Ростовцев Эдуард. Плата по старым долгам

   - И об этом мне сказал Петренко. Он признался, что принудил вас дать такую подписку.
   - Он сказал вам не всю правду. Я принял его условие только после того, как он принял мое. К тому же, Петренко не мог сказать вам то, что скажу я. Роман Семенович лишь предупредил мой выстрел. Промедли он секунду, и в капитана Тысячного выстрелил бы я. Разумеется, не зная, что он офицер госбезопасности.
   - Не выдумывайте, - замотала головой девушка. - Вы были ранены и не могли стрелять.
   - Так сказал Петренко?
   - Об этом я знала без Петренко! А вы снова пытаетесь прикрыть собой родственничка-забулдыгу. По-моему, у вас это переросло в комплекс самопожертвования, как у камикадзе.
   Олег расстегнул куртку и ворот рубашки, оттянул их, обнажив изуродованное шрамом плечо.
   - Вот, можете убедиться. Я был ранен в левое плечо, а пистолет держал в правой руке.
   Мирослава встала, наклонилась к нему, осторожно кончиками пальцев коснулась неровных рубцов шрама. В какой-то миг Олегу показалось, что она ласкает его плечо. Но затем девушка бесцеремонно расстегнула еще две пуговицы его рубашки, ткнула пальцем в шрамы на груди.
   - А это кто вас?
   - Моджахеды под Кандагаром.
   - Значит, первую пулю получили от своего, а эти от врагов?
   - Я давно не считаю моджахедов врагами. Они защищали свое право решать свои проблемы самостоятельно.
   Мирослава выпрямилась, посмотрела на него в упор.
   - А мой отец выполнял свой долг!
   - Когда человек убежден, что исполняет долг, он не теряет самообладания, - выдерживая неприязнь ее взгляда, возразил Олег. Простите, что говорю об этом, но вы не только дочь капитана Тысячного, вы еще и журналист. Стало быть, должны знать всю, а не только приемлемую для вас часть правды. Трагедия на Городокском шоссе - не следствие чьих-то ошибок, недоразумений, хотя ошибки, недоразумения имели место. Но все было гораздо сложнее и бесчестнее, чем это вам представляется.
   Мирослава потупилась, но затем вскинула голову, передернула плечами.
   - Это мне уже объяснили: виноваты были коммуняки, Брежнев, Андропов и иже с ними.
   Олег неодобрительно покачал головой, хотел этим ограничиться, но не сдержался.
   - Коммунистами были не только Брежнев, Андропов, но еще восемнадцать миллионов человек, большинство из которых искренне верили в светлое будущее, также как другие верят во второе пришествие, а третьи - в переселение душ. Верующие и апологеты веры не равнозначны. Первые за веру шли на костер, вторые наживались на ней, торгуя индульгенциями. Так было и так будет всегда. И не надо путать грешное с праведным.
   - Я имела в виду, что сейчас на коммунистов списывают все, смутилась Мирослава.
   - Вот именно, что списывают! Но это не тот случай, который надо списывать.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Всех обстоятельств и я не знаю, могу только догадываться. Но догадки - категория коварная и лучше держать их при себе. Скажу одно: эта история еще ждет тщательного и беспристрастного расследования и преподносить ее как сенсацию, да к тому же, между прочим, в связи с другими, пусть тоже немаловажными, но другими событиями - безответственно.
   С полминуты Мирослава смотрела на него потемневшими до густой синевы глазами, словно пыталась загипнотизировать, но затем отвела взгляд, сказала требовательно:
   - Давайте еще сигарету! И приведите себя в порядок, вон рубашка до пупа расстегнута. А чтобы вас не смущать, я пройдусь. Заодно соберусь с мыслями. В вашем присутствии они разбегаются.
   20
   Мысли Олега тоже требовали упорядочения, их было слишком много, и тех, что донимали его на протяжении одиннадцати лет и тех, что появились полчаса, минуту назад в нелегком разговоре с дочерью капитана Тысячного. Он поверил в ее искренность, порядочность, которую она почему-то прятала за напускной грубоватостью, не красящим ее цинизмом. Ей был свойственен максимализм, очевидно заимствованный у своей воспитательницы, но, в отличие от Полины, она умела выслушивать собеседника, думать над услышанным, что свидетельствовало в ее пользу. Сложнее было с ее отношением к Леониду, тут с порога отбрасывалась любая критика. Олег поймал себя на том, что хочет чтобы Мирослава поверила - он не желает зла ее кумиру, но вправе требовать от него честной игры...
   Мирослава вернулась минут через десять. Она сняла пояс, убрав напуск, и платье удлинилось, прикрыв икры, которые Олег не успел разглядеть, оценить - не до того было. Девушка села на прежнее место, заложив ногу за ногу и обхватив руками прикрытое подолом колено.
   - Не в порядке оправдания, но во имя истины, - продолжала она прерванный разговор, - перед тем, как предложить статью редакции, я хотела встретиться с вами, чтобы уточнить детали. Даже билет на киевский поезд приобрела, взяла у Пети ваш адрес, номера телефонов. Дважды звонила в ваш офис, но не могла дозвониться. В третий раз нарвалась на секретаршу, или кто она у вас там, спросила, когда можно застать вас. Но эта мегера учинила мне такой допрос, что я бросила трубку.
   - Только из-за мегеры не поехали?
   Мирослава неопределенно повела плечами.
   - Была еще одна причина, но о ней вам не надо знать. Так что давайте мне дальше по мозгам. За эту статью мне уже набили одно место, которое для того и предназначено. А вы сразу по мозгам и без жалости. Да, уж Бог с вами, как-нибудь стерплю. Значит, по-вашему, я искажаю факты, тасую их с учетом личных симпатий и антипатий. И вообще я подлючка, девка, которая переспала со всем городом.
   - Этого я не говорил.
   - Но так думаете. Ведь вас соответственно подготовили к встрече со мной ваши родственнички. Будете отрицать?
   - Не буду. Но о людях, а тем более небезразличных мне, предпочитаю судить на основе личных наблюдений.
   - Приятно слышать, - Мирослава недоверчиво улыбнулась, а затем скорчила жеманную гримаску. - Так что же вы наблюдаете сейчас в небезразличном вам человеке?
   - Пока ничего из ряда вон выходящего.
   - Но это обидно для меня! Я не считаю себя рядовой, усредненной. И мои поклонники так не считают.
   - Слава, понимаю - вам неприятен этот разговор, но без него нам не обойтись. И давайте исчерпаем эту тему, чтобы больше не возвращаться к ней. Почему основной удар вы нанесли Роману Семеновичу? Не он был инициатором увольнений рабочих филиала. И вы это прекрасно знаете.
   - Потому, что он - сволочь! - неожиданно выкрикнула Мирослава. - Тех, кто стоит ниже его, за людей не считает. А вышестоящим товарищам, прошу прощения, задницы лижет.
   Но тут же спохватилась, очевидно сообразив, что к вышестоящим товарищам не в последнюю очередь относится и ее кумир, добавила поспешно:
   - Леонид Максимович не хотел ставить его на кадры, но у вашего родственника большие связи среди сильных мира сего - дали понять, что это их человек и что так надо.
   - Но это еще... - попытался возразить Олег, но Мирослава вспылила.
   - Да, это еще не все! Еще он девчонок-работниц трахает. Ни одну смазливую мордашку не пропустит. И сразу вопрос ребром: или давай, или уволю по сокращению.
   - Откуда это известно? - растерялся Олег.
   О том, что Роман неравнодушен к девицам, он разумеется знал, но не думал, что тот может опуститься до такого.
   - Непроверенной информацией не оперирую! - Мирослава тряхнула челкой, тут же упавшей на лоб, прикрыв глаза.
   Она подняла волосы, закрепила их заколкой.
   - Было бы еще полбеды, если бы он только теми, кому уже нечего терять, ограничивался. Но он обламывает девчонок - вчерашних школьниц, которые еще не потеряли веру в доброе, светлое, чистое. Мне уже не одна со слезами на глазах жаловалась.
   - Вот об этом и написали бы, - не очень уверенно заметил Олег.
   - Вы что с луны свалились? Какой редактор пропустит такое в номер? Да и девчонки этого не подтвердят. И стыдно, и страшно. Развяжи они языки, их тут же наизнанку вывернут. Бандер Рома - так его прозвали - не только для себя старается: своим покровителям, важным гостям по первому требованию таких уже обработанных милашек поставляет. Да еще следит потом, чтобы девочки не болтали лишнего. Не сам, понятно, за каждой ходит, есть у него кадры и для этого. Так что вздумай какая-нибудь глупышка жаловаться во всеуслышание, как ей мигом язык оторвут.
   Олег вспомнил, как вчера Роман приглашал его пообщаться с какими-то девицами, и почувствовал, что краснеет. Возможно, Мирослава преувеличивает, сгущает краски, но то, что она не выдумывает и Роман занимается таким непотребством, уже очевидно.
   - Что же не защищаете своего родственничка? - испытывающе покосилась на него Мирослава.
   - И то начальство, для которого он старается? - невесело усмехнулся Олег. - Я не намерен защищать такое начальство, а тем более Романа Семеновича. Но, критикуя его за одно, а имея в виду совершенно другое, вы, по меньшей мере, слукавили. И это еще не все. Стараясь, как можно сильнее досадить ему, вы подняли на поверхность небезразличную и мне историю. Так вот, не кажется ли вам, что следовало предварительно поинтересоваться моим мнением на этот счет? Хотя бы поинтересоваться, невзирая на мегер. Достаточно было позвонить мне домой, даже в мое отсутствие - в моем телефоне имеется автоответчик, которому вы могли бы сообщить суть вашего интереса и оставить свои координаты. Написать мне, в конце концов. Адрес-то Петя вам дал.
   Мирослава скривила губы.
   - У меня складывается впечатление, что бывшего следователя Савицкого по какой-то причине устраивало быть без вины виноватым. Вы что же, тешились этим?
   Олег вскочил, словно обжегшись.
   - Слава, вы... - он не находил слов.
   - Провокатор? - ухмыльнулась она. - Это у меня профессиональное. Вы, верно, обратили внимание на конструкцию вопросов, что задают иные репортеры тем, у кого берут интервью? Иначе чем провокационными их вопросики не назовешь. Вот и перенимаю опыт старших коллег. А если серьезно, то не понимаю, хоть убейте, ваш мазохизм. Вы - человек совести, это ясно, но нельзя же терзать ее бесконечно. Впрочем, это дело вкуса, и если считаете, что я без спросу лезу к вам в душу и хотите обматерить, не стесняйтесь, мне не привыкать.
   Олег опустился на скамейку.
   - Простите, Слава, я не хотел. Не это имел в виду. У меня и в мыслях не было. Поверьте.
   Девушка закрыла лицо руками и так сидела некоторое время.
   - Олег Николаевич, с какой планеты вы прилетели? Вы не землянин, таких землян не бывает. До встречи с вами я не верила многому из того, что говорили о вас. Даже сегодня, в конференц-зале не верила ни вашим словам, ни вашим улыбочкам, думала - хороший артист, умеет работать на публику. А вы не артист - вы с другой планеты. И Полина это давно поняла. Ведь ей от вас ничего уже не надо, кроме одного - знать, что вы живы и, быть может, еще встретитесь с ней.
   - Не надо об этом, Слава. Прошу вас.
   - Нет, надо! - повысила она голос. - Вы не женились на ней только из-за этой истории. И под пули моджахедов пошли, умирали в госпиталях, а потом мыкались по всему свету тоже из-за этого. Думаете она не рассказывала, не плакалась мне в жилетку?
   Олег снова потянулся за сигаретами, но Мирослава выхватила у него всю пачку, швырнула в кусты.
   - Я запрещаю вам курить! Вы уже пожелтели от табака, хрипите, как старый дед.
   Она так сердито посмотрела на него, что Олег опешил, но затем нерешительно улыбнулся.
   - Тогда договоримся на основе взаимных обязательств - и вы бросите курить.
   Девушка плотно сжала губы, исподлобья посмотрела на него, но потом согласно кивнула.
   - Заметано!
   - Что еще сказал вам Петренко? - выдержав приличествующую паузу, вернулся Олег к главной теме.
   - Что истину по этому делу невозможно было установить: в том не были заинтересованы ни его начальники, ни подозреваемый, то бишь - вы, ни свидетели, многие из которых, всплыви эта самая истина, угодили бы на скамью подсудимых. Но хуже всех вел себя Роман Семенович, который каждый раз менял свои показания, подстраивая их под очередную версию начальства.
   - Что были за версии и почему они менялись?
   - Петренко не изложил их мне, но обронил такую фразу: "Для того, чтобы убедительно соврать, надо обладать хоть каким-то интеллектом, а таковым сочинители этих версий не обладали". Но все сходились на том, что надо искать крайних с обеих сторон и лучше всего в невысоких званиях. С милицейской стороны все решилось само собой: лейтенант Савицкий подставился на добровольных началах. Но вешать на него всех собак было рискованно, и без того он взял на себя лишнее. Поэтому требовался еще один крайний, на которого можно было бы списать все просчеты другой стороны. И лучшей кандидатуры, чем мертвый капитан Тысячный, не нашли. На это ума хватило.
   - Так сказал Петренко?
   - Так я поняла его. А сказал он, что все эти годы его мучила совесть. На основании его заключения, отца, уже мертвого, обвинили в нарушении какой-то инструкции, и маме отказали в положенной по такому случаю пенсии.
   - Совсем не дали пенсии?
   - Платили какие-то гроши. Мама медсестрой в детсадике работала, зарплата там, сами знаете, на один, да и то небольшой роток рассчитана. А тут дочь-кобылка подрастает с изрядным аппетитом и претензиями быть одетой не хуже подруг. Да и мама еще молодой была, когда вещи, что на мужнину зарплату приобрела, износила до дыр. Ее и отца родители сами едва концы с концами сводили. Так что хоть на панель иди. И уж лучше она пошла бы, чем свою жизнь с подонком-алкашом связывать. Этот гад издевался над ней как хотел; последние ее и мои шмотки уносил, пропивал. Ее спаивал, избивал. Однажды так измочалил, что у нее горлом кровь пошла. Но отвязаться от него никак не могла. Только в прошлом году подох, сволочуга, от белой горячки! А она до сих пор не может в себя прийти. И со стакана не слазит. Да еще меня винит, что я, видите ли, не так относилась к этой мрази. Не может забыть, как однажды табурет о его голову разломала. За нее же вступалась, а она... - Мирослава сокрушенно махнула рукой. - Да что там говорить! Этого никто не поймет.
   Олег ощутил неприятный холодок в спине; стало трудно дышать, словно ему сжали горло. Пытаясь мысленно оправдаться, вспомнил, что осенью восемьдесят первого, как только выписался из госпиталя, снял со сберкнижки все свои сбережения, что-то около тысячи рублей - тогда это были немалые деньги, и через Леонида передал их жене Тысячного. Но что такое тысяча рублей для вдовы с мизерной пенсией на дочку и нищенской зарплатой медсестры? На полгода, быть может, только и хватило. А он тешил себя мыслью, что сделал все, что повелевали ему долг и совесть человека, попавшего в такой переплет...
   Хотел закурить, стал шарить по карманам в поиске сигарет, но, вспомнив, что Мирослава отобрала всю пачку, невольно оглянулся на кусты, куда она забросила ее. Это не укрылось от девушки. Она взяла его руку, спрятала кисть в своих ладонях, что сразу смягчились, стали теплеть.
   - Не принимайте близко к сердцу. Мне было необходимо поплакаться в чью-то жилетку. Со мной такое редко случается, а тут что-то нашло. Но это не смертельно. И спасибо за сочувствие. Только не люблю, когда меня долго жалеют. А потом все уже перекипело, это был лишь остаток пара. И хватит об этом! Вы прочитали, что написано на памятнике? Так хотела мама. Я долго возражала, но теперь согласна - все мы перед ним виноваты.
   - Ваша-то вина в чем?
   - Что искала виноватых.
   - И уже раскаиваетесь в этом?
   Мирослава не ответила, но отпустила его руку, а затем отодвинулась. И Олег сказал то, что сам понял только сейчас, что еще не осмыслил до конца и поэтому решил пока держать при себе. Решил, да не сдержался.
   - Слава, хочу чтобы вы знали. Вам это надо знать. Спецтранспорт, который сопровождал ваш отец, был загружен в третьем цехе Сорок седьмого завода, ныне это Октябрьский комплекс. По некоторым соображениям, я еще не могу назвать, какой именно груз был погружен, скажу только, что следовал он за границу и это была контрабанда. А контрабандистами являлись высокие чины из Москвы и Киева. Когда капитан Тысячный узнал о характере груза и пункте его назначения, он стал отказываться от сопровождения, поскольку не желал участвовать в авантюре, что была противна его убеждениям, его офицерской чести. Но его принудили, сломали - в той конторе, где он работал, это делали профессионально. И капитан Тысячный был доведен до стресса, что сказалось потом в критической ситуации.
   - Откуда вам это известно? - недоверчиво посмотрела на него Мирослава.
   Какой-то миг Олег колебался, но молчание было не в его пользу.
   - Я видел, в каком состоянии находился ваш отец в последнюю минуту своей жизни. Удалось мне осмотреть и часть груза, что он сопровождал. Именно об этом - о необычном состоянии капитана Тысячного в тот момент и о характере груза - вынудил молчать меня и других свидетелей Петренко.
   Мирослава насупилась и какое-то время смотрела прямо перед собой, а затем спросила, не поднимая глаз:
   - Начальником третьего цеха был Леонид Максимович?
   - Да.
   - Это его вы подразумеваете под другими свидетелями?
   - Леонид Максимович не проходил свидетелем по этому делу, хотя упомянутый груз был погружен в фургон с его ведома, о чем следователь знал не хуже меня.
   - Вы не смеете так говорить о Леониде Максимовиче! - вспыхнула девушка. - Это ваше предположение, не больше. А потому не вправе обвинять его.
   - Я не обвиняю.
   - Обвиняете! Не прямо, но даете понять.
   - Ничего подобного!
   - А у меня ближе его и Полины никого нет, - не унималась Мирослава. Вы не представляете сколько хорошего, доброго сделал для меня Леонид Максимович. А вы... Вы не можете простить ему Полину.
   - Чепуха! - разволновался Олег. - Полина тут ни при чем. Я никогда ни с кем не сводил счеты из-за женщин. Это, по меньшей мере, глупо.
   - Не выкручивайтесь! Для того, чтобы бросить человеку такое обвинение, надо располагать бесспорными фактами. А таких фактов у вас нет, только домыслы.
   Олег понял, что она не верит ему, поскольку успела поведать об исповеди Петренко своему кумиру, который дал этой исповеди выгодное ему толкование. Но вместе с тем, девушка, должно быть, уловила какую-то неискренность в его объяснении и статью "Беспредел" написала и сдала в редакцию, не посоветовавшись с ним, за что получила нагоняй. Вряд ли Леонид ругал ее за критику начальника кадров, которого сам же подставил под удар, скорее всего, его недовольство было вызвано предпоследним абзацем статьи, где по-иному излагались обстоятельства гибели Игоря Тысячного.
   - Есть один бесспорный факт, а вернее своеобразная оценка этого факта. За статью "Беспредел", вы, как сами признались, получили по мягкому месту. Но согласитесь, что это не довод в споре.
   В синих глазах вспыхнули искорки гнева.
   - Вы... вы... - Мирослава не находила нужных слов.
   И только, когда встала и посмотрела на него, еще сидящего на скамье, в упор, выпалила на одном дыхании:
   - Вы хуже, чем питекантроп, вы - ископаемый крокодил!
   Она круто повернулась и быстро пошла прочь.
   21
   Другой реакции нельзя было ожидать. Но не сказать этого Олег не мог. За его спиной пересматривалась давняя, но вовсе не безразличная ему и сейчас история. И если Мирослава, при всей скоропалительности и, надо прямо сказать, непродуманности предпринятых ею разоблачений, старалась быть объективной, то этого нельзя сказать о реакции ее кумира на статью "Беспредел". Чем руководствовался при этом Леонид остается только гадать, но Олег должен был обратить на это внимание молодой журналистки. Он надеялся на ее рассудительность, на то, что, поостыв, Мирослава правильно поймет его и не отнесет к числу своих недругов. Однако полной уверенности в этом не было.
   У него защемило сердце, когда смотрел ей вслед. Только сейчас он понял, как хороша эта женщина. Да, она была уже женщиной на все сто, а быть может и на сто пятьдесят процентов - волнующей, манящей и сейчас не скрывала этого: шла, держалась, зная свою привлекательность. Ее платье, что еще минуту назад казалось мешковатым, словно ожив, потакало ей в этом, обрисовывая все линии, округлости ее стройного, крепкого и вместе с тем трепещущего едва ли не каждой своей клеточкой тела. Сейчас, когда она горела негодованием, это было особенно заметно, бросалось в глаза. Сидящий на противоположной скамейке замшелый старичок в дамской вязаной кофте и надвинутым на лоб вылинявшем берете провожал ее долгим взглядом, рискуя свернуть себе шею. Двое мужчин, оживленно беседующих у входа в сквер, разом умолкли и, как завороженные, уставились на нее. Попавшийся ей навстречу патлатый парень непритворно-удивленно ахнул, пытался заговорить с ней, но тут же отпрянул словно ошпаренный, хотя Мирослава не сбавила шага и даже не повернула голову в его сторону.
   Олег невольно улыбнулся, но уже в следующее мгновение ему стало не по себе. Открытие, что ему предложили сделать, было неожиданным и неприятным. В Цюрихе, Берне, Гамбурге он, верно, не придал бы этому значения и во всяком случае не прореагировал так остро. Но открытие было сделано в постсовковом Сосновске, где человек приобретший даже подержанный "Запорожец" вызывал зависть соседей. А тут роскошный даже по западным меркам "мерседес" последней модели, как две капли воды похожий на "тачку" гангстера Леши. Этот "мерседес", припаркованный у ограды инфекционной клиники, Олег заметил еще час назад, когда с Мирославой направлялся в сквер. Тогда он оставил без внимания, что девушка проходя мимо машины, как бы ненароком смахнула несколько листьев, упавших с ближайшего дерева на ее капот. И сейчас он не просто с удивлением - с неприятным чувством, в природе которого еще предстояло разобраться, наблюдал как Мирослава подошла к "мерседесу", по-хозяйски привычно открыла дверцу водителя, села за руль, завела мотор, лихо - почти на месте развернула машину и так же лихо, испугав пронзительно-поющим сигналом встречный "Москвич", в нарушение правил, пересекла ему путь, заняла нужную ей полосу дороги и умчалась, словно не бывала.
   Со слов Пети, он знал, что Леонид доверяет своей воспитаннице "мерседес", но только сейчас воочию убедившись в этом, равно как в демонстративной лихости, с которой Мирослава обращалась с этой престижной среди дельцов и мафиозных боссов машиной, он испытал горькое чувство разочарования. Словно вместо восхитившей его картины знаменитого мастера, вдруг обнаружил, что ему подсунули изощренную подделку. Он как бы увидел Мирославу в другом ракурсе, открывшем ее истинную сущность. И уже по-иному надо было оценивать ее кажущуюся независимость, раскованность, пренебрежение нравственными нормами.
   Подумал, что Леонид, которому следовало отдать должное за заботу о дочери покойного друга, явно переусердствовал и избаловал свою воспитанницу донельзя. Машина, стоимостью в десятки тысяч долларов, это уже не забота о девочке-сиротке, а потакание непомерным амбициям сумасбродной девицы. Недаром их считают любовниками. Не лучшим образом должно быть влияет на нее и Полина, сама не знавшая никогда ни в чем отказа. Скажи, кто воспитал тебя и я скажу - кто ты...
   А он - чудак, в какой-то миг подумал, что вот и сбылось предсказание маленькой кудесницы - он встретил ту, которая предназначена ему судьбой. Увы, вертящая задом самовлюбленная красотка - не его идеал. Переспать с ней - другое дело и очевидно это будет несложно даже без пари, которое она предложила. Только не этого он ждал от дочери капитана Тысячного...
   От невеселых мыслей его отвлек старичок в дамской кофте. Олег обратил на него внимание, когда тот уже подошел, остановился в двух шагах, опираясь на старомодную трость.
   - Прошу прощения, что вмешиваюсь не в свое дело, - проскрипел старик. - Я был невольным свидетелем вашей ссоры с женой. Не подумайте, что прислушивался к вашему разговору, но он был настолько выразителен, что о его характере нетрудно догадаться.
   - Что вам угодно? - Олег неприязненно посмотрел на него.
   - Не сердитесь, молодой человек. Вначале я любовался вами - такая красивая пара. И вдруг, выяснение отношений. А это было уже некрасиво. И бессмысленно. Поверьте: выяснять отношения с женщиной - напрасная трата времени и слов. Что бы вы не говорили ей, она останется при своем мнении, а вы можете остаться без нее.
   - Но как быть, если отношения надо выяснить? - уже с интересом посмотрел на него Олег.
   - Вы должны чувствовать, а не выяснять, как женщина относится к вам. А в серьезные дела не посвящайте ее: перекладывать на женские плечи свои заботы, не приличествует мужчине. К ее же заботам будьте сочувственны, но не больше. Все равно она поступит по-своему.
   Олег поблагодарил его за совет, которым, при всем желании, не мог воспользоваться. Но в одном старик был прав - в пылу полемики он поступил не по-мужски: предложив девушке непростую и весьма болезненную для нее задачу. А это была его и только его задача, его право и долг - найти ответ на вопрос, который одиннадцать лет назад ему задала мать Мирославы и который сейчас он задает самому себе. Кто в действительности был повинен в гибели Игоря Тысячного? Кто подвел его к той роковой черте, за которой уже нет и не может быть виноватых? И не молодая журналистка, а он - зрелый мужчина, юрист, человек с изрядным жизненным опытом и, скажем прямо, с немалыми возможностями, должен найти ответ на этот вопрос.
   За последние дни ему стало известно много больше, чем он знал одиннадцать лет назад. Но дело не только в этом: он должен раскрепостить сознание, снять внутренний запрет с того, о чем не позволял себе думать многие годы. Объяснялось это не только когда-то данной им подпиской о неразглашении тайны следствия, но и его особыми отношениями с одним из закулисных участников давнишней драмы - Леонидом Закалюком, о котором он долгое время не хотел думать слишком плохо. И этот самозапрет, скованность мыслей надо отбросить в первую очередь.