На собрание пришли наша классная руководительница Наталья Павловна и главный инженер автобазы. Тот самый, который водил нас в первый день по цехам. Оказывается, он считается руководителем нашей практики. А я и не знал.
Главный инженер сказал, что администрация автобазы создала нам наилучшие условия. Все ребята распределены согласно их интересам, склонностям и личным качествам. Все цеха и бригады оказывают нам полное внимание. В общем, все идет прекрасно. Он надеется, что мы получим трудовые навыки. А если у кого есть претензии, он их с удовольствием выслушает.
Но по его лицу было видно, что претензии он выслушает без всякого удовольствия.
Все молчали, никто не выражал претензии.
Тогда Игорь сказал, что он целиком присоединяется к главному инженеру. Практика идет прекрасно. Администрация относится к нам великолепно. Все ребята сделали колоссальные успехи. А если кто и отстает, то сам виноват, пусть подтягивается. Но кто именно отстает, Игорь не сказал. Он старается никого не задевать.
На самом деле практика у нас шла вовсе не так хорошо, как они говорили. Взять, например, меня со Шмаковым. Мы только последние два дня работали нормально. А до этого были «на подхвате». А те, кто работали в механическом цехе, до сих пор ничего не делали. Стояли за спинами рабочих, смотрели, как те работают на разных станках. Мы их называли «заспинниками». Один из таких «заспинников», Солоухин, сидел рядом со мной. Я подтолкнул его, чтобы он высказался. Солоухин махнул рукой: не хотел связываться.
Тогда я сказал:
– Некоторые ребята не работают, только смотрят.
– Нет, – возразил главный инженер, – они не смотрят, а наблюдают. У них наблюдательная практика.
Наша классная руководительница Наталья Павловна очень обрадовалась тому, что все идет хорошо. Она всегда радуется, когда все идет хорошо, и огорчается, когда идет плохо. И мне тем более не хотелось ее расстраивать. Она уже старенькая, и у нее слабое сердце. И я не стал возражать главному инженеру.
Наталья Павловна сказала, что она очень рада тому, что все идет хорошо. Но, добавила она, практику надо увязывать с учебным процессом, со школьной программой. Когда мы работаем, мы должны все время думать про физические и химические законы, которые изучали в школе. Должны увязывать эти законы с тем, что мы видим и делаем на производстве.
Мы ничего не возразили Наталье Павловне. Мы никогда ей не возражаем. Пусть себе говорит.
После этого главный инженер сказал:
– Товарищи! Я, к сожалению, не успел просмотреть ваши наряды. Но думаю, что заработок каждого составит не менее чем рубль тридцать в день.
Все этому обрадовались и очень оживились.
– Внимание! Есть существенное предложение! – с важным видом объявил Игорь.
Но ребята не могли успокоиться. Рубль тридцать в день! Никому не снились такие деньги… Особенно девочкам. Они хихикали, перешептывались, наверно, обсуждали, как будут тратить свою зарплату.
– Тише, дети, – сказала Наталья Павловна, – чем тише вы будете сидеть, тем скорее мы кончим собрание.
Она всегда так нас успокаивала.
Но Игорь очень обиделся, что ребята не хотят выслушать его существенное предложение. При всей своей воспитанности он был очень капризен. Он обиженно надул губы и сразу стал похож на ребенка:
– Если это неинтересно, то я могу не говорить.
Это были красивые слова. Ни при каких обстоятельствах Игорь не отказался бы говорить. Когда все успокоились, он сказал:
– Наталья Павловна совершенно права: надо увязать нашу работу со школой. А потому я вношу такое существенное предложение…
Тут Игорь сделал паузу, чтобы заинтриговать нас и придать своим словам больше значительности. Это примитивный ораторский прием. Однако у Игоря он всегда достигал цели – воцарялась напряженная тишина. Я же, наоборот, никогда не умел пользоваться этим приемом. Как только я делал паузу, тут же начинал говорить кто-нибудь другой. Игорь убедился, что все его слушают, и торжественно произнес:
– Я предлагаю общими усилиями нашего класса восстановить этот списанный автомобиль и подарить его нашей школе.
И он величественным жестом показал на сломанный автомобиль, возле которого мы сидели.
Все обернулись и воззрились на эту несчастную машину. Даже человеку, незнакомому с автомобильным делом, было очевидно ее плачевное состояние. Она стояла на деревянных колодках и была совершенно «раскулачена»: с нее были сняты все сколько-нибудь годные части.
– Состояние этой машины тяжелое, – продолжал Игорь. – Но тем значительнее будет наша заслуга!..
И он сказал еще несколько прочувствованных слов. Если мы восстановим эту рухлядь, то увековечим наш класс, прославим себя в веках и о нас будут говорить потомки. Он сказал несколько по-другому, но смысл был такой.
У Натальи Павловны сделалось растерянное лицо. Она всегда приходила в замешательство, когда кто-нибудь из нас выступал с неожиданным предложением. Не знала, как на это отреагируют директор школы и завуч.
– А вы справитесь с этим? – тревожно спросила Наталья Павловна.
Все были так обрадованы предстоящей большой получкой, что потеряли способность к здравому суждению. И хором закричали: «Справимся!»
Я тоже был рад, что получу такие большие деньги. Но нельзя же из-за этого терять самообладание, здравый смысл и трезвый взгляд на вещи.
Я сказал:
– Прежде всего давайте осмотрим этот тарантас. И тогда будем решать. – И, чтобы мои слова выглядели убедительнее, добавил: – Надо составить дефектную ведомость и определить объем работ.
Вот какие словечки я ввернул! Они произвели на ребят большое впечатление.
Даже Игорь не нашелся что ответить. Только насмешливо спросил:
– Ты, по-видимому, боишься?
– Ничего я не боюсь! – ответил я. – Но надо подойти ответственно.
Тут встал Вадим Беляев, ткнул пальцем в кузов несчастной машины и сказал:
– Я отлично знаю этот драндулет. Он еще в очень хорошем состоянии. А если чего не хватает, то я достану в два счета.
Так как в дальнейших событиях Вадим будет играть существенную роль, я скажу о нем два слова.
Во-первых, Вадим закадычный друг Игоря, его верный помощник и адъютант. Не помню, в каком классе мы сочинили про Игоря песенку, в которой были такие слова:
И, ожидая приказаний,
Вадим трепещет перед ним…
«Перед ним» – перед Игорем.
Во-вторых, Вадим «трудный ученик». В том смысле, что был известный на всю школу делец. Он менял марки, завтраки, конфетные и спичечные этикетки, устраивал по блату подписки на всякие собрания сочинений, во время фестиваля молодежи доставал значок какой угодно страны, даже Канады. Вадим мог раздобыть билет на любой футбол, концерт, выставку, куда угодно. Как это ему удавалось, никто не знал. Он не был спекулянтом. Он был даже, в общем, невредный парень. Но у него была судорожная страсть что-то доставать, что-то менять. Может быть, он был просто больной. Ведь предупреждала же нас Наталья Павловна, что Вадим вроде как психический, и заклинала нас не вступать с ним ни в какие сделки.
В первый день практики Вадим принес на автобазу карманный радиоприемник величиной с папиросную коробку «Казбек», только потолще. Где достал Вадим этот приемник, я не знаю. Он его принес, удивил всех и больше не приносил.
На следующий день Вадим явился в финских брюках, очень узких, в обтяжку, прошитых вдоль и поперек белыми нитками. Это хорошие, удобные брюки с множеством карманов. Но толстому Вадиму они были узки. Он не мог в них ни сесть, ни встать. Они даже не застегивались у него на животе. На следующий день на Вадиме этих брюк уже не было.
Так каждый день Вадим удивлял всех какой-нибудь новой вещью. То принесет большой красочный проспект с моделями американских автомобилей, то папиросную зажигалку с вделанной в нее крошечной пепельницей. То еще что-нибудь. В общем, разное. Принесет на одни день, а потом эта вещь исчезает неизвестно куда. И непонятно, чья эта вещь, Вадима или еще чья-нибудь. Может быть, он ее просто взял взаймы.
Но из-за этих штучек Вадим сразу стал заметной и даже известной фигурой на автобазе. Его знали все. Тем более, что Вадим предпочитал быть «на подхвате», любил разгуливать по автобазе. Я не мог понять толком, в каком цехе он работает. То он возился на складе, то уезжал куда-то с агентом, то выполнял поручения Игоря.
И вот теперь он стоял, толстый, упитанный, розовощекий, с твердым светлым ежиком на голове, в громадных роговых очках, и утверждал, что он все достанет в два счета.
– Вот видишь, – мягко, но с упреком сказал мне Игорь, – Вадим понимает общую задачу, а ты не понимаешь.
– Я-то понимаю, – ответил я, – а Вадим болтает, чего не знает!
– Нет! – возразил Игорь. – Машину можно восстановить. Я тоже в этом немного разбираюсь.
Игорь, намекал на то, что у его брата есть «Москвич» и он, Игорь, лучше нас всех водит машину. Но водить машину – одно, а ремонтировать – совсем другое.
– Вот так, – продолжал Игорь. – А в тебе, Крош, нет энтузиазма. Ты не хочешь участвовать в общем деле.
– Не извращай мою мысль, – сказал я. – Я хочу участвовать в общем деле. Но не хочу, чтобы мы раздавали пустые обещания. Я работаю в гараже и знаю, что такое автомобиль в целом. Надо прежде всего определить объем работ. Пусть Шмаков Петр скажет, он тоже работает в гараже.
Но Шмаков Петр ничего не сказал. Он и без того молчалив, а на собраниях у него и вовсе пропадает дар речи. Он покряхтел, но не выдавил из себя ни слова.
Зато сказал Вадим:
– Считаю предложение Игоря реальным. Пусть выскажутся ребята.
– Пусть выскажутся, – согласился Игорь, – а Крош всегда против. Это не его вина, а его беда.
Этим выражением он хотел меня унизить.
Ребята, работавшие в механическом, спросили, будут ли они сами вытачивать детали для нашей машины или будут только наблюдать.
– Конечно, сами, – заверил Игорь. – Правильно, Вячеслав Петрович?
Вячеслав Петрович – главный инженер. Он ответил:
– Если вы будете восстанавливать машину, то только своими руками.
Но никто не обратил внимания на его многозначительное если. Все обратили внимание только на слова: своими руками.
Полекутин и другие ребята, работавшие в моторном цехе, заявили, что они наверняка соберут мотор на машину.
Майка и Надя Флерова взялись сшить сиденья и спинку сиденья.
Те, кто работал в электроцехе, сказали, что у них в цехе полно всякого электрооборудования. Его можно восстановить и поставить на машину.
Рождественский и Гаркуша взялись покрасить машину в любой цвет. Резвяков обещал заварить все нужные части – он работал на сварке. Свидерский и Смирнов сказали, что отремонтируют радиатор и сделают все медницкие и жестяницкие работы. Словом, все загорелись этой идеей.
– Наш класс единодушен, – сказал Игорь. – Кроме Кроша. К счастью, он остался в гордом одиночестве.
Я возразил, что меня не поняли. Я вовсе не против, но считаю…
Игорь перебил меня и, противно улыбаясь, сказал, что я могу на деле доказать, что я не против…
Почему так получается? Какую бы глупость ни говорил Игорь, все с ним соглашаются. А когда я говорю, на лицах появляется недоверчивое выражение, будто ничего, кроме ерунды, от меня ждать нельзя. Каждый раз я даю себе зарок больше не выступать. И все же опять выступаю.
– Теперь, – сказал Игорь, – я предлагаю избрать штаб. Он будет руководить работой по восстановлению машины.
– Зачем штаб?! – закричал я. – Только заседания устраивать!
Все закричали, что действительно никакого штаба не надо. Никто не хотел заседать.
– Это правильно, – вдруг согласился Игорь, – пожалуй, штаба не надо. Но руководителя выбрать необходимо. Чтобы координировать работу.
Ему самому хотелось быть руководителем.
Тогда я предложил Полекутина, который лучше всех разбирается в технике.
– Полекутин лучше всех разбирается в технике. Пусть он и будет руководителем.
Но подлиза Вадим возразил:
– Для руководителя нужны организаторские способности. Поэтому я предлагаю Игоря. Он работает в конторе и будет все координировать. А Полекутина я предлагаю избрать заместителем по технической части.
Все с этим согласились. Выбрали Игоря руководителем, а Полекутина заместителем по технической части.
Игорь заявил:
– Как хотите, но необходим помощник по снабжению. Я предлагаю Вадима. Пробивной парень.
Вадим, конечно, пробивной парень. Но он любит делать всякие дела, может зарваться и скомпрометировать нас.
И я сказал:
– Я против.
– Почему? – спросил Игорь.
Я не хотел говорить почему.
– Против, и все!
– Надо обосновать свой отвод, – настаивал Игорь.
Я ляпнул:
– Он твой приятель.
Все расхохотались. Игорь опять противно улыбнулся:
– Это не основание для отвода.
Снабженцем выбрали Вадима.
Тогда Игорь заметил:
– Вот видите: я, Полекутин и Вадим и есть тот штаб, который я предлагал с самого начала.
Решили, пусть это называется штабом. Черт с ним, если ему так хочется!
– Теперь, – сказал Игорь, – пусть каждый цех выберет старшего.
Все стали выбирать.
В гараже работали только двое: Шмаков Петр и я.
Шмаков выбрал в старшие меня.
5
От этого собрания у меня остался на душе неприятный осадок. Мне казалось, что ребята только и думают о моем неудачном выступлении и смеются надо мной.
Разве я против восстановления машины? Мне было только неприятно, что это предложил Игорь, а не кто-нибудь другой. Например, Полекутин, который лучше всех разбирается в технике. Полекутин предложил бы это для дела, а Игорь для того, чтобы показать себя.
Я много раз замечал: Игорь затевает какое-нибудь дело, подает идею, подымает шум и треск, а когда все проваливается, виноватыми оказываемся мы. И я не хотел, чтобы это повторилось сейчас.
Это мне и следовало сказать на собрании. Напомнить об идеях Игоря, привести примеры из прошлого. Все бы закричали, что я прав. Игорь с Вадимом остались бы в позорном меньшинстве.
Но собрание прошло. Эту речь я уже не мог произнести. Я пересказал ее в общих чертах Шмакову Петру. Шмаков сказал:
– Плюнь!
Я заговорил с Полекутиным. Он тоже сказал:
– Плюнь!
Полекутина мы называем «папашей», такой он высокий и здоровый. Он и Шмаков самые сильные в классе.
Вскоре я убедился, что никто и не думал о моем неудачном выступлении. Даже Вадим забыл, что я давал ему отвод. Впрочем, Вадим легкомысленный человек.
Вадим помогал теперь Игорю. А Игорь развил бурную деятельность, завел себе еще одну блестящую папку. В нее он складывал бумаги, относящиеся к восстановлению машины. В этих бумагах одобрялась наша инициатива. Игорь был даже в райкоме. Там тоже одобрили нашу инициативу. Однако бумажки не дали, сказали: «Валяйте действуйте!»
Я не понимал: при чем тут бумаги? Нужны не бумаги, а запасные части.
Игорь собирал бумажки, а машина между тем валялась на пустыре. Рабочие начали над нами посмеиваться. Мол, взялись не за свое дело.
Слесарь Коська сказал:
– Комики!
А бригадир Дмитрий Александрович выразился так:
– Артисты.
Я сказал Шмакову Петру:
– Рабочие над нами смеются.
На что последовало его обычное:
– Плевать!
Я пошел в моторный цех к Полекутину.
– Надо что-то делать.
– Что же я сделаю? – спросил Полекутин.
– Как – что? – удивился я. – Ведь ты заместитель по технической части. Надо думать.
– Пусть Игорь думает, это его идея.
– А почему ты молчал на собрании?
На этот убийственный довод Полекутину нечего было ответить.
Тогда я предложил:
– Соберемся после работы и осмотрим этот несчастный драндулет.
После работы мы собрались на пустыре. Я, Шмаков Петр, Полекутин, Гринько из электроцеха, Таранов из агрегатного. Я позвал их, чтобы более квалифицированно решить вопрос.
Мы подняли капот и осмотрели двигатель. Он был грязный, без свечей, без ремня, вообще какой-то пустой.
– Я не могу сказать, в каком состоянии двигатель, – объявил Полекутин, – его надо снять и разобрать.
Мишка Таранов сказал:
– И коробку скоростей надо снять, и задний мост, и передний мост. Снять и разобрать. Тогда мы увидим, в каком они состоянии.
Гринько высказался более определенно:
– На машине нет никакого электрооборудования.
А Шмаков Петр сказал:
– Щиток сняли.
Действительно, на том месте, где полагалось быть щитку, торчали голые провода.
– И подушки сперли, – добавил Шмаков.
Сидений в кабине не было.
Мы начали думать, что нам делать.
Я предложил:
– Давайте составим дефектную ведомость.
Дефектная ведомость – это такая ведомость, в которой указаны все дефекты машины.
– Где мы ее возьмем? – спросили ребята.
– Сейчас достану, – ответил я и пошел в гараж.
В верстаке у Лагутина я видел пачку таких ведомостей. Они напечатаны типографским способом. В них перечислены все части автомобиля. Надо против каждой части поставить галочку: годная эта часть или негодная. Очень здорово придумано.
В гараже никого не было, все ушли на обед. Я открыл верстак и увидел там пачку ведомостей. Но когда я поднял эту пачку, то увидел под ней два подшипника. Те самые, которые позавчера мы с Лагутиным должны были поставить на машину и про которые Лагутин сказал, что поставит сам. Это были именно те подшипники в той же промасленной бумаге. Рядом лежал бланк требования, по которому я получал эти подшипники на складе.
Как же так? Ведь машина уже вышла из ремонта, а подшипники лежат в верстаке. Значит, Лагутин забыл их заменить. И машина вышла из ремонта со старыми подшипниками. Халатный человек этот Лагутин.
Я вернулся на пустырь. Возле наших ребят стоял шофер Зуев.
– В этой машине толку не будет! – сказал Зуев. – Легче новую собрать.
Удивительная особенность шофера Зуева заключалась в том, что он был всегда небрит. Если человек не бреется совсем, то у него вырастает настоящая борода. А если он хоть редко, но бреется, то в какой-то день он должен быть выбритым. А рыжая щетина Зуева всегда была одной и той же величины. Не увеличивалась и не уменьшалась.
Это был худой, молчаливый человек. Шофер. Но за какую-то провинность его сняли с машины и перевели в гараж. Кажется, даже временно лишили водительских прав. Не знаю точно. Меня он не интересовал. Он был какой-то апатичный. С кем он сошелся, так это со Шмаковым Петром. Они любили разговаривать. Сядут в холодке и произносят по одной фразе в полчаса.
– Пионерский лагерь знаете? – спросил Зуев.
– Конечно! – ответили мы.
– Там стоит другая списанная машина. Куда лучше этой. А за эту и не беритесь.
Зуев ушел.
Полекутин объявил:
– Ничего не выйдет.
И стал доказывать, что восстановление машины обойдется чуть ли не в две тысячи рублей. Полекутин здорово разбирался в технике.
– Почему ты молчал на собрании? – спросил я.
– Тогда я не знал, в каком она состоянии.
– Ага! А ведь я предлагал сначала осмотреть.
– Я не помню, что ты предлагал! – ответил Полекутин. – У тебя вообще не поймешь, что ты предлагаешь. А эту лайбу нужно отправить на свалку.
– Хорошо, – дипломатично сказал я, – раз уж мы ее осмотрели, давайте составим дефектную ведомость.
В дефектной ведомости нам пришлось писать всего два слова: «в ремонт» и «отсутствует».
Двигатель – в ремонт, аккумулятор – отсутствует, коробка передач – в ремонт, динамо – отсутствует. И все в таком духе.
Мы кончили составлять дефектную ведомость. Появились Игорь и Вадим. В руках у Игоря была его знаменитая папка. В руках у Вадима ничего не было.
– Привет! – сказал Игорь. – Чем занимаемся?
Я объяснил ему, чем мы занимаемся.
– Прекрасно!
Игорь сел на подножку, вынул из папки чистый лист бумаги, из кармана вечную ручку и начал что-то писать.
– Что ты пишешь? – спросили мы.
Он ничего не ответил и продолжал писать. Потом прочитал написанное, сначала про себя, затем вслух:
– «Поручается товарищам Полекутину, Крашенинникову, Шмакову, Гринько и Таранову составить дефектную ведомость и представить ее в штаб».
Мы молчали: не знали, как на это реагировать.
Только Вадим сказал:
– По этой ведомости я все моментально достану.
Игорь мечтательно посмотрел на Вадима и дописал:
«Помощнику по снабжению Вадиму Беляеву – обеспечить запасными частями».
– Теперь не подкопаешься, документация в порядке, – сказал Игорь, щуря глаза с таким видом, будто эту писанину он ведет только для того, чтобы заткнуть рот каким-то там бюрократам.
Мы понимали, что Игорь сам законченный бюрократ.
6
Мы пошли домой вчетвером: я, Шмаков, Игорь и Вадим. Мы живем на одной улице. Я со Шмаковым в одном доме, Игорь с Вадимом в соседнем.
Во дворе мы увидели малышей, игравших в футбол, и включились в игру. Решили доставить малышам удовольствие: им не может не польстить, что мы с ними играем.
Вадим – толстяк, носился как угорелый, толкался, «ковался» и бил мимо ворот.
Шмаков, наоборот, стоял на одном месте и ждал, когда к нему прилетит мяч. А когда мяч прилетал к нему, выбивал его на соседний двор.
Игорь играл на эффект. Хотел, чтобы все видели, как здорово он забивает голы. Требовал, чтобы ему пасовали. Если не забивал гол, говорил, что ему дали плохой пас. Сам он никому не пасовал.
Мы погоняли мяч минут пятнадцать. Потом надоело. Тем более, что малыши расхныкались. Заскулили, что мы не даем им бить по мячу. Одного, самого задиристого, мы слегка, по-отечески, проучили, чтобы с малолетства не привыкал склочничать. Но мяч им отдали. Бог с ними, пусть и они поиграют…
Мы уселись вокруг вкопанного в землю стола. По вечерам здесь играют в домино. Домой идти не хотелось. Был июньский, солнечный день. Не такой жаркий и утомительный, как в центре города, а легкий и приятный. В нашем районе микроклимат! Особый климат, гораздо лучший, чем климат других районов Москвы.
Мы живем на окраине города. Вернее, на бывшей окраине. Теперь здесь новый жилой массив. Вдоль широких проспектов стоят восьми– и шестиэтажные дома.
Но раньше здесь была деревня. Я даже помню остатки этой деревни: косогоры, овраги, разбитая булыжная мостовая, сельмаг, телефон-автомат, один на всю улицу, деревянные домики, еще и сейчас сохранившиеся кое-где на задних дворах.
До сих пор мы употребляем названия, оставшиеся от тех далеких времен: «Дедюкин лес», «косогор», «ссыльный овраг»… Оврага и косогора больше нет. От леса осталось несколько деревьев, там собираются разбить парк.
Мы сидели во дворе, вокруг деревянного столика, и наслаждались нашим микроклиматом.
Игорь очень смешно рассказывал про контору, где он работал. Игорь любил тереться среди старших, курил, важно рассуждал с ними, а за глаза всячески высмеивал. И он очень красочно и смешно расписал недостатки работы конторы.
Мне тоже захотелось рассказать про недостатки работы гаража. Но никаких особенных недостатков у нас нет. К счастью, я вспомнил про подшипники и сказал:
– У нас тоже случаи бывают дай бог! Выписывают на машину новые детали и забывают их поставить.
И рассказал про подшипники, которые видел в верстаке у Лагутина.
В ответ Игорь снисходительно изрек:
– Крош, ты наивен!
А Вадим чуть не подавился от смеха:
– Ой, Крош, уморил!
Даже у Шмакова на лице появилось слабое подобие улыбки. Я с недоумением смотрел на них, не понимал, чего они смеются.
– Чудак ты! – сказал Вадим. – Он их нарочно не поставил. Оставил на машине старые, а новые загонит налево.
Я опешил:
– Но ведь это обман. Машина со старыми подшипниками выйдет из строя.
– Не выйдет, – успокоил меня Игорь, – старые подшипники еще наверняка хорошие, иначе бы он их заменил.
– Все равно – жульничество! – сказал я.
Игорь прищурился:
– Каждый делает свой маленький бизнес.
– Не каждый, – возразил я, – только Лагутин.
– Тем лучше, – рассудительным голосом проговорил Игорь, – единичный случай. И потом: если бы старые подшипники сменили, их бы выбросили. А так они еще походят. Никто особенно не пострадал.
– Лагутин украл эти подшипники, – сказал я. – Так и надо?
Игорь поморщился:
– Зачем употреблять сильные слова? «Украл»! Скомбинировал! Сообразил на сто грамм… Сколько сто?ят эти подшипники? Рубль, полтора… Мелочь!
Я сказал:
– Какой же это рабочий класс? Таскать у собственного государства.
Игорь махнул рукой:
– Высокие слова…
Но тут во двор въехала «Победа». Из нее вышли девушка и два парня, приятели Игоря… Игорь поднялся и пошел к ним…
У каждого из нас есть знакомые ребята помимо школы и помимо дома, где мы живем. Это вполне естественно. Иногда это родственники. Какие-нибудь двоюродные братья или сестры, живущие на другом конце Москвы. Иногда знакомые, которые неизвестно откуда взялись.
Один такой знакомый есть и у меня. Юра, сын Полины Григорьевны. С Полиной Григорьевной моя мама познакомилась на курорте давным-давно, много лет назад. С тех пор они изредка звонят друг другу по телефону. Болтают о разных пустяках. Говорить им совершенно не о чем. Но каждый разговор заканчивается фразой: «Обязательно надо повидаться». Видятся они раз в году. Один раз в году мама ездит к Полине Григорьевне. В следующем году Полина Григорьевна приезжает к маме. Это называется «курортное знакомство».
И вот, когда Полина Григорьевна приезжает к нам, она приволакивает с собой Юру. Перед их приездом мама «делает глаза»:
– Сегодня приедет Полина Григорьевна. Будь дома и займи Юру.
Чем его занимать, я не знаю. Это поразительно унылый тип. Все, что отпустила ему природа, ушло у него в рост. Он на голову выше моего папы, а папа на голову выше меня. Костлявый, как Кощей. И похож на вопросительный знак.