Страница:
Об этих злоупотреблениях властью можно пожалеть, их следует осудить. И все же этот террор времен гражданской войны не предопределил страшный террор сталинской эпохи.
168
Ленин совершил немало ошибок, многие из которых он сам признавал неоднократно. Честный историк несомненно должен отметить все эти ошибки и злоупотребления властью. Однако обший итог деятельности Ленина, как мы уверены, был положительным. Солженицын думает иначе. Это его право. В социалистической стране каждый должен иметь возможность высказывать свои взгляды и свои мнения о деятельности любого политического руководителя.
Солженицын о Крыленко
Солженицын не жалует в своей книге ни одну из русских революционных партий. Эсеры - это террористы и краснобаи, "никогда достойно не возглавляемые". Меньшевики, видимо, только краснобаи. Но более всего достается от Солженицына большевикам, которые хотя и сумели захватить и удержать власть в России, но проявили при этом чрезмерную и совершенно ненужную жестокость. Из большевистских руководителей Солженицын особенно выделяет Н. В. Крыленко, председателя Верховного революционного трибунала и прокурора Республики, главного обвинителя на многих "показательных" судебных процессах в первые годы Советской власти. Этим процессам Солженицын посвящает почти полностью две главы ("Закон - ребенок" и "Закон мужает"), да и в других главах имя Крыленко встречается часто.
Конечно, можно сказать, что первые годы Советской власти были временем самой ожесточенной борьбы Советской республики за свое существование. И если нужна была революция и Советская власть, то ее нужно было защищать от многочисленных и беспощадных врагов, а этого нельзя было бы сделать без военно-революционных трибуналов и без ВЧК. Но и при этих оговорках нельзя все же не видеть, сколь несправедливы и бессмысленно жестоки были во многих случаях эти "судебные" и внесудебные расправы, сколь много было и в ВЧК, и в трибуналах случайных, неумных и до предела озлобившихся людей. И Крыленко стал здесь скоро одним из главных режиссеров, мало отличаясь при этом от председателя якобинского трибунала Коффеналя, который вместе с активными роялистами отправлял на гильотину и простых обывателей, в том числе 70-летних старух и 18-летних девушек, и революционеров, недовольных Робеспьером, и знаменитого химика Лавуазье, просившего хотя
169
бы позволить ему закончить важную серию опытов ("Нам не нужны ученые", ответил Коффеналь).
Конечно, Крыленко не был исключением среди большевиков. Но и не все руководители этой партии были похожи на Крыленко. К сожалению, революционерами становятся не только самые честные и мужественные люди своего времени. К революции, особенно в пору подъема, примыкают и люди озлобленные, тщеславные, честолюбивые, корыстолюбивые, люди с холодным сердцем и нечистыми руками, а также много просто неумных и тупых фанатиков, способных на все. Но это вовсе не повод, чтобы осуждать всякую революцию и всех революционеров.
Нужно учесть и другое. Для революционеров главным испытанием оказались не тюрьмы или каторга, не смелые атаки под пулеметным огнем белогвардейцев, не голод и холод, а власть, и при этом власть на первых порах почти ничем не ограниченная. Давно известно, что власть развращает и портит нередко и самых хороших людей. Приходится с сожалением отметить, что очень многие из большевиков не выдержали этого испытания властью. Задолго до своей гибели в мясорубке сталинских репрессий эти люди сами оказались руководителями и участниками многочисленных и жестоких репрессий, в большинстве своем ничем не оправданных, ненужных и вредных. Но из этого вовсе не следует, что и до революции все эти большевики были такими же несправедливыми и жестокими, равнодушными к страданиям людей, что они и тогда не руководствовались самыми лучшими побуждениями и самыми высокими целями и идеалами.
Надо полагать, что и Крыленко, вступивший в партию в 1904 году, был тогда не тем человеком, каким он стал в 1929 году.
Солженицын понимает это развращающее влияние власти над людьми. С предельной откровенностью он пишет, что и сам он после года тяжелой и голодной солдатской жизни, после года муштры и изматывающей шагистики, пережив немало несправедливостей от самых младших командиров, начисто все это забыл, едва лишь стал лейтенантом, а вскоре и капитаном. В своем сознании он стал резко отделять себя от подчиненных ему солдат, он все меньше понимал тяготы их фронтовой жизни, все более отделял себя от них, как человека иной породы и иной касты. Он не задумываясь пользовался всеми офицерскими привилегиями, называл на "ты" отцов и дедов, понукал своего денщика и даже был иногда настолько суров с солдатами, что какой-то старый полковник счел необходимым во время ревизии сделать
170
ему выговор. "Оказалось, - признается Солженицын, - что от офицерских погон, всего два годика вздрагивавших на моих плечах, натряслось золотой ядовитой пыли мне в пустоту между ребрами" (С. 551). Более того, едва не стал Солженицын и офицером НКВД, его убеждали пойти в училище НКВД, и если бы сильнее нажали, то согласился бы. И вспоминая свое офицерство, Солженицын, беспощадный и к себе, признается: "Я приписывал себе бескорыстную самоотверженность. А между тем был - вполне подготовленный палач. И попади я в училище НКВД при Ежове - может быть у Берии я вырос бы как раз на месте" (С. 175).
Но если за два года младшего офицерства так изменился Солженицын, то что говорить о Крыленко, который за срок намного меньший взметнулся от прапорщика до Верховного главнокомандующего всей русской армией, а затем и до председателя Верховного трибунала, заместителя наркома юстиции и главного прокурора РСФСР. Хотя и окончил Крыленко до революции два факультета, но от такой чрезвычайной власти опьянел и поглупел до неузнаваемости.
"Видимо злодейство, - пишет Солженицын, - есть тоже величина пороговая. Да, колеблется, мечется человек всю жизнь между злом и добром, оскользается, срывается, карабкается, раскаивается, снова затемняется - но пока не преступлен порог злодейства - в его возможностях возврат, и сам он "еще в объеме нашей надежды. Когда же густотою злых поступков или какой-то степенью их или абсолютностью власти он вдруг переходит через порог - он ушел от человечества. И может быть - без возврата" (С. 182).
"Пусть захлопнет здесь книгу тот читатель, кто ждет, что она будет политическим обличием, - пишет в другом месте Солженицын. - Если б это было так просто! - что где-то есть черные люди, злокозненно творящие черные дела, и надо только отличить их и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?.. В течение жизни одного сердца эта линия перемещается и на нем, то теснимая радостным злом, то освобождая пространство рассветающему добру. Один и тот же человек бывает в свои разные возрасты, в разных жизненных положениях совсем разным человеком. То к дьяволу близко. То к святому. А имя - не меняется, и ему мы приписываем все" (С. 175-176). В этом глубоком замечании Солженицына мы видим по крайней
171
мере частичное объяснение той драмы и того грехопадения очень многих большевиков, которые еще до того, как они стали жертвой сталинского террора, были уже отнюдь не последними винтиками в созданной Сталиным машине произвола.
Что предлагает Солженицын ?
Но если власть развращает и портит людей, если политика, как думает Солженицын, - "это даже не род науки, это - эмпирическая область, не описываемая никаким математическим аппаратом, да еще подверженная человеческому эгоизму и слепым страстям", если все профессиональные политики это "чирьи на шее общества, мешающие ему свободно вращать головой и двигать руками" (С. 393), то к чему мы должны стремиться, как строить справедливое человеческое общежитие?
Солженицын говорит об этом мимоходом, он заключает свои мысли в скобки, не разъясняя и не растолковывая их подробно. Но и из этих кратких замечаний видно, что Солженицын считал бы самым правильным такое построение общества, "когда его возглавляют те, кто могут разумно направить его деятельность" (С. 392-393). Такими людьми являются в первую очередь инженеры и ученые (а рабочие, по мнению Солженицына, лишь подсобники инженеров в промышленности). Но кто возьмет на себя нравственное руководство обществом? Из всех рассуждений Солженицына вытекает, что нравственное руководство обществом способна осуществлять не какая-либо политическая доктрина, но только религия. Только вера в Бога может служить опорой человеческой нравственности и только глубоко верующие люди смогли лучше других пройти через все тяготы сталинских лагерей и тюрем.
Эти мысли отдают утопией, они даже не слишком оригинальны. Солженицын наносит страшные по силе удары по всем видам политической лжи. Он справедливо призывает советских людей, и прежде всего молодежь не способствовать лжи и не сотрудничать с ложью. Но нужно не только убедить людей в ложности тех или иных политических доктрин, но и дать людям правду, убедить их в истинности тех или иных взглядов. Однако для подавляющего большинства советских людей религия уже не является и не может стать истиной, и молодежь XX века вряд ли найдет для себя руководство в вере в Бога. Да и как без политики
172
и без политической борьбы инженеры и ученые смогут взять на себя управление общественными делами или хотя бы одной только экономикой? Но если бы это и было возможно, как предотвратить перерождение такого общества в диктатуру технократов? А разве передача религии функций нравственного руководства обществом не приведет со временем к возникновению самой худшей формы теократического государства?
Касаясь репрессий 1937 года, Солженицын пишет: "Может быть 37-й год и НУЖЕН был для того, чтобы показать, как малого стоит все их МИРОВОЗЗРЕНИЕ, которым они так бодро хорохорились, разворашивая Россию, громя ее твердыни, топча ее святыни" (С. 138). Речь идет, как можно легко понять, о марксизме. Но Солженицын не прав. Не марксизм породил извращения сталинизма, и преодоление сталинизма вовсе не будет означать крушения марксизма и научного социализма. Да и хорошо знает Солженицын, и говорит в другом месте о том, что и религиозная идеология облегчила двухсотлетние зверства инквизиции, сожжение и пытки еретиков.
Во всяком случае меня очень мало устраивают эти идеалы Солженицына. Я глубоко уверен, что в обозримом будущем наше общество должно строиться на сочетании социализма и демократии, и что именно развитие марксизма и научного коммунизма позволит создать наиболее справедливое человеческое общежитие.
Инженеры и ученые должны иметь гораздо больший вес в нашем обществе, чем они имеют сегодня. Но это вовсе не исключает и научно организованного политического руководства. Оно предполагает, в частности, отмену большинства привилегий для руководителей, разумное ограничение политической власти, эффективный народный контроль, самоуправление везде, где оно только возможно, расширение полномочий местных органов власти, разделение законодательной, исполнительной и судебной властей, ограничение любых политических полномочий определенными сроками, полную свободу слова и убеждений, включая, естественно, и свободу религиозных убеждений и религиозной проповеди, свободу организаций и собраний для людей и групп всех политических направлений, свободные выборы с одинаковым правом на выдвижение своих кандидатов для всех политических группировок и партий, свободу передвижения по стране и свободу выезда и т. д., и т. п. Только такое общество, свободное, разумеется, и от эксплуатации человека че
173
ловеком и основанное на общественной собственности на все главные средства материального производства, сможет обеспечить беспрепятственный и всесторонний (в том числе и нравственный) прогресс как всего человечества, так и отдельной человеческой личности.
И пока нет у нас такой подлинно социалистической демократии, развитие нашей страны будет по-прежнему медленным, односторонним и уродливым, и не часто будут появляться у нас такие гиганты духа как Солженицын.
Перед арестом Солженицын считал себя марксистом. Пройдя через жестокие испытания, описанные с такой беспощадной правдивостью в "Архипелаге ГУЛАГе", Солженицын утратил веру в марксизм. Это дело его совести и его убеждений. Солженицын никому не изменял и никого не предавал. Сегодня Солженицын противник марксизма, и он не скрывает этого.
Марксизм, конечно, не погибнет, потеряв одного из своих бывших приверженцев. Мы думаем даже, что марксизм только выиграет от полемики с таким противником как Солженицын. Иметь такого противника все же гораздо лучше для марксизма, чем иметь таких "защитников" как Поспелов и Ильичев, Кочетов или Сафронов. Ничего не стоила бы идеология, которую нужно навязывать людям только силой или угрозой применения силы. К счастью, подлинно научный социализм в этом не нуждается.
20-27января 1974 года
О высылке А. И. Солженицына за границу
14 февраля читатели "Правды" и "Известий", а также других газет прочли на последней странице краткое сообщение ТАСС о том, что "лишен гражданства СССР и выдворен за пределы Советского Союза Солженицын А. И.". Кто такой Солженицын, в сообщении ТАСС не указывалось. Впрочем, уже с 15 февраля все газеты стали публиковать письма и заявления как известных деятелей культуры, так и рядовых рабочих и служащих в поддержку Указа Президиума Верховного Совета СССР о лишении Солженицына советского гражданства. Ничего не зная о книгах Солженицына, которые в последние 8 лет публиковались только за границей, эти люди считают своим гражданским долгом послать ему вдогонку самые отборные ругательства и даже прокля
174
тья. И в эти же дни тысячные толпы простых граждан и почитателей Солженицына встречали его в городах Европы с возгласами: "Браво Солженицын!", а сотни корреспондентов преследовали его по пятам, стараясь поймать каждое его слово. Главы почти всех стран Запада уже заявили о готовности предоставить Солженицыну политическое убежище. Поистине "нет пророка в своем отечестве".
Некоторые из зарубежных друзей и почитателей писателя, осуждая в принципе решение Советского правительства, говорят и о том, что, узнав об этом решении, они все же вздохнули с облегчением. Несомненно, вздохнули с облегчением и многие из руководителей СССР; им кажется, что они сумели, наконец, вырвать столь болезненную для них занозу. И хотя рана еще долго будет кровоточить и причинять беспокойство, они надеются, что она постепенно заживет и забудется.
Публикуя "Архипелаг ГУЛАГ", Солженицын знал, что это вызовет негодование в правящих кругах СССР, и что он идет на большой риск. Он заявил, что он и его семья готовы ко всему. Любое наказание за взгляды и убеждения, изложенные в художественном, публицистическом или научном произведении, незаконно. Но если бы Солженицын имел бы возможность выбора, он предпочел бы, несомненно, не изгнание, а ссылку в Сибирь или даже тюрьму. Но это означало бы и длительное молчание, тогда как высылка за границу при всей болезненности этой акции и для всех нас, и для самого писателя, не закрывает ему дороги к дальнейшему творчеству. Ошибаются те западные газеты, которые пишут, что Солженицына ждет на Западе духовная смерть.
Высылка Солженицына за границу - это моральное поражение нашего руководства, которое не могло ответить на брошенное ему обвинение, но и не решилось на привлечение Солженицына к судебной ответственности, хотя бы и при закрытых дверях.
Но, конечно, трудно считать эту акцию и победой Солженицына; он стал жертвой произвола, над ним совершено насилие, он потерял возможность ходить по родной земле, слышать вокруг себя русскую речь, общаться с друзьями. И, конечно, голос Солженицына будет звучать из Швейцарии, Франции или Норвегии гораздо слабее, чем он звучал из Москвы. Высылка Солженицына - это невосполнимая потеря для внутренней оппозиции всех направлений. Но это также важный выигрыш для российской эмиграции, которая в последние годы все более пополняет
175
ся за счет людей, имеющих не только друзей, но и немалый авторитет на своей родине - обстоятельство, последствия которого сегодня трудно предсказать.
Нетерпимое к оппозиции советское руководство не слишком часто высылало за границу своих политических противников, критиков и оппозиционеров, предпочитая просто лишать их свободы (а в прежние времена и жизни) или вынуждая к молчанию одной лишь угрозой лишения свободы или работы. Но еще более редки в нашей стране случаи, когда человека, активно выступающего против власть имущих и предпочитающего тюрьму, ссылку или даже насильственную смерть, силой выдворяют за границу. Пожалуй, в нашей истории был один случай, сходный с выдворением Солженицына. Я имею в виду судьбу Л. Д. Троцкого, отправлен-ного сначала в Казахстан, а затем на Принцевы острова в Мраморном море.
Западная печать уже давно называла Солженицына "видным лидером оппозиции в СССР". Но на этом, пожалуй, и кончается его сходство с Троцким. Ибо Солженицын не возглавлял никакого политического движения, никакой группы, никакой организации. Однако со своим могучим талантом, несравненным мужеством, твердостью характера, со своей поразительной трудоспособностью Солженицын один заменил собой целую партию или движение; он бросил вызов самому сильному государству на земном шаре и в течение многих лет вел единоборство, за которым с вниманием и волнением следил весь мир.
У Троцкого в 1928 году было еще много последователей и приверженцев внутри нашей страны, особенно среди партийной интеллигенции и молодежи. Когда в Москве распространился слух о возможной высылке Троцкого, тысячи людей собрались у Ярославского вокзала, и некоторые из них ложились на рельсы. Пришлось отложить на несколько дней высылку этого опального политика. Но у Солженицына не так уж много приверженцев в нашей стране, так как его главные книги практически неизвестны советскому читателю. Но он сумел завоевать себе мировую аудиторию, его читают и чтут десятки миллионов людей доброй воли во всем мире, и с этим нельзя было не считаться. Главным оружием Солженицына было слово, и он владел этим оружием с поразительным искусством. Судьба Солженицына показывает огромную роль и большие возможности слова в наше время, но она показывает также силу тех барьеров, которые стоят на пути свободного слова в нашей стране, барьеров, через которые не
176
смог проникнуть и столь могучий голос. По степени отрицания существующих в нашей стране политических институтов и господствующей идеологии Солженицын стоял на самых радикальных позициях. Он был сторонником "Вех" или веховцем только в своих оценках революционных деятелей и революционных партий прошлых эпох. Применительно к сегодняшним условиям и порядкам в нашей стране как раз Солженицын больше всего похож на самых неистовых революционеров, тогда как большинство из нас является всего лишь скромными реформистами.
Лично я не разделяю ни политических, ни религиозных убеждений Солженицына. Я думаю, что с солженицынских позиций невозможно создать реальную альтернативную политическую и нравственную платформу для развития нынешнего советского общества. Но я не только отношусь к взглядам Солженицына с уважением и пониманием, но считаю даже, что его позиция позволяет ему видеть и критиковать многие из тех недостатков, которых мы не видим или с которыми мы привыкли мириться. Главное в книгах Солженицына это тема несвободы. Как писал недавно один из друзей Солженицына, именно ему удалось лучше других высказать то, чего не сказали миллионы умолкших: казненных, убитых, замученных пытками, каторжным трудом, чего не говорят миллионы безмолвных: - обманутых, запуганных или скованных вязкой рутиной.
Уже "Один день Ивана Денисовича" и несколько рассказов Солженицына, опубликованных "Новым миром", составили важный этап не только в литературной, но и в политической жизни Советского Союза. Конечно, Солженицын сказал тогда лишь малую часть того, что он хотел сказать и что он сумел сказать позднее, но в книгах, опубликованных только за границей. Если бы все эти книги были опубликованы в нашей стране, они несомненно оказали бы огромное воздействие на сознание всего народа. Однако и в этом случае книги Солженицына, как я уверен, не побудили бы подавляющее большинство советских людей отказаться от социализма и социалистической идеологии. Перемены, которые произошли в нашей стране после Октября, необратимы. Мы видим сегодня, что насильственная революция это не только благо, но и зло для страны, в которой она происходит. Эта революция вызывает к жизни не только созидательные силы, и она разрушает не только устаревшие и отжившие институты и взгляды. Она уничтожает нередко и важные национальные традиции, она разрушает порой и те материальные и духов
177
ные ценности, которые составляют важное достояние народа и которые могли бы служить людям и в новом обществе. Революция поднимает наверх нередко недостойных людей, которые продолжают творить несправедливость и произвол, порой даже в больших масштабах, чем прежде. Но она означает также социальный и экономический переворот, переход общества в новое качество, на новую ступень развития, она создает новые реальности, которые нельзя игнорировать. "Извержения революции, - как писал один из западных публицистов, - создали в России новый ландшафт". И это верная мысль. Можно, конечно, переделывать этот ландшафт, улучшать его, но его нельзя устранить. Неразумно также ждать или стараться породить какое-то новое извержение.
Неверно, что наша страна и наше общество находятся в тупике. Советский Союз может развиваться и двигаться вперед, но такое развитие возможно лишь на основе уже произошедших социальных, экономических и идеологических сдвигов. У нашей страны есть только два возможных пути: или создавать казарменный лжесоциализм или строить социализм "с человеческим лицом", т. е. демократический социализм. Солженицын, как и многие из нас, отвергает первый путь, но он не верит и в возможность второго пути. Однако его критика, его деятельность, его мужество и его произведения увеличивают возможности для победы именно этого демократического социализма.
Что будет делать Солженицын за границей? Конечно же, он будет жить интересами и судьбами своей Родины, он будет продолжать писать о ней, он будет по-прежнему влиять на наши мысли и чувства. Его книги будут по-прежнему интересны и важны для нас, хотя их путь к читателю в Советском Союзе будет гораздо более трудным, а чтение их будет для многих из нас сопряжено с опасностью и риском. Но Солженицын покинул свою страну не навсегда. Не исключено, что он вернется на родную землю еще при своей жизни, и мы сможем устроить ему почетную и дружескую встречу. Но при любых обстоятельствах и поворотах судьбы Солженицын вернется в нашу страну в своих книгах, и он по праву займет место в рядах самых великих сыновей России.
17 февраля 1974 года. Москва
178
Что нас ждет впереди?
(О "Письме" А. И. Солженицына)
Опубликованное А. И. Солженицыным "Письмо вождям Советского Союза" документ разочаровывающий. Полемизировать с автором в данном случае нетрудно - уж очень нереальны и ни с чем несообразны многие его предложения.
Однако как ни велико первое чувство недоумения и разочарования, как ни явственно, что с этими утопическими и некомпетентными предложениями согласиться невозможно, - все же от этого нового документа Солженицына нельзя просто отмахнуться, как от наивных рассуждений "реакционного романтика и националиста". Не все так просто в этом документе. Нельзя не видеть, что письмо Солженицына - пусть в крайне искаженной форме - отражает многие реальные и острые проблемы нашего общества и государства. Да и то мироощущение, которое в предельно заостренной, даже гротескной форме выражено в этом письме, присуще многим людям в нашей стране. Вот почему мы считаем необходимым остановиться на некоторых затронутых в этом документе действительно серьезных проблемах современности и ближайшего будущего.
О национальной жизни русского народа
А. Д. Сахаров уже справедливо критиковал национализм и изоляционизм Солженицына. Последний пишет только о "русской надежде на выигрыш времени и выигрыш спасения", заявляя, что "с нас после всего перенесенного хватит пока заботы - как спасти наш народ". Судьба других наций Советского Союза мало волнует Солженицына. Как можно судить по одному из примечаний, он считал бы желательным отделение "окраинных наций" от СССР, за исключением лишь Украины и Белоруссии.
Я не могу разделить ни этих взглядов, ни этих настроений. Но они не случайны. Их, хотя и не в столь резкой форме, высказывают многие русские люди.
Конечно, самый многочисленный и самый мощный русский народ занимает в Советском Союзе весьма видное место. Его и сегодня называют в печати "старшим братом"; русский язык и русская культура быстро распространяются по всей территории СССР. И все же собственно национальная жизнь рус
168
Ленин совершил немало ошибок, многие из которых он сам признавал неоднократно. Честный историк несомненно должен отметить все эти ошибки и злоупотребления властью. Однако обший итог деятельности Ленина, как мы уверены, был положительным. Солженицын думает иначе. Это его право. В социалистической стране каждый должен иметь возможность высказывать свои взгляды и свои мнения о деятельности любого политического руководителя.
Солженицын о Крыленко
Солженицын не жалует в своей книге ни одну из русских революционных партий. Эсеры - это террористы и краснобаи, "никогда достойно не возглавляемые". Меньшевики, видимо, только краснобаи. Но более всего достается от Солженицына большевикам, которые хотя и сумели захватить и удержать власть в России, но проявили при этом чрезмерную и совершенно ненужную жестокость. Из большевистских руководителей Солженицын особенно выделяет Н. В. Крыленко, председателя Верховного революционного трибунала и прокурора Республики, главного обвинителя на многих "показательных" судебных процессах в первые годы Советской власти. Этим процессам Солженицын посвящает почти полностью две главы ("Закон - ребенок" и "Закон мужает"), да и в других главах имя Крыленко встречается часто.
Конечно, можно сказать, что первые годы Советской власти были временем самой ожесточенной борьбы Советской республики за свое существование. И если нужна была революция и Советская власть, то ее нужно было защищать от многочисленных и беспощадных врагов, а этого нельзя было бы сделать без военно-революционных трибуналов и без ВЧК. Но и при этих оговорках нельзя все же не видеть, сколь несправедливы и бессмысленно жестоки были во многих случаях эти "судебные" и внесудебные расправы, сколь много было и в ВЧК, и в трибуналах случайных, неумных и до предела озлобившихся людей. И Крыленко стал здесь скоро одним из главных режиссеров, мало отличаясь при этом от председателя якобинского трибунала Коффеналя, который вместе с активными роялистами отправлял на гильотину и простых обывателей, в том числе 70-летних старух и 18-летних девушек, и революционеров, недовольных Робеспьером, и знаменитого химика Лавуазье, просившего хотя
169
бы позволить ему закончить важную серию опытов ("Нам не нужны ученые", ответил Коффеналь).
Конечно, Крыленко не был исключением среди большевиков. Но и не все руководители этой партии были похожи на Крыленко. К сожалению, революционерами становятся не только самые честные и мужественные люди своего времени. К революции, особенно в пору подъема, примыкают и люди озлобленные, тщеславные, честолюбивые, корыстолюбивые, люди с холодным сердцем и нечистыми руками, а также много просто неумных и тупых фанатиков, способных на все. Но это вовсе не повод, чтобы осуждать всякую революцию и всех революционеров.
Нужно учесть и другое. Для революционеров главным испытанием оказались не тюрьмы или каторга, не смелые атаки под пулеметным огнем белогвардейцев, не голод и холод, а власть, и при этом власть на первых порах почти ничем не ограниченная. Давно известно, что власть развращает и портит нередко и самых хороших людей. Приходится с сожалением отметить, что очень многие из большевиков не выдержали этого испытания властью. Задолго до своей гибели в мясорубке сталинских репрессий эти люди сами оказались руководителями и участниками многочисленных и жестоких репрессий, в большинстве своем ничем не оправданных, ненужных и вредных. Но из этого вовсе не следует, что и до революции все эти большевики были такими же несправедливыми и жестокими, равнодушными к страданиям людей, что они и тогда не руководствовались самыми лучшими побуждениями и самыми высокими целями и идеалами.
Надо полагать, что и Крыленко, вступивший в партию в 1904 году, был тогда не тем человеком, каким он стал в 1929 году.
Солженицын понимает это развращающее влияние власти над людьми. С предельной откровенностью он пишет, что и сам он после года тяжелой и голодной солдатской жизни, после года муштры и изматывающей шагистики, пережив немало несправедливостей от самых младших командиров, начисто все это забыл, едва лишь стал лейтенантом, а вскоре и капитаном. В своем сознании он стал резко отделять себя от подчиненных ему солдат, он все меньше понимал тяготы их фронтовой жизни, все более отделял себя от них, как человека иной породы и иной касты. Он не задумываясь пользовался всеми офицерскими привилегиями, называл на "ты" отцов и дедов, понукал своего денщика и даже был иногда настолько суров с солдатами, что какой-то старый полковник счел необходимым во время ревизии сделать
170
ему выговор. "Оказалось, - признается Солженицын, - что от офицерских погон, всего два годика вздрагивавших на моих плечах, натряслось золотой ядовитой пыли мне в пустоту между ребрами" (С. 551). Более того, едва не стал Солженицын и офицером НКВД, его убеждали пойти в училище НКВД, и если бы сильнее нажали, то согласился бы. И вспоминая свое офицерство, Солженицын, беспощадный и к себе, признается: "Я приписывал себе бескорыстную самоотверженность. А между тем был - вполне подготовленный палач. И попади я в училище НКВД при Ежове - может быть у Берии я вырос бы как раз на месте" (С. 175).
Но если за два года младшего офицерства так изменился Солженицын, то что говорить о Крыленко, который за срок намного меньший взметнулся от прапорщика до Верховного главнокомандующего всей русской армией, а затем и до председателя Верховного трибунала, заместителя наркома юстиции и главного прокурора РСФСР. Хотя и окончил Крыленко до революции два факультета, но от такой чрезвычайной власти опьянел и поглупел до неузнаваемости.
"Видимо злодейство, - пишет Солженицын, - есть тоже величина пороговая. Да, колеблется, мечется человек всю жизнь между злом и добром, оскользается, срывается, карабкается, раскаивается, снова затемняется - но пока не преступлен порог злодейства - в его возможностях возврат, и сам он "еще в объеме нашей надежды. Когда же густотою злых поступков или какой-то степенью их или абсолютностью власти он вдруг переходит через порог - он ушел от человечества. И может быть - без возврата" (С. 182).
"Пусть захлопнет здесь книгу тот читатель, кто ждет, что она будет политическим обличием, - пишет в другом месте Солженицын. - Если б это было так просто! - что где-то есть черные люди, злокозненно творящие черные дела, и надо только отличить их и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?.. В течение жизни одного сердца эта линия перемещается и на нем, то теснимая радостным злом, то освобождая пространство рассветающему добру. Один и тот же человек бывает в свои разные возрасты, в разных жизненных положениях совсем разным человеком. То к дьяволу близко. То к святому. А имя - не меняется, и ему мы приписываем все" (С. 175-176). В этом глубоком замечании Солженицына мы видим по крайней
171
мере частичное объяснение той драмы и того грехопадения очень многих большевиков, которые еще до того, как они стали жертвой сталинского террора, были уже отнюдь не последними винтиками в созданной Сталиным машине произвола.
Что предлагает Солженицын ?
Но если власть развращает и портит людей, если политика, как думает Солженицын, - "это даже не род науки, это - эмпирическая область, не описываемая никаким математическим аппаратом, да еще подверженная человеческому эгоизму и слепым страстям", если все профессиональные политики это "чирьи на шее общества, мешающие ему свободно вращать головой и двигать руками" (С. 393), то к чему мы должны стремиться, как строить справедливое человеческое общежитие?
Солженицын говорит об этом мимоходом, он заключает свои мысли в скобки, не разъясняя и не растолковывая их подробно. Но и из этих кратких замечаний видно, что Солженицын считал бы самым правильным такое построение общества, "когда его возглавляют те, кто могут разумно направить его деятельность" (С. 392-393). Такими людьми являются в первую очередь инженеры и ученые (а рабочие, по мнению Солженицына, лишь подсобники инженеров в промышленности). Но кто возьмет на себя нравственное руководство обществом? Из всех рассуждений Солженицына вытекает, что нравственное руководство обществом способна осуществлять не какая-либо политическая доктрина, но только религия. Только вера в Бога может служить опорой человеческой нравственности и только глубоко верующие люди смогли лучше других пройти через все тяготы сталинских лагерей и тюрем.
Эти мысли отдают утопией, они даже не слишком оригинальны. Солженицын наносит страшные по силе удары по всем видам политической лжи. Он справедливо призывает советских людей, и прежде всего молодежь не способствовать лжи и не сотрудничать с ложью. Но нужно не только убедить людей в ложности тех или иных политических доктрин, но и дать людям правду, убедить их в истинности тех или иных взглядов. Однако для подавляющего большинства советских людей религия уже не является и не может стать истиной, и молодежь XX века вряд ли найдет для себя руководство в вере в Бога. Да и как без политики
172
и без политической борьбы инженеры и ученые смогут взять на себя управление общественными делами или хотя бы одной только экономикой? Но если бы это и было возможно, как предотвратить перерождение такого общества в диктатуру технократов? А разве передача религии функций нравственного руководства обществом не приведет со временем к возникновению самой худшей формы теократического государства?
Касаясь репрессий 1937 года, Солженицын пишет: "Может быть 37-й год и НУЖЕН был для того, чтобы показать, как малого стоит все их МИРОВОЗЗРЕНИЕ, которым они так бодро хорохорились, разворашивая Россию, громя ее твердыни, топча ее святыни" (С. 138). Речь идет, как можно легко понять, о марксизме. Но Солженицын не прав. Не марксизм породил извращения сталинизма, и преодоление сталинизма вовсе не будет означать крушения марксизма и научного социализма. Да и хорошо знает Солженицын, и говорит в другом месте о том, что и религиозная идеология облегчила двухсотлетние зверства инквизиции, сожжение и пытки еретиков.
Во всяком случае меня очень мало устраивают эти идеалы Солженицына. Я глубоко уверен, что в обозримом будущем наше общество должно строиться на сочетании социализма и демократии, и что именно развитие марксизма и научного коммунизма позволит создать наиболее справедливое человеческое общежитие.
Инженеры и ученые должны иметь гораздо больший вес в нашем обществе, чем они имеют сегодня. Но это вовсе не исключает и научно организованного политического руководства. Оно предполагает, в частности, отмену большинства привилегий для руководителей, разумное ограничение политической власти, эффективный народный контроль, самоуправление везде, где оно только возможно, расширение полномочий местных органов власти, разделение законодательной, исполнительной и судебной властей, ограничение любых политических полномочий определенными сроками, полную свободу слова и убеждений, включая, естественно, и свободу религиозных убеждений и религиозной проповеди, свободу организаций и собраний для людей и групп всех политических направлений, свободные выборы с одинаковым правом на выдвижение своих кандидатов для всех политических группировок и партий, свободу передвижения по стране и свободу выезда и т. д., и т. п. Только такое общество, свободное, разумеется, и от эксплуатации человека че
173
ловеком и основанное на общественной собственности на все главные средства материального производства, сможет обеспечить беспрепятственный и всесторонний (в том числе и нравственный) прогресс как всего человечества, так и отдельной человеческой личности.
И пока нет у нас такой подлинно социалистической демократии, развитие нашей страны будет по-прежнему медленным, односторонним и уродливым, и не часто будут появляться у нас такие гиганты духа как Солженицын.
Перед арестом Солженицын считал себя марксистом. Пройдя через жестокие испытания, описанные с такой беспощадной правдивостью в "Архипелаге ГУЛАГе", Солженицын утратил веру в марксизм. Это дело его совести и его убеждений. Солженицын никому не изменял и никого не предавал. Сегодня Солженицын противник марксизма, и он не скрывает этого.
Марксизм, конечно, не погибнет, потеряв одного из своих бывших приверженцев. Мы думаем даже, что марксизм только выиграет от полемики с таким противником как Солженицын. Иметь такого противника все же гораздо лучше для марксизма, чем иметь таких "защитников" как Поспелов и Ильичев, Кочетов или Сафронов. Ничего не стоила бы идеология, которую нужно навязывать людям только силой или угрозой применения силы. К счастью, подлинно научный социализм в этом не нуждается.
20-27января 1974 года
О высылке А. И. Солженицына за границу
14 февраля читатели "Правды" и "Известий", а также других газет прочли на последней странице краткое сообщение ТАСС о том, что "лишен гражданства СССР и выдворен за пределы Советского Союза Солженицын А. И.". Кто такой Солженицын, в сообщении ТАСС не указывалось. Впрочем, уже с 15 февраля все газеты стали публиковать письма и заявления как известных деятелей культуры, так и рядовых рабочих и служащих в поддержку Указа Президиума Верховного Совета СССР о лишении Солженицына советского гражданства. Ничего не зная о книгах Солженицына, которые в последние 8 лет публиковались только за границей, эти люди считают своим гражданским долгом послать ему вдогонку самые отборные ругательства и даже прокля
174
тья. И в эти же дни тысячные толпы простых граждан и почитателей Солженицына встречали его в городах Европы с возгласами: "Браво Солженицын!", а сотни корреспондентов преследовали его по пятам, стараясь поймать каждое его слово. Главы почти всех стран Запада уже заявили о готовности предоставить Солженицыну политическое убежище. Поистине "нет пророка в своем отечестве".
Некоторые из зарубежных друзей и почитателей писателя, осуждая в принципе решение Советского правительства, говорят и о том, что, узнав об этом решении, они все же вздохнули с облегчением. Несомненно, вздохнули с облегчением и многие из руководителей СССР; им кажется, что они сумели, наконец, вырвать столь болезненную для них занозу. И хотя рана еще долго будет кровоточить и причинять беспокойство, они надеются, что она постепенно заживет и забудется.
Публикуя "Архипелаг ГУЛАГ", Солженицын знал, что это вызовет негодование в правящих кругах СССР, и что он идет на большой риск. Он заявил, что он и его семья готовы ко всему. Любое наказание за взгляды и убеждения, изложенные в художественном, публицистическом или научном произведении, незаконно. Но если бы Солженицын имел бы возможность выбора, он предпочел бы, несомненно, не изгнание, а ссылку в Сибирь или даже тюрьму. Но это означало бы и длительное молчание, тогда как высылка за границу при всей болезненности этой акции и для всех нас, и для самого писателя, не закрывает ему дороги к дальнейшему творчеству. Ошибаются те западные газеты, которые пишут, что Солженицына ждет на Западе духовная смерть.
Высылка Солженицына за границу - это моральное поражение нашего руководства, которое не могло ответить на брошенное ему обвинение, но и не решилось на привлечение Солженицына к судебной ответственности, хотя бы и при закрытых дверях.
Но, конечно, трудно считать эту акцию и победой Солженицына; он стал жертвой произвола, над ним совершено насилие, он потерял возможность ходить по родной земле, слышать вокруг себя русскую речь, общаться с друзьями. И, конечно, голос Солженицына будет звучать из Швейцарии, Франции или Норвегии гораздо слабее, чем он звучал из Москвы. Высылка Солженицына - это невосполнимая потеря для внутренней оппозиции всех направлений. Но это также важный выигрыш для российской эмиграции, которая в последние годы все более пополняет
175
ся за счет людей, имеющих не только друзей, но и немалый авторитет на своей родине - обстоятельство, последствия которого сегодня трудно предсказать.
Нетерпимое к оппозиции советское руководство не слишком часто высылало за границу своих политических противников, критиков и оппозиционеров, предпочитая просто лишать их свободы (а в прежние времена и жизни) или вынуждая к молчанию одной лишь угрозой лишения свободы или работы. Но еще более редки в нашей стране случаи, когда человека, активно выступающего против власть имущих и предпочитающего тюрьму, ссылку или даже насильственную смерть, силой выдворяют за границу. Пожалуй, в нашей истории был один случай, сходный с выдворением Солженицына. Я имею в виду судьбу Л. Д. Троцкого, отправлен-ного сначала в Казахстан, а затем на Принцевы острова в Мраморном море.
Западная печать уже давно называла Солженицына "видным лидером оппозиции в СССР". Но на этом, пожалуй, и кончается его сходство с Троцким. Ибо Солженицын не возглавлял никакого политического движения, никакой группы, никакой организации. Однако со своим могучим талантом, несравненным мужеством, твердостью характера, со своей поразительной трудоспособностью Солженицын один заменил собой целую партию или движение; он бросил вызов самому сильному государству на земном шаре и в течение многих лет вел единоборство, за которым с вниманием и волнением следил весь мир.
У Троцкого в 1928 году было еще много последователей и приверженцев внутри нашей страны, особенно среди партийной интеллигенции и молодежи. Когда в Москве распространился слух о возможной высылке Троцкого, тысячи людей собрались у Ярославского вокзала, и некоторые из них ложились на рельсы. Пришлось отложить на несколько дней высылку этого опального политика. Но у Солженицына не так уж много приверженцев в нашей стране, так как его главные книги практически неизвестны советскому читателю. Но он сумел завоевать себе мировую аудиторию, его читают и чтут десятки миллионов людей доброй воли во всем мире, и с этим нельзя было не считаться. Главным оружием Солженицына было слово, и он владел этим оружием с поразительным искусством. Судьба Солженицына показывает огромную роль и большие возможности слова в наше время, но она показывает также силу тех барьеров, которые стоят на пути свободного слова в нашей стране, барьеров, через которые не
176
смог проникнуть и столь могучий голос. По степени отрицания существующих в нашей стране политических институтов и господствующей идеологии Солженицын стоял на самых радикальных позициях. Он был сторонником "Вех" или веховцем только в своих оценках революционных деятелей и революционных партий прошлых эпох. Применительно к сегодняшним условиям и порядкам в нашей стране как раз Солженицын больше всего похож на самых неистовых революционеров, тогда как большинство из нас является всего лишь скромными реформистами.
Лично я не разделяю ни политических, ни религиозных убеждений Солженицына. Я думаю, что с солженицынских позиций невозможно создать реальную альтернативную политическую и нравственную платформу для развития нынешнего советского общества. Но я не только отношусь к взглядам Солженицына с уважением и пониманием, но считаю даже, что его позиция позволяет ему видеть и критиковать многие из тех недостатков, которых мы не видим или с которыми мы привыкли мириться. Главное в книгах Солженицына это тема несвободы. Как писал недавно один из друзей Солженицына, именно ему удалось лучше других высказать то, чего не сказали миллионы умолкших: казненных, убитых, замученных пытками, каторжным трудом, чего не говорят миллионы безмолвных: - обманутых, запуганных или скованных вязкой рутиной.
Уже "Один день Ивана Денисовича" и несколько рассказов Солженицына, опубликованных "Новым миром", составили важный этап не только в литературной, но и в политической жизни Советского Союза. Конечно, Солженицын сказал тогда лишь малую часть того, что он хотел сказать и что он сумел сказать позднее, но в книгах, опубликованных только за границей. Если бы все эти книги были опубликованы в нашей стране, они несомненно оказали бы огромное воздействие на сознание всего народа. Однако и в этом случае книги Солженицына, как я уверен, не побудили бы подавляющее большинство советских людей отказаться от социализма и социалистической идеологии. Перемены, которые произошли в нашей стране после Октября, необратимы. Мы видим сегодня, что насильственная революция это не только благо, но и зло для страны, в которой она происходит. Эта революция вызывает к жизни не только созидательные силы, и она разрушает не только устаревшие и отжившие институты и взгляды. Она уничтожает нередко и важные национальные традиции, она разрушает порой и те материальные и духов
177
ные ценности, которые составляют важное достояние народа и которые могли бы служить людям и в новом обществе. Революция поднимает наверх нередко недостойных людей, которые продолжают творить несправедливость и произвол, порой даже в больших масштабах, чем прежде. Но она означает также социальный и экономический переворот, переход общества в новое качество, на новую ступень развития, она создает новые реальности, которые нельзя игнорировать. "Извержения революции, - как писал один из западных публицистов, - создали в России новый ландшафт". И это верная мысль. Можно, конечно, переделывать этот ландшафт, улучшать его, но его нельзя устранить. Неразумно также ждать или стараться породить какое-то новое извержение.
Неверно, что наша страна и наше общество находятся в тупике. Советский Союз может развиваться и двигаться вперед, но такое развитие возможно лишь на основе уже произошедших социальных, экономических и идеологических сдвигов. У нашей страны есть только два возможных пути: или создавать казарменный лжесоциализм или строить социализм "с человеческим лицом", т. е. демократический социализм. Солженицын, как и многие из нас, отвергает первый путь, но он не верит и в возможность второго пути. Однако его критика, его деятельность, его мужество и его произведения увеличивают возможности для победы именно этого демократического социализма.
Что будет делать Солженицын за границей? Конечно же, он будет жить интересами и судьбами своей Родины, он будет продолжать писать о ней, он будет по-прежнему влиять на наши мысли и чувства. Его книги будут по-прежнему интересны и важны для нас, хотя их путь к читателю в Советском Союзе будет гораздо более трудным, а чтение их будет для многих из нас сопряжено с опасностью и риском. Но Солженицын покинул свою страну не навсегда. Не исключено, что он вернется на родную землю еще при своей жизни, и мы сможем устроить ему почетную и дружескую встречу. Но при любых обстоятельствах и поворотах судьбы Солженицын вернется в нашу страну в своих книгах, и он по праву займет место в рядах самых великих сыновей России.
17 февраля 1974 года. Москва
178
Что нас ждет впереди?
(О "Письме" А. И. Солженицына)
Опубликованное А. И. Солженицыным "Письмо вождям Советского Союза" документ разочаровывающий. Полемизировать с автором в данном случае нетрудно - уж очень нереальны и ни с чем несообразны многие его предложения.
Однако как ни велико первое чувство недоумения и разочарования, как ни явственно, что с этими утопическими и некомпетентными предложениями согласиться невозможно, - все же от этого нового документа Солженицына нельзя просто отмахнуться, как от наивных рассуждений "реакционного романтика и националиста". Не все так просто в этом документе. Нельзя не видеть, что письмо Солженицына - пусть в крайне искаженной форме - отражает многие реальные и острые проблемы нашего общества и государства. Да и то мироощущение, которое в предельно заостренной, даже гротескной форме выражено в этом письме, присуще многим людям в нашей стране. Вот почему мы считаем необходимым остановиться на некоторых затронутых в этом документе действительно серьезных проблемах современности и ближайшего будущего.
О национальной жизни русского народа
А. Д. Сахаров уже справедливо критиковал национализм и изоляционизм Солженицына. Последний пишет только о "русской надежде на выигрыш времени и выигрыш спасения", заявляя, что "с нас после всего перенесенного хватит пока заботы - как спасти наш народ". Судьба других наций Советского Союза мало волнует Солженицына. Как можно судить по одному из примечаний, он считал бы желательным отделение "окраинных наций" от СССР, за исключением лишь Украины и Белоруссии.
Я не могу разделить ни этих взглядов, ни этих настроений. Но они не случайны. Их, хотя и не в столь резкой форме, высказывают многие русские люди.
Конечно, самый многочисленный и самый мощный русский народ занимает в Советском Союзе весьма видное место. Его и сегодня называют в печати "старшим братом"; русский язык и русская культура быстро распространяются по всей территории СССР. И все же собственно национальная жизнь рус