Рощин Михаил. Спешите делать добро

   Мякишев. Представляю, если у тебя отключить еще газ и свет! Говорили тебе: живи у нас, пока Зои нет.
   Аня. Я женщина интеллигентная, одинокая, я люблю спать в своей постели. Брось ты газеты! Невежливо. Я хоть и свояченица, но женщина.
   Мякишев. В Испании сорок два градуса. (Вдруг хватает Аню и кружит.) Женщина ты, женщина! Своя­ченица!
 
   Газеты рассыпались. Аня смущена.
 
   Аня. Ты что, Мякишев? Фу! Я аж покраснела… Смеется! Посмотри на себя: у тебя мать болеет, живет за две­сти километров, у тебя брат – недотепа на твоем ижди­вении, семья, дочка еще теперь, считай…
   Мякишев. …на работе шею мылят…
   Аня. Вот! Тебе самое время, Мякишев, роман завести со свояченицей. Интересно.
   Мякишев. А что? Свояченица, жена друга, сложные современные отношения. (Поднимает газеты.)
   Аня. «Иностранной литературы» начитался? У нас ведь не сложно – просто. Зойка тебя убьет, и все. Тебя, потом меня.
   Мякишев. У-у! Отстаете.
   Аня. Интересно.
   Мякишев. Ты выйди замуж, проживи пятнадцать лет с мужем, потом поговорим. (Вместе с газетами под­нял бумажку с пола, повестку, читает.) «Районный ис­полнительный комитет народных депутатов. Инспекция по работе с несовершеннолетними. Второго июня сего года. Гражданке Мякишевой 3. А. Уважаемая тов. Мякишева 3. А., просим Вас явиться в инспекцию по работе с несовершеннолетними, второй этаж, комната 26, к това­рищу Филаретовой А. И. Понедельник, среда, пятница – с десяти до четырнадцати, вторник, четверг – с пятна­дцати до девятнадцати тридцати. Инспекция по работе с несовершеннолетними». Что это значит?.. Сергей? (Хочет позвать.) Сер…
   Аня. Вот тебе и отношения. (Берет бумагу, читает.)
   Мякишев. Что он мог натворить? Не понимаю…
   Аня. Подожди. Это не Сергей. Это, скорее, насчет Ольги.
   Мякишев. Ольги? А что – Ольги?
   Аня. Ну, вас же до сих пор ни о чем не спрашива­ли…
   Мякишев. А о чем спрашивать?
   Аня. Ну, не знаю – может, полагается или родители ищут.
   Мякишев. Родители знают, где она. И почему Мякишевой? Нет, это… Сергей!
   Аня. Постой, чего ты испугался?
   Мякишев. Я? Чего мне пугаться?.. Но я не понимаю, при чем это – райисполком, инспекция какая-то?.. Пусть спасибо скажут, что мы с ней возимся, на человека стала похожа…
   Аня. Что ты мне-то рассказываешь?
 
   Появляется Сережа, запыхался.
 
   Сережа. Чего, пап? Вы есть-то идете? Все остыло.
   Аня. Ничего, ничего, мы идем. (Останавливает Мякишева.) Надо сначала выяснить.
 
   Сережа убегает.
 
   Мякишев. Черт знает что! Не одно, так другое!.. Эта еще не прилетела! Хотела же Сергея в лагерь про­водить. Думаешь, из-за Ольги?..
   Аня. Она, кстати, сколько классов кончила?..
   Мякишев. Шесть, кажется, или семь… Да, надо, в общем, решать, куда-то устраивать ее. У нее же раз­витие как у ребенка…
   Аня. Только не волнуйся. Насчет ее развития. Она вообще-то обжилась. Вполне.
   Мякишев. Обжилась-то обжилась…
 
   У Ани – вопрос.
 
   Да нет. (Как бы самому себе.) Нет-нет. В тесноте, да не в обиде… Ладно, пошли есть! (Выходит.)
 
   Аня одна, машинально включает проигрыватель. Вбегает Оля.
 
   Оля. Тетя Аня, идите!
   Аня. Опять! Какая я тебе тетя?..
   Оля. Ой, позабываю!.. Расстроился чего-то, мне ве­лел дома сидеть. Сережку не провожать, Зою, мол, дожидать. Да еще цветков купить. А цветки-то рупь пятьдесят – три, видано? Да я в поле уеду да наберу!
   Аня. У нас пока до поля доедешь, трешник истра­тишь… Это что за девочка к тебе приходила? Подруга появилась?..
   Оля. Девочка? Любаня с пятого этажа… Ой, у них дома! Обставлено! Все блестит! Полы – хоть языком лижи! Отец все сам, он по строительству, а не пьет ни­чего, ну, ничего, ничегошеньки, нисколечко! А мать – на троллейбусе, сама рулит, сама, ну!.. А Любаня по… (с трудом) по классе баяна…
   Аня(поправляет). По классу.
   Оля(тут же). По классу. Да… уже одиннадцать пе­сен может, чудо! А за баян-то какие деньги отданы!.. Ой, и как у вас тут денежки вразлет – цветки, такси-то? Рюкзак, что ль, ево не донесем?..
 
   Аня не выдерживает, смеется. Оля хмурится. Аня обнимает ее. Вбе­гает Сережа.
 
   Сережа. Ну, вы что?..
   Аня. Идем, идем!..
   Сережа (Ане). А ты приедешь ко мне на родитель­ский день, приедешь?
   Оля. Да приедем, приедем! Прям уж всю маковку издолбил: приедешь – не приедешь, приедешь – не при­едешь!..
 
   Сережа бросается на Олю. Все уходят.
 
   Кухня. Оля моет посуду.
   Мякишев, Аня и Сережа уехали. Включен транзистор.
   Оля поет, пританцовывает. Входит тетя Соня с собачкой.
 
   Тетя Соня. Уехали? Зоенька-то так и не успела, ай-яй-яй! (Об Оле.) А она все трудится, вы подумайте! Какая чистота!.. Веселенькая, чистенькая, не налюбуешься на тебя! А пришла-то Оленька! Ой-ей! Первое мая, а она, моя деточка, в худых валенках, пальтишко драное… Мальчик, сиди! Поговорить не даст!.. Сиди!.. (Другим тоном.) Ты, гнусная какая собачонка, навязалась на мою шею! Цыц!
   Оля. А у нас, бывало, Дамка ощенится – батя кутят в мешок да нам в руки: а ну, топить! Неситя!..
   Тетя Соня. Ой!
   Оля. А мы-то – ребяты, значит, – с мешком-то в тундру, там и пустим – авось проживет хоть какой. А то и песцы сожрут. (Смеется. Явно поддразнивает тетю Соню.)
   Тетя Соня. Ужас какой! Что ж ты говоришь-то, девочка!
   Оля. А уж сам-то пойдет – враз утопит! Буль – и нету!
   Тетя Соня. Господи! В тундру!.. Идем. Идем, Мальчик, идем!..
 
   Почти выбегает, в дверях сталкивается с Симой. Сима заспанная, неприбранная.
 
   Сима. Чего это она?
   Оля. Пужанула я ее. (Передразнивает.) «Деточка, деточка»!..
   Сима. Ой, а я чего-то сплю, сплю, сама не знаю, чего сплю. Фу, жарища!
   Оля. Кофе хочешь? Осталося. Картошечки? Еще го­рячая.
   Сима. Не, есть неохота. Я ночью встала, пельменей пачку схряпала. Все говорят: диета. Ну какая диета, ко­гда жрать так и сосет! Отбегай-ка смену, восемнадцать станков. Пятилетку в четыре года на кефире не выпол­нишь!.. Платье-то опять новое, гляжу? Вот у тебя фи­гурка: шестнадцать лет – не надо диет!
   Оля. Это все Аня. Личит? (Красуется.)
   Сима. О'кэй! Балуют они тебя… Аня-то со вкусом… Да тоже вот: со вкусом, все при ней, сама с высшим обра­зованием, квартира, а с мужиком тоже не того. И что за мужики! Прямо ужи, главное – ускользнуть… Очкарик-то не заходил? Пропал куда-то… Боря! Одна горя!.. Вот сахару тоже. Девчата мои: ни-ни! ни кусочка!.. А как «ни-ни», коли несладко? «Ни-ни»! Дай-ка сахар­ницу всю сюда! Да батон сейчас маслом намажу! «Ни-ни»! Давай!
   Оля. Не толсто намазывай-то, не свое.
   Сима. Ишь, хозяйка! Смотри, какая стала. Ты, дева, расцвела тут, как бутон. А по своим-то не скучаешь? Пишут они?..
   Оля. По сестричкам, по братику. Ой! Ехать мне надо, Сим! Я-то сыр в масле тута катаюся, а они? Мал мала меньше… Сейчас бы уехала в чем стою, да как все основ­ное-то вспомню!..
   Сима. О себе думай, чего там! В наше время не рискнешь – прокиснешь. Они проживут. Меня вот тоже один в позапрошлом году в город Мурманск звал: «Плюнь, грит, на свою однокомнатную, бери паспорт, да айда в чем есть!» А как айда-то? Я только-только софу взяла – знаешь мою софу-то зеленую? – пол отциклевала… А бригаду? Как я ее брошу?.. Он, конечно, выпимши был, и знакомства нашего было два дня, но… А те­перь сижу вот. Сплю. Как дура. На софе!.. Ты молоденькая, не побоялась…
   Оля. А у меня-то тогда будто во мгле: темно, кричат, бегут… машинист, что ли, прям в поддых, я-то и не дых­ну – ох-ох! – да в сугроб… А он… поднял, их-то от меня отсек, повел… руки горячие… как бог какой!
   Сима. Ну-ну, чего уж теперь! Было – сплыло. Тебе судьба, значит, теперь их держаться. Они-то добрые, и Зоя, и он…
   Оля. Да что ты! Я таких и не видала сроду! Я ж прям другая стала, Сим! Я для них – что хошь! Я так стараюся!.. Они мне все: это читала, это читала? А чего я чита­ла-то? По музеям ходим – какая красота! В этом вот давеча были… как его? Щас вспомню… Сначала-то я испугалася: заходим, а там одни голые! Ну, все! Как в бане! Статуи-то! Я назад! А они смеются…
   Сима. Тундра! Вот уж, право, тундра! Статуям, им положено. И тут и тут. (Показывает на себе.)
   Оля. Да откуда мне? Что я, видала, что ль, когда? Но я стараюся, Сима, я все помню, я всему выучуся, вот увидишь!
   Сима. Ну и отлично. И старайся. По нему только больно не обмирай. (Жует.)
   Оля. Чего?
   Сима. Не обмирай, говорю. Любовь всегда все дело испортит.
 
   Оля замерла.
 
   (Жует.) Не люби, где живешь… Ну, чего ты? Во дуреха!.. Я так… Оль! Во онемела!
   Оля. Да он мне лучше отца! Знаешь ты?!
   Сима. Все они нам лучше отца делаются… Чего ты? Во, вот этим и выдаешь!..
   Оля(вдруг). А ну пошла! Пошла, говорю! Пошла отсюда!..
   Сима. Ты что, дева?
   Оля. Пошла, сказала! Ну! (Орет.) Расселася! Отдай! (Выхватывает у нее еду.) Все отдай! Пошла!
   Сима. Стой, дура! Ты чего?
   Оля. Пошла! Не ходи сюда! (Гонит Симу.) Не ходи! (Возвращается, закрыв дверь. Садится.)
 
 
   Столик под тентом на открытой террасе ресторана «Узбекистан». Часов семь, но еще жарко. Мякишев и Горелов без пиджаков. Запаренный паренек – официант, который все путает и забывает. Солнце бьет в глаза, и все время приходится пересаживаться или двигать столик.
 
   Мякишев. Теперь часа два здесь проволынимся.
   Горелов. А дома дети плачут… Мы полмесяца не виделись, я столик вырвал, у меня получка…
   Мякишев. Извини, я чего-то замотался. Серегу от­правляли, Зойка неделю в командировке… У начальника главка сегодня совещались три часа… То еще заседаньице! Как мы работаем?!
   Горелов. Расслабься. А у меня в конторе – благо­дать: начальство в отпуске, хожу к одиннадцати, переводик себе интересный выбрал: «Маркетинг в экономике Канады».
   Мякишев. Что?
   Горелов. Вам это недоступно. Надо уметь устраи­ваться. Что есть важнее информации в нашем веке? (Официанту.) Эй, эй! Сюда! Минутку!..
   Официант(на ходу). Ся… сс… ся!.. (Убегает.)
   Мякишев. Гуляешь? Может, дашь четвертную до пятнадцатого?
   Горелов. Многодетный ты наш! (Дает деньги.) Я те­бя предупреждал! Такую, пардон, кобылу на семейный бюджет повесить…
   Мякишев. Дыши глубже, Витя. Спасибо. (Пробегающему официанту.) Э, голубь! Льду не принесешь? Нет, не принесет… С сентября куда-нибудь устроим, учиться, работать… Но пока ни паспорта нет, ни пропи­ски – как это все делается, черт его знает!.. Мы ж уже как-то отвечаем за нее…
   Горелов. О чем я и говорил! Кто скажет А, тот ска­жет Б. Хотя как же, ведь творить добро так приятно!..
   Мякишев. Кстати, приятно. (Солнце слепит его, и он передвигается вместе со стулом.) В семнадцать лет мы мечтали спасти человечество, в тридцать пять дай бог спасти хоть одного человека. У тебя не возникает такого желания?
   Горелов. Возлюби ближнего, аки себя?
   Мякишев. Да что уж ближнего – хоть бы близкого. Хоть бы кого любишь, любить, как себя.
   Горелов. Афористично. Но как? Как это сделать? Конкретно? На мой взгляд, ничто в жизни не стоит так далеко друг от друга, как замысел и воплощение.
   Мякишев. Я инженер, Витя, у меня другое мнение на этот счет. А кроме, если уж так говорить, я еще не перестал верить, что человек должен что-то сделать на свете.
   Горелов(иронически). Посадить дерево, родить сына, написать книгу.
   Мякишев. Ну а что плохого-то? Как иначе-то? За­чем иначе?.. Слушай, может, нам и горячее сразу за­казать?
   Горелов. Если ты так торопишься, мы можем во­обще ничего не заказывать. Пойдем.
   Мякишев. Ну ладно, ей-богу! Обижается, как де­вушка!.. Ты к одиннадцати сегодня пошел? У тебя на­чальство в отпуске? А у меня…
   Горелов. Сама себя раба бьет…
   Мякишев. Ну я же вообще! Я совершаю в жизни одни ошибки. Мой лучший друг меня всегда предостере­гает, а я – всегда по-своему, по-дурацки. А мне желают только добра.
   Горелов. Безусловно. (Официанту.) Эй! Эй! Где за­куска-то?
   Официант. Сс!.. ся! .. сс! .. (Убегает.)
   Горелов. Вот возлюби его, паразита, аки себя!.. Извини, я слушаю.
   Мякишев. Да что слушать, все старо как мир. Ты всю жизнь учишь меня, а я не вижу, чтобы мои ошибки были хуже твоих удач.
   Горелов. Вот как? Какой вы смелый сегодня, сэр!
   Мякишев. А я на совещании выступил. Мне те­перь – хоть в прорубь головой. (Щурится от солнца, пе­ресаживается.)
   Горелов. Вона что! Сдаюсь!
 
   Смеются.
 
   Официант(вдруг подает). Зз… сы… росс… пс… кса…
   Горелов. Тихо, тихо! Так! Слава богу! А это что?
   Официант. Ссы…
   Горелов. А, сыр! А лимончик?.. Стой!
   Официант. Ся… пссы… фсы… (Исчезает.)
 
   Они наливают, раскладывают закуски.
 
   Мякишев. Вот ты меня всю жизнь учишь рассудку, а я мечтаю, чтобы ты хоть раз доверился своим чув­ствам. Я считаю, что…
   Горелов. Будь здоров, счастливчик! Если без рас­судка-то! То вообще…
   Мякишев. Счастливы одни дураки! Да? А горе – от ума?
   Горелов. К сожалению, так.
   Мякишев. Если я счастлив, то глуп, а несчастен, так умен?
   Горелов. Именно! Будем!
 
   Выпивают.
 
   Потрясающе! Какая неуязвимость! Доверился своим чув­ствам – и вали! Как просто!.. Кстати, можно один ка­зуистический вопросик задать? Скажите, товарищ Мякишев, положа руку на сердце, вы девицу потому взяли, что она вам понравилась? Подумайте, подумайте. Это могло быть чисто подсознательно. А если бы она была неприятной, уродливой, больной? А?..
   Мякишев. Какая разница?
   Горелов. О, разница есть! Почему одно нам ложится на душу, а другое нет? Вот меня Аня пилит: у меня, мол, котенок будет пищать под дверью, а я не выйду и не впущу его. Да, не выйду. Но я хочу выяснить: может быть, это честнее? Чем пойти да поглядеть в щелочку: хо­роший котенок или как? Хороший – так и впустить, а плохой – то пнуть вон!.. А?..
   Официант(вдруг подает). Фсс… пс…
   Горелов. Стой! Ты что? Это не наше? Черт!
 
   Официант убежал.
 
   Мякишев. Ты все на какую-то гадость, что ли, намекаешь?
   Горелов. Да почему? Ты сказал: довериться чув­ству. А я анализирую: какому? Ведь чувства добра нет, добро – результат, сумма каких-то чувств, движений, действий. Человек падает – другой спешит его подхватить…
   Мякишев. Естественно. Я ведь тоже по-глупому: подбежал, подхватил… Больше ничего.
   Горелов. Оно, конечно, благородно. А если я, допу­стим, не спешу подхватить? Боюсь? А другой вообще – еще подтолкнуть не прочь? А третий кричит: я, мол, тебе помогу, но что я с этого буду иметь? (После паузы.) Я хочу понять механизм: как ты мог, как осмелился?..
 
   Глядят друг на друга.
 
   Мякишев. Одни действуют, потом думают, другие думают…
   Горелов. …и уж потом не действуют, заметь! Страшно!
 
   Смеются. Мякишев пересаживается. Горелов тоже.
 
   И еще вопросик. А дальше? Как наша Зоя? Как вообще практицки?
   Мякишев. А что – Зоя?
   Горелов. Не знаю. Практицки?
   Мякишев. Вроде все нормально. (Думает.) Нет, не­нормально.
   Горелов. Ну-ну… Господи, как у него все просто!
   Мякишев. А у тебя жутко сложно. Самая большая сложность: спать с женщиной удобно, а в театре с ней показаться неудобно!
   Горелов. Что-что-что?
   Мякишев. Что слышали.
   Горелов. Знаешь, тебя бы на мое место…
   Мякишев. А я не прочь, и я уже почти на твоем.
 
   Он имеет в виду то, что они пересели. Смеются. Возникает офи­циант.
 
   Горелов(официанту). Слушай, кинь рюмашку, тебе легче станет.
   Официант. Тсс… бысс… Псс…
 
   Мякишев наливает. Официант озирается, приседает на корточки, вы­пивает. И убегает.
   Врубается музыка. Разговор продолжается, но слов больше не слышно.
 
 
   Квартира Мякишевых. Ночь, гроза. Оля в ночной рубашке, закры­вает распахнувшуюся дверь на балкон, дрожит, плачет. Вбегает Мякишев, на ходу натягивая брюки.^[1]
 
   Мякишев. Оля! Ты где?.. Что? Это ты ревешь? (Включает свет.)
   Оля(панически). Ой, не надо! Не включай!.. Ой! Помру!
   Мякишев(выключает). Да ты что это, Оля? Это гроза… (Помогает закрыть.)
   Оля. Боюся я ее, боюся! (Вскрикивает от каждого удара грома.) Ой! Миленький, родненький! Ой! У нас де­душку грозой убило!..
   Мякишев. Ну, дурочка, успокойся, обыкновенная гроза, все закрыто…
   Оля. Ой, не могу я! Опять!..
   Мякишев. Ну как не стыдно! А я люблю!.. Ух, дает!.. Хочешь, выйду?
   Оля. Да ты что, ты что! (Хватает его руку.) Ой, умру! Не ходитя!..
   Мякишев. Ну-ну, не пойду, глупая, что ж ты дрожишь-то так? Нервная ты, Олька. Тогда на станции тоже так дрожала… Здесь же город, громоотводы…
   Оля. Ой! А молоньи-то, молоньи! Одна за одной! (Скулит.)
   Мякишев(включает лампу). Тихо! Тихо, ничего не будет! (Строго.) А ну, прекрати! Дыши глубже! Я ж не боюсь, видишь?
 
   Сквозь гром и шум слышно, как открывается дверь.
 
   Кто это?..
   Оля. Не уходите! Родненький! Миленький! (Прижимается к Мякишеву.)
   Мякишев. Ну, барышня, тебя лечить надо.
 
   Появляется всклокоченная тетя Соня. Снова гром.
   Оля падает на пол, накрывает голову подушкой.
 
   Тетя Соня. Оля! Олечка, деточка!.. Что это с ней? Олечка! Мальчик пропал! Ты не видела? Вы подумайте, пропал, и все! Нигде нет! Он не забегал? Оля! Ты что плачешь? (Мякишеву.) Что с ней? Я помешала? Извини­те, я не в своем уме, он погибнет, такая собачка! Зять Петя сказал: если с собачкой что-нибудь случится, я вас, теща, сырую съем… Интеллигентные люди! Убьют за свою собаку!
   Мякишев. Да видите – ревет, грозы боится…
   Тетя Соня. Олечка, ну ответь, деточка!.. Он погиб, я знаю! Она мне сама, сама говорила: в мешок – и в тундру, в мешок – и в тундру!.. Да! В деревне всегда му­чают животных. (Басом.) Но! Пошла! Тпру!.. Никто мою собачку не любит, никто!
   Мякишев. Успокойтесь, найдется… забился куда-нибудь…
   Тетя Соня. Она знает, знает! Не говорит!
   Оля(истошно). Уйди! Уйди! Что пристала! Ой не могу я!
   Тетя Соня. Что он вам сделал?
 
   Обе рыдают. Мякишев в обалдении.
 
   Мальчик! Мальчик! Извините, я помешала… такая гро­за… никто не спит… Мальчик!.. Извините, деточка, из­вините… Мальчик! (Исчезает при свете молний, как фу­рия.)
   Мякишев. Ну! Эту еще принесло! «Мальчик! Маль­чик!» Мальчик-то мальчик, а ты, девочка, кончай дро­жать!.. Ну-ка, укрывайся, ложись, я тебе валерьянки дам…
   Оля. Его как привезли… дедушку-то… (Ее трясет не на шутку.) Он весь синий, а руки как крюки, руки как крюки…
   Мякишев. Все! Хватит, я сказал! Дедушка, бабушка!..
 
   Очень сильный удар. Оля вскакивает. Мякишев чуть не силой укладывает ее.
 
   Оля. Не могу! Умру я! Умру!
   Мякишев. Тихо, кому я сказал! Дыши ровно! Сей­час все пройдет!.. Я с тобой, не бойся. Тихо! Тихо!.. Эх ты, дите!..
 
   Она вцепилась в его руку. Гроза продолжается.
 
 
   Там же, следующий день. Зоя и Оля. На тахте – раскрытый чемодан.
 
   Зоя. Ну, ты умница! Чистота у тебя, порядок… Пио­ны… Это мне? Какой у меня был вчера букет!
   Оля. Да мы и вчерась… вчера ждали, и давеча, пря­мо изождалися. Ой, радость-то!.. (Обнимает Зою, стискивает.)
   3оя. Ну-ну, дурочка… Я тоже там соскучилась. Хотя принимали нас роскошно, всесоюзная конференция… А Днепр! А погода была! (Чему-то своему смеется, заку­ривает.) Ну а вы как?..
 
   Оля с удивлением смотрит, как она курит.
 
   Да вот решила научиться. Все курят. Ну все!
   Оля. У нас-то в поселке никто не курит. Одна Рас­кладушка.
   Зоя. Кто?
   Оля. Женька-Раскладушка. Так она из Риги выслан­ная… Фу! (Ломает ее сигарету.)
   Зоя. Да ты что, Ольга?
   Оля. И не дам, не дам, думать нечего!
   Зоя(сдерживается). Ну хорошо, потом. А что вы ели? А Сережа? Очень расстроился, что я не успела?
   Оля. Сережа-то? Ничего, мы его проводили. Как надо. Всю маковку издолбил: приедешь на день родите­ля? Приедешь – не приедешь, приедешь – не при­едешь?.. (Осекается.)
   Зоя. Что?
   Оля. Он же велел! Как приедете – сразу звони бе­ги!.. Ой!
   Зоя. Да не «он», а Володя! Опять ты!
   Оля. Да ну прям скажете! Мне он, что ль, Володя? Я мигом.
   Зоя. Ане – набери тогда тоже. Она-то заходила?
   Оля. Аня-то? Через день тута. У нее горячую воду исключили, она – сюда… без воды-то никак! Прям жи­вет и живет! Я мигом! (Убегает.)
 
   Зоя ходит по комнате, разбирает вещи, сбрасывает туфли – чем-то она наполнена.
   Входит тетя Соня, без собачки.
 
   Тетя Соня. Зоенька! Приехала! Вы подумайте! Красавица наша! (Всхлип.)
   Зоя. Здрасте, тетя Соня! Что такое?.. А собачка?
   Тетя Соня. Не спрашивайте, ужас!.. Вчера-то! Вы не представляете, такая гроза! А он пропал!.. Ну про­пал, нет нигде! Мне зять, Петя, «орхидэя», грит, и я вас за нее, теща моя милая, живую съем… Ну, нигде! А уж под утро, слышу, скулит! На балконе остался, на кухне, вы подумайте! Я дверь-то закрыла, а его просмотрела… Простудился совсем. Кашель, слезы! А глаза!
   Зоя. Ну-ну, тетя Соня, ничего… Главное, нашелся. А как мои тут без меня? Что вообще?
   Тетя Соня. Ваши? Ну что вы, замечательно! Вы видите? Вы только подумайте, она такая хозяйка! Все-то трудится, деточка, все трудится! Золото!.. А эту Щеткину и слушать нечего…
 
   У Зои – вопрос.
 
   Ну, Щеткина, Щеткина, с первого этажа, усы растут, толстая…
   3оя. А, у подъезда всегда сидит?
   Тетя Соня. Да-да, такая сплетница, все-то ей надо! Был у нас товарищеский суд в жэке…
   Зоя. Суд?
   Тетя Соня. Антонова, Антонова. Насчет Антоновой из пятьдесят восьмой квартиры! Молодая, крашеная та­кая, белая, никогда пешком не придет, все на такси, и до­поздна музыка у ней, гитары, а мужчины прямо так и за­ходят по шесть человек, и выпимши…
   Зоя. Как легко судить других.
   Тетя Соня. Я и говорю. Да Антонова-то, думаете, пришла? Ой-ей-ей! (Озирается.) Не лезьте, говорит, в мою жизнь, не ваше собачье дело! Вы подумайте! Все со­брались, а она не явилась!
   Зоя(смеется). Ну-ну, тетя Соня, и что дальше?..
   Тетя Соня. Ну вот, Антонова не пришла, жильцы сидят, что суду делать? Тут Щеткина и давай! Она все­гда: я участница, ветеран, я не потерплю! А сама (шепотом) в церковь ходит… Вот, значит. Какие в нашем доме порядки. Там собаки! Там коты! «А взять хоть, потом го­ворит, Мякишевых из сорок третьей квартиры, – почему у них чужая девица живет, без прописки, домработница малолетняя или как?»
   Зоя. Серьезно?
   Тетя Соня. Да-а! Я ей тоже: Марь Романна, зачем вы зря-то? Володя девочку спас, она у них как своя, за­гляденье, будто солнышко сияет. И уберет, и сготовит, и за творожком утром бежит.
   Зоя. Что за люди!
   Тетя Соня. А Володя с ней занимается, будто учитель, и книжки читает, мне-то слышно… (Спешит, видя нетерпение Зои.) А тут гуляю я с Мальчиком, вечером, как-то душно, а старушки все на скамеечке, и Щеткина сидит, с термосом, прямо здесь чай пьет, боится что про­пустить… Ну вот. А они-то, ваши-то, Володя, Оля, Се­режа, из кино или еще откуда, и так-то смеются, так смеются! Прошли, а Марь Романна-то, вы подумайте: не нравится мне, как они смеются!.. Да что ж вам не нравится, Марь Романна? А не нравится, и все!..
   Зоя. Как это людям все надо!
   Тетя Соня. Да-да, вы только подумайте! На чужой-то роток не накинешь платок. Я-то вот ночью-то, обыскав­шись собачку, сюда, думаю, забежала… А гроза-то так бьет, так страшно! А Оленька-то, деточка, плачет, не спит, боится, прямо рыдает, а Володя-то, добрая душа, сам не свой тоже…
   Зоя(чуть насторожившись). Вчера?
   Тетя Соня. Да вот сегодня ж, сегодня…
   Зоя. Тетя Соня, вы извините, я с дороги…
   Тетя Соня. Ой, что вы, это вы меня извините! У ме­ня ведь Мальчик там один… Я только еще хотела, Зо­енька, сказать… вы для меня как родные, как свои, я вам добра, только добра хочу. Насчет Симы. Оленька-то, она ведь девочка наивная, а Сима… нет, наша Сима хоро­шая, душевная, я ничего не скажу, но все ж не пара… грубоватая она, заводская…
   Зоя. Тетя Соня, я сама на заводе работаю.
   Тетя Соня. Как же сравнивать! Вы-то ангел, Зо­енька, ангел! А я тут захожу, а они с Симой, вы поду­майте, в карты…
   Зоя. Тетя Соня, мы сами иногда в дурачка играем или в кинг…
   Тетя Соня. Нет-нет, я же говорю: наша Сима душевная… Ой, я побежала, побежала, я потом зайду…
 
   Зоя провожает соседку, возвращается, новым взглядом окидывает свой дом.
   Вбегает Оля. За нею – Борис. В спецовке, с чемоданчиком.
 
   Оля. Ну, телефон! Две монеты сглотнул! Его нету, а тетя Аня сказала…
   Зоя(чуть резко). Оля! Опять «его», опять «тетя»!.. (Видит Бориса.) О, привет! Ты откуда?
   Оля. Ой! Дура! Все позабываю! (Уловила перемену, не понимает: что?)
   Борис. Это ты откуда? Или куда? (Целует Зою в щеку.) Привет!
   Зоя. Ты так от нас оторвался, что и не в курсе? Я не­делю в Киеве была…
   Борис(закуривает). Ей-богу, не знал. Ну как? «То ль дело Киев! Что за край! Валятся сами в рот галушки!»?
   Зоя. Еще как! Хоть встряхнулась. А ты это что?