Элла уселась на диване, едва прикрывшись простыней и прислонясь к ковру на стене. Она смотрела куда-то в окно, где под порывами ветра шевелились похожие на изломанные скрюченные лапы чудовищ ветки деревьев.
— О чем ты думаешь? — спросил Валдаев.
— Почему ты считаешь, что я о чем-то думаю?
— Потому что у тебя задумчивый вид.
— Я просто ловлю этот миг. Я сейчас почти счастлива. Это счастливый миг. И я не могу его поймать, поскольку стоит о нем подумать, а он в прошлом. Тебя никогда не пугала невозможность человека застолбить участок в настоящем?
— Как?
— Где оно, настоящее? Ты не успеваешь ощутить его, а оно уже превращается в прошлое.
— Да, — кивнул он и выдал свою любимую идею:
— Однажды мы понимаем, что время становится врагом.
— И однажды человек становится не в ладах со временем. У тебя не было никогда такого ощущения?
— Не знаю, — соврал он, пожав плечами.
Она опять молча уставилась на дергающиеся за окном ветки.
— Элла, — снова нарушил тишину Валдаев.
— Да, дорогой.
— Давно хотелось спросить… — он запнулся, подумав что давно зарекался выяснять отношения. Но сдержаться не мог. — Что ты во мне нашла? Почему ты со мной?
— Это как расценивать? — улыбнулась она.
— Просто как вопрос.
— Хочешь правду?
— Да.
— Такие люди, как ты, всегда хотят, чтобы им резали правду-матку, а потом, узнав ее, обижаются или впадают в черную тоску.
— Я не впаду.
— Что я в тебе нашла? Наверное, твою слабость. Не секрет, что женщины выбирают или диких, необузданных и сильных самцов, способных приносить мамонта в пещеру. таскать свою любовь за косы и защищать от невзгод. К таковым ты… — она запнулась.
— К таковым я не отношусь.
— Не относишься… Или женщины реализуют свой инстинкт материнства. Находят тех, кого им надо защищать.
— И что, меня надо защищать? — все-таки с готовностью обиделся он, хотя ничего нового она не сказала.
— И еще как, — произнесла она.
— Ну, спасибо, — шутливо произнес он, обнимая ее. — Ты моя валькирия. Амазонка…
— А что. Во мне есть эти качества, — не поддерживая шутливого тона, произнесла она. — Скорее — я Артемида. Я отлично умею охотиться.
— На зайцев?
— И на волков тоже, — холодно произнесла она, неожиданно резко отводя его руку. Она поднялась.
— Я в ванную.
Она вышла. Зашуршал душ.
Валдаев присел на кровати. Он глянул в окно, но ничего интересного или необычного там не обнаружил. Посмотрел на часы — они показывали два.
С Эллой что-то сегодня не в порядке. Определенно. Но что с ней происходит? Он вдруг подумал, что почти не знает .е. Не знает ничего о ее проблемах, о ее жизни. Он эгоистично пользуется ее телом, даже не пытаясь ничего дать взамен.
А ведь ее что-то сильно гнетет — с необычной ясностью осознал он. А он боится даже спросить об этом. Он боится, что его призовут как защитника, а защитить он не мог даже себя.
На него резкой волной накатили нежность и страх — страх потерять ее. Он знал, что рано или поздно она уйдет от него. Он не из тех людей, с которыми такие женщины выдерживают долго. «Материнское чувство». Да нет, он скорее просто временная игрушка для нее. Забава.
От этих мыслей захотелось взвыть на луну. И чувства вдруг обострились. Опять этот запах неизвестных духов. И резкая боль в висках… Будто какое-то мощное течение повлекло его сознание в темную пучину. Он ощутил, как все уплывает — который раз уже за последние недели. Вдруг его кольнуло — погибаю.
Но он не погибал. Он просто выключился на миг…
Тут же включился. Сбросил с себя оцепенение. Поежился. В комнате стало прохладно.
Элла опять обосновалась в душе, не желая оттуда вылезать.
Он терпеливо прождал минут десять. Вспомнил, с каким лицом она стояла недавно у зеркала. И пошел ее опять тормошить.
Он подошел к ванной. Душ по звуку хлестал там вовсю. Хлестал буднично, не вызывая никаких дурных ассоциаций. Валдаев вспомнил, как недавно он вполне серьезно боялся увидеть в своей ванной труп с перерезанным горлом.
Господи, какой мусор может плавать в голове, как в грязном Пруду!
— Элла, — бодро крикнул он.
Толкнул дверь — она была не заперта.
На этот раз ему в лицо дохнуло паром. Он прижмурил глаза.
— Элла, — вновь произнес он.
Открыл глаза.
И оторопел…
В ванной никого не было.
— Элла, — растерянно повторил он, будто ожидая, что она появится из-под раковины. — Что за шутки? Он прислонился спиной к кафельной стене. Потом он начал схватывать детали. Халат, в который закутывалась Элла, висел на Крючке.
— Элла! — позвал он, выйдя из ванной.
Никто не откликнулся. Он обошел всю квартиру. У него теперь не было ни страха, ни отчаяния. Навалилось медвежьей тушей какое-то отупение.
Он сделал несколько открытий. Элла исчезла. И все вещи она оставила в квартире, так что можно было сделать вывод — исчезла она в чем мать родила. Может, улетела, как Маргарита, на метле?..
Следующее открытие было еще более ошеломляющим.
Он наконец обратил внимание на то, на что должен был обратить с самого начала. На часах было двадцать минут четвертого. У него вылетело из сознания почти полтора часа. Они не могли пролететь за мгновение, на которое он отключился. Это было просто невозможно.
Ну и еще… Он заметил в ванной следы крови. И тут же смыл их душем. Потом опустился на пол и обхватил голову руками. Голова была пустая и гулкая, как чугунный котелок…
Валдаева расстреливали из пулемета. Пули со звоном лупили ему в грудь и рикошетили, впиваясь в стены…
Он замычал, повернулся на другой бок и приоткрыл глаза. То не пулемет строчил, а телефон звонил. Валдаев тупо посмотрел на аппарат, еще не в состоянии понять, что происходит и где он находится. Ему не хотелось ничего вспоминать. Он знал, что воспоминания эти лежат зловонным болотом где-то в туманной низине его сознания и лучше не трогать эту трясину.
И тут он вспомнил все разом. Вспомнил ночь. Вспомнил шелест душа. Вспомнил об Элле!
На кресле лежали ее вещи. Возникла дикая мысль: сама Элла будто сожрана монстром с темной стороны и от нее осталась только мятая обертка, как от съеденной конфеты, — колготки, платье, бюстгальтер, туфли.
Ночью, когда он понял, что дела плохи, ему захотелось отключиться от всего этого. Он съел одну таблетку снотворного. Не подействовало. Тогда отведал еще одну — и провалился в глубокий сон.
Телефон продолжал трезвонить.
Подушка была влажная от пота. Неприятно влажная.
— У, бисова сила, — прошептал Валдаев, с ненавистью скосив глаз на телефон.
Ничего хорошего от этого аппарата он не ждал.
Звонил кто-то очень настырный. Наконец телефон прервал свою трель. Но вскоре зазвенел вновь.
Валдаев протянул руку, сжал радиотрубку, как горло змеи. Подержал ее так пару секунд. Потом нехотя произнес:
— Да…
Внутри он подобрался в дурном предчувствии. Кого он ожидал услышать? Кого-то, кого хотел бы не слышать еще лет сто? Или опять это проклятое, многозначительное молчание?
— Валдаев, — донесся жизнерадостный голос ответственного секретаря «Запределья». — Шеф тут с бодуна порастал над твоим материалом. И запутался. Нужно в номер набирать.
— С каким материалом?
— О шаманах-киллерах.
— А.
— Так что ты подъедь глянь.
— Ох.
— Ты тоже с бодуна? — с бесцеремонным сочувствием больше походящим на подначку, осведомился ответственный секретарь.
— Тоже.
— А я завязал. Как отрубил.
— Часа через полтора буду.
— Ждем с нетерпением…
Пролежав еще несколько минут, Валдаев нехотя поднялся. Состояние у него было, будто его отметелили пыльным мешком. Во рту сухо, голова тяжелая. И в ушах колокольный звон…
Ему хотелось сейчас или напиться, или снова наесться снотворного. Он неожиданно позавидовал наркоманам, у которых от всех невзгод одно средство: дозу в вену — и в космос. И главное — жизнь короткая, мучаться недолго.
Валдаев с отвращением выпил растворимого кофе — зернистый варить не хотелось. Кофе был из новой банки, которую он купил в магазине у метро. На вкус — дрянь дрянью, хоть и из дорогих.
Через силу съел пару бутербродов — с ветчиной и с сыром. Потом набрал номер, ощущая, как ухает в груди сердце. Он бросил в пространство всю энергию надежды в безмолвном призыве: «Отзовись!»
Длинные гудки. Никто не отозвался.
Он прозвонил еще три раза, чувствуя, как надежда тает снеговиком на сковородке.
Бесполезно. Эллы дома не было. Он выполз на улицу, сжимая «дипломат» в руке. Рядом с остановкой он невольно убыстрил шаг, увидев знакомый бандитский синий «Форд» около азербайджанской палатки с фруктами и тех же двух мордоворотов. Тот, что поменьше, Крыс, шушукался с небритым хозяином палатки и перекладывал себе в карман засаленные мятые купюры. Второй, бычешеий, засунув руки в карманы, хмуро настороженно оглядывался по сторонам.
Крыс положил деньги в карман. И кинул напарнику, как сплюнул:
— Пошли.
Но бычешеий, как назло, заметил Валдаева и танком пополз к нему.
— Э, братан, — прикрикнул он. — Ну что, не надумал?
— Чего не надумал? — Валдаев остановился и уставился куда-то в землю. Он читал, что лесным гориллам нельзя смотреть в глаза — это вызывает у них приступ ярости.
— Насчет хаты? Куда тебе две комнаты?
— Что? — непонимающе спросил Валдаев. Бычешеий протянул руку и дернул журналиста за ворот куртки, отчего голова качнулась.
Валдаев с тоской огляделся, видя, как прохожие стыдливо отводят взгляды. Никто не хотел ни с кем связываться. Люди вообще не хотели ничего видеть. Это искусство жителя большого города — видеть только то, что тебя не огорчит.
— Падла, — бычешеий злобно скривился, причмокнул и маленькими злыми глазками уперся в Валдаева. — Падла ты, лысый. Сам говорил, что согласный… Мы поработали.
— Вы о чем? Когда я вам что говорил?! — возмутился Валдаев.
— Ты что, забывчивый такой? — Бычешеий притянул Валдаева к себе поближе, и тот ощутил исходящий из оскаленной пасти отвратный запах гнилых зубов и перегара. — Башка дырявая, да? Так мы бошки не только пробиваем, но и конопатим.
— Ладно, оставь, — сказал Крыс. — Номер квартиры знаем. Еще свидимся…
Бычешеий оттолкнул Валдаева, так что тот едва сумел устоять на ногах, и направился к машине.
Валдаев разгладил на груди куртку. Ноги были ватные. Но после того, что было ночью, он вдруг ощутил осоловелость и равнодушие. Ему неожиданно представилось, что эти двое злодеев — вовсе не настоящие. И город этот ненастоящий. Он состоит из грязных кубов гигантских игрушечных домов, в которых живут умные заводные куклы. Они куда-то стремятся, что-то делают, в них живет пружиной завод. Иногда они ломают друг друга, отрывая головы или режа горла от уха до уха… А иногда они исчезают, оставив одежду, — просто улетают на какие-то свои кукольные шабаши.
Валдаев прикусил губу, пытаясь вернуться к реальности Тут подошел автобус, зашипел, затормозил, и куклы начали ломиться в него…
«Что-то совсем ты плох», — подумал про себя Валдаев.
Усилием воли он отогнал навязчивые идеи прочь, но знал, что теперь они прилипли надолго.
«Мужчина на грани нервного срыва», — вспомнил он название какого-то фильма. Хотя нет, фильм был — «Женщины на грани нервного срыва». Но это все равно. Срыв, он и есть срыв…
— Выходите?
— Посторонись!
— Уступите место пожилой женщине!
— Ща, разбежалась, карга!
Эти звуки окружающего мира будто пробивались через ватную преграду и с трудом долетали до Валдаева. Ему неожиданно захотелось что-то сделать, чтобы расколотить толстое стекло, разбросать эту вату и прильнуть к окружающему миру всем телом, почувствовать, что тот все-таки не игрушечный, а настоящий. Но сделать он ничего не мог.
Автобус. Поезд метро. Выход с «Таганской».
Он вышел из метро. Но устремился не в сторону работы. а во дворы. Поплутав, вышел к знакомой мутной забегаловке, где толпились окрестные пьяницы. Взял стопку водки И опрокинул ее, ловя на себе жадные взгляды двоих местных ханыг.
— Налил бы, мужик, — прогнусил один, пододвигаясь к Валдаеву.
— С чего это? — спросил тот. Водка горячо прокатилась по жилам. И это красномордое пресмыкающееся вдруг показалось ему забавным.
— Тут закон такой, — обидчиво, но с угрозой прогнусил красномордик. — Надо уважать тех, кто тут прописан.
— Это вы двое прописаны?
— Ага, — кивнул красномордый.
— Ладно, — Валдаев вытащил из кармана две десятирублевые купюры и протянул алкашу.
Тот сразу повеселел. По его физиономии нетрудно было догадаться, что он не слишком надеялся на успех и на самом деле «прописанных» здесь не слишком уважали.
— Ай спасибо, мужик, — он потянулся пожать дающую руку, но Валдаев с отвращением отпрянул.
— Без нежностей, — произнес он.
— Ну, спасибо, мужик, — повторил алкаш, притом вполне искренне. — Если нужно кому накостылять — ты скажи. Мы с Батоном день и ночь тута. Недорого возьмем.
— Подумаем, — кивнул Валдаев.
Красномордый отчалил.
Валдаев прикупил еще стопку и опрокинул ее. Эйфории и расслабленности не пришло. Наоборот, темная тоска сжала его еще сильнее своими удавьими кольцами. Зато ночные воспоминания немного потускнели и отдалились. Они стали восприниматься как виденный ночью по телевизору мистический триллер.
Пока он дошел до редакции, умудрился протрезветь полностью.
Он зашел в кабинет секретариата. Ответсек в одиночестве скучающе посасывал из металлической банки джин с тоником.
— Ты же пить бросил, сам сказал, — упрекнул Валдаев.
— Именно, — кивнул ответственный секретарь. — Вот и приходится пить эту дрянь… На, — он протянул материал.
— Да, шеф напрягся, — сказал Валдаев, глядя, как по границам прогулялся главредовский тонкий синий фломастер. Он посеял разрушения, как торнадо во Флориде.
— Сомин буйствует, — сказал ответсек.
— Почему?
— Не знаю. С утра был мрачный, злой и глотал таблетки.
— Чего случилось? — без интереса спросил Валдаев.
— По-моему, злой На тебя.
— На меня?
— Ага. Проговорился в сердцах — что-то вроде Валдаев допрыгался. Так просто ему не пройдет.
— С чего это? — Валдаев прикинул, что по работе не делал никаких проколов. И уж допрыгаться никак не мог.
— Не знаю. Лучше тебе на глаза ему не попадаться.
— Сейчас исчезаю. Только статью подправлю.
Валдаев прошел в корреспондентскую комнату. Открыл ключом дверь. На столе стоял еще теплый чайник — значит, недавно здесь был кто-то из коллег.
В «дипломате» лежала дискета с авторским вариантом статьи о заговорах смерти, дистанционно насылаемых на «заказанных» жертв московскими шаманами-киллерами из секты Буду. Статья являлась на девяносто процентов плодом его фантазии. Он вывел файл на экран. Просмотрел на бумаге безграмотные поправки главного редактора и принялся вносить в текст изменения. Немножко подскоблил материал в русле, угодном его начальственному превосходительству, распечатал на принтере.
Потом прикрыл глаза. Просидел несколько минут. Мысли его улетели далеко. И задолбила клювом дятла мысль:
«Что-то надо делать… Элла, Элла, куда же ты делась?»
Он пододвинул к себе телефонный аппарат. Настучал номер Эллы. И минуты две ждал, что кто-то откликнется. Потом еще раз набрал номер. На этот раз он ждал минут пять. Естественно, без всякого толка.
Он открыл записную книжку. Нашел стиснутую между страницами визитную карточку. Набрал один телефон и нее, обозначенный как «раб.», что означало рабочий. Там никто не ответил. Тогда он набрал домашний телефон. На седьмом звонке трубку подняли.
— Ротшаль у аппарата, — по-старомодному выразился профессор.
— Здравствуйте, Ким Севастьянович. Это Валдаев.
— Приятно слышать вас, Валерий.
— Ким Севастьянович… — Валдаев замолчал, не в силах закончить.
— Ну, я слушаю. У вас продолжение тех неприятностей, о которых вы рассказывали мне?
— Нет. Тут все в порядке… У вас Элла не появлялась?
— Нет, — даже по телефонным проводам прошла волна тревоги Ротшаля. — У вас взволнованный голос.
— Она была у меня. И ночью куда-то сорвалась.
— Вы поссорились?
— Нет. Ничего такого.
— Просто взяла и ушла?
— Да.
— Это странно. Очень странно.
— Вот именно!
— Странно и то, что Элла должна была утром появиться у меня или позвонить. У нас с ней сегодня достаточно важное дело. Она обязательно должна была выйти со мной на связь.
— Так где же она?!
— Я попытаюсь ее найти… Обычно она не бывает так беспечна. Так что вы взволновали меня, молодой человек. И сильно озадачили.
— Но…
— Не надо оправдываться. Я все понимаю, — последние слова Ротшаля прозвучали будто с каким-то подтекстом. — Позвоните мне часа через два. Может быть, все уладится.
— А что, может не уладиться?
— Не знаю, не знаю.
Валдаеву показалось, что профессор знает больше, чем говорит. Или просто хочет напустить туману. Впрочем, последнее маловероятно. Этот человек не из тех, кто любит иг-Рать на публику.
Валдаев в сердцах бросил трубку и зло воскликнул:
— Черт его дери!
— Кого? — поинтересовался ответсек, заходя в кабинет.
— Программу «Геном человека».
— А чем она тебе насолила?
— Да шибко умные там все.
— А, — ответственный секретарь зевнул.
— Держи, — Валдаев протянул ему вновь отпечатанный материал.
Ответсек, еще слаще зевнув, лениво кивнул и отправил материал в папку.
— Пошел я, — сказал Валдаев, поднимаясь.
— Далеко?
— Стреляться.
— Что ж, дело добровольное, — хмыкнул ответсек.
Валдаев вышел из кабинета. В коридоре прислонился лбом к холодной стене. Стреляться он пока не собирался. Но жить ему уже начало надоедать…
Этим вечером Валдаевым владело ожидание. Он несколько раз звонил Элле по телефону — без всякого успеха. И Ротшаль куда-то провалился, тоже на звонки не отвечал. Оставалось ждать, что телефон зазвонит сам. И этот звонок принесет с собой известия.
Однако телефон не звонил. Как в спячку впал. И Валдаев чувствовал раздражение на этот фирменный «Сони», хотя умом понимал, что штуковина не виновата. Да, в конце концов, ей, вещи неодушевленной, совершенно все равно, злятся на нее или нет.
На улице темнело. Валдаев сидел в кресле, не включая свет, и будто внутренне затвердевал. И им завладевали, играли как игрушкой вечерние страхи.
Валдаев давно убедился, что страхи живут вообще вне сознания. Они самостоятельные хищные существа. Раз возникнув, они, почувствовав слабину в человеке, набрасываются на него вновь и вновь в самое неожиданное время. Они сжимают сердце и гонят бешено кровь по жилам. Истачивают нервы и здоровье. Ослабляет их только время. Но в принципе они неуничтожимы. Иногда к Валдаеву возвращались даже детские страхи. Какие-то картинки, ощущения ужаса. Со страхами надо уметь бороться, но у него это получалось туго.
Взор его скользнул по темной кучке Эллиных вещей. Он даже не удосужился их убрать. Сейчас вид этих вещей привел его в чувство.
— Хватит, — громко воскликнул он, будто желая обозначить свое присутствие в этой квартире, убедить самого себя, что он еще жив.
Он встал. Нужно шевелиться. «Не спи, замерзнешь», — вдруг вспомнил он детскую присказку. И сейчас она показалась ему смешной. Он издал истерический смешок. А потом принялся запихивать вещи Эллы в полиэтиленовый пакет. Он примерился, куда бы его засунуть. Потом кинул в гардероб.
Он представил — дверь открывается, и из ванной выходит Элла. С ней ничего не случилось. Просто она выпала из потока времени…
— Это же делирий, — простонал Валдаев.
За окнами все сгущалась темнота. Она густела и в квартире, пряча очертания предметов. Темнота эта сжимала тисками…
Его вдруг объял холодный ужас. Он съежился в кресле и с ясностью необыкновенной понял — он сходит с ума. Если уже не сошел. Может, сошел давно? Может, все прошлое — ложная память?
— Хватит, — прошептал он, ощущая, будто погружается в болото.
И тут зазвонил телефон.
Валдаев дернулся к нему. Схватил трубку. Это наверняка звонит Элла. Она сейчас скажет, что решила подшутить над ним. И что скоро вернется. Он подуется чуток, но все-таки великодушно примет извинения. И у них будет чудесная ночь. Еще более чудесная от сознания Валдаевым того, что °н вновь обрел потерянное…. Или это Ротшаль? Он успокоит, скажет, что все в порядке.
— Алло! — крикнул Валдаев.
— Валдаев. Чего ты так кричишь? — послышался прокурорский голос.
— Лена, — разочарованно выдохнул он.
— А ты кого ждал? Нет, ну кто тебе может позвонить в твою берлогу, а? Только такие же, как ты…
— Ты звонишь, чтобы меня оскорблять? — произнесен.
— Я? Тебя? Оскорблять? Валдаев, ты о чем? Конечно, ту погубил столько лет моей жизни, что любая другая женщина устроила бы тебе кузькину мать. Но…
— Чего ты хочешь?
— Семьсот рублей Левоньке на теннис.
— Зачем Левоньке теннис?!
— Потому что Левонька должен заниматься спортом, чтобы вырасти сильным. Иметь волю к победе. И как можно меньше походить на отца.
— Ну да. Ты его ещё отречься от меня заставь.
— Ох, Валдаев.
— А твой червь таможенный обнищал?
— Нет. Но он уперся. Хочет, чтобы ты тоже материально поучаствовал в судьбе сына.
— Ах, дело в принципе.
— Да. У кого-то на свете есть принципы. Ты не слышал об этом?
— Слышал.
— Эх, Валдаев, жалко мне тебя. Пропадаешь ты без меня…
— Не смеши.
— Напрасно смеешься. Ты же слабый человек. Я понимаю, ты не виноват. Вот сижу, книгу читаю — «Практичен психология». Там все про тебя. У тебя слабый тип нервной системы. В мозгу возбуждение преобладает над торможением. Цитирую: «Люди со слабым типом нервной системы как правило, мнительны, ранимы, они застревают на своих эмоциях».
— И что?
— В общем, люди они никчемные. И ты этому иллюстрация.
— Ну… — Он набрал побольше воздуха, ощутив, что его захлестывает злость. Сейчас он выскажется. Все выложи этой дряни!
Когда он выдохнул воздух, порыв уже прошел. Он только произнес:
— Ну ты хамка…
— Ой, Валдаев, не надо. Это еще как посмотреть…
Она опять затрещала.
Высасывала она из него энергию минут десять. Насытившись, попрощалась и даже забыла о деньгах, которые он должен за Левонькин теннис.
Этот звонок разозлил Валдаева. Но и вернул на грешную землю. Он поднялся с кресла, включил свет. Потом телевизор, и тишину разорвал тонкоголосый вопль:
— Ты меня любила, любила, любила… Пел какой-то голубоватый мальчик. Опять зазвонил телефон. Валдаев подался вперед. Сорвал трубку. Крикнул:
— Слушаю!
На этот раз звонил тот, кого ждали, — Ротшаль. Вот только звонил профессор всего лишь для того, чтобы проинформировать: он так ничего и не узнал, и ситуация представляется ему все более таинственной.
— Раньше она так пропадала? — спросил Валдаев.
— Нет, никогда. Она достаточно собранный и щепетильный человек.
Разговор принес только огорчения. Валдаев положил трубку. И тут же послышался звонок в дверь.
В груди екнуло. Он подошел к двери. Поглядел в мугный «глазок» и увидел в полутьме лестничной площадки женскую фигуру.
Он прижмурился. Тяжесть, лежавшая на его плечах, начала куда-то уходить. Он дрожащими руками сдернул цепочку, отодвинул засов, дернул тяжелую дверь. И крикнул:
— Элла!
Волна радости приподняла к небесам Валдаева… И тут его с размаху ударила о камни разочарования. — Вам кого? — сдавленно спросил он.
Девушка, стоящая перед дверью, была вовсе не Элла Хотя в «глазке» нетрудно и перепутать — фигуры у них были схожи. Девице было лет двадцать пять — двадцать семь. одета в мини-юбку и глухую кожаную куртку, застегивающуюся под подбородком. Непонятно было, как она дошла досюда — на таких толстенных и высоченных платформах далеко не уйдешь. Она была рыжая и наглая.
— Вас! — прикрикнула она, ставя ногу на порог так, чтобы Валдаев не закрыл дверь.
— Я вас не знаю.
Тут она вцепилась ему в рукав.
— Зато я тебя знаю.
— Вы кто?
— Я подруга Эллы…
— Тогда… — он сглотнул комок в горле. — Тогда проходите…
Он отступил, пропуская ее в прихожую.
Она прошла туда, прислонилась спиной к стене, скрестила руки на груди и оценивающе, с ног до головы оглядела его. Ему было неприятно от этого взора. Так осматривают вырезку в мясном магазине.
— Извините, как вас зовут? — спросил Валдаев.
— Роза, — презрительно кинула девица.
Валдаев попытался вспомнить, где он слышал это имя… Все правильно, слышал он его от Эллы. Это та самая институтская подруга, которая затащила Эллу на недавнюю вечеринку.
— И что вам надо, Роза? — осведомился он.
— Она к тебе ушла. И ее нет нигде… Где она? — неожиданно девушка оттолкнула Валдаева и прошла в большую комнату. Потом в маленькую.
— Это обыск? — спросил он.
— Где Элла?! — взвизгнула Роза.
— В тумбочке!
Гостья кинула недоуменный взор в сторону тумбочки.
И наконец поняла, что это шутка.
— Она говорила, что ты псих…. Она пошла к тебе. Она говорила, что ты маньяк. Но еще говорила, что любила тебя… А ты… ты… Негодяй, какой негодяй! — Она ринулась к Валдаеву, размахнулась и залепила ему пощечину…
— Да вы что?! — он обхватил обожженную ударом щеку, — Что ты себе позволяешь?
— О чем ты думаешь? — спросил Валдаев.
— Почему ты считаешь, что я о чем-то думаю?
— Потому что у тебя задумчивый вид.
— Я просто ловлю этот миг. Я сейчас почти счастлива. Это счастливый миг. И я не могу его поймать, поскольку стоит о нем подумать, а он в прошлом. Тебя никогда не пугала невозможность человека застолбить участок в настоящем?
— Как?
— Где оно, настоящее? Ты не успеваешь ощутить его, а оно уже превращается в прошлое.
— Да, — кивнул он и выдал свою любимую идею:
— Однажды мы понимаем, что время становится врагом.
— И однажды человек становится не в ладах со временем. У тебя не было никогда такого ощущения?
— Не знаю, — соврал он, пожав плечами.
Она опять молча уставилась на дергающиеся за окном ветки.
— Элла, — снова нарушил тишину Валдаев.
— Да, дорогой.
— Давно хотелось спросить… — он запнулся, подумав что давно зарекался выяснять отношения. Но сдержаться не мог. — Что ты во мне нашла? Почему ты со мной?
— Это как расценивать? — улыбнулась она.
— Просто как вопрос.
— Хочешь правду?
— Да.
— Такие люди, как ты, всегда хотят, чтобы им резали правду-матку, а потом, узнав ее, обижаются или впадают в черную тоску.
— Я не впаду.
— Что я в тебе нашла? Наверное, твою слабость. Не секрет, что женщины выбирают или диких, необузданных и сильных самцов, способных приносить мамонта в пещеру. таскать свою любовь за косы и защищать от невзгод. К таковым ты… — она запнулась.
— К таковым я не отношусь.
— Не относишься… Или женщины реализуют свой инстинкт материнства. Находят тех, кого им надо защищать.
— И что, меня надо защищать? — все-таки с готовностью обиделся он, хотя ничего нового она не сказала.
— И еще как, — произнесла она.
— Ну, спасибо, — шутливо произнес он, обнимая ее. — Ты моя валькирия. Амазонка…
— А что. Во мне есть эти качества, — не поддерживая шутливого тона, произнесла она. — Скорее — я Артемида. Я отлично умею охотиться.
— На зайцев?
— И на волков тоже, — холодно произнесла она, неожиданно резко отводя его руку. Она поднялась.
— Я в ванную.
Она вышла. Зашуршал душ.
Валдаев присел на кровати. Он глянул в окно, но ничего интересного или необычного там не обнаружил. Посмотрел на часы — они показывали два.
С Эллой что-то сегодня не в порядке. Определенно. Но что с ней происходит? Он вдруг подумал, что почти не знает .е. Не знает ничего о ее проблемах, о ее жизни. Он эгоистично пользуется ее телом, даже не пытаясь ничего дать взамен.
А ведь ее что-то сильно гнетет — с необычной ясностью осознал он. А он боится даже спросить об этом. Он боится, что его призовут как защитника, а защитить он не мог даже себя.
На него резкой волной накатили нежность и страх — страх потерять ее. Он знал, что рано или поздно она уйдет от него. Он не из тех людей, с которыми такие женщины выдерживают долго. «Материнское чувство». Да нет, он скорее просто временная игрушка для нее. Забава.
От этих мыслей захотелось взвыть на луну. И чувства вдруг обострились. Опять этот запах неизвестных духов. И резкая боль в висках… Будто какое-то мощное течение повлекло его сознание в темную пучину. Он ощутил, как все уплывает — который раз уже за последние недели. Вдруг его кольнуло — погибаю.
Но он не погибал. Он просто выключился на миг…
Тут же включился. Сбросил с себя оцепенение. Поежился. В комнате стало прохладно.
Элла опять обосновалась в душе, не желая оттуда вылезать.
Он терпеливо прождал минут десять. Вспомнил, с каким лицом она стояла недавно у зеркала. И пошел ее опять тормошить.
Он подошел к ванной. Душ по звуку хлестал там вовсю. Хлестал буднично, не вызывая никаких дурных ассоциаций. Валдаев вспомнил, как недавно он вполне серьезно боялся увидеть в своей ванной труп с перерезанным горлом.
Господи, какой мусор может плавать в голове, как в грязном Пруду!
— Элла, — бодро крикнул он.
Толкнул дверь — она была не заперта.
На этот раз ему в лицо дохнуло паром. Он прижмурил глаза.
— Элла, — вновь произнес он.
Открыл глаза.
И оторопел…
В ванной никого не было.
— Элла, — растерянно повторил он, будто ожидая, что она появится из-под раковины. — Что за шутки? Он прислонился спиной к кафельной стене. Потом он начал схватывать детали. Халат, в который закутывалась Элла, висел на Крючке.
— Элла! — позвал он, выйдя из ванной.
Никто не откликнулся. Он обошел всю квартиру. У него теперь не было ни страха, ни отчаяния. Навалилось медвежьей тушей какое-то отупение.
Он сделал несколько открытий. Элла исчезла. И все вещи она оставила в квартире, так что можно было сделать вывод — исчезла она в чем мать родила. Может, улетела, как Маргарита, на метле?..
Следующее открытие было еще более ошеломляющим.
Он наконец обратил внимание на то, на что должен был обратить с самого начала. На часах было двадцать минут четвертого. У него вылетело из сознания почти полтора часа. Они не могли пролететь за мгновение, на которое он отключился. Это было просто невозможно.
Ну и еще… Он заметил в ванной следы крови. И тут же смыл их душем. Потом опустился на пол и обхватил голову руками. Голова была пустая и гулкая, как чугунный котелок…
Валдаева расстреливали из пулемета. Пули со звоном лупили ему в грудь и рикошетили, впиваясь в стены…
Он замычал, повернулся на другой бок и приоткрыл глаза. То не пулемет строчил, а телефон звонил. Валдаев тупо посмотрел на аппарат, еще не в состоянии понять, что происходит и где он находится. Ему не хотелось ничего вспоминать. Он знал, что воспоминания эти лежат зловонным болотом где-то в туманной низине его сознания и лучше не трогать эту трясину.
И тут он вспомнил все разом. Вспомнил ночь. Вспомнил шелест душа. Вспомнил об Элле!
На кресле лежали ее вещи. Возникла дикая мысль: сама Элла будто сожрана монстром с темной стороны и от нее осталась только мятая обертка, как от съеденной конфеты, — колготки, платье, бюстгальтер, туфли.
Ночью, когда он понял, что дела плохи, ему захотелось отключиться от всего этого. Он съел одну таблетку снотворного. Не подействовало. Тогда отведал еще одну — и провалился в глубокий сон.
Телефон продолжал трезвонить.
Подушка была влажная от пота. Неприятно влажная.
— У, бисова сила, — прошептал Валдаев, с ненавистью скосив глаз на телефон.
Ничего хорошего от этого аппарата он не ждал.
Звонил кто-то очень настырный. Наконец телефон прервал свою трель. Но вскоре зазвенел вновь.
Валдаев протянул руку, сжал радиотрубку, как горло змеи. Подержал ее так пару секунд. Потом нехотя произнес:
— Да…
Внутри он подобрался в дурном предчувствии. Кого он ожидал услышать? Кого-то, кого хотел бы не слышать еще лет сто? Или опять это проклятое, многозначительное молчание?
— Валдаев, — донесся жизнерадостный голос ответственного секретаря «Запределья». — Шеф тут с бодуна порастал над твоим материалом. И запутался. Нужно в номер набирать.
— С каким материалом?
— О шаманах-киллерах.
— А.
— Так что ты подъедь глянь.
— Ох.
— Ты тоже с бодуна? — с бесцеремонным сочувствием больше походящим на подначку, осведомился ответственный секретарь.
— Тоже.
— А я завязал. Как отрубил.
— Часа через полтора буду.
— Ждем с нетерпением…
Пролежав еще несколько минут, Валдаев нехотя поднялся. Состояние у него было, будто его отметелили пыльным мешком. Во рту сухо, голова тяжелая. И в ушах колокольный звон…
Ему хотелось сейчас или напиться, или снова наесться снотворного. Он неожиданно позавидовал наркоманам, у которых от всех невзгод одно средство: дозу в вену — и в космос. И главное — жизнь короткая, мучаться недолго.
Валдаев с отвращением выпил растворимого кофе — зернистый варить не хотелось. Кофе был из новой банки, которую он купил в магазине у метро. На вкус — дрянь дрянью, хоть и из дорогих.
Через силу съел пару бутербродов — с ветчиной и с сыром. Потом набрал номер, ощущая, как ухает в груди сердце. Он бросил в пространство всю энергию надежды в безмолвном призыве: «Отзовись!»
Длинные гудки. Никто не отозвался.
Он прозвонил еще три раза, чувствуя, как надежда тает снеговиком на сковородке.
Бесполезно. Эллы дома не было. Он выполз на улицу, сжимая «дипломат» в руке. Рядом с остановкой он невольно убыстрил шаг, увидев знакомый бандитский синий «Форд» около азербайджанской палатки с фруктами и тех же двух мордоворотов. Тот, что поменьше, Крыс, шушукался с небритым хозяином палатки и перекладывал себе в карман засаленные мятые купюры. Второй, бычешеий, засунув руки в карманы, хмуро настороженно оглядывался по сторонам.
Крыс положил деньги в карман. И кинул напарнику, как сплюнул:
— Пошли.
Но бычешеий, как назло, заметил Валдаева и танком пополз к нему.
— Э, братан, — прикрикнул он. — Ну что, не надумал?
— Чего не надумал? — Валдаев остановился и уставился куда-то в землю. Он читал, что лесным гориллам нельзя смотреть в глаза — это вызывает у них приступ ярости.
— Насчет хаты? Куда тебе две комнаты?
— Что? — непонимающе спросил Валдаев. Бычешеий протянул руку и дернул журналиста за ворот куртки, отчего голова качнулась.
Валдаев с тоской огляделся, видя, как прохожие стыдливо отводят взгляды. Никто не хотел ни с кем связываться. Люди вообще не хотели ничего видеть. Это искусство жителя большого города — видеть только то, что тебя не огорчит.
— Падла, — бычешеий злобно скривился, причмокнул и маленькими злыми глазками уперся в Валдаева. — Падла ты, лысый. Сам говорил, что согласный… Мы поработали.
— Вы о чем? Когда я вам что говорил?! — возмутился Валдаев.
— Ты что, забывчивый такой? — Бычешеий притянул Валдаева к себе поближе, и тот ощутил исходящий из оскаленной пасти отвратный запах гнилых зубов и перегара. — Башка дырявая, да? Так мы бошки не только пробиваем, но и конопатим.
— Ладно, оставь, — сказал Крыс. — Номер квартиры знаем. Еще свидимся…
Бычешеий оттолкнул Валдаева, так что тот едва сумел устоять на ногах, и направился к машине.
Валдаев разгладил на груди куртку. Ноги были ватные. Но после того, что было ночью, он вдруг ощутил осоловелость и равнодушие. Ему неожиданно представилось, что эти двое злодеев — вовсе не настоящие. И город этот ненастоящий. Он состоит из грязных кубов гигантских игрушечных домов, в которых живут умные заводные куклы. Они куда-то стремятся, что-то делают, в них живет пружиной завод. Иногда они ломают друг друга, отрывая головы или режа горла от уха до уха… А иногда они исчезают, оставив одежду, — просто улетают на какие-то свои кукольные шабаши.
Валдаев прикусил губу, пытаясь вернуться к реальности Тут подошел автобус, зашипел, затормозил, и куклы начали ломиться в него…
«Что-то совсем ты плох», — подумал про себя Валдаев.
Усилием воли он отогнал навязчивые идеи прочь, но знал, что теперь они прилипли надолго.
«Мужчина на грани нервного срыва», — вспомнил он название какого-то фильма. Хотя нет, фильм был — «Женщины на грани нервного срыва». Но это все равно. Срыв, он и есть срыв…
— Выходите?
— Посторонись!
— Уступите место пожилой женщине!
— Ща, разбежалась, карга!
Эти звуки окружающего мира будто пробивались через ватную преграду и с трудом долетали до Валдаева. Ему неожиданно захотелось что-то сделать, чтобы расколотить толстое стекло, разбросать эту вату и прильнуть к окружающему миру всем телом, почувствовать, что тот все-таки не игрушечный, а настоящий. Но сделать он ничего не мог.
Автобус. Поезд метро. Выход с «Таганской».
Он вышел из метро. Но устремился не в сторону работы. а во дворы. Поплутав, вышел к знакомой мутной забегаловке, где толпились окрестные пьяницы. Взял стопку водки И опрокинул ее, ловя на себе жадные взгляды двоих местных ханыг.
— Налил бы, мужик, — прогнусил один, пододвигаясь к Валдаеву.
— С чего это? — спросил тот. Водка горячо прокатилась по жилам. И это красномордое пресмыкающееся вдруг показалось ему забавным.
— Тут закон такой, — обидчиво, но с угрозой прогнусил красномордик. — Надо уважать тех, кто тут прописан.
— Это вы двое прописаны?
— Ага, — кивнул красномордый.
— Ладно, — Валдаев вытащил из кармана две десятирублевые купюры и протянул алкашу.
Тот сразу повеселел. По его физиономии нетрудно было догадаться, что он не слишком надеялся на успех и на самом деле «прописанных» здесь не слишком уважали.
— Ай спасибо, мужик, — он потянулся пожать дающую руку, но Валдаев с отвращением отпрянул.
— Без нежностей, — произнес он.
— Ну, спасибо, мужик, — повторил алкаш, притом вполне искренне. — Если нужно кому накостылять — ты скажи. Мы с Батоном день и ночь тута. Недорого возьмем.
— Подумаем, — кивнул Валдаев.
Красномордый отчалил.
Валдаев прикупил еще стопку и опрокинул ее. Эйфории и расслабленности не пришло. Наоборот, темная тоска сжала его еще сильнее своими удавьими кольцами. Зато ночные воспоминания немного потускнели и отдалились. Они стали восприниматься как виденный ночью по телевизору мистический триллер.
Пока он дошел до редакции, умудрился протрезветь полностью.
Он зашел в кабинет секретариата. Ответсек в одиночестве скучающе посасывал из металлической банки джин с тоником.
— Ты же пить бросил, сам сказал, — упрекнул Валдаев.
— Именно, — кивнул ответственный секретарь. — Вот и приходится пить эту дрянь… На, — он протянул материал.
— Да, шеф напрягся, — сказал Валдаев, глядя, как по границам прогулялся главредовский тонкий синий фломастер. Он посеял разрушения, как торнадо во Флориде.
— Сомин буйствует, — сказал ответсек.
— Почему?
— Не знаю. С утра был мрачный, злой и глотал таблетки.
— Чего случилось? — без интереса спросил Валдаев.
— По-моему, злой На тебя.
— На меня?
— Ага. Проговорился в сердцах — что-то вроде Валдаев допрыгался. Так просто ему не пройдет.
— С чего это? — Валдаев прикинул, что по работе не делал никаких проколов. И уж допрыгаться никак не мог.
— Не знаю. Лучше тебе на глаза ему не попадаться.
— Сейчас исчезаю. Только статью подправлю.
Валдаев прошел в корреспондентскую комнату. Открыл ключом дверь. На столе стоял еще теплый чайник — значит, недавно здесь был кто-то из коллег.
В «дипломате» лежала дискета с авторским вариантом статьи о заговорах смерти, дистанционно насылаемых на «заказанных» жертв московскими шаманами-киллерами из секты Буду. Статья являлась на девяносто процентов плодом его фантазии. Он вывел файл на экран. Просмотрел на бумаге безграмотные поправки главного редактора и принялся вносить в текст изменения. Немножко подскоблил материал в русле, угодном его начальственному превосходительству, распечатал на принтере.
Потом прикрыл глаза. Просидел несколько минут. Мысли его улетели далеко. И задолбила клювом дятла мысль:
«Что-то надо делать… Элла, Элла, куда же ты делась?»
Он пододвинул к себе телефонный аппарат. Настучал номер Эллы. И минуты две ждал, что кто-то откликнется. Потом еще раз набрал номер. На этот раз он ждал минут пять. Естественно, без всякого толка.
Он открыл записную книжку. Нашел стиснутую между страницами визитную карточку. Набрал один телефон и нее, обозначенный как «раб.», что означало рабочий. Там никто не ответил. Тогда он набрал домашний телефон. На седьмом звонке трубку подняли.
— Ротшаль у аппарата, — по-старомодному выразился профессор.
— Здравствуйте, Ким Севастьянович. Это Валдаев.
— Приятно слышать вас, Валерий.
— Ким Севастьянович… — Валдаев замолчал, не в силах закончить.
— Ну, я слушаю. У вас продолжение тех неприятностей, о которых вы рассказывали мне?
— Нет. Тут все в порядке… У вас Элла не появлялась?
— Нет, — даже по телефонным проводам прошла волна тревоги Ротшаля. — У вас взволнованный голос.
— Она была у меня. И ночью куда-то сорвалась.
— Вы поссорились?
— Нет. Ничего такого.
— Просто взяла и ушла?
— Да.
— Это странно. Очень странно.
— Вот именно!
— Странно и то, что Элла должна была утром появиться у меня или позвонить. У нас с ней сегодня достаточно важное дело. Она обязательно должна была выйти со мной на связь.
— Так где же она?!
— Я попытаюсь ее найти… Обычно она не бывает так беспечна. Так что вы взволновали меня, молодой человек. И сильно озадачили.
— Но…
— Не надо оправдываться. Я все понимаю, — последние слова Ротшаля прозвучали будто с каким-то подтекстом. — Позвоните мне часа через два. Может быть, все уладится.
— А что, может не уладиться?
— Не знаю, не знаю.
Валдаеву показалось, что профессор знает больше, чем говорит. Или просто хочет напустить туману. Впрочем, последнее маловероятно. Этот человек не из тех, кто любит иг-Рать на публику.
Валдаев в сердцах бросил трубку и зло воскликнул:
— Черт его дери!
— Кого? — поинтересовался ответсек, заходя в кабинет.
— Программу «Геном человека».
— А чем она тебе насолила?
— Да шибко умные там все.
— А, — ответственный секретарь зевнул.
— Держи, — Валдаев протянул ему вновь отпечатанный материал.
Ответсек, еще слаще зевнув, лениво кивнул и отправил материал в папку.
— Пошел я, — сказал Валдаев, поднимаясь.
— Далеко?
— Стреляться.
— Что ж, дело добровольное, — хмыкнул ответсек.
Валдаев вышел из кабинета. В коридоре прислонился лбом к холодной стене. Стреляться он пока не собирался. Но жить ему уже начало надоедать…
Этим вечером Валдаевым владело ожидание. Он несколько раз звонил Элле по телефону — без всякого успеха. И Ротшаль куда-то провалился, тоже на звонки не отвечал. Оставалось ждать, что телефон зазвонит сам. И этот звонок принесет с собой известия.
Однако телефон не звонил. Как в спячку впал. И Валдаев чувствовал раздражение на этот фирменный «Сони», хотя умом понимал, что штуковина не виновата. Да, в конце концов, ей, вещи неодушевленной, совершенно все равно, злятся на нее или нет.
На улице темнело. Валдаев сидел в кресле, не включая свет, и будто внутренне затвердевал. И им завладевали, играли как игрушкой вечерние страхи.
Валдаев давно убедился, что страхи живут вообще вне сознания. Они самостоятельные хищные существа. Раз возникнув, они, почувствовав слабину в человеке, набрасываются на него вновь и вновь в самое неожиданное время. Они сжимают сердце и гонят бешено кровь по жилам. Истачивают нервы и здоровье. Ослабляет их только время. Но в принципе они неуничтожимы. Иногда к Валдаеву возвращались даже детские страхи. Какие-то картинки, ощущения ужаса. Со страхами надо уметь бороться, но у него это получалось туго.
Взор его скользнул по темной кучке Эллиных вещей. Он даже не удосужился их убрать. Сейчас вид этих вещей привел его в чувство.
— Хватит, — громко воскликнул он, будто желая обозначить свое присутствие в этой квартире, убедить самого себя, что он еще жив.
Он встал. Нужно шевелиться. «Не спи, замерзнешь», — вдруг вспомнил он детскую присказку. И сейчас она показалась ему смешной. Он издал истерический смешок. А потом принялся запихивать вещи Эллы в полиэтиленовый пакет. Он примерился, куда бы его засунуть. Потом кинул в гардероб.
Он представил — дверь открывается, и из ванной выходит Элла. С ней ничего не случилось. Просто она выпала из потока времени…
— Это же делирий, — простонал Валдаев.
За окнами все сгущалась темнота. Она густела и в квартире, пряча очертания предметов. Темнота эта сжимала тисками…
Его вдруг объял холодный ужас. Он съежился в кресле и с ясностью необыкновенной понял — он сходит с ума. Если уже не сошел. Может, сошел давно? Может, все прошлое — ложная память?
— Хватит, — прошептал он, ощущая, будто погружается в болото.
И тут зазвонил телефон.
Валдаев дернулся к нему. Схватил трубку. Это наверняка звонит Элла. Она сейчас скажет, что решила подшутить над ним. И что скоро вернется. Он подуется чуток, но все-таки великодушно примет извинения. И у них будет чудесная ночь. Еще более чудесная от сознания Валдаевым того, что °н вновь обрел потерянное…. Или это Ротшаль? Он успокоит, скажет, что все в порядке.
— Алло! — крикнул Валдаев.
— Валдаев. Чего ты так кричишь? — послышался прокурорский голос.
— Лена, — разочарованно выдохнул он.
— А ты кого ждал? Нет, ну кто тебе может позвонить в твою берлогу, а? Только такие же, как ты…
— Ты звонишь, чтобы меня оскорблять? — произнесен.
— Я? Тебя? Оскорблять? Валдаев, ты о чем? Конечно, ту погубил столько лет моей жизни, что любая другая женщина устроила бы тебе кузькину мать. Но…
— Чего ты хочешь?
— Семьсот рублей Левоньке на теннис.
— Зачем Левоньке теннис?!
— Потому что Левонька должен заниматься спортом, чтобы вырасти сильным. Иметь волю к победе. И как можно меньше походить на отца.
— Ну да. Ты его ещё отречься от меня заставь.
— Ох, Валдаев.
— А твой червь таможенный обнищал?
— Нет. Но он уперся. Хочет, чтобы ты тоже материально поучаствовал в судьбе сына.
— Ах, дело в принципе.
— Да. У кого-то на свете есть принципы. Ты не слышал об этом?
— Слышал.
— Эх, Валдаев, жалко мне тебя. Пропадаешь ты без меня…
— Не смеши.
— Напрасно смеешься. Ты же слабый человек. Я понимаю, ты не виноват. Вот сижу, книгу читаю — «Практичен психология». Там все про тебя. У тебя слабый тип нервной системы. В мозгу возбуждение преобладает над торможением. Цитирую: «Люди со слабым типом нервной системы как правило, мнительны, ранимы, они застревают на своих эмоциях».
— И что?
— В общем, люди они никчемные. И ты этому иллюстрация.
— Ну… — Он набрал побольше воздуха, ощутив, что его захлестывает злость. Сейчас он выскажется. Все выложи этой дряни!
Когда он выдохнул воздух, порыв уже прошел. Он только произнес:
— Ну ты хамка…
— Ой, Валдаев, не надо. Это еще как посмотреть…
Она опять затрещала.
Высасывала она из него энергию минут десять. Насытившись, попрощалась и даже забыла о деньгах, которые он должен за Левонькин теннис.
Этот звонок разозлил Валдаева. Но и вернул на грешную землю. Он поднялся с кресла, включил свет. Потом телевизор, и тишину разорвал тонкоголосый вопль:
— Ты меня любила, любила, любила… Пел какой-то голубоватый мальчик. Опять зазвонил телефон. Валдаев подался вперед. Сорвал трубку. Крикнул:
— Слушаю!
На этот раз звонил тот, кого ждали, — Ротшаль. Вот только звонил профессор всего лишь для того, чтобы проинформировать: он так ничего и не узнал, и ситуация представляется ему все более таинственной.
— Раньше она так пропадала? — спросил Валдаев.
— Нет, никогда. Она достаточно собранный и щепетильный человек.
Разговор принес только огорчения. Валдаев положил трубку. И тут же послышался звонок в дверь.
В груди екнуло. Он подошел к двери. Поглядел в мугный «глазок» и увидел в полутьме лестничной площадки женскую фигуру.
Он прижмурился. Тяжесть, лежавшая на его плечах, начала куда-то уходить. Он дрожащими руками сдернул цепочку, отодвинул засов, дернул тяжелую дверь. И крикнул:
— Элла!
Волна радости приподняла к небесам Валдаева… И тут его с размаху ударила о камни разочарования. — Вам кого? — сдавленно спросил он.
Девушка, стоящая перед дверью, была вовсе не Элла Хотя в «глазке» нетрудно и перепутать — фигуры у них были схожи. Девице было лет двадцать пять — двадцать семь. одета в мини-юбку и глухую кожаную куртку, застегивающуюся под подбородком. Непонятно было, как она дошла досюда — на таких толстенных и высоченных платформах далеко не уйдешь. Она была рыжая и наглая.
— Вас! — прикрикнула она, ставя ногу на порог так, чтобы Валдаев не закрыл дверь.
— Я вас не знаю.
Тут она вцепилась ему в рукав.
— Зато я тебя знаю.
— Вы кто?
— Я подруга Эллы…
— Тогда… — он сглотнул комок в горле. — Тогда проходите…
Он отступил, пропуская ее в прихожую.
Она прошла туда, прислонилась спиной к стене, скрестила руки на груди и оценивающе, с ног до головы оглядела его. Ему было неприятно от этого взора. Так осматривают вырезку в мясном магазине.
— Извините, как вас зовут? — спросил Валдаев.
— Роза, — презрительно кинула девица.
Валдаев попытался вспомнить, где он слышал это имя… Все правильно, слышал он его от Эллы. Это та самая институтская подруга, которая затащила Эллу на недавнюю вечеринку.
— И что вам надо, Роза? — осведомился он.
— Она к тебе ушла. И ее нет нигде… Где она? — неожиданно девушка оттолкнула Валдаева и прошла в большую комнату. Потом в маленькую.
— Это обыск? — спросил он.
— Где Элла?! — взвизгнула Роза.
— В тумбочке!
Гостья кинула недоуменный взор в сторону тумбочки.
И наконец поняла, что это шутка.
— Она говорила, что ты псих…. Она пошла к тебе. Она говорила, что ты маньяк. Но еще говорила, что любила тебя… А ты… ты… Негодяй, какой негодяй! — Она ринулась к Валдаеву, размахнулась и залепила ему пощечину…
— Да вы что?! — он обхватил обожженную ударом щеку, — Что ты себе позволяешь?