Рощин Михаил. Галоши счастья

   Учитель (встает). Нет, позвольте! Что же это про­исходит?.. Какой такой хозяин? В какие прежние вре­мена? А?.. Ну-ка, любезный, отвечайте!
 
   Пауза. Хустен медленно приближается к Учителю с цыпленком в руке.
 
   Хустен. Сейчас я тебе отвечу… Я тебе сейчас от­вечу… этой… жареной… собакой… по очкам! (Бросается на Учителя.)
 
   Учитель бежит.
 
   Молчать! Я не позволю издеваться! (Штопу.) Молчать, пузатый бездельник! Только лапы умеете запускать в государственную казну! Отъелись! Где шеф-повар? Что происходит? Пьяницы! Дармоеды! (Урсуле.) Не путайся под ногами! Уж ты-то знаешь порядки, могла бы ска­зать! Старая черепаха! (Марии.) Прекратить! Все хи-хи, ха-ха, амуры, пока все прахом не пойдет! Отцы трудились, наживали, а они все спустят, им плевать! (Поли­цейскому.) А твое место где? Где, я спрашиваю? Может, там грабят, убивают, враг границу переходит, а ты? Чей хлеб ешь, бездельник? (Дошел до Нэфа, сует ему в рот цыпленка.) На, подавись! Руки отрубать таким пова­рам!.. Я вас научу! Я всем покажу! Я сорок пять лет! В поте лица! И что? (Учителю.) А ты! Молчать! Язык вырву! Каленым железом! Свинца в глотку!..
 
   Хустен в исступлении, рвет на себе одежду, хватается за голову, и что-то меняется в его облике, в костюме. Он вырывается на другую половину сцены и видит Ганса над кружкой пива. В костюме Ганса тоже есть перемена.
 
   …А-а! Вот он где, наш Ганс! Прекрасно!.. В тюрьму негодяя! В темницу! В Черную башню! Крысам на съедение!
   Ганс (встает, покачиваясь). Но-но, ваше величество! Спокойно!..
   Хустен. Замурую!.. (Хватает Ганса и уволакивает.)
 
   В ресторанчике все поражены. Глядят друг на друга, пожимают плечами. Входит Марта.
 
   Марта. Добрый вечер!
 
   Ей не отвечают.
 
   …Что с вами? Что-нибудь случилось?.. А где Ганс?..
 
   Все молчат. Марта смотрит на Марию. Та демонстративно отворачивается.

Картина вторая

   Проходит Стражник в старинном шлеме, с алебардой. Кричит петух, в неярком свете вырисовывается кровать под балдахином. Ганс сидит на ней. За ним – Мария с распущенными волосами.
 
   Мария (томно). Ну что ты, Ганс? Куда? Ну что с тобой?
   Ганс (сначала в тон ей). Прости. Усни. Прости, но мне пора… (Спохватывается.) Тьфу, черт!
   Мария.

 
Ты за ночь, как луна, переменился.
Перешагнул по небу, как звезда.
 

   Ганс. Ну, только не надо, не преувеличивай. (Чешется.)
   Мария.

 
О милый мой, побудь еще, скажи мне,
Что говорил вчера. Волшебный вечер!
О запах сена, лилии, молчанье
И маленькие молнии в руках!
 

   Ганс (бормочет). Молнии маленькие, а клопы как черти.
   Мария.

 
Ну расскажи, ну расскажи еще мне,
Как это было в самый первый раз!
 

   Ганс. Лапочка, ну правда мне надо идти. Стража, то се.
   Мария.

 
Я помню, как однажды на окно
Я вспрыгнула, поправить занавеску,
Тянулась вверх, на цыпочки привстав,
И вся, от пальцев рук до пальцев ног
Отточенная, как веретено,
И юная, как в'ишневая ветка
Цветущая, тебе я показалась…
Ты подошел, взял на руки меня
И замер так, дыханье потеряв…
Ты помнишь, Ганс?..
 

   Ганс. Какая занавеска? Где?.. Спи, пожалуйста…
   Мария.

 
И с той поры не мог спокойно видеть
Ни рук моих, ни ног, моих наклонов,
Изгибов бедер, рта, волос, колен.
Ты задевал меня, ты прикасался
И тут же в шутку все переводил…
 

   Ганс. И дошутился… Правильно, правильно, все так и было, успокойся. Спи, а? Спи.
   Мария.

 
Как ты нелеп, как скушен, старомоден,
Ты спишь со мной, а в голове – жена.
 

   Ганс. Мария, ну что ты, ей-богу! Ну зачем?..
   Мария.

 
Ступай, ступай! Иди подземным ходом.
И поцелуй меня перед уходом!
 

   Ганс целует ее, продолжая чесаться.
   Тьма. Появляются две Феи в средневековых костюмах и Губерт в наряде шута. Феи танцуют – одна тему счастья, другая – сомнения, а Губерт кричит петухом и играет на дудке.
 
   Губерт. Исполнение желаний. Хлоп, хлоп, галоши! Что вам угодно? Марию? Корону? Королевство? Пожалуйста! Какие ароматы льются из царской кухни! Какие скакуны цокают копытами по дворцовой площади! А какие страсти, господа, какие страсти! Приготовьтесь! Але-гоп!
 
   Феи и Губерт скрываются.
   Проходит, как сомнамбула, женщина в отрепьях, волосы закры­вают ее лицо – она будто ищет кого-то. Уходит. По сцене нервно ходит учитель Троммель в костюме иезуита. Два стражника вводят молоденькую даму, в которой нетрудно узнать Приемщицу из химчистки.
 
   Учитель. О боже! Что за вид! Нет, с этой страной все ясно! Все!
   Приемщица (оправляя свой наряд). А чё? Нормально.
   Учитель. Молчи, несчастная! Вы видели себя в зеркало?
   Приемщица. А чё такого-то?
   Учитель. О темпора, о морес! Вы что, спали в этом платье?
   Приемщица. Как же, дадут они поспать! Часик, может, покимарила… (Осматривает себя.) Вообще шмотки были… (Смеется.)
   Учитель. Я ничего не понимаю, что она говорит!.. Хорошо, ответьте мне, вы принимали вчера…
   Приемщица. Я? Приняла, конечно, не скрываю! Кубков пять приняла.
   Учитель. О боже! Я вас спрашиваю: кого прини­мали?
   Приемщица (не слышит, смеется). Я, святой отец, вчера капустой была.
   Учитель. Кем?
   Приемщица. Капустой. Кудрявой. (Смеется.) Мы все были кто морковкой, кто капустой. А шут был зай­чиком. Губерт. Для понта, конечно. Чтобы нас грызть.
   Учитель. Что?
   Приемщица. Вот так – рры! И – грызть!
   Учитель. Не дышите на меня! О ужас!
   Приемщица (смеется). И всех вином поливали из лейки!
   Учитель. Боже, совсем дитя!.. И принц тоже поли­вал?
   Приемщица. Принц? Хо-хо! Это он все и приду­мал!.. Ой, принц! Ну принц!.. Они меня потом на кух­ню притаранили, на стол положили. Рубить, говорят, капусту! Давить ее! Солить ее! (Хохочет.) Завал!
   Учитель. Пожалуйста, без подробностей!
   Приемщица. А фрейлина Мария была Петрушкой. Вот такой султан на голове, а сзади – до сих пор голая!
   Учитель. Боже мой! И ее что? Тоже?
   Приемщица. Да! Они нас всех в котел, а она ни­как не помещалась. Принц говорит: «Давай ей одну нож­ку оторвем». (Хохочет.) Святой отец, прикажите, пусть выпить обнесут!
   Учитель. Замолчи, несчастная! Кого принимали в замке, я спрашиваю?..
   Приемщица. О! О! А чё ты вообще прицепился! Тоже еще предок! А-а, ты расколоть меня хочешь?.. Ишь, стариканчик! На принца тянешь? Да я умру за него, чтоб ты знал!
   Учитель. Не приближайся!.. О, что бы я сделал с вами в прежние времена!
   Приемщица. Чё? Чё б ты сделал? Ну на, сделай! На!
   Учитель (бежит от нее). Стража! Увести ее!
   Приемщица. Сделает он! Видали?.. Да я тя самого сделаю! Пустите, псы! Не хватай, морда железная!.. Ну, святой папаша, попадешься – умою!
   Учитель. Падение! Полное падение! Если так дальше пойдет!..
 
   Входит Полицейский, тоже в костюме монаха. Ирония. Появляются феи. И присутствуют затем при разговоре.
 
   Фея счастья. Это кто? Это же Полицейский. Здесь все время одни и те же люди.
   Фея печали. Но люди вообще одни и те же. Мы меняем только костюмы и эпохи.
   Фея счастья. Как вы надоели с вашим пессимиз­мом!
   Фея печали. А ваш оптимизм, как известно, это просто отсутствие информации.
   Фея счастья. А учитель стал святым отцом?
   Фея печали. В этой эпохе – святым отцом. Мы же предложили Гансу разные варианты.
   Полицейский. Разрешите, святой отец?
   Учитель. Да-да, я вас жду все утро. Докладывайте.
   Полицейский (читает свиток). Так. Все утро принц ругал цирюльника. Потребовал бочку горячей воды. Просил какого-то мы-ла. (Усмехается.)
   Учитель. Так-так. А что смешного?
   Полицейский. Нет-нет, простите… Возмущался, почему ничего не известно о каком-то Китае. Нельзя, мол, начать день спокойно, не зная, что делается в Китае. (Смеется.)
   Учитель. Что вы все усмехаетесь, сын мой! Хоро­шенький смех! Ну а насчет того, что Земля – шар? Что вертится?
   Полицейский. Было, говорили. Очень, кстати, убедительно. Вот посмотрите. Если солнце поместить в центр круга, а планеты расположить вот в таком по­рядке…
   Учитель. Вы что, с ума сошли? Вам мало своих знаний?.. Что вы вздыхаете? Что это значит?
   Полицейский. Что есть знание, святой отец?
 
   Пауза.
 
   Учитель. Так-так. Ну-ка, присядем… Ну-с?
   Полицейский. Наше знание – это, в сущности, консервированное сомнение.
   Учитель. Так. Консервированное.
   Полицейский. Познание дает знание, не так ли? Но познание и отбирает его, заменяя другим знанием.
   Учитель. Ну-ну, и следовательно?..
   Полицейский. Следовательно, мы ничего не зна­ем, святой отец.
   Учитель. Так! Ну спасибо!.. Спасибо, спасибо!.. Называется, слезай, приехали!.. Что же, это и вы так думаете?
   Полицейский. Я? При чем тут я?
   Учитель. Нет, уж вы откройтесь!.. Давайте!
   Полицейский. Когда вы спрашиваете меня о дру­гих, я обязан отвечать. Это моя работа, я за нее деньги получаю. Но если вы спрашиваете обо мне, тут я… это мое личное дело.
   Учитель. Господи! Да что ж творится!.. Да ваше личное дело, червяк ты эдакий, это наше личное дело! И наше личное дело – иметь ваше личное дело! Ясно?
   Полицейский. Не кричите, и так голова пухнет. Если ваше личное дело иметь мое личное дело, то мое личное дело – в конце концов, плевать на ваше мое лич­ное дело! Не надо! Средние века, между прочим, конча­ются!..
   Учитель. Молчать! С кем говоришь!
   Полицейский. О, простите, святой отец! (Встает.) Но Земля – шар! И все-таки она вертится! (Уходит.)
   Учитель. Стой! Куда?.. Сожгу! Распропагандировали!.. Гниль, гниль в королевстве!..
 
   Пулей летит и падает, как от пинка, слуга, – в нем мы узнаем Штопа.
 
   Что? Кто?! А, это ты, слуга принца! Кстати, кстати!.. Что стряслось, любезный?
   Штоп (хнычет). Меня все время бьют!
   Учитель. Ну-ну! Ну перестань! Что за беда, если хозяин немного поучит слугу.
   Штоп. Да за что! Что я такого сделал? (Хнычет.) Все ему не так! Все! Просыпаться – мученье! Поднимать­ся – мученье! Умываться – мученье! Одеваться – муче­нье! Все не так!
   Учитель. Ну-ну, успокойся, я твой друг.
   Штоп. Все у него дураки! Вот и вздыхает целый день: «Нет людей, нет людей!»
   Учитель. Как-как?
   Штоп. А сам на лошадь боится сесть!
   Учитель. На лошадь?
   Штоп (пугается). Тихо, святой отец! Никому!.. Он меня убьет! (Шепчет.) Сам: лошади, лошади! А подашь ему коня, да если еще при народе, – ни за что не сядет. Вот нарочно понаблюдайте. Сразу за плетку: «Кого по­даешь? Кому подаешь? Что за седло?» И пойдет! Раз, раз!.. А сам-то! Не поверите, – подойти-то к коню не знает! Все с морды заходит, будто сроду не видал!..
   Учитель. Что ж это значит?
   Штоп. На конюшню пришли, – уж и плечо ему под­ставил, и подсадил, а он, прости господи, как баба, как мужик какой, мешком плюхнулся, сам в поту, глаза на лоб! А Изумруд, конечно… ему такой-то седок – тьфу! Брык! – и сбросил. А виноватый – обратно я! Раз! Раз!
   Учитель. Странно.
   Штоп. Не умеет. Богом вам клянусь!.. Карабкается на коня, как обезьяна какая, а сам бормочет: «Эх, вело­сипед бы!» Что за велосипед?!
   Учитель. Очень странно.
   Штоп. Не выдавайте, святой отец! Убьет он меня!.. Ой! Идет! (Убегает.)
 
   Появляются Хустен в королевском обличье и Урсула – сгорб­ленной знахаркой. И – мимоходом Фея счастья.
 
   Фея счастья (Урсуле). Что вы здесь делаете? Вы же Фея печали!
   Фея печали (грубо). Не лезь! Не лезь, когда не спрашивают!
   Хустен. Ну думай, бабушка, думай! Какая ж ты колдунья – два дня ходишь, ничего придумать не мо­жешь? Ну!
   Урсула. Оливки фаршированные!
   Хустен. А, было!
   Урсула. Лягушачьи лапки в сметане!
 
   Король с досадой отмахивается.
 
   … Жареные муравьи!
 
   Опять не то.
 
   …Мурена копченая!
 
   Опять не то.
 
   …Винегрет.
 
   Не годится.
 
   Ну не знаю, что вы тут едите!
   Хустен. Да не мы! Не мы! Я сорок пять лет на пре­столе, мне кружку молока, сыру, да и ладно! Мясо раз в неделю ем… Принц! Ни разу в жизни не попробовал двух одинаковых блюд! Во! Вся Европа знает! Еще в дет­стве бывало: «Гансик! Гансик! Скушай то, скушай это!» – «Не буду, и все!.. Не хочу, не буду! Не хочу, не буду!» Шуты на голове стоят, музыканты играют, куклы, мультишки всякие. «За папу, Гансик! За маму! За веру, за отечество!» И что? Гансик – блюдо об пол, шута по мор­де, мать, ее величество, царствие ей небесное, за нос, за волосы, – не буду, не хочу, и все!.. А в младенчестве, веришь ли, кормилиц каждый день меняли. Вся Европа знает!
   Урсула. Ну, это баловство!
   Хустен. Да, конечно! Сами избаловали! Но тоже, знаешь, ведь один-единственный сынок, наследник, – тоже не баран начихал… Ну, придумала?
   Урсула. Может, черепа…
   Хустен. Суп черепаховый? А! У нас его и солдаты не едят!.. Да, бабушка, я тебе скажу! Все было! Цветы, травы, моллюски эти всякие, птицы, корни, побеги, мо­локо китов, молуки угрей, паровое, заливное, жареное, пареное! И что? Фараоны того не едали, императоры византийские – все! Кочевники в пустынях, дикари на островах – всё попробовали, всё ели! Голова пухнет! Армию забросил, финансы расстроены, просвещением не зани­маюсь, одна беда, ночей не сплю: чем кормить? Как кормить?
   Урсула. А иные весь век макают пресный хлеб в пустую воду.
   Хустен. Ну, моя дорогая, каждому свое. Один дума­ет: что поесть, а другой: что бы еще поесть?.. И я те­бе скажу: одна задача не проще другой… Ну? Надумала?
   Урсула. Может, это?..
   Хустен. Ну?
   Урсула. Может, яичницу с сосисками?
   Хустен. Это что такое?
   Урсула. Яичницу не знаете? Ну, яичница. (Пока­зывает.) Разбил яйцо и на сковородку.
   Хустен. Погоди, погоди, как это? (Соображает.)
   Урсула. А сосиски… это, ну, колбаски такие…
   Хустен. Колбаски? Что за колбаски?.. Ну-ка, ну-ка!.. Эй, повара! Эй, люди!… За мной, старая! Озолочу!
 
   Тянет за собой Урсулу. Оба убегают.
 
   Учитель. Нет, надо меры принимать. Полное падение. Надо к папе ехать. Папа им задаст!
 
   Смех, музыка. Учитель скрывается. Вбегают Губерт-шут и разодетый Нэф. Играют на ходу мячом для регби.
   За ними – в сдержанно-роскошном наряде, развинченный, скучающий и капризный Ганс. Его сопровождает ученый Астролог. (Прохожий из первой картины.) Следом – принаряженные Мария и Дама-приемщица.
   Слуга несет поднос с кубками.
 
   Губерт (поет).

 
Живешь себе, порхаешь,
Как бабочка-монах,
И не подозреваешь,
Не знаешь, не гадаешь
И не подозреваешь:
Уже
Идет
Монах.
Ты милую ласкаешь,
Витаешь в облаках,
Мальвазию лакаешь
И забываешь страх,
Ты милую ласкаешь,
И страх ты забываешь,
Ты двери отворяешь,
А там
Стоит
Монах.
Конец воде и суше,
Пуд соли на губах,
Мы разрываем душу,
Как вороты рубах.
Весь мир ты проклинаешь,
Ты душу разрываешь
И не подозреваешь:
В душе
Сидит
Монах.
 

   Нэф. Мы вели шесть – три, зачем он остановил игру?
   Губерт. Ну скушно ему, скушно!
   Ганс. Эй, вы! Отдохните! И так голова болит!..
   Астролог. Вы меня слушаете?
   Ганс (морщится). Слушаю, слушаю.
   Мария. Принц опять в меланхолии.
   Приемщица. Умереть – какой мужик! Может, я спою ему? Принц, я спою?
 
   Ганс морщится.
 
   …Ну, принц! А вы хотели нанести мне визит, забыли? Во­обще мы принимаем: понедельник, среда, пятница с вось­ми до трех, а вторник, четверг – с трех до восьми.
   Мария. Могли бы сделать исключение для его вы­сочества.
   Приемщица. Я? Да одно только слово! Умру! Принц!
   Ганс. Детка, у тебя в горле не пересохло? Отдохни.
   Приемщица. Зря вы обо мне так понимаете. (Отходит.)
   Мария. Фи, Ганс! Вы невозможны сегодня! (Тихо.) Ты ничего не хочешь мне сказать?
 
   Ганс вздыхает. Приемщица пьет залпом. Мария тоже обижена.
 
   Астролог. Итак, если вы верите в судьбу, в пересе­ление душ, в астральные потоки, то все объясняется про­ще пареной репы. Почему нам известно наше прошлое, а будущее – нет? Только потому, что это было, а этого – еще не было? Но это же условность! Нонсенс! Это же бу-де-т! Вам известна дата, место и даже минута вашего рождения? Не так ли? А откуда они взялись? Баран начихал, как изволит выражаться ваш король?.. Откуда? Откуда?.. Чтобы впустить вас в этот тесный мир, все дол­жно было быть подготовлено заранее. Взгляните на гро­бовую плиту: как просто умещаются там через черточку две даты. Уравнение с двумя неизвестными! Сначала с одним, не так ли?.. Что мешает, зная одну дату, найти другую? Ведь рано или поздно она будет известна! И с точностью до минуты. Как и дата вашего рождения.
   Ганс. Но кто это знает?
   Астролог (смеется). Разумеется, вы не знаете!.. Но кто-то знает? А? Кто-то должен знать?..
   Ганс. Бог, что ли?
   Прохожий. Ну, бог не бог, не будем сейчас об этом! (Шепотом.) Между нами: доказать, что бога нет, так же трудно, как то, что он есть… Да! Итак, представьте се­бе, что это знаю я!.. Да-да! Мой мозг устроен таким об­разом, что, зная о вас малое, я способен в минуту найти все остальное. Проиграть, так сказать, все варианты. Даже если их будет миллион. А? Я проигрываю все варианты, проверяю их один за другим и выбираю оптималь­ный! Ну? Не молодчина ли я?
   Мария. Не надо! Не надо! Я не хочу!
   Астролог. Вот! И никто не хочет! Все полны суеве­рий и страха!.. Вы тоже не хотите, принц?
   Ганс. Демагогия. Не верю я в эти штуки.
   Астролог. Да? Ну-ну. Неверие – это тоже суеверие, мой друг… Ваш гороскоп будет готов в три минуты. (Уда­ляется.)
   Нэф. Ну что ты его слушаешь, Ганс!
   Губерт. Давайте лучше выпьем! Пока голова све­жая!
   Нэф. Завтра приезжают франки, самые сильные луч­ники. Надо бы потренироваться, Ганс!
   Губерт. Не трогай его сейчас, Нэф!
   Приемщица. Может, я спою?
 
   Все хлопают. Ганс морщится.
 
   Ну, как хотите.
   Губерт. Пой, пой! Ганс!..
   Ганс. Да пусть поет.
   Приемщица (поет).

 
Счастливые часов не наблюдают.
Счастливому не снятся корабли.
Счастливые на картах не гадают
О будущем, о славе и любви.
Несчастному на месте не сидится.
Счастливому не нужно никуда.
Счастливый даже счастья не боится,
Счастливому и горе – не беда.
Но коротко – увы! – земное счастье,
Нас не хватает даже на любовь.
И чем сильней вскипают наши страсти,
Быстрее выкипает наша кровь.
Но счастье есть и будет, если было.
Я здесь, с тобой, – ты счастлив, ты живешь.
О, как заплачешь ты перед могилой
И все, что было, счастьем назовешь!
 

 
   Все хлопают. Ганс зевает.
 
   Мария (в слезах, целуя Приемщицу). Это прекрасно!
   Губерт. Спасибо, Капуста. Что значит вовремя промочить горло, а?
   Нэф (обняв Приемщицу). У тебя фигурка, между прочим, как у статуэтки!..
   Приемщица (вдруг). Чё?.. Руки, руки, парень! (Гансу.) Вам не понравилось, принц?.. Четыре человека из-за меня отравились, двое утонули в вине, шестеро по­гибли на дуэли. Как хотите. Мое чувство чисто, как май­ское утро. Как хотите. (Снимает с пальца кольцо и ка­пает из него в кубок яд.) Прощайте. (Пьет.)
 
   Уходит. Нэф за ней.
 
   Мария. Принц, позвольте, на секунду! (Отводит его, дает ему розу.) Как эта роза аромат свой дарит, так я тебе хотела счастье дать.
   Ганс (вздыхает). Я понял. Благодарю.
   Мария. Но если так, прощайте, принц, прощайте! (Убегает.)
   Губерт. Какие страсти! А? Какие страсти!
 
   Ганс осушает кубок, швыряет его.
 
   Мне больно смотреть на вас, принц.
 
   Ганс усмехается.
 
   У вас есть все, чего вы ни пожелаете. А вам скучно. Вы несчастливы.
   Ганс. Что такое счастье, дурак?
   Губерт. О!
   Ганс. Что «о»? Покажите мне его! Нарисуйте! У древних даже такой богини не было – Счастья!
   Губерт. Правильно! Потому что для одного сча­стье – украсть золотой, а для другого – поймать само солнце! Голодному счастье – кусок хлеба, а пресыщенный облегчает себя голоданием. Моряк счастлив, уходя в океан, и счастлив, ступая на берег. Счастье – брать и счастье – давать, находить – счастье и терять – сча­стье…
   Ганс. Не учи ты меня! Ты сказал: чего вы ни пожелаете.
   Губерт. Да.
   Ганс. А у меня нет больше желаний.
   Губерт. Как?
   Ганс. Не знаю. Не хочу.
   Губерт. Как же так, принц?
   Ганс. Вот так.
 
   Пауза.
 
   Губерт. Ай-яй-яй-яй! О, радость желания и печаль его исполнения!.. Мой дед был угольщиком, принц, он дожил до девяноста шести лет и всю жизнь был угольщиком. Ходил в лес, выбирал дерево и сжигал его в яме. И так всю жизнь.
   Ганс. И что?
   Губерт. И ему не надоедало. Нам слишком быстро все надоедает. Мы хотим все переменить, мы не любим настоящего и живем ожиданием будущего. А день проходящий ничем не хуже наступающего.
   Ганс. Только маленькие дети живут настоящим… (Задумчиво.) Когда-то я видел место, где живет сразу много маленьких детей. Это называлось: детский сад.
   Губерт. Дети не самые плохие люди на свете. Они каждый день проживают целиком. Каждый их день – как жизнь, а сон – как смерть… К старости мой дед стал самым лучшим угольщиком.
   Ганс. Она сидела среди них на полу, играя с ними, я смеялся: «А что, если бы это все были наши?» – «Ну и что? – говорила она. – Видишь, я справляюсь!..» (Губерту.) Ну что такое, а? Губерт? Я делаю все, что хочу. Я за всю жизнь не съел двух одинаковых блюд! Вся Европа знает!
   Губерт. И страшно счастлив, как я погляжу!
   Ганс. Пошел прочь!
   Губерт. Ап! (Делает кульбит, вспышка, исчезает.)
   Ганс. Ну что такое, что такое? Когда-то мне было так хорошо… (Подходит к слуге, берет кубок, с подноса.) Ночь – я не сплю, днем – грежу, сон не сон… (Встре­чается взглядом со слугой. И узнает в нем Полицейско­го.) Ты, монах?
   Полицейский. Простите, ваша светлость. (Усмехается.) Игра в невидимку.
 
   Ганс выплескивает ему вино в лицо.
 
   (Сокрушен.) О! Вы не поняли! Это я сам! Мне интерес­но! Меня никто не посылал, поверьте… Я любознатель­ный…
   Ганс. Вон, мерзавец!
   Полицейский. Не верит… Я не перенесу! (Закалывается.)
 
   Вспышка. Ганс оборачивается. Позади сидит, скрестив ноги, полуголый, в чалме, смуглый Губерт.
 
   Губерт. Тихо! Не мешай! Я созерцаю свой пуп.
   Ганс. Не валяй дурака.
   Губерт. Мы тут головы ломаем, а люди пять тыщ лет назад все поняли: сиди и совершенствуйся. Тихо!
   Ганс. Перестань. Надо придумать что-нибудь… Ну, тоска!..
 
   Вбегает Хустен-король со сковородкой в руке, за ним Урсула, Штоп-слуга.
 
   Хустен. Принц! Принц! Скорее!.. Блюдо века! Европа ахнет!.. Попробуй, Гансик, попробуй, это чудо!
   Ганс. Что это?
   Хустен. Это называется я-и-ч-н-и-ц-а!
   Ганс (содрогается от рвотного позыва, кричит). Подите прочь все! Прочь, болваны! Дикари! Прочь! (Бьет Штопа.)
   Штоп (воет). О! Опять! Моя голова! Мне-то за что? (Убегает.)
 
   Ганс хватает меч, машет им, все разбегаются.
 
   Ганс. Надоело! Надоело! Надоело!
 
   Вбегает Нэф в легких латах, тоже с мечом.
 
   Нэф. Хха, принц! Ха-ха! Потренируемся!.. А ну-ка! Ну, Ганс!
 
   Коротко сражаются. Нэф падает. Ганс, опомнясь, бросает меч.
 
   Ганс. Нэф! Нэф! Ты что? Я тебя не задел?.. (Обнимает Нэфа.) Нэф!
   Нэф. О, как больно! Я умираю, Ганс! (Смеется.) Игра! Я сам виноват…
   Ганс. Нэф! Мальчик! Прости!.. Как же так? (Зовет.) Эй, кто там? Сюда!
   Нэф. Брось! Я сейчас! Сейчас! (Умирает.)
   Ганс. Не надо, прошу, не надо!
   Губерт. Какие страсти! Какие страсти!
 
   На зов Ганса возвращаются Хустен, Урсула, Мария. Пошаты­ваясь, идет Приемщица.
 
   Приемщица (слабо). Музыканты! Скорее!.. Вина! Мой последний танец!..
   Губерт. Капуста! Ты что?
 
   Музыка. Приемщица делает несколько па и падает на руки Губерту.
 
   Приемщица. Прощайте, принц! Полный завал! (Умирает.)
   Губерт. Какие страсти!
   Мария. О бедная, тебя я не ценила, но ты такой пример мне подала!.. (Берет кольцо с ядом.)
   Урсула (Марии). Что вы делаете? Вы же Фея счастья.
   Мария. Ах, ну не мешайте! Не сейчас, не сейчас!
   Хустен. Господи! Да что ж это делается?! Я отка­зываюсь! Я сорок пять лет, и что?..
   Ганс. Губерт! Я не хочу больше! Где галоши?..
 
   Вбегает Штоп с охапкой дров, за ним – Учитель.
 
   Учитель. Скорей! Скорей! Кладите побольше!.. Все пляшем, да? Пируем? А дьявол уже стучит в вашу дверь! Безумство бредет по дороге! Пусть этот костер опалит ваши души!
   Хустен. В чем дело, святой отец? Что там еще?
   Штоп. Ведьму поймали! Безумную! Сейчас казнь бу­дет!
   Учитель. Король, народ гибнет!
   Хустен. Что такое? Я сорок пять лет на престоле…
   Учитель. И что? Люди забыли о назначении своем – служить богу! Вы служите чреву своему, сраму своему, гордыне своей, а душа ваша стонет в смятении! Кто сме­ет думать о себе?! О тебе думает бог! Молись смирен­но!.. Мы выжжем безумство огнем!..