Ромов Анатолий. При невыясненных обстоятельствах

   - Добрый день.
   Женщина повела подбородком, продолжая читать, и он вышел на улицу. Постояв несколько секунд у обитой дерматином двери, вернулся. Не спеша прошел прихожую. Нарочито медленно открыл застекленную дверь. Остановился. Женщина подняла глаза.
   - Извините, а... - Ровнин постарался сказать это как можно мягче и легче. - Тетя Поля когда будет?
   - А зачем тебе? - женщина, перевернув книгу, положила ее на стол. Что случилось?
   - Ничего не случилось.
   - Тогда зачем она тебе?
   Ровнин медлил сколько мог.
   - Надо.
   - Надо. Ты что, наш, что ли?
   Ровнин промолчал.
   - Так наш или нет?
   - Ваш.
   - Что-то не припомню.
   Женщина поправила очки и взяла книгу:
   - С третьего этажа? - Не дождавшись ответа, она хмыкнула и снова стала читать.
   - Так когда будет тетя Поля?
   - В двенадцать, - женщина продолжала читать. - В двенадцать будет твоя тетя Поля.
   - А, - сказал Ровнин. - Спасибо.
   Женщина что-то буркнула, он повернулся и, стараясь идти как можно медленнее, вышел на улицу, теперь уже окончательно.
   Пока с этим общежитием ему все было ясно. Сегодня он даже мог не дожидаться прихода тети Поли.
   Вечером, без одной минуты семь, он стоял у двери квартиры Семенцова.
   Семенцов встретил его по-домашнему, в спортивном костюме и шлепанцах. На вид начальнику Южинского ОУРа было не больше пятидесяти. Он был сухощав, чисто выбрит, но его щеки все равно казались темными - до того густыми и смоляными были волосы. Глаза полковника тоже выглядели темными и как будто бы злыми. Если бы Ровнин решил давать полковнику прозвище, он бы сказал, что Семенцов похож на жука.
   - Андрей Александрович? - открыв дверь, сказал хозяин.
   - Так точно, Иван Константинович.
   - Прошу, - Семенцов посторонился, и Ровнин вошел в квартиру. Начальник ОУРа, пропустив Ровнина, прикрыл дверь. Внимательно оглядел гостя. Коротко показал головой еще на одну дверь, распахнутую в прихожую. За этой дверью виднелась небольшая комната с книжной полкой, столом и диваном. Около дивана горел неяркий торшер с зеленым абажуром. Ровнин вошел и остановился, ожидая, пока войдет хозяин.
   - Чаю? - спросил Семенцов. Глаза его были все такими же, недоверчивыми и злыми.
   - Спасибо, Иван Константинович. Нет.
   - Может быть, все-таки?
   - Нет, нет. Спасибо.
   - Тогда - вы курите?
   - Не курю.
   - Пьете?
   - Нет.
   Семенцов показал рукой на диван. Подождав, пока Ровнин сядет, плотно прикрыл дверь в комнату и сел сам. Некоторое время они сидели молча. "Странно, - подумал Ровнин. - Кажется, полковник не знает, как вести себя со мной. Но в любом случае ясно, что это человек жесткий. И все, что говорил о нем Бодров, пока подтверждается".
   - Хорошо, - сказал Семенцов. - Попрошу документы.
   Ровнин достал и протянул Семенцову документы. Полковник долго изучал их. Проглядел на свету удостоверение, несколько раз прочел командировочное предписание. Наконец вернул бумаги, оставив себе лишь письмо Ликторова. Поправил абажур на торшере. И снова они сидели молча.
   - Что вы собираетесь предпринять? - спросил наконец полковник. Давайте сразу договоримся, - я хотел бы вас загрузить, потому что людей у меня мало.
   - Это будет зависеть от нашего разговора, Иван Константинович.
   Семенцов поморщился:
   - От нашего разговора. Ну, во-первых, я не знаю, что вас интересует.
   "Семенцов неразговорчив, - подумал Ровнин, - но это даже лучше". Спросил, стараясь придать вопросу нужный тон:
   - Иван Константинович. Вообще-то, как это все получилось?
   - Что - это?
   - Ну, все это. У торгового центра.
   Семенцов подошел к окну, шаркая при этом шлепанцами. Долго стоял, разглядывая что-то в вечерних сумерках.
   - А что именно у торгового центра? - сказал наконец он, не поворачиваясь, и, так как Ровнин ничего не ответил, добавил: - Вас что-то особо интересует?
   - Да, особо. Почему Евстифеев оказался именно в этой группе?
   Полковник не ответил.
   - Простите, Иван Константинович. Просто я хорошо знал Евстифеева.
   - Я вам отвечу, - полковник повернулся. - Евстифеев включался в группы по перевозке денег по собственному усмотрению. А почему он в этот раз включился именно в эту группу, для меня загадка.
   - Может быть, он... о чем-то догадывался?
   - Не знаю. В тот день у нас было организовано три засады. Три.
   - Три засады?
   - А вы что думаете? - лицо Семенцова сморщилось. - Да вы поймите... Поймите, что это для меня значит - преступная группа в городе!
   Семенцов отвернулся и стукнул кулаком по подоконнику. В следующую секунду, кажется, он уже пожалел, что сорвался. Сказал, на этот раз тихо, медленно, разделяя фразы так, будто увещевал маленького:
   - Поймите, Андрей Александрович. С августа, с первого налета, наш ОУР и все УВД фактически на казарменном положении. Я не говорю уж там, что люди не уходят в отпуск, работают не отдыхая. Люди в предельной готовности. Каждый день все люди в предельной готовности. Вы понимаете?
   - Понимаю.
   - Для выявления преступной группы разработан и утвержден целый ряд мер, которые неуклонно проводятся в жизнь. Система ПМГ, СКАМ*. Быстрое реагирование на сигналы. Скрытое сопровождение, засады и так далее. Особенно засады. Так вот, в тот день, двадцать пятого февраля, нами были организованы три засады. Тщательно скрытые. Выбор мест для них делался с учетом наибольшей вероятности нападения. То есть как и в случае двадцатого августа. Засады были поставлены там, где крупные суммы денег переносились или перевозились в тихих, относительно безлюдных местах.
   _______________
   * ПМГ, СКАМ - передвижные милицейские группы, служба контроля
   над автомашинами.
   "Все правильно, - подумал Ровнин. - Все абсолютно правильно. Но Лешка. Лешка-то оказался не там. Не в тихом и безлюдном месте".
   - Евстифеев, конечно, знал об этих засадах?
   - А как же? Мы вместе с ним эти засады и наметили.
   "Наметили, - подумал Ровнин. - Наметили, а после этого Лешка поехал к торговому центру. Почему именно он туда поехал, никто не знает".
   - Вы лично были в одной из засад?
   - Да, - сказал Семенцов. - Был.
   - Засады - со снайперами?
   - Со снайперами.
   - Вы уж простите, Иван Константинович, что я так с расспросами. Просто мне хотелось бы знать: в тот день, двадцать пятого февраля, Евстифеев что-нибудь говорил вам?
   Семенцов смотрел куда-то мимо Ровнина:
   - В частности, о торговом центре?
   - Ну...
   Семенцов нахмурился:
   - Он, между прочим, в таких случаях всегда говорил одно и то же. И в тот день, утром, он тоже мне сказал, что ему кажется, что лично он в засадах не нужен. А потому подстрахует... - Семенцов невесело усмехнулся, - самое невероятное место.
   "Невероятное место, - подумал Ровнин. - Невероятное место. Вообще-то, это чисто Лешкино выражение".
   - Что, он так и сказал: "невероятное место"? Именно этими словами?
   Семенцов пожал плечами:
   - Так и сказал. Именно этими словами.
   Некоторое время они молчали.
   - А... как его? - сказал Ровнин.
   Глаза Семенцова, до этого бывшие спокойными, сузились. Теперь, после разговора, Ровнину было хорошо понятно, откуда берется это спокойствие. Семенцов - профессионал. Железный профессионал. Поэтому и говорить с ним Ровнину легко.
   - Как... - полковник взял карандаш, поиграл им и снова положил на стол. - А кто его знает как? Там же народу было - тьма.
   Народу тьма. "В общем, - подумал Ровнин, - наверное, в такой ситуации любой опытный сотрудник поступил бы точно так же, как Лешка. И все-таки лично он, Ровнин, считает, что Лешка помимо железно осознанной необходимости броситься на выстрелы рассчитывал в тот момент еще и на свою реакцию".
   - А с машинами что? - спросил Ровнин.
   - С машинами ничего. Съемные номера, стандартная расцветка. Найди их. Прячут они их где-то. Под землей, что ли?
   - Я слышал, вы занимались пищевым техникумом?
   - Занимались. - Семенцов посмотрел на Ровнина и сел рядом. Кажется, напоминание о пищевом техникуме показалось ему сейчас чем-то посторонним, лишним. - Вас интересует тетя Поля?
   "Тетя Поля. Ше приз кор, если инт бэ".
   - Да, тетя Поля. Именно тетя Поля, - кивнул Ровнин. - Вы как действовали? Через кадры или скрыто?
   - По-всякому мы действовали. И через кадры, и скрыто, - Семенцов мотнул подбородком. - Ничего. Пусто, Андрей Александрович, никаких концов у этой тети Поли не найдено. То есть абсолютно ничего.
   - А как она как человек?
   - Человек? - Семенцов подумал. - Судя по всему, безобидный она человек, с самой безупречной репутацией. Вот так.
   - Но запись же о ней у Евстифеева была?
   - Была.
   - Хорошо. Собственно, у меня осталось немного.
   - Да перестаньте, - Семенцов поежился и улыбнулся, будто нехотя, через силу. - Перестаньте, Андрей Александрович. Сидите хоть всю ночь.
   Он сложил письмо Ликторова. Спрятал в ящик стола.
   - И не темните вы. Говорите сразу, чем вы хотели бы заняться. А то не успеете оглянуться, как я вас загружу.
   - Я хотел бы заняться именно этим самым пищевым техникумом.
   Семенцов покосился, явно испытывая недоверие:
   - Пищевым техникумом?
   - Да. Тетей Полей. Ведь данных о преступной группе, как я понимаю, у нас до сих пор мало. А запись в блокноте у Евстифеева все-таки есть.
   Ровнин прислушался. В квартире этой тихо. Интересно, большая ли семья у начальника ОУРа?
   - Хорошо, - сказал Семенцов. - Попробуйте. В общем, не знаю, есть ли в этом резон, но попробуйте. Мы ведь пока даже не говорили с ней. Помощь вам нужна?
   - Нужна, Иван Константинович.
   - Пожалуйста, я слушаю.
   - Вы знаете штатное расписание этого общежития?
   Ровнину показалось, что вопрос повис в воздухе. Нет, не повис. Полковник прищурил один глаз, будто припоминая:
   - Знаю. Комендант общежития, воспитатель, трое дежурных. Дежурство суточное, с двенадцати до двенадцати. Сейчас, впрочем, кажется, место третьей дежурной свободно, так что дежурных там работает в общежитии пока две - Ободко и Зыкова, каждая на полторы ставки. Место воспитателя тоже как будто не занято.
   Семенцов замолчал, постукивая по столу пальцами - с протяжкой, после каждого перестука будто поглаживая стол.
   - Вы что, хотите туда устроиться?
   Выходит, южинцы действительно занимались этим техникумом всерьез.
   - Да, хотел бы.
   - Воспитателем? - спросил Семенцов.
   - Ну, если уж никак иначе нельзя, можно воспитателем.
   - Почему "иначе нельзя"?
   - Воспитатель должен что-то делать, а мне - мне желательно иметь там побольше свободного времени, в этом общежитии.
   - Что именно вы предлагаете?
   - Вы ведь с кадрами в хороших отношениях?
   Семенцов неопределенно пожал плечами.
   - В крупных общежитиях есть должность помощника коменданта, - сказал Ровнин. - Это - общежитие средних размеров. Но все-таки.
   - Вы хотите сказать, что я должен помочь вам устроиться помощником коменданта?
   - Да. Только - вы извините, Иван Константинович, но об этом пусть знает только начальник отдела кадров. И никто больше. Простите, как его зовут?
   - Сейчас вспомню, - Семенцов осуждающе покачал головой. Это означало, видимо, "ну и ну". - Лосев. Лосев Игорь Петрович.
   - Еще раз извините, Иван Константинович. Лосев. Лосев Игорь Петрович. Просто даже только предупредите его обо мне. Не уточняя.
   "Действительно некрасиво, - подумал Ровнин. - Яйца курицу учат". Казалось, Семенцов сейчас размышляет обо всем, что было сказано. Ровнин посмотрел на него, и полковник встряхнулся:
   - Хорошо. Сделаю что смогу.
   - А связь, наверное, та же. Я буду вам звонить.
   На другое утро Ровнин прежде всего отправился в общежитие. Он хотел попасть туда пораньше.
   Утром, в отличие от вчерашнего, троллейбус был переполнен. Ровнин втиснулся в заднюю дверь с трудом. Но, привыкнув, дальше он протолкнулся уже легче. Расщепив сдавленные тела, осторожно проскользнул к заднему окну. Переполненный транспорт был для него в данном случае слабым местом из-за пистолета. Пистолет был подвешен в кобуре на поясе, даже не под курткой, а под рубашкой, подвешен довольно плотно, сбоку слева, почти под мышкой, так, чтобы предплечье все время прикрывало его. Но даже эта предосторожность его не устраивала: мало ли на кого можно натолкнуться в толчее...
   Выйдя из троллейбуса, Ровнин не спеша завернул в переулок. Теперь, утром, он увидел еще издали, как из общежития выходят девушки. Сейчас он шел, стараясь не смотреть на них, делая вид, что рассеянно оглядывает дворы, мимо которых проходит. Дворы были южными, с кипарисами, пирамидальными тополями, бельем, висевшим между деревьями и этажами на натянутых веревках. Вокруг одного из дворов, вымощенного брусчаткой, тянулась на уровне второго этажа застекленная балюстрада. Ровнин посматривал в эти дворы, но девушек все равно видел. Они выходили из общежития парами, втроем, изредка по одной, и сразу же поворачивали в его сторону. Девушки явно спешили. Он уже знал, что учебный корпус - на улице Плеханова, всего через остановку, добежать туда можно минут за десять. Всем девушкам было примерно от семнадцати до двадцати; сейчас, проходя мимо, Ровнин почти физически ощущал, как они смотрят на него. Если же не смотрят, то явно обращают внимание, проходя мимо. "Да, с этим будет тяжело, - подумал Ровнин. - Неужели в общежитии одни девушки?" Нет. Вот из дверей вышел парень - невысокий, круглолицый, тонкошеий. В задерганном сером свитере, джинсах и кедах. Прошел мимо, посвистывая. Вот еще двое парней. Выходят, громко разговаривая. С ними три девушки. У всех сумки через плечо. Идут, разговаривая и сойдя на мостовую. Посмотрели на него, почти пройдя мимо. Вот ребята что-то сказали девушкам - те рассмеялись. Ясно, все они тут друг друга знают наизусть. Парней, кажется, раз-два и обчелся. Что называется, чистый девичник.
   В женщине, которая сидела за столом дежурной, он безошибочно узнал Полину Николаевну Ободко. Волосы те же, что и на фотографии, соломенно-седые, стянутые назад тугим узлом. Когда-то, наверное, тетя Поля была пригожа собой, но сейчас от ее лица, от маленького носа и сложенных над сухим подбородком пухло-морщинистых губ исходили замкнутость и старческая настороженность. Тетя Поля будто все время пыталась понять, не скрыт ли во всем, что происходит вокруг, обман. Правда, это ощущение скрашивали глаза - широко расставленные, ясно-серые, смотревшие прямо и мягко. Тетя Поля была в цветастом, не раз стиранном платье; поверх платья была надета меховая овчинная безрукавка.
   Ровнин остановился у стола. Кивнул. Так как тетя Поля молча смотрела на него, он широко улыбнулся:
   - Полина Николаевна?
   Тетя Поля медлила, будто не зная, признаваться ли, что она - Полина Николаевна.
   - Здравствуйте, - Ровнину сейчас нужно было только одно: произвести наилучшее впечатление. - Полина Николаевна, меня зовут Андрей. Я, наверное, работать с вами буду.
   - Со мной? - тетя Поля всмотрелась в Ровнина. Мимо прошли еще три девушки - кажется, последние. - Зачем же со мной? Что, в общежитии?
   - В общежитии.
   - Так, так, так, так. Ох ты, сокол какой! - тетя Поля прищурилась. Воспитателем? Воспитателя-то у нас нет.
   Ей стало как будто легче. Да, человек она крайне недоверчивый.
   - Не воспитателем - помощником коменданта.
   - Это что же, должность новую ввели? - тетя Поля, кажется, совсем уже поверила ему. Добродушно оглядела Ровнина с ног до головы. - Помощник-то нам нужен, нужен. А от кого вы?
   - От Игоря Петровича.
   - От Игоря Петровича? - в голосе тети Поли теперь уже слышалось уважение. - Так, так, так, так. Ох ты, сокол какой!
   - Правда, я еще только присмотреться пришел.
   - А что тут присматриваться? Варя-а! - крикнув это, тетя Поля обняла себя за плечи, будто ей было холодно. - Присмотреться. Что присматриваться? Народ у нас аккуратный, хороший. А присматриваться - чего тут?
   - Да уж наверное, - сказал Ровнин.
   - Правда, насчет здания... - не договорив, тетя Поля оглянулась. Крикнула: - Варя! Варвара Аркадьевна! Аркадьевна-а! Варя! Ва-аря! Да где ты?
   "Тетя Поля пищ. тех.! Св.? - подумал Ровнин. - Какая тут может быть "св." - с такой тетей Полей?"
   - Сейча-ас! - раздалось сверху. - Ну что там?
   - Варь, спустись на минутку. Дело.
   Тетя Поля повернулась:
   - Комендант наш, Варвара Аркадьевна. Хорошая женщина.
   - Полина Николаевна, вы что-то начали "правда, насчет здания" - и не закончили?
   - Да нет, - тетя Поля улыбнулась. - Здание, я говорю, у нас небольшое, только, правда, хотела сказать, запущено немного. Так вот вы и поможете.
   А может быть, именно как раз и "св."? С такой тихоней?
   - Это всегда, - сказал Ровнин. - Я ведь на все руки мастер. Штукатурю, белю, плитку кладу.
   Сверху спустилась женщина в синем сатиновом халате, полная, пышущая здоровьем; лицо ее было круглорозовым, волосы убраны под лиловую косынку. Сказать, сколько ей лет, было нелегко; после колебаний Ровнин дал ей от тридцати до сорока.
   - Плитку? - сказала тетя Поля. - Ай-яй-яй. Неужто и плитку?
   - Да я все. Сантехнику заменяю, краны. Телевизор есть - и телевизор подстрою.
   - Неужто и телевизор? - сказала женщина.
   Ровнин незаметно оглядел комендантшу:
   - И телевизор. Здравствуйте.
   - Здравствуйте, я комендант общежития, - женщина поправила косынку. Варвара Аркадьевна.
   - Работать он будет у нас, Варь! - тетя Поля покачала головой, что означало: "ну и дела". - Работать, слышь? От Игоря Петровича он.
   Варвара Аркадьевна несколько секунд смотрела на Ровнина изучающе. Надо побыть здесь хотя бы несколько дней, подумал Ровнин. Мало ли что может стоять за этими тихонями. Ведь раз он уже взялся за этот техникум, с его стороны тоже все должно быть чисто.
   - Я еще не знаю, - надо выглядеть как можно скромней. - Вот посмотреть зашел.
   - А кем, интересно? - комендантша опять поправила косынку. Работать?
   - Вроде помощником вашим.
   - Помощником? А не воспитателем? Что, должность новую ввели?
   "Врать так врать", - подумал Ровнин. Да и потом, вряд ли Семенцов его подведет.
   - Да как будто ввели.
   - Ну вот и хорошо. У нас же тут, - Варвара Аркадьевна широко и театрально развела руками. - У нас же тут - одна молодежь! Работать удовольствие. Николаевна? - комендантша повернулась к тете Поле.
   - Ну, я и говорю, - подхватила дежурная.
   - Ребята, девушки, и все учатся, все за собой убирают. Совет общежития у нас, и вообще. Простите, вас-то как зовут?
   - Андреем.
   Кажется, пока все идет чисто. Даже очень чисто. А может быть, слишком чисто?
   - А по отчеству?
   - Да ну! - Ровнин улыбнулся. - Я по отчеству не привык. Зовите просто Андреем.
   - Договорились - Андреем. Сами-то местный? Южинский?
   Проверка? Или от простоты душевной?
   - Считайте, южинский. Родился здесь, ну, потом уезжал, армия, то, се. Сейчас вот вернулся,
   - Как хорошо-то, - тетя Поля сложила руки. - Ой, хорошо-то. И плитку умеет класть. Умеешь плитку-то класть, Андрей? Не врешь?
   - Плитку? - Ровнин понял, что если это не наигрыш, то здесь "тепло". Ценные слова. Впрочем, плитка - это всегда почти точно.
   - Говорил ведь? - тетя Поля добродушно нахмурилась.
   - А как же, говорил. Какую надо, декоративную или простую?
   - Да уж я не знаю. Любую.
   - И телевизор? - сказала комендантша.
   - И телевизор.
   - Так значит, - Варвара Аркадьевна взяла его за рукав. Перешла на полушепот: - Андрей! Андрей-ей! Все-о! Все, молодой человек!
   - Ну прям подарок, - сказала тетя Поля.
   Неужели две такие чистые женщины - и с налетчиками? Нет, невозможно. Но тогда почему у Лешки запись?
   - Идите к Игорю Петровичу! Ну, мигом? - все так же шепотом сказала комендантша.
   - А что, и пойду, - Ровнин открыл застекленную дверь.
   - Идите и скажите: Варя, ну, Варя - это я, Варя, скажите, просит. Просит слезно, чтоб оформил.
   - Хорошо, я быстро и назад.
   - Давайте, давайте, - сказала вслед комендантша.
   Выйдя в переулок, Ровнин вздохнул. Кажется, пока все без проколов. По крайней мере, представился он так, как хотел. Но все-таки - так всегда бывает - на секунду возникло сомнение. Может быть, все это зря? Все это? Может быть, и общежитие, и тетя Поля - пустой номер?
   Через час, застелив стол в прихожей общежития газетами и надев черный комбинезон "хэбэ-бэу", Ровнин тщательно смывал с потолка старые белила.
   Все это, облачение в робу и побелка потолка, может быть, и было лишним. И вообще, пока в техникуме ничем толковым даже и не пахло. К тому же помощник коменданта совсем не обязан сразу браться за мелкий ремонт. Но все-таки, при всей сомнительности этой затеи, было два важных момента, о которых Ровнин все время помнил. Во-первых, тетя Поля и все, что было связано с удочкой насчет плитки, которую он забросил еще утром. Если она пригласит его к себе домой положить плитку и он сможет откровенно поговорить - это идеально. Во-вторых, надо же ему что-то выдумать здесь, в этом "женском монастыре", чтобы не вызвать в первый же день особого интереса. Ведь вполне может быть, что ему придется сидеть здесь не один день. Но если он будет торчать на проходе со скучным лицом - всякой конспирации конец, его тут же засекут. В лучшем случае начнутся догадки, пересуды и так далее. Значит, он должен сразу сделать что-то такое, что погасит к нему всякий интерес. Сразу стать чем-то своим, привычным, обыденным, таким же обыденным, как потолок, стены, запачканный краской комбинезон.
   Тщательно смыв с потолка в прихожей старые белила, Ровнин начал не торопясь купоросить ближний угол. За время, пока он работал, в общежитие с улицы вошли только две девчушки, два этаких курносика, одна в очках, другая в спортивном костюме. Потом появилась почтальонша, полная, с мужеподобным лицом. Она быстро разложила по ячейкам письма и ушла. Два раза проплыла мимо, на улицу и обратно, Варвара Аркадьевна. Первый раз комендантша, проходя, сказала: "Вот молодец". Второй раз спросила:
   - Обедать с нами будешь?
   Обедать... Значит, они едят здесь. "Пообедать было бы неплохо", подумал Ровнин.
   - Так что, обедать будешь? - повторила комендантша. - Андрей? Что молчишь?
   Ровнин сделал вид, что занят тем, чтобы слой купороса ложился ровно.
   - Буду. Вот купоросить закончу, и все. А где?
   - Да у нас тут, в дежурке.
   Полное впечатление, что это чистые, кристально чистые женщины, но, с другой стороны, ведь есть Лешкина запись. Должна же она что-то значить.
   - Спасибо, я сейчас приду, - сказал Ровнин.
   - С тетей Валей тогда прямо иди. Тетя Валь!
   Уже знакомая ему дежурная, сменившая в двенадцать тетю Полю, повернулась и подняла очки. Она была все в том же повязанном крест-накрест пуховом платке.
   - Ну? - сказала она.
   Кажется, все это время она делала вид, что не замечает его.
   - Это наш новенький, я говорила, работать у нас будет.
   - Знаю, - дежурная встала. - Виделись уже. Слезай, слезай, работник. Борщ доходит, сейчас принесу.
   Дежурная комната была тут же, в начале коридора, небольшая, с диваном, квадратным столом и двумя аккуратно застеленными кроватями. "Хорошая комната, - подумал Ровнин. - Очень даже". Он сел на диван. Тетя Валя принесла из кухни борщ, разлила по тарелкам.
   - Ешь, не стесняйся, на вот ложку, - она сунула ему ложку. - Здесь, если что, и заночевать можно. Звонок от стола проведен, что случится, позвони. - Тетя Валя, нарезав крупными кусками хлеб, придвинула к себе полную тарелку. - Мы здесь все свои.
   Вернувшись в прихожую, он проверил белила, развел их пожиже, заправил в пульверизатор. Взобравшись на стол, для пробы легко провел первый слой. Кажется, белила ложились хорошо. Он стал не торопясь обрабатывать потолок. Закончив участок над собой, он слезал, передвигал стол метра на два и, взобравшись, начинал обрабатывать следующий участок. Входная дверь хлопнула всего два раза. Но потом, примерно через полчаса работы, дверь стала хлопать чаще. Когда же ему осталось только добелить угол, около четырех дня, дверь уже открывалась и закрывалась непрерывно - это возвращались из техникума девушки.
   Ровнин продолжал работать, почти не оглядываясь на дверь. Входя, некоторые тут же исчезали в коридоре. Но большинство девушек сначала останавливалось у стеллажа для писем. На него, кажется, пока никто не обращал особенного внимания. Сначала он пытался запомнить каждую - лицо, фигуру, походку, движения, но потом понял, что это бесполезно. Девушек было слишком много. Ровнин выделил четырех - не заметить и не выделить этих четырех было просто невозможно. Про каждую из них он мог бы сказать: королева. Особенно запомнились ему две: блондинка спортивного вида и староста общежития, статная черноволосая красавица, которую все звали Ганной. Стараясь как можно тоньше и ровней наносить последние мазки, он спокойно рассматривал входящих.
   На другой день, в субботу, обходя вместе с Варварой Аркадьевной и старостой общежития комнаты, Ровнин уже знал по спискам, кто где живет. Староста общежития Ганна Шевчук была красива - темноволосая, с большими светло-карими глазами. Правда, сейчас, когда они совершали обход, ее лицо постоянно хмурилось. Она казалась несколько тяжеловатой для своих двадцати лет, но явно обладала тем, что принято называть статью.
   Они проходили комнату за комнатой, и Ровнин со слов Ганны старательно записывал: где сломана кровать, где не хватает лампочки, где разбито и пока заставлено фанерой или закрыто картоном окно. Ганна и говорила медленно, весомо, тяжело, добавляя обязательное "пожалуйста":
   - Андрей, пожалуйста... Андрей, пожалуйста, посмотри сюда... Девочки, пожалуйста, откройте кровати...