Джоэл РОЗЕНБЕРГ
СЕРЕБРЯНЫЙ КАМЕНЬ

ПРОЛОГ
ВОЙНА И СЛУХИ О ВОЙНЕ

   Сумерки уж перешли в ночь,
   Последний блик исчез.
   Лошади в конюшнях,
   А дети в колыбелях.
   Но прежде, чем кончится день,
   И прежде, чем он замрет,
   Настанет Час Длинных Свечей,
   Грядет Час Длинных Свечей,
   Близится Час Длинных Свечей,
   Настанет Час Длинных Свечей.
Народная песня вандестов-мореплавателей, которой обычно завершается день.

   Ощущая добрую тяжесть отполированной рукояти в ладони, Харбард в неспешном вольном ритме рубил сверкающим топором дерево, отхватывая щепу и вдыхая смолистый запах.
   Он мог бы призвать на выручку свои прежние силы и шутя прорубиться через чащобу, как некогда на поле брани прорубался сквозь толпы врагов, но уже давным-давно Харбард не имел такой охоты.
   Нет, правда, диковинно – тот, кому нипочем было окунуться по пояс в кровищу, теперь не мог и дерева свалить.
   Харбард изготовился нанести последний удар, на глазок прикидывая, куда упадет ствол. Древняя сосна оказалась непокорной – он чуть промахнулся, и дерево, протестующие заскрипев, повалилось. Комель задел Харбарда, угодив ему в плечо, выбил из руки топор и сбил навзничь самого лесоруба.
   Сдавленное проклятие вырвалось у Харбарда как бы ненароком – ругань давно осталась в прошлом. Он поднялся, отряхиваясь, деловито ощупал плечо, делая вид, что совсем не больно. Следовало быть повнимательнее и не лениться – сумел бы этого избежать.
   Стареем, подумалось ему. Ну да ладно.
   Харбард поднял с земли топор и начал срубать ветви толщиной с руку, остановившись лишь в нескольких футах от вершины, там, где ствол стал заметно тоньше. Одним махом срубил верхушку и, опустив топор, принялся руками отдирать толстые лоскуты сырой коры, словно кожуру с банана. Славно вот так, мимоходом, взять да и свалить дерево, однако с корой дело обстояло потруднее – никак нельзя задеть нежную древесину лезвием топора. Харбард понимал, где требуется сила, а где – сноровка.
   В считанные минуты ствол предстал во всей своей наготе, превратившись в обыкновенное бревно. Остатки коры и ветви, когда подсохнут, будут отличнейшей растопкой.
   Дойдя до середины оголенного ствола, Харбард отступил на шаг к комлю, прикидывая на глаз толщину, после чего нагнулся и, крякнув от натуги, взвалил дерево на плечо. Ну и тяжелое же ты!.. С каждым разом все тяжелее вас таскать.
   Босые ноги по щиколотку погрузились в утрамбованную землю ведущей вниз с холма к парому тропинки, огибавшей его хижину. Пара десятков бревен лежали в ряд крест-накрест на каменной ограде, подсыхая на солнышке; Харбард сбросил бревно в свежий рядок, деревянными клиньями сдвинув его чуть в сторону от остальных, и, подбоченившись, пригляделся.
   Не хватит ли? Поддерживать паром в порядке – значит своевременно заменять подгнившие бревна. А кто знает, когда подгниют бревна, что выстилали палубу парома?
   Высоко в синеве среди разбросанных по небу облачков, неторопливо планируя на воздушных потоках, кружил ворон.
   – Привет тебе, Хугин, – произнес Харбард на языке, который был древнее отлогих холмов, поднимавшихся за его хижиной. – Что поведаешь?
   – Война, – прокаркал в ответ ворон. – Война и слухи о войне.
   У Харбарда вырвался вздох. Когда-то, стоило ему услышать подобное и представить себе звон топоров и треск ломающихся копий, как кровь начинала быстрее бежать по жилам. Но те времена давно уж миновали, ныне Харбард предпочитал занятия поспокойнее.
   – Рассказывай, – молвил он.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ХАРДВУД, СЕВЕРНАЯ ДАКОТА

Глава 1
Возвращение

   – Не хочешь посадить самолет, Йен? – проорал рыжеволосый летчик сквозь рев единственного двигателя «Лэнса».
   Даже за два с лишним часа на борту машины Йен так и не смог привыкнуть к этому реву.
   Йен Сильверстейн тряхнул головой.
   – Нет уж, благодарю.
   Усмешка застряла где-то в груди, пальцы вцепились в ручку управления. Наверное, не стоило просить Грега дать ему чуть-чуть полетать. Йен попросил просто так, шутки ради, а Грег Коттон возьми да и согласись, а после, когда Йен взялся за ручку, то и автопилот вырубил. Йен еще не успел дотянуться ногами до педалей.
   Вообще-то летать – не такое уж сложное занятие, хотя нервотрепка жуткая. Тут и машину держи ровно, чтобы носом не клевала, и вниз гляди, чтобы ненароком не проскочить то, что Карин Торсен в шутку окрестила «Международным аэропортом Хардвуда», и при всем при том еще и снижайся.
   – Ладно, – отозвался Грег. – Понял.
   – Чего?
   – Понял, говорю. Я уже веду, так что все – можешь отпустить. Кроме шуток.
   У Йена невольно вырвался вздох облегчения, он откинулся в кресле второго пилота и вытер пот с ладоней о штаны.
   Две тысячи футов над Хардвудом, небо ясное, воздух прозрачный, ни следа инверсии, отметившей траекторию снижения «Лэнса» сквозь тонкую пелену облаков – вся она осталась там, милей выше.
   Грег пустил машину в не очень крутой, так называемый минутный разворот, однако желудок Йена вдруг оказался во рту. Чувство было такое, словно он сам распластался на боку самолета.
   А за ветровым стеклом, залепленным разбившимися букашками, как на ладони раскинулся Хардвуд. И что же представало взору Йена? Зернохранилища и еще какие-то склады вдоль Мэйн-стрит в западной части города, общественный бассейн, который и использовали-то от силы раз-два в году по неделе или две, в зависимости от погоды, футбольное поле, школа и сотни две домиков на обсаженных вязами улицах.
   – Сколько народу здесь живет? – поинтересовался Грег. – Человек пятьдесят?
   Йен невольно хихикнул.
   – Побольше все же! Пару тысчонок.
   Вообще-то он явно занижал достоинства Хардвуда. Город обслуживал и близлежащие фермы, и городки поменьше, да и в нем самом народу хватало, даже школа своя имелась, хоть и небольшая. И новая клиника рядом с домом дока Шерва, с отделением неотложной помощи, причем одним-единственным между Томпсоном и Гранд-Форкс.
   Аэропорт представлял собой всего-то парочку ангаров и асфальтовую взлетку, растрескавшуюся и поросшую сорняками. С воздуха она выглядела совсем короткой.
   – Сколько она длиной? – не выдержал Йен.
   Грег мельком взглянул на таблицу у себя на коленях.
   – Две тысячи триста футов. Хватит.
   – Ты сумеешь там сесть? – Полоса казалась короче некуда.
   – Сесть? – фыркнул Грег. – Сесть – не проблема. Вот взлет – дело другое. Тяжко взлетать в жарищу с полным грузом, если за бортом – полный штиль и бак под завязку; а здесь прохладненько, за штурвалом не кто-нибудь, а я, да в баках галлонов сорок-сорок пять, и встречный ветер узлов пять-десять. Запросто.
   Он предложил Йену «альтоид». Тот покачал головой – не любил их, жестковаты. Перед тем как закрыть коробку, Грег решил кинуть себе в рот парочку мятных пастилок, да промахнулся, и все они оказались у него на коленях.
   – Есть два типа пилотов, – произнес Грег, потянувшись к рычагу выпуска шасси и нетерпеливо постукивая по трем зеленым лампочкам – когда же они загорятся, – те, которые уже садились на брюхо, и…
   – И те, которые не садились?
   – Не-а. Те, которым это еще предстоит, – сострил Грег, сбрасывая газ. – Вот поэтому-то им приходится чаще думать о страховке – не мудрено при убирающихся шасси. Нет, смотрятся они прилично… – Он опустил нос, потом снова чуть задрал вверх, одновременно еще убрав газ. – А мы, стало быть… садимся.
   Машину тряхнуло, и она побежала по неровному асфальту.
   Грег уже почти остановил самолет, но потом развернулся и заглушил двигатель. После жуткого рокота тишина в кабине оглушала.
   – Вроде все, как надо, – ухмыльнулся Грег.
   Йен уже успел отстегнуть ремни и открыть дверцу. Она подалась неожиданно легко. Забавные они, эти маленькие самолетики металлическая обшивка не толще стенки пивной банки. И как она, такая тонюсенькая, все выдерживает?
   А может, подумал Йен, и со мной похожая история? Мысль эта вызвала невольную улыбку.
   Йен выбрался из кабины на крыло и уже оттуда слез на асфальт. Грег привычно спрыгнул вслед за ним.
   Йен, облегченно вздохнув, обошел самолет и остановился у дверцы в пассажирский салон. Какая-то несерьезная дверь, прямо автомобильная, Йен даже взялся за ручку с опаской – не сломать бы ненароком!
   Грег влез внутрь салона и извлек оттуда неуклюжие черные кожаные сумки Йена, сделанные специально, чтобы их без труда можно было запихнуть под сиденье или закинуть на багажную полку. И мешок из грубого брезента для клюшек для гольфа – Йен носил в нем свои фехтовальные принадлежности.
   – Хочешь, посижу тут и присмотрю за барахлишком, пока ты смотаешься до города и одолжишь у кого-нибудь тачку? – осведомился Грег. – Прогуляешься, а то что-то никто тебя не встречает.
   Йен покачал головой:
   – Нет. Брошу сумки куда-нибудь в тенек, к ангару, и пойду. – Интересно, как же быстро он усвоил обычаи маленьких городков! Полгода назад ему бы и в голову не пришло оставлять сумки без присмотра – это все равно что бумажник свой оставить. – Не надо меня ждать, если только ты не передумаешь и не захочешь поужинать. Жареные цыплята и бисквиты у Карин Торсен – объедение!
   У Йена слюнки потекли, стоило ему представить, как зубы впиваются в хрустящую кожицу и в сочную курятину под ней. Может, этих цыплят пшеном откармливали на ферме у Хансенов, а может, Карин знала какие-то особые приправы, а может, все это просто колдовство.
   Тьфу, ерунда. Готовила она вкусно, но если бы даже и переварила цыплят до состояния безвкусной резины, ему все равно не терпелось бы поужинать.
   – На ужин можно было бы и остаться, да надо самолет пригнать назад. – Грег плотно притворил дверцу, после чего ласково шлепнул по ней. – В другой раз, ладно?
   – Ладно, чего уж. – Йен достал бумажник. – На сколько там бензина нагорело?
   – Так… – Грег поморщился. – Обычно мы сжигаем тридцать два, ну, тридцать три галлона за полет. Поправка на встречный ветер, всего часа полтора, да галлонов двадцать пять назад. Я могу воспользоваться карточкой моей компании и купить по два бакса за галлон.
   – Спасибо тебе. – Йен вытащил из бумажника восемь двадцаток и подал ему. – В следующий раз, когда буду возвращаться, за мной ужин.
   – Придется поверить. – Грег сунул деньги в карман джинсов и стал забираться в кабину, закрыв за собой дверцу. – Ты поосторожней, – бросил он Йену уже из окна. Затем пристегнулся, прокричал «от винта!», прикрыл форточку и запустил двигатель.
   А Йен, поставив вещи в тени большого ангара, махнул ему на прощание.
   Маленький самолет вырулил к концу взлетной полосы, медленно развернулся и устремился по асфальту, не пробежав и двух третей полосы, оторвался от земли и неохотно стал подниматься в небо, после чего, накренившись, повернул в сторону Миннеаполиса.
   И стало тихо.
   Ветер шелестел в траве, а далеко с запада, из-за лесозащитной полосы, до которой было мили полторы, со стороны фермы раздался рокот. Что это был за звук, Йен так и не разобрал. Может, кто-то, услышав рев самолета, ехал сюда разобраться, в чем дело.
   Пусть себе разбираются, на здоровье. Йен вернулся быстрее, чем рассчитывал. Нечего ныть, если все идет, как задумано. Карин спросила, не может ли он вернуться пораньше, а для чего, по телефону объяснять не пожелала. Впрочем, для Йена так даже лучше. Опостылело валяться целыми днями на пляже, а то, что он, к своему удивлению, наткнулся на фехтовальный клуб в Бэсеттере, тоже дела не меняло – из местных не с кем было по-настоящему сразиться, разве что с одним саблистом, который классно стегал, но ведь стегнуть эспадроном – дело нехитрое, голые очки.
   Йен даже невольно усмехнулся. Давно ли он сам считал, что клинок как раз для того и берешь в руки, чтобы заработать побольше очков!
   Конечно, здорово, что ему удалось упросить приятеля подбросить его сюда на самолете, однако пройтись пешочком пару миль – тоже ничего страшного. Приходилось и поболе хаживать, да и еще придется. Впрочем, пока подождем.
   До весны, может быть. Зима пролетит, и не заметишь. Тренировки по фехтованию с Торианом дель Торианом-старшим, по гребле с Осией, по рукопашному бою с Иваром дель Хивалом… К весне он будет как огурчик.
   Заняться всем этим, конечно, здорово. «Если готов – полдела сделано», – говаривал Бенджамин Сильверстейн. Отец был вредный и занудливый тип, но даже остановившиеся часы два раза в сутки верно показывают время.
   Сунув руку в мешок для клюшек для гольфа, Йен извлек упаковку с саблей, рапирой и ножны «Покорителя великанов» – сложенный вдвое кусок брезента с привязанной с обеих сторон мягкой холщовой веревкой, чтобы все это можно было повесить на плечо. Йен перебросил веревку через плечо. Бог с ними, с пожитками – пусть себе валяются на этом задрипанном аэродроме, а вот меч бросать не годится.
   Энергично размахивая руками, юноша быстро зашагал по левой стороне шоссе.
   «Международный аэропорт Хардвуд» – так было намалевано от руки возле съезда на проселок (оказывается, это не только шуточки Карин) – находился в полутора милях от города, но дом Торсена и комната Йена у Арни Сельмо лежали в другой части города, так что топать предстояло хороших полчаса.
   Проселок чуть поднимался вверх, вдоль его широких откосов раскинулись черноземные поля. Городскому парню трудно разобраться, что здесь выращивали. Не пшеницу точно, иначе были бы видны колосья. Может, картошку?
   Черная птица с красными крыльями, усевшись на столбик проволочной ограды на краю поля, придирчиво-скептически взирала на Йена.
   Да, некто топает на своих двоих по дороге – такое не каждый день увидишь, мелькнуло в голове у Йена.
   – Ну и что, – произнес он. – Мне тоже нечасто приходилось видеть черных краснокрылок.
   Птица не ответила.
   Промчался автомобиль, взметнув целое облако пыли; Йен поспешно отвернулся и зажмурился. Миль под семьдесят, прикинул юноша, обычное дело для этих мест, где дороги на десятки миль прямые как стрела.
   Едва машина скрылась из виду, как Йен, снова услышав за спиной рокот мотора, поспешил отойти на обочину. Но эта машина не промчалась мимо, а, судя по звуку (юноша так и не обернулся), остановилась, – под колесами заскрипел песок.
   Йен обернулся и увидел «форд» с мигалкой на крыше. Сразу ясно, что это за машина.
   – Эй, сосед, – раздался знакомый голос, и в окошке показалась знакомая физиономия. – Не подбросить?
   Из-под густых усищ во весь рот улыбался Джефф Бьерке. Он снял темные очки и, протерев их уголком банданы, снова водрузил на место.
   – Спасибо, Джефф. – Йен открыл заднюю дверцу и кинул ношу на сиденье, после чего уселся спереди рядом с Бьерке, на ходу пожимая протянутую ему руку.
   Джефф был года на четыре, от силы на пять лет старше Йена, но осознание собственной значительности вкупе с пистолетом на боку и полицейской рубашкой цвета хаки заставляли его выглядеть старше. Даже джинсы и кроссовки, никак не вязавшиеся с формой, не молодили его. Йену непривычно было видеть полицейских в кроссовках и джинсах… да и кобура какая-то ненастоящая. Явно несерьезный пистолетик, не полицейский.
   Но Йен не стал уточнять. Он знал, что Джефф в ответ примется расписывать, что, дескать, дело не в размерах оружия, а в том, как ты с ним управляешься, а выслушивать всю эту дребедень юноше не хотелось. Ему и так слишком часто приходилось оставаться в дураках из-за своего языка.
   – Куда? И почему это ты пешком здесь расхаживаешь? – Джефф вдруг посерьезнел. – Машина сломалась? Но я от самого Томпсона не видел никого на обочине.
   – Да нет, – покачал головой Йен. – Ничего не ломалось – я не на машине сюда приехал. Меня на самолете подбросили. А сумки я оставил у ангара. Вот, иду в город, думаю взять у Торри или Арни машину и вернуться за вещами.
   – Так ты что, правда, оставил там свое барахло валяться? – Джефф улыбнулся до ушей. – Ничего не скажешь, Арни и Торсены явно сделали из тебя провинциала!
   В три приема развернувшись, Джефф поехал обратно.
   – Ну вот еще, – смутился Йен.
   – Ладно, ладно. Заберем твои пожитки, а потом доставлю тебя к Арни. И проголодаться не успеешь.
   – Откуда ты знаешь, что не успею? – съязвил Йен.
   – А откуда мне знать? – пожал плечами Джефф и съязвил в ответ: – Я ведь не детский врач, а полицейский.
 
   Йен поставил свой багаж на веранде и, обернувшись, махнул Джеффу, который чинно, как и подобало приличным людям, отъехал. Не зря втолковывал Арни: одно дело – носиться по загородным дорогам, а уж если ты в городе, никогда не знаешь, где какой-нибудь мяч выкатится перед тобой на улицу и сколько малышей бросятся за ним вдогонку.
   Да и вообще, что решает пара минут?
   Тихое послеполуденное время. Дети еще не пришли из школы, хотя стайки дошколят вовсю исследуют дворы Хардвуда в поисках приключений, лишь случайно попадая под пристальный взор кого-нибудь из взрослых. Так, как попал Йен – из окна дома на противоположной стороне улицы на него глазели.
   Йен махнул в знак приветствия Ингрид Орьясеттер, та, улыбнувшись, помахала ему в ответ, после чего растворилась в сумраке гостиной.
   Юноша дважды постучал, потом еще дважды, затем, нажав ручку, решился войти. Не заперто. Впрочем, это в порядке вещей – Арни никогда не имеет понятия, где ключи, чего уж требовать от Йена?
   – Привет дому сему! – громко произнес юноша, вытирая ноги о знакомый коврик у двери и ставя сумки на пол.
   Едва уловимо пахло плесенью, хотя вид у гостиной был прибранный и даже уютный – на полке, уставленной безделушками Арни, ни пылинки. Фарфоровые коровки, серебряные колокольцы, какие-то резные фигурки выстроились вокруг бесформенного стеклянного слитка, переливавшегося всеми цветами радуги. Йен все забывал спросить Арни, что это за диковина.
   Кресла и диван наверняка были новехонькими лет этак пятьдесят назад; с тех пор их перетягивали с полдюжины раз. Но они принадлежали Эфи…
   – Эй, Арни! Есть кто-нибудь?
   Не дождавшись ответа, Йен пожал плечами и прошел в опрятную кухоньку. Потянул за ручку ископаемого холодильника. Тот оказался пуст и мог похвастаться лишь накрытой крышкой кастрюлей – похоже на суп или жаркое, скорее всего вполне съедобное; Арни недурно готовил. Полбуханки уже нарезанного хлеба для тостов, полбутылки подозрительно темного кетчупа да три бутылочки кока-колы. Именно бутылки, а не банки – банок Арни терпеть не мог.
   Йен отвернул пластиковую крышку и, бросив ее в мусорное ведро, сделал большой глоток, после чего с бутылкой в руке прошел через гостиную мимо спальни Арни и повернул налево, туда, где раньше располагалась комната для шитья Эфи, а теперь – спальня Йена.
   Открыв дверь, юноша зажег свет.
   Плакат с рекламой новой книги Эндрю Вакса опять свалился. Кровать стояла голая, сверкая полосатым матрацем. Одежда была разбросана по полу; чистая объемистой стопкой лежала в изножье кровати, кучка грязного белья прислонилась к книжному шкафу. Сваленные грудой на полу книги у изголовья…
   Видок, надо сказать, ужасный. Собственно, так он комнату и оставил.
   Йен заставил себя улыбнуться. Лет с четырех-пяти каждый раз, когда он отваживался оставить свою комнату в беспорядке, отец подсчитывал, сколько предметов лежало, как попало; за каждый предмет полагалось по подзатыльнику. Разумеется, в четыре-пять лет, откуда ребенку знать, что такое порядок и аккуратность? Йену никогда не удавалось избежать подзатыльников отца.
   «Во сколько бы это мне вылилось, папочка? В сотню оплеух? В две сотни? А может, в чертов миллион?»
   – Пошел ты к черту, папуля, – негромко произнес Йен.
   Он закрепил плакат на своем месте, с силой вогнав кнопки в стену, потом ободрил Эндрю Вакса, выставив вверх большой палец перед его неулыбчивой физиономией.
   – Держись, Энди!
   И, допив кока-колу, ловко забросил бутылку в мусорное ведро у задней двери.
* * *
   Улица – на карте она обязательно должна была иметь какое-нибудь название, только в Хардвуде названия улиц были не в ходу – завершалась тупичком, со всех сторон окаймленным деревьями.
   Коротенькая тропинка вела через деревья и резко обрывалась во дворе дома Торсенов. Дом был двухэтажный, с массой окошек и островерхой крышей, через весь фронтон и дальше по бокам протянулась длиннющая изогнутая веранда. За домом располагался красный сарай, перед ним на траве рядом с красным «вольво» Карин стояли три какие-то машины и сверкающий черный «студебеккер» на колодках – похоже, Осия все же продвинулся в деле приведения этого динозавра в рабочее состояние. Машина была без колес, однако вряд ли Осия станет заниматься кузовом, так и не оживив движок, – старикан считал, что во всем должна сохраняться определенная логическая последовательность.
   Йен не так давно обретался в Хардвуде, чтобы знать, кто, на чем разъезжает. Местные знали. Арни мог даже по способу парковки машины определить, кто именно из Торсенов, Карин или Ториан, выехал в город на здоровущем синем «бронко». Но не было сомнений в том, что огромный темно-бордовый «шеви себербен» принадлежал доку Шерву – тот превратил машину в свой разъездной офис.
   А с чего бы это док здесь? Заехал в гости? Конечно, приезды и приходы в гости в Хардвуде были основным видом расправы со свободным временем – но днем, в рабочее время?..
   И Карин просила его вернуться раньше, так и не объяснив почему…
   Йен ускорил шаг, а потом побежал.

Глава 2
Самые придуманные планы

   Арни Сельмо уже был готов удариться в спор. В тихие и такие невыразимо долгие без Эфи дни споры оставались единственной его отрадой.
   – Лучше «гаранда», – произнес он, потянувшись за бутылкой «лейненкугеля», стоявшей тут же у его стула в траве, – в армии винтовки не было. А их взяли да заменили на дерьмо собачье – на эти детские «двадцать вторые». – Он хлебнул из бутылки.
   Док Шерв усмехнулся, зато блеск в глазах Дэйви Хансена померк. Через распахнутую дверь было видно, как старик Осия Линкольн, драивший напильником очередной кусок железа у себя на коленях, тоже осклабился – белые, как слоновая кость зубы на смуглом лице.
   Дэйви, что-то буркнув про себя, откинулся на спинку стула, кутаясь в тускло-оливковую шерстяную армейскую куртку, заношенную чуть ли не до дыр. Надо ж было вывезти ее из Вьетнама!..
   – Пришлось мне поносить на своем горбу чертов «гаранд». Слишком тяжелая штука, чтобы тащить на себе километров по двадцать-тридцать каждый божий день. Но спорить не буду.
   – Рад был бы походить с моим старым «гарандом», как тогда, – отозвался Арни.
   И выругался про себя от смущения. Остолоп чертов! Спору нет – он бы Дэйви в два счета уходил бы. Черт побери, да Дэйви и трехлетний ребенок уходил бы! Правую ногу бедняге оторвало чуть ниже колена где-то во Вьетнаме, и, хоть он не имел привычки хныкать, протез из пластика наверняка его изводит.
   Ходьба была коньком Арни. Он вырос на ферме в добрых шести милях от города и почти все время проводил на пути либо в школу, либо оттуда, кроме тех блаженных зимних дней, когда ферму заметало снегом. Даже почти полвека спустя Арни любил вспомнить марш-броски до школы и обратно, после которых он был готов прошагать еще столько же, хотя изо всех сил скрывал это. Второе, чему он научился в школе, так это не высовываться.
   И не утратил дара даже на склоне лет.
   Просто анекдот – такой классный ходок, как Арни, попал служить в кавалерию. Первая кавалерийская дивизия, Седьмой кавалерийский полк. Впрочем, сходство с анекдотом закончилось, когда всех погрузили на корабль и повезли через океан в Корею. Там они с боями исходили весь чертов полуостров уже в статусе пехоты. Одно дело бегать по холмам в родной Джорджии, другое – в Корее, тем паче что зима там – не то что в Джорджии. Похлеще, чем в Северной Дакоте.
   А может, все дело в тех суках, которые по ним исподтишка стреляли…
   – По мне, так лучше еще пяток кило лишнего веса нажрать, – высказал мнение Дэйви.
   Док при этих словах только головой покачал.
   Теперь, когда Арни познал нехитрую истину, что никого нельзя судить по внешности, док в его глазах все равно выглядел типичнейшим сельским врачом – стетоскоп в кармане белого халата, неизменный черный саквояж, аккуратно подстриженная бородка, скорее седая, чем с проседью.
   Док откусил еще кусочек кофейного торта и запил глоточком из кружки.
   – Что касается меня, то я вообще стараюсь меньше думать об оружии. Конечно, каждый год с началом охотничьего сезона мне приходится иметь дело с теми, кто по ошибке прострелит себе ногу, причем из ружья, которое считалось незаряженным. Что ни говори, верно: раз в год даже грабли стреляют.
   – Ну, у меня, по крайней мере, отговорка поприличнее. – Дэйви, усмехнувшись, похлопал себя по протезу. – Так пойдете с нами в этом году на оленя, док? – обратился он к Шерву.
   По мимике дока могло показаться, будто он слышит подобное приглашение впервые, а не в сотый раз.
   – Нет, – в сотый раз ответил он. – Я не убиваю… умышленно. – Док поднял руку, как бы упреждая обычные контр-доводы. – Нет-нет, я не собираюсь никого критиковать, я могу съесть и олений бифштекс посочнее, но… я не лезу в мотор своей машины – это дело мастера, и не добываю себе пропитание охотой. Я ничего не имею против тех, кто поступает иначе, но вот я не могу, и все тут. Что касается… – Он повернул голову и встал, когда из-за угла дома возник Йен. – С возвращением, мистер Сильверстейн. Как наши бои?