В глазах этих горел гнев — но не он так сильно поразил меня, а то обстоятельство, что глаза женщины показались мне как будто знакомыми.
Несколько мгновений мы стояли неподвижно, глядя друг на друга, потом…
— Вы уходить, — сказала женщина и раскинула руки в стороны, загораживая дверной проем.
У нее был хрипловатый голос. Дикарские браслеты и побрякушки из дешевого серебра восточных базаров украшали ее обнаженные руки цвета слоновой кости. Очевидно, она была полукровкой евразийского происхождения.
Я заколебался. Постукивание и шорох прекратились. Но присутствие здесь этой гротескной фигуры в восточном одеянии только увеличило мое желание пройти за дверь. Я пристально смотрел в черные глаза — они не мигая смотрели на меня.
— Вы уходить, пожалуйста, — повторила женщина, поднимая правую руку и указывая на дверь, через которую я вошел. — Это есть частный номер. Что вы делать здесь?
Слова ее, хоть и произнесенные на ломаном английском, напомнили мне о том, что, вне всяких сомнений, я незаконно вторгся в чужие владения. И какое право имею я врываться в чужой номер?
— Там находится один человек, которого мне нужно увидеть, — сказал я, понимая, насколько ничтожны мои шансы на успех.
— Вы никого не видеть, — решительно отрезала женщина. — Вы уходить.
Она шагнула ко мне, продолжая указывать на дверь. Где же прежде встречал я взгляд этих великолепных горящих глаз?
Смутное, ускользающее воспоминание дразнило меня, и мне казалось, что, открои женщина лицо, я мгновенно узнаю ее. Поэтому я продолжал в нерешительности стоять на месте. Она же тем временем бросила короткий взгляд через плечо и вдруг резко отступила назад и исчезла за дверью, предварительно сердитым жестом задернув занавеси.
Я услышал ее удаляющиеся шаги, затем в отдалении хлопнула дверь. Если в задачу женщины входило прикрыть чье-то медленное отступление, то она успешно ее выполнила.
Осознав, насколько жалкое зрелище являл я собой в этой ситуации, я пошел восвояси.
Каким образом удалось мне добраться наконец до главной лестницы, я не могу сказать, поскольку перед мысленным взором моим неотступно стояло прикрытое зеленой шалью лицо с огромными темными глазами. Где и когда видел я этот взгляд? Но тщетно искал я ответа на этот вопрос.
Передав по телефону просьбу Смита в Скотланд-Ярд, я разыскал мистера Самаркана, в прошлом — хозяина известной гостиницы в Каире, а ныне — владельца самого нового и роскошного отеля в Лондоне. Мистер Самаркан — дородный господин с седой эспаньолкой — имел манеры придворного и улыбку истинного грека.
Я сообщил ему самое необходимое и не более того и попросил подняться в номер «14-А», не привлекая к себе особого внимания. Я никак не намекнул в разговоре на подозрительные обстоятельства смерти сэра Хэйла, но мистер Самаркан выразил глубокое (и профессиональное) сожаление по поводу того, что столь выдающийся общественный деятель (хоть и невыгодный постоялец) выбрал в качестве места для печального завершения своей карьеры «Нью-Лувр» на самой заре его истории.
— Кстати, — спросил я, — у вас сейчас гостят какие-нибудь друзья с Востока?
Мистер Самаркан поднял густые брови.
— Нет, месье, — уверенно ответил он.
— И никакой леди с Востока? — настаивал я.
Мистер Самаркан медленно покачал головой.
— Возможно, месье видел одну из айя?1 В настоящее время в «Нью-Лувре» проживает несколько англо-индийских семей.
— Айя? Вполне вероятно. Но все же…
ГЛАВА IV
ГЛАВА V
ГЛАВА VI
Несколько мгновений мы стояли неподвижно, глядя друг на друга, потом…
— Вы уходить, — сказала женщина и раскинула руки в стороны, загораживая дверной проем.
У нее был хрипловатый голос. Дикарские браслеты и побрякушки из дешевого серебра восточных базаров украшали ее обнаженные руки цвета слоновой кости. Очевидно, она была полукровкой евразийского происхождения.
Я заколебался. Постукивание и шорох прекратились. Но присутствие здесь этой гротескной фигуры в восточном одеянии только увеличило мое желание пройти за дверь. Я пристально смотрел в черные глаза — они не мигая смотрели на меня.
— Вы уходить, пожалуйста, — повторила женщина, поднимая правую руку и указывая на дверь, через которую я вошел. — Это есть частный номер. Что вы делать здесь?
Слова ее, хоть и произнесенные на ломаном английском, напомнили мне о том, что, вне всяких сомнений, я незаконно вторгся в чужие владения. И какое право имею я врываться в чужой номер?
— Там находится один человек, которого мне нужно увидеть, — сказал я, понимая, насколько ничтожны мои шансы на успех.
— Вы никого не видеть, — решительно отрезала женщина. — Вы уходить.
Она шагнула ко мне, продолжая указывать на дверь. Где же прежде встречал я взгляд этих великолепных горящих глаз?
Смутное, ускользающее воспоминание дразнило меня, и мне казалось, что, открои женщина лицо, я мгновенно узнаю ее. Поэтому я продолжал в нерешительности стоять на месте. Она же тем временем бросила короткий взгляд через плечо и вдруг резко отступила назад и исчезла за дверью, предварительно сердитым жестом задернув занавеси.
Я услышал ее удаляющиеся шаги, затем в отдалении хлопнула дверь. Если в задачу женщины входило прикрыть чье-то медленное отступление, то она успешно ее выполнила.
Осознав, насколько жалкое зрелище являл я собой в этой ситуации, я пошел восвояси.
Каким образом удалось мне добраться наконец до главной лестницы, я не могу сказать, поскольку перед мысленным взором моим неотступно стояло прикрытое зеленой шалью лицо с огромными темными глазами. Где и когда видел я этот взгляд? Но тщетно искал я ответа на этот вопрос.
Передав по телефону просьбу Смита в Скотланд-Ярд, я разыскал мистера Самаркана, в прошлом — хозяина известной гостиницы в Каире, а ныне — владельца самого нового и роскошного отеля в Лондоне. Мистер Самаркан — дородный господин с седой эспаньолкой — имел манеры придворного и улыбку истинного грека.
Я сообщил ему самое необходимое и не более того и попросил подняться в номер «14-А», не привлекая к себе особого внимания. Я никак не намекнул в разговоре на подозрительные обстоятельства смерти сэра Хэйла, но мистер Самаркан выразил глубокое (и профессиональное) сожаление по поводу того, что столь выдающийся общественный деятель (хоть и невыгодный постоялец) выбрал в качестве места для печального завершения своей карьеры «Нью-Лувр» на самой заре его истории.
— Кстати, — спросил я, — у вас сейчас гостят какие-нибудь друзья с Востока?
Мистер Самаркан поднял густые брови.
— Нет, месье, — уверенно ответил он.
— И никакой леди с Востока? — настаивал я.
Мистер Самаркан медленно покачал головой.
— Возможно, месье видел одну из айя?1 В настоящее время в «Нью-Лувре» проживает несколько англо-индийских семей.
— Айя? Вполне вероятно. Но все же…
ГЛАВА IV
ЦВЕТОК МОЛЧАНИЯ
— Теперь мы имеем дело, — сказал Найланд Смит, беспокойно расхаживая взад-вперед по гостиной, — не как прежде с доктором Фу Манчи, но с совершенно неизвестным лицом — Си Фаном.
— Ради всего святого! — вскричал я. — Что такое Си Фан?
— Величайшая тайна таинственного Востока, Петри. Вдумайтесь только. Вы, как и я, знаете, что злой гений, доктор Фу Манчи, некоторое время жил в Англии, «подготавливая почву» (кажется, это мое собственное выражение) для создания ни больше и ни меньше, как гигантской Желтой империи. Миллионы европейцев и американцев называют эту мечту Желтой Погибелью. Прекрасно. Но подобной империи необходим…
— Император!
Найланд перестал мерить шагами гостиную и остановился прямо напротив меня.
— А почему не императрица, Петри? — отрывисто спросил он.
Слова его оглушили меня, подобно грому средь ясного неба, и я не нашелся, что ответить.
— Вы, вероятно, напомните мне, — быстро продолжал мой друг, — о низком положении женщины в восточном обществе. Я же могу привести в пример разные достойные внимания исключения из сего правила — и древние, и современные. В действительности, по здравом размышлении, можно увидеть множество преимуществ в создании гипотетической Восточной династии не императоров, но именно императриц. Наконец, на Дальнем Востоке существует старинное предание, согласно которому однажды миром будет править женщина. Несколько лет назад один ученый индус уверял меня, что в каком-то тайном монастыре в Татарии или на Тибете живет принцесса невероятно древнего рода, которой суждено стать императрицей мировой державы. Полагаю, это традиционное верование или мощная организация, следящая за его сохранением и распространением, и называется Си Фаном!
Удивление мое не знало границ, но…
— Так, значит, упомянутая леди немолода? — спросил я.
— Напротив, Петри. Она всегда остается молодой и красивой благодаря длинному ряду воплощений. Кроме того, таким образом она несет в себе всю мудрость прошлых веков. Короче, это — архетип ламаизма. Подлинный секрет безбрачия лам заключается в существовании чистой, целомудренной правительницы, при которой Великий лама состоит всего лишь в качестве верховного духовного лица. Для ее свиты отбираются самые красивые и очаровательные девушки из благородных семей — им предварительно отрезают языки, дабы лишить возможности рассказать кому-либо об увиденном и услышанном.
— Смит! — вскричал я. — Но это совершенно невероятно!
— Рабыни же, ухаживающие за телом принцессы, не только немы, но и слепы — ибо узревший прекрасную наготу повелительницы обречен на смерть!
Я взволнованно вскочил с места.
— Вы придумали все это ради собственного развлечения, — воскликнул я.
Найланд Смит в свойственной ему импульсивной манере похлопал меня по плечу и серьезно посмотрел мне в глаза.
— Простите, дружище, — сказал он, — если случайно заставил вас поверить, что эти невероятные фантастические подробности не вызывают у меня никакого сомнения. Многие из них принадлежат легенде, многие являются плодом суеверного вымысла, но некоторые факты — и тут я совершенно серьезен, Петри, — абсолютно достоверны.
Я молча смотрел на сухое загорелое лицо друга — ни тени улыбки не появилось на его сурово сжатых губах.
— На самом деле такая женщина может существовать только в легенде, Петри. Но тем не менее она является центром колоссальной тайной организации, в которую доктор Фу Манчи со всем своим окружением входил лишь как одна из составных частей. Хэйл случайно узнал о деятельности этого общества. Из слов Битона и из собственных наблюдений я заключил, что в этом сундуке, — он указал на стоящий поблизости медный ящик, — Хэйл хранил нечто важное и абсолютно необходимое для успешного осуществления широкомасштабного заговора желтых. Совершенно очевидно, что агенты Неизвестного следили за бывшим атташе до самого отеля. Но, — мрачно добавил мой друг, — усилия их не увенчались успехом.
Сотни самых ужасных мыслей теснились в моем мозгу.
— Смит! — воскликнул я. — Та женщина, которую я видел в отеле…
Найланд пожал плечами.
— Вероятно, как предположил мистер Самаркан, это айя, — сказал он, но в голосе его прозвучала странная нотка, и глаза странно блеснули.
— Опять-таки, я почти уверен, что предупреждение Хэйла относительно хромого человека — не пустые слова. Вы откроете медный сундук?
— В настоящее время — определенно нет. Страшная кончина Хэйла является предостережением, которое нельзя игнорировать. Я находился у постели умирающего, и они не знают, что известно мне. Но как же он умер? Как он умер? Каким образом Цветок Молчания попал в надежно охраняемую спальню?
— Цветок Молчания?
Смит рассмеялся — коротко и невесело.
— Однажды во время моего пребывания в Верхней Бирме, — сказал он, — ко мне явился посыльный от одного чужеземца — какого-то странствующего монаха, насколько я понял, — который хотел передать мне лично какое-то важное сообщение. Он умирал в грязной хижине на окраине Манипура, высоко в горах. По прибытии туда я с первого взгляда опознал в умирающем тибетского монаха. Вероятно, он переправился через реку и пересек Ассам. Но мне не довелось услышать упомянутое сообщение. Человек потерял дар речи! Он невнятно мычал и лепетал, в точности как бедняга Хэйл. Через несколько минут после моего прибытия монах испустил дух. Провожатый мой склонился над умершим — никогда не забуду эту сцену! — и отскочил назад, словно наступив на гадюку. «Он держит в руке Цветок Молчания! — завопил он. — Си Фан! Си Фан!» — и пулей вылетел из хижины.
Я занялся осмотром тела, и действительно: покойный сжимал в руке маленький пучок измятых цветов. Естественно, я не стал трогать его, но ухитрился извлечь из пальцев мертвеца, набросив на стебелек веревочную петлю. Я отнес цветки знакомому искателю орхидей, случайно оказавшемуся в ту пору в Манипуре.
Грэхэм — так звали моего знакомого — отнес растение к неизвестной разновидности ятрофы из семейства Curcas. Среди цветочков он обнаружил похожий на клык полый шип, но не смог догадаться о его назначении. Однако из лепестков Грэхэм извлек род нелетучего масла в количестве достаточном для того, чтобы убить нас обоих.
— Вероятно, когда стебелек ломается…
— Через шип выделяется некоторое количество ядовитого масла. Практически, чудовищный цветок жалит, почувствовав боль. Это моя собственная версия, Петри. И я могу представить себе, как восточные фанатики, провинившись, принимают заслуженный приговор — молчание и смерть, — вынесенный Си Фаном, и совершают эту новую форму харакири. Но я не смогу спать спокойно рядом с этим медным сундуком, пока не узнаю, что заставило мистера Хэйла дотронуться до цветка и каким образом последний оказался в его спальне.
— Но Смит! Почему вы приказали мне сегодня вечером произнести слова «Сакья Муни»?
Смит улыбнулся самым мрачным образом.
— После случая с тибетским монахом я свел знакомство с одним ученым индусом, отдельные высказывания которого я уже цитировал в целях вашего просвещения. Он подтвердил, что Цветок Молчания действительно часто используется определенной группой людей в качестве инструмента убийства, и добавил, что, согласно некоторым авторитетным источникам, человек, дотронувшийся до Цветка Молчания, может спастись от смерти, немедленно произнеся святое имя Будды. Однако сам ученый не был фанатиком и, заметив мою недоверчивую улыбку, объяснил сей феномен следующим образом.
Человек с пораженной речевой функцией не может правильно произнести слова «Сакья Муни». А поскольку смертельный яд в первую очередь парализует мышцы языка, то произнесение святого имени Будды превращается практически в тест, по которому жертва может судить, проник яд в ее кровь или нет!
Я с трудом подавил дрожь. Атмосфера ужаса сгущалась вокруг нас, подобно туману.
— Смит, — медленно проговорил я, — мы должны быть начеку, — ибо в этот момент меня вдруг осенило. — Если я не ошибаюсь самым глупым образом, человек, столь загадочным образом появившийся в номере Хэйла, и предполагаемая айя, встреченная мною внизу, — одно и то же лицо. Следовательно, считая загадочного хромого, по меньшей мере двое из Желтой организации находятся сейчас здесь, в «Нью-Лувре»!
Приглушенный свет лампы падал на медный сундук на столе. Туман в гостиной уже рассеялся, но в полночной тишине с реки доносились приглушенные пароходные гудки, и с железной дороги слышались предупреждающие свистки паровозов, из чего я сделал вывод, что город еще окутан плотной пеленой тумана. В соответствии с заранее установленным планом, мы решили в течение ночи по очереди сторожить «ключ к Индии» (что бы он собой ни представлял). Короче, мы боялись спать без охраны. Теперь часы мои показывали без малого четыре. В четыре я должен был разбудить Смита и отправиться спать к себе в комнату.
Во время моего дежурства ничего не случилось, то есть ничего определенного. Правда, один раз, полутора часами раньше, мне послышались доносившиеся откуда-то сверху глухой шум и постукивание. Но поскольку в коридоре верхнего этажа еще велись отделочные работы и ни одна из выходящих в него комнат не была заселена, я решил, что ошибся. Лестницу в конце нашего коридора, ведущую наверх, до сих пор загромождали мешки с цементом и мраморные плиты.
До слуха моего донесся отдаленный бой лондонских часов, бьющих четыре. Но я продолжал сидеть возле таинственного сундука, не склонный будить друга раньше, чем следует, тем более что спать мне совсем не хотелось.
В ту же ночь я получил серьезный урок — урок неукоснительного следования договоренности. Я должен был разбудить Найланда в четыре, но, поскольку я задержался, решив предварительно выкурить трубку, то едва не лишился возможности вообще когда-либо разбудить своего товарища.
В десять минут пятого в тишине столь глубокой, что звук моих шагов казался просто оглушительным, я пересек гостиную и распахнул дверь спальни. Там было темно, но, ступив за порог, я немедленно нажал на расположенный рядом с дверью выключатель и зажег свисающую с потолка лампу.
Взглянув в сторону кровати, я сразу заметил, что интерьер спальни неуловимо изменился. Я не сразу смог определить природу происшедшей перемены, но вскоре сообразил, в чем дело.
Висящая над кроватью лампа крепилась к подвижному деревянному блоку на потолке и могла подниматься и опускаться но желанию постояльца. Укладываясь в постель сегодня. Смит не был расположен читать на сон грядущий и даже не зажигал лампу, но оставил ее высоко под потолком.
Сейчас положение лампы изменилось: она висела так низко над подушкой, что шелковая бахрома абажура почти касалась лица моего друга, который крепко спал, положив одну худую загорелую руку на покрывало.
Озадаченный, я стоял в дверях и мог бы простоять так до тех пор, пока не стало бы слишком поздно, если бы, случайно взглянув на потолок, не увидел там вместо деревянного блока, обеспечивающего подвижность лампы, круглое черное отверстие, из которого свисал белый шнур.
Не сумев подавить хриплый крик, я прыгнул через комнату к кровати, ибо теперь я увидел кое-что еще!
Я увидел привязанный к одной из четырех украшающих абажур шелковых кисточек маленький цветок, почти лежащий на щеке спящего человека. Цветок Молчания!
Схватив абажур левой рукой и шнур — правой, я рванул лампу в сторону изо всех сил, в то время как Смит с безумным видом резко сел на кровати. Я бросил взгляд вверх и мельком увидел желтую руку с длинными заостренными ногтями. Раздался громкий треск, из круглого отверстия в потолке вылетела электрическая искра, и по-прежнему крепко сжимая шнур и лампу в руках, я покатился по ковру. В тот же момент в спальне погасла вторая лампа.
В темноте я увидел, как Смит в пижаме спрыгивает с другой стороны кровати.
— Петри, Петри! — закричал он. — Где вы? Что случилось?
Почти истерический смех сорвался с моих губ. Я с усилием взял себя в руки и торопливо направился в гостиную.
— Скорей, Смит! — сказал я, но не узнал собственного голоса. — Скорей, пойдемте прочь из этой комнаты!
Я пересек гостиную и, дрожа всем телом, упал на диван. Найланд Смит вышел из спальни и стал напротив меня с потрясенным выражением лица и по-прежнему диким видом.
— Ради всего святого, в чем дело? — осведомился он и принялся дергать себя за мочку левого уха, обводя комнату не вполне еще осмысленным взглядом.
— Цветок Молчания! — сказал я. — Кто-то в верхнем коридоре… Бог знает, когда они успели, ибо мы редко отлучались из номера с тех пор, как поселились здесь… Тот же прием, что и в случае с беднягой Хэйлом… Спросонья вы могли попытаться смахнуть цветок со щеки…
Проблеск сознания появился в глазах моего друга. Он резко выпрямился и громким отчетливым голосом произнес слова: «Сакья Муни». И потом еще раз: «Сакья Муни».
Потом, громко звеня стаканами и графином, Найланд налил две порции крепкого виски и вдруг…
— Тс-с! Что это? — прошептал он и замер на месте, чуть наклонив голову к плечу и напряженно прислушиваясь.
Еле слышное шарканье и постукивание донеслись до нашего слуха, как мне показалось, со стороны недостроенной лестницы, ведущей на верхний этаж.
— Хромой человек! — прошептал Смит.
Он прыгнул к двери и уже схватился за дверную ручку, но внезапно повернулся и устремил взгляд на медный ящик.
— Нет! — решительно заявил мой друг — В некоторых случаях приходится подчиняться голосу разума. Никто из нас не должен покидать номер сегодня.
— Ради всего святого! — вскричал я. — Что такое Си Фан?
— Величайшая тайна таинственного Востока, Петри. Вдумайтесь только. Вы, как и я, знаете, что злой гений, доктор Фу Манчи, некоторое время жил в Англии, «подготавливая почву» (кажется, это мое собственное выражение) для создания ни больше и ни меньше, как гигантской Желтой империи. Миллионы европейцев и американцев называют эту мечту Желтой Погибелью. Прекрасно. Но подобной империи необходим…
— Император!
Найланд перестал мерить шагами гостиную и остановился прямо напротив меня.
— А почему не императрица, Петри? — отрывисто спросил он.
Слова его оглушили меня, подобно грому средь ясного неба, и я не нашелся, что ответить.
— Вы, вероятно, напомните мне, — быстро продолжал мой друг, — о низком положении женщины в восточном обществе. Я же могу привести в пример разные достойные внимания исключения из сего правила — и древние, и современные. В действительности, по здравом размышлении, можно увидеть множество преимуществ в создании гипотетической Восточной династии не императоров, но именно императриц. Наконец, на Дальнем Востоке существует старинное предание, согласно которому однажды миром будет править женщина. Несколько лет назад один ученый индус уверял меня, что в каком-то тайном монастыре в Татарии или на Тибете живет принцесса невероятно древнего рода, которой суждено стать императрицей мировой державы. Полагаю, это традиционное верование или мощная организация, следящая за его сохранением и распространением, и называется Си Фаном!
Удивление мое не знало границ, но…
— Так, значит, упомянутая леди немолода? — спросил я.
— Напротив, Петри. Она всегда остается молодой и красивой благодаря длинному ряду воплощений. Кроме того, таким образом она несет в себе всю мудрость прошлых веков. Короче, это — архетип ламаизма. Подлинный секрет безбрачия лам заключается в существовании чистой, целомудренной правительницы, при которой Великий лама состоит всего лишь в качестве верховного духовного лица. Для ее свиты отбираются самые красивые и очаровательные девушки из благородных семей — им предварительно отрезают языки, дабы лишить возможности рассказать кому-либо об увиденном и услышанном.
— Смит! — вскричал я. — Но это совершенно невероятно!
— Рабыни же, ухаживающие за телом принцессы, не только немы, но и слепы — ибо узревший прекрасную наготу повелительницы обречен на смерть!
Я взволнованно вскочил с места.
— Вы придумали все это ради собственного развлечения, — воскликнул я.
Найланд Смит в свойственной ему импульсивной манере похлопал меня по плечу и серьезно посмотрел мне в глаза.
— Простите, дружище, — сказал он, — если случайно заставил вас поверить, что эти невероятные фантастические подробности не вызывают у меня никакого сомнения. Многие из них принадлежат легенде, многие являются плодом суеверного вымысла, но некоторые факты — и тут я совершенно серьезен, Петри, — абсолютно достоверны.
Я молча смотрел на сухое загорелое лицо друга — ни тени улыбки не появилось на его сурово сжатых губах.
— На самом деле такая женщина может существовать только в легенде, Петри. Но тем не менее она является центром колоссальной тайной организации, в которую доктор Фу Манчи со всем своим окружением входил лишь как одна из составных частей. Хэйл случайно узнал о деятельности этого общества. Из слов Битона и из собственных наблюдений я заключил, что в этом сундуке, — он указал на стоящий поблизости медный ящик, — Хэйл хранил нечто важное и абсолютно необходимое для успешного осуществления широкомасштабного заговора желтых. Совершенно очевидно, что агенты Неизвестного следили за бывшим атташе до самого отеля. Но, — мрачно добавил мой друг, — усилия их не увенчались успехом.
Сотни самых ужасных мыслей теснились в моем мозгу.
— Смит! — воскликнул я. — Та женщина, которую я видел в отеле…
Найланд пожал плечами.
— Вероятно, как предположил мистер Самаркан, это айя, — сказал он, но в голосе его прозвучала странная нотка, и глаза странно блеснули.
— Опять-таки, я почти уверен, что предупреждение Хэйла относительно хромого человека — не пустые слова. Вы откроете медный сундук?
— В настоящее время — определенно нет. Страшная кончина Хэйла является предостережением, которое нельзя игнорировать. Я находился у постели умирающего, и они не знают, что известно мне. Но как же он умер? Как он умер? Каким образом Цветок Молчания попал в надежно охраняемую спальню?
— Цветок Молчания?
Смит рассмеялся — коротко и невесело.
— Однажды во время моего пребывания в Верхней Бирме, — сказал он, — ко мне явился посыльный от одного чужеземца — какого-то странствующего монаха, насколько я понял, — который хотел передать мне лично какое-то важное сообщение. Он умирал в грязной хижине на окраине Манипура, высоко в горах. По прибытии туда я с первого взгляда опознал в умирающем тибетского монаха. Вероятно, он переправился через реку и пересек Ассам. Но мне не довелось услышать упомянутое сообщение. Человек потерял дар речи! Он невнятно мычал и лепетал, в точности как бедняга Хэйл. Через несколько минут после моего прибытия монах испустил дух. Провожатый мой склонился над умершим — никогда не забуду эту сцену! — и отскочил назад, словно наступив на гадюку. «Он держит в руке Цветок Молчания! — завопил он. — Си Фан! Си Фан!» — и пулей вылетел из хижины.
Я занялся осмотром тела, и действительно: покойный сжимал в руке маленький пучок измятых цветов. Естественно, я не стал трогать его, но ухитрился извлечь из пальцев мертвеца, набросив на стебелек веревочную петлю. Я отнес цветки знакомому искателю орхидей, случайно оказавшемуся в ту пору в Манипуре.
Грэхэм — так звали моего знакомого — отнес растение к неизвестной разновидности ятрофы из семейства Curcas. Среди цветочков он обнаружил похожий на клык полый шип, но не смог догадаться о его назначении. Однако из лепестков Грэхэм извлек род нелетучего масла в количестве достаточном для того, чтобы убить нас обоих.
— Вероятно, когда стебелек ломается…
— Через шип выделяется некоторое количество ядовитого масла. Практически, чудовищный цветок жалит, почувствовав боль. Это моя собственная версия, Петри. И я могу представить себе, как восточные фанатики, провинившись, принимают заслуженный приговор — молчание и смерть, — вынесенный Си Фаном, и совершают эту новую форму харакири. Но я не смогу спать спокойно рядом с этим медным сундуком, пока не узнаю, что заставило мистера Хэйла дотронуться до цветка и каким образом последний оказался в его спальне.
— Но Смит! Почему вы приказали мне сегодня вечером произнести слова «Сакья Муни»?
Смит улыбнулся самым мрачным образом.
— После случая с тибетским монахом я свел знакомство с одним ученым индусом, отдельные высказывания которого я уже цитировал в целях вашего просвещения. Он подтвердил, что Цветок Молчания действительно часто используется определенной группой людей в качестве инструмента убийства, и добавил, что, согласно некоторым авторитетным источникам, человек, дотронувшийся до Цветка Молчания, может спастись от смерти, немедленно произнеся святое имя Будды. Однако сам ученый не был фанатиком и, заметив мою недоверчивую улыбку, объяснил сей феномен следующим образом.
Человек с пораженной речевой функцией не может правильно произнести слова «Сакья Муни». А поскольку смертельный яд в первую очередь парализует мышцы языка, то произнесение святого имени Будды превращается практически в тест, по которому жертва может судить, проник яд в ее кровь или нет!
Я с трудом подавил дрожь. Атмосфера ужаса сгущалась вокруг нас, подобно туману.
— Смит, — медленно проговорил я, — мы должны быть начеку, — ибо в этот момент меня вдруг осенило. — Если я не ошибаюсь самым глупым образом, человек, столь загадочным образом появившийся в номере Хэйла, и предполагаемая айя, встреченная мною внизу, — одно и то же лицо. Следовательно, считая загадочного хромого, по меньшей мере двое из Желтой организации находятся сейчас здесь, в «Нью-Лувре»!
Приглушенный свет лампы падал на медный сундук на столе. Туман в гостиной уже рассеялся, но в полночной тишине с реки доносились приглушенные пароходные гудки, и с железной дороги слышались предупреждающие свистки паровозов, из чего я сделал вывод, что город еще окутан плотной пеленой тумана. В соответствии с заранее установленным планом, мы решили в течение ночи по очереди сторожить «ключ к Индии» (что бы он собой ни представлял). Короче, мы боялись спать без охраны. Теперь часы мои показывали без малого четыре. В четыре я должен был разбудить Смита и отправиться спать к себе в комнату.
Во время моего дежурства ничего не случилось, то есть ничего определенного. Правда, один раз, полутора часами раньше, мне послышались доносившиеся откуда-то сверху глухой шум и постукивание. Но поскольку в коридоре верхнего этажа еще велись отделочные работы и ни одна из выходящих в него комнат не была заселена, я решил, что ошибся. Лестницу в конце нашего коридора, ведущую наверх, до сих пор загромождали мешки с цементом и мраморные плиты.
До слуха моего донесся отдаленный бой лондонских часов, бьющих четыре. Но я продолжал сидеть возле таинственного сундука, не склонный будить друга раньше, чем следует, тем более что спать мне совсем не хотелось.
В ту же ночь я получил серьезный урок — урок неукоснительного следования договоренности. Я должен был разбудить Найланда в четыре, но, поскольку я задержался, решив предварительно выкурить трубку, то едва не лишился возможности вообще когда-либо разбудить своего товарища.
В десять минут пятого в тишине столь глубокой, что звук моих шагов казался просто оглушительным, я пересек гостиную и распахнул дверь спальни. Там было темно, но, ступив за порог, я немедленно нажал на расположенный рядом с дверью выключатель и зажег свисающую с потолка лампу.
Взглянув в сторону кровати, я сразу заметил, что интерьер спальни неуловимо изменился. Я не сразу смог определить природу происшедшей перемены, но вскоре сообразил, в чем дело.
Висящая над кроватью лампа крепилась к подвижному деревянному блоку на потолке и могла подниматься и опускаться но желанию постояльца. Укладываясь в постель сегодня. Смит не был расположен читать на сон грядущий и даже не зажигал лампу, но оставил ее высоко под потолком.
Сейчас положение лампы изменилось: она висела так низко над подушкой, что шелковая бахрома абажура почти касалась лица моего друга, который крепко спал, положив одну худую загорелую руку на покрывало.
Озадаченный, я стоял в дверях и мог бы простоять так до тех пор, пока не стало бы слишком поздно, если бы, случайно взглянув на потолок, не увидел там вместо деревянного блока, обеспечивающего подвижность лампы, круглое черное отверстие, из которого свисал белый шнур.
Не сумев подавить хриплый крик, я прыгнул через комнату к кровати, ибо теперь я увидел кое-что еще!
Я увидел привязанный к одной из четырех украшающих абажур шелковых кисточек маленький цветок, почти лежащий на щеке спящего человека. Цветок Молчания!
Схватив абажур левой рукой и шнур — правой, я рванул лампу в сторону изо всех сил, в то время как Смит с безумным видом резко сел на кровати. Я бросил взгляд вверх и мельком увидел желтую руку с длинными заостренными ногтями. Раздался громкий треск, из круглого отверстия в потолке вылетела электрическая искра, и по-прежнему крепко сжимая шнур и лампу в руках, я покатился по ковру. В тот же момент в спальне погасла вторая лампа.
В темноте я увидел, как Смит в пижаме спрыгивает с другой стороны кровати.
— Петри, Петри! — закричал он. — Где вы? Что случилось?
Почти истерический смех сорвался с моих губ. Я с усилием взял себя в руки и торопливо направился в гостиную.
— Скорей, Смит! — сказал я, но не узнал собственного голоса. — Скорей, пойдемте прочь из этой комнаты!
Я пересек гостиную и, дрожа всем телом, упал на диван. Найланд Смит вышел из спальни и стал напротив меня с потрясенным выражением лица и по-прежнему диким видом.
— Ради всего святого, в чем дело? — осведомился он и принялся дергать себя за мочку левого уха, обводя комнату не вполне еще осмысленным взглядом.
— Цветок Молчания! — сказал я. — Кто-то в верхнем коридоре… Бог знает, когда они успели, ибо мы редко отлучались из номера с тех пор, как поселились здесь… Тот же прием, что и в случае с беднягой Хэйлом… Спросонья вы могли попытаться смахнуть цветок со щеки…
Проблеск сознания появился в глазах моего друга. Он резко выпрямился и громким отчетливым голосом произнес слова: «Сакья Муни». И потом еще раз: «Сакья Муни».
Потом, громко звеня стаканами и графином, Найланд налил две порции крепкого виски и вдруг…
— Тс-с! Что это? — прошептал он и замер на месте, чуть наклонив голову к плечу и напряженно прислушиваясь.
Еле слышное шарканье и постукивание донеслись до нашего слуха, как мне показалось, со стороны недостроенной лестницы, ведущей на верхний этаж.
— Хромой человек! — прошептал Смит.
Он прыгнул к двери и уже схватился за дверную ручку, но внезапно повернулся и устремил взгляд на медный ящик.
— Нет! — решительно заявил мой друг — В некоторых случаях приходится подчиняться голосу разума. Никто из нас не должен покидать номер сегодня.
ГЛАВА V
ЗАВЕДЕНИЕ ДЖОНА КИ
— Что означает слово «Си Фан»? — спросил следователь — сержант Флетчер.
Он стоял у окна, глядя на проспект внизу, на деревья, растущие вдоль набережной, и древнюю статую, которая много веков смотрела через пески пустыни на Нил, а теперь взирала на другую реку, полную тайн. Похоже, вид из окна чрезвычайно занимал сержанта. Он говорил, не поворачивая головы к нам.
Найланд Смит коротко рассмеялся и ответил:
— Си Фаном называется народ, живущий в восточном Тибете.
— Но слово это имеет и другое значение, сэр? — Сержант скорее утверждал, чем спрашивал.
— Имеет, — мрачно согласился мой друг. — Полагаю, это название или, возможно, символ некоего огромного тайного общества, имеющего филиалы во всех уголках Востока.
Несколько мгновений мы молчали. Инспектор Веймаут, сидевший в кресле у окна, с уважением взглянул на спину своею подчиненного, который продолжал смотреть в окно. Сержант Флетчер был одним из наиболее перспективных работников Скотланд-Ярда. Он располагал крайне ценной информацией, и Найланд Смит отложил одно важное мероприятие, дабы повидаться с ним.
— Обстоятельства вашего дела вкратце можно изложить следующим образом, — продолжал Флетчер, сцепив руки за спиной и не отрывая взгляда от окна. — В вашем владении оказался медный ящик, запертый и неизвестно что содержащий. В данный момент он стоит здесь на столе. Его привез с Тибета человек, полагавший, что означенный сундук имеет какое-то отношение к Си Фану. Человек этот мертв, возможно, убит членами тайной организации. Никаких заявлений сделать он не успел. Вам известно, что в Лондоне находятся люди, стремящиеся получить ящик обратно. У вас есть соображения, касающиеся личностей некоторых из них, но вы не располагаете практически никакими фактами.
Найланд Смит кивнул головой.
— Совершенно верно, — коротко согласился он.
— Инспектор Веймаут, — продолжал Флетчер, — посвятил меня во все известные ему обстоятельства дела, и, похоже, благодаря счастливому случаю мне удалось уцепиться за одну важную ниточку.
— Вы меня интригуете, сержант, — сказал Смит. — И что же это за ниточка?
— Я скажу вам, — отозвался его собеседник, резко поворачиваясь на каблуках в нашу сторону.
У Флетчера было смуглое, чисто выбритое лицо несколько болезненного цвета и глубоко посаженные проницательные глаза. Квадратный раздвоенный подбородок и правильные четкие черты лица свидетельствовали о решительном и сильном характере этого человека. Движения его отличались резкостью и живостью.
— Я специализируюсь по китайским преступлениям, — сказал он, — и потому провел много времени среди наших азиатских гостей. Я достаточно хорошо знаком с уроженцами Востока, которые обитают в районе лондонского порта, и у меня есть несколько полезных знакомых из их числа.
Найланд Смит кивнул. Несомненно, Флетчер хорошо знал свое дело.
— К великому сожалению, — продолжал сержант, — мне не довелось встретиться с доктором Фу Манчи. Насколько я понял, сэр, вы полагаете, что последний занимал высокий пост в опасной организации желтых. Однако, думается мне, в самом скором времени нам с вами придется столкнуться и с другими важными особами. Например, как мне сказали, среди прочих вы разыскиваете некоего «хромого человека».
Смит, который собирался в этот момент зажечь трубку, уронил спичку на ковер и наступил на нее ногой. В глазах его появился металлический блеск.
— Хромой человек, — произнес он и медленно поднялся на ноги. — Что вам известно о нем?
Флетчер слегка покраснел. Слова его произвели гораздо больший эффект, нежели он ожидал.
— На Шедвел-уэй есть одно заведение, — начал он, — о котором вы, несомненно, слышали. У него нет официального названия, но среди завсегдатаев оно известно как Лавка Радости.
Инспектор Веймаут встал с кресла и навис могучим телом над своим более худощавым коллегой.
— Едва ли вы знакомы с Джоном Ки, мистер Смит, — сказал он. — Все подобные заведения находятся под нашим строгим контролем, и до последнего времени Лавка Радости не доставляла нам никаких хлопот.
— Что такое Лавка Радости? — поинтересовался я.
— Место отдыха всяких сомнительных лиц, большей частью азиатского происхождения, — ответил Веймаут. — Игорный дом и работающая без лицензии питейная — и даже хуже. Но заведения такого рода более полезны для нас, когда они открыты, нежели когда закрыты.
— В мои постоянные обязанности входит следить за всеми посетителями Лавки Радости, — продолжал Флетчер. — У меня много знакомых среди завсегдатаев этого притона. Нет нужды добавлять, что они не догадываются о моей подлинной профессии. И вот недавно несколько моих приятелей один за другим спросили меня, не знаю ли я, что за человек бродит по заведениям, опираясь на две палки. Похоже, все слышали его, но никто не видел.
Найланд Смит принялся беспокойно расхаживать взад-вперед по гостиной.
— Я и сам слышал поступь хромого, — добавил Флетчер. — Но мне никогда не удавалось увидеть его и краешком глаза. Узнав о таинственном деле Си Фана, я понял, что, вполне вероятно, вы ищете именно этого человека, а тут как раз появилась блестящая возможность для вас посетить Лавку Радости и, если удача будет сопутствовать нам, заглянуть за декорации.
— Я весь внимание, — нерешительно произнес Смит.
— Недавно в Лавке Радости появилась женщина по имени Зарми. И появилась она приблизительно в то же время, что и невидимый хромой человек.
Глаза Найланда Смита засверкали от возбуждения. Он бегал по гостиной, дергая себя за мочку левого уха.
— Зарми не похожа ни на одну из женщин, каких можно встретить в подобном заведении. Она евразийка и красива своеобразной дикарской красотой. Я сделал все возможное, — сержант слабо улыбнулся, — чтобы зарекомендовать себя в ее глазах с самой лучшей стороны, и в определенном смысле преуспел в своих стараниях. Я заходил в Лавку Радости прошлой ночью, и Зарми спросила меня, нет ли среди моих знакомых, как она выразилась, «сильная парень».
«Это есть, — сообщила красавица, обводя презрительным взглядом собравшихся в зале людей, — бедный слабый Джонни!»
В тот момент никакая определенная кандидатура не пришла мне на ум, поскольку я еще не слышал о вашем возвращении в Лондон, но на всякий случай я пообещал ей привести с собой сегодня в Лавку Радости надежного друга. Не знаю, зачем мы нужны Зарми, но…
— Рассчитывайте на меня! — отрывисто сказал Смит. — Я оставлю все детали дела вам с Веймаутом и буду в Скотланд-Ярде сегодня вечером, дабы успеть переодеться и загримироваться должным образом. Петри, — он стремительно повернулся ко мне, — боюсь, мне придется идти в Лавку Радости без вас, но, как видите, меня будет сопровождать надежный товарищ. А инспектор Веймаут, несомненно, найдет для вас роль в своей вечерней программе.
Он взглянул на часы.
— О! Мне надо спешить. Вы чрезвычайно обяжете меня, Петри, если упакуете медный сундук в мою дорожную сумку, пока я надеваю пальто. И, может, Веймаут по пути вызовет мне такси из вестибюля? Я смогу вздохнуть с облегчением, только когда положу нашу неприятную добычу в надежный банковский сейф!
Он стоял у окна, глядя на проспект внизу, на деревья, растущие вдоль набережной, и древнюю статую, которая много веков смотрела через пески пустыни на Нил, а теперь взирала на другую реку, полную тайн. Похоже, вид из окна чрезвычайно занимал сержанта. Он говорил, не поворачивая головы к нам.
Найланд Смит коротко рассмеялся и ответил:
— Си Фаном называется народ, живущий в восточном Тибете.
— Но слово это имеет и другое значение, сэр? — Сержант скорее утверждал, чем спрашивал.
— Имеет, — мрачно согласился мой друг. — Полагаю, это название или, возможно, символ некоего огромного тайного общества, имеющего филиалы во всех уголках Востока.
Несколько мгновений мы молчали. Инспектор Веймаут, сидевший в кресле у окна, с уважением взглянул на спину своею подчиненного, который продолжал смотреть в окно. Сержант Флетчер был одним из наиболее перспективных работников Скотланд-Ярда. Он располагал крайне ценной информацией, и Найланд Смит отложил одно важное мероприятие, дабы повидаться с ним.
— Обстоятельства вашего дела вкратце можно изложить следующим образом, — продолжал Флетчер, сцепив руки за спиной и не отрывая взгляда от окна. — В вашем владении оказался медный ящик, запертый и неизвестно что содержащий. В данный момент он стоит здесь на столе. Его привез с Тибета человек, полагавший, что означенный сундук имеет какое-то отношение к Си Фану. Человек этот мертв, возможно, убит членами тайной организации. Никаких заявлений сделать он не успел. Вам известно, что в Лондоне находятся люди, стремящиеся получить ящик обратно. У вас есть соображения, касающиеся личностей некоторых из них, но вы не располагаете практически никакими фактами.
Найланд Смит кивнул головой.
— Совершенно верно, — коротко согласился он.
— Инспектор Веймаут, — продолжал Флетчер, — посвятил меня во все известные ему обстоятельства дела, и, похоже, благодаря счастливому случаю мне удалось уцепиться за одну важную ниточку.
— Вы меня интригуете, сержант, — сказал Смит. — И что же это за ниточка?
— Я скажу вам, — отозвался его собеседник, резко поворачиваясь на каблуках в нашу сторону.
У Флетчера было смуглое, чисто выбритое лицо несколько болезненного цвета и глубоко посаженные проницательные глаза. Квадратный раздвоенный подбородок и правильные четкие черты лица свидетельствовали о решительном и сильном характере этого человека. Движения его отличались резкостью и живостью.
— Я специализируюсь по китайским преступлениям, — сказал он, — и потому провел много времени среди наших азиатских гостей. Я достаточно хорошо знаком с уроженцами Востока, которые обитают в районе лондонского порта, и у меня есть несколько полезных знакомых из их числа.
Найланд Смит кивнул. Несомненно, Флетчер хорошо знал свое дело.
— К великому сожалению, — продолжал сержант, — мне не довелось встретиться с доктором Фу Манчи. Насколько я понял, сэр, вы полагаете, что последний занимал высокий пост в опасной организации желтых. Однако, думается мне, в самом скором времени нам с вами придется столкнуться и с другими важными особами. Например, как мне сказали, среди прочих вы разыскиваете некоего «хромого человека».
Смит, который собирался в этот момент зажечь трубку, уронил спичку на ковер и наступил на нее ногой. В глазах его появился металлический блеск.
— Хромой человек, — произнес он и медленно поднялся на ноги. — Что вам известно о нем?
Флетчер слегка покраснел. Слова его произвели гораздо больший эффект, нежели он ожидал.
— На Шедвел-уэй есть одно заведение, — начал он, — о котором вы, несомненно, слышали. У него нет официального названия, но среди завсегдатаев оно известно как Лавка Радости.
Инспектор Веймаут встал с кресла и навис могучим телом над своим более худощавым коллегой.
— Едва ли вы знакомы с Джоном Ки, мистер Смит, — сказал он. — Все подобные заведения находятся под нашим строгим контролем, и до последнего времени Лавка Радости не доставляла нам никаких хлопот.
— Что такое Лавка Радости? — поинтересовался я.
— Место отдыха всяких сомнительных лиц, большей частью азиатского происхождения, — ответил Веймаут. — Игорный дом и работающая без лицензии питейная — и даже хуже. Но заведения такого рода более полезны для нас, когда они открыты, нежели когда закрыты.
— В мои постоянные обязанности входит следить за всеми посетителями Лавки Радости, — продолжал Флетчер. — У меня много знакомых среди завсегдатаев этого притона. Нет нужды добавлять, что они не догадываются о моей подлинной профессии. И вот недавно несколько моих приятелей один за другим спросили меня, не знаю ли я, что за человек бродит по заведениям, опираясь на две палки. Похоже, все слышали его, но никто не видел.
Найланд Смит принялся беспокойно расхаживать взад-вперед по гостиной.
— Я и сам слышал поступь хромого, — добавил Флетчер. — Но мне никогда не удавалось увидеть его и краешком глаза. Узнав о таинственном деле Си Фана, я понял, что, вполне вероятно, вы ищете именно этого человека, а тут как раз появилась блестящая возможность для вас посетить Лавку Радости и, если удача будет сопутствовать нам, заглянуть за декорации.
— Я весь внимание, — нерешительно произнес Смит.
— Недавно в Лавке Радости появилась женщина по имени Зарми. И появилась она приблизительно в то же время, что и невидимый хромой человек.
Глаза Найланда Смита засверкали от возбуждения. Он бегал по гостиной, дергая себя за мочку левого уха.
— Зарми не похожа ни на одну из женщин, каких можно встретить в подобном заведении. Она евразийка и красива своеобразной дикарской красотой. Я сделал все возможное, — сержант слабо улыбнулся, — чтобы зарекомендовать себя в ее глазах с самой лучшей стороны, и в определенном смысле преуспел в своих стараниях. Я заходил в Лавку Радости прошлой ночью, и Зарми спросила меня, нет ли среди моих знакомых, как она выразилась, «сильная парень».
«Это есть, — сообщила красавица, обводя презрительным взглядом собравшихся в зале людей, — бедный слабый Джонни!»
В тот момент никакая определенная кандидатура не пришла мне на ум, поскольку я еще не слышал о вашем возвращении в Лондон, но на всякий случай я пообещал ей привести с собой сегодня в Лавку Радости надежного друга. Не знаю, зачем мы нужны Зарми, но…
— Рассчитывайте на меня! — отрывисто сказал Смит. — Я оставлю все детали дела вам с Веймаутом и буду в Скотланд-Ярде сегодня вечером, дабы успеть переодеться и загримироваться должным образом. Петри, — он стремительно повернулся ко мне, — боюсь, мне придется идти в Лавку Радости без вас, но, как видите, меня будет сопровождать надежный товарищ. А инспектор Веймаут, несомненно, найдет для вас роль в своей вечерней программе.
Он взглянул на часы.
— О! Мне надо спешить. Вы чрезвычайно обяжете меня, Петри, если упакуете медный сундук в мою дорожную сумку, пока я надеваю пальто. И, может, Веймаут по пути вызовет мне такси из вестибюля? Я смогу вздохнуть с облегчением, только когда положу нашу неприятную добычу в надежный банковский сейф!
ГЛАВА VI
СИ ФАН НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ
Моросил мелкий дождь, когда Смит садился в такси, вызванное по телефону швейцаром. С собой он увозил коричневую дорожную сумку с медным ящиком, который явился причиной нашего возвращения в Лондон. Последний раз увидел я друга сквозь поднятое стекло автомобиля: он чиркал спичкой о коробок, собираясь зажечь трубку, что делал крайне редко и лишь с целью успокоиться.
Охваченный непонятной усталостью, я стоял в вестибюле и глядел на серый ноябрьский Лондон. Легкого усилия мысли оказалось достаточно, чтобы грязно-коричневый проспект растаял без следа и перед мысленным взором моим возник выходящий на Нил балкон, пыльные пальмы на периферии зрения, белая стена, заросшая пурпурными цветами, и над всем этим — ослепительный голубой купол Египта. На балконе воображение мое нарисовало во всех восхитительных подробностях фигуру Карамани. И мне почудилось, что прекрасные глаза ее полны печали и губы чуть вздрагивают, когда она, положив руки на перила балкона, смотрит через радостно сверкающую реку на купола и минареты Каира — и дальше, в подернутую дымкой даль — и видит меня в унылом, дождливом Лондоне так же, как я вижу ее в Гезире под безоблачным небом Египта.
Охваченный непонятной усталостью, я стоял в вестибюле и глядел на серый ноябрьский Лондон. Легкого усилия мысли оказалось достаточно, чтобы грязно-коричневый проспект растаял без следа и перед мысленным взором моим возник выходящий на Нил балкон, пыльные пальмы на периферии зрения, белая стена, заросшая пурпурными цветами, и над всем этим — ослепительный голубой купол Египта. На балконе воображение мое нарисовало во всех восхитительных подробностях фигуру Карамани. И мне почудилось, что прекрасные глаза ее полны печали и губы чуть вздрагивают, когда она, положив руки на перила балкона, смотрит через радостно сверкающую реку на купола и минареты Каира — и дальше, в подернутую дымкой даль — и видит меня в унылом, дождливом Лондоне так же, как я вижу ее в Гезире под безоблачным небом Египта.