На основной базе ОСНаз «Шторм» увеселительных заведений не содержалось, если не считать просторной столовой, зачастую используемой в качестве банкетного зала по случаям юбилеев; свадеб; присвоения очередных званий или же получения наград, сыпавшихся на элитных воинов как из рога изобилия. В остальные вечера, когда общепитовская вотчина тихо пустовала, не обремененные летами офицеры и бойцы-контрактники отрывались по полной программе на шумной дискотеке, что тревожила покой пожилых пенсионеров в паре кварталов от гарнизонного КПП. Местные гражданские ухари широкоплечих парней недолюбливали, косили в их сторону недобрыми взглядами, однако побаивались и сносили присутствие непрошенных гостей безропотно. Девицы же — напротив, всегда были рады появлению статных молодых людей, нашедших себя в нынешней нестабильной жизни и, твердо стоящих на крепких ногах.
   Когда одиночество в холостяцкой однокомнатной квартирке до предела одолевало Торбина, он одевал свой нехитрый и единственный гражданский прикид — поношенные джинсы, черную футболку, да куртку и так же отправлялся в оный «очаг современной культуры». На дискаче капитан неизменно встречал двух-трех приятелей-сослуживцев, сидевших за высокой барной стойкой или же в укромном уголке и снисходительно взиравших на вульгарные па. Присоединившись к умиротворенной компании, он заказывал холодного пива и погружался в расслабленное небытие.
   На знакомство и общение с представительницами прекрасной половины времени у Стаса катастрофически не хватало. После участия в спецзадании у села Первомайское, а так же после штурмов дагестанских ваххабитских сел Чабанмахи и Убдент, он по возвращении надолго укладывался в госпиталь залечивать ранения. Если же приезжал здоровым, то отсиживался в домашней тишине, заставляя себя как можно скорее привыкнуть к мирному существованию — без звуков автоматных очередей, оглушительных разрывов и крепчайшей солдатской брани. Несколько месяцев требовалось всякому, побывавшему в огненном аду, чтобы подсознание перестало ожидать выстрелов чеченских снайперов. Чтобы отучиться выискивать опытным взглядом характерные признаки боевиков среди ничего не подозревавших мирных граждан Санкт-Петербурга. И, наконец, дабы снова почувствовать себя полноправным и нужным членом общества, жительствующего совсем по иным — чуждым войне законам.
   И вот однажды, в минуту вожделенного распития слабоалкогольного напитка, под спокойную и проникновенную мелодию, случайно поставленную дискотечным диджеем, кто-то осторожно тронул его за плечо…
   — Извините, — с нарочитой смелостью произнесла незнакомая девица весьма привлекательной наружности, — можно вас пригласить?
   Несколько растерянный Гроссмейстер с сожалением посмотрел на запотевший, наполненный свежим пивом бокал, отставил его в сторону, и последовал за барышней, обратившей внимание почему-то именно на него.
   Позже Станислав часто вспоминал первое впечатление от медленного танца с Елизаветой. Дивно пахнущие длинные волосы; нежные ладони, лежащие на его плечах; скромно потупленный взор… В этот знаменательный вечер они танцевали еще дважды, познакомились, немного поговорили. По удивительному совпадению она оказалась дочерью подполковника Щербинина, недавно переехавшего в Питер из Таджикистана и занявшего должность заместителя командира «Шторма». Вторично они встретились через неделю и уже общались, словно старые знакомые — беспечно, раскрепощено, с налетом этакой обоюдно завуалированной приязни.
   Торбину она сразу понравилась — красивые, мягкие черты лица; бронзовая от южного солнца кожа; стройная, почти идеальная фигура. На первый взгляд Лиза Щербинина мало чем отличалась от массы девиц с великолепной внешностью, да гипсокартонной головой, набитой желаниями потусоваться, снять журнального плейбоя и бесконечно расслабляться. Однако с каждой встречей он открывал в юной девушке какие-то новые черты, наклонности, увлечения… Окончив музыкальное училище, она собиралась продолжить учебу в Санкт-Петербургской консерватории. Помимо музыки, неплохо разбиралась в живописи, литературе, истории… Суждения не отдавали категоричностью и навязчивостью, чувствовался такт и какое-то старомодное, не без родительской строгости воспитание. На третьей неделе их знакомства капитан вдруг поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет следующего свидания.
   Похоже, и он — высокий, симпатичный крепыш с серо-голубыми глазами и усталой улыбкой на приятном лице по-настоящему запал ей в душу. Каждый раз она искренне радовалась встрече, не отходила от него ни на шаг и с удовольствием принимала предложения пройтись по вечернему городу.
   У них стремительно складывались чудесные, доверительные отношения. Все развивалось безоблачно до тех пор, пока однажды, прогуливаясь по Невскому проспекту, они не повстречали Сашку Воронцова…
 
   Спустя один час двадцать пять минут после затяжного боя в расположении лагеря Шахабова, вторая группа под командованием полковника Щербинина подошла к опушке леса…
   — Мы у самого логова, — прошептал комбриг, отодвигая ветку куста и разглядывая подступы к временным владениям эмира.
   — Точно, — согласился Сомов, — вон виднеется какое-то строение из булыжников. Метрах в четырехстах…
   — Ага, вижу. А основной бивак, вероятно, находится в долинке между тех двух скал.
   Руководитель «Шторма» подозвал всех остальных бойцов отряда. Недолго посовещавшись, спецназовцы решили еще немного продвинуться вперед. Но не сделали они и десяти шагов, как наткнулись на три трупа…
   — Наши сработали, — заключил майор, после беглого осмотра тел бандитов.
   — Похоже на то, — согласился полковник.
   Константин Николаевич промокнул рукавом камуфляжки выступившую на лбу испарину, посмотрел в сторону лагеря и пробормотал:
   — Что-то не нравится мне все это…
   — Что именно?
   — Тишина какая-то гробовая. Не понятно, куда все подевались — ни наших, ни чужих…
   — Действительно, странное безмолвие… — согласился Юрий Леонидович. — Не будь в первой команде предателя, сейчас на душе было бы куда спокойнее. Ладно, что здесь топтаться, пошли…
   Пара лидеров незаметно просочилась до бугорка, откуда не так давно вели наблюдение Торбин, Воронцов и Шипилло. Осмотревшись, Юрий Леонидович дал знак подчиненным и, не дожидаясь их подхода, короткими перебежками стал подбираться к брустверу из булыжников. Оперативник старался не отставать.
   Первое, что привлекло внимание, когда они оказались у каменного простенка — огромное количество стреляных гильз. Латунными цилиндрами было усеяно все пространство вокруг временного укрепления в радиусе семи-восьми метров.
   — Что ж тут творилось-то? — изумленно качал головой Сомов. — Неужто они решили покрошить весь отряд Медведя!?
   — Сомнительно… Сдается мне, все происходило по-другому, — Щербинин осторожно заглянул внутрь укрепления: — и здесь трупы «чертей»… Раз, два, три, четыре… Восемь!
   Немного осмелев, майор тоже приподнялся. Взгляд его задержался на равнине между скалами и «редутом». От удивления он присвистнул…
   — Представляю, какая была бойня! Посмотрите-ка сколько их там.
   Все подходы к полукольцу, сооруженному из плоских булыжников, были буквально завалены мертвыми телами. Далее — на оконечности долины, где смыкались скалы, виднелись палатки и еще какие-то сооружения-времянки. Признаки жизни в лагере отсутствовали…
   — Вот это да!.. — не удержался обычно скупой на эмоциональные оценки комбриг.
   Он безбоязненно поднялся в полный рост и медленно двинулся по страшному полю брани, тщательно осматривая каждого боевика в надежде отыскать человека, внешне похожего на заместителя Командующего вооруженными силами Ичкерии.
   Вскоре подоспели и рядовые бойцы. Во главе с оперативником они прочесали обширное каменистое поле, вплоть до построек-времянок, разыскивая хоть какие-нибудь признаки гибели сослуживцев из «Шторма».
   Ни те, ни другие поиски успехом не увенчались…
   — В лагере пусто. А там только погибшие от пуль, — Константин Николаевич указал рукой на тела, лежащие на расстоянии от ста до двухсот метров от дозорного пункта. — Ближе, где видны воронки гранатных разрывов, много чеченцев, изуродованных осколками.
   С поникшей головой полковник прохаживался у входа в укрепление. Погрузившись в раздумья, он пнул ногой мужчину средних лет, височная область у которого была пробита лезвием ножа. Вместо левого глазного яблока у того чернела сплошная корка запекшейся крови. В закостенелом оскале матово-бледного лица застыл ужас его последней минуты жизни…
   — Куда больше настораживают вот эти, — наконец проронил шеф спецназовцев. — Видишь, сколько здесь убитых в рукопашной?.. А в такой, брат, сваре даже самые отменные навыки не спасут, коль на троих налетает тридцать. Кроме того, не забывай — наших фактически было двое…
   Намек Сомов понял. Мысль об изменнике давно уже не покидала и его сознание. Щербинин достал сигарету и, снова задумавшись, стал основательно мять ее двумя пальцами, не обращая внимания на обильно высыпавшийся табак. Вернувшись через минуту в реальность, с удивлением посмотрел на растерзанную сигарету и, отбросив ее, вынул из пачки следующую…
   — Товарищ полковник! — внезапно окликнул один из бойцов, — там под горой крест!.. Здоровенный такой крест!
   — Какой еще крест? — опешил тот.
   — Могила с огромным крестом!
   Офицеры поспешили за воином и скоро очутились возле продолговатого ровного холмика, сооруженного из желтовато-серого грунта. Северную его сторону венчал высокий крест, сработанный из толстых необтесанных сучьев. Благодаря темной древесной коре символ христианский веры сливался со скалами такого же сумрачного цвета и был издали почти незаметен. Могила была абсолютно свежей и никем не тронутой. Все члены второй группы сгрудились вокруг и молча стянули головные повязки…
   — Кто же из них здесь? — послышался чей-то робкий голос.
   — Сейчас узнаем, — подпалил сигарету руководитель «Шторма», — раскапывайте.
   — Давайте не будем тревожить, — попытался возразить майор, — вроде все по-человечески сделано…
   — Мы обязаны выяснить кто тут, дабы знать, кто пошел дальше! — с раздражением прервал его Щербинин. — Потому как личности Шахабова среди убитых нет, и уцелевшие снова идут по его следам! Это первое. А второе — мы даже не в курсе, сколько наших полегло, один или двое… Могу лишь уверенно заявить — не все, раз кто-то по-людски обустроил захоронение. Копайте!..
   Это была могила одного человек. Когда бойцы аккуратно разгребли толстый слой земли, смешанной с серой пылью, их взорам предстал лежащий на дне неглубокой ямы спецназовец, накрытый армейским бушлатом. Сбоку от него покоились два бесшумных автомата «Вал» с искореженными стволами. Нехитрая верхняя одежонка скрывала голову и грудь погибшего. Из-под полы бушлата виднелись руки, сложенные на груди.
   Все замерли, не решаясь открыть его лица…
   — Ну, давайте же, у нас мало времени… — поторопил полковник.
   Сомов нагнулся и медленно потянул за рукав. Затем выпрямился и, потерянно глядя на восковое лицо покойника, прошептал:
   — Господи… Как же это его угораздило?..

2

   После первого же выстрела прапорщика, чеченский снайпер на левой скале замолк.
   — Воронец, последи-ка за ним на всякий случай, а я пока займусь вторым! — перекрикивая дробь пулемета, по-свойски распорядился Шипилло, — а то не ровен час, подранком окажется.
   Безусловно, Александру было бы сподручнее присматривать за левой скалой, так как и сам он занимал позицию слева от бруствера, но работа его пулемета сейчас оставалась главной сдерживающей силой от сотни моджахедов, готовых лавиной обрушиться на спецназовцев. Посему Гроссмейстер принял иное решение.
   — Циркач, продолжай долбить, я послежу, — скомандовал он, выдвигаясь немного вперед — так, чтобы получше наблюдать за указанным местом.
   Серега быстро и профессионально справился со своей задачей — двумя следующими выстрелами уничтожил и другого стрелка.
   «Ай да лупит!.. — не удержался от удивления Торбин, провожая взглядом затяжное кувыркание кавказца вдоль отвесного склона серо-коричневого утеса. — Знает Шип свое дело!.. Превосходно знает!»
   Огонь учащался и скоро превратился в сплошной грозный вой. Тем не менее, расторопность и меткость прапорщика позволила офицерам без опаски вести дальнейшую стрельбу от обеих оконечностей каменной кладки. И хоть чеченские пули частенько цокали по булыжникам, обдавая их лица колючей крошкой, они не обращали на сей незначительный факт внимания: Воронцов развлекался частыми короткими очередями из пулемета, а Стас воспользовался «Калашниковым», — сколь ни говори о превосходстве «Валов», все ж таки, эффективная дальность стрельбы не являлась их сильной стороной.
   Первые ощутимые потери в живой силе противник понес на дальних подступах к полевому укреплению — к плотному автоматическому огню Александра и Станислава, добавились точные выстрелы Сергея из СВД. Головорезы сбавили обороты наступления, а некоторые и вовсе стали передвигаться ползком. Перестрелка плавно приобретала позиционный характер, что и требовалось троим приятелям…
   — Лишь бы к этим уродам подкрепление не подвалило! — минут через двадцать прокричал снайпер, — а патронов у меня, ядрен-батон — только мозолищи кровавые от курка набивать!
   — А вот у нас с Циркачом при таком темпе стрельбы и на полчаса не хватит… — прошептал командир, вставляя в автомат последний рожок.
   Через минуту он высыпал из ранца полтора десятка гранат для подствольника и принялся посылать одну за другой в места скопления боевиков, расстояние до которых неизменно сокращалось. А скоро подозрительно замолк и Сашкин пулемет…
   — Воронец, ты живой? — окликнул Гросс.
   — Живее всех живых! Как Ленин, короче, — отозвался тот и клацнул затвором «Вала».
   «Ясно, и у этого кончились…»
   Великих надежд на бесшумные автоматы капитан не возлагал — это грозное оружие изначально имело другое предназначение. Из карманов «лифчиков» в изобилии торчали магазины для «Валов», да патронов в каждом было всего по двадцать штук — особо не разгуляешься.
   А враг тем временем подбирался все ближе. Скоро атакующие подошли на столько, что в ход пошли ручные гранаты, как с одной стороны, так и с другой. Одна лимонка жахнула совсем близко — метрах в пяти от бруствера. Взрывная волна ударила по глазам и, показалось, вывернула наизнанку. Но осколки миновали их…
   Спустя полчаса равнина серо-песочного цвета потемнела от лежащих повсюду тел раненных и убитых «духов». Когда опустели все рожки для специальных автоматов, и не осталось гранат, в ход пошли пистолеты. Гроссмейстер выхватил внушительную «Гюрзу», позволявшую вести прицельный огонь с дистанции до ста метров; Циркач достал малокалиберный «Дротик», и только Шип продолжал методично бухать из своей любимой снайперки, всякий раз приговаривая при этом неблагозвучные резкости в адрес неугомонного противника.
   Но «черти» упрямо лезли со стороны скал и лагерных построек, и дело, в конце концов, дошло до рукопашной…
   Сгрудившись в кучу и прикрывая спины друг друга, трое бойцов «Шторма», экономно расходуя последние патроны, отбивались от «духов» у входа в каменное укрепление. Два «Вала» с пустыми магазинами валялись здесь же. Сашка всадил все три метательных ножа точно в цели и теперь, изредка постреливая из «Дротика», словно черт крутился со своим кинжалом. Серега, не имея времени для перезарядки винтовки, отбросил ее в сторону и, будучи не в ладах с холодным оружием, стрелял в ближайших моджахедов из спортивного «Марголина». Станислав нажимал на спусковой крючок «Гюрзы» лишь тогда, когда кто-то из «приматов» вскидывал автомат. В остальных же случаях разносил черепа шахабовцев лезвием, либо рукояткой десантного ножа…
   Троица орудовала таким образом до тех пор, пока офицеры не подстрелили трех последних бандитов, пытавшихся унести ноги с равнины.
   А после они увидели страшное…
   Привалившись к булыжникам, побледневший прапорщик смотрел на них с каким-то странным выражением бледного как мел лица.
   — Что это с ним? — не понял поначалу Гросс, еще пару минут назад ощущавший рядом и чуть позади надежное плечо живого и здорового товарища.
   — Не знаю, — тяжело дыша, пожал плечами Александр.
   Командир ощупал одежду снайпера и обнаружил, что на спине та пропитана кровью.
   — Ну-ка помоги перевернуть, — повелел командир.
   Но приятель не шелохнулся…
   Тогда он сбросил с плеч чужой бушлат, расстелил его на земле и сам аккуратно уложил сверху Сергея. Осмотрев, нашел под его левой лопаткой два небольших, но очевидно глубоких ножевых ранения…
   Шипилло умер на руках Торбина через минуту.
   — Никогда не любил ножей… — прошептал он, потом силился что-то сказать еще, словно желая предупредить о нависшей опасности, но так и не смог. Ртом хлынула кровь, темные глаза подернулись пеленой, и пальцы в последний раз сжали ладонь друга…
   Какое-то время капитан сидел, обнимая его, потом медленно встал, все еще не веруя, что Шипа больше нет. Мысль об этом казалась какой-то нелепой клоунадой, идиотским розыгрышем… «Вот он лежит, даже и представлять не надо, что живой… Кажется, будто дышит… Однако ж… нет больше человека, а есть утратившая смысл и значение остывающая, мертвая плоть…»
   Сашка стоял на прежнем месте, покачиваясь и бормоча что-то несвязное. Рука его, крепко державшая обоюдоострый кинжал, была по локоть испачкана кровью. «Кажется, у него сверхстресс… Шоковое состояние… — пронеслось в голове Гроссмейстера, — наверное, и я сейчас со стороны выгляжу не лучше…»
   Он оглядел свои руки, одежду… Все было покрыто свежими багровыми пятнами. А обильно измазанный той же кровью валявшийся рядом десантный нож, был сплошь облеплен землей и светлой пылью.
   «Серегу уже не вернуть, а Циркач… Нужно что-то предпринять, как-то вывести его из этого кризиса, иначе у парня помутиться рассудок…»
   Достав из пачки сигарету, он подпалил ее и передал приятелю:
   — Покури, Саня…
   Тот механически сделал несколько неглубоких затяжек, выбросил окурок и зачем-то направился к громко стонущему и катавшемуся в агонии по краю небольшой воронки чеченцу. По пути перезарядил свой «Дротик» и, подойдя к раненному, хладнокровно выстрелил тому в голову. Потом поднял опустошенный взгляд в поисках следующего…
   «Зачем ему это?.. — вяло проплыл в сознании Стаса вопрос. — Облегчить их страдания?.. Выместить злобу?.. Отомстить за Шипилло?.. Пусть… В любом случае, не следует его сейчас трогать. Пусть…»
   Метрах в пятидесяти сидел молодой кавказец и молился, поднеся к лицу одну руку. Другая — по локоть оторванная, безжизненно болталась на лохмотьях окровавленного рукава. Воронец медленно шел к нему. Через секунду послышался сухой щелчок — выстрел из его пистолета.
   — Довольно! — резко остановил товарища командир. Дальнейшие фразы он старался произносить мягко, однако, не без твердой уверенности: — довольно Александр. Ты же не хочешь походить на них, верно? У нас есть и другие важные дела. Пойдем-ка лучше, похороним нашего Сергея.
   Когда они вырыли могилу, перенесли и уложили тело прапорщика, Станислав сходил за их автоматами бесшумной и беспламенной стрельбы. Без специальных девятимиллиметровых патронов это мощное оружие стало бесполезным. Погладив напоследок свой «Вал», он взял его за приклад, размахнулся и со всей силы долбанул стволом об скалу. Воронец машинально — по его почину, поступил так же…
   Гросс намеренно не хотел затягивать процедуру похорон. Во-первых, необходимо догонять Медведя, перехитрившего их и не оказавшегося в этом лагере, а во-вторых, только в череде выполняемых мелких задач, приближающих искомую и глобальную цель, можно отвлечь и быстро вытащить из шокового состояния Сашку. Перед продолжением похода Торбин заглянул внутрь редута и собрал боеприпасы среди убитых сепаратистов, благо те при жизни пользовались такими же «Калашами».
   — Держи. Это к твоему пулемету, — бросил он к ногам напарника ранец. Сам же подхватил снайперку Шипа, рассовал по жилету несколько оставшихся магазинов к ней и зашагал к лесу.
   Понемногу приходивший в себя Циркач закинул на плечо ранец, доверху набитый патронами, поднял РПКСН и поплелся следом…
 
   Два капитана устало брели вдоль пологого, покрытого редким лесом, склона. Едва приметная тропа вела на юго-запад — к самой границе с Грузией. Впереди двигался Торбин, а сзади, иногда забывая об установленной дистанции, плелся Воронцов.
   Уже несколько часов шли молча. Настроение было подавленным, говорить ни о чем не хотелось — любые мысли, воспоминания, темы — неизменно навевали образ недавно погибшего друга. Станислав изредка оборачивался и, поглядывая на Александра, жалел, что сутками ранее не настоял на его возвращении к гроту. Организм приятеля не отличался такой выносливостью, как его, а теперь к общему физическому утомлению добавились и признаки стресса.
   Хотя, как знать… Отправься тогда Циркач в обратный путь, разве сумели бы они вдвоем с Шипом одолеть такую кодлу «чертей» в долине!?
   Вскоре впервые с начала операции спецназовцы повстречали своих. Минуя открытый каменистый распадок, они услышали знакомый рокот, а затем и увидели скользящую на малой высоте вдоль ущелья пару вертолетов Федеральных пограничных сил. Сашка с немой тоской в глазах долго провожал их взором, потом грустно сказал:
   — Просигналить бы им из ракетницы… Уже через час бы напились в зюзю… А потом бы двое суток отсыпались…
   — Нельзя нам палить из ракетницы, Саня. И спать пока не время, — мягко возразил Гроссмейстер. — Мы не то что на хвосте у Шахабова, мы вот-вот за пятку его ухватим. Посмотри, — следы абсолютно свежие. Часа три назад по этой тропе прошли те, кого мы не застали в долине.
   — Будь они прокляты, сучары!.. — тихо выругался друг, усаживаясь на огромный валун с гладкой верхушкой.
   — Кто «они»? — не понял Стас, устраиваясь рядом и доставая из кармана фляжку с остатками спирта.
   — И «приматы» чернозадые, и наши ублюдки от политики!.. Столько людей положить в этих лесах… И каких людей!
   Торбин открыл фляжку и протянул ему. Тут же по давней привычке выудил из пачки сигарету и чиркнул зажигалкой.
   — Надеюсь, в раю Серега, тебе будет получше, чем на этом сволочном свете… — Воронцов запрокинул голову и сделал приличный глоток обжигающей жидкости. Тут же приняв тлеющую сигарету, трижды подряд затянулся.
   — Царствие небесное нашему снайперу… — в свою очередь молвил Гросс, допил спирт и отшвырнул пустую фляжку.
   Отныне исчезла нужда скрывать собственные следы — закапывать пустые консервные банки после обеденных и ночных стоянок, вдавливать в землю окурки, прятать под листву стреляные гильзы… Они знали — вернуться не суждено и преследовали только одну цель — нагнать и уничтожить неуловимого эмира.
   «Посидим еще пяток минут, — подумал командир, — пусть переведет дух… Он не стайер… Он спринтер… Вон как махал кинжалом у бруствера в долине!.. Выложился и теперь обмяк… Да к тому же смерть Шипа словно обухом по мозгам…»
   Сашка слегка разомлел, опустил плечи и, понурив голову, водил острым лезвием ножа по светлому грунту, перемешанному с мелкими гладкими камнями, что усеивали пологий неровный склон, бывший когда руслом горной реки. Невольно и Станислав, меж пальцев которого сызнова замельтешила монета с остро отточенными краями, задумался о произошедшем несколько часов назад…
   Очнувшись, положил заветную монетку в карман камуфляжки, встал с плоской верхушки гладкого валуна и, затянув потуже узел банданы на затылке, поторопил:
   — Пойдем Саня. Задание будет считаться выполненным, когда сердце Беслана Шахабова перестанет биться, а оно сдается мне, еще гонит по телу черную кровь. Вперед, а не то ускользнет в Панкисское ущелье. Ищи его потом…
   Слегка захмелевший Воронец нехотя повиновался. Сейчас он выглядел обыкновенно, каким всегда его привыкли лицезреть сослуживцы. Настораживала только одна особенность — неразговорчивость. Постоянно сыпавший остротами Циркач, после боя в долине в ответ на любую фразу Станислава отводил взгляд и продолжал молчать…
   В общеизвестном виде граница между Россией и Грузией отсутствовала. Отчасти это явилось следствием поспешности «развода» бывших союзных республик, отчасти результатом нехватки денег у обоих уже самостоятельных государств, но в большей степени причина крылась в другом. Просто смешно было бы представить в здешнем ландшафте, непрерывную контрольно-следовую полосу с рядами колючей проволоки и чередой погранзастав. Едва проходимые горные перевалы, «джунгли», «каньоны» и прочие прелести Кавказа, будто сами собой отвергали подобные урбанизацию и надругательства над величавой и заповедной природой. Да и свободолюбивому местному населению, испокон веков самостоятельно и без «помощи» большой политики решавшему вопросы вражды и дружбы меж многочисленными кавказскими народностями, возведение колючих препятствий из «егозы» не пришлось бы по вкусу. «Прадед за перевал в соседний аул ходил, дед ходил, отец ходил, я хожу, дети ходят, и внуки мои ходить будут!..» Так или примерно так ответил бы любой аксакал, проживающий вблизи воображаемой демаркационной линии.