Страница:
Сержант двинулся к ним, готовясь растаскивать в разные стороны, но Шершенев махнул рукой:
— Служба безопасности Президента. Майор Шершенев, — он продемонстрировал удостоверение. Сержант козырнул.
— Не беспокойтесь. И так видно, кто нарушил. Сейчас только бумаги оформим. Пожалуйста, техпаспорт и права… И твои тоже, пьянчужка, — повернулся он к хозяину «Запорожца».
— А, ну да, простой человек для вас — ничто… И вас по судам затаскаю, — водитель «Запорожца» начал шарить по карманам и извлек засаленное портмоне с документами.
Шершенев тоже протянул документы. Лейтенант сел в милицейскую машину и стал заполнять бумаги.
— Можно вас на минуту, — попросил он.
Шершенев склонился над лейтенантом. Сержант за его спиной вдруг неожиданно приблизился и нанес сильный удар пальцами в точку на шее. Все произошло так быстро, что Шершенев не успел среагировать. На миг все поблекло, и он повалился на сиденье. Почувствовал укол шприца в предплечье и отключился.
На экране у говорящего человека вместо лица были кубики и голос искажен так, чтобы затруднить идентификацию.
— Да, я знаю, среди наших офицеров немало тех, кто сочувствует «социал-дворникам».
— Почему? — спросил тележурналист.
— Мечта о сильной руке. Воспоминания о том, что когда-то армия была в привилегированном положении. Желание поспасать отечество.
— Что значит «желание поспасать»?
— Насколько я знаю, частично организация «социал-дворников» состоит из бывших и действующих офицеров армии, МВД и госбезопасности. Их цель — реванш.
— Откуда у вас такие сведения?
— Таковы настроения моих сослуживцев и вообще офицеров МВД. Есть у меня источники, но мне не хотелось бы их называть. Со мной, кстати, проводили вербовочные беседы на предмет вступления в организацию… А вообще, как вы думаете, получается, что такая организация до сих пор вне контроля, хотя, по идее, действия такого масштаба не могли бы пройти мимо компетентных органов?
— И как?
— Насколько я знаю, «социал-дворники» пользуются негласным покровительством некоторых генералов-силовиков.
— Что-то верится с трудом.
— И напрасно. Вы не задумывались, насколько выгодна эта ситуация силовикам? Грядет очередное сокращение государственных расходов. И поэтому выгодно поддерживать всеобщую истерию, причитать: если не вливать в нас деньги, то будете иметь чеченцев-бандитов и «социал-дворников». Деньги, средства, штаты. И политическое влияние. В условиях хаоса, когда можно надеяться только на силовые структуры, в самом выгодном положении находятся именно они.
— Вы не боитесь, что вас могут вычислить?
— Не могу больше прятаться, как страус, в песок. Бывают случаи, когда человек должен переступить через свой страх. А то все это может плохо кончиться. Завтра они рванут какую-нибудь ядерную станцию или химзавод. Вы же знаете, как у нас охраняют особо важные объекты. И что тогда?
Лицо из квадратиков исчезло. На экране появился ведущий программы.
— Мы не утверждаем, что мнение нашего гостя, имени которого мы, по понятным причинам, не называем — истина в последней инстанции. Мы не говорим о том, что его утверждения во всем справедливы. Но… Россия входит в двадцать первый век с самым большим ядерным потенциалом. Реалии конца двадцатого века — мир не противостояния, а сотрудничества. Однако не секрет, что многие наши сограждане еще делят мир на «наш» и «их». Эти люди живут идеологией холодной войны, видят в остальном человечестве врагов, скрывающих коварные помыслы за очаровательной улыбкой. Не секрет, что немало «ископаемых», живущих подобными идеями, есть в силовых структурах. Учитывая историю наших силовых ведомств и их традиции, не такой уж и невероятной кажется версия нашего гостя…
По другой программе показывали начавшиеся в Европе крупномасштабные учения НАТО. В них участвовали и Вооруженные силы недавно принятых в блок стран.
Мелькали картинки — «стелсы», авианосцы, отъевшиеся «псы войны».
— Сегодня у НАТО нет главного противника — СССР. Но лидеры стран — членов НАТО, считают, что и в новых условиях блок должен продолжать существование из-за появления в мире новых очагов угрозы. Сегодня войска НАТО — мощные, оснащенные суперсовременной техникой, с профессиональным личным составом, способны выполнять любые задачи в любом уголке Земли, — радостно, на грани ликования, сообщил корреспондент.
Следующий сюжет был посвящен ставшему привычным на Руси торгу. Чеченские боевики захватили еще троих российских военнослужащих и торговались об условиях их освобождения.
Голубев сделал отметку в своем плане. Модель номер четыре продолжала реализовываться четко и без проволочек.
— Смотри, как научились работать, — Голубев продемонстрировал анализ последних телепередач и нескольких текстов в газете. — Они используют нейролингвистическое программирование.
— То есть забивают гвозди прямо в подсознание путем постановки фраз и звуков, — произнес Алексеев.
— Верно. Формируют у людей определенные реакции на определенные раздражители. Как у собаки Павлова. Когда придет час «Ч», час «Местного контроля», люди его воспримут или как неизбежное зло, или просто откровенно вяло, или, наоборот, как самый счастливый день в своей жизни.
— Надолго этого программирования хватает?
— Ненадолго. Но на основной этап их операции хватит.
— А ведь зло возвращается, — сказал Алексеев. — Они и не подозревают, насколько быстро оно может вернуться.
— Ты мистик? Или оптимист? — Голубев хмыкнул.
— Я мистик, — кивнул Алексеев. Зазвонил телефон.
— Груз на месте, — сообщил Жаров. — Все прошло без проблем.
— Сейчас буду, — закончил Алексеев и положил трубку на аппарат.
Голова у Шершенева гудела. Он разлепил глаза. И вскоре способность воспринимать окружающее вернулась к нему. Он сидел на протертом клеенчатом диване в подвале — почти пустом, если не считать нескольких стульев. В углу находился компьютер и какая-то сложная аппаратура. Руки — в наручниках за спиной. Ноги прикованы цепью к кольцу, торчащему из пола. Напротив него стояли двое. В одном он узнал гаишника. В другом — водителя того самого «Запорожца», который врезался в него на перекрестке, только теперь он вовсе не казался пьяным и запущенным.
— Выпей, — водитель «Запорожца», а точнее, старший лейтенант-спецназовец ГРУ Пащенко, поднес к губам Шершенева чашку с горячей жидкостью.
— Нет!
— Не бойся, не отравим.
Шершенев вдруг понял, что его горло пересохло и ему страшно хочется пить. Жидкость была горьковато-сладковатой, но не как кофе, а по-лекарственному. Жажда прошла, голова начала проясняться.
— Вы понимаете, с кем связались? — спросил он, откашлявшись.
— А ты понимаешь, кто с тобой связался? — спросил лже-лейтенант, а на деле майор Жаров.
Шершенев не знал, но очень хотел знать. Хуже всего, если это друзья того пахана, которому он со ста пятидесяти метров засадил пулю из малокалиберной винтовки. Но как эти бандиты вышли на него? Свои продали? Нет, это маловероятно. Кто еще может быть? Бандиты с большой дороги? Они бы поискали добычу попроще. Провокация соседних «фирм»? ФСБ или МВД? Им-то зачем сдался майор Шершенев?
Впрочем, какой смысл ломать голову? Вскоре все выяснится.
Но объяснять ему никто ничего не спешил. Тюремщики расселись на стульях и молчали. Через четверть часа появились еще два действующих лица. Это был подполковник Алексеев, но Шершеневу знать его имя вовсе не обязательно и даже вредно. А второе лицо — полковник Самойченко — один из лучших психологов ГРУ, специалист по выкачиванию информации из мозгов клиентов и проверке их достоверности.
— Ну, рассказывай о том, что на послезавтра надумали, — с ходу потребовал Алексеев.
Шершенев ощутил, как у него выступил холодный пот и капельки покатились по лбу.
— Вы о чем?
Сперва Шершенев ничего рассказывать не собирался. Тогда его опутали датчиками полиграфа (детектора лжи) и устроили допрос по всем правилам. Самойченко видел людей насквозь и привык играть на их чувствах, выдавливать самые потаенные мысли. Никаких химпрепаратов не понадобилось. Шершенев слишком любил себя и не слишком любил кого бы то ни было другого в этом мире, не собирался ни за кого жертвовать не только жизнью, но и частичкой здоровья. Он выложил все. Алексеев кивнул. Круг замкнулся. Основной пункт из «четвертой модели» нашел свое подтверждение.
— Теперь, Шершенев, работаешь на нас, — заключил Алексеев.
— С чего это? Вы меня после всего утопите в Чистых прудах. Или отдадите под суд.
— Жив останешься. В крайнем случае, если начнется разбирательство по принятой процедуре, в чем сильно сомневаюсь, пойдешь как агент, внедренный в преступную организацию для ее изобличения.
— Я согласен.
— А чтобы не задумал непотребства…
Два часа психолог выворачивал мозги Шершеневу гипнозом и препаратами.
— Будет держаться нормально? Подельники ничего не заподозрят? — спросил Алексеев.
— Ничего, — заверил Самойченко.
— А он не взбрыкнет?
— Вряд ли. Мы его на три дня накачали. С гарантией.
— Врачи оценивают состояние вице-премьера правительства России Александра Чумаченко как удовлетворительное, не опасное для жизни. Из неофициальных источников стало известно, что у вице-премьера в последнее время наблюдались разногласия как с премьер-министром, так и с Президентом. На заседании правительства Чумаченко выступил за проведение нового курса, состоящего в резком усилении социальной ориентированности экономики. Не это ли послужило причиной сердечного приступа?
— Вот, — произнес генерал-лейтенант Залыгин. — Сердце нежное за народ разболелось.
— Это подтверждение, — кивнул генерал-полковник Логинов.
— Да, подтверждение. Он нашел предлог увильнуть от президентского фуршета.
— Значит, ключевую фигуру мы установили правильно.
— Теперь лишь бы не дали отбой.
— Не дадут. Они разогнались на всех парах. Их пьянит запах быстрой победы. Как у нас с силами?
— Мы вытащили в Москву под разными предлогами около сотни офицеров спецназа, — сказал Залыгин. — Должно хватить на то, чтобы отработать с ФСБ.всю имеющуюся информацию. Заодно проведем мероприятия по чеченским базам террористов, в том числе и на территории Азербайджана, как планировали.
— Не слишком?
— Все спишется после нейтрализации основной угрозы. Мы должны напомнить нашим врагам, что мы еще существуем и что рано нас сбрасывать со счетов.
— Послезавтра у нас и денек будет, — Логинов подошел к шкафу, вытащил две рюмки, налил немножко коньяка. — Ну что, генерал, за успех.
— За нашу победу.
Звякнули хрустальные рюмки.
— Итак, окончательное добро на заключительную акцию получено, — сказал Эдвард Ривкин.
— Я в курсе, — недовольно произнес Уайт.
— Не вижу радости.
— Эдвард, я знаю эту страну не хуже вас, — не хотелось Уайту говорить эти слова, но на этот раз он не сдержался, не помогла его легендарная выдержка. — Здесь есть некая мистика, которая не дает догнуть ее до конца. Ее не удалось уничтожить ни полякам, ни/шведам. Не смогли ее добить и большевики в семнадцатом году. Почему вы думаете, что нам это удастся?
— Никакой мистики, Артур. Пепси-кола, видеомагнитофоны и голливудские грезы сделали то, что не сделал Гитлер со всеми своими ударными бронегруппировками.
— Сделали ли?
— Механизм включен. Никто не в силах его остановить.
— Мы играем с огнем. Сила в этой стране бесполезна. Мы столько лет двигались к мягкому и полному контролю. А вы хотите ускорить события. План удастся, но это еще не значит, что он пойдет на пользу. Сколько раз самые блестящие наши планы в конечном итоге оборачивались против нас.
— Не обернутся. Вы сомневаетесь в том, что добить эту страну — миссия Америки?
— Честно?
— Честно.
— Сомневаюсь. — Уайта уже несла нелегкая вперед, и он решил выговориться.
Ривкин улыбнулся и с любопытством посмотрел на резидента.
— Мы получим мир, полный самых жестоких проблем, раздираемый войнами, с которым мы не будем знать, что делать.
— Артур, вы говорите серьезно? Вы — профессионал высочайшего уровня. Неужели вы всерьез считаете, что такие комариные укусы, как рост международного терроризма, локальные войны, расползающаяся по миру русская преступность и рост исламского фундаментализма, который отныне некому сдерживать, что-то значат по сравнению с главной задачей — уничтожением России? Это уничтожение не просто стратегического противника. Россия — другой тип цивилизации. Инопланетяне. Она опасна для нас, как никто другой, уже самим своим существованием. И Трумэн, и Рейган, и многие другие понимали это прекрасно. И они боролись вовсе не с абстрактным коммунизмом. Они боролись с этим типом мироустройства. Боролись с Империей. Боролись с русскими. С их верой. С их ценностями. Эта нация не имеет перспективы. Они роют себе могилу собственными руками. Мы лишь немного им помогаем.
— Да.
— И, кстати, наши методы куда более гуманны, чем те, на которые рассчитывали наши предшественники. Вспомните план «Тройян».
Уайт помнил план. И готов был в целом согласиться с Ривкиным. В послевоенное время большинством американских политиков владело маниакальное желание разделаться с Советами. Так бы и случилось, если бы русские не надрывали свою экономику и не затягивали пояса, достигая военного паритета.
В 1945 году на японские города Хиросима и Нагасаки обрушился ад ядерной бомбардировки. Тысячи и тысячи мирных жителей в мановение ока превратились в черные тени на стенах разрушенных домов. Никакой необходимости в этой акции не было — Япония уже не представляла опасности, война с ней заканчивалась. Ядерные удары явились демонстрацией мощи перед бывшим союзником и новым противником США — Союзом Советских Социалистических Республик. В том же сорок пятом в разработанной военной доктрине большое внимание уделялось концепции первого удара по России. Первоначально планировалось, что стратегическая авиация забрасывает ядерными бомбами двадцать российских городов. Эти планы с годами корректировались, но суть не менялась — массированная атомная бомбардировка промышленных объектов и городов. В 1948 году по новому плану «Чариотир»
В первые дни войны планировалось сбросить на семьдесят советских городов сто тридцать атомных бомб, из них восемь — на Москву, семь — на Ленинград. Жилые районы, Кремль, архитектурные памятники, купола церквей — все должен был смести ядерный смерч, а в последующие два года планировали взорвать еще двести ядерных бомб на территории СССР. «Первая фаза атомного наступления, — говорилось в директиве, — приведет к гибели двух миллионов семисот тысяч человек и в зависимости от эффективности системы пассивной обороны повлечет за собой еще четыре миллиона жертв».
3 сентября 1949 года бомбардировщик «Б-29» ВВС США , совершавший плановый патрульный полет в северной части Тихого океана, при заборе проб воздуха обнаружил повышенную радиоактивность. Через неделю у разведки США не осталось сомнений — в России испытана атомная бомба. Так окончилась монополия США на самое мощное оружие в истории человечества. В Вашингтоне воцарилась паника. Американцы рассматривали возможность немедленного развязывания войны против русских и установили дату начала боевых действий — 1 января 1950 года. По плану «Тройян» на головы русских должен был свалиться новогодний подарок от дяди Сэма в
Виде трехсот ядерных бомб и двадцати тысяч тонн обычных бомб. Но план все же не выполнили. В своем докладе начальник оперативного управления штаба ВВС Андерсон писал: «ВВС США не способны полностью выполнить все воздушное наступление, задуманное по плану „Тройян“, и обеспечить противовоздушную оборону на территории США». Вопрос о войне на некоторое время отодвинулся, а с испытанием термоядерного оружия СССР в августе 1953 года снят — ведь впереди замаячила угроза тотального взаимного истребления.
Но холодная война только начиналась. Под покровительством США и их союзников перешли созданные еще немцами националистические боевые формирования на Украине и в Прибалтике. Только отгремели взрывы на фронтах и пали гитлеровские твердыни, а катера и самолеты США уже сбрасывали оружие и боеприпасы националистам. Началась массовая заброска диверсантов в страны Варшавского Договора с территории Западной Германии, Турции, Ирана с целью создания подпольных разведывательных агентурных сетей, боевых структур, проведения диверсий и раскачивания потенциального противника изнутри. Самолеты ЦРУ и девятой воздушной армии США с периодичностью рейсовых автобусов совершали полеты и выбрасывали все новые и новые партии парашютистов. Парашютная война длилась с 1949 по 1954 год и закончилась полным провалом. Никаких целей достигнуто не было, большинство агентов или сдавались сами, или их арестовывали. Разделявшаяся высшими политиками США уверенность Гитлера в том, что Россия — колосс на глиняных ногах и она падет, если подогревать ненависть к существующему строю, не оправдалась. В то время советский народ еще не созрел для свержения большевистского режима и для развала своей страны. Американцы стали настраиваться на долгую работу. И тогда по-новому зазвучали слова — психологическая война.
"Психологическая война — чрезвычайно важное оружие для содействия диссидентству и предательству среди советского народа, подорвет его мораль, будет сеять смятение и создавать дезорганизацию в стране. Основная цель — уничтожение поддержки народами СССР и его сателлитов их системы правления», — говорилось в новых директивах США.
Подтверждалась истина — Россию извне не взять. Россию можно взять изнутри. И тому было немало свидетельств в ее истории. Тогда и появился план Даллеса, суть которого в привнесении русским западных ценностей, западной системы взглядов, западного образа жизни.
Одновременно Россия втягивалась в гонку вооружений. Чтобы держать паритет с богатой Америкой, народ выбивался из сил. Лучшие умы, гигантские средства — все шло в оборонку. Постепенно усугублялись политические и экономические недостатки социалистической системы. Афганская война, строительство влетающих в гигантскую копеечку ирригационных сооружений, возведение БАМа, который по расчетам должен был оправдаться через сто лет, непросчитанные экономические и политические авантюры, непомерные военные расходы, неспособность справиться с загубленным еще Хрущевым сельским хозяйством и, наконец, как предвестие судного дня — Чернобыль, — все это ввергло страну в глубочайший кризис. В США в великую депрессию пришел спаситель государства — Рузвельт. Советам в их депрессию достался Горбачев, относившийся к категории интуитивных предателей. Он не состоял на связи с разведками, не был и агентом влияния в общепринятом смысле этого слова. Но по какой-то заложенной внутри программе на интуитивном уровне он принимал решения, в конечном счете приводившие к одному — расшатыванию системы. В эти времена и начал срабатывать план Даллеса. Конечно, в ЦРУ переоценивали свои заслуги в этом деле. Но надо отметить, что бросаемые ими семена наконец дали всходы. Обретшая при Рейгане второе дыхание программа по развалу «империи зла» принесла плоды. Копившаяся неприязнь к системе и к древним партбоссам, стремление к тому, чтобы «жить как на Западе» — все это послужило запалом, взорвавшим народное сознание. Из дебрей партийно-комсомольского аппарата и из научно-исследовательских институтов и лабораторий взрастала новая политическая элита прозападного толка, жадно стремящаяся к власти. Она любой ценой жаждала принять участие в грядущей дележке пирога российской собственности и ради этого была готова раздробить СССР до последнего района. Не дремали и националисты. Они тоже хотели своего — власти и собственности. Настали золотые времена для ЦРУ. Не нужно уже напрягаться — только легонько подталкивай события в нужном направлении.
Уайт стал привыкать к хорошей жизни. Все в последние годы шло слишком хорошо. Система госбезопасности в России приказала долго жить. Работать с агентурой, заниматься вербовкой превращалось в удовольствие. То, что раньше казалось невозможным из-за сильнейшего противодействия КГБ, сегодня делалось просто и естественно. Сегодня в России продавалось все — государственные секреты, оборонные заводы, политики, законы и президентские указы. Невзначай, без особого труда удавалось теперь не просто выуживать секреты, но и прикрывать целые оборонные заводы. Иногда, правда, давали по рукам. Так провалилась элементарная операция — сотрудники Уайта через подставные фирмы организовали скупку контрольного пакета акций московского предприятия, выпускавшего основные электронные блоки для баллистических ракет.
Самые заветные планы, в осуществление которых никто не верил, реализовывались. СССР развалился. Военная промышленность умирала. Националисты растаскивали Россию по частям. Страна становилась зависима от Запада, как больной от — кислородной подушки. И это все идиоты в Вашингтоне ставили на кон. Решили сыграть в рулетку, мерзавцы. Красное-белое — смотри, на какое выпадет. Уайт терпеть не мог азартные игры. Он любил расчет. Умеренность, постепенность и мягкий, но мощный напор — три его основных принципа. Именно так нужно работать в России. А не наскоком. Не рулеткой — чет-нечет. С русскими подобное не проходит.
— Русские обречены, как индейцы, — сказал Ривкин. — И истина проста — таких врагов надо добивать до конца, иначе рано или поздно они вопьются тебе в глотку.
— Мы приобретем только проблемы на свою голову, — невесело протянул Уайт.
— Эх, Артур, придется вам все-таки становиться пастором, — улыбнулся Ривкин.
Уайт и сам уже склонялся к этому.
У него были нехорошие предчувствия. Он не верил в успех «Местного контроля». Даже если операция завершится победой, выигрыш будет временный.
— Итак, моих восемь и твоих одиннадцать человек, — произнес Мусса.
— Да, — сказал Валеев. — С техникой утрясли. Выдвигаемся на двух «Уралах» в семнадцать часов. И еще «Волга» для прикрытия.
— Документы готовы?
— Не подкопаешься.
Валеев положил на стол папку, открыл ее и продемонстрировал несколько бумаг с печатями.
— Это раздай своим бандитам, — он разложил на столе несколько военных билетов и два удостоверения личности офицера. — Теперь вы не обычный сброд. Теперь твои помощники — контрактники и офицеры Российской армии.
— Сопровождается спецгруз. Досмотру не подлежит. — Мусса покачал головой и поцокал языком, бережно разглаживая ладонью документы. — Поддельные?
— Почему? Настоящие. И оповещение пройдет, что движется военный груз.
— Как у тебя все это получается?
— А как получается, что армии по полгода денег не платят? Все отсюда, Мусса.
— Продажный офицер — это конец для страны.
— Ладно, не тебе рассуждать — конец или начало, — отрезал Валеев. — Лучше подумай, как деньги оставшиеся возвращать будешь.
— Еще миллион переведен.
— Я проверил. Твое счастье, что не врешь.
— И твое тоже, — улыбнулся Мусса.
Он прикрыл глаза. Скоро все будет сделано. Никакой жалости в окаменевшем сердце.
— Молись своему Аллаху, Мусса, чтобы послал нам легкий путь. Это наше самое большое дело.
— Да.
— И последнее.
— Почему, Атлет?
— Потому что, получив деньги, я и мои парни отваливаем за кордон. Мы и так перебрали удачу.
— Куда отваливаете?
— Разве мало мест в мире, где требуются специалисты нашей квалификации?
— А я, — Мусса глубоко вздохнул, в глазах его появилась какая-то забытая тоска из далекого детства. — Не перебрал я еще удачу. Моя война будет продолжаться.
— Что ж, «серый волк», это твоя неволя.
Генерал-лейтенант Залыгин посмотрел на часы и произнес:
— Пора бы.
— Привычно опаздывает, — усмехнулся Ильичев.
— Высоко взлетел. Кто бы мог подумать. Зазвучал динамик селектора на столике, послышался голос дежурного офицера.
— Товарищ генерал-полковник, к вам Романенков.
— Пусть проходит.
В кабинет вошел подтянутый, в гражданской одежде, с папкой под мышкой генерал Романенков — начальник Службы безопасности Президента.
Адъютантокая легковесность в нем осталась, к ней прибавилась ленивая снисходительность обитателя Олимпа, человека, целые дни напролет близкого к «САМОМУ». Но сколько Романенков не примерял начальственную маску, он все равно оставался адъютантом, случайно оказавшимся в кресле начальника службы.
Тень коснулась его лица, когда в кабинете он увидел генерала ГРУ. И она сгустилась, когда он посмотрел на лица тех, кто его встречал.
— Садитесь, Алексей Викторович. — Ильичев указал рукой на стул. — Думаю, генерала Залыгина вам представлять не стоит.
— Мы знакомы, — кивнул Романенков.
Романенков протянул руку. Рукопожатие и.о. начальника ФСБ было мягким, вяловатым, и кисть его хрустнула, будто угодила в тиски в руке армейского генерала — Залыгин будто испытывал кости руководителя СБП на прочность.
Романенков сел за стол, положил перед собой папку.
— Я надеялся, что мы обговорим вопросы обеспечения безопасности Президента во время предстоящего визита в Смоленск, — произнес он и покосился на Залыгина, всем видом вопрошая, что он тут делает. — Надеюсь, уделите мне несколько минут.
— Служба безопасности Президента. Майор Шершенев, — он продемонстрировал удостоверение. Сержант козырнул.
— Не беспокойтесь. И так видно, кто нарушил. Сейчас только бумаги оформим. Пожалуйста, техпаспорт и права… И твои тоже, пьянчужка, — повернулся он к хозяину «Запорожца».
— А, ну да, простой человек для вас — ничто… И вас по судам затаскаю, — водитель «Запорожца» начал шарить по карманам и извлек засаленное портмоне с документами.
Шершенев тоже протянул документы. Лейтенант сел в милицейскую машину и стал заполнять бумаги.
— Можно вас на минуту, — попросил он.
Шершенев склонился над лейтенантом. Сержант за его спиной вдруг неожиданно приблизился и нанес сильный удар пальцами в точку на шее. Все произошло так быстро, что Шершенев не успел среагировать. На миг все поблекло, и он повалился на сиденье. Почувствовал укол шприца в предплечье и отключился.
На экране у говорящего человека вместо лица были кубики и голос искажен так, чтобы затруднить идентификацию.
— Да, я знаю, среди наших офицеров немало тех, кто сочувствует «социал-дворникам».
— Почему? — спросил тележурналист.
— Мечта о сильной руке. Воспоминания о том, что когда-то армия была в привилегированном положении. Желание поспасать отечество.
— Что значит «желание поспасать»?
— Насколько я знаю, частично организация «социал-дворников» состоит из бывших и действующих офицеров армии, МВД и госбезопасности. Их цель — реванш.
— Откуда у вас такие сведения?
— Таковы настроения моих сослуживцев и вообще офицеров МВД. Есть у меня источники, но мне не хотелось бы их называть. Со мной, кстати, проводили вербовочные беседы на предмет вступления в организацию… А вообще, как вы думаете, получается, что такая организация до сих пор вне контроля, хотя, по идее, действия такого масштаба не могли бы пройти мимо компетентных органов?
— И как?
— Насколько я знаю, «социал-дворники» пользуются негласным покровительством некоторых генералов-силовиков.
— Что-то верится с трудом.
— И напрасно. Вы не задумывались, насколько выгодна эта ситуация силовикам? Грядет очередное сокращение государственных расходов. И поэтому выгодно поддерживать всеобщую истерию, причитать: если не вливать в нас деньги, то будете иметь чеченцев-бандитов и «социал-дворников». Деньги, средства, штаты. И политическое влияние. В условиях хаоса, когда можно надеяться только на силовые структуры, в самом выгодном положении находятся именно они.
— Вы не боитесь, что вас могут вычислить?
— Не могу больше прятаться, как страус, в песок. Бывают случаи, когда человек должен переступить через свой страх. А то все это может плохо кончиться. Завтра они рванут какую-нибудь ядерную станцию или химзавод. Вы же знаете, как у нас охраняют особо важные объекты. И что тогда?
Лицо из квадратиков исчезло. На экране появился ведущий программы.
— Мы не утверждаем, что мнение нашего гостя, имени которого мы, по понятным причинам, не называем — истина в последней инстанции. Мы не говорим о том, что его утверждения во всем справедливы. Но… Россия входит в двадцать первый век с самым большим ядерным потенциалом. Реалии конца двадцатого века — мир не противостояния, а сотрудничества. Однако не секрет, что многие наши сограждане еще делят мир на «наш» и «их». Эти люди живут идеологией холодной войны, видят в остальном человечестве врагов, скрывающих коварные помыслы за очаровательной улыбкой. Не секрет, что немало «ископаемых», живущих подобными идеями, есть в силовых структурах. Учитывая историю наших силовых ведомств и их традиции, не такой уж и невероятной кажется версия нашего гостя…
По другой программе показывали начавшиеся в Европе крупномасштабные учения НАТО. В них участвовали и Вооруженные силы недавно принятых в блок стран.
Мелькали картинки — «стелсы», авианосцы, отъевшиеся «псы войны».
— Сегодня у НАТО нет главного противника — СССР. Но лидеры стран — членов НАТО, считают, что и в новых условиях блок должен продолжать существование из-за появления в мире новых очагов угрозы. Сегодня войска НАТО — мощные, оснащенные суперсовременной техникой, с профессиональным личным составом, способны выполнять любые задачи в любом уголке Земли, — радостно, на грани ликования, сообщил корреспондент.
Следующий сюжет был посвящен ставшему привычным на Руси торгу. Чеченские боевики захватили еще троих российских военнослужащих и торговались об условиях их освобождения.
Голубев сделал отметку в своем плане. Модель номер четыре продолжала реализовываться четко и без проволочек.
— Смотри, как научились работать, — Голубев продемонстрировал анализ последних телепередач и нескольких текстов в газете. — Они используют нейролингвистическое программирование.
— То есть забивают гвозди прямо в подсознание путем постановки фраз и звуков, — произнес Алексеев.
— Верно. Формируют у людей определенные реакции на определенные раздражители. Как у собаки Павлова. Когда придет час «Ч», час «Местного контроля», люди его воспримут или как неизбежное зло, или просто откровенно вяло, или, наоборот, как самый счастливый день в своей жизни.
— Надолго этого программирования хватает?
— Ненадолго. Но на основной этап их операции хватит.
— А ведь зло возвращается, — сказал Алексеев. — Они и не подозревают, насколько быстро оно может вернуться.
— Ты мистик? Или оптимист? — Голубев хмыкнул.
— Я мистик, — кивнул Алексеев. Зазвонил телефон.
— Груз на месте, — сообщил Жаров. — Все прошло без проблем.
— Сейчас буду, — закончил Алексеев и положил трубку на аппарат.
Голова у Шершенева гудела. Он разлепил глаза. И вскоре способность воспринимать окружающее вернулась к нему. Он сидел на протертом клеенчатом диване в подвале — почти пустом, если не считать нескольких стульев. В углу находился компьютер и какая-то сложная аппаратура. Руки — в наручниках за спиной. Ноги прикованы цепью к кольцу, торчащему из пола. Напротив него стояли двое. В одном он узнал гаишника. В другом — водителя того самого «Запорожца», который врезался в него на перекрестке, только теперь он вовсе не казался пьяным и запущенным.
— Выпей, — водитель «Запорожца», а точнее, старший лейтенант-спецназовец ГРУ Пащенко, поднес к губам Шершенева чашку с горячей жидкостью.
— Нет!
— Не бойся, не отравим.
Шершенев вдруг понял, что его горло пересохло и ему страшно хочется пить. Жидкость была горьковато-сладковатой, но не как кофе, а по-лекарственному. Жажда прошла, голова начала проясняться.
— Вы понимаете, с кем связались? — спросил он, откашлявшись.
— А ты понимаешь, кто с тобой связался? — спросил лже-лейтенант, а на деле майор Жаров.
Шершенев не знал, но очень хотел знать. Хуже всего, если это друзья того пахана, которому он со ста пятидесяти метров засадил пулю из малокалиберной винтовки. Но как эти бандиты вышли на него? Свои продали? Нет, это маловероятно. Кто еще может быть? Бандиты с большой дороги? Они бы поискали добычу попроще. Провокация соседних «фирм»? ФСБ или МВД? Им-то зачем сдался майор Шершенев?
Впрочем, какой смысл ломать голову? Вскоре все выяснится.
Но объяснять ему никто ничего не спешил. Тюремщики расселись на стульях и молчали. Через четверть часа появились еще два действующих лица. Это был подполковник Алексеев, но Шершеневу знать его имя вовсе не обязательно и даже вредно. А второе лицо — полковник Самойченко — один из лучших психологов ГРУ, специалист по выкачиванию информации из мозгов клиентов и проверке их достоверности.
— Ну, рассказывай о том, что на послезавтра надумали, — с ходу потребовал Алексеев.
Шершенев ощутил, как у него выступил холодный пот и капельки покатились по лбу.
— Вы о чем?
Сперва Шершенев ничего рассказывать не собирался. Тогда его опутали датчиками полиграфа (детектора лжи) и устроили допрос по всем правилам. Самойченко видел людей насквозь и привык играть на их чувствах, выдавливать самые потаенные мысли. Никаких химпрепаратов не понадобилось. Шершенев слишком любил себя и не слишком любил кого бы то ни было другого в этом мире, не собирался ни за кого жертвовать не только жизнью, но и частичкой здоровья. Он выложил все. Алексеев кивнул. Круг замкнулся. Основной пункт из «четвертой модели» нашел свое подтверждение.
— Теперь, Шершенев, работаешь на нас, — заключил Алексеев.
— С чего это? Вы меня после всего утопите в Чистых прудах. Или отдадите под суд.
— Жив останешься. В крайнем случае, если начнется разбирательство по принятой процедуре, в чем сильно сомневаюсь, пойдешь как агент, внедренный в преступную организацию для ее изобличения.
— Я согласен.
— А чтобы не задумал непотребства…
Два часа психолог выворачивал мозги Шершеневу гипнозом и препаратами.
— Будет держаться нормально? Подельники ничего не заподозрят? — спросил Алексеев.
— Ничего, — заверил Самойченко.
— А он не взбрыкнет?
— Вряд ли. Мы его на три дня накачали. С гарантией.
— Врачи оценивают состояние вице-премьера правительства России Александра Чумаченко как удовлетворительное, не опасное для жизни. Из неофициальных источников стало известно, что у вице-премьера в последнее время наблюдались разногласия как с премьер-министром, так и с Президентом. На заседании правительства Чумаченко выступил за проведение нового курса, состоящего в резком усилении социальной ориентированности экономики. Не это ли послужило причиной сердечного приступа?
— Вот, — произнес генерал-лейтенант Залыгин. — Сердце нежное за народ разболелось.
— Это подтверждение, — кивнул генерал-полковник Логинов.
— Да, подтверждение. Он нашел предлог увильнуть от президентского фуршета.
— Значит, ключевую фигуру мы установили правильно.
— Теперь лишь бы не дали отбой.
— Не дадут. Они разогнались на всех парах. Их пьянит запах быстрой победы. Как у нас с силами?
— Мы вытащили в Москву под разными предлогами около сотни офицеров спецназа, — сказал Залыгин. — Должно хватить на то, чтобы отработать с ФСБ.всю имеющуюся информацию. Заодно проведем мероприятия по чеченским базам террористов, в том числе и на территории Азербайджана, как планировали.
— Не слишком?
— Все спишется после нейтрализации основной угрозы. Мы должны напомнить нашим врагам, что мы еще существуем и что рано нас сбрасывать со счетов.
— Послезавтра у нас и денек будет, — Логинов подошел к шкафу, вытащил две рюмки, налил немножко коньяка. — Ну что, генерал, за успех.
— За нашу победу.
Звякнули хрустальные рюмки.
— Итак, окончательное добро на заключительную акцию получено, — сказал Эдвард Ривкин.
— Я в курсе, — недовольно произнес Уайт.
— Не вижу радости.
— Эдвард, я знаю эту страну не хуже вас, — не хотелось Уайту говорить эти слова, но на этот раз он не сдержался, не помогла его легендарная выдержка. — Здесь есть некая мистика, которая не дает догнуть ее до конца. Ее не удалось уничтожить ни полякам, ни/шведам. Не смогли ее добить и большевики в семнадцатом году. Почему вы думаете, что нам это удастся?
— Никакой мистики, Артур. Пепси-кола, видеомагнитофоны и голливудские грезы сделали то, что не сделал Гитлер со всеми своими ударными бронегруппировками.
— Сделали ли?
— Механизм включен. Никто не в силах его остановить.
— Мы играем с огнем. Сила в этой стране бесполезна. Мы столько лет двигались к мягкому и полному контролю. А вы хотите ускорить события. План удастся, но это еще не значит, что он пойдет на пользу. Сколько раз самые блестящие наши планы в конечном итоге оборачивались против нас.
— Не обернутся. Вы сомневаетесь в том, что добить эту страну — миссия Америки?
— Честно?
— Честно.
— Сомневаюсь. — Уайта уже несла нелегкая вперед, и он решил выговориться.
Ривкин улыбнулся и с любопытством посмотрел на резидента.
— Мы получим мир, полный самых жестоких проблем, раздираемый войнами, с которым мы не будем знать, что делать.
— Артур, вы говорите серьезно? Вы — профессионал высочайшего уровня. Неужели вы всерьез считаете, что такие комариные укусы, как рост международного терроризма, локальные войны, расползающаяся по миру русская преступность и рост исламского фундаментализма, который отныне некому сдерживать, что-то значат по сравнению с главной задачей — уничтожением России? Это уничтожение не просто стратегического противника. Россия — другой тип цивилизации. Инопланетяне. Она опасна для нас, как никто другой, уже самим своим существованием. И Трумэн, и Рейган, и многие другие понимали это прекрасно. И они боролись вовсе не с абстрактным коммунизмом. Они боролись с этим типом мироустройства. Боролись с Империей. Боролись с русскими. С их верой. С их ценностями. Эта нация не имеет перспективы. Они роют себе могилу собственными руками. Мы лишь немного им помогаем.
— Да.
— И, кстати, наши методы куда более гуманны, чем те, на которые рассчитывали наши предшественники. Вспомните план «Тройян».
Уайт помнил план. И готов был в целом согласиться с Ривкиным. В послевоенное время большинством американских политиков владело маниакальное желание разделаться с Советами. Так бы и случилось, если бы русские не надрывали свою экономику и не затягивали пояса, достигая военного паритета.
В 1945 году на японские города Хиросима и Нагасаки обрушился ад ядерной бомбардировки. Тысячи и тысячи мирных жителей в мановение ока превратились в черные тени на стенах разрушенных домов. Никакой необходимости в этой акции не было — Япония уже не представляла опасности, война с ней заканчивалась. Ядерные удары явились демонстрацией мощи перед бывшим союзником и новым противником США — Союзом Советских Социалистических Республик. В том же сорок пятом в разработанной военной доктрине большое внимание уделялось концепции первого удара по России. Первоначально планировалось, что стратегическая авиация забрасывает ядерными бомбами двадцать российских городов. Эти планы с годами корректировались, но суть не менялась — массированная атомная бомбардировка промышленных объектов и городов. В 1948 году по новому плану «Чариотир»
В первые дни войны планировалось сбросить на семьдесят советских городов сто тридцать атомных бомб, из них восемь — на Москву, семь — на Ленинград. Жилые районы, Кремль, архитектурные памятники, купола церквей — все должен был смести ядерный смерч, а в последующие два года планировали взорвать еще двести ядерных бомб на территории СССР. «Первая фаза атомного наступления, — говорилось в директиве, — приведет к гибели двух миллионов семисот тысяч человек и в зависимости от эффективности системы пассивной обороны повлечет за собой еще четыре миллиона жертв».
3 сентября 1949 года бомбардировщик «Б-29» ВВС США , совершавший плановый патрульный полет в северной части Тихого океана, при заборе проб воздуха обнаружил повышенную радиоактивность. Через неделю у разведки США не осталось сомнений — в России испытана атомная бомба. Так окончилась монополия США на самое мощное оружие в истории человечества. В Вашингтоне воцарилась паника. Американцы рассматривали возможность немедленного развязывания войны против русских и установили дату начала боевых действий — 1 января 1950 года. По плану «Тройян» на головы русских должен был свалиться новогодний подарок от дяди Сэма в
Виде трехсот ядерных бомб и двадцати тысяч тонн обычных бомб. Но план все же не выполнили. В своем докладе начальник оперативного управления штаба ВВС Андерсон писал: «ВВС США не способны полностью выполнить все воздушное наступление, задуманное по плану „Тройян“, и обеспечить противовоздушную оборону на территории США». Вопрос о войне на некоторое время отодвинулся, а с испытанием термоядерного оружия СССР в августе 1953 года снят — ведь впереди замаячила угроза тотального взаимного истребления.
Но холодная война только начиналась. Под покровительством США и их союзников перешли созданные еще немцами националистические боевые формирования на Украине и в Прибалтике. Только отгремели взрывы на фронтах и пали гитлеровские твердыни, а катера и самолеты США уже сбрасывали оружие и боеприпасы националистам. Началась массовая заброска диверсантов в страны Варшавского Договора с территории Западной Германии, Турции, Ирана с целью создания подпольных разведывательных агентурных сетей, боевых структур, проведения диверсий и раскачивания потенциального противника изнутри. Самолеты ЦРУ и девятой воздушной армии США с периодичностью рейсовых автобусов совершали полеты и выбрасывали все новые и новые партии парашютистов. Парашютная война длилась с 1949 по 1954 год и закончилась полным провалом. Никаких целей достигнуто не было, большинство агентов или сдавались сами, или их арестовывали. Разделявшаяся высшими политиками США уверенность Гитлера в том, что Россия — колосс на глиняных ногах и она падет, если подогревать ненависть к существующему строю, не оправдалась. В то время советский народ еще не созрел для свержения большевистского режима и для развала своей страны. Американцы стали настраиваться на долгую работу. И тогда по-новому зазвучали слова — психологическая война.
"Психологическая война — чрезвычайно важное оружие для содействия диссидентству и предательству среди советского народа, подорвет его мораль, будет сеять смятение и создавать дезорганизацию в стране. Основная цель — уничтожение поддержки народами СССР и его сателлитов их системы правления», — говорилось в новых директивах США.
Подтверждалась истина — Россию извне не взять. Россию можно взять изнутри. И тому было немало свидетельств в ее истории. Тогда и появился план Даллеса, суть которого в привнесении русским западных ценностей, западной системы взглядов, западного образа жизни.
Одновременно Россия втягивалась в гонку вооружений. Чтобы держать паритет с богатой Америкой, народ выбивался из сил. Лучшие умы, гигантские средства — все шло в оборонку. Постепенно усугублялись политические и экономические недостатки социалистической системы. Афганская война, строительство влетающих в гигантскую копеечку ирригационных сооружений, возведение БАМа, который по расчетам должен был оправдаться через сто лет, непросчитанные экономические и политические авантюры, непомерные военные расходы, неспособность справиться с загубленным еще Хрущевым сельским хозяйством и, наконец, как предвестие судного дня — Чернобыль, — все это ввергло страну в глубочайший кризис. В США в великую депрессию пришел спаситель государства — Рузвельт. Советам в их депрессию достался Горбачев, относившийся к категории интуитивных предателей. Он не состоял на связи с разведками, не был и агентом влияния в общепринятом смысле этого слова. Но по какой-то заложенной внутри программе на интуитивном уровне он принимал решения, в конечном счете приводившие к одному — расшатыванию системы. В эти времена и начал срабатывать план Даллеса. Конечно, в ЦРУ переоценивали свои заслуги в этом деле. Но надо отметить, что бросаемые ими семена наконец дали всходы. Обретшая при Рейгане второе дыхание программа по развалу «империи зла» принесла плоды. Копившаяся неприязнь к системе и к древним партбоссам, стремление к тому, чтобы «жить как на Западе» — все это послужило запалом, взорвавшим народное сознание. Из дебрей партийно-комсомольского аппарата и из научно-исследовательских институтов и лабораторий взрастала новая политическая элита прозападного толка, жадно стремящаяся к власти. Она любой ценой жаждала принять участие в грядущей дележке пирога российской собственности и ради этого была готова раздробить СССР до последнего района. Не дремали и националисты. Они тоже хотели своего — власти и собственности. Настали золотые времена для ЦРУ. Не нужно уже напрягаться — только легонько подталкивай события в нужном направлении.
Уайт стал привыкать к хорошей жизни. Все в последние годы шло слишком хорошо. Система госбезопасности в России приказала долго жить. Работать с агентурой, заниматься вербовкой превращалось в удовольствие. То, что раньше казалось невозможным из-за сильнейшего противодействия КГБ, сегодня делалось просто и естественно. Сегодня в России продавалось все — государственные секреты, оборонные заводы, политики, законы и президентские указы. Невзначай, без особого труда удавалось теперь не просто выуживать секреты, но и прикрывать целые оборонные заводы. Иногда, правда, давали по рукам. Так провалилась элементарная операция — сотрудники Уайта через подставные фирмы организовали скупку контрольного пакета акций московского предприятия, выпускавшего основные электронные блоки для баллистических ракет.
Самые заветные планы, в осуществление которых никто не верил, реализовывались. СССР развалился. Военная промышленность умирала. Националисты растаскивали Россию по частям. Страна становилась зависима от Запада, как больной от — кислородной подушки. И это все идиоты в Вашингтоне ставили на кон. Решили сыграть в рулетку, мерзавцы. Красное-белое — смотри, на какое выпадет. Уайт терпеть не мог азартные игры. Он любил расчет. Умеренность, постепенность и мягкий, но мощный напор — три его основных принципа. Именно так нужно работать в России. А не наскоком. Не рулеткой — чет-нечет. С русскими подобное не проходит.
— Русские обречены, как индейцы, — сказал Ривкин. — И истина проста — таких врагов надо добивать до конца, иначе рано или поздно они вопьются тебе в глотку.
— Мы приобретем только проблемы на свою голову, — невесело протянул Уайт.
— Эх, Артур, придется вам все-таки становиться пастором, — улыбнулся Ривкин.
Уайт и сам уже склонялся к этому.
У него были нехорошие предчувствия. Он не верил в успех «Местного контроля». Даже если операция завершится победой, выигрыш будет временный.
— Итак, моих восемь и твоих одиннадцать человек, — произнес Мусса.
— Да, — сказал Валеев. — С техникой утрясли. Выдвигаемся на двух «Уралах» в семнадцать часов. И еще «Волга» для прикрытия.
— Документы готовы?
— Не подкопаешься.
Валеев положил на стол папку, открыл ее и продемонстрировал несколько бумаг с печатями.
— Это раздай своим бандитам, — он разложил на столе несколько военных билетов и два удостоверения личности офицера. — Теперь вы не обычный сброд. Теперь твои помощники — контрактники и офицеры Российской армии.
— Сопровождается спецгруз. Досмотру не подлежит. — Мусса покачал головой и поцокал языком, бережно разглаживая ладонью документы. — Поддельные?
— Почему? Настоящие. И оповещение пройдет, что движется военный груз.
— Как у тебя все это получается?
— А как получается, что армии по полгода денег не платят? Все отсюда, Мусса.
— Продажный офицер — это конец для страны.
— Ладно, не тебе рассуждать — конец или начало, — отрезал Валеев. — Лучше подумай, как деньги оставшиеся возвращать будешь.
— Еще миллион переведен.
— Я проверил. Твое счастье, что не врешь.
— И твое тоже, — улыбнулся Мусса.
Он прикрыл глаза. Скоро все будет сделано. Никакой жалости в окаменевшем сердце.
— Молись своему Аллаху, Мусса, чтобы послал нам легкий путь. Это наше самое большое дело.
— Да.
— И последнее.
— Почему, Атлет?
— Потому что, получив деньги, я и мои парни отваливаем за кордон. Мы и так перебрали удачу.
— Куда отваливаете?
— Разве мало мест в мире, где требуются специалисты нашей квалификации?
— А я, — Мусса глубоко вздохнул, в глазах его появилась какая-то забытая тоска из далекого детства. — Не перебрал я еще удачу. Моя война будет продолжаться.
— Что ж, «серый волк», это твоя неволя.
Генерал-лейтенант Залыгин посмотрел на часы и произнес:
— Пора бы.
— Привычно опаздывает, — усмехнулся Ильичев.
— Высоко взлетел. Кто бы мог подумать. Зазвучал динамик селектора на столике, послышался голос дежурного офицера.
— Товарищ генерал-полковник, к вам Романенков.
— Пусть проходит.
В кабинет вошел подтянутый, в гражданской одежде, с папкой под мышкой генерал Романенков — начальник Службы безопасности Президента.
Адъютантокая легковесность в нем осталась, к ней прибавилась ленивая снисходительность обитателя Олимпа, человека, целые дни напролет близкого к «САМОМУ». Но сколько Романенков не примерял начальственную маску, он все равно оставался адъютантом, случайно оказавшимся в кресле начальника службы.
Тень коснулась его лица, когда в кабинете он увидел генерала ГРУ. И она сгустилась, когда он посмотрел на лица тех, кто его встречал.
— Садитесь, Алексей Викторович. — Ильичев указал рукой на стул. — Думаю, генерала Залыгина вам представлять не стоит.
— Мы знакомы, — кивнул Романенков.
Романенков протянул руку. Рукопожатие и.о. начальника ФСБ было мягким, вяловатым, и кисть его хрустнула, будто угодила в тиски в руке армейского генерала — Залыгин будто испытывал кости руководителя СБП на прочность.
Романенков сел за стол, положил перед собой папку.
— Я надеялся, что мы обговорим вопросы обеспечения безопасности Президента во время предстоящего визита в Смоленск, — произнес он и покосился на Залыгина, всем видом вопрошая, что он тут делает. — Надеюсь, уделите мне несколько минут.