Ромов Анатолий. При невыясненных обстоятельствах

   Когда они обошли все общежитие, Ровнин зашел в дежурку, достал блокнот, проверил записи. Дверь открылась, и он увидел тетю Полю. Она смотрела на него нерешительно. "Что это она?" - подумал Ровнин. Да, наверняка все это что-то значит. Неужели они его вычислили? Да, кажется. По крайней мере, очень похоже. И в любом случае упускать ситуацию сейчас нельзя. Никак нельзя.
   - Да, тетя Поль? - Ровнин сделал вид, что изучает записи. - Значит, восемнадцатая комната - кровать. Двадцать вторая - лампочка.
   - Андрюш, - тетя Поля вздохнула. - Уж ты извини, что обращаюсь. Но ты вот сказал. Помнишь, вчера-то еще? Насчет плитки.
   "Вот удача!" - подумал Ровнин. Теперь только не упустить. Нет, он не упустит.
   - Это насчет какой плитки, тетя Поль? - равнодушно спросил он.
   - Да мне, Андрюш. Завтра как раз воскресенье. А, Андрюш? Плитку дома положить в кухне. За плитой и над раковиной. И все. Я бы не стала тебя беспокоить, да тут как раз...
   Тетя Поля замолчала.
   - А, - сказал Ровнин. - Плитку.
   - А я эту плитку давно уже хотела.
   - Где вам плитку-то? За плитой, говорите?
   - За плитой, за плитой. И над раковиной.
   - Далеко ехать-то до вас?
   - Да какой там далеко? Зеленковская, сорок девять, квартира сто шесть. Только плитки этой у меня нет, понял? Я тебя, Андрюш, - сказав это, тетя Поля сузила глаза, - Андрюш, я тебя не обижу.
   - Ну вот еще, не обижу. Нам же, тетя Поль, работать вместе, а вы "не обижу".
   Утром, в восемь, Ровнин уже стоял на лестничной площадке у квартиры тети Поли по адресу: Зеленковская, сорок девять. С собой он прихватил небольшой бидон с синей масляной краской и ящик плитки, заранее взятый у завхоза. Дверь после его звонка тут же открылась; тетя Поля, увидев Ровнина, заулыбалась, заохала:
   - Ой, Андрюшенька, ой, молодец! Ну входи, входи. - Она взяла его под руку, осторожно ввела: - Заходи, заходи, вот сюда. Ставь, ставь. Помочь? Ой, прям не знаю, как благодарить. Да дай помогу. Ой, Андрюш, тяжесть небось. Иди сразу на кухню, сейчас поешь, я тебе горяченького приготовила.
   - Ладно, ладно, тетя Поль, - Ровнин поставил ящик. - Есть я не буду, спасибо. А вот кухня, где она у вас?
   - Это как не буду? Это ты брось, я тебе и бутылочку вчера купила, тетя Поля повела его на кухню. - Садись. Да садись же.
   - Нет, тетя Полечка, и пить я не буду. - Ровнин успел заметить квартира однокомнатная, обставлена небогато. - Спасибо. Я сразу лучше за работу.
   - И пить не будет. Что ж я, зря старалась? Ну, рюмочку-то выпьешь?
   - Нет, тетя Поль, никак. Вы что, одна живете?
   - Одна, Андрюшенька, одна, - тетя Поля силой усадила его за стол. Садись. Да хоть яишенку-то съешь? А?
   - Нет, тетя Поль, спасибо. Что, и детей нет?
   - Как же нет? Дочь взрослая, работает под Южинском в санатории.
   - А, - понимающе кивнул Ровнин.
   - Двое у нее, мальчик и девочка. Я к ним каждую неделю езжу, а то, бывает, они. Ну что ж ты, так ничего не будешь есть?
   - Не буду, тетя Поль. - Он встал и наскоро оглядел стену. Посмотрел, пройдет ли за плитой кисть. Как будто кисть проходила. Работы будет немного. А живет тетя Поля одна. Кажется, лучше всего сейчас с ней поговорить напрямую. К тому же вполне может быть, что Лешка в свое время именно так и сделал. Другого здесь просто не придумаешь.
   - Ну что? - озабоченно спросила тетя Поля. - Получится? А?
   - Получится, как не получиться, - Ровнин погладил стену. - Я, тетя Поль, долго думал, как вам плитку класть. Можно на спецпасту, можно на цемент. Но вы ведь, наверное, красиво хотите?
   - Ой, Андрюш, - тетя Поля зажмурилась, покачала головой. Взяла тряпку, протерла стол. Вздохнула: - Кто ж красиво не хочет?
   - Ну вот. Так я вам сделаю декоративно, на масляную краску, с зазором. Краска синяя, а плитка у меня белая, да еще квадратиков двадцать есть голубой, для симметрии. А, тетя Поль?
   Тетя Поля приложила руку с тряпкой к сердцу:
   - Ой, Андрюш. Прямо не знаю.
   - Ну, ну, тетя Поль, я же еще не сделал. А теперь займитесь чем-нибудь. Ну там, в комнату пойдите, чтобы здесь не мешаться.
   - Может, тебе помочь что, убрать?
   - Не нужно ничего, тетя Поль, я сам. Вы побудьте где-нибудь.
   - Хорошо, хорошо. - Тетя Поля ушла.
   Часа через три последним, легким притирающим движением закончив работу, Ровнин выпрямился. Да, кухня стала лучше. Белая плитка, посаженная с редкими вкраплениями голубой на слой темно-синей масляной краски, гляделась. Невыразительная до этого бурая кухонная стена за газовой плитой и над раковиной теперь сверкала белизной, а голубая плитка и полусантиметровый зазор прямых линий придавали этой белизне нужную живость. Ровнин обернулся:
   - Тетя Поль, вы где? Все-о! Принимайте работу.
   Тетя Поля остановилась в дверях. Зажмурилась, заохала:
   - Ой! Ой, Андрюш! Ой, красота! Ой, прямо не знаю. Ну-у! Ну-у!
   Она подошла к стене.
   - Только руками пока трогать не надо, тетя Поль, - Ровнин сел. Высохнет краска, тогда пожалуйста.
   - Ну, прямо красота. Уважил, Андрюшенька. Просто уважил. Когда высохнет-то?
   - Денька три для верности придется подождать.
   Кажется, сейчас самый момент. Да, именно сейчас. Он достал из внутреннего кармана Лешкину фотографию. Лешка на ней был снят для личного дела, незадолго перед тем, как уехать в Южинск.
   - Тетя Поль.
   - Да?
   Она обернулась, увидела фотографию и глянула на Ровнина. Это явно было неожиданностью для нее, и она сейчас будто спрашивала: "Что это?" Ровнин протянул фото:
   - Посмотрите, тетя Поль. Вам этот человек не знаком?
   Тетя Поля взяла фотографию. "Нет, - подумал Ровнин, - ведет она себя абсолютно чисто".
   - Что-то знакомое, - вглядываясь, сказала тетя Поля. Закусила губу. Знакомое. Знакомое, а вот вспомнить не могу. Где же я его видела? Где же?
   Не нужно ее торопить. И пугать не нужно.
   - Вспомните, тетя Поль. Это очень важно. Очень.
   - Так это ж Леша, - тетя Поля еще раз всмотрелась в фотографию. - Ну да. Леша, милиционер. Он. Ну, точно.
   Леша, милиционер... Значит, она знает, кем был Лешка. Ну, прежде всего уже само по себе это новость. Тетя Поля все знает. Откуда?
   - Леша-милиционер?
   - Ну да. Леша. Он ко мне заходил. Недавно заходил. Зимой.
   - Куда к вам?
   - В общежитие. Куда ж еще?
   Тетя Поля внимательно всмотрелась в Ровнина.
   - Что, тетя Поль?
   Ровнин понял: скрывать что-либо теперь уже не имеет смысла.
   - Та-ак. - Это она сказала уже протяжно-утвердительно. - Та-ак. Значит, ты тоже милиционер. Ну и ну.
   Крутись не крутись, хитрить теперь бессмысленно.
   - А я-то думаю, что это он? Плитку положить, то се. Милиционер, значит?
   - А откуда вы знаете, что он... - Ровнин помедлил, - этот Леша, был милиционером?
   - А сам-то ты тоже ведь милиционер?
   - Ну, милиционер.
   - Как это откуда? - тетя Поля взяла тряпку, провела по столу и отложила. - А что тут не знать? Он же ко мне пришел и сам, ну, это рисунки мне показал.
   - Рисунки?
   - Ну да - рисунки.
   Лешка показал ей рисунки. Из третьей папки? Вот это номер!
   - Какие рисунки?
   - Какие. На рисунках этих четыре парня. Нарисованы, значит. Ну, трех-то я даже и не видела. А четвертого... - Замолчала. Молчит.
   - Что - четвертого?
   Тетя Поля вздохнула:
   - Худенький такой, лопоухий. Его я признала. Вроде похож.
   - Подождите, подождите, тетя Поль.
   Ровнин чувствовал, что все в нем сейчас колотится. Да, он хорошо знал, что это. Это чистый нервный колотун. Причем с ним давно уже такого не было. Ну-ка, Ровнин, успокойся. Успокойся. Ну, Ровнин.
   - Подождите, тетя Поль. - Он отвел взгляд, чтобы она не видела, и зажмурился. - Да вы сядьте. Сядьте, пожалуйста.
   - Ну, села, - тетя Поля села с другой стороны стола. - Села.
   Кажется, мандраж прошел. Да, как будто бы.
   - Расскажите все по порядку. Не торопитесь. С самого начала.
   Она нахмурилась.
   - Ну, прежде всего, когда он к вам пришел?
   Молчит. Значит, может быть, что-то забыла. Вполне.
   - Точную дату хотя бы вы можете вспомнить?
   - Точную? Дай бог памяти. Было это... было... в конце зимы. Да, в конце зимы.
   - В конце зимы. А когда точно?
   - Да недавно совсем, недели три.
   Она раздраженно замолчала, будто злясь на то, что не может вспомнить точной даты.
   - В конце зимы - значит, в феврале?
   - Ну да, в феврале.
   - А день?
   - День? Ах ты, прямо затмение. Не помню дня. В конце месяца.
   - Вспомните, тетя Поль. Пожалуйста.
   Тетя Поля с сожалением улыбнулась:
   - Может, после дня армии, но точно не скажу. После праздника.
   После праздника. Это уже много. Если Лешка приходил к ней после двадцать третьего февраля, а убили его двадцать пятого, то остальное, насчет даты, в принципе можно не выяснять.
   - После праздника? Праздник двадцать третьего февраля. Значит, двадцать четвертого?
   Тетя Поля застыла вспоминая:
   - Может быть. Двадцать четвертого. Или двадцать пятого. Да, так примерно. Нет, двадцать пятого. Я как раз дежурила двадцать пятого. Дежурство заканчивала, - она с облегчением улыбнулась.
   Двадцать пятого. Ну и ну. Лешка приходил к ней в день своей смерти.
   - А в котором часу?
   - Утром. Да, утром, часов в десять. Все уже в техникум ушли.
   - Он пришел к вам, и что дальше?
   Тетя Поля покачала головой. По поведению - она чиста.
   - Дальше. Дальше вошел, значит, он, а я и не думала сначала, что милицейский. В курточке такой, сам худенький. Подошел, значит: "Здравствуйте, говорит, я из милиции". Ну что ты, Андрюш, смотришь-то так?
   - Вы, тетя Поль, подробней.
   - А чего подробней, уж куда подробней. Книжку показал. Красненькую. Ну, я книжку эту не стала даже смотреть. Мне это ни к чему.
   - А потом?
   - Потом? Ну, потом. Потом он их и достал, эти рисунки. Карандашиком так, на бумаге нарисованы. Показывает, я гляжу - четверо парней. А он: "Посмотрите, - говорит, - у вас тут не болтался на входе кто-нибудь, похожий на этих?"
   - Что, именно так и сказал?
   - Да, говорит, не болтался ли, говорит? Особенно, говорит, около стеллажа для писем.
   Вот это да! Около стеллажа для писем? Это - связь!
   - Ну а вы?
   - А что я? Я же говорю, как раз накануне я вроде видела одного, похожего на этого лопоухого.
   Ровнин достал из кармана бумажник, порылся в нем, выудил фотокопии Лешкиных рисунков. Выбрал и положил на стол изображение "Маленького". Тетя Поля испытующе посмотрела на Ровнина. Подтянула к себе фотографию.
   - Вот те на, и фото даже есть. Ну, он, он это, этот самый, которого Леша мне показывал. Он.
   Ай да Лешка. Ай да Лешка, молодец! Черт, Евстифеев! Что же ты делаешь? Значит, Лешка ухитрился определить лопоухого. "Маленького". Вот тебе на. "Маленького" засекли. Ну и Лешка! Черт, ну и Лешка!
   - Вы что, в самом деле его видели? - Ровнин спрятал фото. Проверить лишний раз не помешает.
   - Кого?
   - Ну, лопоухого?
   - Да я же говорю, видела. Накануне, как раз то ли в праздник, то ли за день до праздника. Нет, в праздник.
   Ровнин почувствовал, что он сейчас готов закричать: "Лешка! Лешка, ты молодец!"
   - Я же своих-то всех знаю. А он, лопоухий-то этот, как раз днем, часа в четыре, входит.
   Часа в четыре приносят вторую почту.
   - Входит. Я его сразу заприметила. Такой вертлявый, щуплый. Только я не поняла, зачем он. Потому что обычно у нас тут, знаешь, молодежь, как на мед. Девки ведь, женское-то, считай, общежитие. Да еще праздник.
   - Понятно, тетя Поль. А вы что, раньше его никогда не видели?
   - Нет, не видела.
   Не видела. А может быть, видела, но не замечала.
   - Так что этот лопоухий?
   - Ну просто, вошел так, я-то его вижу, что чужой, но подумала, мало ли чего. Всех, кто к нашим девкам постоянно ходит, я так в лицо будто знаю. А этого никогда не видела. А он в прихожей вроде у ящика с письмами покрутился. Покрутился так, покрутился, и вроде ничего.
   Вроде ничего. Значит, она не увидела, как он брал письмо.
   - Покрутился - и что дальше?
   - Ну и назад, на улицу.
   Не увидела. А он брал. Наверняка брал. Пятьсот процентов, что брал.
   - Что - только покрутился?
   - А что еще? - тетя Поля недоуменно посмотрела на Ровнина. Покрутился, я ж и говорю. Покрутился и назад.
   - Он из ящика ничего не брал?
   Тетя Поля вздохнула. Задумалась. А может быть, он и в самом деле не брал? Может быть, вообще это был не тот лопоухий?
   - Ну, тетя Поль?
   - Да вот, этот вот, Лешка этот, он ведь тоже про письмо интересовался. "Брал ли, - говорит, - этот лопоухий письмо?" Все допытывался.
   - Ну так что же все-таки, брал?
   Пусто. Прокол. Ясно, что лопоухий, если это был тот лопоухий, письмо брал. И ясно, что взял он его так, что тетя Поля этого не увидела. Но может быть, она вспомнит.
   - Тетя Поль? Ну? Пожалуйста? Вспомните. Может быть, все-таки видели?
   - Не видела. Чего не видела, того не видела. Может, взял он это письмо, а может, нет. Народу у нас знаешь сколько бывает в прихожей. Стоят, девок ждут, это обычная картина. Ну и, я думаю, мало ли этому что надо. Крутится, и пусть себе крутится. Их тут много крутится. Мое дело, лишь бы в общежитие не проходили.
   Впрочем, взял ли он письмо, теперь уже не так важно. Жаль, конечно, так можно было бы определить букву ячейки. Если, конечно, письмо вообще там лежало. А если лежало, то, верней всего, на нем должна была быть вымышленная фамилия.
   - Ну и дальше что?
   - А что дальше? Леша этот, он поговорил со мной. Я, конечно, все ему сказала. Ну, про этого лопоухого. Как оно все было.
   - А он?
   - А он, он говорит: "Спасибо, тетя Поля, я к вам, - говорит, - еще зайду". Приятный такой парень.
   Зайти снова Лешка, конечно, уже не успел. Его убили. Если это было двадцать пятого февраля, то Лешка после этого разговора сразу же поехал вместе с группой ВОХР перевозить выручку торгового центра. Потом была перестрелка. Лешка, наверное, именно поэтому только и успел записать неразборчивое: "Тетя Поля! Пищ. тех.! Св.?" И все. Значит, Лешка вышел на тетю Полю, но как? Как именно он на нее вышел? Вариантов много. Но прежде всего, да и скорее всего, Лешка мог просто обходить все общежития. В смысле, все общежития, в которых есть вот такие, открытые для каждого желающего, стеллажи для писем. А такие стеллажи есть практически в каждом общежитии. Сколько же этих стеллажей в Южинске? Институты, училища, техникумы, интернаты. Потом есть еще стройобщежития. Но как Лешка вышел именно на эти стеллажи? Ясно, Лешка искал связь. Да, это очень похоже на Лешку. Особенно на Лешку в безвыходном положении. Лешка безусловно искал связь. Он перебирал все, что может быть, в смысле, перебирал варианты связи, которые трудно контролировать. И пробовал. Может быть, он пробовал что-то еще. Но в том числе взял в работу и эти стеллажи.
   - Ой, Андрюша, - тетя Поля сложила ладони. - Ой. Значит, и ты из милиции? Вы что ж, ищете, что ль, кого? Этих четырех? Которые на рисунках?
   - Тетя Поль, - Ровнин улыбнулся. - Плитку-то я вам разве плохо положил?
   Она покачала головой, улыбнулась:
   - Андрюш, да о чем ты говоришь. Да мне из милиции, не из милиции, лишь бы человек был хороший.
   - Я из милиции. И ищем мы этого лопоухого.
   - Ну да, я сразу поняла, жулик он. Крутился-то прямо как уж.
   - Теперь скажите мне, Леша, он как, предупреждал вас, просил никому об этом не рассказывать? Что вы отворачиваетесь?
   Все ясно. Наверняка она кому-то все рассказала - и о Лешке и о лопоухом. Да, судя по тому, как она сейчас отвернулась, рассказала. Если комендантше и сменщице, это еще ничего. Но ведь те тоже могли кому-то рассказать. Ладно. Придется исходить из того, что есть. Только не нужно ее сейчас пугать. Ни в коем случае не нужно. И вообще, от этой тети Поли теперь зависит довольно много, почти все, она и сама не представляет даже, как много от нее зависит.
   - Только вы, тетя Поль, вы правду мне скажите. Если он просил не говорить, а вы об этом кому-то сказали - ничего страшного в этом нет. Просил?
   Тетя Поля повернулась к Ровнину:
   - Просил. Откуда же я знаю? Мало ли таких бродяг? Он сказал, Леша-то, придет, а сам не приходит. Ну я, я Вале, Зуевой Вале, сменщице своей, рассказала. Говорю, вот, мол, говорю, жулика на днях видела. У нас тут крутился. Знай, поди, кто жулик, а кто нет.
   - А про Лешу? Про то, что из милиции приходили, вы тоже Зуевой сказали?
   - Сказала, - тетя Поля нахмурилась. - Милиция, говорю, даже приходила, интересовалась. И Варе сказала, комендантше. Да какое это значение-то имеет? Не скажут они никому, я же их знаю, не скажут, Андрей! Они и забыли давно. Ну, говорили, ну, про жулика - да, и забыто.
   - Вот что, тетя Поль. Вы мне вроде бы поесть предлагали. Так вот, как там насчет поесть? Стена, она затрат требует.
   - Поесть? Ой, - тетя Поля приложила руки к груди. - Ой, Андрюш. Ну конечно. Поесть. У меня же тут и борщ, и вареники, и огурчики маринованные, - она открыла холодильник.
   Пока тетя Поля возилась с духовкой, раскладывала на противне пирожки, Ровнин попробовал прикинуть, что и как будет происходить дальше. Прежде всего надо решить, далеко ли распространилась информация о Лешкином появлении и его разговоре с тетей Полей. Конечно, для комендантши и сменщицы сообщение тети Поли о некоем лопоухом не бог весть какая сенсация. Но только при условии, что обе, и Зуева, и комендантша, чисты. Допустим, он верит, что они чисты и что лопоухий не мог к ним относиться никаким боком. Тогда остается одно: принять на веру, что волны от Лешкиного появления никуда не распространились. Ну, принял. Значит, южинцы, в смысле южинское УВД, ничего пока не знают о Лешкином появлении в общежитии. Ну да, ведь им, как и всем, был неясен истинный смысл этой Лешкиной записи. Что ж, в первую очередь он должен сказать об этом Семенцову. Но что сказать, что именно? Хорошо, сегодня он заедет к Семенцову и все расскажет. Что Евстифеев был двадцать пятого февраля в общежитии и зацепил связь. Или хотел зацепить. Ведь должна же быть у банды более или менее безопасная связь с Госбанком. Ну, естественно, если у них в самом деле есть там свой человек. Правда, ориентировка по почти вымышленным портретам, конечно, не ориентировка. Кто был, как взял, что взял? Письмо от своего человека в банке? А может быть, все это туфта. В некоем общежитии у неких стеллажей болтался некий лопоухий? Что это значит?
   Значит. Это - значит. Значит, потому что он, Ровнин, знает Лешку Евстифеева, как самого себя. В поисках скрытой связи Лешка мог перепахать весь город. Да что там - город, дай Лешке волю, он бы не по рисункам, а по воздуху, по запаху раскрутил бы всю эту группу. Да он ее и раскрутил почти, если бы его не убили.
   - Тетя Поль. Я... хотел с вами поговорить.
   - Ну? - кажется, она поняла его взгляд. - Слушаю.
   Как будто, по всем признакам, она его поняла. А раз поняла, то, хочет он того, или нет, у него не остается ничего другого, как полностью довериться ей. Полностью, до конца, иначе просто ничего не получится.
   - Тетя Поль. Вы не представляете, как влажно нам найти этого лопоухого. Найти его мы пока не можем.
   Тетя Поля опустила глаза, провела ладонью по столу. Сказала:
   - Я слушаю, Андрюш. - Судя по всему, она поняла. - Что же он... - она подняла глаза. - Такого натворил?
   Сказать, что он убил Лешку? Нет, не нужно будить сейчас ее воображение. Ни к чему.
   - Зло натворил. Много зла.
   Он должен довериться. Довериться до конца, полностью. Иначе все будет впустую.
   - Ну вот, тетя Поль. Это преступник. Опасный преступник. А мы, мы с вами, вдвоем, понимаете, мы попробуем его поймать.
   - Это что - как же это поймать-то?
   Если бы он знал как. Если бы.
   - Во-первых, вам, тетя Поль, надо молчать. Никому уже теперь не говорить о нашем с вами разговоре. А во-вторых, думаю я вот что. Он еще раз придет. Как будто бы в этом стеллаже он письма брал. Ну вот, мы с вами и должны не спугнуть теперь этого лопоухого. Делать вам самой пока ничего не надо. А когда надо будет, я скажу. Главное же сейчас - молчать. А если лопоухий этот еще раз придет за письмом, тут мы его и накроем.
   - А он придет?
   - Не знаю. Ну, а вдруг придет? Если тетя Валя ваша и Варвара Аркадьевна не особо болтливы, то, думаю, он придет.
   Сам Ровнин, конечно, понимал, что все это не так. Гарантий, что лопоухий придет снова, - два процента. Если он, Ровнин, все понимает верно, то таких, как эта преступная группа, может спугнуть все что угодно. Даже легкое облачко.
   Вечером Ровнин встретился с Семенцовым и рассказал ему то, что услышал от тети Поли. Они решили: Ровнин должен продолжать контролировать стеллаж без подстраховки, так, как он и делал это с самого начала.
   Мимо проходили девушки - кое-кто из них перепрыгивал через ступеньки, кто-то сбегал, некоторые шли с достоинством, но все спешили, потому что до занятий оставалось пятнадцать минут. Значит, так будет каждое утро. Ровнин сидел за столом рядом с тетей Валей и запоминал, потому что, чем раньше он будет знать каждую из живущих в общежитии в лицо, тем лучше. Из тридцати шести комнат одна - для дежурных, четыре мужских, в остальных живут девушки. Некоторых он уже знал и помнил. Вот тихо прошмыгнула мимо беленькая, с косичками, в перешитом школьном платье - Еремеева Галя, четвертая комната. Старый знакомый, тонкошеий парень в кедах и очках Сабуров Борис, тридцать первая комната. Этих двух в белых свитерах в обтяжку он пока не знает, но заметил, что они ходят все время вдвоем. Вот похожая на белочку Лена Клюева из пятнадцатой комнаты. Дальше, с челочкой, в потертых джинсах - Бекаревич Юля, вторая комната. Глаза сияют, брови вразлет - Макарова Наташа, шестая. Битюг в замшевом пиджаке - Бондарев Алексей, тридцатая. Спортивная блондинка, та самая - Купреенко Оля, шестнадцатая. Эту не знает. Кульчицкая Эля, идти на занятия ей жутко неохота, не проснулась еще, идет и смотрит под ноги - десятая комната. Ему пока нужно только одно - поймать момент, когда в одну из ячеек ляжет письмо. Только после того, как в ячейку ляжет письмо с несуществующей фамилией, появится след. Письмо с фамилией, не значащейся в списках общежития. Пока же все остается зыбким и неясным. Утопией, чистой утопией. Но ведь выбора у него нет. Просто нет. Полная, с ямочками на щеках, хмурящаяся от застенчивости, пробежала стремглав Собко Валя - из двенадцатой. Медленно проплыла мимо, искоса оценила его, тонная матрона, полная достоинства - Ревич Вика. Но ведь выбора у него нет, он должен верить в то, чего, может быть, и не существует. В нем сейчас происходил некий диалог - диалог, в котором он разговаривал сам с собой. Зачем он, этот лопоухий, появлялся у стеллажа? - Затем, чтобы взять оттуда письмо. Допустим, напишу я в общежитие на любую фамилию. - Зачем? - Тютькину, ну а если под этой фамилией в общежитии никого нет? Письмо ведь никто не тронет, пока я сам его не возьму. - Не возьмет, ты прав. Но ведь зыбко? Зыбко, а что делать?
   Сидя за столом рядом с тетей Валей и делая вид, что проверяет инвентарные списки, Ровнин прикидывал. Почту в общежитие приносят два раза - утром и днем. От девяти до десяти и от двух до четырех. А запирают общежитие в одиннадцать вечера. Значит, он должен каким-то образом незаметно каждый раз после прихода почты проверять ячейки. Проверять, только и всего. Но как? Делать это надо нежнейшим образом. Тихо. Но как? Допустим, с первой почтой он в этом смысле может что-то сделать. А со второй? Единственное утешение: до тех пор, пока в ячейке не будет письма, никто из банды в общежитие не покажется. Светиться лишний раз им незачем. Но все-таки как проверять вторую почту? Так, чтобы было незаметно? Вторая почта - самый наплыв. Все толкутся у стеллажа. Надо что-то придумать. Придумать.
   Тишина. Кажется, все ушли. Да, если лопоухий и появится, то вряд ли он это сделает утром. Потому что утром в будни прихожая пуста и он будет на виду. "Маленький" может возникнуть, если возникнет, скорее всего, днем, часа в четыре, когда в прихожей самая толкучка. Впрочем, это может быть и не "Маленький", а кто-то еще. Скажем, "Рыжий" или "Длинный". Хорошо, утром, допустим, он будет просматривать ячейки сам. Но днем?
   Решение, как проверять дневную почту, возникло, когда после занятий в дежурку, где сидел Ровнин, вошла Ганна. Скорее, даже не вошла, а вплыла. Вплыла и, увидев его, остановилась:
   - Андрей, извини, пожалуйста, я к тебе.
   Ее лицо при этом неподвижно, будто каменное, а глаза не знают, на чем остановиться. "Такие, - подумал он, - именно такие девушки просто созданы быть старостами общежитий".
   - Я слушаю, Ганна.
   - Андрей, ты уж меня, пожалуйста, извини. А что насчет инвентарного списка? Тебе ведь нужно обходить все комнаты. Ну а там... - она отвела взгляд. - Ну, ты понимаешь. У нас же почти все девушки. Так вот, если тебе трудно и если ты не возражаешь, все женские комнаты могу обойти я.
   Все женские комнаты может обойти она. А ведь это удача. Просто даже везенье. А он хорош. Ну и сотрудник - не додумался. Да ведь эта девушка создана самой природой создана для того, чтобы помочь ему.
   - Не возражаю, - он стукнул ладонью по столу. Кажется, все складывается. Ведь это - последнее, чего ему не хватало. - Ганночка, золотце!
   Легче, легче, Ровнин, не перегибай.
   - Да, Андрей?
   - Ты даже не представляешь, какую услугу мне оказываешь. Ганночка, да я... я просто не знаю даже, как мне тебя благодарить. На колени встать?
   - Ну что ты, Андрей? Что случилось?
   - Встать или нет?
   Покраснела. Чуть-чуть. Легкий румянец. И тут же нахмурилась. Вот оно, решение. Именно - такая девушка не продаст. Никогда не продаст. Да такую девушку, ее хоть сейчас просто на выставку.
   - Мне же это совсем не трудно.
   - Не трудно. Да ты понимаешь, Ганна!
   Надо серьезней. Потому что говорить об этом - не лясы точить. Не лясы, он отлично понимает.
   - Послушай, Ганна. Ты сама откуда? Родом ты откуда?
   - Я? - она растерянно моргнула.
   - Понимаешь, Ганна: то, что я хочу тебе сейчас сказать, очень серьезно.
   - Серьезно?
   Она посмотрела в упор. Ну конечно. Она пока не понимает, что он хочет ей сказать. Но это не так уж и важно.
   - Ты где живешь? Дом твой где?