Рясной Илья. Охота на уродов

   — Они сами пришли! — воскликнула Светка, которую перед этим Павлов вразумил, чтобы она держала язык за зубами, и она поняла, что брякнула лишнее, так что теперь испытывала двойственные чувства: мести и опасения расплаты.
   — Не мой пистолет! — преданно глядя в глаза начальнику уголовного розыска, воскликнул Золотой.
   — А чей? — удивился Павлов.
   — Квартира ее. Холодильник ее. И пистолет, наверное, ее.
   — А ты его не видел ни разу?
   — Нет.
   — А откуда знаешь, что он за холодильником был?
   — Я предполагаю.
   Тут к нему подскочил Аркаша и примерился кулаком. Золотой съежился. Павлов поднял руку:
   — Стоп, господа. Держите себя в руках. Золотого оттащили в отдел. Сняли объяснение. И отдали в руки следствия.
   — Хорошо, — потянулся Аркаша и потер пухлые руки.
   — Хорошо, — согласился Павлов.
   — Жалко только, Золотого не поучили, — Аркаша сжал кулак. — Такая гнида.
   — Да ладно, — примирительно произнес Павлов. — Тебе надо, чтобы он прокурору заявы писал? Пусть посидит.
   — Выпустят же.
   — Наверное, — кивнул Павлов. — Но ствол изъят. Палка красивая в отчетность пошла. Как раз под «Антитеррор».
   — Может, нам его под «Антитеррор» завалить надо было? — хмыкнул Аркаша.
   — Ты злой. — Павлов отхлебнул «фанты».
   — Спокойное дежурство. Это первый выезд. Может, все нормально будет.
   — Не говори гоп…
   И точно — сглазили. В семнадцать ноль-ноль Павлову позвонил дежурный и спросил:
   — Аркадий у тебя?
   — У меня.
   — На выезд.
   — Что случилось?
   — Там, кажется, жмурик. С огнестрельными. Я группу немедленного реагирования послал.
   Павлов повесил трубку и кивнул своему бравому помощнику:
   — На выезд. У теплоцентрали кто-то прижмурился. С огнестрельными.
   — У, е-е, — покачал головой Аркаша.
   Жмурик с огнестрельными обещал не одни и не двое суток ударного труда с неясным результатом.
   Обещанный жмурик действительно лежал на указанном месте Когда Павлов на своем стареньком, дышащем на ладан, но все еще вращающем колеса «Фиате», битком набитом поднятыми по тревоге оперативниками, пристроившись вслед дежурному «жигуленку», подкатил к месту события, там уже толпился народ. Милицейский «уазик» стоял в стороне. Лениво прогуливались «гоблины» из группы немедленного реагирования — в бронежилетах, с автоматами и дубинками.
   — Что там? — спросил Павлов у капитана — старшего группы ГНР, ленивого громилы.
   — Бомжара какой-то.
   Что это был бомж — нетрудно было догадаться. Он лежал на спине. И в башке у него была дыра. Такая же дырка была и в груди.
   — Гусь, — всплеснул руками Павлов. — Старый знакомый.
   — Да, — согласился Аркаша.
   Павлов работал в уголовном розыске пятнадцать лет, и за эти годы Гусь его основательно достал. Этот тип проживал когда-то в поселке овощесовхоза и судьбу свою строил по неизменному сценарию: напился, похмелиться не на что, вытряс из гражданина на улице кошелек, угодил в тюрягу. Иногда он крал, но чаще грабил, пользуясь завидным телосложением. Наконец по пьяни лишился квартиры. Но жить продолжал здесь, в родных краях, где каждый листочек на дереве, каждый дом навевает воспоминания о беззаботном детстве, когда не надо было искать червонец на бормотень, и вообще птицы пели красивее, а солнце светило ярче.
   — Заказуха, — авторитетно заявил капитан из ГНР. — Профессионалы работали. Первый выстрел аккуратненько в грудь. Контрольный — в голову. Оружие сбросили.
   — Где? — спросил Павлов.
   — Вон «ТТ» валяется. Мы не трогали.
   — Заказуха, — Павлов ткнул носком ботинка в кучу лохмотьев, в которые было завернуто массивное человеческое, сильно провонявшее и уже долгие годы бесполезное для общества и для самого хозяина тело.
   — Ты чего трепешь? — возмутился эмоциональный Аркаша. — Кому Гусь нужен, его заказывать?
   — Может, князь в изгнании? — хмыкнул Павлов. — Дело о наследстве. Агата Кристи. Том десятый.
   — Наследник Рокфеллера. Тьфу! — в сердцах сплюнул Аркаша.
 
   — Ты зачем пистолет бросил? — заорал Тюрьма, когда они вернулись в подвал.
   — Как зачем? Киллеры в кино всегда бросают пистолет. Менты могут по нему вычислить.
   — Во дурак! Укосячил по полной!
   — А за дурака по сопатке? — взвизгнул и так взведенный Туман.
   — Чего?
   — Да ладно, — примирительно произнес Шварц. — Хва.
   Туман закусил губу, потом заворчал:
   — Такой умный, сам бы и валил.
   — И завалил бы.
   — Ага. Обгадился бы…
   Тюрьма выудил из-за ящиков бутылку «чернил», которые вчера не допили, и жадно присосался к горлышку.
   — А мне? — капризно воскликнула Кикимора. Тюрьма только отмахнулся и осушил бутылку до последней капли.
   — Жила, — скривилась Кикимора.
   Помолчали. А потом полились слова. Шварц и Кикимора не были на месте расправы, и Туман, сбиваясь, сатанея от восторга, который вливался в него откуда-то из потусторонней тьмы, взахлеб в который раз рассказывал:
   — Я вижу. Гусь уже обделался… Вижу, сейчас на брюхе поползет, начнет умолять… Я чего, садик, что ли? Мне оно не надо. Я ему — молись, гнида… И в грудину шмальнул. Он сразу — херак. Готов…
   Тюрьма насупился. Он случившееся не комментировал. И особого восторга не испытывал. Он отлично видел, что Туман едва не сплоховал, ему было страшно, и бомж чуть не отобрал у него пистолет. И что было бы тогда?
   — А потом в башку ему… Ничего не чувствуешь. Будто в бутылку стреляешь… Кайф!
   Кикимора смотрела на него со смесью ужаса и восхищения. Он был определенно герой ее романа. — Чего молчишь. Тюрьма? — недоброжелательно покосился на него Туман.
   — Большая заслуга — бича замочить, — буркнул Тюрьма.
   Наконец разговор иссох, как источник в пустыне… Вернувшись домой, Туман хорошенько укололся, так что едва не перебрал дозу. Долго отходил. Потом раскумарился… Сперва в квартире он был один, валяясь, уткнувшись в грязные простыни. Позже приплелась маманя, полупьяная, злая, с фингалами под обоими глазами.
   — Народец, — хрюкнула презрительно она. — Бутылку жалко на улице оставить.
   Она жила, собирая бутылки, и вела за место под солнцем постоянные бои, которые по накалу страстей могли дать фору мафиозным разборкам.
   — Дома — шаром покати, — гнусаво ворчала она, обшаривая неработающий холодильник и шкафы. — Балбес вымахал, а я за ним ходить должна, кормить с ложечки. "
   — Ты, харя! — возмутился Туман, наконец начавший выныривать из наркотического забытия.
   — Выкормыш! Гаденыш!
   Туман схватил табуретку и запустил ее в маманю. Табуретка угодила ей по руке. Маманя, опустившись на пол, обхватила голову и взвыла во весь голос:
   — Уби-ил! Убил, паскудник! Сыночек родной, уби-и-ил!
   — Заткнись! — взвизгнул Туман, подскочил к ней и пнул ногой.
   Подействовало — маманя замолчала, опасливо глядя на сыночка.
   — Еще квакнешь — убью… И тебя, и хахалей твоих!
   — Гад паскудный, — прошептала маманя, тяжело поднимаясь, и прошаркала на кухню.
   Самочувствие у Тумана было отвратное. Очнувшись в очередной раз, ощущая, что его бьет колотун, а во рту будто птицы нагадили, он побродил кругами, как робот, по замусоренной пустой квартире и обнаружил, что почти тысяча рублей — те самые, которые забрали у азера, пропали из кармана.
   — Вот падла, — прошипел он, вскипая.
   Если бы в тот момент он застал маманю, порвал бы ее, как Тузик грелку. Но ее в квартире не было. Зато на кухонном столе присутствовали вещественные доказательства ее загула — среди ошметков ветчины и воблы, рядом с пластмассовой бутылкой «фанты» возвышалась пустая бутылка из-под «Мартини».
   — Ни хрена себе! — оторопело уставился на бутылку Туман, пытаясь врубиться, что это такое.
   Он знал, что эта бутылка в магазине стоит три сотни рублей. И полагал, что маманя скорее сдохнет, чем купит что-то дороже дрянного спирта, размешанного с водой и клофелином для большего кайфа и меньшего градуса, который гонят азеры и продают из-под полы за бросовую цену. Но никто «Мартини» приволочь в дом не мог. Получается, купила ее маманя. Из тех самых рублей. Чего ее дернуло? Может, какое-то дремлющее внутри желание хоть один вечер пожить красиво и насладиться дотоле неведомым ей таинственным напитком, воспринимавшимся как амброзия. «Я хочу жить красиво», — несколько раз заявляла она, когда пила особенно много и особенно дрянную водку. И вот, кажется, мечта ее сбылась.
   В общем, маманя выжрала бутылку «Мартини», забрала все деньги и смылась, небезосновательно опасаясь гнева своего сына.
   — Прибью суку.. Застрелю, — пробурчал он… Самое хреновое, что деньги были последние. Оставалась еще доля «герыча», которую он получил в результате дележки — после всего у него было граммов десять, количество огромное, на полтысячи долларов потянет. Но расставаться с чистейшим розовым героином он не хотел. В крайнем случае разбадяжит побольше и начнет толкать по «чекам» — дозам в одну десятую грамма, благо желающих полно. Не тут, так в Москве. Но это на крайняк.
   На улице было тепло. Казалось, что тротуары превратились в палубу океанского лайнера. Ощущение знакомое. Пока Туман еще мог заставить себя самостоятельно слезать с иглы, но с каждым месяцем это становилось все труднее. Со временем от ломки без метадона не избавиться. Но это когда еще будет!
   В подвале было пусто. Он полез к тайнику, вытащил оттуда «дипломат» со стволами. Взял один пистолет. Вернулся в комнатенку и стал завороженно его рассматривать. Он гладил его гладкие формы, при этом возникало сладостное ощущение, будто он гладит желанную женщину. Это возбуждало.
   Послышался шорох. Туман обернулся, выставив перед собой пистолет.
   — Убери! — нервно воскликнул Тюрьма.
   — Ты чего?
   — А ты чего?
   — Сижу. Вас жду. Где все?
   — Шварц свою долю героина продает. На мотоцикл почти собрал. Кикимора дома сидит. Ее предок запер.
   — А ты?
   — А что я? У меня маманя в Валаамский монастырь с паломниками укатила.
   — Делать ей не хрена?
   — Она верит, — в голосе Тюрьмы неожиданно появились теплые нотки. — Ее право.
   — Ну да, — отмахнулся Туман. — А моя все бабки стырила.
   — Бабки-бабули нужны. Иметь ствол и стрелять в бомжей, — презрительно покачал головой Тюрьма. — Козырно жить можем!
   — Бомжей, да… Ты сам согласился!
   — Теперь делом надо заняться.
   — И чего? Банк взять?
   — Поехали в Москву. Может, что надыбаем. Часы показывали начало второго.
   — Поехали, — кивнул Туман.
   В три часа они вышли на площадь трех вокзалов. У Тумана было возбужденное состояние. Пистолет за поясом электризовал его. Но было жутковато, что могут накрыть с оружием. Любой мент подойдет… Не, менту просто так он не дастся. Пистолет готов к бою. Пусть сунутся, пусть попробуют!
   Несколько часов они бродили, продираясь сквозь толпу, по огромному, роскошному городу, глазея на сказочные витрины дорогих супермаркетов, от которых отъезжали «мерсы» и джипы. И Тюрьме и Туману стало тоскливо — они понимали, что и дальше вся эта шикарная жизнь будет катиться мимо них. А хотелось это изменить…
   — Смотри, если зайти, охраннику в лоб стволом, — кивнул Туман на стеклянные двери обменного пункта.
   — Там стекла пуленепробиваемые. Этот город будто ждал, чтобы его разграбили. Он внушал алчные мысли.
   — А вот сберкасса. Если охраннику в лоб, то…
   — Не пройдет…
   Город вовсе не желал делиться своими богатствами, даже если ты — с пистолетом.
   Время шло незаметно. Уже начало темнеть, и стрелки часов подвалили к девяти. Последняя электричка отходила в одиннадцать.
   Они забрели в жилые районы у метро «Авиамоторная». Туман уже решился и рванулся было к «Форду» с тонированными стеклами, остановившемуся у тротуара. Сжал пистолет. Но оттуда вылезли два амбала, один из них мрачно посмотрел на Тумана, и тот сник.
   Тумана все больше раздражала абсурдность ситуации. Рядом баксы рекой текут, а тут у них пистолет, и добычу найти не могут.
   — Давай его! — предложил Туман.
   Они ринулись к пацану в подворотне, но тот, поняв, в чем дело, с завидной резвостью сделал ноги.
   — Козел, — буркнул Туман.
   — Быстро бегает, — покачал головой Тюрьма.
   — Москвичи ссыкливые.
   Наконец они вышли на тихую, безлюдную улицу, по одну сторону которой шли какие-то развалины, по другую — пятиэтажки, в них загорались желтые люстры, издалека слышался собачий лай.
   Метрах в двадцати перед ними, не доезжая нескольких метров до желтовато мерцающей витрины ларька, остановился белый «Ниссан», из него вылезла тетка — такая толстая, что машина аж приподнялась, с облегчением избавившись от ее туши.
   — Смотри, коза упакованная, — воскликнул Тюрьма.
   — Ну. В ушах вон какие серьги. И бабок наверняка в сумке полно.
   — Ну?
   — Хрен гну!
   Туман, набрав побольше воздуха, устремился вперед. На ходу выхватил пистолет и крикнул:
   — Эй, корова! Серьги, сумку, бабки!
   Тетка, сжимая объемную, крокодиловой кожи, сумку, удивленно посмотрела на него. Она прищурилась и протянула нараспев, с вызывающей интонацией торговки с сорокалетним стажем:
   — Чег-о-о?
   — Убью! — Туман выразительно махнул пистолетом.
   Тетка размахнулась и с чувством влепила ему крокодиловой сумкой по голове. Стук получился деревянный, с чмоканьем — полноценный такой, вкусный стук. В сумке было что-то тяжелое. Туман ошарашенно отступил на несколько шагов и нажал на спусковой крючок.
   Бах!
   Выстрел показался оглушительным. Но потом возник еще более оглушительный звук — это во весь голос визжала тетка, схватившись руками за голову и глядя на аккуратненькую дырочку, появившуюся в дверце ее машины.
   Туман позорно бросился бежать. Тюрьма устремился следом за ним. Голос толстухи еще долго завывал вдалеке, а потом к нему присоединился вой милицейской сирены.
 
   Шварцу удалось выгодно сбыть доставшуюся ему долю героина, он прибавил предыдущие накопления и по дешевке приобрел «шестерку» — старенькую, но вполне годную. Руки у него были золотые, так что смотрелась она вполне.
   — Красавица, — твердил он, с гордостью протирая тряпкой мятый бок своего мустанга.
   Вся компания собралась во дворе дома Шварца и обозревала приобретение.
   Тюрьма снисходительно улыбался — он не мог понять пристрастия людей к этим железякам: и почему их почти одушевляют, готовы тратить на них последнее.
   — Банка консервная, — презрительно скривился Туман. — Колеса на ходу отвалятся.
   — Да ладно, — махнул рукой Шварц.
   — Чего ладно? Закрутел теперь, да?
   — Ты чего? — удивился Шварц, сжимая тряпку и глядя во все глаза на Тумана.
   — А ниче! — Туман сплюнул.
   Он привычно исходил желчью. Ему не нравилось, что Шварц имеет машину и права, что он умеет водить. Кикимора оценила приобретение по-своему:
   — Интересно, как трахаться на заднем сиденье?
   И заработала пинок от Тумана, так и не поняв, за что, собственно.
   Злоба одолевала Тумана все больше. Он умудрился максимально сбавить дозу героина, закатываемого ежедневно в вену, и, по его расчетам, порошка должно было хватить еще надолго — в сутки уходило не больше двух десятых грамма.
   После того позорного бегства от толстой тетки шишка еще долго украшала его низкий лоб. В сумке действительно было что-то увесистое и твердое. А шишка была напоминанием о том, что не все в мире происходит так, как хочется.
   Вместе с зависимостью от наркоты у Тумана росла аналогичная зависимость от пистолета Он уже не расставался с ним ни на миг, рискуя ненароком залететь. И не мыслил, как выйдет из дома без оружия. Без пистолета он ощущал себя маленьким, а с пистолетом будто прибавлял в росте, наливался силой.
   Ему снова хотелось испытать, как пистолет бьет в руку отдачей и пуля устремляется в цель — в человека. Никакой радости стрелять по банкам. Оружие создано для того, чтобы убивать. И западло использовать его на другое.
   Тюрьма после неудачного разбоя как-то сник. И разговоры о рациональном использовании оружия если и заходили вновь, то как-то быстро затихали.
   Дни тянулись вяло. Денег не хватало. Подвальные братья ограбили как-то темной ночью чью-то дачу на Васильевской пустоши. Что наворовали — по дешевке тут же и толкнули.
   — И это при четырех стволах и мешке патронов, — обиделся на жизнь Тюрьма. — В «Морозко» бабок нет зарулить.
   — Все, на хер, — воскликнул Туман. — Надо искать, кого трясти.
   В тот вечер Туман и Тюрьма решили обуть какую-нибудь тачку. И вышли на промысел. Но ничего достойного не попадалось. Или какая-то рухлядь, даже магнитолы нет, или мигала противоугонка, или места были людные, или ментовская машина проедет. Близилась полночь.
   — Невезуха, — сказал Туман.
   Они дошли до конца улицы Браермана и вышли к глухому забору гаражного кооператива. Здесь город заканчивался.
   — Давай обратно, — предложил Туман. Тут Тюрьма остановился как вкопанный.
   — Ни фига себе! «Крузер».
   — В натуре, — кивнул Туман.
   — И, кажись, противоугонка не мигает. Какой дундук его сюда поставил? — Подойдя к «Лендкрузеру», Тюрьма провел рукой по гладкой лакированной синей поверхности. — Красавец.
   Действительно, мощная машина с широкими шинами, гнутым бампером, на котором пристроились противотуманные фары, с тонированными стеклами и всеми возможными прибамбасами, внушала уважение и какой-то трепет.
   — Вот такую тачку нужно иметь, — воскликнул Туман. — А не дерьмо металлическое, как у Шварца.
   — Знаешь, сколько джиповые навороты стоят? — Тюрьма подошел к противотуманным фарам и начал деловито отвертывать одну из них.
   Туман бродил кругами, приискивая, чем бы взломать дверцу. В салоне лежали объемистые пакеты. Нет, воистину нужно быть кретином, чтобы оставить такую тачку в глухом месте.
   Зачем ее там оставил хозяин — так и осталось непонятным. Но оставил ненадолго. Он уже появился из-за гаражей. В темноте мигал красный огонек его сигареты.
   Хозяин на миг застыл, удивленно глядя, как какой-то мелкий прыщ расковыривает его драгоценный «Лендкрузер». А потом гаркнул:
   — Чего, шпана, припухли?
   Туман еще пару месяцев назад при таком оклике тут же сделал бы ноги, но теперь, выпятив грудь, поинтересовался:
   — А ты кто такой?
   — Жора Плотник. Что, гниденыш, не слышал о таком? — Жора приближался. Фигуру он имел внушительную и немало преуспел в вольной борьбе. Так что на случай драки соотношение сил было примерно такое, как если бы два «Запорожца» надумали задавить танк.
   Туман, конечно, слышал о Жоре Плотнике, главном городском авторитете, державшем две бензозаправочные станции и городской рынок И еще недавно одно это имя возымело бы волшебную силу — улепетывал бы он, только пятки сверкали. Но порой даже два месяца — это время, за которое человек полностью меняется. И Тумана будто злая сила потянула за язык, и он бросил, ощущая, как голова сладко кружится от собственной дерзости:
   — Пидор ты, Жора!
   — У, блин, — больше удивился, чем разозлился Плотник, развернул плечи и ринулся на таран. Первым на его пути находился Тюрьма, не разделявший куража своего приятеля и уже проклинавший все на свете. Связаться с Плотником — это надо додуматься!
   Тюрьма проворно отскочил в сторону. Плотник не успел его сграбастать, иначе Тюрьма угомонился бы надолго…
   — Передавлю, сопляки! — взревел Плотник. И ощутил, как в спину его что-то тупо ударило. Грохот он услышал позже… Он покачнулся. Нашел в себе силы обернуться, еще не понимая до конца, что происходит. Земля качнулась под ногами. Будто загудели где-то внутри электрические провода и сознание начало уплывать.
   — Уроды, — прошептал он с каким-то укором.
 
   — Пожалуйста, — Аркаша, зайдя в кабинет начальника уголовного розыска, кинул «Московский комсомолец» на стол. — Статья «Открыт сезон весенней охоты».
   — Ну да, — кивнул Павлов.
   — «Передел сфер влияния в Подмосковье. Убит известный авторитет».
   — Кому это он известен?
   — Теперь всей России.
   Для районного масштаба событие было действительно из ряда вон выходящее. Конечно, их захолустный подмосковный район — еще далеко не столица. Но тут проходила трасса на Минск, стояли бензозаправки. И снова запыхтел, очухавшись, фарфоровый завод. Худо-бедно давал какую-то продукцию, производил соки и томатную пасту овощесовхоз. Так что денежки водились, а значит, братве было что делить. И свои разборки были, и стрельба гремела в свое время вовсю. Но уже два года как все утряслось. В криминальном мире прочно утвердился на командных высотах Плотник со своей командой. Будучи человеком разумным и спокойным, никого он особо не напрягал, давал и другим жить, но за свой кусок был готов горло выгрызть. Ничего не предвещало новых криминальных войн. Угрозыск братву особо не трогал, пока та занималась своими делами и не лезла в примитивную уголовщину. Однако время от времени беспокойные птенцы гнезда Плотникова то лепили несанкционированный «папой» разбой, то ставили на уши какой-нибудь кабак, тогда Павлов их с удовольствием вязал, возил мордой об стенку в своем кабинете, опускал в самую «лучшую» камеру, а потом с интересом наблюдал, чем закончится дело. Обычно кончалось ничьей — шла отстежка в суд или прокуратуру, и бандиты получали условные сроки.
   — Чего ты за этих подонков башляешь? — спросил как-то Павлов у Плотника, когда тот отмазывал влетевших на грабеже своих орлов — они сняли сережки с заезжих шлюх и еще отмордовали девах. — Они тебе что, так дороги?
   — Пойми, Кондратьич, это моя братва, — виновато развел руками Плотник. — Если я их не буду отмазывать, уважение потеряю.
   — М-да.
   — Но я не в претензии, если ты им своей властью все кости переломаешь.
   — А это уж тебя не спрошу.
   Пакта о ненападении между розыском и бандатвой не было, хотя Плотник неоднократно пытался подъехать к Павлову с предложением спонсорской помощи, притом весьма щедрой. Павлов имел воспитание старорежимное, которое в новых условиях не способствует наполняемости карманов, и всегда посылал районного авторитета коротко и емко. Вообще-то, он с радостью привлек бы к уголовной ответственности и самого Плотника, но формально было не за что. Он числился бизнесменом. И пусть им РУБОП занимается.
   Но вот только раскрывать убийство приходится розыску.
   Первые сутки оперативники по наработанной методике рыли землю — дом за домом обходили жителей, опрашивали каждого, устанавливали, чем занимался Плотник последние часы своей жизни, составляли списки друзей и врагов. И ничего интересного так и не нашли. Выяснилось, что Плотник за каким-то чертом поехал к гаражам — это в десяти минутах ходьбы от его дома. Что ему там понадобилось — так и осталось без ответа. Киллер поджидал его у оставленной машины. В карманах у криминального авторитета лежало триста баксов, но их не взяли. Значит, версия ограбления отпадает.
   Аркаша уселся на стул напротив Павлова и закурил. Тут в дверь постучали. Двое оперативников втолкнули в кабинет Золотого. В помещении, и без того тесном, стало вовсе не повернуться.
   — По кабинетам, — кивнул Павлов операм и поглядел на Золотого. — А ты садись.
   — Я лучше присяду, — невесело хмыкнул Золотой. Он отпарился в камере за тот самый извлеченный из-за холодильника пистолет трое суток. Потом дело начало увядать. С доказательствами было дело швах. Светка взяла обратно свои слова, что пистолет принадлежал Золотому. И он вышел на свободу, вернулся к ней, наставил ей фингал. И после этого они опять зажили, как голубки.
   — Ну что, Ваня, кто твоего пахана завалил? — спросил участливо Павлов.
   — У вас хотел спросить.
   — А ты наглец, — покачал головой начальник розыска. Аркаша встал позади Золотого и положил ему на плечо тяжелую руку, так что тот нервно заерзал на стуле.
   — Да откуда я знаю!
   — А я тебе скажу, — кивнул Павлов. — Кто второй человек в бригаде? Ты.
   — О какой бригаде речь?
   — Не об овощеводческой, Ваня… Ты второй человек. Амбиций у тебя — тьма… Ты в курсе, что Плотник собирается по каким-то своим делам к гаражам. Поджидаешь его. И дальше — один выстрел, и решение всех проблем.
   — Я? Андрюху чтобы?! — завопил Золотой, пытаясь подняться со стула, но Аркаша резко вдавил его обратно. — Да я б лучше в омут башкой!
   — Не свисти. Золотой. Нам твой кураж не убедителен, — сказал Павлов.
   — За каким хреном мне Андрюху валить? Весь бизнес на него записан. И все концы у него. Сейчас в бригаде раздрай начнется. Те суки, кто тихо сидели и вякнуть боялись, теперь послабуху требовать станут. Это мне надо? У меня при Плотнике не жизнь, а малина была.
   — Кто его мог заказать?
   — Не знаю!
   — Все ты знаешь.
   — Слышь, мужики, как на духу, — ударил себя в грудь Золотой. — Если бы хотя бы что было — незаплаченные долги, разборки! Хотя бы кого напрягли в последний год не по понятиям! Ничего! Все чин-чинарем было, культурно. Все утрясено. Живи да радуйся.
   — Все не может быть утрясено, — заметил Аркаша.
   — Почти все. И с московской, и со смоленской братвой договорились. Все путем было.
   — Всегда будет кто-то голодный, кому ваше процветание не по нутру, — сказал Павлов.
   — Не знаю.
   — Вон, голодная молодежь подрастает.
   — Так ведь не подросла еще.
   — Подрастет.
   — Тогда они всем дадут просраться, — задумчиво протянул Золотой. — Но это когда будет.
   — Золотой, не крути, — похлопал его по спине Аркаша. — За что завалили Плотника?
   — Я же все сказал! Мы сами расследование устроим…