом из разных дальних стран. В одной клетке жила африканская львица — прекрасный могучий зверь, ласковый, как кот. В остальных клетках под сводами подземелья размещались две угрюмые гиены, козы с Белого Нила и антилопа из Кордофана. В выходящей в сад конюшне жила пара прекрасных газелей пустынь по соседству с двумя серыми журавлями и марабу. Леопарды, чьи завывания нарушали вечернюю тишину, занимали огромные, похожие на кельи, отсеки непосредственно под тем местом, где прежде стоял алтарь старой часовни.
Таким было странное общество и странное окружение, в котором мы оказались. Я попытался узнать время по своему хронометру, но в сгущающихся сумерках не смог различить стрелок на циферблате. Затем совершенно бесшумно в дверном проеме, бывшем предметом моего пристального наблюдения в течение последних двадцати минут, появилась Карамани. Наступившие сумерки не давали возможности разглядеть девушку отчетливо, однако мне показалось, что легкий румянец выступил на щеках возлюбленной, когда взгляд ее великолепных темных глаз встретился с моим.
Красота Карамани не нуждалась в искусственном освещении: это была красота пальмы и лепестков граната, красота цветов под безжалостным солнцем, которая распускается, подобно лотосу под небесами Востока. Но там, в полумраке, девушка показалась мне невыразимо очаровательной и изящной, словно газели пустынь, которых я видел в зверинце сэра Лайонела несколькими часами раньше. Я не могу описать наряд возлюбленной. Знаю лишь единственное она показалась мне невообразимо восхитительной, и сердце мое мучительно сжалось от боли, почти от ужаса, при мысли о том, что эта красота будет принадлежать мне.
Затем из теней, сгустившихся в противоположной стороне старого холла, выступила темная фигура Гомопуло — и наше странное трио проследовало в мрачную столовую.
В центре стола горела большая лампа. А перед каждым из сидящих стояла затененная колпаком свеча. Приглушенные блики света играли на белых салфетках и старом столовом серебре тонкой работы, не рассеивая сумрака вокруг нас, а как будто наоборот, способствуя еще большему его сгущению. Стол казался освещенным оазисом в темной пустыне огромного зала. Различить коллекцию оружия и охотничьих трофеев на обшитых деревянными панелями стенах почти не представлялось возможным. И я нервно вздрагивал всякий раз, когда мрачный и молчаливый дворецкий вырастал из темноты рядом со мной.
Любовь сэра Лайонела к странным знакомствам (известная нам из прошлого) в полной мере воплощалась в личности Гомопуло.
Насколько я понял, грек (прекрасно, впрочем, выполняющий обязанности дворецкого) поступил в услужение к сэру Лайонелу в год, когда последний занимался знаменитыми раскопками лабиринта Дедала на Крите. Именно в то время после смерти какого-то дальнею родственника сэр Лайонел стал владельцем Грейуотер-парка, и эксцентричный баронет, очевидно вдохновленный этим событием, немедленно завел себе подходящего фактотума.*5
Обычная его свита в составе лакея-малайца, конюхов-индусов и китайских поваров сейчас в особняке отсутствовала. А остальные домочадцы, включая очаровательную старую домоправительницу, служили в Грейуотере уже долгое время — от пяти до двадцати пяти лет. Надо признать, меня это обстоятельство только радовало: мои вкусы в выборе слуг весьма непритязательны.
Но несвоевременная болезнь хозяина бросила тень уныния на наше настроение. Я поймал себя на том, что разговариваю шепотом, словно в церкви. Карамани же вообще молчала. Странный обед в сумрачной пустыне огромного зала часто вспоминался мне в связи с жутким событием, которым он завершился.
Найланд Смит, явно пребывавший в такой же безотчетной тревоге и также поддавшийся непроизвольному желанию говорить приглушенным шепотом, внезапно принялся громко и весело рассказывать о каких-то фактах из истории Грейуотер-парка, с которой он со свойственной ему методичностью ознакомился в свое время. Это была отчаянная попытка сильного духа противостоять призраку уныния, грозившему полностью завладеть нашими умами.
Некоторые части здания были очень древними, хотя сменявшие друг друга владельцы Грейуотер-парка достраивали особняк всякий на свой лад. О Грейуотере ходили разные захватывающие легенды: о потайных комнатах, замурованных еще в средние века; о потайной лестнице, вход на которую (не обнаруженный и по сей день) находился якобы где-то в саду, к западу от древней часовни. Построил упомянутую лестницу дальний предок сэра Лайонела, процветавший во времена Генриха Восьмого. На этом месте повествования (Смит отличался великолепной памятью на загадочные исторические факты) рассказчика неожиданно прервали.
Ровный голос дворецкого, раздавшийся из темноты за моей спиной, заставил подпрыгнуть в кресле.
— Портвейн восемьсот сорок пятого года, сэр, — произнес слуга и поставил оплетенную бутылку на стол. — Сэр Лайонел просил передать, что мысленно он с вами, и предложил тост за здоровье доктора Петри и его невесты, познакомиться с которой он надеется завтра утром.
Ситуация была поистине странной, и вряд ли я забуду когда-нибудь последующую сцену: мы все трое торжественно поднялись на ноги и выпили вино под взглядом стоящего в тени доверенного лица, провозгласившего тост за хозяина.
По завершении торжественной церемонии мрачный дворецкий удалился, унося сэру Лайонелу приличествующее случаю устное послание от гостей.
— Я собирался рассказать вам, — продолжал Найланд Смит с вымученной веселостью, — о фамильном привидении Грейуотер-парка. Это одетый во все черное испанский священник, служивший, согласно легенде, капелланом у владельца в ранние дни Реформации. В результате какой-то небольшой размолвки с доверенными лицами его сиятельства сей несчастный служитель церкви принял несвоевременную смерть, и, говорят, призрак его обитает с тех пор в потайной комнате, точное местонахождение которой неизвестно, и стучит в ее стены и в стены потайной лестницы.
Предмет разговора показался мне выбранным довольно неудачно; но, похоже, мой друг в отчаянии просто говорил первое, что придет в голову. Действительно, когда бы не его воспоминания из истории Грейуотер-парка, демон тишины совершенно завладел бы нашими душами.
— Вероятно, этот испанский священник некоторое время находился в заключении в знаменитой потайной комнате? — Я непроизвольно говорил так, словно боялся звука собственного голоса.
— По легенде, он знал, где спрятаны церковные сокровища, и его пытали в какой-то мрачной темнице…
Найланд Смит резко смолк, словно у него напрочь отнялся язык. Но в наступившей затем мертвой тишине мгновенно раздался новый звук. Незримая ледяная рука сжала мое сердце. Сверхъестественный ужас приковал меня к месту.
Откуда-то издалека, словно из какого-то подземного склепа, донесся гулкий стук: казалось, призрачный обитатель Грейуотер-парка услышал слова Найланда Смита, и замученный насмерть священник в очередной раз пытается найти избавление от многовековых страданий. Точное местоположение источника шума я не мог определить. Один раз мне показалось, что он раздается повсюду вокруг нас: словно не один, но целая сотня пленников колотили по обшитым панелями стенам огромного древнего здания.
Где-то очень далеко, невероятно далеко, мне послышался придушенный вопль. Громче и громче становился частый стук… Потом внезапно все стихло.
— Боже мой, — прошептал я. — Что это было? Что это было?
ГЛАВА XXXV
ВОСТОЧНАЯ БАШНЯ
Зажав в зубах сигарету, я сидел перед раскрытым окном и смотрел на скелеты деревьев в саду: первые весенние почки только-только начинали набухать на голых ветвях.
Спать мне совсем не хотелось. Красивая современная мебель моей комнаты все же не могла скрыть ветхости и древности обшитых деревом стен. И это единственное глубоко утопленное в стене окно, выходящее в сад, в котором, по слухам, находился вход на потайную лестницу, напоминало о еще более отдаленных временах, начиная от бесшабашных дней династии Стюартов и кончая неспокойной эпохой средних веков.
С того момента как нас испугал таинственный стук, казалось, некий неуловимый дух зла пропитал весь дом, словно ядовитыми миазмами.
Мы разошлись по своим комнатам довольно поздно, и, думаю, никто из нас не радовался концу вечера. Смит весьма дотошно допросил экономку миссис Орам, поскольку Гомопуло, будучи приезжим, вряд ли мог знать что-либо об истории Грейуотер-парка. Пожилая дама подтвердила существование легенды, откопанной Найландом Смитом, однако заявила, что на ее веку никогда ранее неприкаянный призрак не давал о себе знать таким образом. Она ничего не знала (или, как и подобает вышколенной прислуге, искусно притворялась, что не знает) о местонахождении знаменитой потайной камеры и ведущей к ней лестницы.
Гомопуло же, до сих пор столь невозмутимый, впал в состояние тихой истерики, каковое мне крайне редко доводилось наблюдать в людях прежде. Темное лицо его приобрело оттенок грязного пергамента, на лбу выступила холодная испарина. Я почувствовал, что в самом скором времени сэр Лайонел получит его прошение об отставке и штат прислуги сократится на одного человека. Пусть Гомопуло и замечательный дворецкий, но в силу своей суеверной греческой натуры он явно не мог существовать под одной крышей с фамильным привидением, пусть даже столь древним и почтенным.
В саду, где на зеленеющем дерне лежали тени костлявых ветвей, воображение упорно рисовало мне фигуру в черном, перелетающую от дерева к дереву. Какой уж тут сон! Однажды мне послышался отдаленный вой леопардов.
Я знал, что в этот момент где-то этажом выше Найланд Смит беспокойно расхаживает по комнате, точного местоположения которой я никак не мог определить, поскольку все ведущие к ней переходы были слишком сложны и запутанны. Однако более всего меня беспокоило состояние Карамани.
В этом незнакомом окружении положение ее и так казалось довольно странным. Но я даже боялся представить себе, какую тревогу испытывает она в эти безмолвные ночные часы, наступившие после таинственного и зловещего события.
Ее комната находилась где-то на первом этаже. Миссис Орам, чья материнская забота о девушке глубоко трогала меня, прошла в спальню вместе со своей подопечной. Присутствие рядом пожилой леди должно было значительно укрепить мужество Карамани.
Грейуотер-парк стоял на заросшем лесном склоне. На юго-западе над деревьями возвышалась одинокая башня, словно гигантский испанский священник. Я разглядывал ее с неопределенным смутным интересом. Пустующее это строение, входящее во владения сэра Лайонела, называлось Колодец Монахов и относилось частично к эпохе короля Джона. Стряхивая сигаретный пепел, я изучающе рассматривал древнюю башню и лениво раздумывал, какие интриги происходили под этими мрачными сводами с тех пор, как правитель Ангевин подписал Великую Хартию Вольности.
Стояла прекрасная и очень тихая ночь. Ни единого шороха не раздавалось ни в парке, ни за его пределами. Но все же я отчетливо ощущал какую-то неясную тревогу, происхождение которой мог приписать единственно странным событиям минувшего вечера. Но она не шла на убыль, как будто даже возрастала с течением времени.
Я отшвырнул окурок в темноту с твердым намерением лечь спать, хотя никогда в жизни еще не чувствовал себя менее склонным ко сну. Я бросил прощальный взгляд на сад с костлявыми деревьями и уже собирался отойти от окна, как вдруг, несмотря на полное безветрие, на голову мне дождем посыпались листья плюща.
Раздраженно отряхиваясь, я выглянул из окна, и тут новый дождь листьев обрушился сверху, засыпав мне глаза пылью. Подавив вскрик, я отпрянул назад. Глубина оконного проема в толстой стене и густые заросли плюща над ним сильно ограничивали поле моего зрения. Но доносившиеся откуда-то сверху слабое шуршание и царапанье свидетельствовали о том, что некто или нечто карабкается вверх или вниз по стене угловой башни, в которой находилась моя комната!
Кое-как протерев слезящиеся глаза, я вернулся к проему, встав на кресло, перешагнул с него на широкий карниз, ухватился за раму открытого настежь окна с гранеными стеклами и высунулся наружу.
Теперь мне стал виден заросший плющом венец башни (восточное крыло, в котором располагались мои апартаменты, относилось к самой старой части Грейуотер-парка). На фоне безоблачного неба четко вырисовывались крепостные зубцы… и черный силуэт человека, перегнувшегося через зубчатую стену прямо надо мной!
Я резко отпрянул назад. Казалось, «альпинист» не заметил меня, хотя вглядывался именно в мое окно. Что это могло означать?
Когда я, скрючившись, сидел на подоконнике, у меня внезапно закружилась голова Поначалу я приписал это обстоятельство нервному потрясению, вызванному видом человека, находящегося на такой большой высоте. Однако головокружение усиливалось. Я качнулся вперед и ухватился за простенок, чтобы не упасть. Жуткий приступ тошноты накатил на меня… и в мозгу вдруг вспыхнула страшная догадка.
В прошлом в окружение сэра Лайонела Бартона не раз проникали соглядатаи. А что, если смуглолицый грек Гомопуло — один из них? Я подумал о портвейне восемьсот сорок пятого года, о таинственном стуке, а также о человеке, который прятался сейчас на крыше башни прямо над моим открытым окном.
Теперь симптомы не вызывали никаких сомнений: в голове стучало, глаза застилало туманом. В вино явно подмешали наркотик!
Я буквально упал обратно в комнату. Хватаясь за стул, за комод, за спинку кровати, я добрался до своего саквояжа и слабеющими руками извлек из него маленькую аптечку, с которой никогда не расставался во время путешествий.
Отчаянным волевым усилием сопротивляясь дурману наркотика и все еще слегка дрожа под действием лекарства, принятого и внутрь, и в виде инъекции, я на неверных ногах вышел в коридор и направился вверх по узкой, извилистой лестнице в комнату Смита. При свете электрического фонарика я отыскал путь к треугольной лестничной площадке, вымощенной каменными плитами.
Я подергал за дверную ручку. Как и следовало ожидать, дверь оказалась запертой.
— Смит! — позвал я. — Смит!
Но никто не откликался.
Я снова закричал, и крик мой разбудил древнее эхо, дремлющее в комнатах, коридорах и на лестницах здания. Но бесполезно: из комнаты Смита не доносилось ни звука. Остальные помещения вокруг, по-видимому, пустовали, а мой друг, мой лучший друг лежал за дверью без чувств, одурманенный наркотиком!
Все расплывалось перед моими глазами. Объятый смятением, я, спотыкаясь, направился в нижний коридор. Перед дверью своей комнаты я остановился. Внезапно новая догадка осенила меня. Путаница коридоров сбивала меня с толку, и потому я упустил из виду одно обстоятельство: комната Смита тоже находилась в восточной башне, причем прямо над моей!
— О Боже! — прошептал я, вспомнив о человеке на крыше. — Его убили!
Я ввалился в свою спальню и ухватился за спинку кровати, чтобы не упасть, ибо ноги мои подкашивались. Как мне следует поступить? Я ничуть не сомневался: мы стали жертвами коварного замысла, и смертоносный Си Фан наконец отомстил Найланду Смиту за все.
Мысли мои путались: физическая и нервная усталость почти полностью обессилили меня. Пожалуй, я не смог бы больше сопротивляться действию наркотика, когда бы внимание мое не привлекло поскрипывание лестничных ступенек. Сознание приближающейся угрозы придало мне новые силы.
Кто-то крадучись спускался с верхней площадки и направлялся к моей комнате! Слуги желтого доктора разделались с Найландом Смитом и теперь осторожно — ступенька за ступенькой — подбирались все ближе, дабы разделаться со мной!
Я вытащил из саквояжа браунинг, намереваясь оказать слугам страшного китайца достойный прием. Я жаждал отомстить за своего друга, который — вне всяких сомнений! — лежал сейчас в верхней комнате мертвый. Я прикрыл дверь и встал у стены рядом с ней. Крадущиеся шаги все приближались и приближались… Вот уже таинственное существо миновало поворот коридора…
Похоже, увидев мою дверь, оно остановилось. Белый луч света просочился сквозь щель и осветил противоположную стену. Через несколько мгновений луч исчез. Комната погрузилась во мрак.
Судорожно сжимая браунинг, я ждал, напряженно прислушиваясь. Но ничто не нарушало тишины. Я не сводил глаз с той точки, где предположительно могла появиться голова полуночного гостя. В течение этих нескольких секунд ужасающей неизвестности я практически не дышал.
Дверь начала потихоньку открываться: медленно, медленно, почти незаметно для глаза. Я держал пистолет направленным в пространство прямо перед собой и продолжал пристально вглядываться в смутно видневшуюся щель. Думаю, я действовал точно так же, как стали бы действовать в подобной ситуации девяносто девять человек из ста. Никто по-прежнему не появлялся.
Затем голос, прозвучавший, казалось, откуда-то из-под пола, резко воскликнул:
— Боже, да это Петри!
Я мгновенно глянул вниз… и с трудом различил на полу прямо у себя под ногами очертания человеческой головы.
— Смит! — прошептал я.
Найланд Смит — ибо это оказался именно он! — поднялся с пола и вошел в комнату.
— Слава Богу, дружище, с вами все в порядке, — сказал он. — Но если уж вы подстерегаете за дверью человека, который тайно крадется в вашу комнату, не рассчитывайте, что он войдет, выпрямившись в полный рост. Я запросто мог пристрелить вас с пола, но, к счастью, даже в темноте я узнал ваши арабские шлепанцы!
Сердце мое бешено колотилось в груди.
— Я думал вы одурманены… убиты. В портвейн был подмешан наркотик.
— Уже догадался! — резко сказал Смит. — Несмотря на прекрасные уроки доктора Фу Манчи, я остаюсь по-детски доверчивым. Сей портвейн сорок пятого я не отведал вовсе не из-за возникших у меня подозрений.
— Но, послушайте, я ведь видел, как вы выпили вино!
— Вынужден вас разочаровать, Петри. Вам прекрасно известно, что после длительного пребывания в Бирме состояние моей печени не позволяет мне наслаждаться портвейнами. В настоящее время моя порция вина сорок пятого года пребывает среди мха в вазоне с тюльпанами, который, если вы помните, украшал обеденный стол! Не желая показаться невежливым, с помощью нехитрого трюка я выпил за ваше здоровье и будущее счастье бокал кларета!
— Смит, во имя всего святого, что здесь происходит! Какой-то человек вылезал из окна вашей спальни!
— Это был я.
— Что?! — ошеломленно воскликнул я. — Вы? Но что все это значит? Карамани…
— Именно за нее я и боюсь сейчас. Мы не должны терять ни секунды.
Он решительно направился к двери.
— Нужно во что бы то ни стало предупредить сэра Лайонела! — воскликнул я.
— Это невозможно! — отрезал Смит.
— Что вы имеете в виду?
— Сэра Лайонела нет в его спальне.
Спать мне совсем не хотелось. Красивая современная мебель моей комнаты все же не могла скрыть ветхости и древности обшитых деревом стен. И это единственное глубоко утопленное в стене окно, выходящее в сад, в котором, по слухам, находился вход на потайную лестницу, напоминало о еще более отдаленных временах, начиная от бесшабашных дней династии Стюартов и кончая неспокойной эпохой средних веков.
С того момента как нас испугал таинственный стук, казалось, некий неуловимый дух зла пропитал весь дом, словно ядовитыми миазмами.
Мы разошлись по своим комнатам довольно поздно, и, думаю, никто из нас не радовался концу вечера. Смит весьма дотошно допросил экономку миссис Орам, поскольку Гомопуло, будучи приезжим, вряд ли мог знать что-либо об истории Грейуотер-парка. Пожилая дама подтвердила существование легенды, откопанной Найландом Смитом, однако заявила, что на ее веку никогда ранее неприкаянный призрак не давал о себе знать таким образом. Она ничего не знала (или, как и подобает вышколенной прислуге, искусно притворялась, что не знает) о местонахождении знаменитой потайной камеры и ведущей к ней лестницы.
Гомопуло же, до сих пор столь невозмутимый, впал в состояние тихой истерики, каковое мне крайне редко доводилось наблюдать в людях прежде. Темное лицо его приобрело оттенок грязного пергамента, на лбу выступила холодная испарина. Я почувствовал, что в самом скором времени сэр Лайонел получит его прошение об отставке и штат прислуги сократится на одного человека. Пусть Гомопуло и замечательный дворецкий, но в силу своей суеверной греческой натуры он явно не мог существовать под одной крышей с фамильным привидением, пусть даже столь древним и почтенным.
В саду, где на зеленеющем дерне лежали тени костлявых ветвей, воображение упорно рисовало мне фигуру в черном, перелетающую от дерева к дереву. Какой уж тут сон! Однажды мне послышался отдаленный вой леопардов.
Я знал, что в этот момент где-то этажом выше Найланд Смит беспокойно расхаживает по комнате, точного местоположения которой я никак не мог определить, поскольку все ведущие к ней переходы были слишком сложны и запутанны. Однако более всего меня беспокоило состояние Карамани.
В этом незнакомом окружении положение ее и так казалось довольно странным. Но я даже боялся представить себе, какую тревогу испытывает она в эти безмолвные ночные часы, наступившие после таинственного и зловещего события.
Ее комната находилась где-то на первом этаже. Миссис Орам, чья материнская забота о девушке глубоко трогала меня, прошла в спальню вместе со своей подопечной. Присутствие рядом пожилой леди должно было значительно укрепить мужество Карамани.
Грейуотер-парк стоял на заросшем лесном склоне. На юго-западе над деревьями возвышалась одинокая башня, словно гигантский испанский священник. Я разглядывал ее с неопределенным смутным интересом. Пустующее это строение, входящее во владения сэра Лайонела, называлось Колодец Монахов и относилось частично к эпохе короля Джона. Стряхивая сигаретный пепел, я изучающе рассматривал древнюю башню и лениво раздумывал, какие интриги происходили под этими мрачными сводами с тех пор, как правитель Ангевин подписал Великую Хартию Вольности.
Стояла прекрасная и очень тихая ночь. Ни единого шороха не раздавалось ни в парке, ни за его пределами. Но все же я отчетливо ощущал какую-то неясную тревогу, происхождение которой мог приписать единственно странным событиям минувшего вечера. Но она не шла на убыль, как будто даже возрастала с течением времени.
Я отшвырнул окурок в темноту с твердым намерением лечь спать, хотя никогда в жизни еще не чувствовал себя менее склонным ко сну. Я бросил прощальный взгляд на сад с костлявыми деревьями и уже собирался отойти от окна, как вдруг, несмотря на полное безветрие, на голову мне дождем посыпались листья плюща.
Раздраженно отряхиваясь, я выглянул из окна, и тут новый дождь листьев обрушился сверху, засыпав мне глаза пылью. Подавив вскрик, я отпрянул назад. Глубина оконного проема в толстой стене и густые заросли плюща над ним сильно ограничивали поле моего зрения. Но доносившиеся откуда-то сверху слабое шуршание и царапанье свидетельствовали о том, что некто или нечто карабкается вверх или вниз по стене угловой башни, в которой находилась моя комната!
Кое-как протерев слезящиеся глаза, я вернулся к проему, встав на кресло, перешагнул с него на широкий карниз, ухватился за раму открытого настежь окна с гранеными стеклами и высунулся наружу.
Теперь мне стал виден заросший плющом венец башни (восточное крыло, в котором располагались мои апартаменты, относилось к самой старой части Грейуотер-парка). На фоне безоблачного неба четко вырисовывались крепостные зубцы… и черный силуэт человека, перегнувшегося через зубчатую стену прямо надо мной!
Я резко отпрянул назад. Казалось, «альпинист» не заметил меня, хотя вглядывался именно в мое окно. Что это могло означать?
Когда я, скрючившись, сидел на подоконнике, у меня внезапно закружилась голова Поначалу я приписал это обстоятельство нервному потрясению, вызванному видом человека, находящегося на такой большой высоте. Однако головокружение усиливалось. Я качнулся вперед и ухватился за простенок, чтобы не упасть. Жуткий приступ тошноты накатил на меня… и в мозгу вдруг вспыхнула страшная догадка.
В прошлом в окружение сэра Лайонела Бартона не раз проникали соглядатаи. А что, если смуглолицый грек Гомопуло — один из них? Я подумал о портвейне восемьсот сорок пятого года, о таинственном стуке, а также о человеке, который прятался сейчас на крыше башни прямо над моим открытым окном.
Теперь симптомы не вызывали никаких сомнений: в голове стучало, глаза застилало туманом. В вино явно подмешали наркотик!
Я буквально упал обратно в комнату. Хватаясь за стул, за комод, за спинку кровати, я добрался до своего саквояжа и слабеющими руками извлек из него маленькую аптечку, с которой никогда не расставался во время путешествий.
Отчаянным волевым усилием сопротивляясь дурману наркотика и все еще слегка дрожа под действием лекарства, принятого и внутрь, и в виде инъекции, я на неверных ногах вышел в коридор и направился вверх по узкой, извилистой лестнице в комнату Смита. При свете электрического фонарика я отыскал путь к треугольной лестничной площадке, вымощенной каменными плитами.
Я подергал за дверную ручку. Как и следовало ожидать, дверь оказалась запертой.
— Смит! — позвал я. — Смит!
Но никто не откликался.
Я снова закричал, и крик мой разбудил древнее эхо, дремлющее в комнатах, коридорах и на лестницах здания. Но бесполезно: из комнаты Смита не доносилось ни звука. Остальные помещения вокруг, по-видимому, пустовали, а мой друг, мой лучший друг лежал за дверью без чувств, одурманенный наркотиком!
Все расплывалось перед моими глазами. Объятый смятением, я, спотыкаясь, направился в нижний коридор. Перед дверью своей комнаты я остановился. Внезапно новая догадка осенила меня. Путаница коридоров сбивала меня с толку, и потому я упустил из виду одно обстоятельство: комната Смита тоже находилась в восточной башне, причем прямо над моей!
— О Боже! — прошептал я, вспомнив о человеке на крыше. — Его убили!
Я ввалился в свою спальню и ухватился за спинку кровати, чтобы не упасть, ибо ноги мои подкашивались. Как мне следует поступить? Я ничуть не сомневался: мы стали жертвами коварного замысла, и смертоносный Си Фан наконец отомстил Найланду Смиту за все.
Мысли мои путались: физическая и нервная усталость почти полностью обессилили меня. Пожалуй, я не смог бы больше сопротивляться действию наркотика, когда бы внимание мое не привлекло поскрипывание лестничных ступенек. Сознание приближающейся угрозы придало мне новые силы.
Кто-то крадучись спускался с верхней площадки и направлялся к моей комнате! Слуги желтого доктора разделались с Найландом Смитом и теперь осторожно — ступенька за ступенькой — подбирались все ближе, дабы разделаться со мной!
Я вытащил из саквояжа браунинг, намереваясь оказать слугам страшного китайца достойный прием. Я жаждал отомстить за своего друга, который — вне всяких сомнений! — лежал сейчас в верхней комнате мертвый. Я прикрыл дверь и встал у стены рядом с ней. Крадущиеся шаги все приближались и приближались… Вот уже таинственное существо миновало поворот коридора…
Похоже, увидев мою дверь, оно остановилось. Белый луч света просочился сквозь щель и осветил противоположную стену. Через несколько мгновений луч исчез. Комната погрузилась во мрак.
Судорожно сжимая браунинг, я ждал, напряженно прислушиваясь. Но ничто не нарушало тишины. Я не сводил глаз с той точки, где предположительно могла появиться голова полуночного гостя. В течение этих нескольких секунд ужасающей неизвестности я практически не дышал.
Дверь начала потихоньку открываться: медленно, медленно, почти незаметно для глаза. Я держал пистолет направленным в пространство прямо перед собой и продолжал пристально вглядываться в смутно видневшуюся щель. Думаю, я действовал точно так же, как стали бы действовать в подобной ситуации девяносто девять человек из ста. Никто по-прежнему не появлялся.
Затем голос, прозвучавший, казалось, откуда-то из-под пола, резко воскликнул:
— Боже, да это Петри!
Я мгновенно глянул вниз… и с трудом различил на полу прямо у себя под ногами очертания человеческой головы.
— Смит! — прошептал я.
Найланд Смит — ибо это оказался именно он! — поднялся с пола и вошел в комнату.
— Слава Богу, дружище, с вами все в порядке, — сказал он. — Но если уж вы подстерегаете за дверью человека, который тайно крадется в вашу комнату, не рассчитывайте, что он войдет, выпрямившись в полный рост. Я запросто мог пристрелить вас с пола, но, к счастью, даже в темноте я узнал ваши арабские шлепанцы!
Сердце мое бешено колотилось в груди.
— Я думал вы одурманены… убиты. В портвейн был подмешан наркотик.
— Уже догадался! — резко сказал Смит. — Несмотря на прекрасные уроки доктора Фу Манчи, я остаюсь по-детски доверчивым. Сей портвейн сорок пятого я не отведал вовсе не из-за возникших у меня подозрений.
— Но, послушайте, я ведь видел, как вы выпили вино!
— Вынужден вас разочаровать, Петри. Вам прекрасно известно, что после длительного пребывания в Бирме состояние моей печени не позволяет мне наслаждаться портвейнами. В настоящее время моя порция вина сорок пятого года пребывает среди мха в вазоне с тюльпанами, который, если вы помните, украшал обеденный стол! Не желая показаться невежливым, с помощью нехитрого трюка я выпил за ваше здоровье и будущее счастье бокал кларета!
— Смит, во имя всего святого, что здесь происходит! Какой-то человек вылезал из окна вашей спальни!
— Это был я.
— Что?! — ошеломленно воскликнул я. — Вы? Но что все это значит? Карамани…
— Именно за нее я и боюсь сейчас. Мы не должны терять ни секунды.
Он решительно направился к двери.
— Нужно во что бы то ни стало предупредить сэра Лайонела! — воскликнул я.
— Это невозможно! — отрезал Смит.
— Что вы имеете в виду?
— Сэра Лайонела нет в его спальне.
ГЛАВА XXXVI
ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Теперь мы шли по коридору. Смит освещал дорогу карманным фонариком. В голове у меня немного прояснилось, но я чувствовал себя слабым как ребенок.