Страница:
Другое произведение С. р. - роман А. С. Серафимовича "Железный поток", рассказывающий о том, как красный командир Кожух выводит Таманскую дивизию из окружения, - подсвечено ветхозаветной мифологией, историей выхода (исхода) иудеев из Египта и обретения земли обетованной. Кожух выступает в роли Моисея, на что есть прямые указания в тексте.
С годами С. р. вырабатывает собственную идеологию-мифологию. Эта мифология уже не романтического, а, скорее, классицистического плана. Как известно, основной конфликт в идеологии классицизма - это конфликт между долгом и чувством, где долг побеждает. В таких произведениях С. р., как "Цемент" Ф. Гладкова, "Как закалялась сталь" Н. Островского, "Повесть о настоящем человеке" Б. Полевого, это видно как нельзя лучше. Герой подобного произведения отказывается от любви во имя революции. Но С. р. идет дальше классицизма. Его герой, поощряемый властью, вообще теряет человеческую плоть, превращаясь в робота. Нечто подобное происходит уже с Павлом Корчагиным. Завершает эту мифологему Алексей Мересьев, "настоящий человек", заменивший "маленького человека", "лишнего человека" и "нового человека" русской литературы ХIХ в. Настоящий человек - это технологический мутант. Ему отрезали ноги, и он продолжает оставаться летчиком, более того, сливается с машиной - этот эпизод весьма подробно расписан в романе Б. Полевого (ср. также тело).
Тело социалистического героя заменяется железом, он выковывается из стали - "железный дровосек" развитого социализма.
Во многом эту неповторимую поэтику русского С. р. "открыли" поэты и художники русского концептуализма 1960 1980-х гг. (см.).
Лит.:
Надточий Э. Друк, товарищ и Барт (несколько вопрошаний о месте социалистического реализма в искусстве ХХ в.) // Даугава, 1989. - М 8.
Зимовец С. Дистанция как мера языка искусства (к вопросу о взаимоотношении соцреализма и авангарда)// Там же.
Руднев В. Культура и реализм // Там же. - 1992.- No 6.
Тойнби А. Дж. Христианство и марксизм // Там же.- 1989. - No 4.
СТРУКТУРНАЯ ЛИНГВИСТИКА
(лингвистический структурализм) - направление в языкознании, возникшее в начале ХХ в. и определившее во многом не только лингвистическую, но и философскую и культурологическую парадигмы (см.) всего ХХ века. В основе С. л. - понятие структуры как системной взаимосвязанности языковых элементов.
Возникновение С. л. было реакцией как на кризис самой лингвистики конца ХIХ в., так и на весь гуманитарно-технический и философский кризис, затронувший почти все слои культуры ХХ в. С другой стороны, С. л. играла в ХХ веке особую методологическую роль благодаря тому, что культурно-философская ориентация ХХ в. в целом - это языковая ориентация. Мы смотрим на мир сквозь язык, и именно язык определяет то, какой мы видим реальность (тезис гипотезы лингвистической относительности (см.)).
Первым и главным произведением С. л. принято считать "Курс общей лингвистики" языковеда из Женевы Фердинанда де Соссюра. Характерно, что книга эта реконструирована учениками покойного тогда уже ученого (1916) по лекциям, записям и конспектам такова судьба сакральных книг, "Евангелий", например, или "Дао де цзина", лишь приписываемого легендарному основателю даосизма Лао-цзы).
В книге Соссюра даны три основополагающие оппозиции, важнейшие для всего дальнейшего понимания языка лингвистикой ХХ в. Первая - это то, что в речевой деятельности (Langage; русский термин "речевая деятельность" принадлежит Л. В. Щербе) необходимо разделять язык как систему (lange) и речь как реализацию этой системы (parole), как последовательность "правильно построенных высказываний", если говорить в терминах более позднего направления, генеративной лннгвистики (см.). Задача С. л., как ее понимал Соссюр, состояла в изучении языка как системы (подобно тому как Витгенштейн в "Логико-философском трактате" ставил задачу изучения логического языка как системы - см. аналитическая философия). Вторым компонентом, речью, С. л. занялась уже в свой постклассический период, 1950 - 1960-е гг.; см. теория речевых актов, лингвистика устной речи.
Второе фундаментальное разграничение - синхроническое и диахроническое описания языка. Синхрония, статика соответствовала приоритетному подходу к языку как системе, диахрония, динамика - интересу к языковым изменениям, которыми занимается сравнительно-историческая лингвистика, или компаративистика.
Третью оппозицию образуют синтагматическая и парадигматическая оси языковой структуры. Синтагматика - это ось последовательности, например последовательности звуков: о-с-е-л; или слогов па-ра-линг-вис-ти-ка; или слов: он вошел в дом. Скажем, чтобы приведенное предложение могло существовать как факт языка, нужно в определенных словах согласовать их грамматические формы. Из класса местоимений третьего лица (он, она, оно) выбрать мужской род, придать этот род глаголу и т.д. Классы грамматических (фонологических, семантических) категорий, из которых мы выбираем, и называются парадигматической системой языка. Язык существует на пересечении этих двух механизмов, которые графически обычно изображают как взаимно перпендикулярные: парадигматика вертикальная стрела вниз, синтагматика - горизонтальная стрела слева направо.
Заслугой Соссюра было еще и то, что он одним из первых понял, что язык - это форма, а не субстанция, то есть система отношений, нечто абстрактное, и что структурами, подобными языковым, обладают многие классы объектов, которые должны изучаться наукой, названной им семиологией и сейчас широко известной как семиотика (см.).
После первой мировой войны С. л. "раскололась" - так можно сказать лишь условно, потому что она никогда и не существовала как нечто единое - на три течения, которые интенсивно развивались в период между мировыми войнами и составили классическое ядро С. л.
Первое течение - американский дескриптивизм Эдуарда Сепира и Леонарда Блумфильда - родилось вследствие необходимости описания и систематизации многочисленных языков индейских племен, лишенных письменности (что, в свою очередь, было обусловлено повышенным интересом ХХ века к архаическим культурам). В этом смысле дескриптивизм в лингвистике тесно связан с бихевиоризмом, господствующим направлением американской психологии, а также прагматизмом, наиболее популярной в США философской доктриной. Американский философ Р. Уэллс остроумно заметил по поводу дескриптивизма, что он был не системой, а "набором предписаний для описаний". Важнейшим теоретическим открытием дескриптивистов было разработанное ими учение об иерархичности языковой структуры - от низших уровней к высшим (фонемы, морфемы, слова, словосочетания, предложения и их смыслы). В дальнейшем генеративная лингвистика Н. Хомского и его последователей, сохранив идею иерархии, изменила последовательность на противоположную - согласно учению генеративистов, речь порождается от высших уровней к низшим.
Второе течение - датская глоссематика (от древнегр. glossema - слово) было полной противоположностью американскому дескриптивизму. Это была предельно абстрактная аксиоматическая теория языка, металингвистическая по своему характеру, то есть в принципе претендовавшая на описание любой знаковой системы (см. семиотика).
Основоположник глоссематики Луи Ельмслев в книге "Пролегомены к теории языка" сделал также ряд важнейших открытий, касающихся изучения не только системы языка, но и любой знаковой системы (см. знак, семиотика). В первую очередь, это учение о разграничении плана выражения (языковая форма) и плана содержания (языковая материя). Затем это противопоставление двух противоположных механизмов, действующих в языке, - коммутации и субституции - в плане выражения. Если со сменой одного элемента языковой формы меняется значение другой формы (другого элемента), то эти элементы находятся в отношении коммутации (так, в предложении "Он пришел" мужской род местоимения коммутирует с мужским родом глагола). Если с изменением одного элемента значение другого элемента не меняется, то эти элементы находятся в отношении субституции, свободной замены. Можно сказать: "Он пришел", или "Коля пришел", или "Кот пришел" (ср. выше с действием механизмов парадигматики и синтагматики у Соссюра) - значение глагола от этого не меняется.
Наконец, Ельмслев разработал учение о трех типах зависимости между элементами плана выражения: 1) координация, или взаимная зависимость (такой зависимостью является, например, синтаксическое согласование - он пришел); 2) детерминация, односторонняя зависимость (например, грамматическое управление, когда определенный глагол в одностороннем порядке управляет определенным падежом существительного - в словосочетании "пришел в школу" глагол "прийти" управляет винительным падежом с предлогом, то есть детерминирует появление этого падежа); 3) констелляция, или взаимная независимость (в синтаксисе это примыкание; в словосочетании "бежал быстро" планы выражения не зависят друг от друга или находятся в отношении субституции случаи координации и детерминации осуществляют коммутацию).
Глоссематика Ельмслева была первой лингвистической теорией, которая имела несомненное философское значение (типологически она тесно связана с аналитической философией).
Третье классическое направление С. л. развивал Пражский лингвистический кружок, возглавляемый русскими учеными Н. С. Трубецким и Р. О. Якобсоном. Основным тезисом пражского функционализма было утверждение о том, что язык является средством для достижения определенных целей, а основной задачей - разработка учения об этих средствах - функциях языка (см. структурная поэтика). Главное достижение пражской лингвистики - создание Н. С. Трубецким подробного и цельного учения о фонологии. Немаловажным было открытие, сделанное чешским ученым В. Матезиусом, касающееся так называемого поверхностного синтаксиса высказывания, - учение об актуальном членении предложения (см. лингвистика устной речи). Философией пражского структурализма была феноменология (см.).
Интересно, что три направления С. л. существовали совершенно независимо друг от друга (такая же судьба была у основных направлений философии ХХ века - аналитической философии, экзистенциализма, феноменологической герменевтики; совсем по-другому, например, складывалась ситуация в квантовой физике, где ученые разных направлений и стран активно взаимодействовали друг с другом).
К середине ХХ века классическая С. л. исчерпала себя, ей на смену пришла генеративная лингвистика, которая в большей степени отвечала оперативным задачам, возникшим после второй мировой войны (машинный перевод, искусственный интеллект, автоматизированные системы управления).
Лит.:
Соссюр Ф. де. Труды по общему языкознанию. - М., 1977.
Блумфильд Л. Язык. - М., 1965.
Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1962. - Вып. 2.
Пражский лингвистический кружок: Антология. - М, 1970
Апресян Ю.Д. Идеи и методы структурной лингвистики. М., 1966
СТРУКТУРНАЯ ПОЭТИКА
- направление в литературоведении начала 1960-х - конца 1970-х гг., взявшее основные методологические установки, с одной стороны, у классической структурной лингвистики де Соссюра и, с другой стороны, у русской формальной школы 1920-х гг. (см.).
С. п. имела три основных географических центра: Париж, Тарту и Москву. Французская школа (Клод Леви-Строс, Ролан Барт - см. также постструктурализм, отчасти Р. О. Якобсон см. семиотика) была наиболее философски ориентированной, и структурализм здесь довольно быстро перешел в постструктурализм.
Московская и тартуская школы развивались в тесном контакте, так что можно говорить о московско-тартуской школе. Главными представителями С. п. в Москве были Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров, Б. А. Успенский, А. М. Пятигорский; в Тарту - Ю. М. Лотман, З. Г. Минц, Б. М. Гаспаров, П. А. Руднев.
С. п. была тесно связана с семиотикой (в определенном смысле для России это даже было одно и то же), но в политическом смысле на советской почве она была поневоле интеллектуальным движением антиофициозного, внутриэмигрантского толка. Зародившись в оттепель 1960-х гг., она сумела пережить 1968 г., а к концу 1970-х гг. приобрела черты модной респектабельности, чего-то вроде отечественного товара, предназначенного на экспорт.
Основным тезисом С. п. был постулат о системности художественного текста (и любого семиотического объекта), системности, суть которой была в том, что художественный текст рассматривался как целое, которое больше, чем сумма составляющих его частей. Текст обладал структурой, которая мыслилась в духе того времени как похожая на структуру кристалла (говорили, что в начале своего пути литературоведы-структуралисты изучали основы кристаллографии, чтобы лучше понять то, чем они занимаются сами).
Важнейшим свойством системности, или структурности (это в общем тоже были синонимы с некоторыми обертонами), считалась иерархичность уровней структуры. Это положение тоже было взято из структурной лингвистики, но естественный язык в чем-то более явно структурированное образование, и в лингвистике тезис об иерархичности уровней вначале не вызывал сомнений, а потом, как раз когда его взяла на вооружение С. п., был пересмотрен генеративной лингвистикой. Уровни были такие (их число и последовательность варьировались в зависимости от того, какой исследователь принимался за дело): фоника (уровень звуков, которые могли приобретать специфически стихотворное, поэтическое назначение, например аллитерировать - "Чуть слышно, бесшумно шуршат камыши" - К. Д Бальмонт; метрика (стихотворные размеры см. подробно система стиха), строфика, лексика (метафора, метонимия и т.д.), грамматика (например, игра на противопоставлении первого лица третьему - "Я и толпа"; или прошедшего времени настоящему - "Да, были люди в наше время,/ Не то, что нынешнее племя"); синтаксис (наименее разработанный в С. п.); семантика (смысл текста в целом). Если речь шла о прозаическом произведении, то фоника, метрика и строфика убирались, но зато добавлялись фабула, сюжет (см.), пространство, время (то есть особое художественное моделирование пространства и времени в художественном тексте). Надо сказать, что излюбленным жанром С. п. был анализ небольшого лирического стихотворения, которое действительно в руках структуралиста начинало походить на кристаллическую решетку.
На самом деле количество и последовательность уровней структуры художественного текста были не так важны. Важнее в истории С. п. было другое: что она в глухое брежневское время, когда литература настолько протухла, что сделалась нехитрым объектом, впрочем, квазиполитических манипуляций (знаменитая трилогия Л. И. Брежнева), вернула литературе ее достоинство ее художественность, право и обязанность быть искусством для искусства. Советский школьник, которого тошнило от Ниловны или "образа Татьяны", попав на первый курс русского отделения филологического факультета Тартуского университета, мог с удивлением обнаружить, что литература - это очень интересная вещь.
Одним из важнейших лозунгов С. п. был призыв к точности исследования, применению основ статистики, теории информации, математики и логики, приветствовалось составление частотных словарей языка поэтов и индексов стихотворных размеров.
В этом плане структуралисты (в особенности стиховеды) разделились на холистов (целостников), считавших, что художественный текст возможно разбирать только в единстве всех уровней его структуры, и аналитиков (дескриптивистов), полагавших, что следует брать каждый уровень по отдельности и досконально изучать его. Эти последние и составляли метрические справочники и частотные словари.
Неудержимое стремление к точности вскоре стало порождать курьезы, своеобразный "правый уклон" в структурализме. Так, например, в 1978 г. в г. Фрунзе (ныне Бишкек) вышло методическое пособие для математического анализа поэтических текстов, в котором предполагалось предать тотальной формализации все уровни и единицы структуры поэтического текста. При этом авторы пособия вполне всерьез предлагали брать за единицу "художественности" текста 1/16 от художественности стихотворения А. С. Пушкина "Я помню чудное мгновенье". Называлась эта единица - 1 керн.
Как это представляется теперь, наиболее позитивной и важной стороной С. п. были не ее методы и достижения (методы были взяты напрокат, а достижений, как правило, добивались вопреки методам), а ее открытость другим направлениям, просветительский пафос. Так, структуралисты заново открыли миру М. М. Бахтина (см. карнавализация, диалогичесжое слово, полифонический роман), гениальную ученицу академика Н. Я. Марра (см. новое учение о языке) О. М. Фрейденберг (см. миф, сюжет); они готовы были подвергать структурному анализу все на свете: карточные гадания, шахматы, римскую историю, функциональную асимметрию полушарий головного мозга (см.), законы музыкальной гармонии и обратную перспективу в иконографии (кстати, именно в тартуских "Трудах по знаковым системам" начали еще в 1970-х годах потихоньку публиковать труды репрессированного отца Павла Флоренского).
Тартуско-московская С. п. удивила мир тем, что в тухлой брежневской империи, как оказалось, формируются яркие гуманитарные идеи и работают профессиональные, порой выдающиеся гуманитарные интеллекты. Структурализм в России заменил и политику, и философию, которыми нельзя было заниматься всерьез.
Когда рухнула "Великая берлинская стена", разъединявшая Россию и Запад, С. п. сделалась достоянием истории науки. В Россию хлынули свежие идеи с Запада и из собственного исторического прошлого. Анализировать стихотворения перестало быть самым интересным занятием. Отчасти реанимировать С. п. удалось А. П. и М. О. Чудаковым, учредившим Тыняновские чтения, проходившие с 1982 г. (по сию пору) и в чем-то заменившие Летние школы семиотики в 1960-е гг. в Кяэрику под Тарту, а главное, локализовавшие С. п. под знаменем формальной школы, а не присвоившие ее изобретение себе, как это сделал Лотман. Но в целом изменить ничего уже было нельзя, так как научный и идеологический кризис конца века захлестнул к началу 1990-х гг. весь просвещенный мир.
Лит.:
Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике // Ю. М.
Лотман и тартуская школа. - М., 1964.
Лотман Ю. М. Структура художественного текста. - М., 1970.
Успенский Б. А, Поэтика композиции. - М., 1972.
Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. - М., 1972.
Труды по знаковым системам (Учен. зап. Тартуского ун-та).
Тарту, 1965 - 1983.- Вып. 2 - 20.
Учебный материал по анализу поэтических текстов / Сост. и прим. М. Ю. Лотмана. - Таллин, 1982.
СУЩЕСТВОВАНИЕ.
Характерно, что дискуссия о существовании, в которой принимали участие все видные философы и логики того времени Рудольф Карнап, Алонзо Черч, Уиллард Куайн, разгорелась во время второй мировой войны. Скорее закономерно, чем парадоксально, что этот вопрос обострился в период торжества тоталитарной культуры и государственности, когда главенствующую роль играет отрицание существующего и наделение атрибутами С. иллюзий, химер, устаревших мифов.
С другой стороны, не сдавал позиций традиционный идеализм (ср. абсолютный идеализм), утверждавший, что реально существуют лишь идеи предметов, а не сами предметы. Известен знаменитый доклад в Британской академии Дж. Э. Мура, одного из основателей аналитической философии, "Доказательство существования внешнего мира". Доказательство состояло в том, что Мур поочередно поднимал то правую, то левую руку и громко говорил: "Я точно знаю, что моя рука существует".
С логической точки зрения такие вопросы, как "Существует ли Бог?" или "Существуют ли единороги?" являются реальной проблемой, потому что слово "существовать" выступает в речи одновременно в двух функциях. Когда мы говорим: "Он спит", мы тем самым подразумеваем, что "он" существует. Любому утверждению о фактах предшествует молчаливая презумпция, что эти факты существуют. В этой функции глагол "существовать" называется экзистенциальным квантором, или квантором (как бы счетчиком) С. Уиллард Куайн придумал остроумный тест на С. Предметы существуют, если их можно сосчитать.
Но вернемся к единорогам. Их нельзя сосчитать, потому что они не существуют, но тем не менее мы не можем сказать, что единороги не существуют, ибо тогда вообще не о чем было бы говорить. Эту проблему понимал еще Платон, она и известна как "борода Платона": небытие в некотором смысле должно быть, в противном случае оно есть то, чего нет.
Эта парадоксальность возникает благодаря тому, что глагол "существовать" выступает и в функции обычного предиката; и вот когда они встречаются в одном утверждении: квантор С. (существует такой Х) и предикат С. (Х существует), то получается путаница. Мы хотим сказать: "Единорогов не существует", а в результате получается: "Существует такой Х, как единорог, который не существует".
Выходов из парадокса С. было два. По первому пути пошел один из последних идеалистов ХХ в. немецкий философ Алексиус Майнонг, считавший, что есть два мира: мир вещей, в котором существуют все материальные предметы, и мир идей и представлений, в котором существуют Пегас, круглый квадрат, единороги и т.п. В принципе по тому же пути пошла модальная логика (см. модально- сти, семантика возможных миров, философия вымысла), которая на вопрос "Существует ли Шерлок Холмс?" отвечала: "Существует в художественном мире рассказов Конан-Дойля", а на вопрос "Существует ли Дед Мороз", "Существует в детских представлениях о Новом годе".
Недостатком этой стратегии было то, что она в результате совершенно размывала границы между существующим и несуществующим, между иллюзией и реальностью (см.).
По второму пути пошел Бертран Рассел. Он считал, что мир у нас более или менее один. Надо только уметь грамотно в логическом смысле выражать то, что может быть выражено (см. логический позитивизм). Рассел решил парадокс существования при помощи так называемой теории определенных дескрипций (описаний), которая заключается в том, что каждое слово является скрытым описанием, то есть его можно представить при помощи других слов (ср. семантические примитивы). Тогда мы сможем непротиворечиво говорить о том, что единорогов не существует. Мы разложим слово "единорог" на описание'. "животное, являющееся по природе рогатым", и тогда мы скажем: "Все животные, являющиеся по природе рогатыми, имеют два рога, и при этом нет ни одного из них, которое по природе имело бы один рог". Вот мы и разделались с единорогами.
Рассела поддержал один из столпов аналитической философии американский философ Уиллард Куайн. В 1940 1950-е гг. стало модным говорить о модальных логиках (см. модальности), то есть о том, что возможно, невозможно или необходимо. И вот популярными стали концепции о возможно-существующих объектах. Сюда попал и злополучный единорог. Единороги не существуют, говорили сторонники этой теории, но логически нет ничего невозможного, чтобы единороги существовали, они являются возможно-существующими объектами. Под эту же мерку попадали Шерлок Холмс, Дед Мороз, Микки Маус, Винни Пух и Григорий Мелехов.
Куайн восстал против, как он выражался, "разбухшего универсума" модальной логики. Он писал в статье "О том, что есть", что, когда мы говорим о возможно-существующих объектах, теряется критерий их тождества: возможные объекты нельзя сосчитать. Представьте себе, говорил Куайн, одного возможного толстяка, стоящего у двери, а теперь представьте другого возможного толстяка, стоящего у двери. Сколько возможных толстяков стоит у двери? Может быть, это один и тот же возможный толстяк? Нет никаких критериев, чтобы решить, сколько возможных толстяков стоит у двери, потому что это нереальные сущности". Борода Платона, говорит Куайн, слишком спутана,
Современная философия и картина мира пошла скорее за Майнонгом Если вспомнить, какое количество фильмов посвящено виртуальным двойникам, инопланетянам, притворяющимся людьми; если вспомнить, какую роль сейчас играют виртуальные реальности, то становится ясным, что проблема С. еще далека от разрешения и едва ли не более парадоксальна сейчас, в конце века, чем в его середине.
Лит.:
Рассел Б. Введение в математическую философию. - М., 1996.
Целищев В.В. Логика существования. - Новосибирск, 1971.
Куайн У. О том, что есть // Даугава, 1989.- Э11.
СЮЖЕТ
(от фр. sujet - субъект, предмет) - последовательность событий в художественном тексте.
Парадокс, связанный с судьбой понятия С. в ХХ в., заключается в том, что как только филология научилась его изучать, литература начала его разрушать.
В изучении С. определяющую роль сыграли русские ученые, представители формальной школы. В разрушении С. сыграли роль писатели и режиссеры европейского модернизма и постмодернизма (см., например, новый роман, театр абсурда).
Огромную роль в изучении С. сыграл выдающийся русский фольклорист В. Я. Пропп. В своей книге "Морфология сказки" (1929) он построил модель С. волшебной сказки, состоявшую из последовательностей элементов метаязыка, названных им функциями действующих лиц. Функций, по Проппу, ограниченное количество (31); не во всех сказках присутствуют все функции, но последовательность основных функций строго соблюдается. Сказка обычно начинается с того, что родители удаляются из дома (функция отлучка) и обращаются к детям с запретом выходить на улицу, открывать дверь, трогать что-либо (запрет). Как только родители уходят, дети тут же нарушают этот запрет (нарушение запрета) и т.д.
С годами С. р. вырабатывает собственную идеологию-мифологию. Эта мифология уже не романтического, а, скорее, классицистического плана. Как известно, основной конфликт в идеологии классицизма - это конфликт между долгом и чувством, где долг побеждает. В таких произведениях С. р., как "Цемент" Ф. Гладкова, "Как закалялась сталь" Н. Островского, "Повесть о настоящем человеке" Б. Полевого, это видно как нельзя лучше. Герой подобного произведения отказывается от любви во имя революции. Но С. р. идет дальше классицизма. Его герой, поощряемый властью, вообще теряет человеческую плоть, превращаясь в робота. Нечто подобное происходит уже с Павлом Корчагиным. Завершает эту мифологему Алексей Мересьев, "настоящий человек", заменивший "маленького человека", "лишнего человека" и "нового человека" русской литературы ХIХ в. Настоящий человек - это технологический мутант. Ему отрезали ноги, и он продолжает оставаться летчиком, более того, сливается с машиной - этот эпизод весьма подробно расписан в романе Б. Полевого (ср. также тело).
Тело социалистического героя заменяется железом, он выковывается из стали - "железный дровосек" развитого социализма.
Во многом эту неповторимую поэтику русского С. р. "открыли" поэты и художники русского концептуализма 1960 1980-х гг. (см.).
Лит.:
Надточий Э. Друк, товарищ и Барт (несколько вопрошаний о месте социалистического реализма в искусстве ХХ в.) // Даугава, 1989. - М 8.
Зимовец С. Дистанция как мера языка искусства (к вопросу о взаимоотношении соцреализма и авангарда)// Там же.
Руднев В. Культура и реализм // Там же. - 1992.- No 6.
Тойнби А. Дж. Христианство и марксизм // Там же.- 1989. - No 4.
СТРУКТУРНАЯ ЛИНГВИСТИКА
(лингвистический структурализм) - направление в языкознании, возникшее в начале ХХ в. и определившее во многом не только лингвистическую, но и философскую и культурологическую парадигмы (см.) всего ХХ века. В основе С. л. - понятие структуры как системной взаимосвязанности языковых элементов.
Возникновение С. л. было реакцией как на кризис самой лингвистики конца ХIХ в., так и на весь гуманитарно-технический и философский кризис, затронувший почти все слои культуры ХХ в. С другой стороны, С. л. играла в ХХ веке особую методологическую роль благодаря тому, что культурно-философская ориентация ХХ в. в целом - это языковая ориентация. Мы смотрим на мир сквозь язык, и именно язык определяет то, какой мы видим реальность (тезис гипотезы лингвистической относительности (см.)).
Первым и главным произведением С. л. принято считать "Курс общей лингвистики" языковеда из Женевы Фердинанда де Соссюра. Характерно, что книга эта реконструирована учениками покойного тогда уже ученого (1916) по лекциям, записям и конспектам такова судьба сакральных книг, "Евангелий", например, или "Дао де цзина", лишь приписываемого легендарному основателю даосизма Лао-цзы).
В книге Соссюра даны три основополагающие оппозиции, важнейшие для всего дальнейшего понимания языка лингвистикой ХХ в. Первая - это то, что в речевой деятельности (Langage; русский термин "речевая деятельность" принадлежит Л. В. Щербе) необходимо разделять язык как систему (lange) и речь как реализацию этой системы (parole), как последовательность "правильно построенных высказываний", если говорить в терминах более позднего направления, генеративной лннгвистики (см.). Задача С. л., как ее понимал Соссюр, состояла в изучении языка как системы (подобно тому как Витгенштейн в "Логико-философском трактате" ставил задачу изучения логического языка как системы - см. аналитическая философия). Вторым компонентом, речью, С. л. занялась уже в свой постклассический период, 1950 - 1960-е гг.; см. теория речевых актов, лингвистика устной речи.
Второе фундаментальное разграничение - синхроническое и диахроническое описания языка. Синхрония, статика соответствовала приоритетному подходу к языку как системе, диахрония, динамика - интересу к языковым изменениям, которыми занимается сравнительно-историческая лингвистика, или компаративистика.
Третью оппозицию образуют синтагматическая и парадигматическая оси языковой структуры. Синтагматика - это ось последовательности, например последовательности звуков: о-с-е-л; или слогов па-ра-линг-вис-ти-ка; или слов: он вошел в дом. Скажем, чтобы приведенное предложение могло существовать как факт языка, нужно в определенных словах согласовать их грамматические формы. Из класса местоимений третьего лица (он, она, оно) выбрать мужской род, придать этот род глаголу и т.д. Классы грамматических (фонологических, семантических) категорий, из которых мы выбираем, и называются парадигматической системой языка. Язык существует на пересечении этих двух механизмов, которые графически обычно изображают как взаимно перпендикулярные: парадигматика вертикальная стрела вниз, синтагматика - горизонтальная стрела слева направо.
Заслугой Соссюра было еще и то, что он одним из первых понял, что язык - это форма, а не субстанция, то есть система отношений, нечто абстрактное, и что структурами, подобными языковым, обладают многие классы объектов, которые должны изучаться наукой, названной им семиологией и сейчас широко известной как семиотика (см.).
После первой мировой войны С. л. "раскололась" - так можно сказать лишь условно, потому что она никогда и не существовала как нечто единое - на три течения, которые интенсивно развивались в период между мировыми войнами и составили классическое ядро С. л.
Первое течение - американский дескриптивизм Эдуарда Сепира и Леонарда Блумфильда - родилось вследствие необходимости описания и систематизации многочисленных языков индейских племен, лишенных письменности (что, в свою очередь, было обусловлено повышенным интересом ХХ века к архаическим культурам). В этом смысле дескриптивизм в лингвистике тесно связан с бихевиоризмом, господствующим направлением американской психологии, а также прагматизмом, наиболее популярной в США философской доктриной. Американский философ Р. Уэллс остроумно заметил по поводу дескриптивизма, что он был не системой, а "набором предписаний для описаний". Важнейшим теоретическим открытием дескриптивистов было разработанное ими учение об иерархичности языковой структуры - от низших уровней к высшим (фонемы, морфемы, слова, словосочетания, предложения и их смыслы). В дальнейшем генеративная лингвистика Н. Хомского и его последователей, сохранив идею иерархии, изменила последовательность на противоположную - согласно учению генеративистов, речь порождается от высших уровней к низшим.
Второе течение - датская глоссематика (от древнегр. glossema - слово) было полной противоположностью американскому дескриптивизму. Это была предельно абстрактная аксиоматическая теория языка, металингвистическая по своему характеру, то есть в принципе претендовавшая на описание любой знаковой системы (см. семиотика).
Основоположник глоссематики Луи Ельмслев в книге "Пролегомены к теории языка" сделал также ряд важнейших открытий, касающихся изучения не только системы языка, но и любой знаковой системы (см. знак, семиотика). В первую очередь, это учение о разграничении плана выражения (языковая форма) и плана содержания (языковая материя). Затем это противопоставление двух противоположных механизмов, действующих в языке, - коммутации и субституции - в плане выражения. Если со сменой одного элемента языковой формы меняется значение другой формы (другого элемента), то эти элементы находятся в отношении коммутации (так, в предложении "Он пришел" мужской род местоимения коммутирует с мужским родом глагола). Если с изменением одного элемента значение другого элемента не меняется, то эти элементы находятся в отношении субституции, свободной замены. Можно сказать: "Он пришел", или "Коля пришел", или "Кот пришел" (ср. выше с действием механизмов парадигматики и синтагматики у Соссюра) - значение глагола от этого не меняется.
Наконец, Ельмслев разработал учение о трех типах зависимости между элементами плана выражения: 1) координация, или взаимная зависимость (такой зависимостью является, например, синтаксическое согласование - он пришел); 2) детерминация, односторонняя зависимость (например, грамматическое управление, когда определенный глагол в одностороннем порядке управляет определенным падежом существительного - в словосочетании "пришел в школу" глагол "прийти" управляет винительным падежом с предлогом, то есть детерминирует появление этого падежа); 3) констелляция, или взаимная независимость (в синтаксисе это примыкание; в словосочетании "бежал быстро" планы выражения не зависят друг от друга или находятся в отношении субституции случаи координации и детерминации осуществляют коммутацию).
Глоссематика Ельмслева была первой лингвистической теорией, которая имела несомненное философское значение (типологически она тесно связана с аналитической философией).
Третье классическое направление С. л. развивал Пражский лингвистический кружок, возглавляемый русскими учеными Н. С. Трубецким и Р. О. Якобсоном. Основным тезисом пражского функционализма было утверждение о том, что язык является средством для достижения определенных целей, а основной задачей - разработка учения об этих средствах - функциях языка (см. структурная поэтика). Главное достижение пражской лингвистики - создание Н. С. Трубецким подробного и цельного учения о фонологии. Немаловажным было открытие, сделанное чешским ученым В. Матезиусом, касающееся так называемого поверхностного синтаксиса высказывания, - учение об актуальном членении предложения (см. лингвистика устной речи). Философией пражского структурализма была феноменология (см.).
Интересно, что три направления С. л. существовали совершенно независимо друг от друга (такая же судьба была у основных направлений философии ХХ века - аналитической философии, экзистенциализма, феноменологической герменевтики; совсем по-другому, например, складывалась ситуация в квантовой физике, где ученые разных направлений и стран активно взаимодействовали друг с другом).
К середине ХХ века классическая С. л. исчерпала себя, ей на смену пришла генеративная лингвистика, которая в большей степени отвечала оперативным задачам, возникшим после второй мировой войны (машинный перевод, искусственный интеллект, автоматизированные системы управления).
Лит.:
Соссюр Ф. де. Труды по общему языкознанию. - М., 1977.
Блумфильд Л. Язык. - М., 1965.
Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1962. - Вып. 2.
Пражский лингвистический кружок: Антология. - М, 1970
Апресян Ю.Д. Идеи и методы структурной лингвистики. М., 1966
СТРУКТУРНАЯ ПОЭТИКА
- направление в литературоведении начала 1960-х - конца 1970-х гг., взявшее основные методологические установки, с одной стороны, у классической структурной лингвистики де Соссюра и, с другой стороны, у русской формальной школы 1920-х гг. (см.).
С. п. имела три основных географических центра: Париж, Тарту и Москву. Французская школа (Клод Леви-Строс, Ролан Барт - см. также постструктурализм, отчасти Р. О. Якобсон см. семиотика) была наиболее философски ориентированной, и структурализм здесь довольно быстро перешел в постструктурализм.
Московская и тартуская школы развивались в тесном контакте, так что можно говорить о московско-тартуской школе. Главными представителями С. п. в Москве были Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров, Б. А. Успенский, А. М. Пятигорский; в Тарту - Ю. М. Лотман, З. Г. Минц, Б. М. Гаспаров, П. А. Руднев.
С. п. была тесно связана с семиотикой (в определенном смысле для России это даже было одно и то же), но в политическом смысле на советской почве она была поневоле интеллектуальным движением антиофициозного, внутриэмигрантского толка. Зародившись в оттепель 1960-х гг., она сумела пережить 1968 г., а к концу 1970-х гг. приобрела черты модной респектабельности, чего-то вроде отечественного товара, предназначенного на экспорт.
Основным тезисом С. п. был постулат о системности художественного текста (и любого семиотического объекта), системности, суть которой была в том, что художественный текст рассматривался как целое, которое больше, чем сумма составляющих его частей. Текст обладал структурой, которая мыслилась в духе того времени как похожая на структуру кристалла (говорили, что в начале своего пути литературоведы-структуралисты изучали основы кристаллографии, чтобы лучше понять то, чем они занимаются сами).
Важнейшим свойством системности, или структурности (это в общем тоже были синонимы с некоторыми обертонами), считалась иерархичность уровней структуры. Это положение тоже было взято из структурной лингвистики, но естественный язык в чем-то более явно структурированное образование, и в лингвистике тезис об иерархичности уровней вначале не вызывал сомнений, а потом, как раз когда его взяла на вооружение С. п., был пересмотрен генеративной лингвистикой. Уровни были такие (их число и последовательность варьировались в зависимости от того, какой исследователь принимался за дело): фоника (уровень звуков, которые могли приобретать специфически стихотворное, поэтическое назначение, например аллитерировать - "Чуть слышно, бесшумно шуршат камыши" - К. Д Бальмонт; метрика (стихотворные размеры см. подробно система стиха), строфика, лексика (метафора, метонимия и т.д.), грамматика (например, игра на противопоставлении первого лица третьему - "Я и толпа"; или прошедшего времени настоящему - "Да, были люди в наше время,/ Не то, что нынешнее племя"); синтаксис (наименее разработанный в С. п.); семантика (смысл текста в целом). Если речь шла о прозаическом произведении, то фоника, метрика и строфика убирались, но зато добавлялись фабула, сюжет (см.), пространство, время (то есть особое художественное моделирование пространства и времени в художественном тексте). Надо сказать, что излюбленным жанром С. п. был анализ небольшого лирического стихотворения, которое действительно в руках структуралиста начинало походить на кристаллическую решетку.
На самом деле количество и последовательность уровней структуры художественного текста были не так важны. Важнее в истории С. п. было другое: что она в глухое брежневское время, когда литература настолько протухла, что сделалась нехитрым объектом, впрочем, квазиполитических манипуляций (знаменитая трилогия Л. И. Брежнева), вернула литературе ее достоинство ее художественность, право и обязанность быть искусством для искусства. Советский школьник, которого тошнило от Ниловны или "образа Татьяны", попав на первый курс русского отделения филологического факультета Тартуского университета, мог с удивлением обнаружить, что литература - это очень интересная вещь.
Одним из важнейших лозунгов С. п. был призыв к точности исследования, применению основ статистики, теории информации, математики и логики, приветствовалось составление частотных словарей языка поэтов и индексов стихотворных размеров.
В этом плане структуралисты (в особенности стиховеды) разделились на холистов (целостников), считавших, что художественный текст возможно разбирать только в единстве всех уровней его структуры, и аналитиков (дескриптивистов), полагавших, что следует брать каждый уровень по отдельности и досконально изучать его. Эти последние и составляли метрические справочники и частотные словари.
Неудержимое стремление к точности вскоре стало порождать курьезы, своеобразный "правый уклон" в структурализме. Так, например, в 1978 г. в г. Фрунзе (ныне Бишкек) вышло методическое пособие для математического анализа поэтических текстов, в котором предполагалось предать тотальной формализации все уровни и единицы структуры поэтического текста. При этом авторы пособия вполне всерьез предлагали брать за единицу "художественности" текста 1/16 от художественности стихотворения А. С. Пушкина "Я помню чудное мгновенье". Называлась эта единица - 1 керн.
Как это представляется теперь, наиболее позитивной и важной стороной С. п. были не ее методы и достижения (методы были взяты напрокат, а достижений, как правило, добивались вопреки методам), а ее открытость другим направлениям, просветительский пафос. Так, структуралисты заново открыли миру М. М. Бахтина (см. карнавализация, диалогичесжое слово, полифонический роман), гениальную ученицу академика Н. Я. Марра (см. новое учение о языке) О. М. Фрейденберг (см. миф, сюжет); они готовы были подвергать структурному анализу все на свете: карточные гадания, шахматы, римскую историю, функциональную асимметрию полушарий головного мозга (см.), законы музыкальной гармонии и обратную перспективу в иконографии (кстати, именно в тартуских "Трудах по знаковым системам" начали еще в 1970-х годах потихоньку публиковать труды репрессированного отца Павла Флоренского).
Тартуско-московская С. п. удивила мир тем, что в тухлой брежневской империи, как оказалось, формируются яркие гуманитарные идеи и работают профессиональные, порой выдающиеся гуманитарные интеллекты. Структурализм в России заменил и политику, и философию, которыми нельзя было заниматься всерьез.
Когда рухнула "Великая берлинская стена", разъединявшая Россию и Запад, С. п. сделалась достоянием истории науки. В Россию хлынули свежие идеи с Запада и из собственного исторического прошлого. Анализировать стихотворения перестало быть самым интересным занятием. Отчасти реанимировать С. п. удалось А. П. и М. О. Чудаковым, учредившим Тыняновские чтения, проходившие с 1982 г. (по сию пору) и в чем-то заменившие Летние школы семиотики в 1960-е гг. в Кяэрику под Тарту, а главное, локализовавшие С. п. под знаменем формальной школы, а не присвоившие ее изобретение себе, как это сделал Лотман. Но в целом изменить ничего уже было нельзя, так как научный и идеологический кризис конца века захлестнул к началу 1990-х гг. весь просвещенный мир.
Лит.:
Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике // Ю. М.
Лотман и тартуская школа. - М., 1964.
Лотман Ю. М. Структура художественного текста. - М., 1970.
Успенский Б. А, Поэтика композиции. - М., 1972.
Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. - М., 1972.
Труды по знаковым системам (Учен. зап. Тартуского ун-та).
Тарту, 1965 - 1983.- Вып. 2 - 20.
Учебный материал по анализу поэтических текстов / Сост. и прим. М. Ю. Лотмана. - Таллин, 1982.
СУЩЕСТВОВАНИЕ.
Характерно, что дискуссия о существовании, в которой принимали участие все видные философы и логики того времени Рудольф Карнап, Алонзо Черч, Уиллард Куайн, разгорелась во время второй мировой войны. Скорее закономерно, чем парадоксально, что этот вопрос обострился в период торжества тоталитарной культуры и государственности, когда главенствующую роль играет отрицание существующего и наделение атрибутами С. иллюзий, химер, устаревших мифов.
С другой стороны, не сдавал позиций традиционный идеализм (ср. абсолютный идеализм), утверждавший, что реально существуют лишь идеи предметов, а не сами предметы. Известен знаменитый доклад в Британской академии Дж. Э. Мура, одного из основателей аналитической философии, "Доказательство существования внешнего мира". Доказательство состояло в том, что Мур поочередно поднимал то правую, то левую руку и громко говорил: "Я точно знаю, что моя рука существует".
С логической точки зрения такие вопросы, как "Существует ли Бог?" или "Существуют ли единороги?" являются реальной проблемой, потому что слово "существовать" выступает в речи одновременно в двух функциях. Когда мы говорим: "Он спит", мы тем самым подразумеваем, что "он" существует. Любому утверждению о фактах предшествует молчаливая презумпция, что эти факты существуют. В этой функции глагол "существовать" называется экзистенциальным квантором, или квантором (как бы счетчиком) С. Уиллард Куайн придумал остроумный тест на С. Предметы существуют, если их можно сосчитать.
Но вернемся к единорогам. Их нельзя сосчитать, потому что они не существуют, но тем не менее мы не можем сказать, что единороги не существуют, ибо тогда вообще не о чем было бы говорить. Эту проблему понимал еще Платон, она и известна как "борода Платона": небытие в некотором смысле должно быть, в противном случае оно есть то, чего нет.
Эта парадоксальность возникает благодаря тому, что глагол "существовать" выступает и в функции обычного предиката; и вот когда они встречаются в одном утверждении: квантор С. (существует такой Х) и предикат С. (Х существует), то получается путаница. Мы хотим сказать: "Единорогов не существует", а в результате получается: "Существует такой Х, как единорог, который не существует".
Выходов из парадокса С. было два. По первому пути пошел один из последних идеалистов ХХ в. немецкий философ Алексиус Майнонг, считавший, что есть два мира: мир вещей, в котором существуют все материальные предметы, и мир идей и представлений, в котором существуют Пегас, круглый квадрат, единороги и т.п. В принципе по тому же пути пошла модальная логика (см. модально- сти, семантика возможных миров, философия вымысла), которая на вопрос "Существует ли Шерлок Холмс?" отвечала: "Существует в художественном мире рассказов Конан-Дойля", а на вопрос "Существует ли Дед Мороз", "Существует в детских представлениях о Новом годе".
Недостатком этой стратегии было то, что она в результате совершенно размывала границы между существующим и несуществующим, между иллюзией и реальностью (см.).
По второму пути пошел Бертран Рассел. Он считал, что мир у нас более или менее один. Надо только уметь грамотно в логическом смысле выражать то, что может быть выражено (см. логический позитивизм). Рассел решил парадокс существования при помощи так называемой теории определенных дескрипций (описаний), которая заключается в том, что каждое слово является скрытым описанием, то есть его можно представить при помощи других слов (ср. семантические примитивы). Тогда мы сможем непротиворечиво говорить о том, что единорогов не существует. Мы разложим слово "единорог" на описание'. "животное, являющееся по природе рогатым", и тогда мы скажем: "Все животные, являющиеся по природе рогатыми, имеют два рога, и при этом нет ни одного из них, которое по природе имело бы один рог". Вот мы и разделались с единорогами.
Рассела поддержал один из столпов аналитической философии американский философ Уиллард Куайн. В 1940 1950-е гг. стало модным говорить о модальных логиках (см. модальности), то есть о том, что возможно, невозможно или необходимо. И вот популярными стали концепции о возможно-существующих объектах. Сюда попал и злополучный единорог. Единороги не существуют, говорили сторонники этой теории, но логически нет ничего невозможного, чтобы единороги существовали, они являются возможно-существующими объектами. Под эту же мерку попадали Шерлок Холмс, Дед Мороз, Микки Маус, Винни Пух и Григорий Мелехов.
Куайн восстал против, как он выражался, "разбухшего универсума" модальной логики. Он писал в статье "О том, что есть", что, когда мы говорим о возможно-существующих объектах, теряется критерий их тождества: возможные объекты нельзя сосчитать. Представьте себе, говорил Куайн, одного возможного толстяка, стоящего у двери, а теперь представьте другого возможного толстяка, стоящего у двери. Сколько возможных толстяков стоит у двери? Может быть, это один и тот же возможный толстяк? Нет никаких критериев, чтобы решить, сколько возможных толстяков стоит у двери, потому что это нереальные сущности". Борода Платона, говорит Куайн, слишком спутана,
Современная философия и картина мира пошла скорее за Майнонгом Если вспомнить, какое количество фильмов посвящено виртуальным двойникам, инопланетянам, притворяющимся людьми; если вспомнить, какую роль сейчас играют виртуальные реальности, то становится ясным, что проблема С. еще далека от разрешения и едва ли не более парадоксальна сейчас, в конце века, чем в его середине.
Лит.:
Рассел Б. Введение в математическую философию. - М., 1996.
Целищев В.В. Логика существования. - Новосибирск, 1971.
Куайн У. О том, что есть // Даугава, 1989.- Э11.
СЮЖЕТ
(от фр. sujet - субъект, предмет) - последовательность событий в художественном тексте.
Парадокс, связанный с судьбой понятия С. в ХХ в., заключается в том, что как только филология научилась его изучать, литература начала его разрушать.
В изучении С. определяющую роль сыграли русские ученые, представители формальной школы. В разрушении С. сыграли роль писатели и режиссеры европейского модернизма и постмодернизма (см., например, новый роман, театр абсурда).
Огромную роль в изучении С. сыграл выдающийся русский фольклорист В. Я. Пропп. В своей книге "Морфология сказки" (1929) он построил модель С. волшебной сказки, состоявшую из последовательностей элементов метаязыка, названных им функциями действующих лиц. Функций, по Проппу, ограниченное количество (31); не во всех сказках присутствуют все функции, но последовательность основных функций строго соблюдается. Сказка обычно начинается с того, что родители удаляются из дома (функция отлучка) и обращаются к детям с запретом выходить на улицу, открывать дверь, трогать что-либо (запрет). Как только родители уходят, дети тут же нарушают этот запрет (нарушение запрета) и т.д.