Страница:
– Ладно, заказывай еще по сто граммов.
– Смотри, – удивился Глеб, – сам предлагаешь. Что случилось?
– Есть проблемы.
Выпили, закусили.
– Понимаешь, какая история, – сказал Саша, – была любовь у меня, в Москве еще. Ну, как сказать? Любовь? Девчонка, семнадцать лет, нравился я ей, хорошая девочка, красивая, умная, с характером. Потом меня посадили, она по тюрьмам ходила, носила передачи, о матери моей заботилась, в ссылку мне писала, я отвечал, мечтал встретиться, Варя ее зовут. Ну вот, а когда вернулся, узнал, что в это время она выходила замуж, правда, быстро развелась. Меня как обухом по голове, и я, конечно, порвал, отрубил. И вот Лена рассказала мне, как было в действительности, и все обернулось совсем иной стороной, долго об этом рассказывать. В общем, я был не прав, отверг ее грубо, несправедливо, она меня ждала, а я ее отбросил.
– Любил ты ее?
– Любил.
– А сейчас?
– И сейчас люблю.
– А она?
Саша пожал плечами:
– Не знаю, не виделись пять лет.
– Задача… – протянул Глеб. – Девчонка молодая, не будет тебя, конечно, столько лет на печке дожидаться. Но с другой стороны, первая любовь! Это тоже, дорогуша, не забывается.
– Позвоню ей, – сказал Саша.
– Правильно, – одобрил Глеб. – Вызови ее сюда. Устроим в гостинице в лучшем номере. И разберетесь в своих делах.
– Как она сюда поедет? Работает, учится.
– Майские праздники на носу, еще пару дней прихватит от отпуска, вот тебе и медовый месяц получится. За это надо выпить, дорогуша!
Хорошая мысль! И Лена в Уфе. Он скажет Варе: «Приезжай к нам на праздники! Повидаемся все вместе».
– Теперь насчет Лены, – сказал Саша. – Надо устроить ее к нам, пропадет она на этих шпалах.
– Надо. Обязательно, – согласился Глеб. – Леню и Стасика уговорю, потеснимся. Боюсь, Машка не пропустит – высланная.
– Каневский сейчас играет в местном симфоническом оркестре и у нас работал, тоже высланный. А фамилия? Машка может и не знать такую фамилию, не шибко, наверное, политически грамотная.
– Предположим. А Семен? Опять скажет: пианисты не нужны.
– Не захочет Семен – завтра все брошу и уеду.
– Даже так?
– Даже так. Тут и раздумывать нечего.
– Дорогуша, я не раздумываю, а обдумываю, как это все наверняка сработать. С отставкой – ход правильный. И я добавлю: если Сашка уйдет, то и я уйду.
Обычно Саша звонил в Москву по воскресеньям. Но до воскресенья – три дня. Столько ждать немыслимо. На следующий день позвонил Варе.
Принимая заказ, телефонистка спросила:
– Кто подойдет, или кого вызываете?
– Иванову Варвару Сергеевну.
– Ждите.
Потом сказала:
– Нету дома.
То же повторилось и на следующий день. Наверное, в институте.
В воскресенье позвонил сначала маме. Она, как всегда, ждала его звонка. Здоровье, самочувствие… К концу разговора спросил:
– Как поживает Варя?
И почувствовал вдруг, что мама медлит с ответом.
– Варя, – повторила мама, – Варя вышла замуж, Сашенька.
– Замуж?
– Да. За хорошего, порядочного человека. Они много лет знакомы, но все решилось в один день. Так сложились обстоятельства. Понимаешь меня?.. Такое время, Сашенька, не мне тебе говорить.
– Когда это произошло?
– Полмесяца назад.
– Ну что же, – сказал Саша, – передай мои поздравления. Самые добрые, искренние и сердечные.
Часть вторая
1
2
3
– Смотри, – удивился Глеб, – сам предлагаешь. Что случилось?
– Есть проблемы.
Выпили, закусили.
– Понимаешь, какая история, – сказал Саша, – была любовь у меня, в Москве еще. Ну, как сказать? Любовь? Девчонка, семнадцать лет, нравился я ей, хорошая девочка, красивая, умная, с характером. Потом меня посадили, она по тюрьмам ходила, носила передачи, о матери моей заботилась, в ссылку мне писала, я отвечал, мечтал встретиться, Варя ее зовут. Ну вот, а когда вернулся, узнал, что в это время она выходила замуж, правда, быстро развелась. Меня как обухом по голове, и я, конечно, порвал, отрубил. И вот Лена рассказала мне, как было в действительности, и все обернулось совсем иной стороной, долго об этом рассказывать. В общем, я был не прав, отверг ее грубо, несправедливо, она меня ждала, а я ее отбросил.
– Любил ты ее?
– Любил.
– А сейчас?
– И сейчас люблю.
– А она?
Саша пожал плечами:
– Не знаю, не виделись пять лет.
– Задача… – протянул Глеб. – Девчонка молодая, не будет тебя, конечно, столько лет на печке дожидаться. Но с другой стороны, первая любовь! Это тоже, дорогуша, не забывается.
– Позвоню ей, – сказал Саша.
– Правильно, – одобрил Глеб. – Вызови ее сюда. Устроим в гостинице в лучшем номере. И разберетесь в своих делах.
– Как она сюда поедет? Работает, учится.
– Майские праздники на носу, еще пару дней прихватит от отпуска, вот тебе и медовый месяц получится. За это надо выпить, дорогуша!
Хорошая мысль! И Лена в Уфе. Он скажет Варе: «Приезжай к нам на праздники! Повидаемся все вместе».
– Теперь насчет Лены, – сказал Саша. – Надо устроить ее к нам, пропадет она на этих шпалах.
– Надо. Обязательно, – согласился Глеб. – Леню и Стасика уговорю, потеснимся. Боюсь, Машка не пропустит – высланная.
– Каневский сейчас играет в местном симфоническом оркестре и у нас работал, тоже высланный. А фамилия? Машка может и не знать такую фамилию, не шибко, наверное, политически грамотная.
– Предположим. А Семен? Опять скажет: пианисты не нужны.
– Не захочет Семен – завтра все брошу и уеду.
– Даже так?
– Даже так. Тут и раздумывать нечего.
– Дорогуша, я не раздумываю, а обдумываю, как это все наверняка сработать. С отставкой – ход правильный. И я добавлю: если Сашка уйдет, то и я уйду.
Обычно Саша звонил в Москву по воскресеньям. Но до воскресенья – три дня. Столько ждать немыслимо. На следующий день позвонил Варе.
Принимая заказ, телефонистка спросила:
– Кто подойдет, или кого вызываете?
– Иванову Варвару Сергеевну.
– Ждите.
Потом сказала:
– Нету дома.
То же повторилось и на следующий день. Наверное, в институте.
В воскресенье позвонил сначала маме. Она, как всегда, ждала его звонка. Здоровье, самочувствие… К концу разговора спросил:
– Как поживает Варя?
И почувствовал вдруг, что мама медлит с ответом.
– Варя, – повторила мама, – Варя вышла замуж, Сашенька.
– Замуж?
– Да. За хорошего, порядочного человека. Они много лет знакомы, но все решилось в один день. Так сложились обстоятельства. Понимаешь меня?.. Такое время, Сашенька, не мне тебе говорить.
– Когда это произошло?
– Полмесяца назад.
– Ну что же, – сказал Саша, – передай мои поздравления. Самые добрые, искренние и сердечные.
Часть вторая
И мрамор лейтенантов —
фанерный монумент.Б. Слуцкий
1
У Глеба новости. Мария Константиновна велела принести документы, подтверждающие, что он театральный художник.
– Москва запросила, подыскивают для вас театр.
– Действует твоя Ульяна, – сказал Глеб Саше.
Саша поморщился. Напоминание об Ульяне резануло. Какая «его» Ульяна!..
– Посмотрим, какую дыру они мне предложат. А пока надо Лену устраивать.
Семен Григорьевич и слышать не хотел о новом аккомпаниаторе – группы кончаются, работы осталось на месяц-полтора. Но когда Саша и Глеб пригрозили уходом, уступил. Хорошо, послушает их знакомую, а потом решит.
Однако Лена не появлялась.
– Съездим к ней, – предложил Глеб, – я видел, в какой барак она вошла.
– Она не хочет, чтобы мы к ней приезжали, – ответил Саша, – подождем.
Лена появилась во Дворце труда недели через две.
– Работали без выходных.
Была без пальто, на дворе теплынь, в простой серенькой кофточке поверх такого же простенького платья, высокая, сильная, загоревшая.
Саша занимался с группой, увидев Лену, приветливо помахал рукой.
Глеб обрадовался, заулыбался, снова посадил Лену рядом с собой, опять показывал, как аккомпанировать, даже заставил поиграть немного вместо себя. Вроде бы ничего, получалось.
В перерыве Саша подошел к ним, обнял Лену за плечи.
– Мы обо всем договорились. Глеб тебя немножко потренирует, потом покажешь начальству свое искусство. Главное – понять, где делать паузы, где повторять, все это придет со временем.
Неожиданно Лена отказалась:
– Спасибо, ребята. Но мне это не подходит.
– Почему?! – изумился Саша. – Тебя перевели на лучшую работу?
– Работа прежняя. Но меня она устраивает. Надежно. Рабочие всегда нужны. Особенно шпалы таскать. У вас надежности нет. Сегодня вы здесь, завтра вас нет. С чем я останусь?
– Устроим в Гастрольбюро. Приезжают певцы, певицы, им надо аккомпанировать на концертах.
Она отрицательно покачала головой:
– На заводе я незаметна, а тут буду на виду. Аккомпанировать в концерте? Значит, мое имя появится на афише. «У рояля Е. Будягина» – так ведь пишется?
– Сейчас дело идет о работе у нас, а там будет видно.
– Сашенька, мне видно только одно: здесь мне осталось быть совсем недолго. Ты понимаешь?
– Лена, – вмешался Глеб, – я вас тоже понял. Но ведь положение меняется. «Ежовых рукавиц» уже нет, говорят, самого Ежова посадили. И кое-кого уже освобождают, реабилитируют.
– Возможно, возможно, – ответила Лена насмешливо, – но если меня тоже освободят, зачем мне метаться с одной работы на другую? Подожду, может, вернут в Москву и родителей моих вернут.
Ее ирония понятна. Какая реабилитация?! Прошел слушок, будто бы освободили нескольких генералов и сажать вроде бы стали меньше, так ведь полстраны уже пересажали, если взяться за вторую половину, то кто останется, кем товарищ Сталин будет руководить? Лена рассуждает здраво. Конечно, то, что на заводе она незаметна, условно, кому положено, знают о ней. Но видимость незаметности все-таки есть, это ее успокаивает.
– Решай, как ты считаешь нужным, – сказал Саша, – я, честно говоря, думал, ты обрадуешься, нет так нет, но все же приходи к нам. Не пропадай надолго.
Глеб поглядел на Лену с тоской.
Влюбился, что ли?!
Лена стала бывать у них в свои выходные. Сидела рядом с Глебом, иногда играла вместо него просто так, ради удовольствия.
Глеб с ее приходом оживлялся, был даже нежен. Саша никогда не видел его таким – ровный, веселый, поглядывает на Лену, счастливо улыбается.
Потом они провожали ее домой, иногда оба, чаще Глеб один, у рояля его заменял Стасик, Сашу никто не мог заменить.
Однажды, как раз в ее выходной, отменилась группа – в учреждении срочное собрание.
– Может, посидим в ресторане? – предложил Глеб.
Лена пожала плечами:
– Я бы лучше сходила в кино. По дороге к вам купила «Правду», Эйзенштейн хвалит последний роммовский фильм – «Ленин в 1918 году».
– Замечательно, – согласился Глеб, – пойдем в кино.
Билеты купили на шестичасовой сеанс, Саша еле досидел до конца. Прославление Сталина – ладно, все теперь этим занимаются. Но сцена, когда Бухарин способствует покушению на Ленина, отвратительна, дальше в подлости ехать некуда. Саша видел Бухарина один раз – на пионерском слете в Хамовниках, где тот выступал, его избрали почетным пионером, в красном галстуке он шел с ними по Большой Царицынской, посередине улицы, невысокий, плотный, широкоплечий человек с бородкой и веселыми голубыми глазами, смеялся, шутил, дошел с ними до Зубовской площади и там сел в поджидавшую его машину. Никакой охраны, простой, веселый, обаятельный. «Любимец партии» – так называл его Ленин. И вот его расстреляли как изменника, шпиона и убийцу. И режиссер Михаил Ромм спешит потоптаться на растерзанном Бухарине.
Они вышли из кино молча. Сели в автобус. Лена отказалась ездить на машине: «Не хочу лишних разговоров».
В автобусе Саша попросил у нее «Правду»:
– Дай-ка посмотрю, что там Эйзенштейн пишет.
«Картина доходит до сердца, – писал Эйзенштейн, – в ней схвачена самая сердцевина того, чем велик большевизм, – гуманность… Через все оттенки характеров и поступков действующих лиц сквозит тема гуманности революции, великой гуманности тех, кто ее совершает…»
И Эйзенштейн туда же! Мальчишкой Саша смотрел его «Броненосец “Потемкин”» в «Художественном» на Арбатской площади. Кассирши, билетеры, гардеробщики – все были одеты в матросскую форму, выглядело здорово, создавало настроение. Мир признал «Броненосец “Потемкин”» лучшим фильмом, а Эйзенштейна величайшим кинорежиссером. Теперь этот «величайший» верно служит тирану и палачу. Вот иллюстрация к их с Глебом спору о гении и злодействе.
Глеб тоже прочитал газету, выразительно посмотрел на Сашу:
– Ну что ж, еще один холоп.
Значит, и Глеб вспомнил об их разговоре.
Саша радовался приходам Лены. Возникали воспоминания детства и юности, грустные, приятные, щемящие сердце. Глядя на нее, он часто думал: вот что значит кровь Ивана Григорьевича! Передал дочери волю и мужество. Знает, что не сегодня-завтра ее заберут, и ни слова об этом, только однажды бросила мимоходом: «Возможно, переведут из одного барака в другой, но уже за проволоку».
Его ситуация была куда легче, чем нынешняя у Лены, именно из-за неожиданности ареста. Он не представлял себе, как бы ходил в институт, встречался с друзьями, ел, пил, думая все время об одном: «Это твой последний шаг на воле». А у Лены – пытка! И с сыном пытка! Возможно, уже попрощалась с ним без надежды когда-либо увидеть. Единственное утешение, что рядом он и Глеб, не так все же одиноко, и в Москве она не чувствовала себя одинокой, рядом была Варя.
Известие о новом замужестве Вари Саша перенес стойко. Так ему казалось, во всяком случае.
– Ну что твоя Варя, – спросил Глеб, – ждать ее в Уфе или нет?
– Варя вышла замуж. Знала этого человека много лет, а решилось все в один день. Может быть, так и лучше.
Что, собственно говоря, изменилось бы, если бы успел с ней поговорить? Ну, увиделись бы. Что бы он ей ни сказал, что бы она ему ни ответила, все равно он должен исчезнуть из ее жизни. А сейчас получилось, что из его жизни исчезла она. И правильно поступила: он обречен на скитания в лучшем случае, в худшем – его ждет лагерь. Так что она все равно бы его не дождалась. Возможно, ее новый муж так же, как и она, помогает людям, это их и сблизило. Жаль только, что не попросил прощения. Позвонить сейчас? Прозвучит глупо – не звонил, не писал, а узнал, что вышла замуж, объявился, поздравляет, просит извинить за прошлое. Может быть, когда-нибудь увидит ее, извинится.
Тоска, конечно, но что поделаешь?! И что впереди? Куда ехать после Уфы? Тащиться вслед за Семеном Григорьевичем в Саратов? Если бы еще с Глебом, тогда другое дело, верный друг все же. Ехать в Рязань? Чем ему поможет брат покойного Михаила Юрьевича? Какую работу искать в Рязани? Все в тумане. И недовольство собой точило. В ссылке он занимался французским, писал очерки по истории Французской революции, здесь и учебник, и очерки валяются в чемодане, он к ним ни разу не притронулся, не прочитал ни одной книги. Танцует, выпивает. Вот к чему свелась его жизнь.
– Москва запросила, подыскивают для вас театр.
– Действует твоя Ульяна, – сказал Глеб Саше.
Саша поморщился. Напоминание об Ульяне резануло. Какая «его» Ульяна!..
– Посмотрим, какую дыру они мне предложат. А пока надо Лену устраивать.
Семен Григорьевич и слышать не хотел о новом аккомпаниаторе – группы кончаются, работы осталось на месяц-полтора. Но когда Саша и Глеб пригрозили уходом, уступил. Хорошо, послушает их знакомую, а потом решит.
Однако Лена не появлялась.
– Съездим к ней, – предложил Глеб, – я видел, в какой барак она вошла.
– Она не хочет, чтобы мы к ней приезжали, – ответил Саша, – подождем.
Лена появилась во Дворце труда недели через две.
– Работали без выходных.
Была без пальто, на дворе теплынь, в простой серенькой кофточке поверх такого же простенького платья, высокая, сильная, загоревшая.
Саша занимался с группой, увидев Лену, приветливо помахал рукой.
Глеб обрадовался, заулыбался, снова посадил Лену рядом с собой, опять показывал, как аккомпанировать, даже заставил поиграть немного вместо себя. Вроде бы ничего, получалось.
В перерыве Саша подошел к ним, обнял Лену за плечи.
– Мы обо всем договорились. Глеб тебя немножко потренирует, потом покажешь начальству свое искусство. Главное – понять, где делать паузы, где повторять, все это придет со временем.
Неожиданно Лена отказалась:
– Спасибо, ребята. Но мне это не подходит.
– Почему?! – изумился Саша. – Тебя перевели на лучшую работу?
– Работа прежняя. Но меня она устраивает. Надежно. Рабочие всегда нужны. Особенно шпалы таскать. У вас надежности нет. Сегодня вы здесь, завтра вас нет. С чем я останусь?
– Устроим в Гастрольбюро. Приезжают певцы, певицы, им надо аккомпанировать на концертах.
Она отрицательно покачала головой:
– На заводе я незаметна, а тут буду на виду. Аккомпанировать в концерте? Значит, мое имя появится на афише. «У рояля Е. Будягина» – так ведь пишется?
– Сейчас дело идет о работе у нас, а там будет видно.
– Сашенька, мне видно только одно: здесь мне осталось быть совсем недолго. Ты понимаешь?
– Лена, – вмешался Глеб, – я вас тоже понял. Но ведь положение меняется. «Ежовых рукавиц» уже нет, говорят, самого Ежова посадили. И кое-кого уже освобождают, реабилитируют.
– Возможно, возможно, – ответила Лена насмешливо, – но если меня тоже освободят, зачем мне метаться с одной работы на другую? Подожду, может, вернут в Москву и родителей моих вернут.
Ее ирония понятна. Какая реабилитация?! Прошел слушок, будто бы освободили нескольких генералов и сажать вроде бы стали меньше, так ведь полстраны уже пересажали, если взяться за вторую половину, то кто останется, кем товарищ Сталин будет руководить? Лена рассуждает здраво. Конечно, то, что на заводе она незаметна, условно, кому положено, знают о ней. Но видимость незаметности все-таки есть, это ее успокаивает.
– Решай, как ты считаешь нужным, – сказал Саша, – я, честно говоря, думал, ты обрадуешься, нет так нет, но все же приходи к нам. Не пропадай надолго.
Глеб поглядел на Лену с тоской.
Влюбился, что ли?!
Лена стала бывать у них в свои выходные. Сидела рядом с Глебом, иногда играла вместо него просто так, ради удовольствия.
Глеб с ее приходом оживлялся, был даже нежен. Саша никогда не видел его таким – ровный, веселый, поглядывает на Лену, счастливо улыбается.
Потом они провожали ее домой, иногда оба, чаще Глеб один, у рояля его заменял Стасик, Сашу никто не мог заменить.
Однажды, как раз в ее выходной, отменилась группа – в учреждении срочное собрание.
– Может, посидим в ресторане? – предложил Глеб.
Лена пожала плечами:
– Я бы лучше сходила в кино. По дороге к вам купила «Правду», Эйзенштейн хвалит последний роммовский фильм – «Ленин в 1918 году».
– Замечательно, – согласился Глеб, – пойдем в кино.
Билеты купили на шестичасовой сеанс, Саша еле досидел до конца. Прославление Сталина – ладно, все теперь этим занимаются. Но сцена, когда Бухарин способствует покушению на Ленина, отвратительна, дальше в подлости ехать некуда. Саша видел Бухарина один раз – на пионерском слете в Хамовниках, где тот выступал, его избрали почетным пионером, в красном галстуке он шел с ними по Большой Царицынской, посередине улицы, невысокий, плотный, широкоплечий человек с бородкой и веселыми голубыми глазами, смеялся, шутил, дошел с ними до Зубовской площади и там сел в поджидавшую его машину. Никакой охраны, простой, веселый, обаятельный. «Любимец партии» – так называл его Ленин. И вот его расстреляли как изменника, шпиона и убийцу. И режиссер Михаил Ромм спешит потоптаться на растерзанном Бухарине.
Они вышли из кино молча. Сели в автобус. Лена отказалась ездить на машине: «Не хочу лишних разговоров».
В автобусе Саша попросил у нее «Правду»:
– Дай-ка посмотрю, что там Эйзенштейн пишет.
«Картина доходит до сердца, – писал Эйзенштейн, – в ней схвачена самая сердцевина того, чем велик большевизм, – гуманность… Через все оттенки характеров и поступков действующих лиц сквозит тема гуманности революции, великой гуманности тех, кто ее совершает…»
И Эйзенштейн туда же! Мальчишкой Саша смотрел его «Броненосец “Потемкин”» в «Художественном» на Арбатской площади. Кассирши, билетеры, гардеробщики – все были одеты в матросскую форму, выглядело здорово, создавало настроение. Мир признал «Броненосец “Потемкин”» лучшим фильмом, а Эйзенштейна величайшим кинорежиссером. Теперь этот «величайший» верно служит тирану и палачу. Вот иллюстрация к их с Глебом спору о гении и злодействе.
Глеб тоже прочитал газету, выразительно посмотрел на Сашу:
– Ну что ж, еще один холоп.
Значит, и Глеб вспомнил об их разговоре.
Саша радовался приходам Лены. Возникали воспоминания детства и юности, грустные, приятные, щемящие сердце. Глядя на нее, он часто думал: вот что значит кровь Ивана Григорьевича! Передал дочери волю и мужество. Знает, что не сегодня-завтра ее заберут, и ни слова об этом, только однажды бросила мимоходом: «Возможно, переведут из одного барака в другой, но уже за проволоку».
Его ситуация была куда легче, чем нынешняя у Лены, именно из-за неожиданности ареста. Он не представлял себе, как бы ходил в институт, встречался с друзьями, ел, пил, думая все время об одном: «Это твой последний шаг на воле». А у Лены – пытка! И с сыном пытка! Возможно, уже попрощалась с ним без надежды когда-либо увидеть. Единственное утешение, что рядом он и Глеб, не так все же одиноко, и в Москве она не чувствовала себя одинокой, рядом была Варя.
Известие о новом замужестве Вари Саша перенес стойко. Так ему казалось, во всяком случае.
– Ну что твоя Варя, – спросил Глеб, – ждать ее в Уфе или нет?
– Варя вышла замуж. Знала этого человека много лет, а решилось все в один день. Может быть, так и лучше.
Что, собственно говоря, изменилось бы, если бы успел с ней поговорить? Ну, увиделись бы. Что бы он ей ни сказал, что бы она ему ни ответила, все равно он должен исчезнуть из ее жизни. А сейчас получилось, что из его жизни исчезла она. И правильно поступила: он обречен на скитания в лучшем случае, в худшем – его ждет лагерь. Так что она все равно бы его не дождалась. Возможно, ее новый муж так же, как и она, помогает людям, это их и сблизило. Жаль только, что не попросил прощения. Позвонить сейчас? Прозвучит глупо – не звонил, не писал, а узнал, что вышла замуж, объявился, поздравляет, просит извинить за прошлое. Может быть, когда-нибудь увидит ее, извинится.
Тоска, конечно, но что поделаешь?! И что впереди? Куда ехать после Уфы? Тащиться вслед за Семеном Григорьевичем в Саратов? Если бы еще с Глебом, тогда другое дело, верный друг все же. Ехать в Рязань? Чем ему поможет брат покойного Михаила Юрьевича? Какую работу искать в Рязани? Все в тумане. И недовольство собой точило. В ссылке он занимался французским, писал очерки по истории Французской революции, здесь и учебник, и очерки валяются в чемодане, он к ним ни разу не притронулся, не прочитал ни одной книги. Танцует, выпивает. Вот к чему свелась его жизнь.
2
Гитлер за две недели разгромил польскую армию, одну из сильнейших в Европе, покорил страну, население которой почти в десять раз превышает население Финляндии. ОН воевал более трех месяцев и не смог справиться с народом, в сорок раз меньшим по численности, чем советский народ. Доверился военным, недооценил силу финского сопротивления. Ну что ж, у каждого политика бывают неудачи, любой полководец терпит иногда и поражения.
А народ должен по-прежнему верить в непобедимость своей армии, должен знать, что воевать будем только на чужой земле, и мы воевали только на финской земле, должен быть убежден, что побеждали и будем побеждать малой кровью. И потому о наших потерях не сообщать. СССР – большая страна, и если в ее бесчисленных городах, деревнях и селах недосчитаются по нескольку человек, то никто не узнает, сколько людей мы потеряли в действительности. Народ должен знать одно: СССР отодвинул границу с Финляндией с тридцати двух километров до ста пятидесяти и этим обеспечил безопасность Ленинграда.
И еще народ должен знать: в Европе война. ЕГО усилиями для Советского Союза сохранен мир. Мир хрупкий и ненадежный. Крепким и надежным он может стать, если СССР превратится в сильнейшую мировую державу, на которую никто не посмеет напасть. Для этого экономику страны надо перевести на военные рельсы, увеличить производство самолетов, танков, новейшего вооружения. Это потребует много сил, много жертв, но, если народ хочет мира и спокойствия, он должен на них пойти. Надо ввести в стране жесточайшую трудовую дисциплину, за самовольный уход с работы, прогулы, опоздания, выпуск плохой продукции карать самым беспощадным образом. Надо в несколько раз увеличить подготовку командного состава всех рангов – создать новые академии, школы, курсы: военная профессия должна стать самой почетной в стране. Навести в армии железный порядок, ввести единоначалие, генеральские и адмиральские звания. Ворошилова с поста наркома обороны снять, вместо него назначить Тимошенко. Виновником неудач в Финляндии объявить военную разведку. Начальника Разведывательного управления Красной Армии Проскурова расстрелять.
Международный резонанс? Плохой резонанс, невыгодный. Но это временно. Истинную свою силу Советский Союз еще покажет. Гитлер будет воевать с Советским Союзом, только когда сокрушит Англию и Францию, воевать на два фронта он не может. А Франция и Англия – это не Польша, за две недели их не одолеешь. Три-четыре года Советский Союз в запасе имеет. За это время ОН создаст самую мощную в мире военную индустрию, самую мощную в мире армию. Нашими неудачами в Финляндии пусть никто не обольщается, разговорами о «колоссе на глиняных ногах» пусть никто себя не тешит.
Англия и Франция помогали финнам, посылали оружие, формировали экспедиционный корпус, со всей Европы в Финляндию прибывали добровольцы. В этих условиях продолжение военных действий неизбежно перешло бы в войну СССР с Англией и Францией. Этого и хотел Гитлер, хотел втянуть СССР во вторую мировую войну на своей стороне. Но Советский Союз еще не готов к такой войне. ОН выступит, когда укрепится, а они ослабнут. Вот почему ОН прекратил военные действия и подписал мир с финнами.
Да-да, именно поэтому подписал, показал Гитлеру, что не глупее его, и Гитлер понял, что втянуть СССР в войну не удастся, воевать придется самому. И воюет. В апреле немцы заняли Данию и высадились в Норвегии. В начале мая капитулировали Голландия и Бельгия. Путь на Францию был открыт. Англия едва успела эвакуировать из Дюнкерка свой экспедиционный корпус.
Правительство Чемберлена пало, к власти пришел Черчилль. Конечно, Черчилль – заклятый враг Cоветской власти. Но Черчилль осудил мюнхенскую сделку и на новый сговор с Гитлером не пойдет. Англия будет продолжать войну. Пока у Германии есть Западный фронт, СССР гарантирован от ее нападения.
24 мая Берия доложил Сталину о только что полученной из Нью-Йорка телеграмме: «Операция проведена. Результаты будут ясны позже».
Итак, добрались до Троцкого. Но почему «результаты будут ясны позже»? Убит мерзавец или не убит?
Ответа на этот вопрос Сталину пришлось ждать несколько дней. Наконец явился Берия. По его лицу, по тому, как прятал глаза за стеклами пенсне, по тому, как дрожал голос, Сталин понял: операция провалилась.
Не отрывая от Берии тяжелого взгляда, Сталин бросил:
– Докладывайте!
Берия доложил:
– Операция проведена под руководством знаменитого художника Сикейроса. В три часа ночи группа в составе двадцати двух человек, вооруженных автоматами и пулеметом, подъехала к дому Троцкого, мгновенно разоружила внешнюю охрану. Наш человек, дежуривший у ворот, их открыл. Люди Сикейроса разоружили внутреннюю охрану и открыли шквальный огонь по окнам и дверям спальни Троцкого. Пулемет бил прямой наводкой длинными очередями, было выпущено более двухсот пуль. Закончив операцию и бросив напоследок бомбу, группа скрылась. Но…
В этом месте голос Берии осекся.
– Что «но»? – грозно спросил Сталин.
– Троцкий и его жена спрятались за кроватью, кровать их и прикрыла. Пострадал только их внук в соседней комнате, так, небольшая царапина.
Сталин встал, прошелся по кабинету. Берия сидел за столом не шевелясь.
– Спальня большая? – не поворачивая головы, спросил Сталин.
– Небольшая…
– И вы хотите мне доказать, что двести пуль, выпущенных по небольшой комнате, не задели людей, которые в этой комнате находились?
– Товарищ Сталин…
– Я знаю, что я товарищ Сталин! Я вас спрашиваю: как это могло быть? Двести пуль – и ни одна не попала?
– Между окном и кроватью – полметра. Жена столкнула туда Троцкого и легла на него. Через окно стреляли по кровати, по всей комнате, но то место, где они укрылись, было мертвым пространством.
Сталин вернулся к столу, сел, снова поднял тяжелый взгляд на Берию.
– А бомба?
– Бомба не взорвалась.
Сталин ударил кулаком по столу. Лицо его было страшно.
– Кто кого обманывает?
Берия молчал.
Сталин снова ударил кулаком по столу.
– Я спрашиваю: кто кого обманывает? Сикейрос Эйтингона, Эйтингон Берию или Берия пытается обмануть товарища Сталина?
Берия молчал.
– Почему молчите? – крикнул Сталин.
– Товарищ Сталин, – сказал Берия, – в окружение Троцкого внедрен наш человек. Ваше задание будет выполнено.
– Когда?
– В ближайшее время.
– Так вот, – сурово проговорил Сталин, – даю вам три месяца, в августе все должно быть закончено. Передайте это Судоплатову и Эйтингону. Кстати, напомните им о судьбе Шпигельгласа.
6 июня новый английский посол в Москве Стаффорд Криппс передал Сталину личное послание Черчилля. Черчилль предупреждал, что Гитлер стремится покорить все европейские страны, в том числе и СССР, и предложил сотрудничество.
Прочитав послание, Сталин ответил:
– Я хорошо знаком с несколькими руководящими деятелями Германии и не заметил у них никакого стремления к поглощению европейских государств.
Этот разговор, как и текст послания Черчилля, был в тот же день передан Гитлеру – Сталин демонстрировал ему свою лояльность.
Через неделю, 14 июня, немцы заняли Париж.
Это известие ошеломило Сталина. За месяц повержена Франция – сильнейшая держава Европы. Гитлер непобедим? Неужели Гитлер ЕГО обманет?
В речи, произнесенной в рейхстаге в честь победы над Францией, Гитлер заявил: «В этот час я полагаю, что моя совесть велит мне еще раз воззвать к разуму и здравому смыслу Великобритании, ибо являюсь не побежденным врагом, который просит пощады, а победителем… Не надо ждать, когда Черчилль удерет в Канаду, надо вступить в мирные переговоры с Германией сейчас».
Ответа Англии Сталин ожидал с не меньшим волнением, чем Гитлер. После молниеносной победы над Францией мир с Англией сделает Гитлера властелином Европы, опрокинет все ЕГО расчеты. Члены Политбюро, оставшиеся вечером с НИМ обедать, сидели притихшие, никаких анекдотов, никаких шуток. Сталин был мрачен, вставал, выходил из-за стола, снова садился, опускал глаза в тарелку. Молотов потом жаловался жене: «Такое напряжение, что нервов не хватает».
Через несколько дней министр иностранных дел Англии Иден отверг мирные предложения Гитлера. 13 августа немцы бомбили английские города, началось воздушное сражение над Англией. Этого англичане, конечно, никогда Гитлеру не простят. Сталин вздохнул с облегчением. Он не остался один на один с Гитлером. Их союз продолжается. Время работает на НЕГО.
А 21 августа вечером явился Берия со срочным сообщением: сегодня в больнице города Мехико скончался Троцкий. Удар туристским ледорубом по голове нанес ему испанец Рамон Меркадер, тот самый внедренный в Койоакан агент НКВД, о котором в прошлый раз он ЕМУ доложил. Руководил операцией в Мексике Эйтингон, в Москве – Судоплатов.
Прикончили наконец негодяя! Тридцать пять лет этот человек отравлял ЕМУ жизнь, портил ЕМУ кровь. ОН впервые увидел его в 1905 году на Лондонском съезде – молодой, красивый, окруженный поклонниками и поклонницами, произносил эффектные речи и даже не заметил ЕГО. И в 1913 году в Вене Троцкий тоже произносил эффектные речи, тоже был в центре внимания и тоже ЕГО не заметил. И в семнадцатом году разыгрывал роль вождя и руководителя революции, и во время гражданской войны считал себя главным организатором победы – ни во что ЕГО не ставил, держался высокомерно и заносчиво. А последние пятнадцать лет поливал ЕГО помоями, позорил на всех углах, даже, говорят, книгу о НЕМ написал, опубликовать только не успел. Ясно, о чем эта книга: о том, что Троцкий – гений, а Сталин – посредственность. Нет! Товарищ Сталин вершит судьбы мира, а господин Троцкий валяется в морге с проломленным черепом. Туда ему и дорога.
Берия вручил ему и завещание Троцкого, написанное в феврале, еще до нападения Сикейроса. Предчувствовал свою смерть, негодяй, понимал, что не избежать возмездия. Но умереть, как все люди, не мог. И на краю могилы сохранял позу. Ну что ж, посмотрим, что он здесь понаписал.
Сталин открыл врученную ему Берией папку.
А народ должен по-прежнему верить в непобедимость своей армии, должен знать, что воевать будем только на чужой земле, и мы воевали только на финской земле, должен быть убежден, что побеждали и будем побеждать малой кровью. И потому о наших потерях не сообщать. СССР – большая страна, и если в ее бесчисленных городах, деревнях и селах недосчитаются по нескольку человек, то никто не узнает, сколько людей мы потеряли в действительности. Народ должен знать одно: СССР отодвинул границу с Финляндией с тридцати двух километров до ста пятидесяти и этим обеспечил безопасность Ленинграда.
И еще народ должен знать: в Европе война. ЕГО усилиями для Советского Союза сохранен мир. Мир хрупкий и ненадежный. Крепким и надежным он может стать, если СССР превратится в сильнейшую мировую державу, на которую никто не посмеет напасть. Для этого экономику страны надо перевести на военные рельсы, увеличить производство самолетов, танков, новейшего вооружения. Это потребует много сил, много жертв, но, если народ хочет мира и спокойствия, он должен на них пойти. Надо ввести в стране жесточайшую трудовую дисциплину, за самовольный уход с работы, прогулы, опоздания, выпуск плохой продукции карать самым беспощадным образом. Надо в несколько раз увеличить подготовку командного состава всех рангов – создать новые академии, школы, курсы: военная профессия должна стать самой почетной в стране. Навести в армии железный порядок, ввести единоначалие, генеральские и адмиральские звания. Ворошилова с поста наркома обороны снять, вместо него назначить Тимошенко. Виновником неудач в Финляндии объявить военную разведку. Начальника Разведывательного управления Красной Армии Проскурова расстрелять.
Международный резонанс? Плохой резонанс, невыгодный. Но это временно. Истинную свою силу Советский Союз еще покажет. Гитлер будет воевать с Советским Союзом, только когда сокрушит Англию и Францию, воевать на два фронта он не может. А Франция и Англия – это не Польша, за две недели их не одолеешь. Три-четыре года Советский Союз в запасе имеет. За это время ОН создаст самую мощную в мире военную индустрию, самую мощную в мире армию. Нашими неудачами в Финляндии пусть никто не обольщается, разговорами о «колоссе на глиняных ногах» пусть никто себя не тешит.
Англия и Франция помогали финнам, посылали оружие, формировали экспедиционный корпус, со всей Европы в Финляндию прибывали добровольцы. В этих условиях продолжение военных действий неизбежно перешло бы в войну СССР с Англией и Францией. Этого и хотел Гитлер, хотел втянуть СССР во вторую мировую войну на своей стороне. Но Советский Союз еще не готов к такой войне. ОН выступит, когда укрепится, а они ослабнут. Вот почему ОН прекратил военные действия и подписал мир с финнами.
Да-да, именно поэтому подписал, показал Гитлеру, что не глупее его, и Гитлер понял, что втянуть СССР в войну не удастся, воевать придется самому. И воюет. В апреле немцы заняли Данию и высадились в Норвегии. В начале мая капитулировали Голландия и Бельгия. Путь на Францию был открыт. Англия едва успела эвакуировать из Дюнкерка свой экспедиционный корпус.
Правительство Чемберлена пало, к власти пришел Черчилль. Конечно, Черчилль – заклятый враг Cоветской власти. Но Черчилль осудил мюнхенскую сделку и на новый сговор с Гитлером не пойдет. Англия будет продолжать войну. Пока у Германии есть Западный фронт, СССР гарантирован от ее нападения.
24 мая Берия доложил Сталину о только что полученной из Нью-Йорка телеграмме: «Операция проведена. Результаты будут ясны позже».
Итак, добрались до Троцкого. Но почему «результаты будут ясны позже»? Убит мерзавец или не убит?
Ответа на этот вопрос Сталину пришлось ждать несколько дней. Наконец явился Берия. По его лицу, по тому, как прятал глаза за стеклами пенсне, по тому, как дрожал голос, Сталин понял: операция провалилась.
Не отрывая от Берии тяжелого взгляда, Сталин бросил:
– Докладывайте!
Берия доложил:
– Операция проведена под руководством знаменитого художника Сикейроса. В три часа ночи группа в составе двадцати двух человек, вооруженных автоматами и пулеметом, подъехала к дому Троцкого, мгновенно разоружила внешнюю охрану. Наш человек, дежуривший у ворот, их открыл. Люди Сикейроса разоружили внутреннюю охрану и открыли шквальный огонь по окнам и дверям спальни Троцкого. Пулемет бил прямой наводкой длинными очередями, было выпущено более двухсот пуль. Закончив операцию и бросив напоследок бомбу, группа скрылась. Но…
В этом месте голос Берии осекся.
– Что «но»? – грозно спросил Сталин.
– Троцкий и его жена спрятались за кроватью, кровать их и прикрыла. Пострадал только их внук в соседней комнате, так, небольшая царапина.
Сталин встал, прошелся по кабинету. Берия сидел за столом не шевелясь.
– Спальня большая? – не поворачивая головы, спросил Сталин.
– Небольшая…
– И вы хотите мне доказать, что двести пуль, выпущенных по небольшой комнате, не задели людей, которые в этой комнате находились?
– Товарищ Сталин…
– Я знаю, что я товарищ Сталин! Я вас спрашиваю: как это могло быть? Двести пуль – и ни одна не попала?
– Между окном и кроватью – полметра. Жена столкнула туда Троцкого и легла на него. Через окно стреляли по кровати, по всей комнате, но то место, где они укрылись, было мертвым пространством.
Сталин вернулся к столу, сел, снова поднял тяжелый взгляд на Берию.
– А бомба?
– Бомба не взорвалась.
Сталин ударил кулаком по столу. Лицо его было страшно.
– Кто кого обманывает?
Берия молчал.
Сталин снова ударил кулаком по столу.
– Я спрашиваю: кто кого обманывает? Сикейрос Эйтингона, Эйтингон Берию или Берия пытается обмануть товарища Сталина?
Берия молчал.
– Почему молчите? – крикнул Сталин.
– Товарищ Сталин, – сказал Берия, – в окружение Троцкого внедрен наш человек. Ваше задание будет выполнено.
– Когда?
– В ближайшее время.
– Так вот, – сурово проговорил Сталин, – даю вам три месяца, в августе все должно быть закончено. Передайте это Судоплатову и Эйтингону. Кстати, напомните им о судьбе Шпигельгласа.
6 июня новый английский посол в Москве Стаффорд Криппс передал Сталину личное послание Черчилля. Черчилль предупреждал, что Гитлер стремится покорить все европейские страны, в том числе и СССР, и предложил сотрудничество.
Прочитав послание, Сталин ответил:
– Я хорошо знаком с несколькими руководящими деятелями Германии и не заметил у них никакого стремления к поглощению европейских государств.
Этот разговор, как и текст послания Черчилля, был в тот же день передан Гитлеру – Сталин демонстрировал ему свою лояльность.
Через неделю, 14 июня, немцы заняли Париж.
Это известие ошеломило Сталина. За месяц повержена Франция – сильнейшая держава Европы. Гитлер непобедим? Неужели Гитлер ЕГО обманет?
В речи, произнесенной в рейхстаге в честь победы над Францией, Гитлер заявил: «В этот час я полагаю, что моя совесть велит мне еще раз воззвать к разуму и здравому смыслу Великобритании, ибо являюсь не побежденным врагом, который просит пощады, а победителем… Не надо ждать, когда Черчилль удерет в Канаду, надо вступить в мирные переговоры с Германией сейчас».
Ответа Англии Сталин ожидал с не меньшим волнением, чем Гитлер. После молниеносной победы над Францией мир с Англией сделает Гитлера властелином Европы, опрокинет все ЕГО расчеты. Члены Политбюро, оставшиеся вечером с НИМ обедать, сидели притихшие, никаких анекдотов, никаких шуток. Сталин был мрачен, вставал, выходил из-за стола, снова садился, опускал глаза в тарелку. Молотов потом жаловался жене: «Такое напряжение, что нервов не хватает».
Через несколько дней министр иностранных дел Англии Иден отверг мирные предложения Гитлера. 13 августа немцы бомбили английские города, началось воздушное сражение над Англией. Этого англичане, конечно, никогда Гитлеру не простят. Сталин вздохнул с облегчением. Он не остался один на один с Гитлером. Их союз продолжается. Время работает на НЕГО.
А 21 августа вечером явился Берия со срочным сообщением: сегодня в больнице города Мехико скончался Троцкий. Удар туристским ледорубом по голове нанес ему испанец Рамон Меркадер, тот самый внедренный в Койоакан агент НКВД, о котором в прошлый раз он ЕМУ доложил. Руководил операцией в Мексике Эйтингон, в Москве – Судоплатов.
Прикончили наконец негодяя! Тридцать пять лет этот человек отравлял ЕМУ жизнь, портил ЕМУ кровь. ОН впервые увидел его в 1905 году на Лондонском съезде – молодой, красивый, окруженный поклонниками и поклонницами, произносил эффектные речи и даже не заметил ЕГО. И в 1913 году в Вене Троцкий тоже произносил эффектные речи, тоже был в центре внимания и тоже ЕГО не заметил. И в семнадцатом году разыгрывал роль вождя и руководителя революции, и во время гражданской войны считал себя главным организатором победы – ни во что ЕГО не ставил, держался высокомерно и заносчиво. А последние пятнадцать лет поливал ЕГО помоями, позорил на всех углах, даже, говорят, книгу о НЕМ написал, опубликовать только не успел. Ясно, о чем эта книга: о том, что Троцкий – гений, а Сталин – посредственность. Нет! Товарищ Сталин вершит судьбы мира, а господин Троцкий валяется в морге с проломленным черепом. Туда ему и дорога.
Берия вручил ему и завещание Троцкого, написанное в феврале, еще до нападения Сикейроса. Предчувствовал свою смерть, негодяй, понимал, что не избежать возмездия. Но умереть, как все люди, не мог. И на краю могилы сохранял позу. Ну что ж, посмотрим, что он здесь понаписал.
Сталин открыл врученную ему Берией папку.
Завещание
Развязка, видимо, близка. Эти строки будут опубликованы после моей смерти.
Мне незачем здесь опровергать глупую и подлую клевету Сталина и его агентуры: на моей революционной чести нет ни одного пятна. Ни прямо, ни косвенно я никогда не входил ни в какие закулисные соглашения или переговоры с врагами рабочего класса. Тысячи противников Сталина погибли жертвами подобных же ложных обвинений. Новые революционные поколения восстановят их политическую честь и воздадут палачам Кремля по заслугам.
Я горячо благодарю друзей, которые оставались верны мне в самые трудные часы моей жизни. Я не называю никого в отдельности, потому что не могу назвать всех.
Я считаю себя, однако, вправе сделать исключение для своей подруги, Наталии Ивановны Седовой. Рядом со счастьем быть борцом за дело социализма судьба дала мне счастье быть ее мужем. В течение почти сорока лет нашей совместной жизни она оставалась неистощимым источником любви, великодушия и нежности. Она прошла через большие страдания, особенно в последний период нашей жизни. Но я нахожу утешение в том, что она знала также дни счастья.
Сорок три года своей сознательной жизни я оставался революционером, из них сорок два года я боролся под знаменем марксизма. Если бы мне пришлось начать сначала, я постарался бы, разумеется, избежать тех или других ошибок, но общее направление моей жизни осталось бы неизменным. Я умру пролетарским революционером, марксистом, диалектическим материалистом и, следовательно, атеистом. Моя вера в коммунистическое будущее человечества сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности.
Наташа подошла сейчас к окну и раскрыла его шире, чтоб воздух свободнее проходил в мою комнату. Я вижу ярко-зеленую полосу травы под стеной, чистое голубое небо над стеной и солнечный свет везде. Жизнь прекрасна. Пусть грядущие поколения очистят ее от зла, гнета, насилия и наслаждаются ею вполне.27 февраля 1940 г. Койоакан. Л. Троцкий
3
Первые сообщения разведки о готовящемся нападении Германии на Советский Союз начали поступать в июне 1940 года. Сталин не придавал им значения. Разговоры каких-то немцев – болтовня, подготовка нескольких тысяч парашютистов, знающих русский язык, – выдумка идиота; передвижение немецких частей на территории Польши – нормальная военная жизнь в оккупированной стране, концентрация немецких войск на советской границе – дезинформация, обманывают Черчилля, отвлекают его внимание от подготовки к вторжению в Англию.
Более серьезное предупреждение поступило в октябре от агента в немецком Генштабе. Германия начнет войну с СССР весной будущего года, цель – отторжение Украины. И этому сообщению верить нельзя – к весне будущего года Гитлер не успеет закончить войну с Англией, переправляться зимой через Ла-Манш не будет.
И упрямый обалдуй Литвинов тоже талдычит о неизбежности нападения Германии, о неправильной политике Молотова, подразумевая, конечно, не Молотова, а Сталина.
«Разгром Франции – полное банкротство советской политики. Теперь у Гитлера нет второго фронта, Англия – это не второй фронт. Теперь рейх опирается на ресурсы всей континентальной Европы. Задабривание Гитлера – это политика страуса, прячущего голову в песок».
Ничего не понимает, старый болван! Гитлер не нападет на Советский Союз. Если, конечно, учитывая импульсивный характер Гитлера, не давать ему повода. Гитлер должен быть убежден в ЕГО лояльности. ОН переведет Литвинова из членов ЦК в кандидаты, Гитлер увидит, что ОН освобождается от евреев. А Жемчужину вообще выведет из состава ЦК, пусть Гитлер полюбуется – женой Молотова, руководителя правительства, и той пожертвовал.
Более серьезное предупреждение поступило в октябре от агента в немецком Генштабе. Германия начнет войну с СССР весной будущего года, цель – отторжение Украины. И этому сообщению верить нельзя – к весне будущего года Гитлер не успеет закончить войну с Англией, переправляться зимой через Ла-Манш не будет.
И упрямый обалдуй Литвинов тоже талдычит о неизбежности нападения Германии, о неправильной политике Молотова, подразумевая, конечно, не Молотова, а Сталина.
«Разгром Франции – полное банкротство советской политики. Теперь у Гитлера нет второго фронта, Англия – это не второй фронт. Теперь рейх опирается на ресурсы всей континентальной Европы. Задабривание Гитлера – это политика страуса, прячущего голову в песок».
Ничего не понимает, старый болван! Гитлер не нападет на Советский Союз. Если, конечно, учитывая импульсивный характер Гитлера, не давать ему повода. Гитлер должен быть убежден в ЕГО лояльности. ОН переведет Литвинова из членов ЦК в кандидаты, Гитлер увидит, что ОН освобождается от евреев. А Жемчужину вообще выведет из состава ЦК, пусть Гитлер полюбуется – женой Молотова, руководителя правительства, и той пожертвовал.