— Она ведь тебя боялась, — девушка плюхнулась на диван. Злобно, как собака, у которой отобрали кость, уставилась на Валдаева. Ему подумалось, что она сейчас кинется на него и вопьется зубами в шею. Эдакий московский рыжеволосый оборотень…
— Ты… Ты убил ее! — крикнула она.
— Да вы что?
— Ты, поганый маньяк, — она огляделась и тут увидела газету со статьей о маньяке, вырывающем сердца. Он взяла газету и криво ухмыльнулась. — Ты, дерьмовый извращенец!
— Вон из квартиры! — крикнул он.
— Чего так глаза выпучил? Убьешь меня? Так же, как ее убьешь? Не выйдет! — Ее рука нырнула в сумочку. И в ней блеснул… Ну ничего себе — она держала никелированный пистолет. — Пристрелю!
Валдаев съежился, видя, как она сняла предохранитель и как палец с черным лаком на ногте дернулся на спусковом крючке.
Он вздрогнул, ожидая грохота, вспышки, болезненного удара в грудь…
Ничего не произошло. Палец не довершил своего смертельного движения.
Впрочем, не смертельного. Он присмотрелся и понял, что пистолет не боевой, а газовый, с соответствующим стволом. И еще он увидел, что гостья бледна от ярости… И от испуга. Она боится его. И этот наглый напор от отчаяния.
— Уйдите, — устало произнес он.
— Маньяк, — она шмыгнула носом. Всхлипнула. Из глаз потекли темные ручейки смешанных с тушью слез. — Погаси маньяк.
— Ты просто не понимаешь, что говоришь.
— Просто так тебе это не пройдет, — пообещала она.
Вскочила. Ракетой пролетела мимо него. И с размаху захлопнула тяжелую дверь, так что едва не осыпалась штукатурка.
Он уселся в кресло. Сердце пулеметом барабанило в груди, как будто желало вырваться наружу. Он никак не мог нормализовать дыхание. Не мог прийти в себя. Абсурдность, полная невероятность этого визита. «Элла боялась тебя…» Так, кажется, сказала эта фурия. Элла боялась? Почему? Какие были основания у нее бояться его? «Ты… Ты убил ее!..» — стоял в ушах голос Розы. А потом он вспомнил последние слова — насчет того что просто так это не пройдет. Нужно было предпринять хоть какие-то меры предосторожности.
Он посмотрел на часы. Двенадцатый час. Взял со стола связку ключей. Натянул ботинки. Накинул куртку.
Выползать на ночную улицу ему не хотелось. Под окнами весело горланили «Мурку» алкаши. У «Черного бизона», как обычно, выстроились машины. Ночная улица была полна пугающих звуков и беззвучных угроз. Но выбираться надо было…
Он со вздохом распахнул дверь…
Сон был тяжелый. Валдаев опять наелся снотворного. И просыпаться ему не хотелось. Но он проснулся и с час лежал в кровати. Потом нехотя поднялся.
В двенадцать позвонили с работы.
— Тебя хочет видеть шеф, — сказал ответственный секретарь.
— Опять по материалу о Вуду?
— А я знаю?.. Я шефа еще таким не видел.
Валдаев понял, что на метро до работы не доберется — нет сил на толкучку. Поэтому поймал машину — раздолбанный «БМВ», видимо, подобранный на заброшенной немецкой свалке. И минут сорок выслушивал ругань пожилого, в черной кожаной куртке и кепке-лужковке водителя по поводу московских пробок, гибонов (так ныне прозвали гаишников), «козлов, которые вчера от горшка оторвались, а уже за руль лезут». Валдаеву оставалось вежливо поддакивать, но мысли его были далеко. Он мог только позавидовать незамысловатым заботам и расстройствам шофера.
Он поднялся на этаж, где располагалась редакция. В корреспондентской была Нонна. Она барабанила пальцами по клавиатуре, получалось у нее быстро, мастерски — она вообще все делала хорошо. На Валдаева она посмотрела с сочувствием.
— Что тут у нас на деревне? — спросил он.
— Сомин доел одну упаковку успокоительных. Я ему бегала за второй.
— А чего переживает?
— По-моему, из-за тебя.
— А что из-за меня?
— Не знаю. Изрыгает в твой адрес сдавленные проклятия. Что ты такое устроил?
— Я устроил? — возмутился Валдаев. — Ничего я не устраивал!
— Ладно. Это в конце концов не мое дело, — бросила она и вновь углубилась в работу.
Валдаев причесался перед треснутым зеркалом в углу комнаты. И вздрогнул, когда увидел, что трещина на две части рассекла его лицо и эти две части не совпадали. В этом было что-то жуткое и вещее.
— Черт-те что, — воскликнул он. — Нельзя держать в комнате разбитые зеркала.
— Я же с него энергетику вредную снимала, — кинула Нонна. — Не помнишь?
— Да помню я, — Валдаев поправил зеркало и снова посмотрел на себя.
Из зеркала глядело осунувшееся лицо, взор у этого человека был затравленный, и Валдаеву не хотелось думать, что его лицо принадлежало ему. Ему вдруг показалось, что на него смотрит совершенно чужой человек. Откуда-то из треснутого Зазеркалья.
Он оттянул ворот свитера и отправился в кабинет к главному редактору.
— Здравствуйте, — произнес он, перешагивая через порог.
— Валдаев, — прохрипел Сомин как-то обреченно.
— Что случилось-то? — озабоченно спросил Валдаев.
— Что случилось? — шеф покачал головой. — Что случилось, да? А ты не знаешь?
— Не знаю, — растерялся Валдаев. Таким замордованным он не видел главреда никогда. Тот смотрелся куда более жизнерадостно даже в ту пору, когда на газету одновременно «наехали» налоговая полиция, отдел по экономическим преступлениям и санэпидемслужба с одной целью — разделаться с изданием.
— Все, Валдаев. Расчет. Увольняю тебя по собственному желанию.
— Почему?
— Еще спрашивает.
— Николай Николаевич, мы столько проработали вместе. И вы без объяснений выкидываете меня за порог.
— И ты меня так подставил — Сомин обхватил голову руками. — Так подставил…
— Я?
— А что, забыл?
— Забыл…
— Издеваешься?.. Работаешь с человеком. Считаешь, что неплохо знаешь его. ан нет. У него двойное дно. Такая гнильца.
— Что вы такое говорите?! — воскликнул Валдаев и почувствовал, что в горле стоит комок от обиды. Обвинения были несправедливы. И, что еще хуже, они отлично укладывались в новую логику существования Валдаева, которая подразумевала именно отсутствие всякой логики. В театре абсурда начинался новый акт.
— Эх, Валдаев. Плохо вы кончите. Плохо, — вздохнул шеф, сразу как-то постарев. Он перешел на «вы», видимо демонстрируя, что теперь они уже в разных измерениях бытия. И отныне они никак не соотносятся друг с другом.
Теперь они врозь.
— Это вы плохо кончите, — вдруг неожиданно для себя со злой угрозой произнес Валдаев и чуть-чуть подался вперед.
— Выйдите! — в голосе Сомина взорвались визгливые нотки. И Валдаев с удивлением отметил, что главред боится. Он испуган до дрожи.
— О Господи, — прошептал Валдаев. Он не привык вызывать страх, и это ощущение было странным — с одной стороны, оно вызывало стыд, а с другой — мимолетное злое ликование от собственной власти. — До свидания, — он обернулся и вышел из кабинета, с треском захлопнув дверь…
И чуть ли не лбом в лоб столкнулся с Нонной.
Она отпрянула.
— Уф, разогнался, — выдохнула она и за рукав оттащила его в сторону от начальственного кабинета. — Ну как?
— Все отлично.
— Оттаял главный?
— Он оттаял… А я иду на биржу труда.
— Ты о чем? — напряглась Нонна.
— Уволили. Вышибли. Выкинули.
— И за что?
— Это только шефу известно. Но он и под пыткой не скажет.
— Может, переговорить с ним?
— Спасибо. Но это бесполезно…
За его спиной захлопнулась массивная, на тугой пружине входная дверь в здание. Валдаев замер на миг. Ему в лицо Дохнуло теплым ветерком. Погода сегодня выдалась солнечная. Изумительная погода. Почти лето… Вот только где она, радость?
Он качнулся, будто от резкой слабости. И подумал, что У него сейчас подкосятся ноги и он рухнет на тротуар. Но слабость длилась долю секунды. Он как бы перешагнул через барьер.
Так оно и было. Все. Нет теперь корреспондента газеты «Запределье» Валерия Валдаева. Есть безработный Валерий Валдаев. Человек с непонятным статусом, у которого не в порядке с памятью, у которого при странных обстоятельствах исчезла любовница, за которым ходит смерть с косой и которого все, будто сговорясь, решили сжить со свету.
Интересно, можно математически описать допустимое по теории вероятностей количество неприятностей, которые выпадают на долю человека? Сколько всего посыпалось на него — это любая теория вероятностей надорвется лопнет мыльным пузырем.
Валдаев съежился. Солнце не грело его. Холод жег его изнутри. Внутри него все росла и наваливалась тяжестью холодная склизкая масса, пожирающая его нервы, волю к жизни. С каждым днем для него действительность становилась все более призрачной и чужой. И Валдаеву казалось, что эта новая, непонятная его жизнь все ближе сближается со смертью. В тяжелые минуты смерть все чаще казалась ему освобождением.
Он неуверенно огляделся, согнувшись пошел по краю тротуара, рядом с проезжей частью. Железным потоком на большой скорости неслись машины.
Вдруг его ошпарила мысль — а ведь все просто. Не нужен даже его фирменный ремень, приглянувшийся ему в ту жутковатую ночь. Ведь есть этот поток автомобилей. Они несутся быстро и мощно. Не много нужно усилий, чтобы ступить на проезжую часть. И вон тот «Ниссан» не успеет ни притормозить, ни вывернуть. И будет дребезг бьющегося стекла. Металлический грохот… И царство покоя.
Он шагнул, зажмурившись, на дорогу.
— Осторожнее, — резко дернули его за рукав сзади. — Куда вы лезете?
Валдаев сгорбился еще сильнее, обернулся. Увидел своего спасителя — мужчину лет сорока в зеленой рабочей робе.
— Спасибо… Я случайно… Правда, случайно… — пробормотал Валдаев. Ему хотелось оправдаться перед этим человеком. Но тот, улыбнувшись, отправился дальше.
— Случайно, — прошептал Валдаев.
Мир вдруг заиндевел. Стал еще менее реальным.
Валдаев на автомате добрался до дома. Он автоматически опускал жетоны в зев метро. Автоматом ломился в автобус. Спроси его, он вряд ли бы вспомнил хоть эпизодик из этой поездки. Он и раньше был изрядно рассеян, нередко думал о чем-то своем в потоке людей и забывался. Но сейчас он не думал ни о чем. Он был во власти непролазной тоски, которая вирусом пожирала его существо. И знал, что если в ближайшее время не выберется из этого состояния, погибнет…
«Безработный… Бесполезный… Безнадежный», — будто ржавое колесо вращалось в его мозгу.
Он добрался до квартиры. Упал на диван. И уставился в потолок. Потом потянулся к книге. Попытался читать. Буквы складывались в слова, слова — в предложения. В написанном был какой-то смысл, но он совершенно не волновал Валдаева.
Он взвесил в руке книжку. И вдруг изо всей силы запустил ей в стену. Потом схватил лампу и шарахнул ее об пол. Туда же последовала хрустальная ваза.
Он потянулся к пепельнице, которой хотел засадить в сервант, но рука сама опустилась, будто вдруг отяжелела. Порыв прошел. Валдаев немножко сбросил накопившееся отчаяние. Однако попытка вырваться из ирреальности этого мира провалилась. Мир продолжал существовать за бронированным стеклом. И за этим стеклом он кипел — кипел беспокойно, как вскипают готовые взорваться химикаты.
Они пришли в пол-одиннадцатого. Забарабанили в двери. Почему-то им претило пользоваться звонком.
— Кто? — спросил Валдаев.
— Открывай! — донесся грубый, знакомый голос…
Из тех чертей, которые преследовали его все последнее время, этот черт был один из самых вредных.
— К стене, — прикрикнул майор Кучер.
Он рывком притянул Валдаева, развернул его, поставил лицом к стене. Ноги шире плеч. Руки — на стену.
В квартиру бесцеремонно ворвались какие-то люди. Майор отступил, и чьи-то ловкие пальцы обшарили Валдаева.
— Чист, — произнес глухой голос. Валдаева опять развернули. Провели на кухню. Майор уже устроился с неизменной папкой за кухонным столом.
— Гражданин Валдаев. Согласно постановлению следователя межрайонной прокуратуры, санкционированному прокурором, в вашей квартире будет произведен обыск.
— Что, какой обыск? — Валдаев встряхнул головой.
— Прочитайте, распишитесь, — майор неторопливо, явно играя на нервах, с тихим треском расстегнул «молнию» на папке, вытащил бумагу с текстом и синей печатью в левом верхнем углу.
— Почему-то во всех фильмах говорят — ордер на обыск, — посетовал майор. — Ордеров на обыск нет с тридцатых годов. А есть такие постановления.
Валдаев взял постановление. Пробежал его глазами, туго вникая в содержание. «Принимая во внимание, что в квартире, принадлежащей Валдаеву В. В., могут быть предметы и документы, могущие иметь значение для дела, постановил: произвести обыск по адресу…»
Он прочитал документ еще раз, внимательнее.
«Рассмотрев материалы уголовного дела, возбужденного по факту исчезновения гражданки Корсуниной Эллы Валентиновны…»
Насколько Валдаев знал, прокуратуре и милиции обычно требуется достаточно много времени, чтобы раскачаться и возбудить дело по исчезновению человека. А тут его возбудили мгновенно. Почему?
— Но эго какая-то ошибка, — Валдаев мысленно чертыхнулся, осознав, что голос у него жалкий, оправдывающийся — в общем, как у перетрусившего жулика, которому есть что прятать от закона.
— Все так говорят, Валерий Васильевич, — улыбнулся майор Кучер.
— Я ни в чем не виноват!
— Сколько раз я слышал это от вас?
— И я оказался тогда прав! Я не убивал Наташу!
— А вот в этом я не уверен, — покачал головой майор Кучер.
— Я не убивал Наташу! Я не убивал Эллу!
— Кстати, вас не очень удивило сообщение, что ваша знакомая исчезла.
— Не удивило! Я искал ее. Я обзванивал всех.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался майор Кучер, призывая всем своим видом продолжать.
— Она была у меня. Среди ночи ушла…
— Так и ушла? — улыбнулся майор.
— Вы понимаете, так получилось, что…
И он опять сбивчиво объяснял то, что уже объяснял профессору Ротшалю. И что готов был объяснить истеричной рыжей фурии Розе, если бы только та захотела его слушать.
Майор Кучер слушал внимательно. Кивал. Поддакивал. Сочувствовал… И не верил ни единому слову. Его арктическая улыбка становилась все ироничнее.
— Мне все понятно, — подытожил он рассказ хозяина квартиры. — Понятые, — кивнул он.
Привели двух бесцветных алкогольных личностей мужского пола и неопределенного возраста, которых Валдаев никогда раньше не видел. Видимо, понятыми милиция запаслась заранее. Участникам обыска долго разъясняли их права. Потом шустрые оперативники стали тщательно переворачивать все вверх дном. Действовали они умело. Сантиметр за сантиметром осмотрели ванную и туалет. Подняли ковер в комнате. До Валдаева дошло, что они ищут следы крови.
Затем они начали перебирать все вещи. Вытряхивали книги, ища какие-то записки, письма. Выложили на стол две записные книжки. Потом принялись длинными тонкими иглами прокалывать диванные подушки.
Длилось все это долго. Очень долго. Час. Другой. Третий Оперативники под конец притащили металлоискатель и прошлись с ним по всей квартире. Естественно, он отчаянно пиликал, реагируя на трубы, батареи, газовую плиту и любой другой металл.
Валдаев сидел в кресле в большой комнате до той поры пока его не подвинули, чтобы истыкать иглами кресло.
Первые минуты, когда эти люди брали любую вещь или передвигали мебель, Валдаев кривился, как от зубной боли. Его вещи, многие из которых он любил, с которыми у него столько связано, историю которых он прекрасно помнил, которые оставили в его душе след, в руках этих людей превращались в обычные предметы, типа тех, что собраны в комиссионках. Оставалось только навесить инвентарные номерки, чтобы уютный, обжитый Валдаевым мир собственной квартиры пропитался до основания пыльным казенным духом. Это было вторжение не только в квартиру, но и в душу. Душа сперва болела, но вскоре болеть перестала. На Валдаева нашло глубокое, лишенное чувств одурение.
Бесконечный обыск все же завершился. Валдаев прочитал написанные корявым почерком слова: «Изъято: записная книжка синего цвета на 70 страницах, записная книжка в коричневой обложке на 96 страницах»… Изъяли кучу всякого мусора. И не нашли ничего.
И не могли ничего найти. Валдаев передернул плечами, когда представил, что было бы, если бы он не оттащил пакет с вещами Эллы к своему старому приятелю — компьютерному психу, жившему через два дома. Тому было все в жизни до фонаря. Он как раз осваивал какую-то сверхновую программу и, нехотя отвлекшись от нее, кинул пакет на антресоли и сказал:
— Пусть лежит…
И наверняка тут же забыл и о пакете, и о Валдаеве…
Майор Кучер остался с носом.
— Поехали, — сказал он, кладя руку на плечо Валдаеву.
— Куда? — спросил тот.
— В место, где мы продолжим нашу захватывающую беседу
Валдаев протянул руки для наручников.
— Пока обойдемся, — улыбнулся майор.
Милицейская машина — расшатанный, раздолбанный «уазик» с обломанной ручкой двери — доставила в местный райотдел. В уже знакомом Валдаеву кабинете с висящей на стене схемой расстановки патрульных нарядов майор принялся за допрос.
Профессионализма у него с прошлого свидания не поубавилось. Выворачивал он наизнанку все так же умело.
"Тут не пройдет и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощат", —
Всплыла у Валдаева в памяти песня Высоцкого.
— Валерий Васильевич, — наконец сказал майор Кучер. — Это же так просто. Вы признаетесь… Все равно вы уже сидите за «колючкой». А ведь стрельнуть могут… Облегчи душу-то, — вдруг проникновенно произнес он, придвигаясь. — Кровушка — она же душу вниз тянет. Вад… Чем ты ударил свою подружку?
— Я ее не бил!
— Ну а если вспомнить?..
— Нет!
— Ну как же… Хорошая девушка была. Но хорошие девушки часто унижают мужчин. Что она сказала? Что ты ей не нужен? Что ни на что не годен? Что из жалости общается с тобой?
Валдаев поежился.
— И что ты самый никчемный мужик из тех, которых она знала, и в подметки не годишься тем, другим? — наседал майор. — Ярость… Аффект… Знаешь, аффект — это ведь совсем другая статья. Там и условно могут дать, конечно, учитывая раскаяние. Так давай раскаивайся… Аффект был?
Может, такая манера ведения допроса и сработала бы. Очень артистично получилось у майора. Очень хорошо умел он это. И Валдаеву хотелось ему признаться во всем. Зарыдать на майорской груди… Вот только признаваться не в чем. Да и воспринимал Валдаев сейчас Кучера не как человека, а как очередную взбесившуюся механическую куклу И слова его отскакивали, как от брони.
Мурыжили Валдаева до девяти утра. Кучер передавал его своим помощникам. Те продолжали допрос — куда более грубо и топорно. И потом опять принимался задело старший.
— Почему вы вообще считаете, что она убита? Где тело? — наконец спросил Валдаев.
— А, — махнул рукой майор Кучер. — Хочу узнать об этом от вас.
— У вас нет тела. Значит, нет преступления, . — вдруг вспомнил Валдаев где-то читанную формулу.
— Грамотный, — устало произнес майор Кучер, которого ночь вымотала точно так же, как и допрашиваемого. — Но мы найдем труп. Обязательно найдем. И ты ответишь за все. Будешь головой об стенку биться, выть, что явку с повинной не написал. Жалеть будешь. А поздно уже… Все. Из Москвы не уезжать.
— Да куда я уеду?
— Мы будем присматривать. Учтите, — майор Кучер опять перешел на «вы» и стал подчеркнуто официален.
— Учту, — Валдаев встал. Качнулся. Голова закружилась. Он чуть не грохнулся в обморок. Но устоял. — До свидания…
Коробок подлетел и со стуком ударился о полированную поверхность. Ноль очков. Еще раз. Нужно щелчком подкидывать его так, чтобы он вращался в воздухе чуть вбок. Тогда больше шансов, что он упадет на ребро. А это уже пять очков. Щелк. Ноль очков… Щелк — десятка. Коробок встал «на голову».
Это старая игра — подбрасывание коробка. Щелк — коробок подлетел. Ноль очков. Щелк — ноль. Главное приноровиться.
Через полчаса у Валдаева начало получаться вполне сносно.
К десяти часам утра, добравшись из милиции до дома, Валдаев заварил себе крепкий кофе. Сна не было ни в одном глазу — даром что провел бессонную ночь. Голова была пустая и гулкая, как алюминиевое ведро. И в ней мутно плескался страх. Страх стал вечным спутником.
Выпив кофе, он уселся в кресло рядом с журнальным столиком. На нем лежал коробок спичек. И тогда вспомнилась эта дурацкая игра. Она затянула своей бездумностью. Она отвлекала. Валдаев попадал в какой-то бессмысленный пустой ритм… Щелк — ноль очков. Щелк — пять… Он добросовестно считал очки. Двадцать… Тридцать. Сорок пять…
В очередной раз подбросил коробок. Посмотрел на часы. И равнодушно отметил, что провел за этим занятием полтора часа.
Времени было не жалко. Время же его не жалело, почему он должен был жалеть время?
Эта мысль ему показалась забавной. И он засмеялся. Смех получился жестяной. Отстраненный.
Он сжал коробок в руке, с удовлетворением ощущая, как ломаются в нем спички. Откинулся в кресле. Потом встал. Зашторил окна. Портьеры были тяжелые, и в комнате стало почти темно. Включил лампу с вращающимся ворохом световодных нитей. И занял себя наблюдением за ней еще на полчаса. Круговое движение светящихся нитей завораживало еще похлеще крутящегося в воздухе и шлепающегося на стол спичечного коробка.
Еще час убит. Никуда не надо спешить. Ничего не надо делать.
— Безработный, бесполезный, безнадежный, — вслух процитировал он самого себя. Да еще, как говорят уголовники, мокрая статья ломится.
Последнюю мысль он попытался задвинуть подальше. Он подумал, что готов просидеть так целую вечность.
Устроить бы каменную стену между собой и окружающим миром высотой в километр. Валдаеву не раз приходила в голову мысль, что лучше всего ему было бы жить в подземном бункере. Чтобы ничего не слышать, никого не видеть. Чтобы дотуда не доносились городские звуки — бесконечного звона, грохота и лязга Чтобы не мучил ноздри запах бензина. И чтобы не было людей, чтобы они не задевали его походя локтями. Ему хотелось забиться в темный угол. Он боялся этого зубастого мира. Ему хотелось эмигрировать из него. Как здорово иметь подземный благоустроенный бункер. Лишь бы было электричество и запасы продовольствия.
Телефон зазвонил, как всегда, неожиданно. Первым побуждением у Валдаева было размолотить его об стену. Но выработанные рефлексы сильнее сиюминутных желаний.
Он схватил трубку.
— Я вас слушаю.
— Думаешь, умнее всех оказался, если менты тебя отпустили? — послышался женский голос.
— Это кто? — спросил Валдаев.
— Не узнаешь?
— Вы — Роза. Та рыжая нахалка, которая ворвалась в мою квартиру.
— Та самая.
— Давайте поговорим спокойно. Элла исчезла. Но почему вы… — Валдаев запнулся, прикинув, что это звучит глупо — она ему тыкает, а он строит из себя невесть чего. — Почему ты думаешь, что я имею к этому какое-то отношение?
— Она пошла к тебе… — Девушка запнулась. — Я не знаю… Она говорила, что ты маньяк. Не отдаешь отчета, что делаешь. И в постели на тебя иногда такое находит. Что ты ее чуть не придушил… И что одна подружка у тебя плохо кончила.
— Я не убивал ни Эллу, ни мою, как ты выразилась, подружку, — вздохнул обреченно Валдаев. — Не убивал, понимаешь. Я никого не могу убить. Для меня муху проблема обидеть, не то что человека убить.
— Может, муху и не обидел… Только ты псих! Псих! И не думай, что все кончилось, маньяк чертов! Все только начинается!.. Я бы таких, как ты, убивала.
— Значит, это ты маньячка, девочка. Ты… И оставь меня в покое. Или я на тебя в суд подам.
— А… — Роза запнулась, не найдя что ответить, и бросила трубку.
Валдаев отодвинул от себя телефон.
— Гадина, — произнес он глухо. — Все гады! Все… Он поднялся с кресла. Оделся. Вышел из квартиры. Улица закрутила его. Он не знал, куда идет. Проехался несколько остановок на троллейбусе. На метро. Вышел. Прошелся. Опять нырнул в метро.
Как-то видел он фильм. Показывали сильно убыстренную съемку движения толпы в метро. Скорость стирала индивидуальности. И было наглядно видно, что люди — это просто упорядочение двигающиеся частички живущего по своим законам механизма. Кто поверит, что каждый из них — человек со свободой воли? И вообще, где они, люди со свободой воли? Может, нет их вовсе в природе.
Валдаев выпал из этого движения. Он двигался против. Он совершал бессмысленные броуновские движения. Он был разладившийся, вышедший из своих пазов подшипник в гигантском механизме этого города.
Он скудно пообедал в дешевой забегаловке. Кусок в горло не лез. И снова устремился в свой хаотичный бездумный бег по Москве.
Сознание выхватывало отдельные фрагменты. Несколько теток споро пели хором в подземном переходе «А поутру они проснулись» под аккомпанемент звякающих в пакете из-под молока монет и под шелест падающих мелких купюр… Продавец книг зычно звал покупать новые бестселлеры «Практическая сексология» и «Домашний психиатр»… Вяло тек небольшой митинг, и оратор с мегафоном подвигал кого-то то ли покарать, то ли наградить… Милиционер тянул к желтой милицейской машине двух матерящихся, визжащих цыганок…
И, наконец, длинное уродливое здание Курского вокзала.
Сюда Валдаев пришел на автопилоте, как пьяный, без особого участия сознания. И вдруг встал как вкопанный ошпаренный неожиданной мыслью. Движимый внезапным порывом, быстрым шагом, будто не давая себе времени передумать, ринулся к дверям.
— Ты… Ты убил ее! — крикнула она.
— Да вы что?
— Ты, поганый маньяк, — она огляделась и тут увидела газету со статьей о маньяке, вырывающем сердца. Он взяла газету и криво ухмыльнулась. — Ты, дерьмовый извращенец!
— Вон из квартиры! — крикнул он.
— Чего так глаза выпучил? Убьешь меня? Так же, как ее убьешь? Не выйдет! — Ее рука нырнула в сумочку. И в ней блеснул… Ну ничего себе — она держала никелированный пистолет. — Пристрелю!
Валдаев съежился, видя, как она сняла предохранитель и как палец с черным лаком на ногте дернулся на спусковом крючке.
Он вздрогнул, ожидая грохота, вспышки, болезненного удара в грудь…
Ничего не произошло. Палец не довершил своего смертельного движения.
Впрочем, не смертельного. Он присмотрелся и понял, что пистолет не боевой, а газовый, с соответствующим стволом. И еще он увидел, что гостья бледна от ярости… И от испуга. Она боится его. И этот наглый напор от отчаяния.
— Уйдите, — устало произнес он.
— Маньяк, — она шмыгнула носом. Всхлипнула. Из глаз потекли темные ручейки смешанных с тушью слез. — Погаси маньяк.
— Ты просто не понимаешь, что говоришь.
— Просто так тебе это не пройдет, — пообещала она.
Вскочила. Ракетой пролетела мимо него. И с размаху захлопнула тяжелую дверь, так что едва не осыпалась штукатурка.
Он уселся в кресло. Сердце пулеметом барабанило в груди, как будто желало вырваться наружу. Он никак не мог нормализовать дыхание. Не мог прийти в себя. Абсурдность, полная невероятность этого визита. «Элла боялась тебя…» Так, кажется, сказала эта фурия. Элла боялась? Почему? Какие были основания у нее бояться его? «Ты… Ты убил ее!..» — стоял в ушах голос Розы. А потом он вспомнил последние слова — насчет того что просто так это не пройдет. Нужно было предпринять хоть какие-то меры предосторожности.
Он посмотрел на часы. Двенадцатый час. Взял со стола связку ключей. Натянул ботинки. Накинул куртку.
Выползать на ночную улицу ему не хотелось. Под окнами весело горланили «Мурку» алкаши. У «Черного бизона», как обычно, выстроились машины. Ночная улица была полна пугающих звуков и беззвучных угроз. Но выбираться надо было…
Он со вздохом распахнул дверь…
Сон был тяжелый. Валдаев опять наелся снотворного. И просыпаться ему не хотелось. Но он проснулся и с час лежал в кровати. Потом нехотя поднялся.
В двенадцать позвонили с работы.
— Тебя хочет видеть шеф, — сказал ответственный секретарь.
— Опять по материалу о Вуду?
— А я знаю?.. Я шефа еще таким не видел.
Валдаев понял, что на метро до работы не доберется — нет сил на толкучку. Поэтому поймал машину — раздолбанный «БМВ», видимо, подобранный на заброшенной немецкой свалке. И минут сорок выслушивал ругань пожилого, в черной кожаной куртке и кепке-лужковке водителя по поводу московских пробок, гибонов (так ныне прозвали гаишников), «козлов, которые вчера от горшка оторвались, а уже за руль лезут». Валдаеву оставалось вежливо поддакивать, но мысли его были далеко. Он мог только позавидовать незамысловатым заботам и расстройствам шофера.
Он поднялся на этаж, где располагалась редакция. В корреспондентской была Нонна. Она барабанила пальцами по клавиатуре, получалось у нее быстро, мастерски — она вообще все делала хорошо. На Валдаева она посмотрела с сочувствием.
— Что тут у нас на деревне? — спросил он.
— Сомин доел одну упаковку успокоительных. Я ему бегала за второй.
— А чего переживает?
— По-моему, из-за тебя.
— А что из-за меня?
— Не знаю. Изрыгает в твой адрес сдавленные проклятия. Что ты такое устроил?
— Я устроил? — возмутился Валдаев. — Ничего я не устраивал!
— Ладно. Это в конце концов не мое дело, — бросила она и вновь углубилась в работу.
Валдаев причесался перед треснутым зеркалом в углу комнаты. И вздрогнул, когда увидел, что трещина на две части рассекла его лицо и эти две части не совпадали. В этом было что-то жуткое и вещее.
— Черт-те что, — воскликнул он. — Нельзя держать в комнате разбитые зеркала.
— Я же с него энергетику вредную снимала, — кинула Нонна. — Не помнишь?
— Да помню я, — Валдаев поправил зеркало и снова посмотрел на себя.
Из зеркала глядело осунувшееся лицо, взор у этого человека был затравленный, и Валдаеву не хотелось думать, что его лицо принадлежало ему. Ему вдруг показалось, что на него смотрит совершенно чужой человек. Откуда-то из треснутого Зазеркалья.
Он оттянул ворот свитера и отправился в кабинет к главному редактору.
— Здравствуйте, — произнес он, перешагивая через порог.
— Валдаев, — прохрипел Сомин как-то обреченно.
— Что случилось-то? — озабоченно спросил Валдаев.
— Что случилось? — шеф покачал головой. — Что случилось, да? А ты не знаешь?
— Не знаю, — растерялся Валдаев. Таким замордованным он не видел главреда никогда. Тот смотрелся куда более жизнерадостно даже в ту пору, когда на газету одновременно «наехали» налоговая полиция, отдел по экономическим преступлениям и санэпидемслужба с одной целью — разделаться с изданием.
— Все, Валдаев. Расчет. Увольняю тебя по собственному желанию.
— Почему?
— Еще спрашивает.
— Николай Николаевич, мы столько проработали вместе. И вы без объяснений выкидываете меня за порог.
— И ты меня так подставил — Сомин обхватил голову руками. — Так подставил…
— Я?
— А что, забыл?
— Забыл…
— Издеваешься?.. Работаешь с человеком. Считаешь, что неплохо знаешь его. ан нет. У него двойное дно. Такая гнильца.
— Что вы такое говорите?! — воскликнул Валдаев и почувствовал, что в горле стоит комок от обиды. Обвинения были несправедливы. И, что еще хуже, они отлично укладывались в новую логику существования Валдаева, которая подразумевала именно отсутствие всякой логики. В театре абсурда начинался новый акт.
— Эх, Валдаев. Плохо вы кончите. Плохо, — вздохнул шеф, сразу как-то постарев. Он перешел на «вы», видимо демонстрируя, что теперь они уже в разных измерениях бытия. И отныне они никак не соотносятся друг с другом.
Теперь они врозь.
— Это вы плохо кончите, — вдруг неожиданно для себя со злой угрозой произнес Валдаев и чуть-чуть подался вперед.
— Выйдите! — в голосе Сомина взорвались визгливые нотки. И Валдаев с удивлением отметил, что главред боится. Он испуган до дрожи.
— О Господи, — прошептал Валдаев. Он не привык вызывать страх, и это ощущение было странным — с одной стороны, оно вызывало стыд, а с другой — мимолетное злое ликование от собственной власти. — До свидания, — он обернулся и вышел из кабинета, с треском захлопнув дверь…
И чуть ли не лбом в лоб столкнулся с Нонной.
Она отпрянула.
— Уф, разогнался, — выдохнула она и за рукав оттащила его в сторону от начальственного кабинета. — Ну как?
— Все отлично.
— Оттаял главный?
— Он оттаял… А я иду на биржу труда.
— Ты о чем? — напряглась Нонна.
— Уволили. Вышибли. Выкинули.
— И за что?
— Это только шефу известно. Но он и под пыткой не скажет.
— Может, переговорить с ним?
— Спасибо. Но это бесполезно…
За его спиной захлопнулась массивная, на тугой пружине входная дверь в здание. Валдаев замер на миг. Ему в лицо Дохнуло теплым ветерком. Погода сегодня выдалась солнечная. Изумительная погода. Почти лето… Вот только где она, радость?
Он качнулся, будто от резкой слабости. И подумал, что У него сейчас подкосятся ноги и он рухнет на тротуар. Но слабость длилась долю секунды. Он как бы перешагнул через барьер.
Так оно и было. Все. Нет теперь корреспондента газеты «Запределье» Валерия Валдаева. Есть безработный Валерий Валдаев. Человек с непонятным статусом, у которого не в порядке с памятью, у которого при странных обстоятельствах исчезла любовница, за которым ходит смерть с косой и которого все, будто сговорясь, решили сжить со свету.
Интересно, можно математически описать допустимое по теории вероятностей количество неприятностей, которые выпадают на долю человека? Сколько всего посыпалось на него — это любая теория вероятностей надорвется лопнет мыльным пузырем.
Валдаев съежился. Солнце не грело его. Холод жег его изнутри. Внутри него все росла и наваливалась тяжестью холодная склизкая масса, пожирающая его нервы, волю к жизни. С каждым днем для него действительность становилась все более призрачной и чужой. И Валдаеву казалось, что эта новая, непонятная его жизнь все ближе сближается со смертью. В тяжелые минуты смерть все чаще казалась ему освобождением.
Он неуверенно огляделся, согнувшись пошел по краю тротуара, рядом с проезжей частью. Железным потоком на большой скорости неслись машины.
Вдруг его ошпарила мысль — а ведь все просто. Не нужен даже его фирменный ремень, приглянувшийся ему в ту жутковатую ночь. Ведь есть этот поток автомобилей. Они несутся быстро и мощно. Не много нужно усилий, чтобы ступить на проезжую часть. И вон тот «Ниссан» не успеет ни притормозить, ни вывернуть. И будет дребезг бьющегося стекла. Металлический грохот… И царство покоя.
Он шагнул, зажмурившись, на дорогу.
— Осторожнее, — резко дернули его за рукав сзади. — Куда вы лезете?
Валдаев сгорбился еще сильнее, обернулся. Увидел своего спасителя — мужчину лет сорока в зеленой рабочей робе.
— Спасибо… Я случайно… Правда, случайно… — пробормотал Валдаев. Ему хотелось оправдаться перед этим человеком. Но тот, улыбнувшись, отправился дальше.
— Случайно, — прошептал Валдаев.
Мир вдруг заиндевел. Стал еще менее реальным.
Валдаев на автомате добрался до дома. Он автоматически опускал жетоны в зев метро. Автоматом ломился в автобус. Спроси его, он вряд ли бы вспомнил хоть эпизодик из этой поездки. Он и раньше был изрядно рассеян, нередко думал о чем-то своем в потоке людей и забывался. Но сейчас он не думал ни о чем. Он был во власти непролазной тоски, которая вирусом пожирала его существо. И знал, что если в ближайшее время не выберется из этого состояния, погибнет…
«Безработный… Бесполезный… Безнадежный», — будто ржавое колесо вращалось в его мозгу.
Он добрался до квартиры. Упал на диван. И уставился в потолок. Потом потянулся к книге. Попытался читать. Буквы складывались в слова, слова — в предложения. В написанном был какой-то смысл, но он совершенно не волновал Валдаева.
Он взвесил в руке книжку. И вдруг изо всей силы запустил ей в стену. Потом схватил лампу и шарахнул ее об пол. Туда же последовала хрустальная ваза.
Он потянулся к пепельнице, которой хотел засадить в сервант, но рука сама опустилась, будто вдруг отяжелела. Порыв прошел. Валдаев немножко сбросил накопившееся отчаяние. Однако попытка вырваться из ирреальности этого мира провалилась. Мир продолжал существовать за бронированным стеклом. И за этим стеклом он кипел — кипел беспокойно, как вскипают готовые взорваться химикаты.
Они пришли в пол-одиннадцатого. Забарабанили в двери. Почему-то им претило пользоваться звонком.
— Кто? — спросил Валдаев.
— Открывай! — донесся грубый, знакомый голос…
Из тех чертей, которые преследовали его все последнее время, этот черт был один из самых вредных.
— К стене, — прикрикнул майор Кучер.
Он рывком притянул Валдаева, развернул его, поставил лицом к стене. Ноги шире плеч. Руки — на стену.
В квартиру бесцеремонно ворвались какие-то люди. Майор отступил, и чьи-то ловкие пальцы обшарили Валдаева.
— Чист, — произнес глухой голос. Валдаева опять развернули. Провели на кухню. Майор уже устроился с неизменной папкой за кухонным столом.
— Гражданин Валдаев. Согласно постановлению следователя межрайонной прокуратуры, санкционированному прокурором, в вашей квартире будет произведен обыск.
— Что, какой обыск? — Валдаев встряхнул головой.
— Прочитайте, распишитесь, — майор неторопливо, явно играя на нервах, с тихим треском расстегнул «молнию» на папке, вытащил бумагу с текстом и синей печатью в левом верхнем углу.
— Почему-то во всех фильмах говорят — ордер на обыск, — посетовал майор. — Ордеров на обыск нет с тридцатых годов. А есть такие постановления.
Валдаев взял постановление. Пробежал его глазами, туго вникая в содержание. «Принимая во внимание, что в квартире, принадлежащей Валдаеву В. В., могут быть предметы и документы, могущие иметь значение для дела, постановил: произвести обыск по адресу…»
Он прочитал документ еще раз, внимательнее.
«Рассмотрев материалы уголовного дела, возбужденного по факту исчезновения гражданки Корсуниной Эллы Валентиновны…»
Насколько Валдаев знал, прокуратуре и милиции обычно требуется достаточно много времени, чтобы раскачаться и возбудить дело по исчезновению человека. А тут его возбудили мгновенно. Почему?
— Но эго какая-то ошибка, — Валдаев мысленно чертыхнулся, осознав, что голос у него жалкий, оправдывающийся — в общем, как у перетрусившего жулика, которому есть что прятать от закона.
— Все так говорят, Валерий Васильевич, — улыбнулся майор Кучер.
— Я ни в чем не виноват!
— Сколько раз я слышал это от вас?
— И я оказался тогда прав! Я не убивал Наташу!
— А вот в этом я не уверен, — покачал головой майор Кучер.
— Я не убивал Наташу! Я не убивал Эллу!
— Кстати, вас не очень удивило сообщение, что ваша знакомая исчезла.
— Не удивило! Я искал ее. Я обзванивал всех.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался майор Кучер, призывая всем своим видом продолжать.
— Она была у меня. Среди ночи ушла…
— Так и ушла? — улыбнулся майор.
— Вы понимаете, так получилось, что…
И он опять сбивчиво объяснял то, что уже объяснял профессору Ротшалю. И что готов был объяснить истеричной рыжей фурии Розе, если бы только та захотела его слушать.
Майор Кучер слушал внимательно. Кивал. Поддакивал. Сочувствовал… И не верил ни единому слову. Его арктическая улыбка становилась все ироничнее.
— Мне все понятно, — подытожил он рассказ хозяина квартиры. — Понятые, — кивнул он.
Привели двух бесцветных алкогольных личностей мужского пола и неопределенного возраста, которых Валдаев никогда раньше не видел. Видимо, понятыми милиция запаслась заранее. Участникам обыска долго разъясняли их права. Потом шустрые оперативники стали тщательно переворачивать все вверх дном. Действовали они умело. Сантиметр за сантиметром осмотрели ванную и туалет. Подняли ковер в комнате. До Валдаева дошло, что они ищут следы крови.
Затем они начали перебирать все вещи. Вытряхивали книги, ища какие-то записки, письма. Выложили на стол две записные книжки. Потом принялись длинными тонкими иглами прокалывать диванные подушки.
Длилось все это долго. Очень долго. Час. Другой. Третий Оперативники под конец притащили металлоискатель и прошлись с ним по всей квартире. Естественно, он отчаянно пиликал, реагируя на трубы, батареи, газовую плиту и любой другой металл.
Валдаев сидел в кресле в большой комнате до той поры пока его не подвинули, чтобы истыкать иглами кресло.
Первые минуты, когда эти люди брали любую вещь или передвигали мебель, Валдаев кривился, как от зубной боли. Его вещи, многие из которых он любил, с которыми у него столько связано, историю которых он прекрасно помнил, которые оставили в его душе след, в руках этих людей превращались в обычные предметы, типа тех, что собраны в комиссионках. Оставалось только навесить инвентарные номерки, чтобы уютный, обжитый Валдаевым мир собственной квартиры пропитался до основания пыльным казенным духом. Это было вторжение не только в квартиру, но и в душу. Душа сперва болела, но вскоре болеть перестала. На Валдаева нашло глубокое, лишенное чувств одурение.
Бесконечный обыск все же завершился. Валдаев прочитал написанные корявым почерком слова: «Изъято: записная книжка синего цвета на 70 страницах, записная книжка в коричневой обложке на 96 страницах»… Изъяли кучу всякого мусора. И не нашли ничего.
И не могли ничего найти. Валдаев передернул плечами, когда представил, что было бы, если бы он не оттащил пакет с вещами Эллы к своему старому приятелю — компьютерному психу, жившему через два дома. Тому было все в жизни до фонаря. Он как раз осваивал какую-то сверхновую программу и, нехотя отвлекшись от нее, кинул пакет на антресоли и сказал:
— Пусть лежит…
И наверняка тут же забыл и о пакете, и о Валдаеве…
Майор Кучер остался с носом.
— Поехали, — сказал он, кладя руку на плечо Валдаеву.
— Куда? — спросил тот.
— В место, где мы продолжим нашу захватывающую беседу
Валдаев протянул руки для наручников.
— Пока обойдемся, — улыбнулся майор.
Милицейская машина — расшатанный, раздолбанный «уазик» с обломанной ручкой двери — доставила в местный райотдел. В уже знакомом Валдаеву кабинете с висящей на стене схемой расстановки патрульных нарядов майор принялся за допрос.
Профессионализма у него с прошлого свидания не поубавилось. Выворачивал он наизнанку все так же умело.
"Тут не пройдет и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощат", —
Всплыла у Валдаева в памяти песня Высоцкого.
— Валерий Васильевич, — наконец сказал майор Кучер. — Это же так просто. Вы признаетесь… Все равно вы уже сидите за «колючкой». А ведь стрельнуть могут… Облегчи душу-то, — вдруг проникновенно произнес он, придвигаясь. — Кровушка — она же душу вниз тянет. Вад… Чем ты ударил свою подружку?
— Я ее не бил!
— Ну а если вспомнить?..
— Нет!
— Ну как же… Хорошая девушка была. Но хорошие девушки часто унижают мужчин. Что она сказала? Что ты ей не нужен? Что ни на что не годен? Что из жалости общается с тобой?
Валдаев поежился.
— И что ты самый никчемный мужик из тех, которых она знала, и в подметки не годишься тем, другим? — наседал майор. — Ярость… Аффект… Знаешь, аффект — это ведь совсем другая статья. Там и условно могут дать, конечно, учитывая раскаяние. Так давай раскаивайся… Аффект был?
Может, такая манера ведения допроса и сработала бы. Очень артистично получилось у майора. Очень хорошо умел он это. И Валдаеву хотелось ему признаться во всем. Зарыдать на майорской груди… Вот только признаваться не в чем. Да и воспринимал Валдаев сейчас Кучера не как человека, а как очередную взбесившуюся механическую куклу И слова его отскакивали, как от брони.
Мурыжили Валдаева до девяти утра. Кучер передавал его своим помощникам. Те продолжали допрос — куда более грубо и топорно. И потом опять принимался задело старший.
— Почему вы вообще считаете, что она убита? Где тело? — наконец спросил Валдаев.
— А, — махнул рукой майор Кучер. — Хочу узнать об этом от вас.
— У вас нет тела. Значит, нет преступления, . — вдруг вспомнил Валдаев где-то читанную формулу.
— Грамотный, — устало произнес майор Кучер, которого ночь вымотала точно так же, как и допрашиваемого. — Но мы найдем труп. Обязательно найдем. И ты ответишь за все. Будешь головой об стенку биться, выть, что явку с повинной не написал. Жалеть будешь. А поздно уже… Все. Из Москвы не уезжать.
— Да куда я уеду?
— Мы будем присматривать. Учтите, — майор Кучер опять перешел на «вы» и стал подчеркнуто официален.
— Учту, — Валдаев встал. Качнулся. Голова закружилась. Он чуть не грохнулся в обморок. Но устоял. — До свидания…
Коробок подлетел и со стуком ударился о полированную поверхность. Ноль очков. Еще раз. Нужно щелчком подкидывать его так, чтобы он вращался в воздухе чуть вбок. Тогда больше шансов, что он упадет на ребро. А это уже пять очков. Щелк. Ноль очков… Щелк — десятка. Коробок встал «на голову».
Это старая игра — подбрасывание коробка. Щелк — коробок подлетел. Ноль очков. Щелк — ноль. Главное приноровиться.
Через полчаса у Валдаева начало получаться вполне сносно.
К десяти часам утра, добравшись из милиции до дома, Валдаев заварил себе крепкий кофе. Сна не было ни в одном глазу — даром что провел бессонную ночь. Голова была пустая и гулкая, как алюминиевое ведро. И в ней мутно плескался страх. Страх стал вечным спутником.
Выпив кофе, он уселся в кресло рядом с журнальным столиком. На нем лежал коробок спичек. И тогда вспомнилась эта дурацкая игра. Она затянула своей бездумностью. Она отвлекала. Валдаев попадал в какой-то бессмысленный пустой ритм… Щелк — ноль очков. Щелк — пять… Он добросовестно считал очки. Двадцать… Тридцать. Сорок пять…
В очередной раз подбросил коробок. Посмотрел на часы. И равнодушно отметил, что провел за этим занятием полтора часа.
Времени было не жалко. Время же его не жалело, почему он должен был жалеть время?
Эта мысль ему показалась забавной. И он засмеялся. Смех получился жестяной. Отстраненный.
Он сжал коробок в руке, с удовлетворением ощущая, как ломаются в нем спички. Откинулся в кресле. Потом встал. Зашторил окна. Портьеры были тяжелые, и в комнате стало почти темно. Включил лампу с вращающимся ворохом световодных нитей. И занял себя наблюдением за ней еще на полчаса. Круговое движение светящихся нитей завораживало еще похлеще крутящегося в воздухе и шлепающегося на стол спичечного коробка.
Еще час убит. Никуда не надо спешить. Ничего не надо делать.
— Безработный, бесполезный, безнадежный, — вслух процитировал он самого себя. Да еще, как говорят уголовники, мокрая статья ломится.
Последнюю мысль он попытался задвинуть подальше. Он подумал, что готов просидеть так целую вечность.
Устроить бы каменную стену между собой и окружающим миром высотой в километр. Валдаеву не раз приходила в голову мысль, что лучше всего ему было бы жить в подземном бункере. Чтобы ничего не слышать, никого не видеть. Чтобы дотуда не доносились городские звуки — бесконечного звона, грохота и лязга Чтобы не мучил ноздри запах бензина. И чтобы не было людей, чтобы они не задевали его походя локтями. Ему хотелось забиться в темный угол. Он боялся этого зубастого мира. Ему хотелось эмигрировать из него. Как здорово иметь подземный благоустроенный бункер. Лишь бы было электричество и запасы продовольствия.
Телефон зазвонил, как всегда, неожиданно. Первым побуждением у Валдаева было размолотить его об стену. Но выработанные рефлексы сильнее сиюминутных желаний.
Он схватил трубку.
— Я вас слушаю.
— Думаешь, умнее всех оказался, если менты тебя отпустили? — послышался женский голос.
— Это кто? — спросил Валдаев.
— Не узнаешь?
— Вы — Роза. Та рыжая нахалка, которая ворвалась в мою квартиру.
— Та самая.
— Давайте поговорим спокойно. Элла исчезла. Но почему вы… — Валдаев запнулся, прикинув, что это звучит глупо — она ему тыкает, а он строит из себя невесть чего. — Почему ты думаешь, что я имею к этому какое-то отношение?
— Она пошла к тебе… — Девушка запнулась. — Я не знаю… Она говорила, что ты маньяк. Не отдаешь отчета, что делаешь. И в постели на тебя иногда такое находит. Что ты ее чуть не придушил… И что одна подружка у тебя плохо кончила.
— Я не убивал ни Эллу, ни мою, как ты выразилась, подружку, — вздохнул обреченно Валдаев. — Не убивал, понимаешь. Я никого не могу убить. Для меня муху проблема обидеть, не то что человека убить.
— Может, муху и не обидел… Только ты псих! Псих! И не думай, что все кончилось, маньяк чертов! Все только начинается!.. Я бы таких, как ты, убивала.
— Значит, это ты маньячка, девочка. Ты… И оставь меня в покое. Или я на тебя в суд подам.
— А… — Роза запнулась, не найдя что ответить, и бросила трубку.
Валдаев отодвинул от себя телефон.
— Гадина, — произнес он глухо. — Все гады! Все… Он поднялся с кресла. Оделся. Вышел из квартиры. Улица закрутила его. Он не знал, куда идет. Проехался несколько остановок на троллейбусе. На метро. Вышел. Прошелся. Опять нырнул в метро.
Как-то видел он фильм. Показывали сильно убыстренную съемку движения толпы в метро. Скорость стирала индивидуальности. И было наглядно видно, что люди — это просто упорядочение двигающиеся частички живущего по своим законам механизма. Кто поверит, что каждый из них — человек со свободой воли? И вообще, где они, люди со свободой воли? Может, нет их вовсе в природе.
Валдаев выпал из этого движения. Он двигался против. Он совершал бессмысленные броуновские движения. Он был разладившийся, вышедший из своих пазов подшипник в гигантском механизме этого города.
Он скудно пообедал в дешевой забегаловке. Кусок в горло не лез. И снова устремился в свой хаотичный бездумный бег по Москве.
Сознание выхватывало отдельные фрагменты. Несколько теток споро пели хором в подземном переходе «А поутру они проснулись» под аккомпанемент звякающих в пакете из-под молока монет и под шелест падающих мелких купюр… Продавец книг зычно звал покупать новые бестселлеры «Практическая сексология» и «Домашний психиатр»… Вяло тек небольшой митинг, и оратор с мегафоном подвигал кого-то то ли покарать, то ли наградить… Милиционер тянул к желтой милицейской машине двух матерящихся, визжащих цыганок…
И, наконец, длинное уродливое здание Курского вокзала.
Сюда Валдаев пришел на автопилоте, как пьяный, без особого участия сознания. И вдруг встал как вкопанный ошпаренный неожиданной мыслью. Движимый внезапным порывом, быстрым шагом, будто не давая себе времени передумать, ринулся к дверям.