Доцент института культуры, старая интеллигентка, она взялась за воспитание пухленького, умненького внука водила его за ручку. Мальчишки из класса называли его маменькиным сыночком — правильнее было бы бабушкиным внучком, но маменькин сынок было обиднее. Бабушка умерла, оставив ему квартиру и множество старых вещей. Рана эта для него была незаживающая.
Родственники к нему относились как к большому чудаку, изредка наезжали, но не особенно напрягали. Сам он в Оренбуржье наезжал раз в два года. Он не любил те места. Они его раздражали, поскольку от семейного спокойного провинциализма у него не осталось ничего, за последние двадцать пять лет своей жизни он стал типичным москвичом, который не мыслит себя вне гигантского муравейника, который болеет Москвой и сидит на ней, как наркоман на героине…
Он подумал, что надо попросить приехать старшего брата. Тот поможет с адвокатом и вообще подскажет, как и что. Брат хваткий, деловой, создан для того, чтобы решать труднорешаемые вопросы…
— За дело хоть девку пришил? — спросил Мусса.
— А вы откуда знаете? — спросил Валдаев.
— Тут «телефон» быстро все разносит. Так за дело?
— Не убивал я ее!
— Э, так все говорят… Вообще, если убил, это еще не значит, что ты убийца, — рассудительно произнес Мусса, усаживаясь в позе лотоса на нары. — Захотелось убить, убил. Потом раскаялся. Через час ты уже изменился внутренне Ты уже другой человек, который никого бы не убил. Значит, ты уже не убийца. За что судить, спрашивается?
— Ну, Мусса, даешь. Философ, — с уважением хмыкнул Клык.
— Бродячий философ, — поддакнул татарин. — Был порыв — я украл. А сейчас не украду, оставь хоть двести тысяч рублей передо мной. Правда, братва?
— Ага, — кивнул Клык.
— Значит, я не вор. И нечего тут — следствие, суд.
— Только почему у тебя три ходки? — спросил Клык.
— Люди меняются, — развел руками Мусса. — Признаю, иногда я становлюсь вором. Но сейчас я не вор. Сейчас хороший мужик. Так что, если и убил ее, не стесняйся, лысый. Дело житейское.
— Никого я не убивал!
— Не убивал так не убивал. Все равно меньше чем десять лет не дадут.
— Десять? — переспросил Валдаев почти шепотом.
— А то и больше. Хотя за бабу многовато…
Валдаев пристроился на краешке нар. И оцепенел. Мыслей почти не было. Клубком ворочались страхи и ожидания. И вертелось в голове — десять лет, десять лет. Эта цифра была как гигантская глыба, готовая погрести его под себя.
Местные обитатели о чем-то рассказывали, гоготали, но Валдаев к ним не прислушивался. Он благодарил судьбу, что на него не обращают внимания. Он слышал, что бывает гораздо хуже. Что этот путь начинается с издевательств над людьми, с избиений. От мысли, что его могут избить, унизить, стало совсем дурно. И Валдаеву вдруг захотелось умереть. Вырваться из этого такого недружественного ему мира… Десять лет! Да ему не выжить здесь и месяца!
Сколько так прошло времени? Часа три. Валдаев так и просидел на краешке нар. Он сидел бы дальше, если бы дверь со скрипом не открылась.
— Валдаев, на выход, — сказал выводной. Валдаев поднялся. Мусса напутствовал:
— Ты, лысый, лучше во всем признайся. Меньше дадут. Валдаев кивнул. Он знал, что сейчас все пойдет уже по второму кругу — допросы, вопросы, угрозы. Но все равно, когда вышел из камеры, ощутил себя так, будто выбрался из тесной одежды. Сразу стало легче дышать.
Его провели в кабинет в том же здании. Это был другой кабинет, более просторный, с длинным столом, с телевизором в углу. На стене висел «План расстановки патрульных нарядов на территории, обслуживаемой ОВД муниципального округа». Это был кабинет какого-то местного начальника.
Во главе стола сидел майор Кучер. Он был чем-то сильно недоволен.
Он протянул Валдаеву распухший от вещей большой бумажный пакет и какой-то документ на ломкой желтой бумаге.
— Вот здесь распишитесь. В пакете проверьте, все ли вещи на месте.
Валдаев послушно расписался, еще не осознав, что при исходит. Тупо открыл конверт, посмотрел на паспорт, карточку Союза журналистов, ключи, деньги, которые пару часов назад извлекли при обыске из его карманов.
— Это что? — вяло спросил он.
— Отпускаем вас, — устало произнес майор.
— Нашли убийцу?
— Нет. Не нашли… Прокурор считает, что основании для вашего задержания нет.
— Правильно. Я никого не убивал.
— Не будем возвращаться к пройденному… Следователь прокуратуры полагает, что вы не убивали. И решил, что у него есть основания для подобных выводов…
— Он все понял.
— Чушь все это, Валерий Васильевич. Чушь… Нам-то лучше знать, как это было, — он подался вперед и секунды три смотрел Валдаеву глаза в глаза. Он надеялся, что его взор прожжет до глубины души. Может, так бы оно и было еще несколько часов назад. Но сейчас Валдаеву было все равно. Он ощущал лишь опустошение.
— Я ничего плохо не делал.
— А, слышали уже. — Майор откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. — Из Москвы без нашего ведома не уезжать. Быть готовым прийти по повестке. Поняли?
— Понял.
— До встречи, — майор Кучер махнул рукой. Валдаев на подкашивающихся ногах вышел из комнаты. Там его ждал сопровождающий милиционер.
— Я провожу, — сказал он.
Он провел Валдаева на первый этаж, вывел на улицу и легонько подтолкнул в плечо:
— Свободен.
В лицо Валдаеву дохнул свежий прохладный ветер. Сегодня зима откуда-то из прошлого дохнула на город прохладой и столбик термометра рухнул до пяти градусов.
Действительно свободен — запело все внутри Валдаева.
Емy казалось, что оттолкнись он сейчас ногой от земли — и взлетит в воздух. Вокруг простор. Свобода. За спиной остались тесная камера и допросы.
Порыв ветра охладил его лицо, и Валдаев понял, что по щекам текут слезы.
Он как пьяный пошел по улице. Был уже первый час ночи. Он тормознул машину. Водитель заломил явно высокую цену, но Валдаев согласился. И через полчаса открывал металлическую дверь своей квартиры. Потом захлопнул ее. крыл на засов. Запер на все замки.
Все, теперь отсюда его не выкурить. «Мой дом — моя крепость».
Не раздеваясь, он завалился на диван. Ему сейчас хотелось одного — заснуть. И как можно дольше не выныривать из объятий Морфея. Но сон капризно не желал приходить.
Часы на стене отсчитывали минуты. А Валдаев лежал, прикрыв глаза. И в мозгу по кругу вращались картины и ощущения этого дня. Они отзывались дрожью, а иногда и слезами. Это была пытка, он никак не мог успокоиться, иногда тихо взвывал, как раненый пес. И больше всего ему было жалко сейчас себя. Наташу с перерезанным кривым ножом горлом ему тоже было жалко. Но эта жалость была пока больше абстрактная. Сейчас главный объект глубокой скорби — он сам, мирный и тихий корреспондент тихой газеты «Запределье».
Когда часы приблизились к трем, он решил глотать снотворное — то, что делал нечасто. Он подошел к буфету, выудил коробку с лекарствами. Достал пузырек со снотворным. уложил таблетку на ладонь.
Заснуть. Забыться. Хоть на немного сделать вид, что в в порядке. Ему нужна передышка. Чтобы собрать воедино разъезжающиеся чувства и мысли.
Он взял стакан с кипяченой водой, уже хотел проглоти таблетку…
Дзинь — прозвучал дверной звонок коротко, как пистолетный выстрел. И разрушил спасительное ощущение oдиночества.
— Нет, — взмолился Валдаев.
Дзинь — на этот раз звонок звучал длиннее, настойчиы
Валдаев понял — за ним пришли. И все засовы и запоры — лишь блеф. «Мой дом — моя крепость». Нет для не крепостей…
Ремень на лежащих в кресле его брюках был кожаный, испанский. Из дорогих. Отличный ремень. Валдаев нагнулся над ним, провел пальцами по блестящей в свете ночника поверхности. А что, семьдесят пять кило живого веса не выдержит. Один неприятный миг — узкая полоска кожи впивается в кожу живую. Говорят, висельники долго не мучаются. Сразу пережимаются нервные окончания. Болевой шок — а дальше… Никаких беспокойств. Никаких допросов. Никаких нар и камер. Никаких монстров большого города, которые жадно тянут к нему руки. И никакого ощущения загнанности вечной жертвы. Отличный выход. Прекрасный выход. И майор Кучер останется с носом. И вес останутся с носом…
Отбросив прочь брюки с ремнем, он вздохнул, пытаясь нормализовать дыхание. Кровь стучала в висках. Сердце барабанило.
Он набросил халат, подошел к двери. Глянул в «глазок» И начал отпирать дверь. Верхний запор. Нижний запор Щеколда…
— Я тебя обожаю, — Элла качнулась и прильнула к У груди. От нее пахло вином — притом вином хорошим.
— Ты откуда? — не веря своим глазам, произнес он.
— С гульбища, дорогой, — она сбросила туфли, стянула синий пиджак и осталась в узкой белой юбке и красной просвечивающей блузке.
— Три ночи, — сказал он.
— Без десяти. Во, — она протянула ему руку. На запястье свободно болтался золотой браслет с часами.
— Без десяти, — согласился он.
— То-то, — Элла прошла в комнату, упала в кресло.
— Всего только без десяти три. Пионерское время, — она зевнула. — Ты куда исчез?
— Как куда?
— Я тебе сегодня полдня названивала.
— Дела были.
— Дела… Роза пригласила меня на вечеринку к институтским знакомым. Я хотела взять тебя с собой — неприлично девушке ходить в одиночку по таким компаниям.
— И?
— И не нашла. У тебя дела-а, — она снова сладко зевнула. — Пришлось ехать одно-ой, — протянула она. — Пить зело вино-о, — она начала расстегивать кофту. — В общем, рюмка за рюмкой. И не заметила, два часа грянуло. А потом ко мне начал вязаться какой-то слюнявый тип. Я послала их к черту. И вспомнила, что до Валдаева рукой подать. Взяла такси — и вот здесь. Скажешь, я не права?
— Права, — он опустился перед ней на ковер и положил голову ей на колени. Она погладила его по лысине.
— Я не могла отказать Розе. Она такая зануда — потом бы целый год вспоминала. Такая зануда… И вообще — я люблю вечеринки! Почему бы мне не любить вечеринки?
Она помолчала.
— Но на следующую я беру тебя. Ты любишь вечерин-ки? ~ — Она потянулась.
— Честно?
— Честно.
— Терпеть не могу.
Он на самом деле терпеть не мог вечеринки. Возненавидел их еще со студенческих времен. Они были ему в тягость. За столом нужно показывать себя, острить, и ему все время казалось, что и показывает он себя, и острит не так, невпопад. Особенно терялся, когда вдруг говорил что-то и вер смотрели на него, — тогда он боялся провалиться и, как правило, брякал что-то не то. Вечеринки и в университете и позже становились тягостной обязанностью, не посещать их было непристойно, чтобы не прослыть человеком со странностями. На них обычно все надирались, плясали до упаду. Он плясал плохо, хоть и старательно. Потом молодежь разбивалась на пары, разбредалась по комнатам и темным углам, слышались чмоканья, женский хохот. Он же чаще оставался один. А когда притаскивали пару и ему, он надувался и, вместо того чтобы тащить даму в угол, начинал долго и нудно говорить на умные темы. Девушки ему уныло поддакивали, кивали, соглашались с его мудрыми мыслями и при первом случае улизывали в неизвестном направлении.
— Домосед, — она поцеловала его сверху в лысину. И Валдаев ощутил, как дурные мысли если и не ушли, то немного подвинулись. Притаились. Никуда эти мысли поганые не денутся. Набросятся очень скоро с новой силой. Но теперь рядом Элла. Она умеет отгонять дурные думы.
Он приветал и потянулся к ее губам своими губами. Она неожиданно с силой отодвинула его.
— Подожди. Неприлично совращать девушку, находящуюся в состоянии опьянения. Мне нужно умыться. Смыть грим. И обдумать свое поведение на свежую голову, — она засмеялась, встала, слегка качнулась и отправилась в ванную
Валдаев так и не встал с ковра.
Он услышал, как в ванной полилась вода, и его передернуло. Так же лилась вода в той ванной, в которой лежало несколько часов назад обнаженное тело с перерезанным горлом.
Он застонал, обхватив голову. Голова вдруг разболелась Все пошло вкривь. И он как наяву ощутил тот же легкий, но назойливый, туманящий сознание запах, как и на квартиры Наташи.
Он встряхнул головой и закусил зубами руку. Боль привела его в чувство… Стоп, надо брать себя в руки. Слишком близко сейчас он от бездны безумия. Ничего, рядом Элла. Он уцепится за нее, как утопающий за спасательный круг… Или за соломинку?
Она пробыла в ванной минут пятнадцать. Вышла уже твердой походкой. На ней был длинный махровый халат, оставшийся еще от Лены.
— Все, теперь перед тобой трезвая девушка, — Элла упала на диван. — Правильно?
— Да, конечно…
Она потянулась к выключателю и хлопнула по нему. Зажглась хрустальная люстра в свои пять ярких ламп.
— Да будет свет, — провозгласила она. Он зажмурился, потом открыл глаза. И увидел, что Элла озадаченно смотрит на него.
— Валера, что-то случилось? — спросила она.
— Почему ты так думаешь?
— Ты не смотрел на себя в зеркало?
— Что, неважно выгляжу?
— Мягко сказано. У тебя вид, как у человека, проигравшего машину, квартиру и дачу в пирамиду МММ.
— Если бы… — он запнулся. Он был не в силах рассказать ей. К языку как прилепили гирю.
Она взяла его за руки, посмотрела в глаза — с тревогой и ожиданием. И приказала:
— Рассказывай.
Тут его прорвало. Он говорил, говорил, говорил. Элла кушала внимательно, не перебивая. Наконец он выдохся, замолчал.
Она прижалась к нему.
— Что делать, что делать? — прошептал он.
— Ничего.
— Как?
— Ты ничего не можешь сделать. Тебя несет, как ветку в водопаде. Что ты можешь теперь, кроме глупостей?
— Но…
— А что ты можешь изменить? Зато свихнуться ты можешь без особых усилий… Так что ничего не делай. Помнишь, что Карлсон говорил?
— Что?
— Спокойствие, только спокойствие… Мир такой каким мы его воспринимаем.
— Пока он не ударит по голове.
— И боль такая, какой мы ее воспринимаем. Забудься Валера… А я тебе помогу. Она обняла его.
— Я выключу свет, — прошептал он.
— Не надо. Мне хочется больше света! Он распахнул ее халат; Стянул его с ее плеч. Это было гораздо безумнее, чем раньше. Сейчас ему в затылок дышал страх, кралась по его следам погибель, и он хотел получить то, на что ему, может быть, отведен толщ миг в его жизни. И он был на вершине сладостно-болезненного блаженства. И Элла отвечала ему тем же.
Наконец, она закричала, укусила его в руку, прошептала
— Еще, еще…
И он с ужасом увидел, что сжимает ее горло в порыве страсти, все сильнее и сильнее.
— Еще…
У него немного просветлело в голове. Он отвалился о нее. Она глубоко дышала. Потом потрогала горло.
— Уф, ты чуть не придушил меня… Валера, ты ведь мог задушить меня!
— Нет, нет, — зашептал он.
— Мог… Но это было прекрасно.
— Прекрасно, — он с ужасом подумал, что мог бы сжать пальцы чуть сильнее… Нет, не мог. В нем слишком ярь. звучит колокольчик опасности… Но он не осознавал в то момент себя. В этой страсти вырвалась наружу вторая, темная составляющая его Я, о которой долдонят ему все уже неделю… Как далеко он может зайти?
Элла встала, прошлась по комнате. Присела обратно н диван
Он лежал, уткнувшись в подушку. И вдруг почувствовал, что она смотрит на него. Он приподнялся на локте. В ее взоре была какая-то затуманенность. А еще — напряженное ожидание. Понимание. И страх.
Неужели она боится его? Или… Или что-то знает о нем такое, чего не знает он сам. Но как такое может быть? Бред! У него просто заходят шарики за ролики от переживаний. Это все жрущие его поедом назойливые страхи…
— Элла, — он притянул ее к себе…
Валдаев вышел из квартиры. У подъезда уже знакомые ему детины около синего «Форда» что-то высматривали. Бычешеий наткнулся на него взором и подался вперед. Валдаев затравленно оглянулся, присматривая пути отступления — проще говоря, куда смыться.
— Вы из девятнадцатой? — спросил, непривычно, заискивающе улыбнувшись, тот, кто помельче, с чубом до глаз, — помнится, напарник величал его Крысом.
— Да, — кивнул Валдаев, нехотя сбавляя шаг.
— Фирма «Локус», — Крыс подошел к Валдаеву и протянул визитку. — Меняем квартиры с доплатой. Хорошие деньги, взамен предоставляем практически такую же жилплощадь.
— Спасибо, мне не надо.
— Чего не надо? — подался вперед бычешеий, по нему было заметно, что он не прочь звездануть клиенту сразу в ухо. — Хоть бы об условиях спросил.
— Нет, спасибо…
— Ладно, еще обговорим, — так многозначительно пообещал верзила, что сердце у Валдаева холодной ледышкой скользнуло куда-то в пятки. — Пошли, Крыс, нам еще в два флэта.
Валдаев перевел дыхание, стараясь унять противную дрожь в коленках. На фоне прочих неприятностей уже третьи по счету за последние дни разговор с этими головорезами и казался чем-то второстепенным. Но нервировали его эти типы сильно.
— Сатана вас задери, — прошептал он, направляясь автобусной остановке.
Карман жгла бумажка с записью адреса прокуратуры и номера кабинета следователя.
Последние три дня его затаскали по разным кабинетам в милиции. Теперь его желал видеть следователь прокуратуры
За эти дни он стал дерганым, шарахался от собственной тени, не то что от хитро закрученных или прямых как швабра, вопросов типа: как вы убили гражданку Кольцову. Он с ужасом думал, что с каждым допросом все больше усугубляет подозрения по поводу своей персоны, поскольку не уставал пыхтеть, краснеть, говорить какие-то глупости, в общем, больше всего походил на человека, у которого нечисто на душе и который мечтает избежать заслуженной кары.
Прокуратура располагалась в глубине дворов и представляла из себя двухэтажный покосившийся, давно не ремонтировавшийся старый дом, похожий на захудалый лабаз.
— Разрешите? — вежливо постучав и приоткрыв дверь четырнадцатого кабинета, произнес Валдаев.
— Валдаев? — грозно посмотрел на него щуплый, лопоухий, уже немолодой следователь.
— Да.
— Проходите.
И опять все пошло по новому кругу. Вопрос за вопросом. Уточнение за уточнением. И оброненные фразы, мол на свободе вы не потому, что невиновны, а потому, что мы законность блюдем. Но скоро…
Валдаев ерзал на жестком неудобном стуле — специально их, что ли, такие выпускают для подобных заведений, нервно барабанил пальцами по колену.
— Значит, гражданку Кольцову до того, как решили писать статью, вы не знали? — этот вопрос уже задавали раз десять. Следователь тоже решил тут попытать счастья.
— Не знал.
— Да что вы так нервничаете? Есть что скрывать?
— Нечего мне скрывать! Не убивал я никого!
Следователь удивленно посмотрел на Валдаева, будто в первый раз увидел. Потом с улыбкой произнес:
— Мне кажется, вам можно поверить. Убийцы так не дергаются.
— Вот, — Валдаев продемонстрировал трясущиеся руки — Это после допросов… Ну почему только меня терзают? Она принадлежала к секте сатанистов. У нее наверняка были связи с такими людьми, для которых что человека, что курицу зарезать. Ищите там!
— Ищем, ищем, — задумчиво изрек следователь. — Тут-то и начинается самое странное.
— Что странное?
— Это тайна следствия. Слышали о такой?
— Читал в книжках.
Следователь закончил писать и протянул Валдаеву протокол. И потребовал:
— Прочитайте. И распишитесь.
Валдаев прочитал. Расписался. Спросил:
— Все?
— Все… Пока все.
Опять Валдаев вышел из казенного дома один, без наручников. И готов был возблагодарить Бога за это…
Допрос занял немного времени, и освободился он раньше, чем думал. Теперь — на работу. А там — тягостная небходимость объяснять главреду, где он пропадал на несколько дней. И вообще, что произошло.
В кабинете редакции сидела Нонна. Она перепечатывала рецепт в графу «Секреты народной медицины» с толстого фолианта в коже — «Травника под редакцией госпожи Устимовской» издания 1888 года.
Поздоровавшись, она пристально оглядела Валдаева, как доктор пациента, и осведомилась:
— Чего, с моста падал?
— Да, — он махнул рукой. — Тут такое… Босс мной интересовался?
— Ему не до тебя. У него два дня переговоры со спонсорами. Хочет запродать несколько полос центру народной медицины.
— И получается?
— Вроде да… Но с утра он о тебе вспомнил. Спросил, где статья об инопланетянах в Бразилии.
— Вот она, эта чертова статья, — Валдаев с пластмассовым пустым стуком поставил «дипломат» на стол и с резким щелчком открыл запоры.
— Так чего у тебя все-таки? Любимая собака сдохла?
— Нет у меня собаки.
— А кто тогда?
— Одна знакомая погибла.
— Да-а.
Тут в комнату вплыл шеф. В его руке была неизменная дымящаяся трубка. Он рассеянно оглядел Валдаева, будто пытаясь припомнить, кто это такой и почему морда такая знакомая. Вспомнил. Потребовал:
— Статья о Бразилии.
— Вот, — Валдаев вынул из «дипломата» и протянул статью.
— Где статья о той даме, — Сомин прищелкнул пальца
Ми. — Как ее…
— Сатанистке?
— Именно. Она обещала сенсацию.
— Не будет сенсации.
— Это как не будет? Это твое личное решение? — нахмурился главред.
— Наташа погибла.
— Как погибла?
— Горло перерезали.
— Как перерезали? — радостно заинтересовался шеф, как интересуются криминальной хроникой в газетах, и подался вперед.
— От уха до уха.
— А ты откуда узнал?
— Я труп обнаружил. И меня по милициям затаскали.
— Садись. Пиши. Срочно в номер. Чтобы через час статья была готова.
— Хотя бы через два.
— Ладно, через полтора. Сразу отдаешь на вычитку. Работай.
— Работаю, — вздохнул Валдаев. И уселся за компьютер — благо этого железа в комнате хватало.
От этой работы его воротило. Слова не желали ложиться на лист. Они сопротивлялись, но Валдаев силой втискивал их в строчки. Наконец материал был готов.
— Посмотрим, — кивнул шеф, извлекая свою ручку. — Ты не забыл, что завтра Зигелевские чтения?
— Не забыл.
— Завтра ты там. С утра.
— Будет сделано.
— Все, не мешай, — как вивисектор по призванию, Сомин углубился в увеченье материала.
Валдаев вышел из корреспондентской. Посмотрел на круглые часы в коридоре. Полтретьего. В три пятнадцать свидание с Эллой. Надо поторопиться.
Он пошел по улице. Сегодня поднялся шквальный ветер. Все чаще в Москве шалит стихия. После знаменитого урагана, срывавшего рекламные щиты, сносившего деревья и гнувшего фонарные столбы, шальные ветры все чаще стали посещать столицу. Ветер ударил в лицо. Валдаев поежился. Состояние у него было немного гриппозное. Но он знал, что причина не в простуде. Все дело в нервах. Он не думал, что может выдержать такое количество стрессов. Однако выдерживал, хотя, конечно, на пользу ему это не шло. Весь мир вдруг стал серым, омерзительным. И страшно неуютным. Ему не нравился этот мир, который будто инеем покрыла его холодная тоска. Единственным светлым пятном в нем сейчас была Элла. И Валдаев все больше зависел от нее. Она удержала его на грани, явившись той ночью. Она — его добрый ангел.
Добрый ангел терпеливо ждал под часами на улице.
— Опаздываешь, — строго произнесла она, подставив щеку для поцелуя.
Он протянул ей цветы, которые купил только что. Она приняла их благосклонно.
— У тебя трясутся руки, — сказала она. Валдаев стыдливо спрятал руку в карман.
— Плохо, — произнесла она и взяла его под локоть. — Ты должен выглядеть достойно… Вперед.
Через несколько минут они пили чай на кухне у профессора Ротшаля.
На этом визите к своему дядюшке настояла Элла. Она заявила, что он человек мудрый, даже если и не распутает ситуацию, то даст дельный совет. А если не даст совета, то хоть успокоит. «А то ты готов погрузиться в депруху, милый».
Это точно. Валдаев уже вполне был подготовлен для тяжелой депрессии. А следом за этим и для дурдома…
— Вино опять от коллеги из Франции? — спросила Элла, когда они устроились на кухне у профессора. На этот раз стол был украшен жареной, отлично приготовленной телятиной.
— Нет. На сей раз из магазина напротив, — Ротшаль разлил вино по бокалам.
— Давай выпьем, чтобы Валера избавился от всех своих проблем, — предложила Элла.
— Совсем проблем не имеют только покойники. За мужчину пьют, чтобы он преодолел трудности, — сказал Ротшаль.
Тонкий звон бокалов. Несколько глотков неплохого вина.
— А теперь рассказывайте, — велел профессор. И Валдаев опять рассказал все. Ротшаль умел слушать. Он задавал вопросы. Подбадривал, когда рассказчик затихал. Делал перерыв, когда видел, что Валдаев слишком волнуется.
— Что скажешь? — спросила Элла, когда Валдаев закончил рассказ.
— А что ты от меня ждешь? Я не знаю… Если бы милиция имела какие-то улики, думаю, никто бы вас не выпустил… Что касается убийства вашей знакомой. Ну что, нравы падают. Сейчас обществом правит его величество ПСИХОЗ. Он овладевает слабыми душами, и тогда рука тянется к ножу. Прекрасные, добросердечные люди вдруг обнаруживают, что в глубине души они хищники.
Профессор внимательно посмотрел на Валдаева. И тот съежился от этого взгляда. Потому что ощутил в нем недоверие. И настороженность. Взор был изучающим.
Родственники к нему относились как к большому чудаку, изредка наезжали, но не особенно напрягали. Сам он в Оренбуржье наезжал раз в два года. Он не любил те места. Они его раздражали, поскольку от семейного спокойного провинциализма у него не осталось ничего, за последние двадцать пять лет своей жизни он стал типичным москвичом, который не мыслит себя вне гигантского муравейника, который болеет Москвой и сидит на ней, как наркоман на героине…
Он подумал, что надо попросить приехать старшего брата. Тот поможет с адвокатом и вообще подскажет, как и что. Брат хваткий, деловой, создан для того, чтобы решать труднорешаемые вопросы…
— За дело хоть девку пришил? — спросил Мусса.
— А вы откуда знаете? — спросил Валдаев.
— Тут «телефон» быстро все разносит. Так за дело?
— Не убивал я ее!
— Э, так все говорят… Вообще, если убил, это еще не значит, что ты убийца, — рассудительно произнес Мусса, усаживаясь в позе лотоса на нары. — Захотелось убить, убил. Потом раскаялся. Через час ты уже изменился внутренне Ты уже другой человек, который никого бы не убил. Значит, ты уже не убийца. За что судить, спрашивается?
— Ну, Мусса, даешь. Философ, — с уважением хмыкнул Клык.
— Бродячий философ, — поддакнул татарин. — Был порыв — я украл. А сейчас не украду, оставь хоть двести тысяч рублей передо мной. Правда, братва?
— Ага, — кивнул Клык.
— Значит, я не вор. И нечего тут — следствие, суд.
— Только почему у тебя три ходки? — спросил Клык.
— Люди меняются, — развел руками Мусса. — Признаю, иногда я становлюсь вором. Но сейчас я не вор. Сейчас хороший мужик. Так что, если и убил ее, не стесняйся, лысый. Дело житейское.
— Никого я не убивал!
— Не убивал так не убивал. Все равно меньше чем десять лет не дадут.
— Десять? — переспросил Валдаев почти шепотом.
— А то и больше. Хотя за бабу многовато…
Валдаев пристроился на краешке нар. И оцепенел. Мыслей почти не было. Клубком ворочались страхи и ожидания. И вертелось в голове — десять лет, десять лет. Эта цифра была как гигантская глыба, готовая погрести его под себя.
Местные обитатели о чем-то рассказывали, гоготали, но Валдаев к ним не прислушивался. Он благодарил судьбу, что на него не обращают внимания. Он слышал, что бывает гораздо хуже. Что этот путь начинается с издевательств над людьми, с избиений. От мысли, что его могут избить, унизить, стало совсем дурно. И Валдаеву вдруг захотелось умереть. Вырваться из этого такого недружественного ему мира… Десять лет! Да ему не выжить здесь и месяца!
Сколько так прошло времени? Часа три. Валдаев так и просидел на краешке нар. Он сидел бы дальше, если бы дверь со скрипом не открылась.
— Валдаев, на выход, — сказал выводной. Валдаев поднялся. Мусса напутствовал:
— Ты, лысый, лучше во всем признайся. Меньше дадут. Валдаев кивнул. Он знал, что сейчас все пойдет уже по второму кругу — допросы, вопросы, угрозы. Но все равно, когда вышел из камеры, ощутил себя так, будто выбрался из тесной одежды. Сразу стало легче дышать.
Его провели в кабинет в том же здании. Это был другой кабинет, более просторный, с длинным столом, с телевизором в углу. На стене висел «План расстановки патрульных нарядов на территории, обслуживаемой ОВД муниципального округа». Это был кабинет какого-то местного начальника.
Во главе стола сидел майор Кучер. Он был чем-то сильно недоволен.
Он протянул Валдаеву распухший от вещей большой бумажный пакет и какой-то документ на ломкой желтой бумаге.
— Вот здесь распишитесь. В пакете проверьте, все ли вещи на месте.
Валдаев послушно расписался, еще не осознав, что при исходит. Тупо открыл конверт, посмотрел на паспорт, карточку Союза журналистов, ключи, деньги, которые пару часов назад извлекли при обыске из его карманов.
— Это что? — вяло спросил он.
— Отпускаем вас, — устало произнес майор.
— Нашли убийцу?
— Нет. Не нашли… Прокурор считает, что основании для вашего задержания нет.
— Правильно. Я никого не убивал.
— Не будем возвращаться к пройденному… Следователь прокуратуры полагает, что вы не убивали. И решил, что у него есть основания для подобных выводов…
— Он все понял.
— Чушь все это, Валерий Васильевич. Чушь… Нам-то лучше знать, как это было, — он подался вперед и секунды три смотрел Валдаеву глаза в глаза. Он надеялся, что его взор прожжет до глубины души. Может, так бы оно и было еще несколько часов назад. Но сейчас Валдаеву было все равно. Он ощущал лишь опустошение.
— Я ничего плохо не делал.
— А, слышали уже. — Майор откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. — Из Москвы без нашего ведома не уезжать. Быть готовым прийти по повестке. Поняли?
— Понял.
— До встречи, — майор Кучер махнул рукой. Валдаев на подкашивающихся ногах вышел из комнаты. Там его ждал сопровождающий милиционер.
— Я провожу, — сказал он.
Он провел Валдаева на первый этаж, вывел на улицу и легонько подтолкнул в плечо:
— Свободен.
В лицо Валдаеву дохнул свежий прохладный ветер. Сегодня зима откуда-то из прошлого дохнула на город прохладой и столбик термометра рухнул до пяти градусов.
Действительно свободен — запело все внутри Валдаева.
Емy казалось, что оттолкнись он сейчас ногой от земли — и взлетит в воздух. Вокруг простор. Свобода. За спиной остались тесная камера и допросы.
Порыв ветра охладил его лицо, и Валдаев понял, что по щекам текут слезы.
Он как пьяный пошел по улице. Был уже первый час ночи. Он тормознул машину. Водитель заломил явно высокую цену, но Валдаев согласился. И через полчаса открывал металлическую дверь своей квартиры. Потом захлопнул ее. крыл на засов. Запер на все замки.
Все, теперь отсюда его не выкурить. «Мой дом — моя крепость».
Не раздеваясь, он завалился на диван. Ему сейчас хотелось одного — заснуть. И как можно дольше не выныривать из объятий Морфея. Но сон капризно не желал приходить.
Часы на стене отсчитывали минуты. А Валдаев лежал, прикрыв глаза. И в мозгу по кругу вращались картины и ощущения этого дня. Они отзывались дрожью, а иногда и слезами. Это была пытка, он никак не мог успокоиться, иногда тихо взвывал, как раненый пес. И больше всего ему было жалко сейчас себя. Наташу с перерезанным кривым ножом горлом ему тоже было жалко. Но эта жалость была пока больше абстрактная. Сейчас главный объект глубокой скорби — он сам, мирный и тихий корреспондент тихой газеты «Запределье».
Когда часы приблизились к трем, он решил глотать снотворное — то, что делал нечасто. Он подошел к буфету, выудил коробку с лекарствами. Достал пузырек со снотворным. уложил таблетку на ладонь.
Заснуть. Забыться. Хоть на немного сделать вид, что в в порядке. Ему нужна передышка. Чтобы собрать воедино разъезжающиеся чувства и мысли.
Он взял стакан с кипяченой водой, уже хотел проглоти таблетку…
Дзинь — прозвучал дверной звонок коротко, как пистолетный выстрел. И разрушил спасительное ощущение oдиночества.
— Нет, — взмолился Валдаев.
Дзинь — на этот раз звонок звучал длиннее, настойчиы
Валдаев понял — за ним пришли. И все засовы и запоры — лишь блеф. «Мой дом — моя крепость». Нет для не крепостей…
Ремень на лежащих в кресле его брюках был кожаный, испанский. Из дорогих. Отличный ремень. Валдаев нагнулся над ним, провел пальцами по блестящей в свете ночника поверхности. А что, семьдесят пять кило живого веса не выдержит. Один неприятный миг — узкая полоска кожи впивается в кожу живую. Говорят, висельники долго не мучаются. Сразу пережимаются нервные окончания. Болевой шок — а дальше… Никаких беспокойств. Никаких допросов. Никаких нар и камер. Никаких монстров большого города, которые жадно тянут к нему руки. И никакого ощущения загнанности вечной жертвы. Отличный выход. Прекрасный выход. И майор Кучер останется с носом. И вес останутся с носом…
Отбросив прочь брюки с ремнем, он вздохнул, пытаясь нормализовать дыхание. Кровь стучала в висках. Сердце барабанило.
Он набросил халат, подошел к двери. Глянул в «глазок» И начал отпирать дверь. Верхний запор. Нижний запор Щеколда…
— Я тебя обожаю, — Элла качнулась и прильнула к У груди. От нее пахло вином — притом вином хорошим.
— Ты откуда? — не веря своим глазам, произнес он.
— С гульбища, дорогой, — она сбросила туфли, стянула синий пиджак и осталась в узкой белой юбке и красной просвечивающей блузке.
— Три ночи, — сказал он.
— Без десяти. Во, — она протянула ему руку. На запястье свободно болтался золотой браслет с часами.
— Без десяти, — согласился он.
— То-то, — Элла прошла в комнату, упала в кресло.
— Всего только без десяти три. Пионерское время, — она зевнула. — Ты куда исчез?
— Как куда?
— Я тебе сегодня полдня названивала.
— Дела были.
— Дела… Роза пригласила меня на вечеринку к институтским знакомым. Я хотела взять тебя с собой — неприлично девушке ходить в одиночку по таким компаниям.
— И?
— И не нашла. У тебя дела-а, — она снова сладко зевнула. — Пришлось ехать одно-ой, — протянула она. — Пить зело вино-о, — она начала расстегивать кофту. — В общем, рюмка за рюмкой. И не заметила, два часа грянуло. А потом ко мне начал вязаться какой-то слюнявый тип. Я послала их к черту. И вспомнила, что до Валдаева рукой подать. Взяла такси — и вот здесь. Скажешь, я не права?
— Права, — он опустился перед ней на ковер и положил голову ей на колени. Она погладила его по лысине.
— Я не могла отказать Розе. Она такая зануда — потом бы целый год вспоминала. Такая зануда… И вообще — я люблю вечеринки! Почему бы мне не любить вечеринки?
Она помолчала.
— Но на следующую я беру тебя. Ты любишь вечерин-ки? ~ — Она потянулась.
— Честно?
— Честно.
— Терпеть не могу.
Он на самом деле терпеть не мог вечеринки. Возненавидел их еще со студенческих времен. Они были ему в тягость. За столом нужно показывать себя, острить, и ему все время казалось, что и показывает он себя, и острит не так, невпопад. Особенно терялся, когда вдруг говорил что-то и вер смотрели на него, — тогда он боялся провалиться и, как правило, брякал что-то не то. Вечеринки и в университете и позже становились тягостной обязанностью, не посещать их было непристойно, чтобы не прослыть человеком со странностями. На них обычно все надирались, плясали до упаду. Он плясал плохо, хоть и старательно. Потом молодежь разбивалась на пары, разбредалась по комнатам и темным углам, слышались чмоканья, женский хохот. Он же чаще оставался один. А когда притаскивали пару и ему, он надувался и, вместо того чтобы тащить даму в угол, начинал долго и нудно говорить на умные темы. Девушки ему уныло поддакивали, кивали, соглашались с его мудрыми мыслями и при первом случае улизывали в неизвестном направлении.
— Домосед, — она поцеловала его сверху в лысину. И Валдаев ощутил, как дурные мысли если и не ушли, то немного подвинулись. Притаились. Никуда эти мысли поганые не денутся. Набросятся очень скоро с новой силой. Но теперь рядом Элла. Она умеет отгонять дурные думы.
Он приветал и потянулся к ее губам своими губами. Она неожиданно с силой отодвинула его.
— Подожди. Неприлично совращать девушку, находящуюся в состоянии опьянения. Мне нужно умыться. Смыть грим. И обдумать свое поведение на свежую голову, — она засмеялась, встала, слегка качнулась и отправилась в ванную
Валдаев так и не встал с ковра.
Он услышал, как в ванной полилась вода, и его передернуло. Так же лилась вода в той ванной, в которой лежало несколько часов назад обнаженное тело с перерезанным горлом.
Он застонал, обхватив голову. Голова вдруг разболелась Все пошло вкривь. И он как наяву ощутил тот же легкий, но назойливый, туманящий сознание запах, как и на квартиры Наташи.
Он встряхнул головой и закусил зубами руку. Боль привела его в чувство… Стоп, надо брать себя в руки. Слишком близко сейчас он от бездны безумия. Ничего, рядом Элла. Он уцепится за нее, как утопающий за спасательный круг… Или за соломинку?
Она пробыла в ванной минут пятнадцать. Вышла уже твердой походкой. На ней был длинный махровый халат, оставшийся еще от Лены.
— Все, теперь перед тобой трезвая девушка, — Элла упала на диван. — Правильно?
— Да, конечно…
Она потянулась к выключателю и хлопнула по нему. Зажглась хрустальная люстра в свои пять ярких ламп.
— Да будет свет, — провозгласила она. Он зажмурился, потом открыл глаза. И увидел, что Элла озадаченно смотрит на него.
— Валера, что-то случилось? — спросила она.
— Почему ты так думаешь?
— Ты не смотрел на себя в зеркало?
— Что, неважно выгляжу?
— Мягко сказано. У тебя вид, как у человека, проигравшего машину, квартиру и дачу в пирамиду МММ.
— Если бы… — он запнулся. Он был не в силах рассказать ей. К языку как прилепили гирю.
Она взяла его за руки, посмотрела в глаза — с тревогой и ожиданием. И приказала:
— Рассказывай.
Тут его прорвало. Он говорил, говорил, говорил. Элла кушала внимательно, не перебивая. Наконец он выдохся, замолчал.
Она прижалась к нему.
— Что делать, что делать? — прошептал он.
— Ничего.
— Как?
— Ты ничего не можешь сделать. Тебя несет, как ветку в водопаде. Что ты можешь теперь, кроме глупостей?
— Но…
— А что ты можешь изменить? Зато свихнуться ты можешь без особых усилий… Так что ничего не делай. Помнишь, что Карлсон говорил?
— Что?
— Спокойствие, только спокойствие… Мир такой каким мы его воспринимаем.
— Пока он не ударит по голове.
— И боль такая, какой мы ее воспринимаем. Забудься Валера… А я тебе помогу. Она обняла его.
— Я выключу свет, — прошептал он.
— Не надо. Мне хочется больше света! Он распахнул ее халат; Стянул его с ее плеч. Это было гораздо безумнее, чем раньше. Сейчас ему в затылок дышал страх, кралась по его следам погибель, и он хотел получить то, на что ему, может быть, отведен толщ миг в его жизни. И он был на вершине сладостно-болезненного блаженства. И Элла отвечала ему тем же.
Наконец, она закричала, укусила его в руку, прошептала
— Еще, еще…
И он с ужасом увидел, что сжимает ее горло в порыве страсти, все сильнее и сильнее.
— Еще…
У него немного просветлело в голове. Он отвалился о нее. Она глубоко дышала. Потом потрогала горло.
— Уф, ты чуть не придушил меня… Валера, ты ведь мог задушить меня!
— Нет, нет, — зашептал он.
— Мог… Но это было прекрасно.
— Прекрасно, — он с ужасом подумал, что мог бы сжать пальцы чуть сильнее… Нет, не мог. В нем слишком ярь. звучит колокольчик опасности… Но он не осознавал в то момент себя. В этой страсти вырвалась наружу вторая, темная составляющая его Я, о которой долдонят ему все уже неделю… Как далеко он может зайти?
Элла встала, прошлась по комнате. Присела обратно н диван
Он лежал, уткнувшись в подушку. И вдруг почувствовал, что она смотрит на него. Он приподнялся на локте. В ее взоре была какая-то затуманенность. А еще — напряженное ожидание. Понимание. И страх.
Неужели она боится его? Или… Или что-то знает о нем такое, чего не знает он сам. Но как такое может быть? Бред! У него просто заходят шарики за ролики от переживаний. Это все жрущие его поедом назойливые страхи…
— Элла, — он притянул ее к себе…
Валдаев вышел из квартиры. У подъезда уже знакомые ему детины около синего «Форда» что-то высматривали. Бычешеий наткнулся на него взором и подался вперед. Валдаев затравленно оглянулся, присматривая пути отступления — проще говоря, куда смыться.
— Вы из девятнадцатой? — спросил, непривычно, заискивающе улыбнувшись, тот, кто помельче, с чубом до глаз, — помнится, напарник величал его Крысом.
— Да, — кивнул Валдаев, нехотя сбавляя шаг.
— Фирма «Локус», — Крыс подошел к Валдаеву и протянул визитку. — Меняем квартиры с доплатой. Хорошие деньги, взамен предоставляем практически такую же жилплощадь.
— Спасибо, мне не надо.
— Чего не надо? — подался вперед бычешеий, по нему было заметно, что он не прочь звездануть клиенту сразу в ухо. — Хоть бы об условиях спросил.
— Нет, спасибо…
— Ладно, еще обговорим, — так многозначительно пообещал верзила, что сердце у Валдаева холодной ледышкой скользнуло куда-то в пятки. — Пошли, Крыс, нам еще в два флэта.
Валдаев перевел дыхание, стараясь унять противную дрожь в коленках. На фоне прочих неприятностей уже третьи по счету за последние дни разговор с этими головорезами и казался чем-то второстепенным. Но нервировали его эти типы сильно.
— Сатана вас задери, — прошептал он, направляясь автобусной остановке.
Карман жгла бумажка с записью адреса прокуратуры и номера кабинета следователя.
Последние три дня его затаскали по разным кабинетам в милиции. Теперь его желал видеть следователь прокуратуры
За эти дни он стал дерганым, шарахался от собственной тени, не то что от хитро закрученных или прямых как швабра, вопросов типа: как вы убили гражданку Кольцову. Он с ужасом думал, что с каждым допросом все больше усугубляет подозрения по поводу своей персоны, поскольку не уставал пыхтеть, краснеть, говорить какие-то глупости, в общем, больше всего походил на человека, у которого нечисто на душе и который мечтает избежать заслуженной кары.
Прокуратура располагалась в глубине дворов и представляла из себя двухэтажный покосившийся, давно не ремонтировавшийся старый дом, похожий на захудалый лабаз.
— Разрешите? — вежливо постучав и приоткрыв дверь четырнадцатого кабинета, произнес Валдаев.
— Валдаев? — грозно посмотрел на него щуплый, лопоухий, уже немолодой следователь.
— Да.
— Проходите.
И опять все пошло по новому кругу. Вопрос за вопросом. Уточнение за уточнением. И оброненные фразы, мол на свободе вы не потому, что невиновны, а потому, что мы законность блюдем. Но скоро…
Валдаев ерзал на жестком неудобном стуле — специально их, что ли, такие выпускают для подобных заведений, нервно барабанил пальцами по колену.
— Значит, гражданку Кольцову до того, как решили писать статью, вы не знали? — этот вопрос уже задавали раз десять. Следователь тоже решил тут попытать счастья.
— Не знал.
— Да что вы так нервничаете? Есть что скрывать?
— Нечего мне скрывать! Не убивал я никого!
Следователь удивленно посмотрел на Валдаева, будто в первый раз увидел. Потом с улыбкой произнес:
— Мне кажется, вам можно поверить. Убийцы так не дергаются.
— Вот, — Валдаев продемонстрировал трясущиеся руки — Это после допросов… Ну почему только меня терзают? Она принадлежала к секте сатанистов. У нее наверняка были связи с такими людьми, для которых что человека, что курицу зарезать. Ищите там!
— Ищем, ищем, — задумчиво изрек следователь. — Тут-то и начинается самое странное.
— Что странное?
— Это тайна следствия. Слышали о такой?
— Читал в книжках.
Следователь закончил писать и протянул Валдаеву протокол. И потребовал:
— Прочитайте. И распишитесь.
Валдаев прочитал. Расписался. Спросил:
— Все?
— Все… Пока все.
Опять Валдаев вышел из казенного дома один, без наручников. И готов был возблагодарить Бога за это…
Допрос занял немного времени, и освободился он раньше, чем думал. Теперь — на работу. А там — тягостная небходимость объяснять главреду, где он пропадал на несколько дней. И вообще, что произошло.
В кабинете редакции сидела Нонна. Она перепечатывала рецепт в графу «Секреты народной медицины» с толстого фолианта в коже — «Травника под редакцией госпожи Устимовской» издания 1888 года.
Поздоровавшись, она пристально оглядела Валдаева, как доктор пациента, и осведомилась:
— Чего, с моста падал?
— Да, — он махнул рукой. — Тут такое… Босс мной интересовался?
— Ему не до тебя. У него два дня переговоры со спонсорами. Хочет запродать несколько полос центру народной медицины.
— И получается?
— Вроде да… Но с утра он о тебе вспомнил. Спросил, где статья об инопланетянах в Бразилии.
— Вот она, эта чертова статья, — Валдаев с пластмассовым пустым стуком поставил «дипломат» на стол и с резким щелчком открыл запоры.
— Так чего у тебя все-таки? Любимая собака сдохла?
— Нет у меня собаки.
— А кто тогда?
— Одна знакомая погибла.
— Да-а.
Тут в комнату вплыл шеф. В его руке была неизменная дымящаяся трубка. Он рассеянно оглядел Валдаева, будто пытаясь припомнить, кто это такой и почему морда такая знакомая. Вспомнил. Потребовал:
— Статья о Бразилии.
— Вот, — Валдаев вынул из «дипломата» и протянул статью.
— Где статья о той даме, — Сомин прищелкнул пальца
Ми. — Как ее…
— Сатанистке?
— Именно. Она обещала сенсацию.
— Не будет сенсации.
— Это как не будет? Это твое личное решение? — нахмурился главред.
— Наташа погибла.
— Как погибла?
— Горло перерезали.
— Как перерезали? — радостно заинтересовался шеф, как интересуются криминальной хроникой в газетах, и подался вперед.
— От уха до уха.
— А ты откуда узнал?
— Я труп обнаружил. И меня по милициям затаскали.
— Садись. Пиши. Срочно в номер. Чтобы через час статья была готова.
— Хотя бы через два.
— Ладно, через полтора. Сразу отдаешь на вычитку. Работай.
— Работаю, — вздохнул Валдаев. И уселся за компьютер — благо этого железа в комнате хватало.
От этой работы его воротило. Слова не желали ложиться на лист. Они сопротивлялись, но Валдаев силой втискивал их в строчки. Наконец материал был готов.
— Посмотрим, — кивнул шеф, извлекая свою ручку. — Ты не забыл, что завтра Зигелевские чтения?
— Не забыл.
— Завтра ты там. С утра.
— Будет сделано.
— Все, не мешай, — как вивисектор по призванию, Сомин углубился в увеченье материала.
Валдаев вышел из корреспондентской. Посмотрел на круглые часы в коридоре. Полтретьего. В три пятнадцать свидание с Эллой. Надо поторопиться.
Он пошел по улице. Сегодня поднялся шквальный ветер. Все чаще в Москве шалит стихия. После знаменитого урагана, срывавшего рекламные щиты, сносившего деревья и гнувшего фонарные столбы, шальные ветры все чаще стали посещать столицу. Ветер ударил в лицо. Валдаев поежился. Состояние у него было немного гриппозное. Но он знал, что причина не в простуде. Все дело в нервах. Он не думал, что может выдержать такое количество стрессов. Однако выдерживал, хотя, конечно, на пользу ему это не шло. Весь мир вдруг стал серым, омерзительным. И страшно неуютным. Ему не нравился этот мир, который будто инеем покрыла его холодная тоска. Единственным светлым пятном в нем сейчас была Элла. И Валдаев все больше зависел от нее. Она удержала его на грани, явившись той ночью. Она — его добрый ангел.
Добрый ангел терпеливо ждал под часами на улице.
— Опаздываешь, — строго произнесла она, подставив щеку для поцелуя.
Он протянул ей цветы, которые купил только что. Она приняла их благосклонно.
— У тебя трясутся руки, — сказала она. Валдаев стыдливо спрятал руку в карман.
— Плохо, — произнесла она и взяла его под локоть. — Ты должен выглядеть достойно… Вперед.
Через несколько минут они пили чай на кухне у профессора Ротшаля.
На этом визите к своему дядюшке настояла Элла. Она заявила, что он человек мудрый, даже если и не распутает ситуацию, то даст дельный совет. А если не даст совета, то хоть успокоит. «А то ты готов погрузиться в депруху, милый».
Это точно. Валдаев уже вполне был подготовлен для тяжелой депрессии. А следом за этим и для дурдома…
— Вино опять от коллеги из Франции? — спросила Элла, когда они устроились на кухне у профессора. На этот раз стол был украшен жареной, отлично приготовленной телятиной.
— Нет. На сей раз из магазина напротив, — Ротшаль разлил вино по бокалам.
— Давай выпьем, чтобы Валера избавился от всех своих проблем, — предложила Элла.
— Совсем проблем не имеют только покойники. За мужчину пьют, чтобы он преодолел трудности, — сказал Ротшаль.
Тонкий звон бокалов. Несколько глотков неплохого вина.
— А теперь рассказывайте, — велел профессор. И Валдаев опять рассказал все. Ротшаль умел слушать. Он задавал вопросы. Подбадривал, когда рассказчик затихал. Делал перерыв, когда видел, что Валдаев слишком волнуется.
— Что скажешь? — спросила Элла, когда Валдаев закончил рассказ.
— А что ты от меня ждешь? Я не знаю… Если бы милиция имела какие-то улики, думаю, никто бы вас не выпустил… Что касается убийства вашей знакомой. Ну что, нравы падают. Сейчас обществом правит его величество ПСИХОЗ. Он овладевает слабыми душами, и тогда рука тянется к ножу. Прекрасные, добросердечные люди вдруг обнаруживают, что в глубине души они хищники.
Профессор внимательно посмотрел на Валдаева. И тот съежился от этого взгляда. Потому что ощутил в нем недоверие. И настороженность. Взор был изучающим.