«Гм – Гарри – насчет этого чулана. Твоя тетя и я подумали… ты уже довольно большой для него… Думаю, будет неплохо, если ты переедешь в спальню по соседству с Дадли».
«Почему?» – спросил Гарри.
«Не задавай вопросов! – рявкнул дядя Вернон. – Перенеси все наверх, сейчас же». В доме Десли было четыре спальни: дяди Вернона и тети Петунии, гостевая (обычно там спала сестра дяди Вернона, Мардж), спальня Дадли и еще одна, где Дадли хранил все вещи и игрушки, которые не помещались в его собственную. Гарри за один раз перенес наверх все, что у него было. Он сел на кровать и огляделся. Почти все в этой комнате было сломано. Видеокамера с последнего дня рождения лежала на маленьком танке, которым Дадли однажды переехал соседскую собаку; в углу стоял его самый первый телевизор, который он разбил ногой, когда отменили его любимую программу; там стояла большая клетка для попугая, которого Дадли обменял на настоящее духовое ружье, лежавшее на верхней полке; его ствол расплющился, когда однажды Дадли уселся сверху. На другой полке стояли книги. Это был единственный предмет в комнате, до которого, казалось, никогда не дотрагивались. Снизу доносился крик Дадли:
«Я не хочу, чтоб он там жил… Мне нужна эта комната… пусть убирается…» Гарри вздохнул и вытянулся на кровати. Вчера он дал бы все, чтобы оказаться здесь. Сегодня он бы с большим удовольствием сидел в чулане со своим письмом, чем здесь без него.
На следующее утро за завтраком все молчали. Дадли был в шоке. Он вопил, лупил отца тростью, притворился заболевшим, ударил мать, разбил крышу оранжереи черепахой и все еще не получил обратно свою комнату. Гарри думал о вчерашнем дне, горько спрашивая себя: почему он не открыл письмо в коридоре? Дядя Вернон и тетя Петуния бросали друг на друга мрачные взгляды. Когда пришла почта, дядя Вернон, который, казалось, пытался вести себя с Гарри повежливей, послал за ней Дадли. Они слышали, как он лупит по всему подряд своей тростью по дороге в холл. Потом он закричал:
«Здесь еще одно письмо! Мистеру Г. Поттеру, Самая Маленькая спальня, Бирючинный проезд 4…» Сдавленно вскрикнув, дядя Вернон подскочил и ринулся в холл, Гарри следом за ним. Дяде Вернону пришлось повалить Дадли на пол, чтобы отобрать у него письмо, а это было трудно, потому что Гарри висел у него на шее. Через минуту, вырвавшись из свалки, в которой всем досталось тростью, дядя Вернон поднялся, глотая ртом воздух и сжимая в руке письмо Гарри.
«Пошел в чулан – я хотел сказать, в спальню, – он прохрипел Гарри. – Дадли, убирайся – сгинь».
Гарри кружил по своей новой комнате. Кто-то знал, что он переехал из чулана и что он не получил первое письмо. Тогда, наверное, они попробуют снова? На этот раз, он был уверен, что их затея удастся. У него был план.
Отремонтированный будильник зазвонил в шесть часов утра. Гарри быстро встал и оделся. Он не должен разбудить Десли. Он проскользнул вниз, не включая свет. Он собирался подождать почтальона на углу Бирючинного проезда и забрать письма для дома номер четыре. Его сердце громко стучало, когда он пересекал темный холл…
«ААААААА!»
Гарри подпрыгнул от неожиданности – он наступил на что-то большое и мягкое на дверном коврике – что-то живое. Включился свет, и Гарри с ужасом понял, что это большое и мягкое – лицо его дяди. Дядя Вернон спал на пороге в спальном мешке, чтобы быть уверенным, что Гарри не сделает то, что он как раз пытался. Он кричал на Гарри примерно полчаса, а потом сказал ему пойти и приготовить чаю. Гарри прошмыгнул на кухню, а к тому времени, как он вернулся, почта уже пришла, прямо на колени дяде Вернону. Гарри увидел, что на этот раз писем с зелеными чернилами было три.
«Я хочу…» – сказал он, но дядя Вернон рвал письма на мелкие кусочки. В этот день он не пошел на работу; он остался дома и забил отверстие для писем гвоздями.
«Увидишь, – прошамкал он тете Петунии с полным гвоздей ртом, – если они не смогут доставить письма, они бросят это дело».
«Не уверена, что это сработает, Вернон».
«О, эти люди думают совсем не так, как мы с тобой, Петуния», – сказал дядя Вернон, пытаясь забить гвоздь куском фруктового кекса, который она ему принесла.
В пятницу не меньше двенадцати писем пришли для Гарри. Так как их нельзя было пропихнуть в отверстие для почты, то их засунули под дверь и в щели между косяком и бросили в маленькое окошко в ванной на первом этаже. Дядя Вернон опять остался дома. Он сжег все письма, взял молоток и гвозди и забил все щели между косяками парадного и черного входа так, что никто не мог выйти. Работая, он напевал
«Шагая по тюльпанам» и подпрыгивал от малейшего шума.
В субботу процесс вышел из-под контроля. Двадцать четыре письма для Гарри попали в дом, скрученные и спрятанные в две дюжины яиц, которые недоумевающий молочник передал тете Петунии в окно гостиной. Пока дядя Вернон звонил на почту и в молочный магазин, пытаясь гневно пожаловаться на кого-нибудь, тетя Петуния искрошила их на кухонном комбайне.
«Интересно, кому же все-таки ты так нужен?» – спросил Дадли у Гарри с удивлением. В воскресенье утром дядя Вернон уселся завтракать, выглядя усталым и совсем больным, но счастливым.
«По воскресеньям почту не носят, – заявил он радостно, размазывая джем по газете. – Никаких чертовых писем сегодня». Пока он это говорил, что-то просвистело в трубе и попало ему в затылок. В следующий момент, тридцать или сорок писем пулей вылетели их камина. Десли пригнулись, а Гарри подпрыгнул в воздух, пытаясь поймать хоть одно.
«Вон! ВОН!» Дядя Вернон схватил Гарри поперек туловища и выкинул в коридор. Когда тетя Петуния и Дадли выскочили из кухни, он захлопнул дверь. Они слышали, как письма все еще падают в комнату, отскакивая от стен и пола.
«Хватит, – сказал дядя Вернон, пытаясь говорить спокойно и не чувствуя, как выдирает пучки из усов, – через пять минут чтобы все были готовы. Мы уезжаем. Просто упакуйте немного одежды. И без споров!» Он выглядел так дико без половины усов, что никто не посмел спорить. Через десять минут, взломав забитые гвоздями двери, они сидели в машине по дороге к скоростной магистрали. Дадли всхлипывал на заднем сиденье: отец ударил его за то, что он всех задержал, пытаясь упаковать телевизор, видеомагнитофон и компьютер в спортивную сумку. Они ехали. И ехали. Даже тетя Петуния не посмела спросить, куда они едут. Время от времени дядя Вернон разворачивал машину и ехал в противоположном направлении:
«Оторваться… оторваться от них…» – бормотал он себе под нос. Они не останавливались, чтобы поесть. К вечеру Дадли уже выл. У него был самый ужасный день в жизни. Он проголодался, он пропустил пять передач по телевизору, которые хотел посмотреть, и не разнес положенного количества монстров на компьютере. Наконец, дядя Вернон остановился около унылого отеля на окраине большого города. Дадли и Гарри досталась комната с двумя кроватями и затхлыми сырыми простынями. Дадли храпел, а Гарри сидел на подоконнике, смотрел вниз на огни проезжающих машин и думал… Они завтракали безвкусными кукурузными хлопьями и холодными помидорами, с металлическим привкусом, на тостах. Они почти закончили, когда к столу подошла хозяйка отеля:
«Извините, среди вас нет мистера Г. Поттера? У меня на конторке сотня писем».
Она протянула одно, чтобы они смогли разобрать адрес, написанный зелеными чернилами:
«Я возьму их» – сказал он, быстро вставая и следуя за ней к выходу из ресторана.
«Не лучше ли просто поехать домой, дорогой?» – предложила тетя Петуния робко через несколько часов, но, казалось, дядя Вернон не услышал. Никто не понимал, что он ищет. Он привез их в лесную чащу, вышел из машины, огляделся, покачал головой, залез обратно, и они поехали дальше. То же самое произошло на вспаханном поле, на подъемном мосту и на верхнем ярусе многоуровневой автостоянки.
«Папа сошел с ума, да, мам?» – спросил Дадли со скукой в голосе позже в тот день. Дядя Вернон остановился на побережье, запер их в машине и исчез. Пошел дождь. Большие капли стучали по крыше. Дадли захныкал.
«Сегодня понедельник, – сказал он матери. – Великий Гумберто сегодня вечером. Я хочу быть рядом с телевизором».
Понедельник. Что-то шевельнулось у Гарри в голове. Если сегодня понедельник – а Дадли обычно точно знает, какой день недели из-за телевизора – тогда завтра, во вторник, у него одиннадцатый день рождения. Конечно, нельзя сказать, что у него были веселые дни рождения – в прошлом году Десли подарили ему крючок для одежды и пару старых носок дяди Вернона. Но ведь не каждый же день тебе исполняется одиннадцать лет. Дядя Вернон вернулся, улыбаясь. Он принес длинный тонкий пакет и не ответил, когда тетя Петуния спросила, что он купил.
«Я нашел идеальное место! – сказал он. – Пошли! Выходите из машины!»
Снаружи было очень холодно. Дядя Вернон кивнул в сторону острова, похожего на кусок скалы в море. Ютившаяся наверху этой скалы хижина казалась самой убогой из всех, что можно было себе представить.
«Сегодня вечером обещают шторм! – сказал дядя Вернон ликующе, хлопая в ладоши. – А этот джентльмен был так добр, что одолжил нам свою лодку!» Беззубый старичок вразвалочку подошел к ним, указывая с довольно неприятной усмешкой на старую гребную лодку, подпрыгивающую внизу на серых волнах.
«Я достал немного еды, – сказал дядя Вернон. – Свистать всех наверх!» В лодке было холодно. Ледяная морская вода, дождь, стекающий за шиворот и промозглый ветер, бьющий в лицо. После, казалось, нескольких часов они достигли утеса, где дядя Вернон, оступаясь и поскальзываясь, повел их наверх к несчастной хижине. Внутри было просто ужасно. Пахло водорослями, ветер свистел в щели в деревянных стенах, а в очаге было сыро и пусто. К тому же в хижине было всего две комнаты. Немного еды в понимании дяди Вернона оказались пакетом чипсов для каждого и четырьмя бананами. Он попытался зажечь огонь, но пакеты только дымили и сжимались.
«Парочка писем сейчас бы пригодилась, а?» – сказал он радостно. Он был в очень хорошем настроении. Вероятно, он думал, что никто не сможет добраться к ним в шторм и доставить почту. Гарри был согласен, и эта мысль его не радовала. Когда наступила ночь, разразился обещанный шторм. Брызги высоких волн разбивались о стены хижины, и яростный ветер стучал в грязные окна. Тетя Петуния нашла несколько заплесневелых одеял в соседней комнате и сделала постель для Дадли на изъеденном молью диване. Она и дядя Вернон улеглись на слежавшиеся комками матрасы во второй комнате, а Гарри предоставили возможность найти самый мягкий кусочек пола и съежиться под самым тонким и рваным одеялом. Шторм становился сильнее и сильнее. Гарри не мог уснуть. Он дрожал и ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, его желудок сжимался от голода. Храп Дадли тонул в низких раскатах грома, который начал греметь ближе к полуночи. Светящийся циферблат часов Дадли, которые свисали с края дивана вместе с его толстой рукой, сказал Гарри, что через десять минут ему исполнится одиннадцать лет. Он лежал и смотрел, как приближается его день рождения, любопытствуя, а вспомнят ли Десли о нем вообще, думая, где сейчас тот, кто писал письма. Осталось пять минут. Он услышал, как снаружи что-то скрипнуло. Он надеялся, что крыша не обрушится, хотя, может быть, если она обрушится, станет теплее. Четыре минуты. Может быть, дома будет так много писем, когда они вернутся, что удастся как-нибудь утащить одно. Три минуты. Почему море так громко бьется об остров? И (две минуты) что это был за странный хруст за дверью? Может, скала рушится в море?
Одна минута и ему будет одиннадцать. Тридцать секунд… двадцать… десять… девять… – может, разбудить Дадли, чтобы позлить – три… две… одна… БУМ. Хижина вздрогнула, и Гарри резко сел, уставившись на дверь. Кто-то был снаружи и стучался, чтобы его впустили.
Глава четвертая. Хранитель ключей
БУМ. Опять постучал кто-то. Дадли проснулся.
«Где пушка?» – растерянно спросил он. Сзади раздался грохот и дядя Вернон влетел в комнату. В руках он держал винтовку – теперь все поняли, что же было в длинном, узком свертке, который он привез.
«Кто там? – крикнул он. – Предупреждаю – я вооружен!» Последовала пауза. И вдруг как громыхнуло… удар был настолько силен, что дверь аккуратно слетела с петель и с оглушительным треском приземлилась на пол. В дверном проеме появился настоящий великан. Лицо его было почти полностью закрыто длинными косматыми волосами и спутанной бородой, но похожие на темных блестящих жуков глаза сверкали сквозь все эти заросли. Великан протиснулся в хижину, пригнувшись, потому что его голова почти касалась потолка. Он наклонился, легко поднял дверь и повесил ее на прежнее место. Шум грозы стал тише… Великан оглядел всю компанию.
«Не могли бы вы предложить мне чашечку чая? Это было нелегкое путешествие…»
Он прошагал к дивану, где сидел Дадли, скованный страхом.
«Подвинься, толстяк», – проговорил незнакомец. Дадли пискнул и побежал к матери, замершей от ужаса позади дяди Вернона.
«А, вот и Гарри», – обрадовался великан. Гарри взглянул в дикое лицо и увидел, что в глазах-жуках притаилась улыбка.
«Когда я видел тебя в последний раз, ты был совсем еще младенцем, – сказал великан. – Ты похож на отца, но у тебя глаза матери». Дядя Вернон издал странный дребезжащий звук.
«Я требую, чтобы вы ушли, сэр! – сказал он. – Вы нарушаете право частной собственности!»
«А, заткнись, Десли», – сказал великан; он перегнулся через спинку дивана, выхватил ружье из рук дяди Вернона, завязал его узлом, как будто оно было резиновым, и бросил его в угол комнаты. Дядя Вернон пискнул, как раздавленная мышь.
«Ладно, Гарри, – как ни в чем не бывало продолжал великан, поворачиваясь спиной к Десли, – с Днем Рождения. Вот кое-что для тебя – я слегка помял его, но на вкус он замечательный». Из внутреннего кармана своего черного пальто он достал немного раздавленную коробку. Гарри дрожащими пальцами открыл ее. Внутри был большой, липкий шоколадный торт с надписью зеленой глазурью:
«С Днем Рождения, Гарри». Гарри взглянул на великана. Он собирался поблагодарить его, но слова где-то потерялись, и вместо этого он сказал:
«Кто вы?» Великан усмехнулся.
«И правда, я не представился. Рубеус Хагрид, хранитель ключей и земель Хогвартса». Он протянул свою огромную ладонь и потряс Гарри руку.
«Итак, как насчет чая? – сказал он, потирая руки. – Я бы не отказался от очень крепкого». Его взгляд упал на пустоту за каминной решеткой со скрученными пакетами из-под чипсов. Великан фыркнул. Он склонился над камином; что он сделал, никто не разглядел, но когда он отошел секундой позже, там пылал огонь. Он наполнил сырую хижину мерцающим светом, и Гарри почувствовал проникающее тепло, точно оказался в теплой ванне.
Гигант вернулся на диван, заскрипевший под его тяжестью, и начал доставать из карманов всякую всячину: медный котелок, мягкую упаковку сосисок, кочергу, чайник, несколько отбитых кружек и бутылку с какой-то янтарного цвета жидкостью, из которой он отхлебнул, прежде чем запустить процесс приготовления. Скоро хижина наполнилась звуками и запахом жареных сосисок. Никто не сказал ни слова, пока великан готовил, но когда он снял первые шесть сочных, чуть подгорелых сосисок с кочерги, Дадли заерзал. Дядя Вернон сказал резко:
«Не трогай ничего, чтобы он тебе ни дал, Дадли». Великан усмехнулся.
«Тебе, пончик, и твоему сыночку, толстеть дальше некуда, поэтому не волнуйся».
Великан передал сосиски Гарри, который так проголодался, что ему казалось, он не ел ничего вкуснее, и он никак не мог отвести глаз от великана. Наконец, так как никто, видимо, не собирался ничего объяснять, Гарри сказал:
«Извините, но я еще не знаю кто же вы все-таки такой». Великан сделал глоток чаю и утер рот тыльной стороной ладони.
«Зови меня Хагрид, – сказал он. – Как все. И как я сказал, я хранитель ключей в Хогвартсе. Ты в курсе про Хогвартс, конечно».
«Гм – нет», – сказал Гарри. Хагрид был шокирован.
«Извините», – быстро сказал Гарри.
«Извинить? – пролаял Хагрид, поворачиваясь к Десли, отступившим обратно в
тень. – Это они должны извиняться! Я знал, что ты не получил письма, но чтобы ты не был в курсе про Хогвартс! Ты никогда не интересовался, где твои предки всему научились?»
«Научились чему?» – спросил Гарри.
«ЧЕМУ? – прогремел Хагрид. – Погоди минутку!»
Он поднялся на ноги. Казалось, он в гневе заполнил всю хижину. Десли жались к стене.
«Вы хотите сказать, – прорычал он Десли, – что этот мальчик – этот мальчик! – ничего не знает – ни о чем?»
Гарри подумал, что Хагрид зашел слишком далеко. Он ведь учился в школе, и его оценки были очень даже ничего.
«Я кое-что знаю, – сказал он. – Математику, например, или там еще что». Но Хагрид просто махнул рукой и произнес:
«Про наш мир, я хочу сказать. Твой мир. Мой мир. Мир твоих родителей».
«Какой мир?» Казалось, Хагрид сейчас взорвется.
«ДЕСЛИ!» – взревел он. Очень бледный дядя Вернон прошептал что-то вроде
«Мимблвимбл». Хагрид дико взглянул на Гарри.
«Но ты должен знать про отца и мать, – сказал он. – Я хочу сказать, что они знамениты. И ты знаменит».
«Что? Мои мама и папа не были знамениты, разве нет?»
«Ты не знаешь… Ты не знаешь…» – Хагрид запустил пятерню в свою шевелюру, устремив на Гарри дикий взгляд.
«Ты не знаешь, кто ты такой?» – спросил он наконец. Внезапно дядя Вернон подал голос.
«Немедля прекратите! Я запрещаю вам рассказывать мальчику что бы то ни было!» Даже более храбрый человек, чем дядя Вернон дрогнул бы от того взгляда Хагрида; когда великан заговорил, в каждом слоге звучала ярость:
«Вы никогда не говорили ему? Никогда не говорили, что было в письме, которое ему оставил Дамблдор? Я был там! Я видел, как он его оставил, Десли! И вы не сказали ему ничего за все эти годы?»
«Не сказали чего?» – спросил Гарри нетерпеливо.
«СТОЙТЕ! Я ВАМ ЗАПРЕЩАЮ!» – пролаял дядя Вернон в панике. Тетя Петуния задохнулась от ужаса.
«А – идите вы оба к черту, – сказал Хагрид. – Гарри – ты волшебник». В хижине наступила тишина. Только шумело море, и свистел ветер.
«Я – кто?» – выдохнул Гарри.
«Волшебник, конечно, – сказал Хагрид, усаживаясь на диван, который заскрипел и просел еще ниже. – И будешь очень хорошим волшебником, когда подучишься. С такими родителями, как у тебя, кем ты еще можешь быть? И я думаю, сейчас как раз пора прочитать твое письмо». Гарри вытянул руку и взял наконец желтоватый конверт с изумрудно зеленой надписью:
«Что значит, они ждут сову?»
«Старый дурак, чуть не забыл», – сказал Хагрид, хлопая ладонью по лбу с силой, которая могла бы свалить лошадь, и вытащил из какого-то кармана сову – настоящую, живую, немного взъерошенную сову – длинное перо и свиток пергамента.
Высунув кончик языка, он нацарапал записку, которую Гарри прочитал вверх ногами:
«На чем я остановился?» – сказал Хагрид, но в этот момент, дядя Вернон, все еще бледный, но очень злой, подошел к камину.
«Он не поедет», – произнес он. Хагрид хрюкнул.
«Я бы хотел посмотреть, как маггл вроде тебя, его остановит», – сказал он.
«Кто?» – спросил Гарри с интересом.
«Маггл, – сказал Хагрид. – Так мы зовём не магический народ, вроде него. И тебе жутко не повезло, что ты вырос в семье самого большого маггла из всех, которых я когда-либо видел».
«Мы поклялись, когда взяли его, что положим конец этой чепухе, – сказал дядя Вернон. – Мы поклялись, что выбьем из него эту дурь! Волшебник!»
«Вы знали? – сказал Гарри. – Знали, что я волшебник?»
«Знали! – внезапно взорвалась тетя Петуния. – Знали! Конечно, мы знали! Как ты мог не быть, когда моя дорогая сестрица была тем, чем была? Она получила такое же письмо и исчезла в эту – эту школу – и приезжала домой каждые каникулы с полными карманами лягушачьей икры, и превращала чашки в крыс! Только я понимала, что она – выродок! А мои отец и мать, о нет, Лили то, Лили сё… Они гордились, что у них в семье ведьма!» Она остановилась набрать воздуха и продолжила. Казалось, она готовила эту речь всю жизнь.
«Потом она встретила этого Поттера в школе, они поженились, и появился ты, и конечно, я знала, что ты будешь таким же, таким же странным, таким же – ненормальным – и потом она взлетела на воздух и предоставила нам разбираться с тобой!» Гарри побледнел. Когда он снова смог говорить, он произнес:
«Взлетели на воздух? Но вы всегда говорили мне, что они погибли в автокатастрофе!»
«В АВТОКАТАСТРОФЕ! – взревел Хагрид, подпрыгнув так яростно, что Десли торопливо отступили обратно в угол. – Как могли Лили и Джеймс Поттеры погибнуть в автокатастрофе? Это невероятно! Скандал! Гарри Поттер не знает своего прошлого, когда каждый ребенок в мире знает его имя!»
«Но почему? Что же случилось?» – спросил Гарри настойчиво. Ярость на его лице сменилась на озабоченность.
«Я никогда не ожидал такого, – сказал он обеспокоено. – Я не думал, когда Дамблдор обещал трудности, как мало ты знаешь. Эх, Гарри, я не знаю, тот ли я человек, чтобы объяснить тебе – но кто-то должен – не можешь же ты поехать в Хогвартс, не зная». Он бросил нехороший взгляд на Десли.
«Ну так вот, было б лучше, если б ты знал столько, сколько я могу тебе сказать… да я не так уж много и знаю, так, частично, потому что это большая тайна…» Он сел, несколько минут смотрел на огонь и наконец сказал:
«Я думаю, все начинается с человека, которого звали – просто невероятно, что ты не знаешь его имени, в то время как все знают…»
«Кто?»
«Ну – я не люблю называть его по имени, если только по необходимости. И никто не любит».
«Почему?»
«Гадкие горгульи, Гарри, люди все еще напуганы. Чтоб мне провалиться… Видишь ли, был волшебник, который стал… темным. Насколько вообще возможно. Ужасным. Самым ужасным. Его звали…» Хагрид сглотнул, но слова не пришли.
«Может, запишете?» – предложил Гарри.
«Неа, не знаю я как это пишется. Хорошо – Волдеморт, – Хагрид поежился. – И не заставляй меня повторять. Итак, этот – этот волшебник, примерно двадцать лет назад начал искать сторонников. Они появились – некоторые просто боялись, некоторые хотели заполучить его силу, потому что он был очень сильным, вот. Темные дни, Гарри. Не знаешь, кому доверять, нельзя по-дружески общаться с другими волшебницами и магами… просто ужасные вещи происходили. Он брал вверх. Кто-то выступил против него – и он убил их. Ужасно. Единственным безопасным местом был Хогвартс. Представь, Дамблдор был единственным, кого Сам-Знаешь-Кто боялся. Он не пытался пробраться в школу, даже тогда.
«Твои предки, мама и папа, были самыми лучшими волшебниками, которых я знал. Главные префекты в год выпуска! Представь, почему Сам-Знаешь-Кто не пытался перетащить их к себе… наверное, знал, что они слишком близко к Дамблдору, чтобы перейти на Темную Сторону.
«Может, он думал, что сможет убедить их… может, просто хотел убрать с дороги. Все знают, что он оказался в деревне, где вы все жили, в Хэллоуин десять лет назад. Тебе был всего годик. Он пришел в дом и… и…» Хагрид внезапно вытащил очень грязный носовой платок и громогласно высморкался.
«Извини, – сказал он. – Но это очень грустно – я знал твоих родителей – очень хорошие люди – и вот…
«Сам-Знаешь-Кто убил их. А потом – и это самая большая тайна – он попытался убить тебя. Хотел сделать все шито-крыто, а может, ему тогда уже нравилось убивать. Но не смог. Ты не спрашивал, откуда у тебя шрам на лбу? Это не обычный порез. Такая штука появляется, если тебя коснулось очень могущественное проклятье… оно позаботилось о твоих родителях и даже о доме, но не сработало на тебе, и поэтому ты очень знаменит, Гарри. Никто не выжил после того, как он решил его убить, никто, кроме тебя, а ведь он убил некоторых лучших магов и волшебниц века – Мак-Киноннов, Бонсов, Преветтсов – а ты был совсем крохой – и уцелел». Что-то очень болезненное шевелилось у Гарри в голове. Когда история Хагрида подошла к концу, он опять увидел ослепительную вспышку зеленого света, отчетливее, чем когда-либо – и вспомнил еще кое-что: холодный, жестокий смех. Хагрид с грустью смотрел на него.
«Почему?» – спросил Гарри.
«Не задавай вопросов! – рявкнул дядя Вернон. – Перенеси все наверх, сейчас же». В доме Десли было четыре спальни: дяди Вернона и тети Петунии, гостевая (обычно там спала сестра дяди Вернона, Мардж), спальня Дадли и еще одна, где Дадли хранил все вещи и игрушки, которые не помещались в его собственную. Гарри за один раз перенес наверх все, что у него было. Он сел на кровать и огляделся. Почти все в этой комнате было сломано. Видеокамера с последнего дня рождения лежала на маленьком танке, которым Дадли однажды переехал соседскую собаку; в углу стоял его самый первый телевизор, который он разбил ногой, когда отменили его любимую программу; там стояла большая клетка для попугая, которого Дадли обменял на настоящее духовое ружье, лежавшее на верхней полке; его ствол расплющился, когда однажды Дадли уселся сверху. На другой полке стояли книги. Это был единственный предмет в комнате, до которого, казалось, никогда не дотрагивались. Снизу доносился крик Дадли:
«Я не хочу, чтоб он там жил… Мне нужна эта комната… пусть убирается…» Гарри вздохнул и вытянулся на кровати. Вчера он дал бы все, чтобы оказаться здесь. Сегодня он бы с большим удовольствием сидел в чулане со своим письмом, чем здесь без него.
На следующее утро за завтраком все молчали. Дадли был в шоке. Он вопил, лупил отца тростью, притворился заболевшим, ударил мать, разбил крышу оранжереи черепахой и все еще не получил обратно свою комнату. Гарри думал о вчерашнем дне, горько спрашивая себя: почему он не открыл письмо в коридоре? Дядя Вернон и тетя Петуния бросали друг на друга мрачные взгляды. Когда пришла почта, дядя Вернон, который, казалось, пытался вести себя с Гарри повежливей, послал за ней Дадли. Они слышали, как он лупит по всему подряд своей тростью по дороге в холл. Потом он закричал:
«Здесь еще одно письмо! Мистеру Г. Поттеру, Самая Маленькая спальня, Бирючинный проезд 4…» Сдавленно вскрикнув, дядя Вернон подскочил и ринулся в холл, Гарри следом за ним. Дяде Вернону пришлось повалить Дадли на пол, чтобы отобрать у него письмо, а это было трудно, потому что Гарри висел у него на шее. Через минуту, вырвавшись из свалки, в которой всем досталось тростью, дядя Вернон поднялся, глотая ртом воздух и сжимая в руке письмо Гарри.
«Пошел в чулан – я хотел сказать, в спальню, – он прохрипел Гарри. – Дадли, убирайся – сгинь».
Гарри кружил по своей новой комнате. Кто-то знал, что он переехал из чулана и что он не получил первое письмо. Тогда, наверное, они попробуют снова? На этот раз, он был уверен, что их затея удастся. У него был план.
Отремонтированный будильник зазвонил в шесть часов утра. Гарри быстро встал и оделся. Он не должен разбудить Десли. Он проскользнул вниз, не включая свет. Он собирался подождать почтальона на углу Бирючинного проезда и забрать письма для дома номер четыре. Его сердце громко стучало, когда он пересекал темный холл…
«ААААААА!»
Гарри подпрыгнул от неожиданности – он наступил на что-то большое и мягкое на дверном коврике – что-то живое. Включился свет, и Гарри с ужасом понял, что это большое и мягкое – лицо его дяди. Дядя Вернон спал на пороге в спальном мешке, чтобы быть уверенным, что Гарри не сделает то, что он как раз пытался. Он кричал на Гарри примерно полчаса, а потом сказал ему пойти и приготовить чаю. Гарри прошмыгнул на кухню, а к тому времени, как он вернулся, почта уже пришла, прямо на колени дяде Вернону. Гарри увидел, что на этот раз писем с зелеными чернилами было три.
«Я хочу…» – сказал он, но дядя Вернон рвал письма на мелкие кусочки. В этот день он не пошел на работу; он остался дома и забил отверстие для писем гвоздями.
«Увидишь, – прошамкал он тете Петунии с полным гвоздей ртом, – если они не смогут доставить письма, они бросят это дело».
«Не уверена, что это сработает, Вернон».
«О, эти люди думают совсем не так, как мы с тобой, Петуния», – сказал дядя Вернон, пытаясь забить гвоздь куском фруктового кекса, который она ему принесла.
В пятницу не меньше двенадцати писем пришли для Гарри. Так как их нельзя было пропихнуть в отверстие для почты, то их засунули под дверь и в щели между косяком и бросили в маленькое окошко в ванной на первом этаже. Дядя Вернон опять остался дома. Он сжег все письма, взял молоток и гвозди и забил все щели между косяками парадного и черного входа так, что никто не мог выйти. Работая, он напевал
«Шагая по тюльпанам» и подпрыгивал от малейшего шума.
В субботу процесс вышел из-под контроля. Двадцать четыре письма для Гарри попали в дом, скрученные и спрятанные в две дюжины яиц, которые недоумевающий молочник передал тете Петунии в окно гостиной. Пока дядя Вернон звонил на почту и в молочный магазин, пытаясь гневно пожаловаться на кого-нибудь, тетя Петуния искрошила их на кухонном комбайне.
«Интересно, кому же все-таки ты так нужен?» – спросил Дадли у Гарри с удивлением. В воскресенье утром дядя Вернон уселся завтракать, выглядя усталым и совсем больным, но счастливым.
«По воскресеньям почту не носят, – заявил он радостно, размазывая джем по газете. – Никаких чертовых писем сегодня». Пока он это говорил, что-то просвистело в трубе и попало ему в затылок. В следующий момент, тридцать или сорок писем пулей вылетели их камина. Десли пригнулись, а Гарри подпрыгнул в воздух, пытаясь поймать хоть одно.
«Вон! ВОН!» Дядя Вернон схватил Гарри поперек туловища и выкинул в коридор. Когда тетя Петуния и Дадли выскочили из кухни, он захлопнул дверь. Они слышали, как письма все еще падают в комнату, отскакивая от стен и пола.
«Хватит, – сказал дядя Вернон, пытаясь говорить спокойно и не чувствуя, как выдирает пучки из усов, – через пять минут чтобы все были готовы. Мы уезжаем. Просто упакуйте немного одежды. И без споров!» Он выглядел так дико без половины усов, что никто не посмел спорить. Через десять минут, взломав забитые гвоздями двери, они сидели в машине по дороге к скоростной магистрали. Дадли всхлипывал на заднем сиденье: отец ударил его за то, что он всех задержал, пытаясь упаковать телевизор, видеомагнитофон и компьютер в спортивную сумку. Они ехали. И ехали. Даже тетя Петуния не посмела спросить, куда они едут. Время от времени дядя Вернон разворачивал машину и ехал в противоположном направлении:
«Оторваться… оторваться от них…» – бормотал он себе под нос. Они не останавливались, чтобы поесть. К вечеру Дадли уже выл. У него был самый ужасный день в жизни. Он проголодался, он пропустил пять передач по телевизору, которые хотел посмотреть, и не разнес положенного количества монстров на компьютере. Наконец, дядя Вернон остановился около унылого отеля на окраине большого города. Дадли и Гарри досталась комната с двумя кроватями и затхлыми сырыми простынями. Дадли храпел, а Гарри сидел на подоконнике, смотрел вниз на огни проезжающих машин и думал… Они завтракали безвкусными кукурузными хлопьями и холодными помидорами, с металлическим привкусом, на тостах. Они почти закончили, когда к столу подошла хозяйка отеля:
«Извините, среди вас нет мистера Г. Поттера? У меня на конторке сотня писем».
Она протянула одно, чтобы они смогли разобрать адрес, написанный зелеными чернилами:
Мистеру Г. Поттеру, Комната 17, ГостиницаГарри потянулся за письмом, но дядя Вернон ударил его по руке. Женщина смотрела на него с удивлением.
«У железной дороги», Город Коксовик
«Я возьму их» – сказал он, быстро вставая и следуя за ней к выходу из ресторана.
«Не лучше ли просто поехать домой, дорогой?» – предложила тетя Петуния робко через несколько часов, но, казалось, дядя Вернон не услышал. Никто не понимал, что он ищет. Он привез их в лесную чащу, вышел из машины, огляделся, покачал головой, залез обратно, и они поехали дальше. То же самое произошло на вспаханном поле, на подъемном мосту и на верхнем ярусе многоуровневой автостоянки.
«Папа сошел с ума, да, мам?» – спросил Дадли со скукой в голосе позже в тот день. Дядя Вернон остановился на побережье, запер их в машине и исчез. Пошел дождь. Большие капли стучали по крыше. Дадли захныкал.
«Сегодня понедельник, – сказал он матери. – Великий Гумберто сегодня вечером. Я хочу быть рядом с телевизором».
Понедельник. Что-то шевельнулось у Гарри в голове. Если сегодня понедельник – а Дадли обычно точно знает, какой день недели из-за телевизора – тогда завтра, во вторник, у него одиннадцатый день рождения. Конечно, нельзя сказать, что у него были веселые дни рождения – в прошлом году Десли подарили ему крючок для одежды и пару старых носок дяди Вернона. Но ведь не каждый же день тебе исполняется одиннадцать лет. Дядя Вернон вернулся, улыбаясь. Он принес длинный тонкий пакет и не ответил, когда тетя Петуния спросила, что он купил.
«Я нашел идеальное место! – сказал он. – Пошли! Выходите из машины!»
Снаружи было очень холодно. Дядя Вернон кивнул в сторону острова, похожего на кусок скалы в море. Ютившаяся наверху этой скалы хижина казалась самой убогой из всех, что можно было себе представить.
«Сегодня вечером обещают шторм! – сказал дядя Вернон ликующе, хлопая в ладоши. – А этот джентльмен был так добр, что одолжил нам свою лодку!» Беззубый старичок вразвалочку подошел к ним, указывая с довольно неприятной усмешкой на старую гребную лодку, подпрыгивающую внизу на серых волнах.
«Я достал немного еды, – сказал дядя Вернон. – Свистать всех наверх!» В лодке было холодно. Ледяная морская вода, дождь, стекающий за шиворот и промозглый ветер, бьющий в лицо. После, казалось, нескольких часов они достигли утеса, где дядя Вернон, оступаясь и поскальзываясь, повел их наверх к несчастной хижине. Внутри было просто ужасно. Пахло водорослями, ветер свистел в щели в деревянных стенах, а в очаге было сыро и пусто. К тому же в хижине было всего две комнаты. Немного еды в понимании дяди Вернона оказались пакетом чипсов для каждого и четырьмя бананами. Он попытался зажечь огонь, но пакеты только дымили и сжимались.
«Парочка писем сейчас бы пригодилась, а?» – сказал он радостно. Он был в очень хорошем настроении. Вероятно, он думал, что никто не сможет добраться к ним в шторм и доставить почту. Гарри был согласен, и эта мысль его не радовала. Когда наступила ночь, разразился обещанный шторм. Брызги высоких волн разбивались о стены хижины, и яростный ветер стучал в грязные окна. Тетя Петуния нашла несколько заплесневелых одеял в соседней комнате и сделала постель для Дадли на изъеденном молью диване. Она и дядя Вернон улеглись на слежавшиеся комками матрасы во второй комнате, а Гарри предоставили возможность найти самый мягкий кусочек пола и съежиться под самым тонким и рваным одеялом. Шторм становился сильнее и сильнее. Гарри не мог уснуть. Он дрожал и ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, его желудок сжимался от голода. Храп Дадли тонул в низких раскатах грома, который начал греметь ближе к полуночи. Светящийся циферблат часов Дадли, которые свисали с края дивана вместе с его толстой рукой, сказал Гарри, что через десять минут ему исполнится одиннадцать лет. Он лежал и смотрел, как приближается его день рождения, любопытствуя, а вспомнят ли Десли о нем вообще, думая, где сейчас тот, кто писал письма. Осталось пять минут. Он услышал, как снаружи что-то скрипнуло. Он надеялся, что крыша не обрушится, хотя, может быть, если она обрушится, станет теплее. Четыре минуты. Может быть, дома будет так много писем, когда они вернутся, что удастся как-нибудь утащить одно. Три минуты. Почему море так громко бьется об остров? И (две минуты) что это был за странный хруст за дверью? Может, скала рушится в море?
Одна минута и ему будет одиннадцать. Тридцать секунд… двадцать… десять… девять… – может, разбудить Дадли, чтобы позлить – три… две… одна… БУМ. Хижина вздрогнула, и Гарри резко сел, уставившись на дверь. Кто-то был снаружи и стучался, чтобы его впустили.
Глава четвертая. Хранитель ключей
БУМ. Опять постучал кто-то. Дадли проснулся.
«Где пушка?» – растерянно спросил он. Сзади раздался грохот и дядя Вернон влетел в комнату. В руках он держал винтовку – теперь все поняли, что же было в длинном, узком свертке, который он привез.
«Кто там? – крикнул он. – Предупреждаю – я вооружен!» Последовала пауза. И вдруг как громыхнуло… удар был настолько силен, что дверь аккуратно слетела с петель и с оглушительным треском приземлилась на пол. В дверном проеме появился настоящий великан. Лицо его было почти полностью закрыто длинными косматыми волосами и спутанной бородой, но похожие на темных блестящих жуков глаза сверкали сквозь все эти заросли. Великан протиснулся в хижину, пригнувшись, потому что его голова почти касалась потолка. Он наклонился, легко поднял дверь и повесил ее на прежнее место. Шум грозы стал тише… Великан оглядел всю компанию.
«Не могли бы вы предложить мне чашечку чая? Это было нелегкое путешествие…»
Он прошагал к дивану, где сидел Дадли, скованный страхом.
«Подвинься, толстяк», – проговорил незнакомец. Дадли пискнул и побежал к матери, замершей от ужаса позади дяди Вернона.
«А, вот и Гарри», – обрадовался великан. Гарри взглянул в дикое лицо и увидел, что в глазах-жуках притаилась улыбка.
«Когда я видел тебя в последний раз, ты был совсем еще младенцем, – сказал великан. – Ты похож на отца, но у тебя глаза матери». Дядя Вернон издал странный дребезжащий звук.
«Я требую, чтобы вы ушли, сэр! – сказал он. – Вы нарушаете право частной собственности!»
«А, заткнись, Десли», – сказал великан; он перегнулся через спинку дивана, выхватил ружье из рук дяди Вернона, завязал его узлом, как будто оно было резиновым, и бросил его в угол комнаты. Дядя Вернон пискнул, как раздавленная мышь.
«Ладно, Гарри, – как ни в чем не бывало продолжал великан, поворачиваясь спиной к Десли, – с Днем Рождения. Вот кое-что для тебя – я слегка помял его, но на вкус он замечательный». Из внутреннего кармана своего черного пальто он достал немного раздавленную коробку. Гарри дрожащими пальцами открыл ее. Внутри был большой, липкий шоколадный торт с надписью зеленой глазурью:
«С Днем Рождения, Гарри». Гарри взглянул на великана. Он собирался поблагодарить его, но слова где-то потерялись, и вместо этого он сказал:
«Кто вы?» Великан усмехнулся.
«И правда, я не представился. Рубеус Хагрид, хранитель ключей и земель Хогвартса». Он протянул свою огромную ладонь и потряс Гарри руку.
«Итак, как насчет чая? – сказал он, потирая руки. – Я бы не отказался от очень крепкого». Его взгляд упал на пустоту за каминной решеткой со скрученными пакетами из-под чипсов. Великан фыркнул. Он склонился над камином; что он сделал, никто не разглядел, но когда он отошел секундой позже, там пылал огонь. Он наполнил сырую хижину мерцающим светом, и Гарри почувствовал проникающее тепло, точно оказался в теплой ванне.
Гигант вернулся на диван, заскрипевший под его тяжестью, и начал доставать из карманов всякую всячину: медный котелок, мягкую упаковку сосисок, кочергу, чайник, несколько отбитых кружек и бутылку с какой-то янтарного цвета жидкостью, из которой он отхлебнул, прежде чем запустить процесс приготовления. Скоро хижина наполнилась звуками и запахом жареных сосисок. Никто не сказал ни слова, пока великан готовил, но когда он снял первые шесть сочных, чуть подгорелых сосисок с кочерги, Дадли заерзал. Дядя Вернон сказал резко:
«Не трогай ничего, чтобы он тебе ни дал, Дадли». Великан усмехнулся.
«Тебе, пончик, и твоему сыночку, толстеть дальше некуда, поэтому не волнуйся».
Великан передал сосиски Гарри, который так проголодался, что ему казалось, он не ел ничего вкуснее, и он никак не мог отвести глаз от великана. Наконец, так как никто, видимо, не собирался ничего объяснять, Гарри сказал:
«Извините, но я еще не знаю кто же вы все-таки такой». Великан сделал глоток чаю и утер рот тыльной стороной ладони.
«Зови меня Хагрид, – сказал он. – Как все. И как я сказал, я хранитель ключей в Хогвартсе. Ты в курсе про Хогвартс, конечно».
«Гм – нет», – сказал Гарри. Хагрид был шокирован.
«Извините», – быстро сказал Гарри.
«Извинить? – пролаял Хагрид, поворачиваясь к Десли, отступившим обратно в
тень. – Это они должны извиняться! Я знал, что ты не получил письма, но чтобы ты не был в курсе про Хогвартс! Ты никогда не интересовался, где твои предки всему научились?»
«Научились чему?» – спросил Гарри.
«ЧЕМУ? – прогремел Хагрид. – Погоди минутку!»
Он поднялся на ноги. Казалось, он в гневе заполнил всю хижину. Десли жались к стене.
«Вы хотите сказать, – прорычал он Десли, – что этот мальчик – этот мальчик! – ничего не знает – ни о чем?»
Гарри подумал, что Хагрид зашел слишком далеко. Он ведь учился в школе, и его оценки были очень даже ничего.
«Я кое-что знаю, – сказал он. – Математику, например, или там еще что». Но Хагрид просто махнул рукой и произнес:
«Про наш мир, я хочу сказать. Твой мир. Мой мир. Мир твоих родителей».
«Какой мир?» Казалось, Хагрид сейчас взорвется.
«ДЕСЛИ!» – взревел он. Очень бледный дядя Вернон прошептал что-то вроде
«Мимблвимбл». Хагрид дико взглянул на Гарри.
«Но ты должен знать про отца и мать, – сказал он. – Я хочу сказать, что они знамениты. И ты знаменит».
«Что? Мои мама и папа не были знамениты, разве нет?»
«Ты не знаешь… Ты не знаешь…» – Хагрид запустил пятерню в свою шевелюру, устремив на Гарри дикий взгляд.
«Ты не знаешь, кто ты такой?» – спросил он наконец. Внезапно дядя Вернон подал голос.
«Немедля прекратите! Я запрещаю вам рассказывать мальчику что бы то ни было!» Даже более храбрый человек, чем дядя Вернон дрогнул бы от того взгляда Хагрида; когда великан заговорил, в каждом слоге звучала ярость:
«Вы никогда не говорили ему? Никогда не говорили, что было в письме, которое ему оставил Дамблдор? Я был там! Я видел, как он его оставил, Десли! И вы не сказали ему ничего за все эти годы?»
«Не сказали чего?» – спросил Гарри нетерпеливо.
«СТОЙТЕ! Я ВАМ ЗАПРЕЩАЮ!» – пролаял дядя Вернон в панике. Тетя Петуния задохнулась от ужаса.
«А – идите вы оба к черту, – сказал Хагрид. – Гарри – ты волшебник». В хижине наступила тишина. Только шумело море, и свистел ветер.
«Я – кто?» – выдохнул Гарри.
«Волшебник, конечно, – сказал Хагрид, усаживаясь на диван, который заскрипел и просел еще ниже. – И будешь очень хорошим волшебником, когда подучишься. С такими родителями, как у тебя, кем ты еще можешь быть? И я думаю, сейчас как раз пора прочитать твое письмо». Гарри вытянул руку и взял наконец желтоватый конверт с изумрудно зеленой надписью:
Мистеру Г. Поттеру, Пол, Хижина-на-Скале, Море. Он вытащил лист и прочитал:В голове Гарри роились вопросы, и он не знал, какой задать первым. Через несколько минут он произнес, запинаясь:
ШКОЛА ВОЛШЕБСТВА И КОЛДОВСТВА ХОГВАРТС Директор: АЛБУС ДАМБЛДОР
(Орден Мерлина, Великий Волш. Первого Класса, Главн. Колдун, Верховн. Чародей Международной Конфед. Магов) Дорогой мистер Поттер! Мы рады сообщить Вам, что Вы приняты в школу волшебства и колдовства Хогвартс. Пожалуйста, прочтите прилагаемый список необходимых учебников и оборудования. Семестр начинается первого сентября. Ждем от вас совы не позднее тридцать первого июля.
Искренне Ваша, Минерва Мак-Гонагалл, Заместитель директора
«Что значит, они ждут сову?»
«Старый дурак, чуть не забыл», – сказал Хагрид, хлопая ладонью по лбу с силой, которая могла бы свалить лошадь, и вытащил из какого-то кармана сову – настоящую, живую, немного взъерошенную сову – длинное перо и свиток пергамента.
Высунув кончик языка, он нацарапал записку, которую Гарри прочитал вверх ногами:
Дорогой профессор Дамблдор, Передал Гарри письмо. Отвезу его завтра все купить. Ужасная погода. Надеюсь, у Вас все о’кей.Хагрид свернул записку, отдал ее сове, которая зажала ее в клюве, подошел к двери и выбросил сову в шторм. Потом он вернулся и снова сел, как будто это было такое же обычное дело, как поговорить по телефону. Гарри понял, что стоит с открытым ртом, и быстро закрыл его.
Хагрид
«На чем я остановился?» – сказал Хагрид, но в этот момент, дядя Вернон, все еще бледный, но очень злой, подошел к камину.
«Он не поедет», – произнес он. Хагрид хрюкнул.
«Я бы хотел посмотреть, как маггл вроде тебя, его остановит», – сказал он.
«Кто?» – спросил Гарри с интересом.
«Маггл, – сказал Хагрид. – Так мы зовём не магический народ, вроде него. И тебе жутко не повезло, что ты вырос в семье самого большого маггла из всех, которых я когда-либо видел».
«Мы поклялись, когда взяли его, что положим конец этой чепухе, – сказал дядя Вернон. – Мы поклялись, что выбьем из него эту дурь! Волшебник!»
«Вы знали? – сказал Гарри. – Знали, что я волшебник?»
«Знали! – внезапно взорвалась тетя Петуния. – Знали! Конечно, мы знали! Как ты мог не быть, когда моя дорогая сестрица была тем, чем была? Она получила такое же письмо и исчезла в эту – эту школу – и приезжала домой каждые каникулы с полными карманами лягушачьей икры, и превращала чашки в крыс! Только я понимала, что она – выродок! А мои отец и мать, о нет, Лили то, Лили сё… Они гордились, что у них в семье ведьма!» Она остановилась набрать воздуха и продолжила. Казалось, она готовила эту речь всю жизнь.
«Потом она встретила этого Поттера в школе, они поженились, и появился ты, и конечно, я знала, что ты будешь таким же, таким же странным, таким же – ненормальным – и потом она взлетела на воздух и предоставила нам разбираться с тобой!» Гарри побледнел. Когда он снова смог говорить, он произнес:
«Взлетели на воздух? Но вы всегда говорили мне, что они погибли в автокатастрофе!»
«В АВТОКАТАСТРОФЕ! – взревел Хагрид, подпрыгнув так яростно, что Десли торопливо отступили обратно в угол. – Как могли Лили и Джеймс Поттеры погибнуть в автокатастрофе? Это невероятно! Скандал! Гарри Поттер не знает своего прошлого, когда каждый ребенок в мире знает его имя!»
«Но почему? Что же случилось?» – спросил Гарри настойчиво. Ярость на его лице сменилась на озабоченность.
«Я никогда не ожидал такого, – сказал он обеспокоено. – Я не думал, когда Дамблдор обещал трудности, как мало ты знаешь. Эх, Гарри, я не знаю, тот ли я человек, чтобы объяснить тебе – но кто-то должен – не можешь же ты поехать в Хогвартс, не зная». Он бросил нехороший взгляд на Десли.
«Ну так вот, было б лучше, если б ты знал столько, сколько я могу тебе сказать… да я не так уж много и знаю, так, частично, потому что это большая тайна…» Он сел, несколько минут смотрел на огонь и наконец сказал:
«Я думаю, все начинается с человека, которого звали – просто невероятно, что ты не знаешь его имени, в то время как все знают…»
«Кто?»
«Ну – я не люблю называть его по имени, если только по необходимости. И никто не любит».
«Почему?»
«Гадкие горгульи, Гарри, люди все еще напуганы. Чтоб мне провалиться… Видишь ли, был волшебник, который стал… темным. Насколько вообще возможно. Ужасным. Самым ужасным. Его звали…» Хагрид сглотнул, но слова не пришли.
«Может, запишете?» – предложил Гарри.
«Неа, не знаю я как это пишется. Хорошо – Волдеморт, – Хагрид поежился. – И не заставляй меня повторять. Итак, этот – этот волшебник, примерно двадцать лет назад начал искать сторонников. Они появились – некоторые просто боялись, некоторые хотели заполучить его силу, потому что он был очень сильным, вот. Темные дни, Гарри. Не знаешь, кому доверять, нельзя по-дружески общаться с другими волшебницами и магами… просто ужасные вещи происходили. Он брал вверх. Кто-то выступил против него – и он убил их. Ужасно. Единственным безопасным местом был Хогвартс. Представь, Дамблдор был единственным, кого Сам-Знаешь-Кто боялся. Он не пытался пробраться в школу, даже тогда.
«Твои предки, мама и папа, были самыми лучшими волшебниками, которых я знал. Главные префекты в год выпуска! Представь, почему Сам-Знаешь-Кто не пытался перетащить их к себе… наверное, знал, что они слишком близко к Дамблдору, чтобы перейти на Темную Сторону.
«Может, он думал, что сможет убедить их… может, просто хотел убрать с дороги. Все знают, что он оказался в деревне, где вы все жили, в Хэллоуин десять лет назад. Тебе был всего годик. Он пришел в дом и… и…» Хагрид внезапно вытащил очень грязный носовой платок и громогласно высморкался.
«Извини, – сказал он. – Но это очень грустно – я знал твоих родителей – очень хорошие люди – и вот…
«Сам-Знаешь-Кто убил их. А потом – и это самая большая тайна – он попытался убить тебя. Хотел сделать все шито-крыто, а может, ему тогда уже нравилось убивать. Но не смог. Ты не спрашивал, откуда у тебя шрам на лбу? Это не обычный порез. Такая штука появляется, если тебя коснулось очень могущественное проклятье… оно позаботилось о твоих родителях и даже о доме, но не сработало на тебе, и поэтому ты очень знаменит, Гарри. Никто не выжил после того, как он решил его убить, никто, кроме тебя, а ведь он убил некоторых лучших магов и волшебниц века – Мак-Киноннов, Бонсов, Преветтсов – а ты был совсем крохой – и уцелел». Что-то очень болезненное шевелилось у Гарри в голове. Когда история Хагрида подошла к концу, он опять увидел ослепительную вспышку зеленого света, отчетливее, чем когда-либо – и вспомнил еще кое-что: холодный, жестокий смех. Хагрид с грустью смотрел на него.