Страница:
Я вовсе не хочу в данном случае сказать, что весной 1918 года у рабочих России не было поводов быть недовольными своим положением. Однако непреложным исторический фактом является то, что в эти решающие месяцы после революции только незначительная часть петроградского и московского рабочего класса поддерживала меньшевиков и эсеров. Несмотря на многие ошибки и просчеты большевиков, за ними по-прежнему шла подавляющая часть пролетариата в основных промышленных центрах страны. Из рабочих как раз формировались в эти месяцы первые отряды Красной Гвардии, Красной Армии, первые эшелоны продовольственных отрядов. И именно эта поддержка рабочего класса помогла большевикам удержаться у власти в самые трудные месяцы 1918 года, когда против них выступило большинство крестьян, казачества и мелких городских собственников. Власть большевиков в 1918-1920 гг. была, безусловно, властью меньшинства, и Ленин не скрывал этого. Однако ра
246
бочий класс составлял тогда для большевиков достаточно прочную социальную опору.
Нетрудно было бы опровергнуть и утверждение Солженицына о том, что крупнейшие стройки первой пятилетки были созданы исключительно при помощи американской технологии и американских материалов, и что Сталин сам признавал, что 2/3 всего необходимого было получено с Запада. Конечно, значение западной техники и кредитов в годы первой пятилетки было очень велико. Но и тогда это было отнюдь не благотворительностью, а формой экономического сотрудничества, из которой и Запад извлекал для себя немалые выгоды. А ведь для Запада это были годы самого тяжелого в истории экономического и финансового кризиса.
Напоминая о жестокости гражданской войны в России, Солженицын говорит лишь об ужасах "красного" террора. Но разве нельзя составить еще более длинный перечень жестокостей белых армий и интервентов, в том числе англичан, американцев, французов и японцев, которые привели свои армии в Россию отнюдь не для того, чтобы кормить здесь голодающих рабочих и крестьян.
Речи Солженицына полны, впрочем, и множества противоречий и неувязок. Вполне по Лебону, эти речи поражают порой своей несвязностью. Достается от него, например, и алчущих прибылей капиталистам, едва ли не столько же, сколько и коммунистам. Так, в речи 30 июня 1975 г. на огромном собрании в Вашингтон-Хилтоне Солженицын обрушился на ту "сжигающую капиталистов жажду наживы, которая теряет всякие границы разума, всякие границы самоограничения, всякую совесть, только бы получить деньги". Но ведь то же самое говорил и Карл Маркс. Солженицын, однако, напоминает нам о своекорыстии капиталистов не для того, чтобы объяснить этой жаждой наживы захват колоний или бесчисленные войны XIX и XX веков. Нет, именно сжигающей западных капиталистов жаждой наживы хочет объяснить Солженицын политику торговли, сотрудничества и разрядки с СССР, которую поддерживает, как известно, и значительная часть деловых кругов Запада. В своем негодовании против этой разрядки Солженицын вспоминает даже лозунг: - "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", он обращается к американцам как к "братьям по труду", призывая их выступить и против советских коммунистов, и против американских капиталистов, якобы вступивших в союз с коммунистическими вождями.
247
Осуждая антифашистский союз западных демократий с СССР в 1941 году, Солженицын дает этому союзу такое объяснение: - Запад хотел столкнуть два тоталитарных режима друг с другом, но из-за присущего капитализму своекорыстия не смог предвидеть результата своих действий и потому попал впросак. Такое объяснение политики Запада не слишком оригинально, его можно найти и у Сталина. Важно здесь не то, что Солженицын говорит, а то, что недоговаривает - было бы лучше, если бы Западные демократии помогли Германии разгромить СССР.
Главный враг А. И. Солженицына - коммунизм
Солженицын осуждает своекорыстие и жажду наживы капиталистов, забывая при этом отметить, что капиталисты не последние люди в западных странах, что именно эта жажда наживы породила те несправедливости и пороки капиталистического общества, из реакции на которые и возникли в свою очередь все основные социалистические и коммунистические движения XIX и XX веков.
Нет, главный пафос своих выступлений Солженицын направляет как раз против социализма и коммунизма.
Трудно оспаривать многие из критических высказываний А. И. Солженицына в адрес реально существующих социалистических государств. Это верно, что в нашей стране нет ни настоящих выборов, ни независимой прессы, ни свободной политической, научной или литературно-творческой деятельности. Это верно, что у нас нет независимых судебных органов или свободных от партийной опеки профессиональных союзов. Однако Солженицын не собирается анализировать различия между предпринимавшимися до сих пор конкретными попытками построить социалистическое общество и идеалами социализма, которые порождены извечным стремлением людей построить справедливый общественный строй, в котором все люди будут по-своему счастливы. Солженицын не хочет видеть, что коммунизм в XX веке победил в первую очередь в таких странах, как Россия и Китай именно потому, что здесь страдания десятков и сотен миллионов людей были особенно сильны и потому, что здесь был сильнее порыв угнетенных людей к созданию лучшего общественного устройства. Для Солженицына нет вообще никакой разницы между идеями социализма и их реальным воплоще
248
нием. Нет, во всех своих формах и проявлениях социализм и коммунизм есть абсолютное зло. "Надо отдать себе отчет: - заявляет он, - вот концентрируется Мировое Зло, огромной ненависти и силы".
"Коммунизм, - продолжает Солженицын, - есть грубая попытка объяснить общество и человека". Да, современный коммунизм содержит в себе еще очень много грубого и приблизительного. Пока еще в нем не нашли своего осуществления даже многие идеи Маркса и Энгельса. Впрочем, и сам марксизм отнюдь не является конечным продуктом человеческого разума, он лишь исходный пункт в попытках научного объяснения человеческого общества, и в нем неизбежно сохраняется еще много утопического, случайного, ненаучного. Но какое учение дает более тонкое и точное объяснение современного общества? Может быть, христианство? Но ведь оно еще менее точно, приблизительно, ненаучно; его приемлет лишь меньшая часть человечества и у него сейчас даже меньше последователей, чем у марксизма. К тому же и современная общественная, политическая и нравственная жизнь Запада еще дальше отошла от заповедей Христа, чем нынешняя советская общественная жизнь от заповедей Маркса, Энгельса, Ленина и Программы КПСС!
"Марксизм, - восклицает Солженицын, - всегда был против свободы". Этот вздорный тезис он пытается обосновать с помощью уже разработанного И. Шафаревичем (в сборнике "Из под глыб") метода фальсификации. Солженицын выхватывает из контекста и таким образом искажает несколько фраз Ф. Энгельса, причем из статьи, написанной за год до первой встречи Энгельса с Марксом, т. е. тогда, когда никакого марксизма еще не существовало. При этом критику Энгельсом буржуазных политических свобод (пусть критику слишком резкую, увлекающуюся и одностороннюю) Солженицын пытается представить как критику всяких политических свобод, а критику буржуазной демократии в тогдашней Англии (критику также не вполне справедливую и тенденциозную), как критику всякой демократии. Как возмущался в 1967 году А. И. Солженицын, когда в Союзе писателей его старую "давно покинутую" пьесу "Пир победителей" пытались выдать за выражение его "самоновейших взглядов". "Пьеса эта, заявлял Солженицын на заседании Секретариата ССП, - не имеет никакого отношения к моему сегодняшнему творчеству. Я так же мало отвечаю сейчас за эту пьесу, как и многие литераторы не захотели бы повторить сейчас иных речей и книг, напи
249
санных в 1949 году". Однако же теперь тот же самый негодный прием Солженицын пытается использовать против Маркса и Энгельса. Да, действительно, в борьбе с социализмом или марксизмом для Солженицына сегодня все средства хороши.
Как издевался в первом томе "Архипелага ГУЛАГа" А. И. Солженицын над формулой В. И. Ленина о том, что "нравственность - это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, создающего новое общество коммунистов". Что и говорить, эта формула Ленина явно неудачна, она никак не может быть положена в основу подлинно коммунистической морали. Такой релятивизм, в соответствии с которым нравственно все то, что полезно для "дела пролетариата" (а кто определит эту полезность?), может в конечном счете лишь повредить социализму и коммунизму.
Но вот Солженицын выступает в США, и мы слышим в его речи: "То, что против коммунизма - вот это и есть простая человечность?". Но ведь это та же самая формула Ленина, но еще ухудшенная и вывернутая наоборот! Тут к "простой человечности" можно отнести и "тигровые клетки" в Южном Вьетнаме, и бомбардировки мирного населения "по квадратам", и белый террор в годы гражданской войны, и подземные тюрьмы португальской охранки, и гитлеровские концлагеря. Ведь все это было придумано для борьбы "против коммунизма".
"Коммунизм един... - вещает Солженицын. - Солнце Коминтерна не закатилось. Его энергия сгустилась в электричество и ушла в подземные провода... Видимые отличия коммунисти-ческих партий мнимые... Есть единый массив коммунизма". Насмехается Солженицын над словами шведского социал-демократического лидера У. Пальме: - "Единственно как может коммунизм выжить - это стать на демократические позиции". Коммунизм, по мнению Солженицына, вообще несовместим с демократией. С коммунизмом вообще нельзя заключать никаких соглашений, единственным ответом на вызов коммунистического мира может быть лишь объединение Запада и наращивание его военного потенциала. Коммунизм можно сокрушить только силой, и сделать это Солженицын призывает как можно скорее, пока США и другие страны Запада обладают еще экономическим и военным превосходством. Говорить о моральности такой позиции или о христианстве такого пророка вообще не приходится. Отметим лишь, что даже самым искренним, но умным
250
апологетам капитализма должно быть ясно, что опоздал со своими призывами А. И. Солженицын на много десятилетий.
О книге А. Д. Сахарова "О стране и мире"
Политические взгляды академика А. Д. Сахарова претерпели в последние 7-8 лет существен-ные изменения, что и побудило его недавно вновь обратиться к политической публицистике. Мы имеем в виду брошюру А. Д. Сахарова "О стране и мире", которая была издана в 1975 году на Западе. Эта небольшая книга не является исследованием и не претендует на то, чтобы дать научный анализ социальных и политических проблем современности. Напротив, А. Д. Сахаров несколько раз подчеркивает свою "недостаточную компетентность в сложных вопросах общественных отношений" (С. 7) и свою неинформированность. В отличие от Солженицына А. Д. Сахаров вовсе не выступает как пророк, которому будто бы известны решения всех проблем современного мира. Он заранее согласен признать и возможные заблуждения. Поэтому книга Сахарова лишена той ожесточенности и исступленной резкости, которые столь характерны для всех последних выступлений Солженицына. Книга "О стране и мире" написана скорее в тоне увещевания, чем требования, в ее авторе мы видим человека в высшей степени доброжелательного и мягкого, но именно поэтому и непримиримого ко всем видам зла, как он его понимает.
Человек, который специально занимается проблемами международных отношений или изучением советского общества, найдет в книге Сахарова не только ряд смелых суждений, интересных предложений, справедливую критику. Он найдет здесь и множество односторонних, тенденциозных и явно ошибочных положений; взгляд автора на некоторые трудные проблемы поразит его своей наивностью, полным отсутствием того, что принято называть "трезвым реализмом". Но ведь порой ошибаются и самые реалистические политики и оказываются правы неисправимые идеалисты.
Если бы книга "О стране и мире" была издана анонимно или под псевдонимом, то, вероятнее всего, она не привлекла бы большого внимания. Ни в этой книге, ни в своих прежних статьях и "меморандумах" А. Д. Сахаров не создал никаких оригинальных политических концепций, многое из того, что он пишет, можно
251
найти (при гораздо большей систематичности и последовательности изложения) в работах других, главным образом западных авторов. Сам Сахаров ссылается во введении на работы "благородных и проницательных мыслителей - физиков и математиков, экономистов, юристов, общественных деятелей, философов", таких как А. Эйнштейн, Б. Рассел, Н. Бор, Р. Кассен. В Нобелевской лекции Сахаров приводит пример А. Швейцера, немецкого врача, гуманиста и философа. К этим же именам можно было бы прибавить имя крупнейшего американо-русского социолога Питирима Сорокина или американского математика А. Раппопорта. В конце концов, А. Д. Сахаров не является и не претендует на роль политического мыслителя. Но разве только политики-специалисты имеют право излагать свои взгляды и участвовать в политических дискуссиях современности?
Главное в деятельности А. Д. Сахарова - это его мужественная и неустанная борьба за свободу человека, за уважение элементарных демократических прав советских людей, защита политических заключенных. Являясь одним из наиболее выдающихся физиков современности, человеком, который внес огромный вклад в развитие советской науки, и не только в создание советского водородного оружия, но и в различные области мирного применения термоядерной энергии, А. Д. Сахаров пренебрег своим положением и привилегиями ради борьбы за права человека и в СССР, и в других странах. Эта деятельность, сочетаемая с неустанной борьбой за мир и сближение народов, была в конце 1975 года справедливо увенчана Нобелевской премией мира. Но именно потому, что голос А. Д. Сахарова, как Нобелевского лауреата, будет звучать еще громче и слышнее для всех - и в нашей стране, и за ее пределами, - мы считаем важным критически рассмотреть то политическое кредо, которое было изложено Сахаровым в брошюре "О стране и мире".
В чем А. Д. Сахаров прав?
Я не могу согласиться со многими предложениями и высказываниями А. Д. Сахарова, о чем будет идти речь ниже. Но всякая объективная оценка разбираемой книги А. Д. Сахарова должна начинаться не с критики, а с перечисления тех положений, по которым нельзя не согласиться с ее автором. Разве можно, например, оспаривать высказывания Сахарова о преступле
252
ниях сталинских времен и ужасах террористического режима, установленного в нашей стране в годы сталинского правления? Разве можно оспаривать утверждения Сахарова, что многие пережитки этого режима сохраняются до сегодняшнего дня, что советское общество во многих отношениях остается закрытым и недемократическим? Разве можно всерьез оспаривать критику А. Д. Сахарова в адрес советской системы выборов, в адрес тупой и жесткой цензуры политических, научных и художественных произведений? Разве можно не согласиться с Сахаровым, когда он пишет и говорит о чрезмерной жестокости советской пенитенциарной системы, о систематическом нарушении многих элементарных гражданских и политических прав и свобод, в том числе свободы слова и печати, свободы политических ассоциаций, свободы получать и распространять информацию?
Невозможно оспаривать высказывания А. Д. Сахарова о тяжелой судьбе крымских татар, немцев Поволжья, месхов, о дискриминации евреев, о пренебрежении важными аспектами национальной жизни некоторых других народностей СССР. Сахаров справедливо выступает за устранение всех искусственно воздвигаемых препятствий на путях свободного обмена информацией и идеями и свободного передвижения людей. Нетрудно убедиться, что Сахаров никогда не выступал против разрядки, основанной на росте доверия между всеми странами и народами, на сближении всех частей современного расколотого мира. Ни в своей книге "О стране и мире", ни в Нобелевской лекции А. Д. Сахаров не выступает против основных идей и предложений Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Наша печать явно обманывает своих читателей, когда представляет А. Сахарова противником Общеевропейского Совещания в Хельсинки. "Заключительный акт совещания в Хельсинки, - заявил в своей Нобелевской лекции А. Д. Сахаров, - в особенности привлекает наше внимание тем, что в нем впервые официально отражен тот комплексный подход к решению проблем международной безопасности, который представляется единственно возможным; в акте содержатся глубокие формулировки о связи международной безопасности с зашитой прав человека, свободы информации и свободы передвижения, и важные обязательства стран-участников, гарантирующих эти права. Очевидно, конечно, что речь идет не о гарантированном результате, а именно о новых возможностях, которые могут быть реализованы лишь в результате длительной планомерной работы с единой и последо
253
вательной позицией всех стран-участников...". Где же здесь можно усмотреть отрицание важности Хельсинкского совещания? Где здесь можно усмотреть сходство с позицией А. И. Солженицына, яростно атаковавшего летом 1975 года саму идею Общеевропейского совещания и объявившего "предательством" поездку президента США Д. Форда в Хельсинки?
Невозможно оспаривать мысли А. Д. Сахарова по поводу взаимного и сбалансированного сокращения вооружений, особенно ракетного и ядерного оружия, к тому же Сахаров высказывается здесь по проблемам, которые знакомы ему отнюдь не из чтения газетных и журнальных статей. Сахаров нигде не издевается, подобно Солженицыну, над западной либеральной и лево-радикальной интеллигенцией. Критикуя ошибки этой интеллигенции (как он их понимает), Сахаров одновременно подчеркивает разумность, внутреннюю честность и альтруизм основных кругов западной интеллигенции. Призыв А. Д. Сахарова к демилитаризации, к сокращению поставок оружия в слаборазвитые страны, к интернационализму и национальному альтруизму, к увеличению экономической и культурной помощи "третьему миру", - такой призыв можно только приветствовать.
Хотя А. Д. Сахаров в ряде случаев рисует слишком уж безрадостную картину советской провинции, - не так уж много у нас деревень и поселков, где рабочий день начинается с многочасовых очередей за хлебом, и где "вся округа" сбегается к магазину, если там "дают" мороженую треску: - он несомненно прав, когда пишет об очень плохом снабжении продовольственными товарами и товарами широкого потребления провинциальных городов и деревни. Итальянскому корреспонденту газеты "Джорно", который в открытом письме своему главному редактору ("За рубежом", № 45, 1975) восторгается московским молоком и маслом, следовало бы поговорить на этот счет хотя бы с жителями Калинина, Калуги, Курска и других не слишком далеких от Москвы областных центров, которые очень часто приезжают в Москву только за тем, чтобы наполнить свои рюкзаки и сумки колбасой, мясом, сгущенным молоком и даже макаронами высших сортов, которых они не могут купить в своих продовольственных магазинах.
Сахаров безусловно прав, когда пишет о перенапряженности советского хозяйства, об отсутствии резервов, о многих примерах хищнического отношения к природе, о плохих больницах или о росте алкоголизма.
254
Сахаров вполне справедливо критикует чрезмерную государственную централизацию советской экономической жизни, недостаток самостоятельности даже у самых крупных промышленных предприятий, у колхозов и совхозов. Он справедливо протестует против различных форм преследования инакомыслящих, о репрессиях по политическим мотивам, которые хотя и заметно сократились по своим масштабам, но продолжают тяжелым грузом давить на общественную жизнь. Человек нерелигиозный, он не без основания сетует по поводу униженного положения в нашей стране всех религий, церквей и сект.
В заключительной части книги Сахаров пытается предложить позитивную программу демократических реформ. Хотя по некоторым из 12 пунктов его программы можно было бы спорить, в целом его предложения являются правильными. Я, например, считаю, что при нынешней централизации и огромных масштабах советского производства требование о полной свободе забастовок отнюдь не является первоочередным условием демократизации. Гораздо важнее на первом этапе обеспечить рабочим и служащим полную свободу собраний и демонстраций, подачи петиций и манифестаций. Во всяком случае, изложенная А. Д. Сахаровым программа вызывает у меня и моих единомышленников больше сочувствия, чем поводов для спора и возражений.
Однако есть в книге Сахарова немало рассуждений и предложений, которые являются или тенденциозными, или явно ошибочными. Они-то и дают в основном повод для резких нападок на него и в советской, и в западной коммунистической печати.
Недостаток объективности, тенденциозность и пристрастность в оценках
Заканчивая свой обзор современного советского общества, А. Д. Сахаров сам замечает: - "Эта глава получилась-таки, по обычным нашим стандартам, довольно "злопыхательской". В мучительные часы после работы я время от времени невольно ощущаю чувство неловкости, почти стыда. Делом ли я занят?" (С. 36).
Я думаю, что Сахаров занят важным и полезным делом. Для нормального функционирования нашего социалистического общества нужна критика, и притом критика решительная, критика, не останавливающаяся перед бесчисленными "табу", критика,
255
охватывающая все стороны нашей действительности и все уровни нашего государственного руководства. Я сознательно не добавляю здесь слов об "ответственной", "объективной" или "справедливой" критике. Во-первых, за долгие годы сталинского террора, да и хрущевского "субъективизма" наше общество привыкло молчать и соглашаться, а наши руководители, заботливо огражденные от всякого контроля и критики "снизу", отвыкли спокойно выслушивать слова критики и разумно реагировать на нее. Поэтому даже и самую справедливую и спокойную критику они склонны рассматривать как "злопыхательство". Во-вторых, за эти же годы многие люди разучились критиковать. И теперь, когда некоторые из них, нарушив обет молчания, начинают осуждать недостатки нашей действительности, их критика оказывается часто слишком пристрастной, тенденциозной и субъективной. Поэтому такую критику оказывается еще легче огульно отвергнуть, как якобы "клевету" и "очернительство". Это происходит чаше всего и с критическими высказываниями А. Д. Сахарова.
Дело не в том, что Сахаров сознательно фиксирует свое внимание на отрицательных сторонах советской действительности, на недостатках и пороках нашей жизни и всего в двух-трех фразах говорит о некоторых несомненных достижениях режима. Всякая критика фиксирует свое внимание в первую очередь на недостатках. Дело скорее в тех акцентах, которые А. Д. Сахаров расставляет внутри своих критических рассуждений. И хотя Сахаров в большинстве случаев вовсе не грешит против истины, у многих зарубежных читателей его книги может сложиться не только односторонняя, но и неправильная картина нашей жизни. В данном случае А. Д. Сахаров невольно использует те же приемы, которые столь характерны для советской пропаганды, когда она пишет о странах Запада. Эти приемы очень просты. Возьмем для примера область, в которой успехи Советского Союза слишком очевидны. Мы имеем в виду жилищное строительство. О достигнутом в этой области прогрессе можно написать по-разному. Можно указать, например, что за 20 лет, с 1956 по 1976 гг., в СССР введено в действие жилых домов с общей полезной площадью в 2 с лишним миллиарда квадратных метров, что число построенных в эти годы квартир превысило 50 миллионов, что свыше 85% городских жителей улучшили свои жилищные условия, и что не менее 60% семей располагает сегодня отдельными квартирами. Можно также написать, что качество квартир и всего жилищного строительства в эти два десятилетия заметно улучшилось, стала более удобной
256
планировка жилых кварталов, система обслуживания, лучше стал работать общественный транспорт и т. д., и т. п. Тут же нужно, конечно, отметить, что качество жилищ в СССР все еще отстает от западных стандартов, что в СССР на одного человека приходится меньше жилой площади, чем в США или в Западной Европе, что у нас плохо обстоит дело с телефонизацией, что в системе распределения квартир много злоупотреблений, что архитектура большинства новых домов слишком убога и невыразительна, и что в жилищном строительстве сохраняется пока еще очень много проблем, которые необходимо решать. А. Д. Сахаров, говоря о жилищном строительстве в СССР, начинает сразу же с перечисления недостатков. Он констатирует, что еще не все семьи в стране имеют отдельную квартиру, что получение отдельной квартиры является все еще счастьем, которого многие семьи ждут всю жизнь. Он отмечает, что и в отдельных квартирах не каждый член семьи имеет отдельную комнату. Он замечает, что жилые дома даже хуже по своим стандартам обслуживания, чем "дома для бедных семей" в США (тезис не слишком убедительный в устах человека, никогда не видевшего эти "дома для бедных"). И лишь мимоходом А. Д. Сахаров замечает, что в наших городах "ведется большое жилое строительство". О действительном положении дел в жилищном строительстве СССР судить по книге А. Д. Сахарова оказывается довольно рискованным делом. К тому же, увлекшись критикой, автор книги допускает и явные неточности и ошибки. Он пишет, например, - "Это неправда, что у нас самые дешевые жилища в мире. Оплата одного квадратного метра, выраженная в единицах средней зарплаты, не ниже, чем в большинстве развитых стран" (С. 15). Никаких доказательств и расчетов в подтверждение этого сомнительного тезиса Сахаров не приводит. Во-первых, неверно говорить лишь о "единицах средней зарплаты", не упоминая размеров квартирной платы в абсолютных цифрах. Даже кооперативные квартиры в СССР обычно в 2-3 раза дешевле аналогичных квартир в западных странах. Что касается государственных квартир, то в бюджете любой почти семьи расходы на квартирную плату редко превышают 10-12%. Эта плата и наполовину не покрывает общих расходов государства на строительство и обслуживание жилого фонда. Квартирная плата в СССР действительно ниже, чем на Западе и в абсолютных, и в относительных цифрах, то же самое можно сказать и о большинстве коммунальных услуг (газ, отопление, освещение), о тарифах за проезд во всех видах общественного транспорта, о почтовых тарифах и многом другом.
246
бочий класс составлял тогда для большевиков достаточно прочную социальную опору.
Нетрудно было бы опровергнуть и утверждение Солженицына о том, что крупнейшие стройки первой пятилетки были созданы исключительно при помощи американской технологии и американских материалов, и что Сталин сам признавал, что 2/3 всего необходимого было получено с Запада. Конечно, значение западной техники и кредитов в годы первой пятилетки было очень велико. Но и тогда это было отнюдь не благотворительностью, а формой экономического сотрудничества, из которой и Запад извлекал для себя немалые выгоды. А ведь для Запада это были годы самого тяжелого в истории экономического и финансового кризиса.
Напоминая о жестокости гражданской войны в России, Солженицын говорит лишь об ужасах "красного" террора. Но разве нельзя составить еще более длинный перечень жестокостей белых армий и интервентов, в том числе англичан, американцев, французов и японцев, которые привели свои армии в Россию отнюдь не для того, чтобы кормить здесь голодающих рабочих и крестьян.
Речи Солженицына полны, впрочем, и множества противоречий и неувязок. Вполне по Лебону, эти речи поражают порой своей несвязностью. Достается от него, например, и алчущих прибылей капиталистам, едва ли не столько же, сколько и коммунистам. Так, в речи 30 июня 1975 г. на огромном собрании в Вашингтон-Хилтоне Солженицын обрушился на ту "сжигающую капиталистов жажду наживы, которая теряет всякие границы разума, всякие границы самоограничения, всякую совесть, только бы получить деньги". Но ведь то же самое говорил и Карл Маркс. Солженицын, однако, напоминает нам о своекорыстии капиталистов не для того, чтобы объяснить этой жаждой наживы захват колоний или бесчисленные войны XIX и XX веков. Нет, именно сжигающей западных капиталистов жаждой наживы хочет объяснить Солженицын политику торговли, сотрудничества и разрядки с СССР, которую поддерживает, как известно, и значительная часть деловых кругов Запада. В своем негодовании против этой разрядки Солженицын вспоминает даже лозунг: - "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", он обращается к американцам как к "братьям по труду", призывая их выступить и против советских коммунистов, и против американских капиталистов, якобы вступивших в союз с коммунистическими вождями.
247
Осуждая антифашистский союз западных демократий с СССР в 1941 году, Солженицын дает этому союзу такое объяснение: - Запад хотел столкнуть два тоталитарных режима друг с другом, но из-за присущего капитализму своекорыстия не смог предвидеть результата своих действий и потому попал впросак. Такое объяснение политики Запада не слишком оригинально, его можно найти и у Сталина. Важно здесь не то, что Солженицын говорит, а то, что недоговаривает - было бы лучше, если бы Западные демократии помогли Германии разгромить СССР.
Главный враг А. И. Солженицына - коммунизм
Солженицын осуждает своекорыстие и жажду наживы капиталистов, забывая при этом отметить, что капиталисты не последние люди в западных странах, что именно эта жажда наживы породила те несправедливости и пороки капиталистического общества, из реакции на которые и возникли в свою очередь все основные социалистические и коммунистические движения XIX и XX веков.
Нет, главный пафос своих выступлений Солженицын направляет как раз против социализма и коммунизма.
Трудно оспаривать многие из критических высказываний А. И. Солженицына в адрес реально существующих социалистических государств. Это верно, что в нашей стране нет ни настоящих выборов, ни независимой прессы, ни свободной политической, научной или литературно-творческой деятельности. Это верно, что у нас нет независимых судебных органов или свободных от партийной опеки профессиональных союзов. Однако Солженицын не собирается анализировать различия между предпринимавшимися до сих пор конкретными попытками построить социалистическое общество и идеалами социализма, которые порождены извечным стремлением людей построить справедливый общественный строй, в котором все люди будут по-своему счастливы. Солженицын не хочет видеть, что коммунизм в XX веке победил в первую очередь в таких странах, как Россия и Китай именно потому, что здесь страдания десятков и сотен миллионов людей были особенно сильны и потому, что здесь был сильнее порыв угнетенных людей к созданию лучшего общественного устройства. Для Солженицына нет вообще никакой разницы между идеями социализма и их реальным воплоще
248
нием. Нет, во всех своих формах и проявлениях социализм и коммунизм есть абсолютное зло. "Надо отдать себе отчет: - заявляет он, - вот концентрируется Мировое Зло, огромной ненависти и силы".
"Коммунизм, - продолжает Солженицын, - есть грубая попытка объяснить общество и человека". Да, современный коммунизм содержит в себе еще очень много грубого и приблизительного. Пока еще в нем не нашли своего осуществления даже многие идеи Маркса и Энгельса. Впрочем, и сам марксизм отнюдь не является конечным продуктом человеческого разума, он лишь исходный пункт в попытках научного объяснения человеческого общества, и в нем неизбежно сохраняется еще много утопического, случайного, ненаучного. Но какое учение дает более тонкое и точное объяснение современного общества? Может быть, христианство? Но ведь оно еще менее точно, приблизительно, ненаучно; его приемлет лишь меньшая часть человечества и у него сейчас даже меньше последователей, чем у марксизма. К тому же и современная общественная, политическая и нравственная жизнь Запада еще дальше отошла от заповедей Христа, чем нынешняя советская общественная жизнь от заповедей Маркса, Энгельса, Ленина и Программы КПСС!
"Марксизм, - восклицает Солженицын, - всегда был против свободы". Этот вздорный тезис он пытается обосновать с помощью уже разработанного И. Шафаревичем (в сборнике "Из под глыб") метода фальсификации. Солженицын выхватывает из контекста и таким образом искажает несколько фраз Ф. Энгельса, причем из статьи, написанной за год до первой встречи Энгельса с Марксом, т. е. тогда, когда никакого марксизма еще не существовало. При этом критику Энгельсом буржуазных политических свобод (пусть критику слишком резкую, увлекающуюся и одностороннюю) Солженицын пытается представить как критику всяких политических свобод, а критику буржуазной демократии в тогдашней Англии (критику также не вполне справедливую и тенденциозную), как критику всякой демократии. Как возмущался в 1967 году А. И. Солженицын, когда в Союзе писателей его старую "давно покинутую" пьесу "Пир победителей" пытались выдать за выражение его "самоновейших взглядов". "Пьеса эта, заявлял Солженицын на заседании Секретариата ССП, - не имеет никакого отношения к моему сегодняшнему творчеству. Я так же мало отвечаю сейчас за эту пьесу, как и многие литераторы не захотели бы повторить сейчас иных речей и книг, напи
249
санных в 1949 году". Однако же теперь тот же самый негодный прием Солженицын пытается использовать против Маркса и Энгельса. Да, действительно, в борьбе с социализмом или марксизмом для Солженицына сегодня все средства хороши.
Как издевался в первом томе "Архипелага ГУЛАГа" А. И. Солженицын над формулой В. И. Ленина о том, что "нравственность - это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, создающего новое общество коммунистов". Что и говорить, эта формула Ленина явно неудачна, она никак не может быть положена в основу подлинно коммунистической морали. Такой релятивизм, в соответствии с которым нравственно все то, что полезно для "дела пролетариата" (а кто определит эту полезность?), может в конечном счете лишь повредить социализму и коммунизму.
Но вот Солженицын выступает в США, и мы слышим в его речи: "То, что против коммунизма - вот это и есть простая человечность?". Но ведь это та же самая формула Ленина, но еще ухудшенная и вывернутая наоборот! Тут к "простой человечности" можно отнести и "тигровые клетки" в Южном Вьетнаме, и бомбардировки мирного населения "по квадратам", и белый террор в годы гражданской войны, и подземные тюрьмы португальской охранки, и гитлеровские концлагеря. Ведь все это было придумано для борьбы "против коммунизма".
"Коммунизм един... - вещает Солженицын. - Солнце Коминтерна не закатилось. Его энергия сгустилась в электричество и ушла в подземные провода... Видимые отличия коммунисти-ческих партий мнимые... Есть единый массив коммунизма". Насмехается Солженицын над словами шведского социал-демократического лидера У. Пальме: - "Единственно как может коммунизм выжить - это стать на демократические позиции". Коммунизм, по мнению Солженицына, вообще несовместим с демократией. С коммунизмом вообще нельзя заключать никаких соглашений, единственным ответом на вызов коммунистического мира может быть лишь объединение Запада и наращивание его военного потенциала. Коммунизм можно сокрушить только силой, и сделать это Солженицын призывает как можно скорее, пока США и другие страны Запада обладают еще экономическим и военным превосходством. Говорить о моральности такой позиции или о христианстве такого пророка вообще не приходится. Отметим лишь, что даже самым искренним, но умным
250
апологетам капитализма должно быть ясно, что опоздал со своими призывами А. И. Солженицын на много десятилетий.
О книге А. Д. Сахарова "О стране и мире"
Политические взгляды академика А. Д. Сахарова претерпели в последние 7-8 лет существен-ные изменения, что и побудило его недавно вновь обратиться к политической публицистике. Мы имеем в виду брошюру А. Д. Сахарова "О стране и мире", которая была издана в 1975 году на Западе. Эта небольшая книга не является исследованием и не претендует на то, чтобы дать научный анализ социальных и политических проблем современности. Напротив, А. Д. Сахаров несколько раз подчеркивает свою "недостаточную компетентность в сложных вопросах общественных отношений" (С. 7) и свою неинформированность. В отличие от Солженицына А. Д. Сахаров вовсе не выступает как пророк, которому будто бы известны решения всех проблем современного мира. Он заранее согласен признать и возможные заблуждения. Поэтому книга Сахарова лишена той ожесточенности и исступленной резкости, которые столь характерны для всех последних выступлений Солженицына. Книга "О стране и мире" написана скорее в тоне увещевания, чем требования, в ее авторе мы видим человека в высшей степени доброжелательного и мягкого, но именно поэтому и непримиримого ко всем видам зла, как он его понимает.
Человек, который специально занимается проблемами международных отношений или изучением советского общества, найдет в книге Сахарова не только ряд смелых суждений, интересных предложений, справедливую критику. Он найдет здесь и множество односторонних, тенденциозных и явно ошибочных положений; взгляд автора на некоторые трудные проблемы поразит его своей наивностью, полным отсутствием того, что принято называть "трезвым реализмом". Но ведь порой ошибаются и самые реалистические политики и оказываются правы неисправимые идеалисты.
Если бы книга "О стране и мире" была издана анонимно или под псевдонимом, то, вероятнее всего, она не привлекла бы большого внимания. Ни в этой книге, ни в своих прежних статьях и "меморандумах" А. Д. Сахаров не создал никаких оригинальных политических концепций, многое из того, что он пишет, можно
251
найти (при гораздо большей систематичности и последовательности изложения) в работах других, главным образом западных авторов. Сам Сахаров ссылается во введении на работы "благородных и проницательных мыслителей - физиков и математиков, экономистов, юристов, общественных деятелей, философов", таких как А. Эйнштейн, Б. Рассел, Н. Бор, Р. Кассен. В Нобелевской лекции Сахаров приводит пример А. Швейцера, немецкого врача, гуманиста и философа. К этим же именам можно было бы прибавить имя крупнейшего американо-русского социолога Питирима Сорокина или американского математика А. Раппопорта. В конце концов, А. Д. Сахаров не является и не претендует на роль политического мыслителя. Но разве только политики-специалисты имеют право излагать свои взгляды и участвовать в политических дискуссиях современности?
Главное в деятельности А. Д. Сахарова - это его мужественная и неустанная борьба за свободу человека, за уважение элементарных демократических прав советских людей, защита политических заключенных. Являясь одним из наиболее выдающихся физиков современности, человеком, который внес огромный вклад в развитие советской науки, и не только в создание советского водородного оружия, но и в различные области мирного применения термоядерной энергии, А. Д. Сахаров пренебрег своим положением и привилегиями ради борьбы за права человека и в СССР, и в других странах. Эта деятельность, сочетаемая с неустанной борьбой за мир и сближение народов, была в конце 1975 года справедливо увенчана Нобелевской премией мира. Но именно потому, что голос А. Д. Сахарова, как Нобелевского лауреата, будет звучать еще громче и слышнее для всех - и в нашей стране, и за ее пределами, - мы считаем важным критически рассмотреть то политическое кредо, которое было изложено Сахаровым в брошюре "О стране и мире".
В чем А. Д. Сахаров прав?
Я не могу согласиться со многими предложениями и высказываниями А. Д. Сахарова, о чем будет идти речь ниже. Но всякая объективная оценка разбираемой книги А. Д. Сахарова должна начинаться не с критики, а с перечисления тех положений, по которым нельзя не согласиться с ее автором. Разве можно, например, оспаривать высказывания Сахарова о преступле
252
ниях сталинских времен и ужасах террористического режима, установленного в нашей стране в годы сталинского правления? Разве можно оспаривать утверждения Сахарова, что многие пережитки этого режима сохраняются до сегодняшнего дня, что советское общество во многих отношениях остается закрытым и недемократическим? Разве можно всерьез оспаривать критику А. Д. Сахарова в адрес советской системы выборов, в адрес тупой и жесткой цензуры политических, научных и художественных произведений? Разве можно не согласиться с Сахаровым, когда он пишет и говорит о чрезмерной жестокости советской пенитенциарной системы, о систематическом нарушении многих элементарных гражданских и политических прав и свобод, в том числе свободы слова и печати, свободы политических ассоциаций, свободы получать и распространять информацию?
Невозможно оспаривать высказывания А. Д. Сахарова о тяжелой судьбе крымских татар, немцев Поволжья, месхов, о дискриминации евреев, о пренебрежении важными аспектами национальной жизни некоторых других народностей СССР. Сахаров справедливо выступает за устранение всех искусственно воздвигаемых препятствий на путях свободного обмена информацией и идеями и свободного передвижения людей. Нетрудно убедиться, что Сахаров никогда не выступал против разрядки, основанной на росте доверия между всеми странами и народами, на сближении всех частей современного расколотого мира. Ни в своей книге "О стране и мире", ни в Нобелевской лекции А. Д. Сахаров не выступает против основных идей и предложений Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Наша печать явно обманывает своих читателей, когда представляет А. Сахарова противником Общеевропейского Совещания в Хельсинки. "Заключительный акт совещания в Хельсинки, - заявил в своей Нобелевской лекции А. Д. Сахаров, - в особенности привлекает наше внимание тем, что в нем впервые официально отражен тот комплексный подход к решению проблем международной безопасности, который представляется единственно возможным; в акте содержатся глубокие формулировки о связи международной безопасности с зашитой прав человека, свободы информации и свободы передвижения, и важные обязательства стран-участников, гарантирующих эти права. Очевидно, конечно, что речь идет не о гарантированном результате, а именно о новых возможностях, которые могут быть реализованы лишь в результате длительной планомерной работы с единой и последо
253
вательной позицией всех стран-участников...". Где же здесь можно усмотреть отрицание важности Хельсинкского совещания? Где здесь можно усмотреть сходство с позицией А. И. Солженицына, яростно атаковавшего летом 1975 года саму идею Общеевропейского совещания и объявившего "предательством" поездку президента США Д. Форда в Хельсинки?
Невозможно оспаривать мысли А. Д. Сахарова по поводу взаимного и сбалансированного сокращения вооружений, особенно ракетного и ядерного оружия, к тому же Сахаров высказывается здесь по проблемам, которые знакомы ему отнюдь не из чтения газетных и журнальных статей. Сахаров нигде не издевается, подобно Солженицыну, над западной либеральной и лево-радикальной интеллигенцией. Критикуя ошибки этой интеллигенции (как он их понимает), Сахаров одновременно подчеркивает разумность, внутреннюю честность и альтруизм основных кругов западной интеллигенции. Призыв А. Д. Сахарова к демилитаризации, к сокращению поставок оружия в слаборазвитые страны, к интернационализму и национальному альтруизму, к увеличению экономической и культурной помощи "третьему миру", - такой призыв можно только приветствовать.
Хотя А. Д. Сахаров в ряде случаев рисует слишком уж безрадостную картину советской провинции, - не так уж много у нас деревень и поселков, где рабочий день начинается с многочасовых очередей за хлебом, и где "вся округа" сбегается к магазину, если там "дают" мороженую треску: - он несомненно прав, когда пишет об очень плохом снабжении продовольственными товарами и товарами широкого потребления провинциальных городов и деревни. Итальянскому корреспонденту газеты "Джорно", который в открытом письме своему главному редактору ("За рубежом", № 45, 1975) восторгается московским молоком и маслом, следовало бы поговорить на этот счет хотя бы с жителями Калинина, Калуги, Курска и других не слишком далеких от Москвы областных центров, которые очень часто приезжают в Москву только за тем, чтобы наполнить свои рюкзаки и сумки колбасой, мясом, сгущенным молоком и даже макаронами высших сортов, которых они не могут купить в своих продовольственных магазинах.
Сахаров безусловно прав, когда пишет о перенапряженности советского хозяйства, об отсутствии резервов, о многих примерах хищнического отношения к природе, о плохих больницах или о росте алкоголизма.
254
Сахаров вполне справедливо критикует чрезмерную государственную централизацию советской экономической жизни, недостаток самостоятельности даже у самых крупных промышленных предприятий, у колхозов и совхозов. Он справедливо протестует против различных форм преследования инакомыслящих, о репрессиях по политическим мотивам, которые хотя и заметно сократились по своим масштабам, но продолжают тяжелым грузом давить на общественную жизнь. Человек нерелигиозный, он не без основания сетует по поводу униженного положения в нашей стране всех религий, церквей и сект.
В заключительной части книги Сахаров пытается предложить позитивную программу демократических реформ. Хотя по некоторым из 12 пунктов его программы можно было бы спорить, в целом его предложения являются правильными. Я, например, считаю, что при нынешней централизации и огромных масштабах советского производства требование о полной свободе забастовок отнюдь не является первоочередным условием демократизации. Гораздо важнее на первом этапе обеспечить рабочим и служащим полную свободу собраний и демонстраций, подачи петиций и манифестаций. Во всяком случае, изложенная А. Д. Сахаровым программа вызывает у меня и моих единомышленников больше сочувствия, чем поводов для спора и возражений.
Однако есть в книге Сахарова немало рассуждений и предложений, которые являются или тенденциозными, или явно ошибочными. Они-то и дают в основном повод для резких нападок на него и в советской, и в западной коммунистической печати.
Недостаток объективности, тенденциозность и пристрастность в оценках
Заканчивая свой обзор современного советского общества, А. Д. Сахаров сам замечает: - "Эта глава получилась-таки, по обычным нашим стандартам, довольно "злопыхательской". В мучительные часы после работы я время от времени невольно ощущаю чувство неловкости, почти стыда. Делом ли я занят?" (С. 36).
Я думаю, что Сахаров занят важным и полезным делом. Для нормального функционирования нашего социалистического общества нужна критика, и притом критика решительная, критика, не останавливающаяся перед бесчисленными "табу", критика,
255
охватывающая все стороны нашей действительности и все уровни нашего государственного руководства. Я сознательно не добавляю здесь слов об "ответственной", "объективной" или "справедливой" критике. Во-первых, за долгие годы сталинского террора, да и хрущевского "субъективизма" наше общество привыкло молчать и соглашаться, а наши руководители, заботливо огражденные от всякого контроля и критики "снизу", отвыкли спокойно выслушивать слова критики и разумно реагировать на нее. Поэтому даже и самую справедливую и спокойную критику они склонны рассматривать как "злопыхательство". Во-вторых, за эти же годы многие люди разучились критиковать. И теперь, когда некоторые из них, нарушив обет молчания, начинают осуждать недостатки нашей действительности, их критика оказывается часто слишком пристрастной, тенденциозной и субъективной. Поэтому такую критику оказывается еще легче огульно отвергнуть, как якобы "клевету" и "очернительство". Это происходит чаше всего и с критическими высказываниями А. Д. Сахарова.
Дело не в том, что Сахаров сознательно фиксирует свое внимание на отрицательных сторонах советской действительности, на недостатках и пороках нашей жизни и всего в двух-трех фразах говорит о некоторых несомненных достижениях режима. Всякая критика фиксирует свое внимание в первую очередь на недостатках. Дело скорее в тех акцентах, которые А. Д. Сахаров расставляет внутри своих критических рассуждений. И хотя Сахаров в большинстве случаев вовсе не грешит против истины, у многих зарубежных читателей его книги может сложиться не только односторонняя, но и неправильная картина нашей жизни. В данном случае А. Д. Сахаров невольно использует те же приемы, которые столь характерны для советской пропаганды, когда она пишет о странах Запада. Эти приемы очень просты. Возьмем для примера область, в которой успехи Советского Союза слишком очевидны. Мы имеем в виду жилищное строительство. О достигнутом в этой области прогрессе можно написать по-разному. Можно указать, например, что за 20 лет, с 1956 по 1976 гг., в СССР введено в действие жилых домов с общей полезной площадью в 2 с лишним миллиарда квадратных метров, что число построенных в эти годы квартир превысило 50 миллионов, что свыше 85% городских жителей улучшили свои жилищные условия, и что не менее 60% семей располагает сегодня отдельными квартирами. Можно также написать, что качество квартир и всего жилищного строительства в эти два десятилетия заметно улучшилось, стала более удобной
256
планировка жилых кварталов, система обслуживания, лучше стал работать общественный транспорт и т. д., и т. п. Тут же нужно, конечно, отметить, что качество жилищ в СССР все еще отстает от западных стандартов, что в СССР на одного человека приходится меньше жилой площади, чем в США или в Западной Европе, что у нас плохо обстоит дело с телефонизацией, что в системе распределения квартир много злоупотреблений, что архитектура большинства новых домов слишком убога и невыразительна, и что в жилищном строительстве сохраняется пока еще очень много проблем, которые необходимо решать. А. Д. Сахаров, говоря о жилищном строительстве в СССР, начинает сразу же с перечисления недостатков. Он констатирует, что еще не все семьи в стране имеют отдельную квартиру, что получение отдельной квартиры является все еще счастьем, которого многие семьи ждут всю жизнь. Он отмечает, что и в отдельных квартирах не каждый член семьи имеет отдельную комнату. Он замечает, что жилые дома даже хуже по своим стандартам обслуживания, чем "дома для бедных семей" в США (тезис не слишком убедительный в устах человека, никогда не видевшего эти "дома для бедных"). И лишь мимоходом А. Д. Сахаров замечает, что в наших городах "ведется большое жилое строительство". О действительном положении дел в жилищном строительстве СССР судить по книге А. Д. Сахарова оказывается довольно рискованным делом. К тому же, увлекшись критикой, автор книги допускает и явные неточности и ошибки. Он пишет, например, - "Это неправда, что у нас самые дешевые жилища в мире. Оплата одного квадратного метра, выраженная в единицах средней зарплаты, не ниже, чем в большинстве развитых стран" (С. 15). Никаких доказательств и расчетов в подтверждение этого сомнительного тезиса Сахаров не приводит. Во-первых, неверно говорить лишь о "единицах средней зарплаты", не упоминая размеров квартирной платы в абсолютных цифрах. Даже кооперативные квартиры в СССР обычно в 2-3 раза дешевле аналогичных квартир в западных странах. Что касается государственных квартир, то в бюджете любой почти семьи расходы на квартирную плату редко превышают 10-12%. Эта плата и наполовину не покрывает общих расходов государства на строительство и обслуживание жилого фонда. Квартирная плата в СССР действительно ниже, чем на Западе и в абсолютных, и в относительных цифрах, то же самое можно сказать и о большинстве коммунальных услуг (газ, отопление, освещение), о тарифах за проезд во всех видах общественного транспорта, о почтовых тарифах и многом другом.