Росс Джоу Энн. Радости и тяготы личной жизни

   И тут он ударил ее, ударил так больно, что брызнули слезы, однако Кэсси не издала ни звука.
   – Ты шлюха, – прорычал он, – шлюха, совсем как твоя мамаша.
   Его кулак, просвистев над головой Кэсси, ударился в стену – девушка не уворачивалась, Трейс сам промахнулся. Выругавшись, он накрутил на руку ее косу и притянул девушку почти вплотную.
   – Только ты заикнись об этом, тебя в два счета вышвырнут из города, опомниться не успеешь, – зловеще предупредил он, – ни один человек не поверит, что это было изнасилование.
   Ведь всякий знает, что девки Макбрайд – очень сговорчивы. Я просто скажу, что, протрахавшись все лето с моим старшим братом, южная дева решила поискать настоящего мужчину.
   Хихикая, Трейс развязал ей руки. Потом собрал одежду и вывалился из комнаты. Кэсси же как бревно осталась лежать на кровати. И только когда по звукам стало ясно, что он ушел из дома, она свернулась в комок. Ее затрясло.
   Гроза прошла. Черноту ночи уже пробивали тускло-серые предрассветные пятна, когда Кэсси наконец добралась домой. Белл, слава Богу, не было. Кэсси сразу направилась в ванну. Неожиданно ее вырвало.
   Стоя под колючими струями обжигающего душа, Кэсси чувствовала себя изможденной. Как загнанная лошадь. Как Белл. Она терла кожу до красноты, сначала мочалкой, но этого показалось мало, и она взялась за щетку. Но ничто не могло смыть тот ужас и омерзение, которые она только что пережила.

Глава 6

   Спустя два дня после изнасилования и на следующий день после возвращения домой семейства Гэллахеров, Кэсси оформляла в аптеке очередной рецепт для Белл, как вдруг перед нею возник шериф Уолтер Локли.
   Один из покровителей городской средней школы шериф Локли был человеком внушительных размеров, потерявшим, правда, былую силу, но сохранившим отвагу и пристрастие к потасовкам.
   О его жестокости – совершаемой во имя и под знаменем закона – ходили легенды.
   Вообще-то, такой городишко, как Гэллахер-сити, вполне обошелся бы одним полицейским.
   Но уж больно любили рабочие-нефтяники пошуметь в день получки, поэтому компания «Гэллахер: газ и нефть» содержала в городе аж трех блюстителей порядка. Такие издержки, однако, позволяли полностью контролировать территорию округа, носящего имя магната. Здесь каждый знал, что Локли – давно куплен и оплачен Кинлэном Гэллахером лично.
   Кэсси не поняла слов шерифа – он говорил что-то о пропавших из стеклянной шкатулки мисс Лилиан нескольких фигурках из жадеита и слоновой кости. Это очень печально, согласилась Кэсси, но какое отношение это имеет к ней.
   – Самое прямое, – сказал Локли, – замочек-то не был взломан, голубушка. А поскольку доступа к шкатулочке никто кроме тебя и мисс Лилиан не имел, перед нами – примитивная кража.
   В голове у Кэсси будто что-то взорвалось.
   Неужели он подозревает ее? Да нет, наверное, это чья-то отвратительная шутка. Но когда Локли извлек пару наручников и, надел их на ее запястья, Кэсси стало не до шуток.
   Она была в ужасе. Все фильмы о женских тюрьмах, которые она смотрела когда-либо, мгновенно всплыли в памяти.
   В полицейском участке ее сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, затем заставили раздеться догола, чтобы надзирательница осмотрела ее на предмет наркотиков или оружия. Когда палец в резиновой перчатке, жесткий, как деревяшка, глубоко воткнулся во влагалище, Кэсси ощутила мучительный позыв помочиться. Она вскрикнула, когда тот же жесткий палец сунулся ей в задний проход безжалостнее, чем следовало.
   – Заткнись, – приказала надзирательница и швырнула Кэсси кусок мыла, вонявшего дезинфекцией. – Валяй в душ, и чтобы отскреблась как следует. И не забудь про голову. А то сбреем наголо.
   Злобная ухмылка подтверждала, что она с удовольствием сделала бы это. Перепуганная Кэсси тщательно мылась, по лицу ее, смешиваясь со струями воды, лились слезы.
   Наконец унизительные процедуры остались позади, Кэсси выдали унылую серую робу с надписью «Тюрьма графства Гэллахер» на спине.
   Захлопнулась с лязгом тяжелая дверь камеры – Кэсси уже знала, что никогда не забыть ей этого звука.
   Душная, тесная камера сразу превратила обшарпанный фургончик – ее с мамой дом! – в настоящий дворец. С потолка свисала одна-единственная лампа – тусклая, без плафона, конечно, зато серо-желтый от табачного дыма потолок освещался ею прекрасно. Умывальник был в ржавых пятнах, унитаз, похоже, неделями не знал чистки. Или даже годами. Некрашенные кирпичные стены были густо покрыты «росписью» – чьи-то корявые инициалы, номера телефонов, признания в любви и бесконечная похабщина.
   В шесть часов принесли обед – миску свиной тушенки с бобами. Кэсси к еде не притронулась.
   Через три часа слабая лампочка потухла, и Кэсси осталась одна, в жуткой неуютной темноте, пропитанной запахом мочи и пота. Она лежала на тощем грязном тюфяке, безвольно протянув руки, и думала, придет ли конец этому кошмару.
   В дополнение ко всему мисс Лилиан отказалась увидеться с Кэсси. От нее пришла лишь записка, в которой мисс Лилиан выражала досаду и негодование – как могла Кэсси так обмануть людей, которые столь многое сделали для нее.
   В отчаянии Кэсси написала Рорку по парижскому адресу, что оставался у нее. Кэсси надеялась, что он, получив такие известия, немедленно приедет в Гэллахер-сити и убедит своего отца, что она неспособна на такие поступки. Но, отослав три письма за неделю, никакого ответа она не получила.
   Преисполнившись материнской заботой, Белл постоянно навещала дочь. Она даже привела адвоката Майка Бриджера, единственного, кто согласился взяться за дело Кэсси. Адвокат был одет в дорогой желтовато-коричневый костюм в стиле «вестерн», у него была даже настоящая темно-коричневая кожаная шляпа. А на ногах красовались отделанные на мысках серебром ботинки.
   – У меня нет возможности платить адвокату, – сразу сказала ему Кэсси.
   – Вот об этом ты не беспокойся, Кэсси. Я беру твое дело pro bono^[5]. Платить не придется, – объяснил он. На вид Майку Бриджеру было лет тридцать пять; симпатичное, чисто американское лицо с рассыпанными по курносому носу веснушками делало его облик еще моложе. Кэсси решила, что такому человеку можно доверять.
   – Почему вы хотите противостоять Кинлэну Гэллахеру? – поинтересовалась Кэсси.
   – Ты слыхала о некоем Дон-Кихоте?
   Кэсси кивнула – в обширной библиотеке Гэллахеров было все.
   – Да.
   – Тогда можешь считать, что я время от времени люблю сразиться с ветряными мельницами. Кроме того, я считаю, что ты невиновна.
   – Правда?
   Как необходимо было Кэсси услышать от кого-нибудь эти слова!
   – Правда.
   Майк улыбнулся, и его светло-карие глаза успокоили Кэсси.
   Никто никогда не брал непростую жизнь Кэсси в свои руки. А вот следующие пять дней Майк Бриджер стал для нее настоящей опорой и поддержкой. Что бы она без него делала! Но когда однажды утром он явился для обсуждения линии защиты, которой они должны придерживаться, Кэсси пришла в ужас, услышав его совет признать себя виновной.
   – Что? А я-то думала, вы мне верите.
   – Я-то верю, – Майк Бриджер взял Кэсси за руку, – но Кинлэн Гэллахер жаждет крови, Кэсси. Он всем в городе уже сообщил, что ты хитрая, вороватая особа, которая пробралась в их дом, задурила всем голову, а потом нагло обманула.
   – Но это не так!
   – Знаю. Я знаю. И ты знаешь, – утешая, он сжимал ее руку. – Но боюсь, что шанс найти в нашем графстве двенадцать присяжных, которые публично решатся выступить против старого Гэллахера, почти равны нулю.
   – Я не виновата! – запротестовала Кэсси, но, увы, тихо-тихо, почти шепотом.
   – Ситуации бывают разные. Сама подумай.
   Судью, который будет вести заседание, я знаю.
   Он честный человек, известный к тому же своей снисходительностью. Ты юная, славная девочка, это – твой первый проступок, так что, если ты признаешь себя виновной, приговор вынесут условно.
   – А если не признаю?
   Он посерьезнел.
   – Если ты настаиваешь на большом процессе, боюсь, что тебе светит тюрьма штата Оклахома.
   Кэсси запустила пальцы в свою потускневшую медно-рыжую гриву, она была потрясена словами адвоката. Внутренний голос подсказывал ей, что Бриджер не прав, что надо сражаться за свою свободу, за свое имя, нельзя допустить, чтобы Кинлэн Гэллахер сломил ее. Однако разум говорил другое. С законом она встречалась впервые. И если адвокат советует признать себя виновной, возможно, так и надо поступить.
   – Мне нужно подумать.
   В голове была полная неразбериха, никакого решения она пока принять не могла.
   – Прекрасно, – согласился Майк, – думай. Слушаться дело будет завтра утром. Я зайду к тебе пораньше, и мы обговорим все окончательно.
   Он собрал свои бумаги в папку крокодиловой кожи, пошел к выходу, но у двери остановился и посмотрел прямо в лицо Кэсси, будто прикидывая, что творится сейчас у нее в душе.
   – Все будет хорошо, Кэсси, – спокойно сказал он. – Главное, ты должна доверять мне; Это тебе по силам?
   – Конечно, вам я доверяю, – призналась она.
   – Тогда все отлично, милая, – просиял Бриджер, – можешь быть уверена.
   Несмотря на бодрый тон адвоката, Кэсси все же ненавистна была мысль признать себя виновной в том, чего она не совершала. Мешала гордость – то немногое, что еще жило в ней. Всю ночь промучалась она, не зная, какое принять решение. Только под утро она заснула тревожным сном.
   Белл, пришедшая к дочери рано утром, никак не могла понять ее колебаний.
   – Ты должна сделать так, как говорит тебе адвокат, – настаивала она, – он лучше знает.
   – Но я не крала никаких фигурок! Что, разве это не имеет значения? – в отчаянии повторяла Кэсси.
   – Здесь значение имеет только Кинлэн Гэллахер, – твердила в свою очередь Белл, – этот человек выше всех законов. Ты что, забыла, как замяли дело с пожаром на буровой шесть лег назад? Сколько людей погубил огонь, но Кинлэн Гэллахер вышел сухоньким.
   – Ну а причем здесь я?
   Белл почти с неприязнью посмотрела на Кэсси.
   – Гэллахер владеет не только землей, Кэсси, он владеет и людьми на этой земле, всеми нами.
   Если у тебя есть голова на плечах, делай, что говорит тебе адвокат. А потом уноси ноги из этой чертовой дыры, и чем быстрее и дальше, тем лучше.
   Белл достала мятую красно-белую пачку сигарет из сумочки.
   – Я давно тебе говорила, что ты Гэллахерам вовсе не нужна – вот и подтверждение, – едко сказала она. – Родня есть родня. А у тебя только и есть родни, что я. В следующий раз не забывай об этом, голубушка, когда тебе приспичит так задаваться.
   Справиться со своими сомнениями Кэсси все еще не могла, но не могла и не признать, что мать права, в кои-то веки. Могущество Кинлэна Гэллахера было безграничным; а кто она такая, чтобы бороться с этим человеком? Уже через пять минут после последнего разговора с Майком Бриджером она предстала перед судом. Судья, как уверял ее Майк, будет снисходителен. Так почему же в его взгляде она не увидела ничего человеческого?
   Она стояла у судейского подиума, глядя прямо перед собой, сцепив ледяные руки. Судья нетерпеливо слушал речь адвоката. Мучительная тревога охватила Кэсси. Цвет лица ее был болезненно-серым, плотно сжатые губы побелели, Одежда на ней взмокла.
   Наконец, слово взял судья. Сначала Кэсси показалось, что голос его доносится откуда-то издалека, так что она едва понимала его, но наконец смысл дошел до нее, и она содрогнулась, будто ее окатили ледяной водой.
   Пять лет работ на отдаленных плантациях? В ужасе Кэсси обернулась к адвокату Бриджеру, глядя на него испуганными, расширенными глазами и ожидая каких-либо объяснений.
   Но Майк Бриджер, человек, которому она доверяла, чьему совету – против своей воли – последовала, наконец-то, предстал перед нею в своем истинном виде. Его приятное лицо было невозмутимым, вежливо-равнодушным и отстраненным. Не говоря ни слова, он повернулся и ушел, оставив Кэсси в одиночестве. И в отчаянии.
   На обед опять бобы и рис. Опять. Уже три недели Кэсси содержали в тюрьме графства Гэллахер; теперь она ожидала, когда ее этапируют на исправительные плантации. Неподвижным взглядом смотрела Кэсси на опостылевшую еду.
   Вдруг желудок свело судорогой. Ее вырвало.
   Боли в животе и тошнота мучали ее уже много дней, и шериф Локли, наконец, сдался и вызвал для Кэсси врача. Она лежала на хлипкой койке, прикрыв рукою глаза от невыносимо яркого солнечного света, лившегося из окна, как вдруг услышала уже знакомый лязг ключей в замке.
   Кэсси заскрипела зубами, когда увидела, кто вошел в камеру. Доктор Ральф Уоткинс – местный алкоголик. Лицензии на практику его давно лишили, ни одна больница штата не брала его на работу после фокусов, которые он периодически выкидывал.
   Много лет проживая бок о бок с Белл, Кэсси сразу поняла, что он уже нализался: галстук в пятнах, под мышками – потные круги, рубашка мятая, грязная. Покрасневшие глаза слезились, лицо было одутловатым и бледным, а руки, когда он доставал из саквояжа стетоскоп, жутко дрожали. От него просто разило виски.
   – Ты, девочка, не вешай носа, – сказал он, сосредоточенно набирая в шприц лекарство из какой-то ампулы, – вот эта лошадиная доза антибиотика в два счета тебя на ноги поставит.
   Укол был болезненным, но Кэсси все это стоит потерпеть ради избавления от изнуряющей тошноты. Однако лекарство не помогло. Прошло еще десять дней, состояние Кэсси не улучшилось.
   Вновь появился доктор Уоткинс – в этот раз руки его не дрожали, глаза были ясными.
   – Черт побери, милая девочка, – протянул он, осмотрев Кэсси, – единственное, что я могу тебе сказать, это то, что быть тебе скоро мамочкой.
   Кэсси оцепенела, услышав такой диагноз.
   Рорк всегда думал о предохранении. Кроме, пожалуй, первого раза – , там, в штормовом укрытия.
   – Да тут хватает и одного раза, – махнул рукой доктор Уоткинс в ответ на сомнения Кэсси.
   Однако подсчеты сходились – беременность была уже почти двухмесячной. – А сама-то ты ничего не заподозрила, когда менструация в срок не наступила?
   У Кэсси кружилась голова. Она испугалась, что ее вот-вот стошнит.
   – У меня всегда был нерегулярный цикл, – сказала она, – задержки бывали, и подолгу, но к беременности это отношения не имело.
   – А сейчас – в яблочко. Беременность, – заключил доктор Уоткинс, собирая свой саквояж.
   Если для самой Кэсси это стало новостью, то в усадьбе Гэллахеров будто бомба взорвалась.
   Реакция последовала немедленно. Судья и адвокат Бриджер проконсультировались, и Кэсси узнала, что решение суда отменяется, ее освобождают из тюрьмы с условием, что она покинет пределы штата.
   – Но наш с Рорком ребенок будет первым внуком Кинлэна Гэллахера, – возмутилась Кэсси.
   Тогда Майк Бриджер достал из папки стопку бумаг.
   – Мистер Гэллахер получил официальные показания от восьми разных мужчин, которые подтверждают, что имели с тобой половые контакты в интересующее нас время.
   – Ложь! – лицо Кэсси пылало краской, когда она, перебирая бумаги, увидела фамилии всех парней, с которыми отказывалась ходить на сомнительные вечеринки. – Это мерзкая ложь!
   Фигурки те стащил Трейс – чтобы никто не поверил мне, если бы я сообщила об изнасиловании.
   Как я сразу не поняла, ругала себя Кэсси, что он обязательно что-нибудь – что угодно! – придумает, лишь бы обезопасить себя.
   Бриджер взял из ее трясущихся рук документы и убрал снова в папку.
   – Эти заявления даны под присягой.
   На адвоката протесты Кэсси не произвели никакого впечатления; она понимала, что игра уже проиграна.
   – И тем не менее это ложь, – повторила она.
   – Послушай, Кэсси, – сказал Бриджер, – здесь тебе уже рассчитывать не на что. Почему бы не воспользоваться великодушием Гэллахера и не начать где-нибудь новую жизнь?
   – Я не верю, что Кинлэн Гэллахер, кем бы он ни был, смеет выкидывать неугодных ему людей вон из Оклахомы.
   Глаза Майка посуровели.
   – Как твой адвокат, я бы не советовал тебе испытывать его.
   Сразу, после того, как Бриджер обманул ее, уговорив признать себя виновной за несовершенное преступление, Кэсси поняла, что Майк в этом деле защищает вовсе не ее, а Кинлэна Гэллахера.
   Но надо быть полной дурой, чтобы пренебречь этим предупреждением.
   Кроме того, ее вот-вот освободят, она обо всем напишет Рорку, и он тут же примчится из Парижа. И все будет хорошо. Рорк никогда не поверит тому, что болтает о ней Кинлэн Гэллахер.
   Белл была настроена не так оптимистично.
   – Есть только один выход, – заявила она, – аборт. На наше счастье, сейчас это делается легально.
   – Я ни за что не избавлюсь от ребенка Рорка!
   – Тебе и без ребенка придется хлебнуть в жизни. Конечно, Кэсси, ты не первая женщина, которой мужик задурил мозги. Не надо только усугублять ситуацию.
   Все это Кэсси слышала неоднократно.
   ...Восемнадцатилетней девчонкой Белл работала в кабачке под Стилуотером, где однажды и встретила парня с глазами такими зелеными, каких и во сне не увидишь, и рыжей шевелюрой и бородой. И как уже много раз рассказывала мать, она влюбилась в него мгновенно, увидев улыбку на чувственных губах, скрытых в рыжих зарослях.
   Из-за него она тогда три дня не ходила на работу. Три дня счастья, три ночи страсти провели они в огне, среди вороха мятых простыней.
   Спустя шесть недель возникло подозрение на беременность. Врачи подтвердили. Была, конечно, возможность сделать криминальный аборт. Но Белл знала одну девочку, работавшую в коктейль-баре. Так вот она чуть не умерла от потери крови, когда один коновал расковырял ей все внутри, пытаясь сделать аборт. В ужасе, что придется и ей перенести подобные муки, Белл решила оставить ребенка.
   – Маленькие дети, ох, как отличаются от пухленьких-сладеньких-розовых херувимчиков, которых показывают в сопливых роликах, – говорила сейчас Белл дочери, – и уж поверь мне, дочка, на мужиков чужие дети действуют, как репеллент на комаров. Чертовски трудно бабе без мужика, Кэсси. Погоди, сама убедишься. Ты просто ни малейшего представления не имеешь, что значит одной поднимать ребенка. Никогда не знаешь, чем будешь кормить его завтра. Никогда не можешь купить себе обновку, стареешь, худеешь раньше времени.
   – Рорк женится на мне, мама. Мы будем вместе растить детей.
   – Ты думаешь, он за тобой и твоим мальцом на белом коне прискачет? – глубоко затянувшись, Белл выпустила сильную струю дыма. – Когда ты наведешь порядок в своей пустой башке, когда уяснишь, что Рорк Гэллахер – это не рыцарь в латах, который только и делает, что подбирает беременных горничных? Этот молодой человек не вернется, Кэсси. К тебе, во всяком случае.
   – Но ведь он говорил...
   – Все, что мужики говорят тебе в постели, Кэсси, и гроша ломаного не стоит. Все это так – сладкие песенки, чтобы зубы заговорить.
   Впервые в жизни по-настоящему поняв, почувствовав материнскую боль, ее обиду на жизнь, Кэсси не справилась с чувствами. Она схватила Белл в объятия и заревела.
   – Мама, я стану богатой и знаменитой, я возьму тебя к себе, мама!
   – Ну, конечно, моя девочка, – поддакивала Белл, уверенная в обратном.
   Если Кинлэн Гэллахер думал, что Кэсси можно отшвырнуть ногой, как паршивого котенка и забыть, он ошибался. На очередной устроенный в усадьбе пикник явилась Кэсси. Ни на кого не обращая внимания, она ворвалась на террасу, где в окружении нескольких дымящих сигарами мужчин, сидел сам старый Гэллахер. Казалось, для них не существует вопиющей нищеты и убожества, находящейся всего в нескольких милях от их дома. Что же за права у этих людей, негодовала про себя Кэсси, что отличает их от других? Деньги. Деньги – вот почему они живут другой жизнью.
   – Нам надо поговорить, – сказала Кэсси в тишине, воцарившейся при ее появлении.
   Кинлэн отмахнулся, будто отгоняя надоедливую муху.
   – Нам говорить не о чем.
   – Есть, черт побери! – выкрикнула Кэсси. – Например, о том, как вы сунули меня в тюрьму.
   – Ты все устроила своими руками, обокрав мисс Лилиан, – ледяным голосом отчеканил он, – и это после всего, что она для тебя сделала. – Он покачал головой. – Мне следовало догадаться раньше, что благодарности от тебя не дождешься. Отец мой любил повторять, что из шелудивой дворняжки не вырастишь настоящей охотничьей собаки.
   Среди гостей раздались смешки. Дерзко смотрела Кэсси на Кинлэна, вызывающе обвела взглядом его гостей. Ненависть и обида сбились в ее груди в один бешеный ком.
   – Вы прекрасно знаете, что я ничего не брала. Однако сейчас я пришла по другому поводу.
   – О?
   Его лицо с нависшими бровями и злыми блестящими глазами напоминало Кэсси тыквенный фонарь^[6].
   – Я пришла сообщить вам, что вы, конечно, можете подкупить все мужское население Оклахомы, чтобы они заявили, что переспали со мной, но это ровным счетом ничего не изменит. – Она сложила руки на животе, будто защищая своего будущего ребенка от злого взгляда старого Гэллахера. – Ребенок Рорка появится на свет.
   – Ты лживая шлюха!! – взревел он, и, обернувшись к двум телохранителям, ожидавшим на террасе, приказал:
   – Выкиньте вон этот кусок дерьма.
   Они подскочили к Кэсси, схватили ее за руки, намереваясь тащить на улицу, но тут неожиданно раздался голос Кинлэна:
   – Постойте. – Пальцами он пребольно схватил ее за подбородок, вызывающего взгляда она не отводила, смотрел ей в лицо и он. – Предупреждаю, – процедил он тихим, угрожающим голосом, который был страшнее любого крика, – предупреждаю сразу, если ты вздумаешь явиться сюда со своим ублюдком и требовать с меня денег, ты пожалеешь. Выброси это из головы сразу – если хоть что-то соображаешь.
   На пылающем лице Кэсси дико сверкнули зеленые глаза – подумать, что она позволит своему ребенку быть членом этой семейки! Никаких денег не жалко, лишь бы уберечь его от таких людей.
   – Вот уж удовольствие – навязать миру еще одного Гэллахера! – выкрикнула она. – Уж лучше я избавлюсь от ребенка! Чтобы он не вырос в «такого мерзкого урода, как вы.
   Угрозы и проклятия она выкрикивала всю дорогу, пока ее тащили к стоявшей у ворот полицейской машине. Кэсси сунули на заднее сиденье и отвезли прямиком на городскую автостанцию.
   Из всего этого скандала с Кинлэном Гэллахером Кэсси сделала вывод – отныне и навсегда – что деньги это власть. Уплывая в междугородном автобусе прочь из Оклахомы, в Нью-Йорк, она поняла, что весь мир находится во власти денег. И ей, Кэсси, теперь предстоит стать богатой и могущественной, чтобы никто и никогда не тронул ее – или ее ребенка – пальцем.

Глава 7

   Манхэттэн плавился от жары, утопал в дымке неожиданно знойного бабьего лета. Кэсси методично обходила все подряд галереи, аукционы, художественные салоны, музеи – в поисках работы. Она уже три недели была в Нью-Йорке и успела понять, что те же люди, которые совсем недавно хвалили ее способности в присутствии мисс Лилиан, сейчас смотрели на нее, как на пустое место.
   Приезжая на Манхэттэн с мисс Лилиан, они не знали проблем с транспортом – в их распоряжении был лимузин. И уж всегда можно было взять такси. Теперь же Кэсси пришлось вплотную столкнуться с системой турникетов, эскалаторов, вагонов, лестниц, словом, с нью-йоркской подземкой. Подземку Кэсси просто возненавидела – будто в могилу спускаешься.
   А этим утром давка была невыносимая. Кэсси сначала даже не обратила внимание, что кто-то вплотную приклеился к ее спине – не удивительно в такой толпе. Но вот этот тип начал тереться чреслами об ее ягодицы, и Кэсси замутило от отвращения. Она попыталась отодвинуться, но мужик прижимался еще ближе, тыкался в нее своим торчащим сквозь одежду членом.
   Тошнота подкатила к горлу. Стараясь не смотреть на этого «героя», который внешне был совершенно невозмутим, Кэсси выскочила из вагона на две остановки раньше.
   Салон Бентли находится на Пятой авеню, чуть ниже, чем его «старый, добрый» конкурент Кристи. Он расположен между стеклянно-стальной голубоватой громадой Левер-Хауз, который, как рассказывал Рорк, стал в свое время, в пятидесятых годах, авангардом в архитектуре, и высотным офисом «Мерседес-Бенц», созданным по проекту Фрэнка Ллойда Райта. Здание аукциона Бентли с голубым навесом над элегантным подъездом было выстроено в сдержанном стиле и не выделялось среди соседних домов.
   Кэсси несколько раз бывала здесь с мисс Лилиан, и экспансивный. Реджинальд Бентли – один из управляющих аукциона – всегда доброжелательно хвалил Кэсси, признавая ее знание антиквариата. Поэтому именно к Бентли она и отправилась сразу же, приехав в Нью-Йорк. Увы, безуспешно. Но теперь, не найдя нигде работы, она снова решила попытать счастья здесь.
   Набрав побольше воздуха для смелости, Кэсси одарила привратника безмятежной улыбкой, которая далась ей непросто, вошла в распахнутую им дверь с резным медным узором и оказалась в холле-приемной.
   – Я бы хотела поговорить с мистером Бентли, – обратилась Кэсси к немыслимо стройной белокурой женщине-секретарю, которая сидела за антикварным, как сразу поняла Кэсси, времен Георга III, письменным столом красного дерева, с обтянутой кожей столешницей. В прошлом году, когда они с мисс Лилиан были здесь, у Бентли, похожий стол ушел за тринадцать тысяч долларов.