Рощин Михаил. Спешите делать добро

Михаил Рощин
Спешите делать добро
Драма в двух частях

   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
 
   Мякишев.
   Зоя.
   Горелов.
   Аня.
   Борис.
   Сима.
   Тетя Соня.
   Оля.
   Сережа.
   Филаретова.
   Усачев.
   Милиционер.
   Официант.
   Старуха с клюкой.
   Старуха в очках.
   Старуха с термосом.

Часть первая

1. Мякишев

   Квартира Мякишевых. Праздничные оркестры гремят по телевизору, солнце, дверь распахнута на балкон. Первое мая. Мякишев, Го­релов, Зоя, Аня, Боря, соседка тетя Соня с собачкой на руках.
   В эту весну, в летние наряды входит Милиционер в тулупе.
 
   Милиционер(читает по бумаге). «Протокол. Два­дцать восьмого апреля сего года в шестнадцать часов со­рок минут неизвестная девушка пятнадцати лет Солнцева Ольга, проживающая поселок Буденновский, 19, совер­шила попытку покончить жизнь. Как то: бросилась под поезд, проходивший по четвертому пути в составе парово­за и пяти пульманов. Паровоз „ЭЛ-2073“, смена машини­ста товарища Еловских И. В., борющаяся за переходящее знамя депо станции Кюхта. Остановлена без повреж­дения вмешательством составителя вагонов Терещен­ко П. И., проживающего Пионерская, 6, и командирован­ного пассажира Мякишева В. А., проживающего город Москва, 9-я Парковая, 11, квартира 43. При беседе Солн­цева О. с плачем показала: мать и отчим не дают учиться, пьют, применяют насильные меры, изгнали из дому. Пять человек детей. На станцию прибыла в поисках трудо­устройства. Осталась невредима. Побеседовав, отпущена с выразившим возмущение инженером Мякишевым В. А., а также обещавшим помочь и посетить родителей Солн­цевой О. на предмет бесчеловеческого обращения… Де­журный линейного отделения милиции станции Кюхта старший лейтенант Ломоносов. Свидетели по протоколу: Терещенко П. И., Еловских И. В., Мякишев В. А., Ашурдинова Р. …Двадцать восьмое апреля, девятнадцать часов». (Удаляется, на ходу отдавая бумагу в руки Горелову.)
   Горелов. Ну вот. И он ничего лучшего не придумал, наш Володя, – притащить ее сюда, домой!
   Тетя Соня. Ай-яй-яй, вы подумайте!..
   Аня(Горелову). Ну а что ему было делать? Интересно! (Зое.) Зоя, скажи!
   Зоя(у нее полотенце через плечо, роется в вещах). Главное, мое ей все велико… Никогда ванной не видела.
   Тетя Соня. Ай-яй-яй, что делается!
   Горелов. Что?
   Тетя Соня(пугается). Нет, я говорю, уж так-то ждали, так ждали! (Мякишеву.) Сережа, как из школы прибежит: «Папа не приехал? Папа не приехал?»
   Мякишев(балагурит). Приехал, тетя Соня, при­ехал! (Собачке.) Ррры!.. Приехал!
   Горелов(язвит). Па-па при-ехал.
   Мякишев. Ну что такого-то? У вас тут, между про­чим, тюльпаны, а там минус двадцать шесть было позав­чера, заносы…
   Горелов. У нас тюльпа-ны!
   Мякишев. Э, то ли дело, братцы, дома! Тяпло! Тяпло!.. (Чмокает походя Аню в щеку.) Ну, свояченица, ты что?
   Аня(задумчиво). Совершила попытку… Как это?..
   Мякишев. Ну-ну-ну. Дышите глубже. То ли еще бывает на свете!
   Зоя. Тетя Соня, Сима не пришла? Может, у нее что-нибудь подходящее найдется? (Берет на ходу из рук мужа свитер.) Доносил! Уж как влезешь в одно, так не снимешь.
   Мякишев(обнимая Зою). Мамочка, я же в шахте все время, целый месяц.
 
   Зое не до того.
 
   Горелов(в том же тоне). Они-с в шахте все вре­мя!
 
   Зоя выходит, тетя Соня – за нею.
 
   Мякишев(Горелову) . А ты сегодня схлопочешь!.. Уж нельзя благородного поступка совершить. Я-то думал: приеду, все скажут…
   Горелов. …ай да Володя! «Шел по улице малют­ка, посинел и весь дрожал», а тут – Мякишев! Гарун-аль-Володя! Как говорится в английских сказках: «А в это время по улице…»
   Мякишев(подхватывает). «…шел король».
   Аня(Мякишеву). Да перед кем ты оправдываешься? Интересно!
   Борис(курит, усмехается). Я бы сам под поезд бро­сился.
   Горелов. Вот! Пожалуйста! Родной брат! Тоже из дому ушел.
   Мякишев. Да не дави, черт! Ну, поживет девочка, Москву посмотрит. Не обедняем… А какая жизнь в поселке Буденновском, братцы мои! Двенадцать месяцев зима, остальное – лето!
 
   Входят Зоя и тетя Соня.
 
   Зоя. Все ее вещи надо сразу в мусоропровод. (Ане.) А ноги! А ногти!
   Тетя Соня. Ай-яй-яй, вы подумайте, как еще люди живут!
   Аня. Помочь тебе?
 
   Зоя отмахивается.
 
   Горелов. Теперь, ба-буш-ка, где плохо живут – будут его посылать, Мякишева. Приехал, забрал всех – и порядок!.. Аль-тру-изм! Спешите делать добро, господа! Снимите шляпы!
   Зоя(мужу). Между прочим, еще не было случая, чтобы ты приехал – и без сюрприза.
   Мякишев. Кстати! (Выходит.)
   Зоя. Ну? Вы поняли?
   Горелов. Мы-то яво-то давно поняли!
 
   Зоя выходит.
 
   (Борису.) А по маленькой как? А то тут чужих-то пригревают, а свои, гляди, слюной изойдут. Дал тебе бог братца! (Наливает.)
   Аня. Ты бы не хамил, сейчас все садимся.
 
   Горелов удивлен замечанием, свистит.
 
   (Как бы в извинение.) Альтруист – что за слово? В голове вертится…
   Горелов. Что у тебя вертится, цветок души моей?.. Знаем мы, что у вас вертится…
   Аня. Дурак.
   Горелов. Ха! Что я такого сказал? (Борису.) Что я сказал? Ан-нет! Покраснела! Нюра!..
   Аня. Пошел ты к черту!
   Горелов. Нюрочка! Альтруист – это человек, кото­рый делает добро другим…
   Борис. Во вред себе…
   Горелов. Вот! (Расшаркивается.) Будем здоровы!
 
   Они не успевают выпить – на пороге Мякишев в мохнатой шапке. Сияет.
   Маленькая собачка начинает истошно лаять.
 
   Тетя Соня. Мальчик! Мальчик! Ты что?! Ах, изви­ните! Такая тихая собачка. Это Люба, дочь, и зять Петя уехали в отпуск, а Мальчика мне оставили… Тише, тише. Вы подумайте, такое нежное существо, «орхидэя», как говорит Петя… Мальчик, это же Володя, наш сосед, он хороший… (Уносит собачку.)
   Мякишев(не теряет радостного настроения). Во, и собака обгавкала! (Бросает шапку Ане.) Ни помыться, ни пожрать.
   Борис. Раньше собака была другом человека, а теперь человек – друг собаки.
   Горелов. Глубоко. (Наливает Мякишеву.) За что, Боря, тебя уважаю – молчишь-молчишь, а как скажешь…
   Аня(примеряет шапку). Прелесть! Что ж ты две не взял? Идет мне?..
 
   Ее не слушают, она выходит.
 
   Мякишев(напевает). Перебьемся, перебьемся. Перебьемся!
   Горелов(у телевизора). Глядите! В Питере-то зима! Снег валит!
   Мякишев. Я ж вам говорю – заносы. Я от шахты до станции на оленях добирался.
   Борис. У нас тоже вчера грозу обещали, но не было.
   Горелов. За оленей! (Пьет.)
   Мякишев(Борису). Ты телеграмму-то мою получил на день рождения? Двадцать пять – не шутка, четверть века.
   Борис(усмехается). Не говори. Получил, спасибо.
   Мякишев. Ну что, развод или помиритесь?
 
   Борис пожимает плечами, усмехается.
 
   А как с ребеночком? Жалко девочку.
 
   Та же реакция.
 
   А на работе у тебя что?
 
   Борис морщится.
 
   А у мамы ты хоть раз был? Как она?
   Борис(вздох). Я сегодня еле на сигареты набрал.
   Мякишев. Нда, узнаю брата Васю. (Достает день­ги..)
   Борис(робко шутит). Брата Борю.
   Мякишев. Если человек не может заработать на сигареты, он, по крайней мере, должен бросить курить… Две десятки осталось… Ладно, одну нам, одну вам. По-братски.
   Борис. Куда ты мне столько?.. Спасибо.
   Мякишев. Ладно, дышите глубже. Давай соберемся, к матери съездим, нехорошо.
 
   Борис кивает, равнодушно прячет деньги.
 
   Слушай, я погорячился с этой девчонкой, да?
   Борис. Ну что ты, ну понятно же…
   Мякишев. Ты бы видел…
   Борис. Ну конечно…
   Мякишев. Ситуация такая, просто…
   Борис. Еще бы…
   Мякишев. Пусть поживет, Москву посмотрит.
 
   Борис одобряет.
 
   Ладно! Перемелется!
 
   В комнату заглядывает праздничная Сима. В руках ворох одежды. Что-то жует.
 
   О, Сима! Заходи, заходи, примкни!
   Сима. Спасибо, я в компанию сегодня иду, напримыкаюсь еще. Мы по восемь рэ скидывались, там всего навалом будет. Где Зоя-то? Лифчик надо?
   Горелов(потешается). Спроси его, Сима, спроси!
   Сима(вдруг). Здорово, Бориска!
   Борис(усмешка). Привет, Сима!
   Сима. Все куришь?
 
   Борис неопределенно пожимает плечами.
 
   Рак накуришь.
 
   Борис усмехается.
 
   Ну, кури, кури. (Скрывается.)
 
   Мужчины смеются.
 
   Мякишев. А не ржавеет она к тебе, Борь!
   Горелов. И квартирка отдельная, а ты сейчас на мели…
   Мякишев (Горелову). Замолчи ты, проклятый! (Шутя толкает Горелова, тот падает в кресло. Выходит, поманив за собой Бориса.)
   Горелов(один). Все посходили с ума, все посходили с ума… (Берет колбасу со стола, жует.)
 
   Заглядывает тетя Соня.
 
   Тетя Соня(рассчитывая на большую аудиторию). Ай, такая чистая!.. Та… (Увидев лицо Горелова, исчезает.)
   Горелов. Ну как тут не пить, как? (Выпивает.)
 
   Входит Аня в шапке, красуется.
 
   Аня. Всегда за старшими сестрами младшие все донашивают, а у нас наоборот. Я росла быстрее Зойки, ей купят, а я ношу…
 
   Горелов мычит.
 
   Жуй, жуй, жевун!.. А неизвестная девушка Солнцева О., между прочим, отмылась и совсем непохожа на гадкого утенка… Эх, возьму вот ребеночка на воспитание.
   Горелов. Лет двадцати восьми.
   Аня. Можно и так… Дай сигаретку… А ты…
   Горелов. Он идиот, наш Володя, ты не видишь? Я у вас вечно эгоист, а вот он – экстраэгоист, супер! (Пе­редразнивает.) «Я не мог иначе»! А в результате берется чужая жизнь и превращается в игрушку!
   Аня. Как ты умеешь хорошее вывернуть на плохое. Интересно.
   Горелов. Я вперед смотрю, я вижу, что из этого по­лучится. «Поживет девочка…» А потом? Идиот!..
   Аня. А ты… Он идиот, альтруист, а ты… Я сегодня все поняла!.. У тебя котенок будет пищать под дверью – ты ему молока не плеснешь.
   Горелов. Что?.. Нельзя напоить мо-лоч-ком всех, которые пищат под дверью! Запомни!
   Аня. Стало быть, и одного не надо?
   Горелов. Да! Не надо! Потому что! Один раз на-по-ишь! И второй пои! Поняла? А сможешь?
   Аня. Не ори… Но если…
   Горелов. Все! Я вообще не говорю больше на эту тему! Все!
   Аня. А как же раньше: странник стучал в любую дверь, и ему…
   Горелов. Все, я сказал! Странник! Раньше. (Идет и прибавляет звук марша.)
   Аня. Если бы я была писательницей, я бы написала рассказ: «Горелов и Мякишев, два друга».
   Горелов. Между прочим, вы, сударыня, еще под стол пешком ходили, когда мы были два друга.
   Аня. И были две сестры: непорочная Зоя, на кото­рой женился Мякишев…
   Горелов. …и дура Аня, которая мелет не знаю что с самого утра. Дай отдохнуть, а?.. (Еще прибавляет музыку, но все слышит.)
   Аня. А помнишь, как вы в первый раз пришли к нам с Мякишевым, еще студентами? На кухне сидели, на сто­ле сирень ворохом, вы где-то наломали. Мякишев и Зой­ка уже это самое, но никто еще не знал… А мне было четырнадцать лет… Но ты меня не пропустил, уже тогда заметил, ты меня даже охмурял, такой ты был щедрый…
   Горелов(морщась). Уже слышали эту лирическую историю. Ты что, выпила?
   Аня. Я выпила? Вашего яду я выпила! Давным-дав­но, когда мне было четырнадцать лет! Яду! Вашего все высмеивающего яду! И пью, и пью! И жива еще, как ин­тересно!
   Горелов. Ты поссориться хочешь?
 
   Заглядывает тетя Соня.
 
   Тетя Соня. Анечка, идите! Одевают! (Видит Горе­лова, скрывается.)
   Горелов. Параноики! (Выходит.)
   Аня (одна). Все посходили с ума, все посходили с ума. (Глубоко натягивает шапку.)
 
   Входят Мякишев и Борис.
 
   Мякишев. Ну? Через три года – ты в полном по­рядке!
   Борис. Через сколько?
   Мякишев. Ну, через два с половиной.
   Борис. Понятно.
   Мякишев(вздох). Ну тебя, Боря. Ты и в детстве такой был: тебя посадишь – ты сидишь, положишь – ты лежишь.
   Борис. В семье не без урода. Зато ты активный.
   Мякишев. Я нормальный. Нормальный.
   Борис. Активный. Нормы тоже меняются.
 
   У Мякишева – вопрос.
 
   Что вчера было нормально – сегодня исключительно. Мо­жет, нормальный как раз я. Сегодня.
   Мякишев. А я – ненормальный? Спасибо. (Отхо­дит.) Я нормальный. (Ане.) Ну как?
   Аня. Что? (Вспомнив о шапке.) Прекрасно. Видишь? Ей мала, а мне как раз. Хорошенькая я?
 
   Он видит, что она чуть не плачет.
 
   Я зимой… буду ее надевать и каждый раз тебя вспо­минать.
 
   Борис незаметно выходит.
 
   Мякишев. Скорей бы зима!.. Ну? Что ты опять?.. (Вытирает ей слезы.) Эх, свояченица!..
   Аня. Все аб-на-ка-вен-на. Как всегда. Аня – на «Соколе», Витя – на Кутузовском. У них-с – биллиард в половине десятого, мы-с – у голубого экрана… А в пол­первого звонок: «Может, заедешь? Бери такси, я тебя вы­куплю». Он меня выкупит! Интересно! Моя такса – треш­ник, от «Сокола» до Кутузовского, если через Беговую.
   Мякишев. И ты едешь.
   Аня. А если не поехать, будут звонки до утра, выяс­нение отношений. У них-с ведь как? Впустить страшно, а отпустить еще страшней. (Вздыхает.) Но больше этого не будет.
   Мякишев. Дыши глубже, Анюта.
   Аня. Должен же быть урок…
   Мякишев. Брось, он ведь тебя тоже… Ты скажи мне лучше…
   Аня. Все боится связать себя, как бы кто его свободу не отнял.
   Мякишев. Скажи, Зойка не очень на меня?
   Аня. А если б не я, давно уж с тоски удавился. (Тер­зает шапку.) Ну что ты казнишься? Ты все сделал как человек.
   Мякишев. Я боюсь – она молчит, молчит, а по­том…
   Аня. Как будто ты Зою не знаешь! По-моему, как ты – так и она… Интересно, вот вы два друга, сто лет, а будто два полюса… Фу, черт, порвала шапку!.. Извини, Мякишев, я зашью.
   Мякишев. Полюсов и должно быть два. Так заду­мано. Плюс и минус.
   Аня. Что? Гениально! А то вертеться не будет?!
   Мякишев. Ну!
 
   Смеются. Теперь она чмокает его в щеку. Входит Зоя, запарилась.
 
   Зоя. Все целуетесь? Соскучились? Ань, иди помоги мне немножко. (Мужу.) Можешь мыться… Коробочку мою с нитками-иголками не видели?..
   Мякишев. Слава богу, освободили! (Задержав Зою.) Зой!
   Зоя. Что? Вчера здесь стояла коробка…
   Мякишев. Ну не надо так, Зоя…
   3оя. А что я? Я, по-твоему…
   Мякишев. Нет, если ты не хочешь… Понимаешь, я ведь…
   Зоя. Разве я что-нибудь сказала? Привез – значит, так надо.
   Мякишев. Ну ты странно… Ань! Ну скажи ей. Мужа больше месяца не было дома, а ты…
   Зоя. Муж еще бы табор цыганский привел…
 
   Мякишев обнимает ее.
 
   Пусти, Володя, я и так мокрая…
   Мякишев. У нас все равно каждое лето… приез­жают, уезжают… Пусть девочка…
   Аня и Зоя(хором). …поживет, Москву посмо­трит!..
 
   Смеются. Аня и Зоя выходят. Мякишев приободрился. Вбегает Сережа, мальчик не старше тринадцати лет.
 
   Сережа. Пап, пап! Ты здесь? Все есть, пап! И ласки и маски! Тьфу! И ласты и масты… нет! Полная витрина! Маски!..
   Мякишев. Ласки!
   Сережа. Ласты!
   Мякишев. Масты! (Притягивает и целует Сережу.) Ты же не на море, а на речку едешь! Масты ему! Колбасты! Ты хоть соскучился?
   Сережа. Пусти, папка! Соскучился. На речке тоже можно. Купишь?
   Мякишев. Да куплю, куплю.
   Сережа. Давай деньги.
   Мякишев. Видали? Сегодня закрыто!
   Сережа. Все равно. А то ж истратите, я вас знаю!
   Мякишев. У мамы возьмем!
   Сережа. Мама сама у Ани все время: дай десяточку, дай десяточку!..
   Мякишев(достает десятку). Последняя.
   Сережа. Давай. Целей будет.
   Мякишев. Эй, эй! Сдачу – до копеечки!
   Сережа. Какая там сдача, еще не хватит!.. (Поет.) Маски, ласты! Ласки, масты!
   Мякишев. Стой! Эй! Слушай-ка, я тебе насчет…
   Сережа. Про нее?
   Мякишев. Да. Про Олю… Понимаешь…
   Сережа. Она у нас всегда будет жить?
   Мякишев. Почему? Нет, но пока… раз уж так по­лучилось… надо, чтобы ей у нас было хорошо, понят­но?.. Она в Москве никогда не бывала… Она ведь вы­росла на севере, в маленьком поселке… Например, она мороженого сроду не ела…
   Сережа. Как это?
   Мякишев. Вот так. Бывает. Такая житуха была у человека… Вы поняли?
   Сережа. Поняли.
   Мякишев. Спасибо.
 
   Входит Сима, за ней – Борис.
 
   Сима(смеется). С ума съехал! Как дам по очкам-то! (Мякишеву.) Еще не развелся, а уж гляди-ка!.. Иди ко мне в ванную, Володя, чего ты маешься?..
   Мякишев. Спасибо, Сим. Они уже выходят.
   Сережа(Борису). Что ж ты? Обещал, обещал…
   Борис. Принесу. Я забываю.
   Сережа. Эх ты, дядя! (Смеется, убегает.)
   Сима. Он все забывает, все! Ах ты, сладкий мой! Да я ж тебя пополам могу разорвать! (У телевизора.) О! А народ все идет! Сколько ж у нас народу в Москве сде­лалось – мильёны! Я когда на фабрику пришла, шесть лет назад, у нас один корпус стоял, два цеха, а теперь четыре, да пятый строют… А всех напои, накорми!..
   Борис(усмехается, курит). Одни женщины.
   Сима. Ну! Бабы да девчата, бабье царство… По­смеиваешься? Иди-ка к нам работать. Ты электрик, нам требуются.
   Мякишев. Правильно, а то он все места не найдет, двадцать пять стукнуло.
   Борис. Была бы шея…
   Сима. Ой, шея! Это у тебя-то шея? (Берет его за гор­ло.) Как у куренка!
   Борис. Задушишь!
   Сима. И задушу. И задушу!.. Ишь какой! Очкарик!
   Борис(тихо). Ну, берешь меня? Я внесу восемь рэ.
   Сима(тоже тихо). Прими руки, ты!
 
   Шум, смех. Появляется Горелов, за ним – Аня, тетя Соня, Сережа.
   Горелов входит в комнату спиной, вприсядку, ведя за передние лапы перед собой собачку.
 
   Горелов(поет).

 
Тирлим-бом, тирлим-бом,
Мы частушечку споем…
На Савеловском вокзале
Два подкидыша лежали,
Одному лет сорок восемь,
А другому пятьдесят!..
 

 
   Все веселятся.
 
   (Поднося собачку Мякишеву.) А мы бездомные, мы бесхозные! Пожалейте нас, обогрейте нас!
   Мякишев(грубо отстраняет Горелова). Может, хватит? Все очень умные, один я… (Идет к выходу.)
   Горелов. Да! Один ты…
   Аня. Виктор! (Оттаскивает Горелова.)
 
   Зоя вводит Олю.
   Оля – простоватая миловидная девушка, чистая, отмытая, в розовом, наспех подогнанном платье, деревянная от смущения.
   Мякишев почти наткнулся на них.
 
   Зоя. А вот и мы! Вот и Оля! Просим любить да жаловать! Проходи, Оля, проходи…
   Мякишев(наигранно). О! Кто идет! С легким паром!..
   Тетя Соня. Ой деточка, ой какая! Вы поглядите!
   Зоя. Мы договорились – Оля стесняться не будет, со всеми она уже знакома… Володя, ты что? Давай, в темпе.
   Мякишев. Во какая ты! Принцесса!.. Иду-иду. Я быстро! (Выходит.)
 
   Оля не поднимает глаз.
 
   Сима. Видал, симпатичная! Вполне! Не робей, дева! Тут тебе не деревня, Москва, оробеешь – пропадешь!
   Зоя. Сима!
   Сима. Ну а чего? Я правду говорю! Ты к хорошим людям попала – спасибо скажи!
 
   Горелов еле удерживается от комментариев и на цыпочках удаляется на балкон.
 
   Тетя Соня. Что ж делается, прям не могу! (Плачет, уходит.)
   Зоя. Ну, сейчас весь дом будет в курсе! (Ане.) Давай тут сама, у меня там все перестоялось на кухне. (Выбе­гает.)
   Аня. Иди-ка сюда, иди. (Усаживает Олю рядом.) Ну, ты что? Отмылась? Вот видишь, как хорошо голову про­мыли, я говорила… А ты как думаешь, волосы – длин­ные или подстричь?
   Сима. А я-то что ж? Сколько времени? (Борису, ко­торый осторожно удерживает ее.) Ты чего? Ну, Бориска! Что с тобой? Я пошла. (На ходу треплет Олю по плечу.) Живи, дева, радуйся! Появление Христа народу! (Выходит.)
 
   Борис пробирается за ней.
 
   Аня. Это Сима, соседка сверху. Ты поняла? Тетя Соня, с собачкой, она напротив живет, а Сима – наверху. Она хорошая. Она простая, веселая, бригадиром на фабрике работает… Ну скажи нам что-нибудь, еще и голоса твоего не слышали. Мы не кусаемся, правда, Сергей? Я – Аня, ты запомнила?
 
   Оля кивает.
 
   Тебе здесь нравится?
 
   Оля кивает.
 
   Ну и отлично… Сейчас обедать будем, потом гулять пой­дем. Увидишь, какая у нас Москва красивая…
   Сережа. Вечером салют будет.
   Аня. Конечно. Салют, иллюминация. Хочешь на Красную площадь?
 
   Голос Зои: «Ань! На минутку!»
 
   Иду! Ну, вы тут пообщайтесь! Сереж, покажи пока что-нибудь Оле, мы сейчас… (Выходит.)
 
   Пауза.
 
   Сережа. Хочешь с балкона посмотреть?
 
   Оля молчит.
 
   Мне папа денег дал, я послезавтра ласты куплю…
 
   Оля молчит.
 
   Подожди, я тебе покажу… Аня в туристическую в Африку ездила, одну мне вещь привезла… (Выбегает.)
 
   Оля остается одна. Начинает плакать. Навзрыд. Влетает Сережа в страшной африканской маске, с копьем.
   И замирает. А в другую дверь входят Аня и Зоя, затем Борис, с балкона – Горелов, а после всех – Мякишев, веселый, в свежей рубашке. Все стоят и смотрят. Оля плачет.
 
   (Снимает маску.) Пап, это не я. Честное слово!
 
   Все поворачиваются к Мякишеву.

2. Оля

   Та же комната в доме Мякишевых, солнце, утро. Вовсю орет проиг­рыватель. Оля на том же месте, где она плакала, только теперь она покатывается со смеху. На ней другое платье, у нее другая прическа.
   Ее потешает, пляшет перед ней Сережа – в подводной маске, с ла­стами на руках. Входит Мякишев с газетами.
   Говорит – его не слышно. Оля бы­стро выключает музыку, хватает утюг, гладит.
 
   Мякишев. Вы что, с ума съехали? Через пятнадцать минут такси придет!.. «Ну, развинтилися! – как говорил наш сержант Подвалов. – Но мы обратно завинтим!» Мать неделю в командировке – у них тут что хочу! (Сереже.) Ты готов?
   Сережа. Всегда готов!
 
   Оля прыскает.
 
   Мякишев. Без шуточек. Я и так из-за вас сегодня опоздаю, в десять пятнадцать совещание. Ох, врежут нам сегодня! (Просматривает газету.)
   Оля. Все работаете да работаете, а вам все врезы­вают да врезывают.
   Мякишев. Везде жара, в Испании – сорок два… (Оле.) Угольный комбайн видала?
   Оля. Что на стенке-то висит?
   Мякишев. Знаешь, что это за машина?
   Оля. Страх.
   Мякишев. То-то что страх. Это одна из самых кап­ризных машин на свете. А надо, чтобы она была самая некапризная. Поняла? Вот за что и «врезывают»… Зав­тракать мы будем сегодня?
   Оля. Вас жду. Я уж сосиски полужила.
   Мякишев. «Полужила»! Как надо сказать, тетя?
   Оля. ПоклАла!
   Мякишев. Еще не легче.
   Оля. ПоклалА.
   Мякишев. О великий и могучий русский язык!..
   Сережа. Положила.
   Оля. Сама знаю. ПоложИла.
   Мякишев. Запоминай, запоминай, а то в школу придешь…
   Оля. Не в школу. Я к Симе на фабрику пойду.
   Мякишев. Что-что? Что-то новенькое… Сидите тут, изобретаете? Без Симы как-нибудь решим. Давайте! Быстро!
 
   Оля было нахмурилась, но Мякишев хватает ее за нос, она ойкает.
   Он выходит. Сережа гримасничает ему вслед.
 
   Оля (дает Сереже легкий подзатыльник). Ну-ну! На отца-то родного!
   Сережа. А чего он? Я, может, в лагерь вообще не хочу!
   Оля. Мужики не поевши, они всегда такие. Щас по­ест, отдобреет. Ну-ка, стой! (Погладила и повязывает Сереже пионерский галстук.) Да стой, не переминайся!.. У нас, помню, слышь, принимали тоже в пионеры, а я малая еще была да в те поры-то у бабушки-то зазимовала, в Ключареве. В ту зиму мы с Феденькой там укрылися, с братиком. Ну, меня и пропустили они. Так я сама после тряпицу-то кумачовую повесила, вот так уголком, и ношу. А она-то и говорит: «Ты, Соленцова, почему? Какое право? Ты не принятая». И снимать силой хочет. Повязочку-то мою. А я так повязывала: вроде б галстук пионеров, а вроде б просто. И я ее, су… змею, значит, как кусану! За руку, вот тут. И из школы убегла. (Смеется.) Все из-за нее. Во, хорошо теперь! Гля, красавец какой!..
   Сережа. А потом?
   Оля. Потом сами-то звали: вступай, да я в обиду во­шла. Не хочу, мол, не надо мне. А хотела – страсть!.. Чего ты? Опять смешно тебе? А по мне – дак ваш разговор, масковский, самый чудной. Я поперву-то, помнишь, и не понимала, чего вы говорите.
   Сережа. Как старушка. Хуже тети Сони.
   Оля. Ладно! Я-то обучуся!.. А эту тетю Соню, бездельницу, ее гоном гнать. Только и выглядает ходит: «деточка», «деточка»… Собачья нянька! Ну, чего ты? Во, смехотунник напал! Идем, сварилось там все. Стой! (Оправляет на нем галстук, и вдруг – хвать за нос.) Ага! (Убегает.)
 
   Сережа – за ней. Входит Мякишев с газетой, за ним – Аня в халате, после душа.
 
   Аня. Если б я была писательницей, то написала бы рассказ: «Горячая вода». Как летом у человека воду отключили и он шатается по разным домам… Во сколько я приехала? В три? Уже светло было. А ведь пошла к подруге душ принять. А там день рождения, шампан­ское. Пойдешь душ принять, а чуть не отдашься…