Страница:
Он предполагает, что преимущества инновации достаточно понятны и предсказуемы, так что их можно сформулировать заранее и с такой убедительностью, что никакие эксперименты и не понадобятся. Сомнительно, чтобы многие из важнейших организационных инноваций Запада (или любого другого общества) смогли преодолеть политическое сопротивление при таких критериях. При всех достоинствах политических методов принятия решений, их внедрение в сферу хозяйственных отношений обернулось бы чрезмерно дорогостоящим замедлением экономического роста Запада. Организационные эксперименты, сыгравшие большую роль в развитии западных экономических институтов, были экспериментами весьма особого рода -- они были ориентированы на прибыльность предприятий, действующих на капиталистическом рынке. Предприятия принимали или отвергали предлагаемые организационные изменения в соответствии со своими оценками ожидаемых издержек и продаж. Изменения приживались и распространялись, если внедрившие их предприятия выживали и росли, как и бывает с прибыльными предприятиями на капиталистических рынках. Благодаря этому успешные эксперименты сами себя тиражируют: они замещают прежние формы организации без задержки на словесные дебаты. Когда вместо провала или успеха организационного эксперимента возникают политические критерии, вероятность внедрения новых форм организации и устранения прежних резко уменьшается. Сравнивая две экономические системы, одну, в которой используется рыночный подход к принятию или отклонению организационных нововведений, и другую, в которой используется политический метод обсуждения и доказывания, нельзя не отметить, что последняя обречена на отставание в процессе внедрения новшеств, и будет нередко отвергать все то, что способно повысить уровень материального благосостояния. Организационные эксперименты после 1914 года Не стоит предполагать, что с появлением принадлежащей публике корпорации организационные эксперименты прекратились. Процесс организационного экспериментирования редко порождает что-либо столь же важное, как принадлежащая публике корпорация, но он никогда и не прекращается полностью. Многофилиальные корпорации, конгломераты и поглощения -- это все недавние, возникшие после 1914 года организационные эксперименты, и сравнительно успешные. Организация больших промышленных корпораций претерпела значительные изменения между 1920 и I960 годами, когда стало обычным разделение принятия стратегических решений и стратегического управления и оперативного контроля и управления. [Оливер Вильямсон (Oliver Williamson, "Organizational Form, Residual Claimants, and Corporate Control", Journal of Law & Economics 26 (June 1983): pp. 351--366) отдает честь осознания этого изменения и его важности Альфреду Чандлеру (Alfred D. Chandler, Strategy and Structure (Cambridge: MIT Press, 1962). Вильямсон отмечает, что хотя деловая практика такого разделения управленческих функций на сорок лет опередила соответствующее развитие организационной теории, сейчас можно истолковать ее в терминах У. Эшби, показавшего, "что все адаптирующиеся системы, обладающие способностью качественно и количественно варьировать реакции, должны характеризоваться наличием двойной обратной связи. Количественные отклонения регулируются через первичную цепь обратной связи (через оперативное управление), в рамках наличествующих правил принятия решений. Качественные отклонения предполагают более длинную цепь приспособительных реакций, в ходе которых во второй (или стратегической) цепи обратных связей вырабатываются новые правила". ("Organizational Form", pp. 353--354)] Функции управления были "децентрализованы" и переданы более или менее автономным подразделениям материнской корпорации. Отсюда было уже сравнительно недалеко до "концепции фирмы как управляющей структуры, а не как производственной функции". Вильямсон предполагает, что именно эта концепция привела к идее предприятия как конгломерата, которая начала реализовываться в 1960-х годах. С его точки зрения, в конгломерате "полезно видеть эволюционное уточнение концепции управления, сводящееся к тому, что организационные принципы, обеспечивающие контроль управленческих решений и оперативную интеграцию изначально многофилиальной структуры, были распространены на управление вновь приобретенными активами" [Williamson, "Organizational Form", pp. 362--363]. Поглощение корпораций стало значимым фактором в оперативном и финансовом управлении корпорациями в 1970-х годах, примерно через десять лет после развития конгломератов. Поглощение стало возможным благодаря тому, что фирмы, создавшие действенные "структуры управления", нередко были уверены, что способны контролировать новые, приобретенные на открытом рынке, подразделения фирмы столь же эффективно, как и уже существовавшие. Поглощения проходят тот же путь развития, что и все значительные организационные инновации. Они уже породили споры, результат которых, видимо, будет зависеть от того, будут ли они разрешены политическими форумами или рынками. Результатом тактики поглощений уже стали изменения в организации предприятий: директораты начали дополнять уставы корпораций положениями (bylaws), которые предотвращают увольнение дирекции новыми собственниками и, таким образом, существенно уменьшают зависимость менеджеров от акционеров. Такие корпорации конкурируют на фондовых рынках с другими, менеджеры которых не столь хорошо укрепили свое положение, и их относительный успех поможет прояснить давнишние вопросы о значении и роли контроля со стороны акционеров. Филиальная форма организации, конгломераты и поглощение через скупку контрольного пакета акций -- представляют собой этапы развития организации сравнительно большой принадлежащей публике корпорации. Они входят в главную традицию организационных инноваций, в том смысле, что им активно противостоят те, кто уже обладает политической и экономической властью. Самыми поразительными новшествами в организации предприятий меньшего масштаба были лицензионные (franchise) системы и "хай-тех" корпорации. Лицензионные системы более важны, поскольку в их рамках работает большее число людей. Они сочетают преимущества низких издержек на делегирование полномочий -собственник сам управляет предприятием -- с низкими информационными издержками на сбыт на общенациональном рынке. "Хай-тех" корпорации, имеющие целью эксплуатацию новых технологий, управляются учеными или инженерами и финансируются готовыми к риску инвесторами. Как форма организации, такие корпорации представляются идеально пригодными для уменьшения социального риска экспериментов по внедрению новых технологий. У них есть все стимулы, чтобы найти выгодные сферы применения таким технологиям, и вместе с тем издержки от неизбежных неудач не могут быть умножены стремлением бюрократов прикрыть провал вливанием денег, вместо того, чтобы честно признать неудачу. Возникновение "хай-тех" корпораций является аспектом осознанной и обоснованной в последние годы деловой стратегии, -- поиска ниш. Мы уже отмечали, что множество малых предприятий нашли свои ниши в американском хозяйстве, и нередко в тех же отраслях, в которых господствуют очень большие предприятия. В более широком смысле, продолжающиеся организационные эксперименты воздействуют не просто на судьбу отдельных фирм, но на структуру капиталистической экономики в целом. Экспериментирование отдельных фирм складывается в постоянно меняющиеся ответы на вопросы о том, чем определяется существование рынка или отрасли; распределение фирм, обслуживающих рынок, по размеру; пучки функций, которые должны присутствовать в деятельности этих фирм -- от поставки сырья до розничной торговли. И когда мы пытаемся анализировать основные системы национального хозяйства, от транспортной сети до распределения продуктов питания, мы обнаруживаем, что непрерывные организационные эксперименты фирм, образующих эти системы, и их потребители воздействуют на организацию и функционирование самих систем. Предприятия, принадлежащие инвестору, и кооперативы Уже более ста лет кооперативы претендуют на роль альтернативы капиталистической собственности на предприятия. Для тех, кому не по душе как капитализм, так и эксцессы реального социализма, так же как и для тех, кто просто устал от противоборства труда и капитала, кооперативы представляются выходом из положения. Перед первой мировой войной в Германии и в скандинавских странах даже часть тех, кто считал себя марксистами, видели в кооперативах наиболее вероятный путь к социализму. Если мы правы, считая, что свобода образования новых предприятий является фундаментальнейшей характеристикой западной системы хозяйствования, тогда следует ответить на исторически и логически интересный вопрос: почему, несмотря на легкость образования кооперативов, подавляющее большинство предприятий принадлежат инвесторам? Почти повсеместно кооперативы получают правительственные субсидии или в прямой форме, или в виде налоговых льгот; пенсионные и профсоюзные фонды располагают значительными капиталами, которые могут быть использованы для создания кооперативов. Почему же кооперативная форма организации не используется намного шире, чем сейчас? Ответы на эти вопросы различны для больших и малых предприятий. Для больших предприятий правдоподобное объяснение заключается в том, что принадлежащие публике корпорации, с легко продаваемыми и покупаемыми акциями, имеют более дешевый доступ к капиталу и более эффективно контролируют организационные издержки, чем предприятия, в которых доля в собственности может принадлежать только служащему, менеджеру, поставщику или потребителю. Кроме того, само привязывание права собственности к статусу потребителя, поставщика или служащего далеко не каждому покажется идеальным способом обеспечения стратегической гибкости и распределения рисков. Для малых предприятий преобладание случаев, когда собственность принадлежит инвестору, может быть объяснено большей легкостью формирования предприятий, принадлежащих инвестору-менеджеру-учредителю, по сравнению с ситуацией, когда нужно обеспечить участие группы служащих, поставщиков или потребителей. Несколько дальше мы подробнее рассмотрим эти моменты. В терминах теории организации предприятие или фирма в общем случае представляют собой отношение между менеджерами, распорядителями капитала, служащими, потребителями и поставщиками. [Рассмотрение покоится на модели фирмы Барнарда-Саймона, развитой для ситуации, описываемой в работе James G. March and Herbert A. Simon, Organizations (New York: John Wiley & Sons, 1958), chap. 4, pp. 84--111. См. также выше в главе 6 раздел "Инкорпорация кооперативов и неприбыльных предприятий".] Отношение это в основе своей является сотрудническим, кооперативным в том смысле, что все группы участников рассчитывают на выгоду от кооперации с остальными участниками. Эти выгоды представляют собой продукт совместной деятельности всех групп участников, и, как во всех случаях совместной деятельности, здесь отсутствует бесспорно справедливый способ выделить долю каждого участника. Это вносит в отношения элемент конфликта. В теории рыночная система разрешает конфликт, предоставляя каждому участнику ту часть, которой можно его привлечь к делу, и величина этой части зависит от имеющихся у остальных участников альтернатив. Функция управления включает переговоры об условиях участия в деле с инвесторами, служащими, поставщиками и потребителями. Для организации предприятия решающим фактором является то, что поток денег почти никогда не обеспечивает точного равенства между поступлениями от потребителей и выплатами другим участникам. Универсальным решением стало принудительное уравновешивание, то есть соглашение о том, что одна группа участников будет получать в возмещение своего участия остаточный доход, возникающий после того, как все остальные участники получили положенное им по контракту. Этот остаточный доход может представлять собой либо весь доход этой группы, как в случае с держателями обычных акций, либо часть дохода, как в кооперативах. В соответствии с обычным определением только группа владельцев имеет право на получение остаточного дохода. Это вывод огромной практической значимости, так как он определяет отбор менеджеров на предприятии. По очевидным практическим причинам, право на остаточный доход включает право выбирать менеджеров. Управленческие решения решающим образом определяют величину остаточного дохода, и крайне маловероятно, что контракт, по которому одна группа входит в дело в обмен на право получения остаточных прибылей, а группа с противоположными интересами получает право выбирать менеджеров, будет добровольно одобрен первой группой. До сих пор эта связь между правом на получение остаточной прибыли и правом отбора менеджеров подчеркивалась недостаточно просто потому, что традиционно оба права воспринимались как составляющие единого права собственности, и при этом не осознавалось, что источники обоих прав имеют существенно разные истоки в условиях соглашения между участниками предприятия. Стоит добавить, что при социализме право на остаточную прибыль и право назначать менеджеров столь же нераздельны, как и при капитализме. В советской версии социализма оба права принадлежат государству. В югославском варианте государство получает фиксированный доход за предоставление капитала и оборудования, а оба права принадлежат служащим. В целом существуют шесть форм собственности и пять возможных типов кооперативов, различающихся тем, что право собственности может принадлежать управляющим, инвесторам, поставщикам, служащим, потребителям или государству. Единственная отличительная черта кооперативов, принадлежащих инвесторам, заключается в том, что здесь участие в собственности свободно отчуждаемо, и покупателем этой доли может быть кто угодно: менеджер, служащий, потребитель или поставщик предприятия. Однако кооперативы других типов могут получать капитал с помощью облигаций или других форм фиксированных кредитных обязательств, включая даже привилегированные акции, дивиденды по которым выплачиваются до выплаты каких-либо дивидендов группе собственников. Таким образом, хотя свободная продаваемость акций может обеспечить более дешевый доступ к капиталу, по обсужденным в главе 7 причинам получить преимущества от продаваемости акций можно и в условиях, когда доход по акциям не связан с остаточным доходом предприятия. Следует только иметь в виду более тонкий момент, что издержки на капитал, состоящий из долговых обязательств (право на фиксированный доход) и обычных акций (право на остаточный доход) меньше, чем когда капитал состоит из ценных бумаг только одного вида. Получается, что возможность свободной продажи прав на получение доли остаточного дохода должна обладать некоторыми финансовыми преимуществами для капиталоемких предприятий. Впрочем, очень часты случаи, когда не являющиеся капиталоемкими малые и средние предприятия также принадлежат инвесторам. Продаваемость акций является также механизмом контроля риска делегирования полномочий. Привлечение и удержание инвесторов, а значит, и выживание предприятия, в значительной части зависят от рыночного спроса на ценные бумаги корпорации. Хотя спрос на акции зависит от множества причин, прошлые и ожидаемые показатели прибыли и роста обычно достаточно сильно влияют на курс ценных бумаг, чтобы дать директорам и главным менеджерам стимул избегать лишних расходов и беззаботных решений. Директора и менеджеры также заинтересованы в хорошем мнении экспертов по ценным бумагам, брокеров и профессиональных торговцев, коллективное мнение которых о перспективах развития корпорации и о качестве управления ею непосредственно определяет рыночный курс акций. Любой уважающий себя директор или менеджер корпорации будет отрицать, что для контроля над риском делегирования полномочий он нуждается в этих стимулах, но при этом согласится, что для некоторых других это полезно. Большие кооперативы, вроде компаний по взаимному страхованию жизни, сберегательных банков и больших кооперативов поставщиков и потребителей, легко попадают под контроль несменяемого совета попечителей, которые ответственны только перед самими собой, что повышает вероятность того, что издержки делегирования полномочий здесь контролируются не столь решительно, как в принадлежащих публике корпорациях. Но и это не объясняет большей распространенности инвесторской собственности на малых предприятиях, служащие или потребители которых могли бы контролировать работу менеджеров более эффективно. Похоже, что для предприятий не столь крупных, чтобы принять форму открытого акционерного общества, лучше подходит другое объяснение. Для человека, размышляющего о создании нового предприятия, фирма, принадлежащая инвестору, представляется более легким проектом, и она привлекательнее для инвестора, чем другие формы. Проделанный Манкуром Олсоном анализ трудностей создания организаций, когда выгоды не оправдывают хлопот и расходов организатора, приложим к учреждению кооперативов [Mancur Olson, The Logic of Collective Action (Cambridge: Harvard University Press, 1965)]. Брокерские дома, учреждающие взаимные инвестиционные фонды в ожидании больших доходов и комиссионных от управления ими, представляют собой исключение, не сравнимое почти ни с чем в кооперативном секторе. Для сравнения, учредитель предприятия, принадлежащего инвестору, может получить значительную прибыль в случае успеха предприятия, просто оставив себе часть или всю предпринимательскую долю. Поэтому можно предполагать, что большее число больших или малых принадлежащих инвесторам предприятий выживет просто потому, что гораздо большее число их будет создано. Другое возможное объяснение в том, что легче управлять предприятием на благо инвесторов, чем на благо любой другой группы возможных участников. Интересы инвесторов более согласуются между собой, чем у кого-либо еще. В самом деле, причины для конфликта между инвесторами почти ничтожны, если сравнить их с потенциалом конфликта между служащими, относительный вклад которых в совместный продукт почти невозможно определить, тем более что дезинформация в этой сфере очень популярна. Для служащих лучше предоставить распределение своих доходов и поощрений постороннему, не имеющему пристрастий к какой-либо группе служащих, даже если он будет предубежден против всех наемных работников в целом, чем передать это право в руки профсоюза или совета наемных работников предприятия. Хотя желательность того, чтобы согласованием конкурирующих притязаний на долю в фонде оплаты труда занимался посторонний посредник не обсуждалась, здесь может быть причина того, почему работники и их профсоюзы не занимались более активно созданием кооперативов. Есть и другая возможная причина, о которой говорилось в главе 7. В постоянно изменяющемся мире, может быть, не столь уж разумно одновременно инвестировать и свою карьеру (свой человеческий капитал) и свои личные сбережения в одно и то же предприятие. Сторонники собственности наемных работников на средства производства, в том числе наниматели, активно пытающиеся продавать акции собственным работникам, редко упоминают о важности диверсифицировать риск, чтобы не попасть в положение сталелитейщиков, которые обнаружили, что их рабочие места исчезают одновременно с сокращением доходов компаний и, соответственно, с падением цен на их акции. Короче говоря, если уж рабочим следует платить столько, чтобы они смогли оставить статус пролетариев ради положения собственников, им следует настоятельно порекомендовать не вкладывать средства в бизнес своего нанимателя, а подыскать другие формы вложений. Та же самая потребность в диверсификации подталкивает основателей и владельцев преуспевающих фирм к их акционированию. Это также помогает объяснить, почему менеджеры не выкупают свои компании чаще, чем они это делают. Югославская экономика экспериментировала с вариантом кооперативов наемных работников, где работники выбирали менеджеров принадлежащих государству предприятий. Факты свидетельствуют, что кооперативы наемных работников создают целый ряд ошибочных стимулов. Так, существуют стимулы: увеличивать текущий доход работников за счет высоких цен, что ведет к ограничению производства; ограничивать прием новых работников, чтобы не увеличивать число претендующих на долю в прибыли; отдавать предпочтение капиталоемким методам производства перед трудоемкими, даже когда есть безработица; получать капитал в кредит, вместо того чтобы вкладывать в дело собственные доходы. Работники предпенсионного возраста особенно противятся реинвестиции доходов, поскольку им не дождаться выгод от реинвестирования. [Более подробное рассмотрение югославского опыта и опыта предприятий, принадлежащих наемным работникам см.: John M. Montias, The Structure of Economic Systems (New Haven: Yale University Press, 1976), pp. 236--242.] Кроме того, хотя рабочая собственность стимулирует рост групповой производительности, со стимулами для отдельных работников все не так уж ясно. Отдельный работник может подсчитать, что если он лично не будет уж очень стараться, вряд ли работающие рядом будут на него в сильной претензии, а связь между его усердием и успехом всего предприятия слишком незначительна, чтобы принимать ее во внимание. Давление со стороны коллег может заменить надзор со стороны менеджеров, но оно может работать и в другом направлении, особенно на предприятиях со многими отделениями, где группы коллег составляют только малую часть занятых. В поисках объяснения того, почему подавляющее большинство предприятий принадлежат инвесторам, мы, пожалуй, чрезмерно сконцентрировались на преимуществах этой группы собственников и на недостатках всех других. Выживание некоторых предприятий, принадлежащих другим группам собственников, свидетельствует, что при каких-то обстоятельствах их преимущества перевешивают их же недостатки. Стимулы наемных работников, ставших владельцами собственного предприятия, хорошо известны, хотя и не бесспорны. Потом, многие кооперативы воодушевляет уверенность, что их члены (потребители, служащие, фермеры и т.д.) должны были противостоять экономическим силам, способным навязать нечестные условия торговли. Таким образом, кооперативы представляют собой форму само-помощи для тех, кто считает, что на рынке ему противостоят монополисты. Даже когда такое представление ошибочно или когда было бы дешевле иметь дело с монополией, члены кооператива могут компенсировать дополнительные издержки чувством гордости за то, что они не дают себя в обиду. В экономике с безличными рынками, деятельность которых редко бывает прозрачна, доступность такой формы само-помощи очень важна. Кооперативы часто кажутся антикапиталистическими организациями, но в каком-то смысле они воплощают самую сущность капитализма, поскольку позволяют сравнительно небольшим группам стремиться к своим, независимо выбранным целям. Стоит лишь чуть задуматься, чтобы понять, насколько несовместима кооперативная само-помощь с целями плановой или командной экономики. Сравнение форм организации Мы пытались найти объяснение экономическому росту Запада в его же экономической истории. После 1917 года история социалистической экономики поставляет материал для сравнений, позволяющий еще сильнее высветить некоторые источники экономического роста. Здесь мы затронем только два момента. Во-первых, очень многое препятствует тому" чтобы делать на основании таких сравнений надежные, достоверные выводы. Во-вторых, социалистический опыт в целом подтверждает наше предположение, что Запад многим обязан экспериментальному, прагматическому подходу к организации хозяйственной жизни. При сравнении экономических систем крайне трудно установить, что же на самом деле служит истинной причиной различий результатов экономической деятельности. Нет бесспорного способа определить, какие из бесчисленного множества различий между хозяйственными системами СССР и США являются важнейшими причинами разных результатов хозяйствования. Сопоставление экономических моделей свободного рынка и социалистического хозяйства -- дело не трудное просто потому, что экономические модели создаются, чтобы облегчить понимание. Сравнение реальных экономических систем есть дело крайне сложное, поскольку эти системы возникают в результате исторических процессов, которые не были сознательно спроектированы и определенно созданы не так, чтобы облегчить их понимание. Мы начнем рассмотрение нескольких проблем, возникающих при сравнении реальных систем хозяйства, с анализа явного обмана. 1. Парадная идеология и глубинный смысл Стало обычным утверждение, что СССР, Восточная Германия, Польша, Болгария и другие страны восточного блока далеки от марксизма. Как сформулировал Александр Гершенкрон, "вся история Советской России ... это история отхода от марксизма". [Ответ Александра Гершенкрона на комментарий Альберта О. Хиршмана к тезису Гершенкрона: "идеология как системный фактор", глава 9 в Comparison of Economic Systems, Alexander Eckstein, ed. (Berkeley: University of California Press, 1971), p. 298. Гершенкрон продолжает далее: "Профессор Хиршман правильно говорит о "долгожданном отказе германской социал-демократической партии от ортодоксального марксизма", но ему следовало бы добавить, что советский большевизм от марксизма (ортодоксального или нет) все еще не отказался".] Несомненно, что можно с такой же убежденностью утверждать, что только Лихтенштейн и, быть может, Швейцария сохранили настоящий капитализм. Утверждение, что почти все так называемые социалистические и капиталистические страны виноваты в отходе от идеального образца, свидетельствует только о том, что в этих странах в ходу идеология с двойным дном -- одна служит для выбора реального поведения, а другая есть орудие в социальном конфликте. Как говорит тот же Гершенкрон: Особенность социальных наук в том, что объекты наших исследований (в отличие от камней, остающихся немыми для геолога) непрерывно что-то утверждают о себе. Это и благо, и проклятье, источник понимания и заблуждений. Исследователь общества должен отделить зерна истины от плевел обмана. Идеологическая литература в значительной степени посвящена той же проблеме. В то же время исследователь общества не может ограничиться задачей "обличения" идеологии как орудия лжи. Поскольку действия человека подчинены мозгу, то есть -- идеям, стремящийся к пониманию социальных действий ученый должен попытаться понять идеи или комплексы идей, то есть идеологии, которые направляют действие: истинные идеологии, действенные, но спрятанные за фасадом ложных идеологий. [там же, с. 297--298]