Ростовцев Эдуард. Плата по старым долгам

   - Через пять лет? - не отступала Мирослава. - А все это время рабочие будут кормиться вашими обещаниями?
   - Не пять - два года. За реконструкцию берутся фирмы, для которых долгострой просто невыгоден. Часть рабочих будет привлечена к строительно-монтажным работам, остальным гарантируется выплата шестидесяти процентов зарплаты на весь период реконструкции.
   - Это неправда! - выкрикнул кто-то из окружения Шестопала.
   - Я отвечаю за свои слова, что и вам советую, - сердито парировал Олег.
   Он покосился на Закалюка и ему показалось, что тот доволен таким поворотом обсуждения. А вот Шестопал был уже багровым - то, о чем говорил Олег, он не мог опровергнуть, и это бесило заместителя генерального. И Олег не стал щадить его.
   - А на улицу людей выбрасывают те руководители, которые мыслят по принципу: чем хуже, тем лучше, если это вообще можно назвать мышлением.
   - Кого вы имеете в виду? - снова вскочила с места Мирослава, обжигая вице-президента компании негодующим взглядом.
   - Очевидно меня, - усмехнулся Закалюк.
   - Не берите на себя лишнее, Леонид Максимович, - сам не зная почему, возразил Олег. - Работников филиала уволили в ваше отсутствие при активном участии отдела кадров объединения. Так я понял из выступлений местной прессы.
   Он обращался к Закалюку, но боковым зрением не выпускал из виду Мирославу. При упоминании о местной прессе девушка вспыхнула, порываясь что-то сказать, но, видимо, не нашла нужных слов. Ей на выручку поспешил Шестопал.
   - Реконструкцию филиала затеял бывший генеральный директор Матвеев, что и повлекло увольнения, - поднявшись с места и подкрепляя свои слова рубящими взмахами руки, нарочито громко забасил он. - Матвеев пошел на поводу у компании и, в угоду вам, пытался ускорить события. Он знал, что не останется генеральным и уже готовил себе теплое местечко в торгашеской структуре, подобно вашей.
   - Андрей Федотович, вы не о том говорите! - попытался урезонить его Закалюк.
   Но Шестопала уже нельзя было остановить.
   - Я говорю о том, что думает большинство присутствующих. Матвеев напортачил с перепрофилированием потому, что хотел угодить и нашим, и вашим. Хуже того, во имя своих личных интересов, он еще в прошлом году ввел в заблуждение главк и отказался от госзаказа.
   - Вы плохо информированы, Андрей Федотович, - счел нужным вмешаться Олег. - Госзаказ на "оборонку" был уменьшен объединению по инициативе вашего Главка. Иначе мы не стали бы вступать с вами в договорные отношения, тратиться на проектные, подготовительные работы. А нынче вам вообще отказано в госзаказе. Леонид Максимович, так решился вопрос в Киеве?
   Олег повернулся к сидящему рядом Закалюку. Тот неопределенно улыбнулся, а затем развел руками.
   - Не совсем так. Окончательное решение еще не принято.
   - В таком случае мы напрасно теряем время! - вспылил Олег.
   Он захлопнул папку, решительно поднялся, сделал знак своим помощниками и вместе с ними покинул загудевший, как растревоженный улей, зал.
   В приемную генерального зашел только за тем, чтобы взять свой "кейс" и плащ Елены Аполлинарьевны. Заодно позвонил администратору гостиничного ресторана, заказал обед на три персоны.
   У заводской проходной его догнал Роман.
   - Олег Николаевич, можно вас на минутку? - Отведя его в сторону, Роман добавил полушепотом: - Леонид просит тебя вернуться. Ему неприятно, что так получилось.
   - Да пошел он...! - взорвался Олег. Но тут же осекся, услышав за спиной чье-то предостерегающее похмыкивание. Оглянулся и, к немалому удивлению, встретился взглядом с остановившейся неподалеку Мирославой. Девушка укоризненно покачала головой, но глаза ее смотрели нестрого. Олегу даже показалось, что в них мелькнули веселые светлячки. Изменил тон на более сдержанный, но сказал твердо:
   - Мы проголодались и едем обедать. Потом я займусь личными делами, есть у меня такие дела в этом городе. Но к шести часам буду у себя в гостиничном номере, где имеется телефон, на звонки которого я, как правило, отвечаю.
   Он говорил это Роману, но краем глаза не выпускал из вида Мирославу, которая делала вид, что ищет что-то в своей сумочке, хотя, несомненно, прислушивалась к их разговору. Поймал себя на том, что все сказанное предназначается и ей, быть может, в первую очередь - ей...
   За обедом обсуждали начавшиеся переговоры и события в конференц-зале. Олег высказал мнение, что Закалюк ведет тройную игру: лавируя между "оборонцами" и "конверсаторами", он одновременно подыгрывает какой-то коммерческой структуре, скорее всего матвеевскому "Атланту". Но при этом не хочет окончательно порывать с компанией. Винницкий согласился с ним, добавив, что закулисная возня идет, в основном, вокруг филиала, и деньги за оборудование, судя по всему, перечислил Матвеев со своих валютных счетов.
   Елена Аполлинарьевна предложила использовать требования о санкциях и возмещении убытков как рычаг давления на обязательства по Октябрьскому комплексу. Но это было сказано как бы между прочим, а в основном она расточала комплименты Олегу, назвала его маневр с рекламным фильмом гениальным, а последующую затем стихийную пресс-конференцию победной. Хотя тут же заметила, что в финале Олег Николаевич погорячился - не следовало хлопать дверьми, поскольку Закалюк уже склонялся к компромиссу и надо было не упускать момент.
   Винницкий возразил, что момент не упущен, но Олег Николаевич не должен переоценивать свой маневр с фильмом: его просмотр и последующее обсуждение стало возможным только потому, что это было на руку Закалюку.
   - Закалюка сейчас больше беспокоят выборы в парламент по Октябрьскому округу, где зарегистрирована его кандидатура, чем проблема комплекса. И в этом смысле вы, Олег Николаевич, помогли ему.
   - Чем? - удивился Олег.
   - Ваша убежденность произвела благоприятное впечатление на аудиторию, а ваш имидж привлек к вам симпатии заводской интеллигенции, афганцев, зеленых и женсовета.
   - Но почему женсовета?
   - Это вам лучше объяснит Елена Аполлинарьевна, - улыбнулся Винницкий. - А вот Шестопал, по своей природной глупости, распустил слух, что вы с Закалюком родственники и закадычные друзья. Кстати, это правда?
   - В какой-то мере. Но какая корысть от этого Закалюку?
   - Сразу видно, что вы не политик. Скажи мне, кто твой друг - и я скажу, кто ты.
   После обеда Елена Аполлинарьевна попросила Олега помочь ей обосновать убытки компании в связи со срывом сроков реконструкции, а когда Винницкий дипломатично отошел к газетному киоску, добавила игриво:
   - Заодно объясню, чем вы привлекли симпатии женсовета.
   Олег почувствовал, что краснеет - вот плоды романа с сотрудницей! Сказал, что собирается на кладбище навестить могилы родственников, другого времени не будет. Елена Аполлинарьевна смутилась, но от своего не отступила.
   - Тогда вечером.
   Она многообещающе улыбнулась и направилась к лифту. Олег хмуро посмотрел ей в след, а подошедшему Винницкому сказал:
   - Марк Абрамович, думаю, Елена Аполлинарьевна больше не понадобится нам. У нее с сегодняшнего дня горит санаторная путевка. Помогите ей приобрести билет на самолет.
   - Правильное решение, - одобрил Винницкий. - Я все устрою, не беспокойтесь.
   Олег сказал, что поедет на кладбище, вернется часа через два. Винницкий вышел с ним на улицу.
   - К нашему разговору о тяжелом металле, - казалось бы ни с того ни с сего, заговорил он о том, к чему сам же советовал не возвращаться. Рискну подбросить одну мысль, не претендуя на авторство, мне ее подсказали.
   - Кто?
   - Этот человек не тщеславен, и просил не называть его. Замечу только, что он много лет проработал прорабом в третьем цехе. Мысль заключается в том, что этого металла, в названном вами количестве, хватило бы цеху на пятилетку. Это при условии не снижения объема выпуска промышленных термоизмерителей. А в таком количестве эти приборы не требовались.
   - Что из этого следует?
   - Интересующий вас металл был завезен на завод не для производственных нужд, но списан на эти самые нужды. И не только на заводе, но и там, откуда его привезли. Это я к тому, что инициатива заводчан исключается. Не их это возможности, не их масштаб.
   - Но как можно было списать такое количество металла за сравнительно короткое время?
   - А вы вспомните расхожий лозунг доперестроечной эпохи: "Нет таких преград, которые не преодолели бы коммунисты!"
   - Золото партии?! - вырвалось у Олега.
   - Мы говорим о другом металле, - нахмурился Винницкий. - Но как я уже предлагал: выводы делайте сами. А еще лучше, если вы оставите свои изыскания в области металловедения. Это занятие не для любителей...
   18
   Олег попросил водителя такси остановить машину у цветочного базара, вышел, не торгуясь, купил полтора десятка гвоздик, несколько роз.
   На улице Пекарской, не доезжая трех кварталов до Старого кладбища, такси остановил патруль ГАИ. Сержант-автоинспектор с мальчишеским веснушчатым лицом и деланно-строгим взглядом потребовал у водителя права, но не столько изучал их, сколько косился на пассажира, а затем потребовал документы и у Олега. Олег предъявил служебный паспорт с многочисленными визами ОВИРа, что смягчило сержанта. Возвращая паспорт, он даже извинился за беспокойство. Это был уже второй патрульный, который останавливал их машину, что вызвало озабоченность таксиста - пожилого толстяка с круглым добродушным лицом.
   - Должно быть, что-то произошло, - не удержался он от комментария. То ли убили кого, то ли большое начальство грабанули. Когда простых людей грабят, милиция не очень-то беспокоится.
   Он хотел еще что-то сказать, но, взглянув в смотровое зеркальце, нахмурился, а затем что-то буркнул под нос. Но у кладбища, когда Олег рассчитывался с ним, не выдержал:
   - Серая "шестерка" с наружной антенной от самой гостиницы следовала за нами. Вот только сейчас отвязалась, в переулок свернула.
   Олег и сам заметил следовавшую за ними светлую "шестерку", но значения этому, так же как и двукратным остановкам такси по требованию автоинспекторов, не придал - у вице-президента компании "Скиф-Холдинг" не было причин беспокоиться из-за внимания к его особе сосновской милиции. Скорее всего, в городе действительно произошло какое-то ЧП, и гаишники приняли его за кого-то другого, что подчас случается в оперативной работе...
   Старому кладбищу было две сотни лет. В печальных сооружениях часовнях, склепах, надгробьях - был запечатлен своеобразный облик Сосновска минувших эпох - административного, торгового, культурного центра, поочередно входившего в составы Австро-Венгерской империи, Западно-Украинской республики, буржуазной Польши, Советской, а затем независимой Украины. В центральных кладбищенских кварталах под сенью вековых сосен, дубов, плакучих ив возвышались помпезные усыпальницы городской знати: воевод, магнатов, иерархов. В средних кварталах склепы, памятники, надгробья были скромней, но и здесь покоились не рядовые граждане: именитые писатели, артисты, профессора, адвокаты. И только на дальних участках, поднимающихся к подножию Высокого Холма, тесно сгрудились кресты, деревянные, металлические пирамидки, бетонные пеналы, холмики, обложенные дерном, - могилы прочих горожан.
   Левая часть центральной аллеи, некогда представляющая собой площадь для стоянки катафалков, карет, уже на памяти Олега стала заполняться однообразными широченными надгробьями из черного мрамора на могилах уже советской знати, даже после смерти претендовавшей на места в первом ряду. Но и здесь существовал табель о рангах, и гранитная башенка, в которой была замурована урна с прахом торгпреда Николая Егоровича Савицкого, притулилась у самой ограды под плакучей ивой.
   Олег положил на выступ башенки гвоздики и несколько минут постоял со склоненной головой.
   Николай Егорович был удивительным человеком. Экономист, дипломат, свободно изъясняющийся на четырех европейских языках, он слыл завзятым меломаном - водил дружбу с музыкантами, оперными знаменитостями, сам прекрасно играл на виолончели, увлекался шахматами, плавал, ходил на лыжах, был нежным мужем, заботливым отцом. Это при том, что работа торгпреда занимала большую часть его времени. Но он умудрялся все совмещать, с поразительной легкостью переключаясь с одного на другое, и никогда не ссылался на занятость, усталость.
   Олег вспомнил отца, каким видел его последний раз осенью семьдесят шестого года, когда Николай Егорович был проездом в Сосновске. Выглядел он отлично: был, как всегда, энергичен, жизнерадостен, моложав - ему только минуло сорок пять и ни у него, ни у Олега не было предчувствия, что они видятся последний раз. Олег подумал о своей невольной вине, но как ни напрягал память, ничего такого не мог вспомнить - он никогда не огорчал отца.
   Зато у массивного надгробья из черного мрамора на могиле Петра Егоровича он должен был повиниться во многом, хотя совесть не понуждала его к этому. Да, в отличие от Ленички Закалюка, он не оправдал надежд Петра Егоровича - не стал ни его зятем, ни помощником в многотрудных административно-управленческих делах, что особенно огорчило дядю. Хуже того: в начале восемьдесят второго племянник обманул его, уговорив Петра Егоровича использовать свои связи с тем, чтобы отстраненного от должности следователя Олега Савицкого взяли в армию, приняв во внимание полученную им в университете военную подготовку и закрыв глаза на перебитое плечо. Имелась в виду двухгодичная служба при крупном войсковом штабе, где армейский лейтенант с дипломом юриста и знаниями иностранных языков не будет лишним. За это время его неприятная история забудется, и он вернется под дядюшкино крыло. Но он не вернулся, а крупному штабу предпочел десантный полк в составе "ограниченного контингента" советских войск в Афганистане, где очень скоро расстался со многими иллюзиями и едва не расстался с жизнью. Но в этом он был виноват только перед собой...
   И у двух скромных могилок в среднем квартале, на которые Олег положил гвоздики и розы, ему было в чем повиниться. Ни дедушка Егор Макарович, ни бабушка Стефания Владиславовна, будь они живы, не простили бы ему единственному внуку - забвения их наказа о продолжении рода Савицких.
   Мысли, владевшие Олегом, были невеселыми, но не тяжкими - то, что пережито однажды не гнетет в дальнейшем. Подумал лишь о том, что в самом деле хватит валять дурака - пора обзаводиться семьей. Но как только эти мысли улеглись, снова навалились те, что донимали его накануне.
   Могилу капитана Тысячного отыскал с трудом в дальнем кладбищенском квартале. Четыре года назад, после похорон Петра Егоровича, Роман водил его к этой могиле, и Олег запомнил две молодые березки подле нее. Но в дальних кварталах было немало березок, и Олег уже отчаялся найти могилу Тысячного, когда словно по волшебству, увидел ее перед собой. Надгробье было стандартным - из гранитной крошки с небольшой свежевымытой плитой из молочно-белого с коричневыми прожилками мрамора. Если ему не изменяла память, четыре года назад этой плиты не было, на гранитном пенале в изголовье была укреплена металлическая табличка с фамилией, инициалами, датами рождения и смерти. Теперь эти сведения значились на мраморной плите, у нижнего края которой была высечена какая-то эпитафия.
   Олег подошел ближе, чтобы разобрать витееватые позолоченные буквы, а когда разобрал, невольно поежился.
   "Мы все виноваты перед тобой. Прости нас..."
   Подписи не было, и каждый, прочитавший эпитафию, должен был согласиться или отмежеваться от нее. Олег отмежеваться не мог - он был повинен в том, что произошло, уже после того, как тело Игоря Тысячного было предано земле, но его имя стало предметом досужих пересудов, бесчестного торга...
   - Я знала, что вы придете, - раздался за его спиной негромкий голос.
   Олег оглянулся и увидел Мирославу. Она успела переодеться, очевидно, заезжала домой - на ней было свободного покроя платье с напуском на перехватывающий талию пояс. Голова повязана черной косынкой. В одной руке девушка держала полиэтиленовое ведерце с водой, в другой - мокрую тряпку. Она показалась Олегу другой, чем была в конференц-зале. Ничего вызывающего, настырного ни во взгляде, ни в манере держаться, даже ростом будто стала ниже.
   - Подождите меня у ворот, - не глядя на него сказала Мирослава. Закончу уборку, это уже недолго, и догоню вас.
   Он ждал минут пять, не больше, но успел выкурить две сигареты.
   Когда Мирослава подошла, сказал как можно неопределеннее:
   - Кажется, раньше был другой памятник?
   - Памятник тот же, - снимая с головы косынку и встряхивая густой копной волос, возразила девушка. - Только положена мраморная плита и сделана надпись.
   Она изучающе посмотрела на Олега, словно хотела понять к чему это он спросил, а затем добавила, казалось бы, без особой заинтересованности:
   - Если у вас есть еще вопросы, перейдемте через дорогу, напротив инфекционной клиники есть скверик, а в нем скамейки, вы угостите меня сигаретой, а я постараюсь удовлетворить ваше любопытство.
   19
   В сквере, напротив решетчатой ограды клиники, они присели на свободную скамейку. Олег угостил Мирославу сигаретой, предупредительно щелкнул зажигалкой, собирался и сам закурить, но девушка решительно отобрала у него сигарету.
   - С вас хватит! У ворот, пока ждали меня, верно полпачки выкурили, от вас табачной фабрикой пахнет.
   - Всего две.
   - И достаточно. Поберегите здоровье, вы уже не мальчик.
   Это было сказано без тени вызова, тоном уверенного в своем житейском опыте человека, равно как в праве поучать других.
   Олег растерялся - разговор начался не так, как он ожидал. Возможно, Мирослава еще не определила своего отношения к нему. Вчерашний разговор по телефону велся в сдержанном тоне, в конференц-зале она не отметила его своим расположением, хотя тут надо учесть, что он противостоял ее кумиру. А вот у заводской проходной ее предупреждающее хмыкание удержало респектабельного вице-президента от некорректного выпада. Это отнюдь неосуждающее предупреждение и сверкнувшие веселыми искорками глаза, казалось бы, говорили: "Да ты, оказывается, свой человек". Однако переоценивать этот мимолетный эпизод не следовало. И сейчас Олег не знал, что подумать. Отметил только, что Мирослава не производит впечатление кокетки, легкомысленной особы - минимум косметики, из украшений только сережки, соблазны тела скрыты мешковатым платьем. Хотя при желании, можно их угадать. Но такого желания он не испытывал.
   - Я слушаю вас, Олег Николаевич, - безуспешно пытаясь пускать дым колечками, прервала молчание Мирослава.
   У Олега было, о чем спросить ее, но он не знал, как и с чего начать очень уж деликатной была тема, потому сказал выжидательно:
   - Мне надо еще кое-что обдумать. Может, поступим так: вначале я отвечу на ваши вопросы, как мы договорились вчера.
   - Хитренький, - искоса посмотрела на него девушка, - мне инициативу передаете. Хотите, чтобы я сразу явила свою дурость?
   - Почему же дурость?
   - Потому что самый идиотский ответ можно оправдать заданным вопросом. Так вот, должна огорчить вас: свои вопросы я уже задала в конференц-зале, не претендуя на оригинальность! Не я, так другие спросили бы о том же.
   - Ответы удовлетворили вас?
   - У проходной вы были более убедительны.
   Чувства юмора ей было не занимать. Но именно поэтому не следовало расслабляться, особой доброжелательности к себе Олег пока не чувствовал.
   - Вам импонирует грубость?
   - Мне импонирует искренность, и в этой части можете рассчитывать на взаимность. Но это не значит, что я разделяю вашу позицию.
   - С чем вы не согласны?
   - С вашим главным тезисом: вы пытаетесь убедить высококвалифицированных рабочих, что их мастерство никому уже не надо и самое большее, на что они еще могут рассчитывать, - это клепание музыкальных шарманок.
   - А вас не смущает, что ракеты с вашими высококвалифицированными начинками рвутся в так называемых горячих точках по всему миру?
   - Пусть это смущает тех, кто продает их кому не следует. Оружие и армии придуманы не вчера. И мы с вами, при всем желании, не упраздним их.
   - А у вас есть такое желание?
   - Я не фантазерка и свои желания соотношу с реалиями. А реалии таковы, что объединение производило и будет производить необходимую стране продукцию.
   Это были не ее слова, точно так же сказал бы Леонид.
   - У Правительства на этот счет другое мнение.
   - Вам сказал об этом премьер-министр? - усмехнулась Мирослава.
   - Я знаю о чем говорю: госзаказ на оборонку объединение уже не получит.
   - Леонид Максимович добьется своего.
   - Сомневаюсь. Леонид живет представлениями вчерашнего дня.
   - Я живу тем же! А вчерашний день или завтрашний не торопитесь судить. Но о том, что вы говорили в конференц-зале, я сообщу читателям газеты без каких-либо комментариев.
   - Вам поручили написать такую статью?
   - У журналиста одно поручение: писать о том, что интересует читателей. Это будет не статья, но достаточно объемная информация.
   - Надеетесь, что в таком виде ваша информация будет напечатана?
   - Не надеюсь, знаю. Будет напечатана. В нашей многотиражке и в одной из областных газет.
   - Даже в областной?
   - Даже!
   - Вы уверены?
   - Бьюсь об заклад.
   Ее самоуверенность стала раздражать Олега.
   - Заклад на что?
   - На себя! Против вашего извинения.
   - В каком смысле на себя? - опешил Олег.
   - В нормальном и в соответствующей этому обстановке, - ухмыльнулась она. - Условие устраивает?
   - И часто вы заключаете подобные пари? - только и нашел что спросить Олег.
   Мирослава сердито посмотрела на него.
   - Когда меня заводят до упора такие типы как вы!
   Олег понял, что надо срочно менять тему, иначе их разговор на этом окончится. Его неприятно удивили ее резкость, бравада сексуальной раскрепощенностью, уверенность в своей неотразимости. Но счел за лучшее оставить неодобрение при себе.
   - Простите, я увлекся и допустил бестактность. Забыл о своем возрасте, а вернее о разнице в наших возрастах.
   - Вы - питекантроп! - вырвалось у нее. Но тут же порозовела, отвела взгляд, пробормотала смущенно: - И вы простите меня, я тоже забылась. Хотя питекантроп - не совсем ругательство.
   - Я знаю, что не совсем - невесело усмехнулся Олег. - И принимаю ваше извинение, а инцидент предлагаю считать исчерпанным.
   Но тут же мысленно дал себе слово впредь быть поосмотрительней с воспитанницей Полины, которая переняла у нее, не только это "не совсем ругательство", но и категоричность суждений.
   - Я знала, что вы так ответите, - неожиданно улыбнулась Мирослава. Улыбка была мягкой, доброжелательной. - Чувствуется хорошее воспитание: швейцарский лицеист, сын дипломата, юрист, цивилизованный бизнесмен не мог ответить иначе. Видите, как много знаю о вас. Я вообще считала, что знаю о вас все. Но сегодня усомнилась в этом.
   - Разочаровались?
   Девушка настороженно посмотрела на него.
   - Привыкли, чтобы вами очаровывались?
   - Вовсе нет. Просто к слову пришлось.
   - Я тоже - к слову. Когда-то, еще девчонкой, хотела убить вас. Высмотрела у Леонида Максимовича пистолет, узнала, где он его хранит, и если бы в восемьдесят втором повстречала вас, наверняка застрелила бы.
   - Почему только в восемьдесят втором?
   - Я еще не жила у Закалюков, только приходила к Леониду Максимовичу, а на Полину смотрела зверенышем, знала, что она ваша двоюродная сестра и несостоявшаяся невеста.
   - Считали меня виновным в гибели отца?
   - Считала. Но уже не считаю.
   - Да, я читал вашу статью. От кого вы узнали о действительных обстоятельствах гибели капитана Тысячного?
   - Это не имеет значения.
   - Мне представляется, что я вправе знать.
   - Мне сказал об этом подполковник Петренко.
   - Следователь по особо важным делам?! - Олег невольно придвинулся к ней.
   - Бывший следователь, - с некоторым запозданием отодвинулась от него Мирослава. - Он был уже на пенсии, тяжело болел и умер чуть больше двух месяцев назад. Незадолго до смерти велел сыну разыскать меня, привести к нему. Но разговор наш длился недолго, Петренко было уже очень худо.
   - Что он рассказал вам? - нетерпеливо спросил Олег.
   - Рассказал, как тогда получилось. Транспорт со спецгрузом должен был сопровождать другой офицер, но в последние минуты что-то произошло - то ли этот офицер заболел, то ли его по какой-то причине отстранили - и сопровождающим назначили отца. Отец впервые участвовал в таком деле и, очевидно, не сориентировался.
   - Что еще рассказал Петренко?
   - Что в отца стреляли не вы. Но я уже догадывалась об этом. А мама с самого начала была уверена, что вы не могли.
   - Увы, Мирослава Игоревна, мог, - после непродолжительной паузы, твердо сказал Олег. Девушка недоуменно посмотрела на него.
   - Я просила называть меня Славой.
   - После того, что я скажу, вы вряд ли позволите обращаться к вам столь фамильярно.
   - Ой, оставьте этот высокий штиль! - недовольно поморщилась она. Вряд ли позволите... Столь фамильярно... Уши вянут! Изъясняйтесь нормальным языком. И говорите что угодно, я не обижусь. Больше чем вы обидели меня однажды, не обидете. А свое полное имя я терпеть не могу слишком претенциозно. Ну, говорите, я слушаю!
   - Вы сделали поспешный и потому неправильный вывод об истинном виновнике гибели вашего отца. В том, что произошло тогда, были повинны многие люди. Свою лепту в общую вину внес и я, когда умолчал о том, что стало мне известно уже после гибели капитана Тысячного. Хуже того, я дал подписку не разглашать эти сведения.