Страница:
— Хозяев в семнадцатом вывели, — привычно ответил Алексеев.
— А сегодня снова народились.
— Сколько хочешь?
— Считайте задаром.
Названная сумма показалась Алексееву вполне приемлемой.
— Седлай своего ишака.
— Ишака, скажете… Ласточка, — «жучок» кивнул на ухоженную белую «шестерку».
Алексеев сел на переднее сиденье, положил портфель на колени. Машина неторопливо вырулила на шоссе и, набирая скорость, понеслась в сторону Ростова.
— Как жизнь в Ростове-папе? — завязал привычный треп Алексеев.
— Как везде — погано. «Черные» замучили. А Москва давить их не дает. А то мы бы им показали шариат.
— Жив казацкий боевой дух?
— «Черные» скоро наши ядерные бомбы воровать начнут. Вон, по телеку показывали, как их охраняют. Рванут парочку… Не, порядка в государстве не видать. Конец нам.
— Так и конец?
— Гадом буду — каюк. Москва с чеченами управиться не может, так хоть бы американцы войска к нам ввели, пока «черные» тут всех не повзрывали.
— Американцы, — усмехнулся Алексеев, закрыл глаза. Он устал. Трое суток практически без сна, если не считать часа дремоты в самолете. Ничего, не впервой, бывало и похуже. Он задремал. Шофер искоса поглядывал на своего пассажира и пытался определить, кто перед ним. За годы неспокойной «жучковой» суеты он стал неплохим психологом и обычно чувствовал, от кого можно ждать опасности, кто готов накинуть тебе в тихом месте удавку, чтобы забрать машину, кто способен не заплатить, кто просто лох, с которого грех не состричь лишние баксы. На сей раз он решил, что этот клиент — работник средней руки из какой-нибудь фирмы — в меру денежный, в меру продувной и безопасный, как червяк. Вон, дремлет после полета и улыбка наивная на лице… Не знал «жучок», что такое настоящий хищник. Хоть и жил в бандитском районе и с детства насмотрелся на воров, бандитов и убийц, но даже представить себе не мог, что существуют смерть-машины такого типа, потому и обманулся нарочитым миролюбием пассажира. Водитель не подозревал, что этот человек ощущает опасность каждой частичкой своего тела и в любой миг способен превратиться в боевую машину.
"Жигули» завернули на стоянку около больницы «скорой помощи». Алексеев протянул деньги. «Жучок» одобрительно крякнул и осведомился:
— Подождать?
— Не стоит, — Алексеев вылез из салона и направился к больнице.
Вход стерегли двое дюжих охранников в зеленой форме. Алексеев предъявил милицейское удостоверение, и двери распахнулись. Он направился к заведующему реанимационным отделением — здоровенному детине в синем халате. Тот был сильно озлоблен. Его только что отшили с заявкой на необходимые медикаменты и на замену изношенного оборудования, он не знал, как теперь будет спасать людей.
— Ну? — он хмуро сдвинул брови, разглядывая непрошеного визитера.
Алексеев продемонстрировал удостоверение.
— Мне нужно поговорить с Асланом Хамидовым.
— Невозможно. А то у Хамидова скоро другие собеседники будут. Ангелы небесные.
— Так плохо?
— Да.
Заведующий отхлебнул черного чая из мензурки.
— А что вы хотите? Три пули в жизненно важные органы. Чудо, что он вообще жив. Очень сильный организм. Ваши коллеги уже пытались говорить с ним. Я не могу пустить к нему.
— Он обязан был дождаться, — сказал Алексеев.
— Чего дождаться? — подозрительно уставился на него заведующий.
— Меня. Он ждал меня, доктор. И вы должны меня пустить. Он жил ради этого.
Завотделением зло сверкнул глазами.
— Исключено.
— Это очень важно. Вы не представляете насколько.
— А, — завотделением махнул рукой. — Делайте, что хотите… Только не больше трех минут. И не волнуйте его.
Вскоре Алексеев в белом халате сидел около кровати в одноместной палате. На постели лежал опутанный проводами Аслан — сильный, отчаянный человек. Человек с большой буквы. Алексеев вздохнул. Сколько их связывает с Асланом — отличным, верным другом, майором госбезопасности, бывшим старшим оперуполномоченным УКГБ по республике Чечня. Аслан, как и Алексеев, был тоже из хищников. Он — истинный тигр. Вся жизнь его в последние годы состояла из побед над смертью. Но сейчас он уже не мог мечтать о победе — только о непродолжительной отсрочке.
Осунувшееся бледное лицо Аслана отливало зеленью, грудь не вздымалась. Алексееву показалось, что друг уже умер. Но веки Аслана дрогнули. Глаза открылись. В них он увидел прежнее упрямство, смешанное с нечеловеческой болью.
— Ты пришел, Коля.
— Я пришел, Аслан.
— Они достали меня… Я уложил двоих, но они достали… Я не успел отомстить, Коля… «Серые волки»… Они не волки вовсе… Они шакалы…
— Да, Аслан, — Алексеев взял своего друга за шершавую сухую, недавно еще сильную, а теперь беспомощную руку.
— Ты помнишь Керима?
— Еще бы.
Он помнил его. Один из первых митингов вооруженных сепаратистов. Москве нужно было бросить перчатку, которую, как тогда понимали горцы, никто не поднимет. Разъяренная толпа жаждала крови и нашла свою жертву — майора КГБ. Его тут же расстреляли. Но перед этим продемонстрировали перед телекамерой. И выражение обреченности на его лице облетело всю Россию. Керим был другом Аслана. Одним из тех, за кого тот не успел отомстить.
— Достали меня… А еще скольких, Коля… Они залили мою Родину кровью. Я ненавижу их, грязных подонков. Они прокляты Аллахом. Жалко, я не могу достать их. Я ухожу. Не успел.
— Выживешь, Аслан.
— Нет. Я не умер потому, что ждал тебя. Ты — мой друг. Мусса — враг. Убил сестру. Убил брата. Они шакалы и кидаются со спины. Они не дерутся лицом к лицу… Не мужчины…
— Да, Аслан.
— Теперь информация. Я ждал, чтобы передать тебе. От моего старого источника… Мусса прибывает в Москву
— Что?!
— С ним будут восемь его дворняжек — самые зубастые, самые подлые…
— В пасть ко льву.
— Москва — лев? Москва — старая собака, не способная сомкнуть челюсти.
— Зато у нас зубы острые.
— У тебя — да… Они что-то готовят. Теперь слушай, запоминай…
Аслан засипел, слабо закашлялся. Он стал еще бледнее, закрыл глаза. Алексеев подался вперед, но Аслан шевельнул рукой.
— Все в порядке.
Затем, прерывисто дыша, начал выдавать фамилии, легенды, маршруты движения, документы прикрытия террористов. Его источник был близок к самой верхушке организации, на которую работал Мусса.
Алексеев кивал. Ему сдавали одного из самых отпетых бандитов, у которого руки по локоть в русской крови.
Аслан замолчал.
— Все? — спросил Алексеев.
— Да…
Из Аслана будто выкачали последний воздух. Он расслабился, закрыл глаза.
— Спасибо, Аслан. Что я могу для тебя сделать?
— У меня не осталось близких. Мусса и его шакалы убили их… Он — мой кровник. Обещай, что отомстишь за меня.
— Обещаю.
— Я верю тебе.
Аслан приподнял руку. Алексеев пожал ее. Пальцы Аслана сомкнулись с неожиданной силой. Потом рука упала на простыню. Затренькал прибор на тумбочке. Забегали медсестры.
— Выйдите! — прикрикнул завотделением на Алексеева и склонился над телом. Но он уже ничем не мог помочь.
Алексеев вышел из палаты. Сглотнул вставший в горле комок… Побоку переживания! Считать потери будем потом. Сейчас нужно поторапливаться. Времена настают — успевай поворачиваться.
Жаров увидел движение в приборе ночного видения. Колыхнулась масса камышей. Палец привычно лег на спусковой крючок.
— Приготовиться, — произнес майор Жаров. — Они пошли в атаку.
В ночь с 17 на 18 января 1996 года две с половиной сотни радуевцев двинули на прорыв и навалились на спецназовцев ГРУ, прикрывавших участок местности.
Сражение продолжалось уже несколько долгих суток. Банда Радуева, устроившая кровавое побоище в Кизляре и набравшая там заложников, направилась в сторону Чечни и 10 января обосновалась в приграничном Первомайском. Официальные власти, решившие наконец проявить твердость и террористов не отпускать, умоляли их сдаться, а бандиты кивали и заставляли заложников копать оборонительные позиции. В селе был создан укрепленный пункт, по количеству обороняющихся соответствующий батальонному. Президент России на пальцах показывал перед телекамерой, как за каждым боевиком следит снайпер и уверял, что проблем с освобождением заложников не будет. Между тем бойцы лучших спецподразделений мерзли и голодали на своих позициях. Они устраивались кто как мог. Например, московские собровцы получили перед отлетом продпаек на сутки, а на месте их не только кормить, но и поить не собирались. Ребята ходили в соседний поселок, за дикие деньги покупали газированную воду. Бандиты же не испытывали недостатка ни в чем.
15 января начался штурм, в нем участвовали лучшие спецподразделения страны — «Альфа», «Вега», «Витязь», СОБРы Краснодара, Москвы и Московской области, спецназ ГРУ. Первыми шли армейские спецназовцы и собровцы, имея лишь приблизительный план местности. Никто не удосужился даже сделать аэрофотосъемку. Спецы заняли полсела, огляделись и подались назад.
Утром 16 января «витязи», собровцы и спецназ ГРУ пошли на второй штурм. Собровцы дошли до мечети, где были заперты заложники, расстреляв почти весь боекомплект, второго эшелона не дождались, подались обратно и на выходе из села их накрыли собственные вертолеты. Спецназовцы ГРУ, не получив подмоги, продержались некоторое время и тоже выкатились обратно.
Радуевцы в количестве трехсот пятидесяти человек сумели выбить из села штурмующих, число которых не превышало двух с половиной сотен (хотя по всем правилам тактики у атакующих должно быть трехкратное превосходство в живой силе). Отличная выучка спецназовцев уберегла от больших жертв. Интересно, знала ли история спецслужб более идиотски спланированную акцию?
Пока готовилась артподготовка и новый штурм, радуевцы времени решили не терять. В ночь с семнадцатого на восемнадцатое, видимо не восприняв всерьез заявления некоторых паркетных генералов о тройном кольце, которое на деле оказалось только вокруг штаба операции, они пошли на прорыв. Участок в три километра прикрывали три группы спецназа ГРУ по шестнадцать человек каждая.
— Получи, сучара, — Жаров нажал на спусковой крючок, и его пули срезали первых боевиков.
И началось светопреставление. Ночь кипела разрывами гранат, была изломана трассерами, разбита клокотаньем пулемета. Горцы бежали быстро, надвигались, как волна. Спецназ пропускать их не собирался. Но Жаров понимал, что боевиков им не остановить. Пуля черканула по его щеке. Рядом вскрикнул и затих сержант-спецназовец.
— Сволочи, — прошептал Жаров. Это слово относилось не к боевикам, а к тем, кто трепался о тройном заслоне, а теперь даже не удосужился прислать подмогу. Несколько спецназовцев остались лицом к лицу с батальоном душманов.
Бился спецназ отчаянно. И косил радуевцев от души. Но силы были слишком неравны. Горцы все-таки прорвались во главе с самим Радуевым. Но на этом броске они оставили больше сотни своих людей. Лучшие боевики, наемники из Иордании и Пакистана, моджахеды — многие остались под Первомайским. И у бандитов надолго отпало желание вновь предпринимать подобные вылазки. Потеряв шестерых бойцов, спецназовцы решили мстить. Они вынесли приговор Радуеву. Месть — святое дело. Мстить умеют не только чеченцы.
И месть состоялась. Жаров хладнокровно послал заряд из гранатомета в мчащуюся по шоссе «Ниву», в которой сидел Салман Радуев. В ней ухнуло, она слетела в кювет. И командир приказал:
— Отходим.
В «Ниве» погиб Батя — главный дудаевский палач, который срубал головы пленным русским отточенной шашкой — с ней он не расставался ни на миг. Но на этот раз она не помогла ему, не спасла от удара гранаты. А Радуев опять уцелел. Лишился глаза, был покалечен, но черти вытащили его с того света. Лучшие врачи Турции и Германии ставили знаменитого террориста на ноги, и в один прекрасный день он возник из небытия, как пришелец с того света. Но Жаров чувствовал, что когда-то они снова повстречаются. На этот раз спецназовцы не станут доверять оружию. Кто-нибудь из спецов просто свернет ему шею…
Когда это было — Первомайский, Чечня, акция с Радуевым. Кажется, тысячу лет назад, хотя, если календарно, то не так давно. Но на войне время тянется по-иному. Но это все в прошлом. А в настоящем, сейчас? Сейчас пот катит по лбу Жарова, ест глаза. Сердце колотит молотом. Дыхание глубокое, размеренное.
Главное, не выходить из темпа, бежать в ногу. Раз, два… Раз, два… Вперед. На груди — автомат, руки расслабленно лежат на нем. Разгрузочный жилет, боекомплект, разведнож — все для боя и для победы.
Раз, два… Раз, два… Не топать, бежать мягко. Шум — враг спецназовца. Двигаться нужно плавно, стремительно и бесшумно. Недаром эмблема спецназа ГРУ — летучая мышь…
Не сбивать дыхание. Не сбивать темп. В конце броска, как всегда, — грохот выстрелов, драка.
— Привал, — приказал Жаров.
Выставлены посты, чтобы не прозевать противника. Ребята уселись на землю. Несколько минут на отдых. И каждая секунда — на расслабление.
— Подъем, вперед…
Раз, два… Раз, два…
К цели вышли вовремя. Жаров снес, как кеглю, первого противника, ушел от удара прикладом и подсечкой сшиб второго. Почувствовал, как сзади на него навалилось массивное тело, нападавший умело применил удушающий прием, так что в глазах стало темнеть. Жаров напрягся, потом расслабился, припал на колено, ухватив нападавшего за рукав, придал ускорение — тот перекувыркнулся через голову. Контрольный удар кулаком в горло. Отлично, сделано.
Жаров пробежал еще несколько шагов, опуская предохранитель «Калашникова», присел на колено, срезал мелькнувший силуэт. Упал, перекатился, отполз в сторону. В бою нельзя оставаться на одном месте — быстро подстрелят. Еще один силуэт, мягкое нажатие на спусковой крючок — сбил его одной пулей.
— Все, передых, — крикнул Жаров.
…В армии всегда была нездоровая страсть к выкрашиванию бордюров и к хозяйственным работам. Пехотинцы чаще работали метлой, кистью, чем автоматом, из техники лучше знали картофелечистку, чем свою боевую машину. Особенно положение усугубилось с налетевшим тухлым ветром перемен. Журналисты бодро рассуждали о том, что нужнее — пушки или масло, уныло долдонили, сколько жилья можно построить вместо одних лишь дивизионных учений. Но как-то так получалось, что и учений не стало, и домов для нуждающихся не прибавилось. Во что обходится недообученная армия показали первые дни боев за Грозный. Но в бригаде спецназа ГРУ, в которой служил Жаров (равно как и в других), отношение к учебе было похлеще, чем в сталинские времена. Из военнослужащих выжимали весь пот, потому что прекрасно известно, что пот, пролитый в учении, оборачивается сбереженной кровью в бою. А эта бригада воевать умела малой кровью.
"За державу обидно», — сказал как-то командир бригады, когда офицерам четвертый месяц не выплачивали зарплату. И эти слова означали не уныние, а решимость не сдаваться, продолжать свое дело, служить России.
И они служили. И гордились, что судьба им подарила возможность стать военными разведчиками.
— Ну, орлы, отдохнули? — осведомился Жаров. — Работаем по парам.
Отработка приемов рукопашки.
Солдата-спецназовца за два года обучают наиболее эффективным в бою и простым приемам рукопашного боя. Для офицера этого маловато. В российском спецназе, вне зависимости от ведомственной принадлежности, рукопашка поставлена на две головы выше, чем в любых спецназах мира. Жаров работал в паре с Толей Селивановым, когда-то ставшим чемпионом Вооруженных Сил по рукопашному бою. А потом он увлекся русским стилем Кадочникова, важнейшие элементы которого, его мягкую смертельную мощь, принципы отработки приемов Жаров использовал при тренировке группы.
— Медленнее, — сказал Селиванов, демонстрируя способ работы со штыком.
Основа тренировки в русском стиле — максимально медленная отработка движений. При этом динамический стереотип заседает в подкорке, и при возникновении аналогичной ситуации тело работает само, без подключения сознания.
Отработка. Не жалея ни себя, ни других. До седьмого пота. Потом до семьдесят седьмого.
Вечером — занятия в классе. Новые данные по вооружениям США. Янки не стояли на месте. Сотни миллиардов долларов, вбухиваемых ими на оборону, давали о себе знать. В России за прошлый год Министерство обороны не закупило ни одного нового самолета. Максимум, на что можно было рассчитывать, — на возвращение хоть каких-то долгов по зарплате.
Жаров залюбовался на своих парней. Действительно, самые лучшие спецы. Селиванов — лучший рукопашник, которого видел. Старший лейтенант Вячеслав Пащенко — виртуоз, играет на всех видах снайперских винтовок, как Рихтер на рояле. Капитан Вениамин Сорокин — мало кто лучше его знает работу с радио и взрывные устройства (соорудить взрывчатку из купленных в магазине самых безобидных предметов — раз плюнуть). Старший лейтенант Савелий Ховенко — на английском, турецком и чеченском болтает, как на русском. Лейтенант Михаил Семенов, старший лейтенант Валерий Никитин — прошли войну, все проверены в деле, все показали, что способны на многое. Способны на главное — выживать, наносить удары противнику, драться до последней капли крови — крови не своей, а врага.
— Все, перерыв, — сказал Жаров.
— Как насчет учений? — спросил Пащенко.
Давно уже говорили о совместных учениях с «Антитеррором» ФСБ. «Альфа» против спецназа ГРУ — зрелище не для слабонервных.
— В конце месяца, — сказал Жаров.
— К тому времени может вновь война с «чехами» начаться, — махнул рукой Селиванов.
— Не дали сволочей добить, теперь на шею садятся. Вчера рванули еще одну бомбу под Краснодаром, — подал голос Семенов.
— Весь мир знает, что террористов надо давить в их логове, — воскликнул Селиванов. — Нещадно, как тараканов. А перекрыть каждую лазейку, проверить каждый мусорный ящик, куда они суют мины, досмотреть каждую машину — это невозможно.
— У чеченцев вон сколько кремлевских говнюков с ладони едят, — отмахнулся Пащенко. — Наших «эмиров» не колышат несколько тысяч погибших русских людей. Лишь бы бабки капали.
— Засиделся без дела спецназ, — усмехнулся Жаров. — О политике заговорили.
— Да какие нынче дела? — махнул рукой Селиванов.
Но Жарову шестое чувство подсказывало, что дело будет. Он всегда ощущал, когда начнется очередная заваруха. Будет скоро работа. Вот только какая?
— Мы становимся рабами на своей земле, — звучало обращение «социал-дворников». — Ублюдочные янки и немцы-колбасники, косоглазые китайцы, нанайцы, жиды — кто только не топчет русскую землю и не плюет в лицо русскому человеку. Уготовленное ими наше будущее — это резервации для русских, этнические чистки для русских, геноцид для русских. Поэтому мы готовы уничтожить половину населения. Три четверти населения России. Но те, которые останутся, будут хозяевами, а не рабами. Праву абстрактного человека, безродного ублюдка мы противопоставим право русского сверхчеловека, право личности организовать жизнь свою и окружающих достойно и разумно. Мы идем на кровь ради великой цели освобождения. Мы встряхнем вас, обыватели, в ваших теплых квартирах. Мы заставим вас подавиться бутербродами с черной икрой. Мы прижмем вас дверьми ваших «Мерседесов». Мы вытащим вас из жижи бездеятельности, из плена богатства или нищеты. Тот, кто не с нами, тот против нас — против России. Ждите нас. Мы идем!»
Это обращение «социал-дворники» разослали во все средства массовой информации после того, как установили очередное взрывное устройство в поликлинике — там при взрыве погибли три человека.
Жара не спадала. Она целиком овладела средней полосой России. Плавились и мозги людей. Россия сходила с ума.
В Сокольниках обнаружили контейнер с радиоактивными веществами. По данным Московского управления МЧС была заражена часть территории парка и облучены около ста двадцати человек.
— Чеченский след не исключен, — заявил представитель ФСБ.
— Все более привычными становятся ЧП с радиоактивными веществами, — телеобозреватель тараторил со скоростью пулемета. — Ядерная зараза расползается по стране. Мы все под прицелом смертельных рентген…
— Я отвечал за жизни своих людей. Я не мог подвергать их риску, — бубнил в телекамеру командир группы ОМОНа, сдавший свой пост на границе с Чечней группе бандитов. Омоновцев обменяли на томящихся в краснодарском сизо боевиков.
— Ичкерия против терроризма, — утверждал по телевизору следом за бравым омоновцем президент Ичкерии. — Но еще нужно разобраться, не спровоцировали ли сами омоновцы нападение на них со стороны чеченцев.
Между тем горцы продолжали угонять из приграничных с Ичкерией районов стада овец, людей. Некоторые из них предназначались для выкупа, других ждала участь рабов. «Русские свиньи созданы, чтобы работать на чеченцев», — обмолвился одной из журналисток центральной газеты известный полевой командир.
"Столица Ичкерии будет в Ставрополе», — заявил другой командир.
Народ глядел на эту бандитствующую свору даже не с ужасом, а с обреченностью. Люди смирились с ней как с неизбежным злом и уже морально были готовы, проснувшись однажды, увидеть террористов в Кремле. Казачество на юге России бурлило. Раздавались призывы пойти и разобраться с «черными». Правительство России отвечало туманными издевательскими призывами «крепить дружбу между народами» и не «путать бандитов с целым народом».
Тем временем разгорались скоротечные, как бенгальские огни, дорогие сердцу россиянина скандалы. Уже несколько дней средства массовой информации муссировали тему генеральских дач, в сотый раз показывая во всех ракурсах подмосковный «замок», принадлежащий командующему одного из округов. На территории при желании мог бы разместиться танковый батальон вместе с техникой.
Дума выступила протяв нового лихого Указа Президента и пообещала выразить недоверие правительству. Президент, сдвинув брови, пригрозил показать «этим провокаторам, понимаешь, кто в России хозяин». Валом по телевидению пошли материалы о депутатских квартирах и о связях избранников с криминальными структурами, благо в подобной информации недостатка в нынешней России не было.
Военная тема также находилась в центре внимания средств массовой информации. Журналисты настырно зудели о собраниях и маршах протеста, проводимых солдатскими матерями Благостным елеем разливались репортажи с совместных учений российской и американской армии на Тоцком полигоне. Прошлые подобные учения были посвящены отработке совместных миротворческих миссий. Настоящие — борьбе с террористами. На телеэкранах постоянно мелькали сытые и тупые физиономии американских вояк. Янки твердили что-то о дружбе и сотрудничестве во имя мира и гундели, что им не нравится русская овсянка…
Артур Уайт — резидент ЦРУ в Москве. Под его началом была самая большая резидентура. В Москве он с перерывами работал уже восемнадцать лет. Прежде он и представить себе не мог, что настанут такие времена, как сейчас. Помнил он былые годы мощнейшего ожесточеннейшего соперничества двух сверхдержав и их спецслужб. Тогда работать в Москве было чрезвычайно тяжело. Московская резидентура являлась лучшей школой для разведчика. КГБ не спускал глаз с иностранцев, так что даже обычная встреча с агентом вырастала в серьезную проблему, а что уж говорить о вербовочной работе. Зато нынешняя Россия для американского разведчика может сравниться разве только с какой-нибудь деградировавшей африканской республикой, где госслужащие спят и видят, как бы побыстрее и подороже загнать государственные секреты. Только африканские секреты нужны больше как экзотика, вроде их масок из черного дерева. Чего не скажешь о секретах российских. Сейчас в России не работа, а курорт. И стало возможным то, что казалось невероятным еще несколько лет назад — манипулирование общественными и политическими процессами. Россия становилась все более управляемой США. Иногда у Уайта возникало чувство гадливости и сожаления. Еще недавно сильный, непобедимый противник стоял на коленях с жалобно хлюпающим носом и вымаливающим подачки.
Уайт посмотрел на часы. Семнадцать ноль-ноль.
— Сейчас должен уже появиться, — прошептал он.
Сегодня ожидалось значительное событие. В Москву прилетал сотрудник госдепартамента США Эдвард Ривкин. Уайта этот визит совершенно не радовал, поскольку Ривкин был далеко не последним человеком в ЦРУ.
— Але, — Уайт снял трубку зазвонившего телефона.
— Прибыли из Вашингтона, — доложил старший группы морских пехотинцев, охранявших посольство. — Мистер Ривкин.
— Я жду его…
Ривкин вошел в кабинет. Но казалось, что сначала возникла его улыбка — как у чеширского кота, которая жила отдельно от всего остального Ривкина. Улыбка была ослепительной. Улыбка была доброжелательной. Улыбка была белозубой. На конкурсе американских улыбок она бы заняла первое место.
— Хэлло, Артур, — воскликнул Ривкин, похлопывая Уайта по плечу и сжимая его руку.
— Хэлло, — улыбка резидента, тусклая и неинтересная, сильно уступала улыбке гостя, как огонек спички по сравнению с солнцем.
Ривкин сейчас совершенно не походил на дипломата. В джинсах, пропитанной потом майке с надписью «Буйволы», он выглядел менее, чем на сорок лет, хотя на самом деле две недели назад ему стукнуло сорок девять.
— А сегодня снова народились.
— Сколько хочешь?
— Считайте задаром.
Названная сумма показалась Алексееву вполне приемлемой.
— Седлай своего ишака.
— Ишака, скажете… Ласточка, — «жучок» кивнул на ухоженную белую «шестерку».
Алексеев сел на переднее сиденье, положил портфель на колени. Машина неторопливо вырулила на шоссе и, набирая скорость, понеслась в сторону Ростова.
— Как жизнь в Ростове-папе? — завязал привычный треп Алексеев.
— Как везде — погано. «Черные» замучили. А Москва давить их не дает. А то мы бы им показали шариат.
— Жив казацкий боевой дух?
— «Черные» скоро наши ядерные бомбы воровать начнут. Вон, по телеку показывали, как их охраняют. Рванут парочку… Не, порядка в государстве не видать. Конец нам.
— Так и конец?
— Гадом буду — каюк. Москва с чеченами управиться не может, так хоть бы американцы войска к нам ввели, пока «черные» тут всех не повзрывали.
— Американцы, — усмехнулся Алексеев, закрыл глаза. Он устал. Трое суток практически без сна, если не считать часа дремоты в самолете. Ничего, не впервой, бывало и похуже. Он задремал. Шофер искоса поглядывал на своего пассажира и пытался определить, кто перед ним. За годы неспокойной «жучковой» суеты он стал неплохим психологом и обычно чувствовал, от кого можно ждать опасности, кто готов накинуть тебе в тихом месте удавку, чтобы забрать машину, кто способен не заплатить, кто просто лох, с которого грех не состричь лишние баксы. На сей раз он решил, что этот клиент — работник средней руки из какой-нибудь фирмы — в меру денежный, в меру продувной и безопасный, как червяк. Вон, дремлет после полета и улыбка наивная на лице… Не знал «жучок», что такое настоящий хищник. Хоть и жил в бандитском районе и с детства насмотрелся на воров, бандитов и убийц, но даже представить себе не мог, что существуют смерть-машины такого типа, потому и обманулся нарочитым миролюбием пассажира. Водитель не подозревал, что этот человек ощущает опасность каждой частичкой своего тела и в любой миг способен превратиться в боевую машину.
"Жигули» завернули на стоянку около больницы «скорой помощи». Алексеев протянул деньги. «Жучок» одобрительно крякнул и осведомился:
— Подождать?
— Не стоит, — Алексеев вылез из салона и направился к больнице.
Вход стерегли двое дюжих охранников в зеленой форме. Алексеев предъявил милицейское удостоверение, и двери распахнулись. Он направился к заведующему реанимационным отделением — здоровенному детине в синем халате. Тот был сильно озлоблен. Его только что отшили с заявкой на необходимые медикаменты и на замену изношенного оборудования, он не знал, как теперь будет спасать людей.
— Ну? — он хмуро сдвинул брови, разглядывая непрошеного визитера.
Алексеев продемонстрировал удостоверение.
— Мне нужно поговорить с Асланом Хамидовым.
— Невозможно. А то у Хамидова скоро другие собеседники будут. Ангелы небесные.
— Так плохо?
— Да.
Заведующий отхлебнул черного чая из мензурки.
— А что вы хотите? Три пули в жизненно важные органы. Чудо, что он вообще жив. Очень сильный организм. Ваши коллеги уже пытались говорить с ним. Я не могу пустить к нему.
— Он обязан был дождаться, — сказал Алексеев.
— Чего дождаться? — подозрительно уставился на него заведующий.
— Меня. Он ждал меня, доктор. И вы должны меня пустить. Он жил ради этого.
Завотделением зло сверкнул глазами.
— Исключено.
— Это очень важно. Вы не представляете насколько.
— А, — завотделением махнул рукой. — Делайте, что хотите… Только не больше трех минут. И не волнуйте его.
Вскоре Алексеев в белом халате сидел около кровати в одноместной палате. На постели лежал опутанный проводами Аслан — сильный, отчаянный человек. Человек с большой буквы. Алексеев вздохнул. Сколько их связывает с Асланом — отличным, верным другом, майором госбезопасности, бывшим старшим оперуполномоченным УКГБ по республике Чечня. Аслан, как и Алексеев, был тоже из хищников. Он — истинный тигр. Вся жизнь его в последние годы состояла из побед над смертью. Но сейчас он уже не мог мечтать о победе — только о непродолжительной отсрочке.
Осунувшееся бледное лицо Аслана отливало зеленью, грудь не вздымалась. Алексееву показалось, что друг уже умер. Но веки Аслана дрогнули. Глаза открылись. В них он увидел прежнее упрямство, смешанное с нечеловеческой болью.
— Ты пришел, Коля.
— Я пришел, Аслан.
— Они достали меня… Я уложил двоих, но они достали… Я не успел отомстить, Коля… «Серые волки»… Они не волки вовсе… Они шакалы…
— Да, Аслан, — Алексеев взял своего друга за шершавую сухую, недавно еще сильную, а теперь беспомощную руку.
— Ты помнишь Керима?
— Еще бы.
Он помнил его. Один из первых митингов вооруженных сепаратистов. Москве нужно было бросить перчатку, которую, как тогда понимали горцы, никто не поднимет. Разъяренная толпа жаждала крови и нашла свою жертву — майора КГБ. Его тут же расстреляли. Но перед этим продемонстрировали перед телекамерой. И выражение обреченности на его лице облетело всю Россию. Керим был другом Аслана. Одним из тех, за кого тот не успел отомстить.
— Достали меня… А еще скольких, Коля… Они залили мою Родину кровью. Я ненавижу их, грязных подонков. Они прокляты Аллахом. Жалко, я не могу достать их. Я ухожу. Не успел.
— Выживешь, Аслан.
— Нет. Я не умер потому, что ждал тебя. Ты — мой друг. Мусса — враг. Убил сестру. Убил брата. Они шакалы и кидаются со спины. Они не дерутся лицом к лицу… Не мужчины…
— Да, Аслан.
— Теперь информация. Я ждал, чтобы передать тебе. От моего старого источника… Мусса прибывает в Москву
— Что?!
— С ним будут восемь его дворняжек — самые зубастые, самые подлые…
— В пасть ко льву.
— Москва — лев? Москва — старая собака, не способная сомкнуть челюсти.
— Зато у нас зубы острые.
— У тебя — да… Они что-то готовят. Теперь слушай, запоминай…
Аслан засипел, слабо закашлялся. Он стал еще бледнее, закрыл глаза. Алексеев подался вперед, но Аслан шевельнул рукой.
— Все в порядке.
Затем, прерывисто дыша, начал выдавать фамилии, легенды, маршруты движения, документы прикрытия террористов. Его источник был близок к самой верхушке организации, на которую работал Мусса.
Алексеев кивал. Ему сдавали одного из самых отпетых бандитов, у которого руки по локоть в русской крови.
Аслан замолчал.
— Все? — спросил Алексеев.
— Да…
Из Аслана будто выкачали последний воздух. Он расслабился, закрыл глаза.
— Спасибо, Аслан. Что я могу для тебя сделать?
— У меня не осталось близких. Мусса и его шакалы убили их… Он — мой кровник. Обещай, что отомстишь за меня.
— Обещаю.
— Я верю тебе.
Аслан приподнял руку. Алексеев пожал ее. Пальцы Аслана сомкнулись с неожиданной силой. Потом рука упала на простыню. Затренькал прибор на тумбочке. Забегали медсестры.
— Выйдите! — прикрикнул завотделением на Алексеева и склонился над телом. Но он уже ничем не мог помочь.
Алексеев вышел из палаты. Сглотнул вставший в горле комок… Побоку переживания! Считать потери будем потом. Сейчас нужно поторапливаться. Времена настают — успевай поворачиваться.
Жаров увидел движение в приборе ночного видения. Колыхнулась масса камышей. Палец привычно лег на спусковой крючок.
— Приготовиться, — произнес майор Жаров. — Они пошли в атаку.
В ночь с 17 на 18 января 1996 года две с половиной сотни радуевцев двинули на прорыв и навалились на спецназовцев ГРУ, прикрывавших участок местности.
Сражение продолжалось уже несколько долгих суток. Банда Радуева, устроившая кровавое побоище в Кизляре и набравшая там заложников, направилась в сторону Чечни и 10 января обосновалась в приграничном Первомайском. Официальные власти, решившие наконец проявить твердость и террористов не отпускать, умоляли их сдаться, а бандиты кивали и заставляли заложников копать оборонительные позиции. В селе был создан укрепленный пункт, по количеству обороняющихся соответствующий батальонному. Президент России на пальцах показывал перед телекамерой, как за каждым боевиком следит снайпер и уверял, что проблем с освобождением заложников не будет. Между тем бойцы лучших спецподразделений мерзли и голодали на своих позициях. Они устраивались кто как мог. Например, московские собровцы получили перед отлетом продпаек на сутки, а на месте их не только кормить, но и поить не собирались. Ребята ходили в соседний поселок, за дикие деньги покупали газированную воду. Бандиты же не испытывали недостатка ни в чем.
15 января начался штурм, в нем участвовали лучшие спецподразделения страны — «Альфа», «Вега», «Витязь», СОБРы Краснодара, Москвы и Московской области, спецназ ГРУ. Первыми шли армейские спецназовцы и собровцы, имея лишь приблизительный план местности. Никто не удосужился даже сделать аэрофотосъемку. Спецы заняли полсела, огляделись и подались назад.
Утром 16 января «витязи», собровцы и спецназ ГРУ пошли на второй штурм. Собровцы дошли до мечети, где были заперты заложники, расстреляв почти весь боекомплект, второго эшелона не дождались, подались обратно и на выходе из села их накрыли собственные вертолеты. Спецназовцы ГРУ, не получив подмоги, продержались некоторое время и тоже выкатились обратно.
Радуевцы в количестве трехсот пятидесяти человек сумели выбить из села штурмующих, число которых не превышало двух с половиной сотен (хотя по всем правилам тактики у атакующих должно быть трехкратное превосходство в живой силе). Отличная выучка спецназовцев уберегла от больших жертв. Интересно, знала ли история спецслужб более идиотски спланированную акцию?
Пока готовилась артподготовка и новый штурм, радуевцы времени решили не терять. В ночь с семнадцатого на восемнадцатое, видимо не восприняв всерьез заявления некоторых паркетных генералов о тройном кольце, которое на деле оказалось только вокруг штаба операции, они пошли на прорыв. Участок в три километра прикрывали три группы спецназа ГРУ по шестнадцать человек каждая.
— Получи, сучара, — Жаров нажал на спусковой крючок, и его пули срезали первых боевиков.
И началось светопреставление. Ночь кипела разрывами гранат, была изломана трассерами, разбита клокотаньем пулемета. Горцы бежали быстро, надвигались, как волна. Спецназ пропускать их не собирался. Но Жаров понимал, что боевиков им не остановить. Пуля черканула по его щеке. Рядом вскрикнул и затих сержант-спецназовец.
— Сволочи, — прошептал Жаров. Это слово относилось не к боевикам, а к тем, кто трепался о тройном заслоне, а теперь даже не удосужился прислать подмогу. Несколько спецназовцев остались лицом к лицу с батальоном душманов.
Бился спецназ отчаянно. И косил радуевцев от души. Но силы были слишком неравны. Горцы все-таки прорвались во главе с самим Радуевым. Но на этом броске они оставили больше сотни своих людей. Лучшие боевики, наемники из Иордании и Пакистана, моджахеды — многие остались под Первомайским. И у бандитов надолго отпало желание вновь предпринимать подобные вылазки. Потеряв шестерых бойцов, спецназовцы решили мстить. Они вынесли приговор Радуеву. Месть — святое дело. Мстить умеют не только чеченцы.
И месть состоялась. Жаров хладнокровно послал заряд из гранатомета в мчащуюся по шоссе «Ниву», в которой сидел Салман Радуев. В ней ухнуло, она слетела в кювет. И командир приказал:
— Отходим.
В «Ниве» погиб Батя — главный дудаевский палач, который срубал головы пленным русским отточенной шашкой — с ней он не расставался ни на миг. Но на этот раз она не помогла ему, не спасла от удара гранаты. А Радуев опять уцелел. Лишился глаза, был покалечен, но черти вытащили его с того света. Лучшие врачи Турции и Германии ставили знаменитого террориста на ноги, и в один прекрасный день он возник из небытия, как пришелец с того света. Но Жаров чувствовал, что когда-то они снова повстречаются. На этот раз спецназовцы не станут доверять оружию. Кто-нибудь из спецов просто свернет ему шею…
Когда это было — Первомайский, Чечня, акция с Радуевым. Кажется, тысячу лет назад, хотя, если календарно, то не так давно. Но на войне время тянется по-иному. Но это все в прошлом. А в настоящем, сейчас? Сейчас пот катит по лбу Жарова, ест глаза. Сердце колотит молотом. Дыхание глубокое, размеренное.
Главное, не выходить из темпа, бежать в ногу. Раз, два… Раз, два… Вперед. На груди — автомат, руки расслабленно лежат на нем. Разгрузочный жилет, боекомплект, разведнож — все для боя и для победы.
Раз, два… Раз, два… Не топать, бежать мягко. Шум — враг спецназовца. Двигаться нужно плавно, стремительно и бесшумно. Недаром эмблема спецназа ГРУ — летучая мышь…
Не сбивать дыхание. Не сбивать темп. В конце броска, как всегда, — грохот выстрелов, драка.
— Привал, — приказал Жаров.
Выставлены посты, чтобы не прозевать противника. Ребята уселись на землю. Несколько минут на отдых. И каждая секунда — на расслабление.
— Подъем, вперед…
Раз, два… Раз, два…
К цели вышли вовремя. Жаров снес, как кеглю, первого противника, ушел от удара прикладом и подсечкой сшиб второго. Почувствовал, как сзади на него навалилось массивное тело, нападавший умело применил удушающий прием, так что в глазах стало темнеть. Жаров напрягся, потом расслабился, припал на колено, ухватив нападавшего за рукав, придал ускорение — тот перекувыркнулся через голову. Контрольный удар кулаком в горло. Отлично, сделано.
Жаров пробежал еще несколько шагов, опуская предохранитель «Калашникова», присел на колено, срезал мелькнувший силуэт. Упал, перекатился, отполз в сторону. В бою нельзя оставаться на одном месте — быстро подстрелят. Еще один силуэт, мягкое нажатие на спусковой крючок — сбил его одной пулей.
— Все, передых, — крикнул Жаров.
…В армии всегда была нездоровая страсть к выкрашиванию бордюров и к хозяйственным работам. Пехотинцы чаще работали метлой, кистью, чем автоматом, из техники лучше знали картофелечистку, чем свою боевую машину. Особенно положение усугубилось с налетевшим тухлым ветром перемен. Журналисты бодро рассуждали о том, что нужнее — пушки или масло, уныло долдонили, сколько жилья можно построить вместо одних лишь дивизионных учений. Но как-то так получалось, что и учений не стало, и домов для нуждающихся не прибавилось. Во что обходится недообученная армия показали первые дни боев за Грозный. Но в бригаде спецназа ГРУ, в которой служил Жаров (равно как и в других), отношение к учебе было похлеще, чем в сталинские времена. Из военнослужащих выжимали весь пот, потому что прекрасно известно, что пот, пролитый в учении, оборачивается сбереженной кровью в бою. А эта бригада воевать умела малой кровью.
"За державу обидно», — сказал как-то командир бригады, когда офицерам четвертый месяц не выплачивали зарплату. И эти слова означали не уныние, а решимость не сдаваться, продолжать свое дело, служить России.
И они служили. И гордились, что судьба им подарила возможность стать военными разведчиками.
— Ну, орлы, отдохнули? — осведомился Жаров. — Работаем по парам.
Отработка приемов рукопашки.
Солдата-спецназовца за два года обучают наиболее эффективным в бою и простым приемам рукопашного боя. Для офицера этого маловато. В российском спецназе, вне зависимости от ведомственной принадлежности, рукопашка поставлена на две головы выше, чем в любых спецназах мира. Жаров работал в паре с Толей Селивановым, когда-то ставшим чемпионом Вооруженных Сил по рукопашному бою. А потом он увлекся русским стилем Кадочникова, важнейшие элементы которого, его мягкую смертельную мощь, принципы отработки приемов Жаров использовал при тренировке группы.
— Медленнее, — сказал Селиванов, демонстрируя способ работы со штыком.
Основа тренировки в русском стиле — максимально медленная отработка движений. При этом динамический стереотип заседает в подкорке, и при возникновении аналогичной ситуации тело работает само, без подключения сознания.
Отработка. Не жалея ни себя, ни других. До седьмого пота. Потом до семьдесят седьмого.
Вечером — занятия в классе. Новые данные по вооружениям США. Янки не стояли на месте. Сотни миллиардов долларов, вбухиваемых ими на оборону, давали о себе знать. В России за прошлый год Министерство обороны не закупило ни одного нового самолета. Максимум, на что можно было рассчитывать, — на возвращение хоть каких-то долгов по зарплате.
Жаров залюбовался на своих парней. Действительно, самые лучшие спецы. Селиванов — лучший рукопашник, которого видел. Старший лейтенант Вячеслав Пащенко — виртуоз, играет на всех видах снайперских винтовок, как Рихтер на рояле. Капитан Вениамин Сорокин — мало кто лучше его знает работу с радио и взрывные устройства (соорудить взрывчатку из купленных в магазине самых безобидных предметов — раз плюнуть). Старший лейтенант Савелий Ховенко — на английском, турецком и чеченском болтает, как на русском. Лейтенант Михаил Семенов, старший лейтенант Валерий Никитин — прошли войну, все проверены в деле, все показали, что способны на многое. Способны на главное — выживать, наносить удары противнику, драться до последней капли крови — крови не своей, а врага.
— Все, перерыв, — сказал Жаров.
— Как насчет учений? — спросил Пащенко.
Давно уже говорили о совместных учениях с «Антитеррором» ФСБ. «Альфа» против спецназа ГРУ — зрелище не для слабонервных.
— В конце месяца, — сказал Жаров.
— К тому времени может вновь война с «чехами» начаться, — махнул рукой Селиванов.
— Не дали сволочей добить, теперь на шею садятся. Вчера рванули еще одну бомбу под Краснодаром, — подал голос Семенов.
— Весь мир знает, что террористов надо давить в их логове, — воскликнул Селиванов. — Нещадно, как тараканов. А перекрыть каждую лазейку, проверить каждый мусорный ящик, куда они суют мины, досмотреть каждую машину — это невозможно.
— У чеченцев вон сколько кремлевских говнюков с ладони едят, — отмахнулся Пащенко. — Наших «эмиров» не колышат несколько тысяч погибших русских людей. Лишь бы бабки капали.
— Засиделся без дела спецназ, — усмехнулся Жаров. — О политике заговорили.
— Да какие нынче дела? — махнул рукой Селиванов.
Но Жарову шестое чувство подсказывало, что дело будет. Он всегда ощущал, когда начнется очередная заваруха. Будет скоро работа. Вот только какая?
— Мы становимся рабами на своей земле, — звучало обращение «социал-дворников». — Ублюдочные янки и немцы-колбасники, косоглазые китайцы, нанайцы, жиды — кто только не топчет русскую землю и не плюет в лицо русскому человеку. Уготовленное ими наше будущее — это резервации для русских, этнические чистки для русских, геноцид для русских. Поэтому мы готовы уничтожить половину населения. Три четверти населения России. Но те, которые останутся, будут хозяевами, а не рабами. Праву абстрактного человека, безродного ублюдка мы противопоставим право русского сверхчеловека, право личности организовать жизнь свою и окружающих достойно и разумно. Мы идем на кровь ради великой цели освобождения. Мы встряхнем вас, обыватели, в ваших теплых квартирах. Мы заставим вас подавиться бутербродами с черной икрой. Мы прижмем вас дверьми ваших «Мерседесов». Мы вытащим вас из жижи бездеятельности, из плена богатства или нищеты. Тот, кто не с нами, тот против нас — против России. Ждите нас. Мы идем!»
Это обращение «социал-дворники» разослали во все средства массовой информации после того, как установили очередное взрывное устройство в поликлинике — там при взрыве погибли три человека.
Жара не спадала. Она целиком овладела средней полосой России. Плавились и мозги людей. Россия сходила с ума.
В Сокольниках обнаружили контейнер с радиоактивными веществами. По данным Московского управления МЧС была заражена часть территории парка и облучены около ста двадцати человек.
— Чеченский след не исключен, — заявил представитель ФСБ.
— Все более привычными становятся ЧП с радиоактивными веществами, — телеобозреватель тараторил со скоростью пулемета. — Ядерная зараза расползается по стране. Мы все под прицелом смертельных рентген…
— Я отвечал за жизни своих людей. Я не мог подвергать их риску, — бубнил в телекамеру командир группы ОМОНа, сдавший свой пост на границе с Чечней группе бандитов. Омоновцев обменяли на томящихся в краснодарском сизо боевиков.
— Ичкерия против терроризма, — утверждал по телевизору следом за бравым омоновцем президент Ичкерии. — Но еще нужно разобраться, не спровоцировали ли сами омоновцы нападение на них со стороны чеченцев.
Между тем горцы продолжали угонять из приграничных с Ичкерией районов стада овец, людей. Некоторые из них предназначались для выкупа, других ждала участь рабов. «Русские свиньи созданы, чтобы работать на чеченцев», — обмолвился одной из журналисток центральной газеты известный полевой командир.
"Столица Ичкерии будет в Ставрополе», — заявил другой командир.
Народ глядел на эту бандитствующую свору даже не с ужасом, а с обреченностью. Люди смирились с ней как с неизбежным злом и уже морально были готовы, проснувшись однажды, увидеть террористов в Кремле. Казачество на юге России бурлило. Раздавались призывы пойти и разобраться с «черными». Правительство России отвечало туманными издевательскими призывами «крепить дружбу между народами» и не «путать бандитов с целым народом».
Тем временем разгорались скоротечные, как бенгальские огни, дорогие сердцу россиянина скандалы. Уже несколько дней средства массовой информации муссировали тему генеральских дач, в сотый раз показывая во всех ракурсах подмосковный «замок», принадлежащий командующему одного из округов. На территории при желании мог бы разместиться танковый батальон вместе с техникой.
Дума выступила протяв нового лихого Указа Президента и пообещала выразить недоверие правительству. Президент, сдвинув брови, пригрозил показать «этим провокаторам, понимаешь, кто в России хозяин». Валом по телевидению пошли материалы о депутатских квартирах и о связях избранников с криминальными структурами, благо в подобной информации недостатка в нынешней России не было.
Военная тема также находилась в центре внимания средств массовой информации. Журналисты настырно зудели о собраниях и маршах протеста, проводимых солдатскими матерями Благостным елеем разливались репортажи с совместных учений российской и американской армии на Тоцком полигоне. Прошлые подобные учения были посвящены отработке совместных миротворческих миссий. Настоящие — борьбе с террористами. На телеэкранах постоянно мелькали сытые и тупые физиономии американских вояк. Янки твердили что-то о дружбе и сотрудничестве во имя мира и гундели, что им не нравится русская овсянка…
Артур Уайт — резидент ЦРУ в Москве. Под его началом была самая большая резидентура. В Москве он с перерывами работал уже восемнадцать лет. Прежде он и представить себе не мог, что настанут такие времена, как сейчас. Помнил он былые годы мощнейшего ожесточеннейшего соперничества двух сверхдержав и их спецслужб. Тогда работать в Москве было чрезвычайно тяжело. Московская резидентура являлась лучшей школой для разведчика. КГБ не спускал глаз с иностранцев, так что даже обычная встреча с агентом вырастала в серьезную проблему, а что уж говорить о вербовочной работе. Зато нынешняя Россия для американского разведчика может сравниться разве только с какой-нибудь деградировавшей африканской республикой, где госслужащие спят и видят, как бы побыстрее и подороже загнать государственные секреты. Только африканские секреты нужны больше как экзотика, вроде их масок из черного дерева. Чего не скажешь о секретах российских. Сейчас в России не работа, а курорт. И стало возможным то, что казалось невероятным еще несколько лет назад — манипулирование общественными и политическими процессами. Россия становилась все более управляемой США. Иногда у Уайта возникало чувство гадливости и сожаления. Еще недавно сильный, непобедимый противник стоял на коленях с жалобно хлюпающим носом и вымаливающим подачки.
Уайт посмотрел на часы. Семнадцать ноль-ноль.
— Сейчас должен уже появиться, — прошептал он.
Сегодня ожидалось значительное событие. В Москву прилетал сотрудник госдепартамента США Эдвард Ривкин. Уайта этот визит совершенно не радовал, поскольку Ривкин был далеко не последним человеком в ЦРУ.
— Але, — Уайт снял трубку зазвонившего телефона.
— Прибыли из Вашингтона, — доложил старший группы морских пехотинцев, охранявших посольство. — Мистер Ривкин.
— Я жду его…
Ривкин вошел в кабинет. Но казалось, что сначала возникла его улыбка — как у чеширского кота, которая жила отдельно от всего остального Ривкина. Улыбка была ослепительной. Улыбка была доброжелательной. Улыбка была белозубой. На конкурсе американских улыбок она бы заняла первое место.
— Хэлло, Артур, — воскликнул Ривкин, похлопывая Уайта по плечу и сжимая его руку.
— Хэлло, — улыбка резидента, тусклая и неинтересная, сильно уступала улыбке гостя, как огонек спички по сравнению с солнцем.
Ривкин сейчас совершенно не походил на дипломата. В джинсах, пропитанной потом майке с надписью «Буйволы», он выглядел менее, чем на сорок лет, хотя на самом деле две недели назад ему стукнуло сорок девять.