Рясной Илья. Скованные намертво

   — На, гурманка несчастная… Сама деньги не зарабатываешь, только тратишь, а? На улице тебя подобрал, а ты привередничаешь.
   Пушинка мяукнула и вцепилась зубами в кусок рыбы.
   Аверин обнаружил, что высыпал последнюю соль в кастрюлю с рыбой. И теперь антрекот и мороженую картошку из пакета приправить нечем. Пришлось подниматься к Егорычу.
   — Кто там? — послышался из-за двери настороженный голос Егорыча.
   — Открывай. Дверь открылась.
   — Заходи…
   Аверин прошел в комнату и ошарашенно огляделся. Все было раскидано, на полу валялось несколько раздавленных машинок — богатство и коллекция хозяина. Лицо Егорыча заплыло, на правой стороне пылал фингал.
   — Это что? — осведомился Аверин. Егорыч вздохнул.
   — Пойдем, посидим, поговорим.
   Егорыч вытащил из холодильника лед, приложил его к щеке застонал.
   — Они же сволочи с размаху по лицу. Человека, который им не сделал ничего плохого…
   — Кто?
   — Твари эти… Слава, у меня ничего нет. Я за всю жизнь гвоздя не украл. Жил честно. Смотри, есть у меня что?
   — Ничего.
   — Правильно. Пустая квартира. Не банкир, не спекулянтская рожа. Почему им нужен именно я? Все, что у меня есть, — это машина и квартира. Почему так?
   — Рассказывай.
   — А что рассказывать. Подставили передо мной на дороге мятый «Мерседес». Банка консервная, ничего не стоит. В салоне — четыре богатыря. Забрали права, паспорт, сказали, что я их подрезал и на разбор приедут. Днем заявились. Избили, все переломали, насчитали убытка на пять тысяч долларов.
   — Откуда?
   — Вот и я им — откуда? А они говорят — вещи продавай, машину. Или квартиру на меньшую меняй. Иначе пришибут. В милицию ходить запретили. Тогда ничего не спасет.
   — Кто такие?
   — Да пацаны лет по двадцать. Двое по виду — наркоманы. Остальные — качки.
   — Не сказали — откуда взялись?
   — Нет. Разве скажут.
   — Номер «Мерседеса» запомнил?
   — Куда там. Заляпан грязью.
   Новый бизнес — подставляют машину на дороге, а потом вымогают деньги. Что устраивает бандитов: обирать можно не только богатых — там и нарваться можно, неизвестно, какая крыша их стережет, но и бедных. Бедные — беззащитны, запуганы, безответны. У них есть квартиры, которые можно продать.
   — Когда звонить будут?
   — Послезавтра. До этого времени деньги должен собрать.
   — Ясно… Завтра идешь в травмопункт, снимаешь побои. Потом мы едем с тобой в нашу контору, напишешь заявление. А потом посмотрим, кто кому и сколько должен.
   — И что, защитите меня, да? Что вы можете? Каждый день людей убивают на улицах — и хоть бы что. Банкиров убивают. А вы защитите простого безработного? Ты это серьезно, Слава? Вы же обычное пугало, которого вороны давно не боятся.
   — Этих ворон я распугаю…
   — Хотелось верить.
   — А ты поверь, Егорыч.
   На следующий день Аверин зарегистрировал заявление Его рыча, отправился к Ремизову.
   — РУОПа компетенция, — сказал тот. — Бумагу надо туда передавать.
   — Имеем право организовать совместное мероприятие.
   — Подумаем, — кивнул Ремизов. — Хороший твой знакомый?
   — Да.
   Через полчаса Ремизов вызвал в свой кабинет.
   — Ладно, готовь бумагу в РУОП, — сообщил он. — Дело чистое, палка и им, и нам пойдет. Не так плохо. Ты затеял, тебе и тащить.
   Аверин взял бумагу и отправился в РУОП. Сначала зашел к Долгушину. Тот был взвинчен, взволнован. Вокруг него все суетились, бегали.
   — Что случилось? — спросил Аверин.
   — У меня старший опер пропал.
   — Кто?
   — Леха Денисенко. Ты его знаешь.
   — Знаю.
   Денисенко — оперативник старой закваски. Дотошный, серьезный, предельно честный, несговорчивый с начальством — поэтому не сделавший карьеру. Один из тех, на ком держится система.
   — Каким образом исчез?
   — Работал по заказному убийству. Поехал встречаться с каким-то своим человечком. И исчез.
   — Что за человек?
   — Не знаю. Ничего не знаю. Всех на уши ставлю.
   — У меня тоже проблемы, — Аверин обрисовал ситуацию.
   — Это в отдел к Кравченко, — махнул рукой Долгушин. — Он подобными делами занимается.
   После переговоров с начальником РУОПа решили, как и было задумано, провести совместную акцию. Все ложилось на отдел подполковника Кравченко.
   Аверин переговорил с ним.
   — Они наехали на моего друга. Простой человек, понимаешь. Не крутизна, не бизнесмен, не упырь — обычный очень хороший человек. У него нет крыши, нет знакомых бандитов, н в этой стране никто — жертва, из которой можно вытряхивать последнее. Разве это правильно?
   — Простой человек сегодня — это как приговор, — усмехнулся Кравченко. — Он живет спокойно, пока на него не обратят внимания хищники. И дальше ему остается одно — быть съеденным.
   — Верно. Но ведь есть еще и мы, Василий. Я, ты, наша долбаная система… Нужно отвадить негодяев. Чтобы пожалели, что мысль пришла таким промыслом заняться.
   — Пожалеют… Адвокаты, суд, условные наказания — это все потом, — сказал Кравченко. — До этого времени пожалеют.
   Дальше все шло по отлаженной схеме. К телефону в квартире Егорыча приладили аппаратуру для звукозаписи и определения номера. И стали ждать.
   Ждать долго не пришлось. Бандиты позвонили в тот же вечер. Они были совершенно отмороженными, дикими и глупыми. Они сами лезли к черту в пасть.
   — Ну ты, педрила, баксы насобирал? — осведомился тонкий петушиный голос, нарочито бесцеремонный.
   — Ну… Почему должен платить, я не понял.
   — Потому что ты козел. Потому что ты не хочешь, чтобы твою козлиную рожу снова били.
   — Но…
   — В общем, ты понял. Завтра — последний день. Потом будешь должен каждый день на две сотни баксов больше.
   — Я достану.
   — Когда.
   — Завтра.
   — Точно?
   — Да. Я займу деньги.
   — В двенадцать.
   — Где?
   Вымогатели назначили место передачи на окраине Москвы. Прямо перед входом в большой универмаг.
   — Приведешь кого — разбор другой состоится. Понял, педрила?
   — Понял.
   Егорыч повесил трубку. Номер удалось засечь. Звонили с квартиры.
   — Они полные идиоты, — покачал головой Кравченко. — Шпарили открытым текстом. И разговор вели с хаты.
   Оперативники отправились отрабатывать адрес. Действительно, на квартире находились люди. К вечеру их выпасли — трое молодчиков, по описанию те, кто терроризировал Егорыча.
   — Ну все, теперь они наши, — сказал устало Аверин.
   — Наши. На стрелке их рубим, — сказал Кравченко. — Из пускаем по полной программе… Ни опыта, ни расчета — одна наглость и жажда денег. Ничего лучше не нашли, чем пасти простых людей. Скорее всего из новых бригад, которые накачали мышцы, обзавелись оружием и теперь ищут сферы применения своей бычьей силе.
   — Завтра возьмем их, — Аверин потер руки. — Посмотрим как соплями исходить будут.
   — Будут, не бойся…
   В полпервого ночи Аверина разбудил телефонный звонок.
   — Але.
   Звонила Наташа, прилично поддатая.
   — Ну что, бабник, ничего мне не хочешь сказать?
   — А что?
   — Я на тебя потратила лучшие годы своей жизни, а тебе мне нечего сказать.
   — Лучшие годы? Ты меня с кем-то спутала.
   — Мерзавец! — хлоп трубкой об аппарат. Гудки.
   — Господи, — вздохнул Аверин. — Все помешались…
 
   Кравченко поглаживал пальцами «Мотороллу», лежавшую на автомобильном щитке перед ним.
   Универмаг располагался в людном месте. Перед ним была автостоянка, стояли ларьки. Толпились цветочники, торговцы газетами, перед машиной, с которой продавался хлеб, выстроилась длинная очередь.
   — Ну, где они? — спросил Кравченко.
   Аверин огляделся. С одной стороны, большое количество народа — это неплохо, легче вести наблюдение. Но с другой — можно прошляпить преступников.
   — Вон, — Аверин показал на подкативший белый «БМВ». — Они, гады.
   Из машины вышли трое. Первый — в дубленке, низкорослый, в темных очках. Второй — плотный амбал в меховой кожанке. Третий — двухметровый, лысый, похожий на реликтового гуманоида, которого смеха ради обрядили в длинный пуховик белого цвета. Все — без головных уборов.
   — Клиенты на месте, — произнес Кравченко, нажав на кнопку рации. — Приготовиться.
   Низкорослый подошел к Егорычу. Тот выглядел не лучшим образом — рука перевязана, на лице пластыри. Бандиты могли порадоваться на результаты своих заплечных дел.
   — Ну, давай, — Кравченко включил приемник, настроенный на волну, на которой работал микрофон, спрятанный в пальто Егорыча. И нажал на кнопку записи.
   — Принес бабки? — послышалось довольно четко.
   — Принес, — сказал Егорыч.
   Движения у бандитов были неторопливо вызывающими, руки в карманах. Озирались так, что каждое движение сочилось презрением к окружающему миру — повадок набрались из западных фильмов. Именно так, по их представлению, выглядели крутые парни — неторопливо-солидные, готовые выпустить кишки, и в каждом движении — угроза. Надо заметить, на некоторых действует. И все равно ребята обучались явно не в лучших бандитских вузах. Эта неторопливая солидность отдавала настороженным страхом. Они боялись засыпаться.
   — Может, подстраховка у них есть? — спросил Аверин, оглядываясь.
   — Вряд ли. На фига? — пожал плечами Кравченко.
   — Мне та тачка не нравится, — сказал Аверин, указывая на приткнувшийся к стоянке «Москвич». В салоне маячили двое. — Может, прикрытие?
   — Черт знает, — произнес Кравченко. — При задержании тормознем их. Мы к ним ближе. А ребята пускай работают. Из приемника послышалось шуршание, потом голос Егорыча:
   — Деньги отдаю, но где гарантия, что больше не наедете?
   — Гарантия — мое хорошее настроение, козел, — презрительно процедил бандюган в черных очках. — Скажи спасибо, что еще мало взяли.
   — Но за что?
   — За обиду, за наглость.
   — Вы же сами машину подставили.
   — А ты смотри, куда рулишь. Отодвинуться должен, когда хозяева Москвы едут… Ладно, что за базар. Деньги?
   — На, — Егорыч протянул целлофановый пакет, бандюган приоткрыл его, провел пальцем.
   — Не бойся, — сказал Егорыч. — Все пять тысяч долларов.
   — Ну ладно. Лишние бабки появятся — заходи…
   — Наши они, — хлопнул ладонью Кравченко и крикнул в микрофон. — Задержание!
   Собровцы, находившиеся неподалеку, рассматривавшие газеты, маячившие у ларьков, рванули к бандитам. Ударом под колени подсекли главаря, ткнули его с размаху мордой в сугроб, и темные очки отлетели в сторону, хрустнули под тяжелым башмаком. Амбал попытался отмахнуться от опера, оттолкнул его, бросился прочь, но наперерез выскочили двое собровцев, один обхватил его, приподнял и опрокинул, второй саданул ногой по ребрам, потом кулаком в лицо и защелкнул за спиной наручники. Долговязый получил по загривку пистолетом, ногой в живот и завалился на асфальт.
   — Ну, — Кравченко рванул вперед машину, прикрывая отход «Москвичу», но реакция у сидевших там сработала. «Москвич» подался назад (похоже, «быки» в нем действительно осуществляли прикрытие), с визгом тормозов развернулся и ринулся в переулок.
   — Они, — кивнул Аверин. — Одна команда.
   — Возьмем, — Кравченко вжал педаль. — Лихач хренов, — он заложил вираж, выскочил на тротуар.
   Колесо стукнулось о бордюр, крыло со скрежетом проехалось по урне.
   — Ух, е… — Кравченко выровнял машину и еще наддал газу.
   "Москвич» лихо уходил по улице. Аверин по рации запросил помощи. Еще минута — и они выйдут из зоны радиослышимости. ГАИ не успеет перекрыть преступникам трассу — уйдут.
   — Сейчас подрежем, — Кравченко рванул руль, «жигуль» влетел во двор жилого дома, пересек его и выскочил на улицу, едва не ткнувшись в «Москвич» бампером. «Москвич» вильнул, чиркнул крылом о встречный автобус и, пролетев на красный свет, едва не сшиб женщину.
   Кравченко притормозил, а потом опять наддал газу.
   Гонка продолжалась несколько минут, пока на очередном повороте «Москвич» не поцеловался со столбом. Капот обнял столб, от радиатора шел пар. Пассажир стоял на коленях рядом с искореженной распахнутой дверцей, тряс головой и размазывал кровь по лицу. А водитель улепетывал.
   — Займись, — Аверин кивнул на пассажира и кинулся за убегающим.
   Где-то рядом прогудела электричка. Аверин перемахнул через невысокий забор, очутился перед железнодорожной платформой, заскочил туда. Водитель, здоровенный бугай, с ревом «разойдись, суки» бежал через толпу. Люди отскакивали в стороны.
   Он сбил с ног старуху, подвернувшуюся некстати, потом толкнул женщину, ухнувшую массивным телом на сумку на колесиках. И спрыгнул с платформы перед несущимся товарным составом.
   — Черт! — Аверин рванулся вслед. Уже за рельсами он упал, раздирая локоть, покатился по гальке. Ветер прошелся по волосам. Сзади неудержимо, могуче стремился вперед товарняк. Пролетел локомотив, застучали вагоны. Всего несколько сантиметров отделяли Аверина от смерти.
   Он пробежал через узкую лесополосу. За ней была стройка. На территории валялись покрытые мхом плиты и арматура, разбросан мусор, стояла уродливая двухэтажная постройка. Возвышался кран. И ни души.
   Аверин огляделся. Не мог беглец никуда деться. Где-то здесь — бежал к вагончику. Аверин двинулся к дощатому строительному вагончику. И тут с визгом «на, сука» из-за штабеля панелей выскочил верзила.
   В последний момент Аверин отпрыгнул в сторону. Грохнул выстрел, и в дверь вагончика рядом с Авериным впилась пуля. Ответного выстрела не последовало. У Аверина сработал рефлекс — внутренний компьютер, просчитавший ситуацию. В таких случаях все поведение строится на рефлексах, а ему вдолбили в подкорку — если можешь взять живым — бери. Верзила проводил рванувшегося ему навстречу оперативника стволом, но на курок нажал слишком поздно, как и было рассчитано. Бухнул выстрел — пуля опять ушла в сторону. Аверин захлестнул запястье противника левой рукой, сделал резкое движение — пистолет упал на землю. Бандит махнул рукой, пытаясь попасть в шею. Аверин отклонился и ударил с размаху ногой в пах. Потом припечатал рукояткой пистолета по голове. Не со всей силы, стараясь не убить, а просто отключить. Рукоятка впилась в череп с бильярдным треском. Верзила повалился на землю. На время полноценного нокаута.
   Аверин пригнулся над ним. Верзила был лет двадцати на вид, здоровый, откормленный, с вздымающимися буграми мышц. Из качковской команды — вскормленный на протеинах, привыкший жрать за обе щеки и ничего не делать. Для таких бандитская вольница — это предел мечтаний. Они довольны сегодняшней жизнью. Им нравится отнимать чужое, играть мышцами, забирать деньги, обкладывать данью. Им только не нравится, когда их настигают и бьют пистолетом по голове.
   Аверин прислонил качка к вагончику спиной и направил в лоб ствол пистолета. Грех не воспользоваться ситуацией, не разыграть небольшое представление, чтобы выудить у задержанного информацию. Какую именно информацию — Аверин не знал, но попытка не пытка. Что-нибудь в таких случаях обязательно обломится.
   — Ну, сука, даже помолиться времени не дам, — прошипел Аверин.
   Верзила зачарованно глядел на дрожащий на спусковом крючке палец.
   — Ты чего, мужик?
   — Ты в меня стрелял. Я тебя убил в перестрелке. Свидетелей нет — место глухое. Все по закону. До встречи на том свете…
   — Не надо, — вдруг севшим голосом заныл культурист. — Ну ты чего. У меня ребенок… Жена, в натуре. Не надо.
   — Надо.
   Аверин встал, пхнул качка в грудь ногой и поднял пистолет на уровень лба.
   — А… Не убивай.
   — Почему?
   — Прошу тебя, бабки дам. Немного, но дам, — качок затрясся, и Аверин увидел, что между его ног растекалась лужа.
   Аверин вдавил спусковой крючок. Пуля впилась в деревяшку над головой качка.
   — Поздно.
   — Но…
   — Выкупай жизнь, подонок. Что можешь предложить?
   — Эта, напишу, как Вован этого мужика обуть предложил. Все напишу.
   — Маловато.
   — Ну… Тюфяк, Слоняра и Бульбаш мента замочили. Два дня назад. Я знаю.
   — Какого мента?
   — Из Москвы. Он приехал по убийству. Одного козла они замочили за тачку. Ну, а мент на них вышел. Они и его замочили.
   — Милиционер из Москвы?
   — Ага.
   — Как замочили?
   — Он в тачку подсел к Натахе. Они сели в машину, по голове его. В лес. Там попытали. И закопали.
   — Пытали, значит?
   — Да, Тюфяк говорил. У него пистолет мента. Денисенко — неужели он?
   Аверин встряхнул головой. Вот Удача подвернулась.
   — Давай, где живут, адреса, имена…
   — Под Москвой.
   Качок назвал поселок в Подольском районе.
   — Их в бригаду не взяли. Мы с ними вместе договаривались дела вести.
   — Кто еще в команде?
   — Свинота, Бич, Парамон.
   Аверин вытряс все, что надо, — места сборов, адреса родных, близких. Можно работать.
   — Руки протяни, — потребовал он.
   Культурист протянул руки. Аверин защелкнул наручники. Засунул пистолет ему за пояс.
   — Пока забудем, что ты в меня стрелял. Если будешь вести нормально и показания давать. Подумаем, может, и о стволе забудем.
   — А как?
   — Как будешь себя вести…
 
   — Значит, Подмосковье? — произнес Долгушин, стуча пальцами по своему рабочему, заставленному сувенирами, касающимися военно-морского флота, столу. Долгушин служил на Северном флоте и до сих пор был болен морем и кораблями.
   — Подольский район, — сказал Аверин.
   — Все, снимаемся и туда — шорох наводить, — Долгушин поднял трубку. — Только с областниками созвонюсь.
   Долгушин созвонился с отделом РУОПа, который занимался Подольским районом. Закончив переговоры, повесил трубку и произнес:
   — Они подключат своих людей. Встречаемся с ними у поста ГАИ. К месту нас проводят. И фигурантов, пока мы доедем, попытаются установить.
   Собровцы, оперативники — полтора десятка человек — выдвинулись в Подмосковье. На развилке у гаишевского поста их ждали «Жигули» под управлением замначальника отдела областного РУОПа.
   — Вот, — он протянул список. — Все находятся в поле нашего зрения. Новая шпана. Набирают силу, ищут работу. Слоняра, сын одного из шишек в районной администрации, тот его несколько раз отмазывал, когда он за грабежи залетал. А это — шушера, занимались одно время кражами машин. Недоносок Бульбаш получил условный срок за угон. Вот адреса.
   Сотрудники разбились на группы.
   — После задержания в отдел не спешите. На природе с каждым перешуршите, так лучше будет, — сказал Долгушин.
   — Понятно, — оперативники ловили указания на лету и им не надо подробно объяснять, что такое переговорить на природе.
   Час понадобился, чтобы выяснить — никого из фигурантов дома нет. И в кабаках, в которых они любили просиживать, — тоже.
   — Ну, хорошо, — нахмурился Долгушин, когда оперативна группа собралась в условленном месте у шоссе. — Тогда отрабатываем город по полной программе. Все кабаки и малины выставляем. По жесткому варианту.
   — Запросто, — собровец кивнул на подогнанный броне транспортер областного СОБРа.
   Через два часа как цунами прошлось по барам и ресторанам по квартирам и домам авторитетов, по местам концентрации преступного элемента. В отделение милиции провели местного преступного главаря Рудика с подрихтованным собровскими кулаками лицом. Его ждали Аверин и Долгушин.
   — Вы чего, мужики? За что? — ошарашенно спрашивал Рудик, держась за живот и съежившись на лавке в узкой полутемной комнате. — За что взяли.
   — Мы не взяли. Мы на беседу, — усмехнулся Долгушин, наклоняясь над авторитетом.
   — А чего мы такого сделали?
   — Опера замочили. Из РУОПа Московского. Теперь мы — враги по жизни, — Долгушин присел и взял пахана за шею. — И пока вас до последнего урода не выведу, не успокоюсь. И адвокаты не помогут.
   — Это почему? — встрепенулся он.
   — Поскольку мы решили вас мочить без адвокатов. При попытке к бегству.
   — Наши не могли мента замочить. Мы с ментами не враги, — забормотал Рудик.
   — Это твоя земля. Ты на нее поставленный. А отморозки здесь ментов мочат.
   — Кто?
   Аверин перечислил.
   — Молодняк, на них никакой управы нет.
   — Где они?
   — Не знаю.
   — Да?
   — Но узнаю. Всех своих подниму. Это не по закону так ментов мочить.
   — Подними.
   Через полтора часа, уже ночью, Рудик позвонил.
   — Бульбаш в Элеваторном поселке, у девки своей. Дом тридцать шестой по Чкалова.
   — Понятно.
   Через несколько минут собровцы оцепили дом. В окнах горел свет. Бойцы тенями скользнули вперед. Вылетели стекла. Послышался женский визг и глухие удары.
   — Э, уймитесь, — сказал Аверин, когда с Долгушиным зашел внутрь. Собровцы уже добивали размазавшегося по доскам пола отморозка. Девчонку лет шестнадцати, прикрытую простыней, увели в другую комнату.
   — Убьете урода, — отозвал их Аверин и поднял размазавшего кровавые сопли бритозатылочного крепыша. — Ты убил опера?
   — Нет. Я ничего не знаю.
   — Добивайте, — кивнул Долгушин. — Пленных не берем, урод.
   — Это Слоняра. И Тюфяк. Я только в машину подсаживался! Чтобы мент не дергался. А потом они уехали. А мы с Натахой остались. Мы не думали, что они его убьют. Они только поговорить с ним хотели — что он против нас имеет.
   — Кто водителя «Ниссана» грохнул? Ну?
   — Тюфяк. Слон. Я ни при чем, — Бульбаша била мелкая дрожь.
   — Пиши объяснение.
   — Здесь?
   — Не отходя от места.
   — А?
   — Непонятно, прыщ? Где твои кореша?
   — Тюфяк в Москве. У него девка там. Людмила — манекенщица. У метро «Щелковская» живет.
   — Адрес?
   — Не знаю. Дом следующий от метро за баром «Саяны». Она манекенщица.
   — Опиши ее. Боба описал.
   — Ладно. А Слоняра?
   — О нем не знаю.
   Была уже середина ночи.
   — Ну? — обернулся Аверин к Долгушину.
   — Поедем туда, — произнес он.
   — Как ее найдешь? Манекенщица?
   — Все манекенщицы на проверку оказываются проститутками. В шесть утра они подъехали к отделу милиции, который обслуживал территории у метро «Щелковская».
   — Чей участок? — осведомился Долгушин у дежурного.
   — Лейтенанта Мартынова.
   — Сюда его.
   — Время-то?
   — Вам непонятно? — внимательно посмотрел на майора Аверин.
   Через полчаса невыспавшийся участковый прибыл на место.
   — Ваш дом? — спросил Аверин.
   — Да.
   — Наталья. То ли манекенщица. То ли проститутка, — Долгушин описал внешность.
   — Скорее второе, — сказал участковый. — Больше на проститутку тянет.
   Он покопался в бумагах.
   — Во, квартира восемнадцать.
   — Туда, — велел Долгушин оперативникам. — Присмотритесь. Ждите указаний по рации.
   Через пятнадцать минут старший группы сообщил по рации: «Квартиру нашли. Но там глухо». Аверин посмотрел на часы, кивнул:
   — А, попробуем, — и набрал номер телефона, который дал участковый.
   Ответил мужской грубый голос:
   — Але.
   — Мне Наташу.
   — Нет ее.
   — А где?
   — Уехала. Еще вопросы?
   — Нет.
   — Тогда пока, мужик. И не буди меня больше. А то уши оборву.
   — Не буду, — Аверин повесил трубку. — Там он. Поехали. Они вышли из машины, не доезжая до дома, во дворе встретились со старшим группы и поднялись на этаж.
   — Вот дверь, — указал оперативник.
   — Не выбьешь, — покачал собровец головой. — Придется через пятый этаж штурмовать. Сам вряд ли откроет. У него может быть оружие.
   Аверин приблизился к двери. Прислушался. За дверью было тихо.
   Неожиданно послышался лязг щеколды, дверь открылась, на пороге показался двухметровый «бык» с мусорным ведром. Глаза мутноватые, как у всех наркоманов.
   Аверин рванулся навстречу и с ходу впечатал ему кулак в лоб.
   Тюфяк хрюкнул и начал сползать по стенке вниз, Аверин помог ему, подсечкой сшиб с ног, зарыл мордой в ковер и с кряканьем опустил локоть на спину. Там что-то хрустнуло. Наручники щелкнули.
   — Как живешь, Тюфяк? — прошептал он. Тот застонал, приходя в себя.
   — Вы что, ох…ли?
   Подошедший собровец двинул ему ботинком промеж ребер.
   — Выбирай слова, сопля.
   Пригласили понятых. Через несколько минут Долгушин воскликнул:
   — Нашли, — он двумя пальцами вытащил «ПМ», посмотрел на номер, и глаза холодным бешенством налились. — Лехин пистолет… Откуда, браток? — нагнулся над Тюфяком.
   — Не знаю. Наташкин, — даже сквозь боль нагло усмехнулся Тюфяк.
   — Я верю, — кивнул Долгушин.
   После обыска Тюфяка усадили в белую «Ауди», принадлежавшую Московскому СОБРу. Машина тронулась. По обе стороны задержанного сидели Аверин и Долгушин.
   — Как милиционера убили? — спросил Долгушин.
   — Никакого мента я не грохал. Понятно? Чего вы мне шьете, я не понимаю. Понятно? И вы за все ответите. Понятно, да, менты?
   — Понятно, — кивнул Долгушин. — Что же, больше вопросов не имею.
   В салоне царило гробовое молчание. Машина выехала за кольцевую дорогу.
   — Домой везете? Обыскивать? — не выдержал Тюфяк, ерзая на сиденье.
   — Нет, обыск уже сделан, — сказал Долгушин. — Зачем тебя обыскивать? Мы все, что хотели, нашли. Машина свернула на боковую дорогу.
   — Коля, здесь направо, — сказал Долгушин собровцу, сидевшему за рулем.
   "Ауди» съехала с обочины. Место было глухое. Снега навалило по колено. В одном месте ясно отпечатались волчьи следы.
   — Пошли, — сказал Долгушин, распахивая дверь,
   — Куда? — Тюфяк поежился от холода.
   — Приехали, — Долгушин обернулся к собровцу за рулем. Прихвати лопату. В багажнике.
   — Буде сделано.
   — Э, не пойду.
   — А кто же тебя спросит? — сказал Долгушин и ударом выбил Тюфяка из салона. Тот упал на колени, прикрыв голову рукой.