Рясной Илья. Скованные намертво

   Аверин всю жизнь влюблялся, терял голову — естественно, не слишком серьезно. Потом отходил от предмета своего увлечения. Былые связи тащились за ним, как шлейф за кометой. Время от времени он встречался с прошлыми объектами обожания. Некоторые из дам, правда, немногие, рассчитывали на возможные брачные узы, но тут он четко ощущал границу. Другие чего-то требовали, в чем-то упрекали. Никого из них он не мог отшить — всегда в общении оставался предельно мягким, особенно с женщинами. Будучи человеком сильным — и физически, и в волевом отношении, привыкнув преодолевать себя и обстоятельства, он боялся поранить окружающих, всегда при возможности старался уступить и не задеть человека, но порой получалось, что именно этим ранил людей. Запутанные отношения со слабым полом сильно действовали на нервы. Он понимал, что так жить нельзя. Что надо учиться порывать с людьми. Клялся завязать с таким образом жизни, но однажды находил очередную пассию и терял голову. Но такого чувства, как Маргарита — та самая «гимназистка» из экспертного отдела, не вызывал у него никто. В ней было нечто, убивающее наповал.
   — Ты отпетый бабник, — прошептал Аверин и стал решительно набирать номер. — Извините, мне Маргариту, — произнес он, когда трубку подняли на том конце провода.
   — Сейчас, — послышался грубоватый женский голос, явно принадлежащий напарнице Маргариты Ольге.
   Через некоторое время послышались хрустальные переливы.
   — Лейтенант Семенова слушает.
   — Майор Аверин, — прокашлявшись, произнес он.
   — Кто?
   — Вячеслав. Неужели не помните? Из ГУУРа.
   — Помню.
   — Маргарита, мне тяжело. Я погибаю.
   — Почему?
   — Мне хочется еще раз увидеть вас. А там можно и умереть.
   — Не стоит.
   — Чего не стоит? Умирать или увидеть вас?
   — Умирать не стоит.
   — Я могу надеяться увидеть вас, прекрасная дама?
   — Можете, — после секундной заминки произнесла Маргарита.
   — Когда?
   — Если подъедете в полседьмого к управлению, у выхода.
   — Думаю, что смогу.
   — Жду.
   Аверин вытащил кошелек, критически изучил его содержимое, остался им не слишком доволен и отправился стрелять деньги до получки. Народ в Главке небогатый — в этой конторе не держали людей, занимающихся сомнительными приработками. С трудом удалось настрелять денег на ужин в кафе.
   В полседьмого он ждал в машине около входа в управление. Маргарита выпорхнула из подъезда, попрощалась со своей напарницей Ольгой, огляделась.
   — Вперед, — произнес Аверин. Пригладил волосы перед зеркальцем заднего вида, скорчил себе страшную рожу, глубоко вздохнул, распахнул дверцу, вышел из машины и направился к ней.
   Недалеко от Арбата в подвальчике располагалось неплохое тихое кафе. Его хозяин, по гроб жизни обязанный Аверину, готов был кормить его всю жизнь бесплатно. Но того это не устраивало. Он никогда ничем не пользовался на халяву, в особенности если это зависело от его служебного положения. Он удовлетворялся тем, что в кафе его всегда ждал столик и уверенность, что не обвесят, не обсчитают, обслужат лучшим образом.
   Они уселись в углу.
   — Как вам здесь? — спросил Аверин.
   — Очень мило, — произнесла Маргарита.
   Лился мягкий слабый свет, на столах горели свечи, играла приглушенная музыка в стиле ретро. Действительно, здесь было очень мило.
   Через минуту появился сам хозяин — крупный мужчина с пышными усами, в черном смокинге с бабочкой.
   — Здравствуйте, Вячеслав Викентьевич, — слегка поклонился он. — Мне очень приятно видеть вас снова. А красотой вашей дамы я просто поражен. В самое сердце. В моем заведении мне не доводилось видеть ничего подобного.
   — Спасибо, — Маргарита потупилась и покраснела.
   — Могу я угостить вас ужином на правах старого знакомого? — как обычно, осведомился хозяин.
   — Нет, спасибо, я еще пока зарабатываю, — усмехнулся Аверин, добавив про себя: «гроши».
   — Мне очень жаль, что не могу проявить гостеприимство. Если что-нибудь понадобится — зовите. Хозяин удалился.
   — У вас много друзей, — улыбнулась Маргарита.
   — Три года назад похитили его ребенка. Требовали совершенно несусветный выкуп, набрать который не представлялось никакой возможности. Но если бы и набрали — вряд ли ребенка оставили в живых. Я знал это. Был уже третий подобный случай.
   — И что? — Маргарита заинтересовалась.
   — Я нашел их.
   — Интересно. Как?
   — Долго рассказывать. Похитители не могут существовать в безвоздушном пространстве. Чтобы получить деньги, вести переговоры, необходимы контакты с жертвой. Действовали они на редкость квалифицированно. Звонили с телефонов-автоматов. Говорили не больше двух-трех минут и тут же снимались с места. Уже потом выяснилось, что банду консультировал офицер уголовного розыска из Грузии. И все же они прокололись. Позвонили два раза в течение пятнадцати минут с одного автомата. На втором звонке их засекла «наружка».
   — А дальше?
   — Дальше мы понимали, что выработали лимит их доверия. Что вскоре они прекратят переговоры, а ребенка просто убьют и начнут искать новую жертву. На проработку версий не хватало времени. Поэтому мы взяли выявленных связников.
   — Они вывели на место.
   — Да. Но пришлось постараться. Расколоть их оказалось очень непросто.
   — Как раскололи?
   — Как в кино. Дал очередь над головой. Сказал — следующая пойдет в лоб.
   — И они поверили?
   — Поверили.
   — Почему?
   — Поняли кое-что.
   — Что именно?
   — Они поняли, что я не шучу.
   — Вы бы пристрелили их?
   — Одного — точно. На глазах у подельника. А из второго бы выбил место нахождения ребенка.
   — Вы серьезно? — Маргарита удивленно посмотрела на него.
   — Понимаете, жизнь ребенка — это святое. Я готов на все, чтобы сохранить ее. Бывают моменты выбора, когда ты должен переступить через все, чтобы сберечь нечто более важное.
   Маргарита внимательно посмотрела на него.
   — Маргарита, что мы все о работе да о работе. Кстати, сколько дней уже знакомы, а все «на вы». На брудершафт пить не призываю. «На ты»?
   — «На ты», — потупив глаза, произнесла Маргарита. По-видимому, им предстояло провести чудесный вечер.
   Кухня была отменная. Лилась ненавязчивая музыка. Никто не орал, не буянил, все вели себя прилично.
   Официант принес бутылку вина со словами:
   — От заведения.
   — О, — ознакомившись с этикеткой, произнесла Маргарита. — «Шато Марго» — французское вино.
   — Хорошее?
   — Считалось самым известным вином прошлого века. Но в этом удачный урожай был только восемьдесят второго года. Как раз этого, — она постучала по бутылке ножом.
   — Ты разбираешься в винах.
   — Да, — кивнула она. — Я разбираюсь в хороших вещах.
   — Как эксперт?
   — Выросла среди хороших вещей. Отец — дипломат. Я из золотой молодежи.
   — Почему школа милиции?
   — А почему бы и нет?.. Сама не знаю. Протест какой-то. Вырваться из привычного круга. Надоели эти золотые мальчики и девочки. Все расписано — школа, МИМО, МИД или КГБ. Все приелось. Мне хотелось сделать нечто. Совершить такой поступок, чтобы у всех глаза полезли на лоб. Не в хиппи же идти. Пошла в Волгоградскую школу милиции.
   — Тяжелая юность.
   — Из упрямства поступила. Из упрямства закончила.
   — Не жалеешь?
   — Жалею, — сказала она. — Иногда упрямство — плохой советчик.
   — А я поступал в МИМО после школы.
   — Тоже хотел вырваться из круга, попасть в элиту?
   — Нет, не думал об этом. Меня тянул большой мир. Мечтал легко сбегать по трапу самолета — Лондон, Конго… Романтика.
   Она орудовала столовыми приборами со знанием дела, в каждом жесте чувствовалось воспитание.
   Вечер действительно удался на славу. Маргарита преодолела стеснительность. Щеки все еще краснели время от времени, но чувствовала она себя все более раскованно. Аверин тоже раскрепостился. Ушла куда-то необходимость строить значительные мины, острить натужно. На остротах весь вечер не продержишься. В какой-то момент возникает напряжение, ты понимаешь, что подобный тон начинает утомлять, а нечто важное не сказано, не сделано. Сейчас же ему было легко и хорошо. Благо, общих тем для разговоров оказалось немало. Имелись общие интересы — живопись, современная литература. Опровергая обыденное представление о сотрудниках МВД как непроходимых тупарях, Аверин был достаточно образованным человеком, с прекрасным вкусом и широкими интересами. То же самое можно сказать и о Маргарите.
   — Ну все, мне пора, — произнесла она, взглянув на часы.
   — Дома ждут?
   — Завтра рано на работу.
   — Конечно.
   В голове ощущалась необыкновенная легкость от выпитого. Но пьяным он себя чувствовал не от алкоголя. Его пьянила близость Маргариты.
   — Ох, попадусь гаишникам, — усмехнулся он, трогая машину.
   — Отмашешься удостоверением.
   — На кого нарвешься.
   Маргарита жила в новом десятиэтажном доме недалеко от метро «Беговая».
   — Вот здесь, — указала она на двор. Машина остановилась перед подъездом.
   — Маргарита, мы еще увидимся?
   — Как скажете, майор.
   — Я скажу, что увидимся.
   — Так и быть.
   Он погладил ее руку. Маргарита зажмурилась. Он хотел поцеловать ее, но не решился, боясь разбить нечто хрупкое, возникшее сейчас между ними.
   — Мне было очень хорошо, — произнесла она и погладила его по плечу.
   — До свиданья.
   — До встречи.
   Он посмотрел, как она дошла до подъезда. Постоял еще, облокотясь на капот. На третьем этаже зажегся в квартире свет. Значит, одна. В окне появился женский силуэт. Аверин махнул рукой, вздохнул и сел в машину.
   — Коты дома не кормлены, — произнес он.
 
   — Смотри, вот он! — Аверин ткнул пальцем в экран. Черно-белое изображение. Через вестибюль гостиницы шел подтянутый молодой человек.
   Киллеры действовали предельно нагло и уверенно. Они не знали, что все фиксируется на видеокамеры службы безопасности — и то, что творится в вестибюле гостиницы «Савой», и то, что происходит перед ней. За столиком уличного кафе перед отелем сидели двое кавказцев — братья Сахоевы из Осетии, приехавшие в Москву по коммерческим вопросам. Через вестибюль спокойно прошел джигит, подошел к ним. Первому — в подарок пулю. Второй бросился бежать, но был сражен выстрелом в спину. Киллер вернулся к первому, хладнокровно добил его и направился прочь.
   — Отличный фильм. На «Нику» не потянет, но заработать на нем можно, — сказал Савельев, нажимая на клавишу обратной прокрутки.
   Поражали нахальство и бесцеремонность исполнителей. Все произошло в самом центре столицы, центральнее не бывает — от «Савоя» до Кремля пешком десять минут, а до Лубянки и Петровки — и того меньше.
   Через несколько минут после убийства на место происшествия прибыла оперативная группа Петровки, чуть позже подъехали начальники ГУВД Москвы и МУРа, заместитель начальника Управления Министерства безопасности по столице и области. Савельев и Аверин были еще раньше их и теперь в кабинете шефа службы безопасности отеля просматривали видеозапись.
   Сразу после убийства рядом с отелем сорвалась с места белая «Шкода». Ее тормознули на трассе сотрудники ГАИ, поставили под стволы. Пассажиры послушно вышли, и на их запястьях удобно устроились наручники. Задержанные оказались приезжими из Сибири, судя по всему, достаточно близкими к криминалитету. Но никакого отношения к убийству они не имели.
   — Ну у вас в Москве и дела творятся, — покачал головой водитель «Шкоды». — Как в американских фильмах. Уложил он их качественно. Мы решили не напрашиваться на лишние встречи с милицией и уехали.
   Первая нить оказалась оборванной.
   — Очень красиво сработали, — покачал головой Аверин, постукивая пальцем по экрану видеодвойки. — Новое поколение бандитов — получили закалку в горячих точках. Стреляют без предупреждения и метко. За свою шкуру не боятся. От вида крови в обморок не падают, она их, наоборот, пьянит.
   — Свидетели показывают, что перед убийством с потерпевшими за столиком сидел кавказец. Слышали обрывок разговора. «Мы там воюем, а вы тут деньги делаете», — сказал оперативник местного отделения.
   — Действительно, аморально бабки делать, когда народ воюет, — кивнул Савельев. — Кстати, прошел шелест, что эти двое — крупные ростовщики. Давали деньга в рост. Запутались в расчетах, сами влезли в долги.
   — Вот что, сиди, просматривай пленки, — велел Аверин местному оперу. — Ищи. Наткнешься на убиенных, может, они с кем в компании — сообщишь. А мы — в восемнадцатое.
   В восемнадцатом отделении милиции было не протолкнуться от сотрудников различных служб и ведомств. Обычная работа — конвейер по опросу свидетелей, попытка извлечь из показаний крупицы информации.
   К вечеру картина стала прорисовываться. В кабинете густой сизой стеной стоял сигаретный дым. Туда набилось человек восемь. Сотрудниками РУОПа руководил начальник отдела Никита Долгушин — он вел линию по нацменам и прекрасно ориентировался в их деятельности. Было трое оперов угрозыска. В уголке сидел сотрудник Министерства безопасности. Он занимал самое выгодное положение — ни за что не отвечаешь, лишь раздаешь ценные советы. Во главе стола сидел старший важняк из городской прокуратуры. Слава Богу, высокое начальство очень быстро испарилось, так что работать никто не мешал. Руководство и координацию раскрытием скинули на Главное управление уголовного розыска, а конкретно — на Аверина.
   Следователь разложил на столе найденные в карманах убитых предметы.
   — Смотри, — сказал Аверин, тыкая в доверенность на «Мерседес». — На имя потерпевшего. Какой-то абрек подписал.
   — Надо проверить, — сказал следователь.
   — По спискам — нет ли такого в гостинице, — предложил Аверин.
   Через пять минут позвонил оперативник из местного отделения и сообщил:
   — Есть такой.
   — Где сейчас?
   — В номере, кажется. Кстати, я нашел запись, где этот тип с убитыми о чем-то беседует.
   — Отлично. Проконтролируйте, чтобы не исчез. Мы сейчас будем, — сказал Аверин.
   Он, Савельев и двое сотрудников РУОПа двинули опять в «Савой». Поднялись на третий этаж. Подошли к дежурной.
   — Ключ вон от того люкса.
   Дежурная протянула ключ. Аверин встал сбоку от двери — привычка, чтобы не получить пулю с той стороны. Руоповцы и Савельев прижались к стене. Аверин выдохнул, быстро сунул ключ, повернул, толкнул дверь и ринулся внутрь. Пролетел через коридорчик, ворвался в комнату. Кавказец, сидящий в кресле, вскочил. Аверин обхватил его, перебросил через бедро, распластал на полу и завел руки за спину.
   — Лежи, сучий кот!
   — Э, не надо, — прохрипел кавказец.
   — Лежать.
   — Я лежу.
   Савельев нагнулся и помог защелкнуть наручники.
   — Нарушаете закон! — воскликнул кавказец.
   — Помолчи.
   Вскоре в номере появились двое понятых. Начался обыск. Через пять минут Аверин извлек из-под кровати автомат. Осторожно, чтобы не стереть отпечатки пальцев, положил его на стол.
   — Хорошая штука, — сказал Савельев. — Импортная. Откуда?
   — Не мое! — воскликнул хозяин номера.
   — Прошлый постоялец оставил? — сочувственно произнес Аверин.
   — Да!
   — Ага, — иронично поддакнул Савельев. — А то номера здесь не убирают… Признаваться будем?
   — В чем?
   — В том, что братьев Сахоевых по твоей милости замочили. Не знаешь этих братьев?
   — Нет.
   — А доверенность на «Мерседес» кому подписывал? — спросил Аверин.
   — Знаю. Они мерзавцы! Они мне автомат подбросили!
   — Чего врать-то? — поинтересовался Савельев.
   — Вам это так не пройдет! Я гражданин США.
   — Вижу, — произнес Аверин, держа паспорт. Он встречал такой документ однажды. Такие паспорта выдаются ООН особо важным персонам и дают большие права.
   — Я позвоню президенту США о нарушении прав гражданина Соединенных Штатов.
   — Извини, братан, связи с президентом пока нет, — похлопал кавказца по плечу руоповец. — Придется тебе в изоляторе подождать.
   Грузина препроводили в ИВС. На вопросы следователя он отвечать отказался. У него изъяли записную книжку, и оперативники начали отрабатывать адреса и телефоны.
   Ближе к ночи из допросов стала возникать более менее четкая картина. Братья-процентщики задолжали крупные деньги своим партнерам и отдавать их отказывались. Также возникли какие-то нерешенные вопросы, касающиеся средств, идущих на осетино-ингушскую войну, а в таких случаях людей не щадят. Национально-освободительное движение — штука жестокая. Кровушки ничьей не жалко. Обрубить поток денег — это приостановить поставки оружия. Нет оружия — нечем воевать. А нечем воевать — враг убьет тебя, вырежет твою семью, детей. Так что в таких делах нечестности не терпят. Братьев погубила жадность, и теперь ими занимаются судебные эксперты в морге. Между тем дело пошло. Через три часа оперативники из РУОПа наткнулись еще на одну связь погибших.
   — Съемная квартира. Некто Виктор Дзигоев. Из Осетии, — услышал Аверин в телефонной трубке голос Долгушина. — Что дальше, Слава?
   — Подумаем, — произнес Аверин и закашлялся. В комнате, отведенной под штаб, дым стоял такой, что можно топор вешать.
   Аверин положил трубку на стол, изложил следователю ситуацию и спросил:
   — Что делать будем?
   — Надо задерживать его, — сказал следователь. — И обыск на хате производить.
   — Вот что, вы двигайтесь к той хате одним экипажем, — сказал Аверин Долгушину. — Сориентируйтесь на месте. Я подъеду с постановлением о производстве обыска и с группой ОМСНа.
   — Идет, — сказал Долгушин.
   Аверин позвонил в спецназ, располагавшийся в Колобовском переулке недалеко от Петровки. По согласованию с начальником МУРа спецназовцы по указанию Аверина готовы были немедленно выехать на место и броситься хоть к черту в пасть.
   — Группа — четыре человека, вооружение тяжелое, — сказал Аверин дежурному по ОМСНу . — Встречаемся у восемнадцатого отделения через двадцать минут.
   — Принято.
   — Так, сделано, — Аверин набрал новый номер. — Але, Егорыч. Привет. Слава беспокоит… Слушай, у тебя ключ от моей квартиры есть. Будь другом — покорми Пушинку. Она с голодухи воет. Меня сегодня не будет.
   — О чем разговор., — сказал Егорыч. — А чего ей? Мяса жареного?
   — Воблы и пива… Ты что, котят не кормил?
   — Нет.
   — Молока. Рыбки вареной — в холодильнике.
   — Сделаю.
   Через двадцать минут серая «Ауди» с четырьмя здоровяками из спецназа стояла во дворе отделения. В багажнике машины лежали бронежилеты, щитки, светошумовые гранаты, альпинистское снаряжение.
   Искомая хата располагалась в Текстильщиках. Дверь вылетела от удара кувалдой. Спецназовцы ворвались в квартиру и разложили огромного осетина на полу. На убийцу он по внешнему виду явно не походил.
   На квартире обнаружили два Калашникова и ящик с гранатами.
   — Кто Сахоевых расстрелял? — осведомился Аверин.
   — Не знаю таких, — прохрипел осетин.
   — Все ты знаешь. Лучше тебе признаться.
   После получасовых уговоров осетин махнул рукой:
   — Это не мое дело. У меня к Сахоевым претензий не было. Это Аслан и Гогия.
   — Где живут?
   — У подстилок своих. Телефоны знаю. Они шакалы. Мы с ними не в одной упряжке.
   По телефонам установили адреса через Центральное адресное бюро. К утру знали, где живут две девушки — связь боевиков. Одна проживала в Химках. Другая — в Марьине.
   В полдевятого Аверин с группой ОМСНа стоял перед дверью в шестнадцатиэтажном доме в Химках. Два удара кувалдой — дверь слетела с петель, и спецназовцы ворвались в квартиру. Послышался женский истошный визг и мужские матюги.
   Аверин залетел в комнату. Голая, едва прикрытая простыней девушка съежилась на кровати. Обнаженный верзила лежал, уткнувшись лицом в ковер, и стонал. Аверин нагнулся, перевернул его. Физиономия — русская, на кавказца никак не походил.
   — Ты кто?
   — Сема, — жалобно произнес верзила.
   — А что ты тут делаешь, Сема?
   — К бабе пришел. А че, не положено?
   Начался обыск. С антресолей извлекли автомат Калашникова.
   — Рыбонька, это что за штука? — спросил Аверин хозяйку квартиры, которая успела накинуть на себя халат.
   — Не знаю, — заскулила она.
   — Это называется автомат. И за его хранение — два года тюрьмы.
   — Не мое! Аслан оставил!
   — А где он сам?
   — Когда хочет — приходит. Позавчера видела!
   — Ясно…
   Аверин отзвонился в штаб:
   — Нашли ствол. Клиента нет.
   — В Перове обнаружили два трупа, — произнес следователь. — Один похож на убийцу.
   Ну вот. Дела шли все круче и круче.
   — Давай адрес, — Аверин раскрыл блокнот и вытащил ручку. — Я двигаю туда.
   Действительно, в лесополосе в Перове лежали на земле два трупа. Молодые ребята, расстрелянные из пистолета. С привычным контрольным в затылок. Около них суетился эксперт.
   Аверин нагнулся, посмотрел в свете фонаря на искаженные лица. Оскал смерти — сотни раз виденный, но от того не менее страшный. К смерти не привыкаешь с годами. Лишь убеждаешься в очередной раз, как страшен человеку человек. И как нужно ценить жизнь.
   — Не они, — покачал головой Аверин.
   Это оказались совершенно другие трупы. С какой-то другой разборки. Результат какого-то другого конфликта — смертельных обид, долгов, ненависти. Аверин прекрасно ощущал, что вокруг — океан ненависти, поверхность его вскипает и лопается кровавыми пузырями. И в этом океане тонут потерянные, изможденные, бесполезные, иссохшие от зла души.
   — Грехи наши тяжкие, — вздохнул Аверин и направился к машине.
 
   — Извлек пользу из информации? — спросил Ледокол, когда они встретились в скверике около метро «Таганская».
   — По приватизаторам квартир?
   — Да.
   — Есть кое-какая.
   Ледокол был одет совсем просто — джинсы, куртка, кроссовки. Похоже, на сей раз он назначил встречу не между раутами в посольстве.
   — Вот тебе еще наводка. Есть такой чемпион-боец и знатный бригадир Артем Смолин. Ты не ошибешься, если потрясешь его по расстрелу на Кронштадтском бульваре. Расстреляны молодые братаны — Боба и Спортсмен. Вечером. Зашли в подъезд и получили по пуле.
   — Смолин исполнитель?
   — Да. Вдвоем с неким Питоном.
   — Это из команды Росписного?
   — Артем — помощник Росписи. — А доказательства?
   — После того как всадили по восемь пуль в жертвы, оружие утопили в Большом Головинском пруду, прямо у водопада.
   — Ты там что, за спиной стоял?
   — Нет, не за спиной. Но знаю достаточно.
   — Ледокол, ты меня все больше поражаешь.
   — Не одного тебя… Я сам не могу разобраться в себе. Человек-загадка. Эх, самбист, сложись судьба по-иному, быть бы мне министром или секретарем обкома. Или шефом Абвера — способности есть, — он покосился на собеседника и усмехнулся. — Один хороший знакомый, профессор-психолог, прогнал меня по тестам, измерял коэффициент интеллекта. Зашкалило. Такие, как я, — штучные экземпляры.
   — Не скажешь, что тебя в подворотне шпана резать собиралась.
   — Давно это было, самбист. Очень давно.
   — Такие бы таланты да на благое дело.
   — А где оно сегодня, благое дело?.. Времена железные. Однажды, коснувшись креста на груди, понимаешь, что живешь не просто так. Бесится антихристово воинство, и надо принимать чью-то сторону.
   — И из христианской добродетели идешь в братву?
   — Именно, самбист. Получается, что у каждого свой крест. И каждый должен сделать что-то там, где его поставил Господь.
   Аверин покосился на Ледокола — не издевается ли, не смеется. И к удивлению своему, понял, что тот говорит на полном серьезе. И верит в свои слова. В этот момент приоткрыл Леха Ледокол часть своей души. Аверин вдруг с ясностью понял, что однажды в жизни этого человека произошло нечто очень страшное.
   — Ничем не хочешь порадовать старика? — спросил Ледокол.
   — Хочу… — Аверин замялся. Он долго думал, следует ли передавать сведения своему источнику. И наконец решил, что хуже не будет. — Месяц назад Калач возникал в Тель-Авиве. Выходил на связь с вором в законе Гоги Колотым в Москве. Беседовали с час по телефону — что-то о цветных металлах. Через фирму «Траст-инвест» договорились о переправке как низкосортного лома партии меди на восемь миллионов долларов. И закидывали удочку о поставке российских вертолетов по демпинговым ценам.
   — В Тель-Авиве, — Ледокол прищелкнул пальцами. — Израиль. Вот черт!
   — Помог?
   — Еще как… Ты никуда не срываешься в ближайшие дни?
   — Нет.
   — Будет тебе работенка. Хорошая работенка…
   Сидя за рулем своего «Жигуля» и глядя в спину Ледокола, неторопливо бредущего по улице, Аверин думал, в какую же игру ввязался со своим источником. И каковы перспективы этого странного союза. Как ни странно, он, обладающий чутьем на зло, не ощущал в Ледоколе этого самого сконцентрированного черного сгустка зла, которое ощущается во многих его коллегах по «перу и топору». Странная тирада насчет промысла Господня поразила его какой-то искренностью, непонятной откровенностью. Аверин привык видеть странных людей. Но Ледокол занимал в этой шеренге одно из первых мест. Откуда такая информация? Какая цель ее передачи угрозыску? Ничего непонятно.
   — А, видно будет, — произнес Аверин и тронул машину.
   Двигатель, восставший благодаря Егорычу из пепла, продолжал работать вполне прилично.
   Аверин посмотрел на часы — четверть одиннадцатого. Обернулся он быстро. Сегодня суббота. Первый выходной за последний месяц, когда можно предаться безделью и неге. Никуда не нужно мчаться, никаких допросов, рапортов, мероприятий, отчетов. День, предоставленный лично ему.