Степанов вздохнул. Все это так. Им действительно трудно работать! Сегодня много машин, но мало груза; завтра, наоборот, груза много, а машин почти нет.
И тогда Степанов прибег к аргументу, который на автобазе считался неоспоримым.
– Наш спор беспредметен; это приказ директора, и нам с вами остается только его выполнять.
– Я не могу этого сделать без Федора Ивановича, – твердо сказала Валя.
– Вы его замещаете.
И Степанов довольно невежливо наклонился к своим бумагам.
Валя несколько минут стояла, глядя в окно, затем решительно повернулась и вышла из диспетчерской.
– Можно к вам, Михаил Григорьевич? – с тем же решительным видом спросила она, входя в кабинет директора.
Поляков разговаривал с Сергеевым, и Валя прервала его на полуслове. Он вопросительно посмотрел на нее.
– Я получила распоряжение Григория Филипповича о переключении машин. Я не могу этого сделать без Федора Ивановича.
– Разве не вы остались за Королева?
– Я.
– Значит, вы и должны выполнить распоряжение.
Волнуясь, Валя проговорила.
– Получается так: автобазе нельзя подводить своих клиентов, а нам можно!..
Еще не закончив фразы, она поняла ее неуместность, но было уже поздно. Поляков пристально посмотрел на нее.
– С каких это пор контора перестала быть частью автобазы?
– Я не так выразилась.
– Вы ясно выразились: автобазе нельзя, конторе можно. И я спрашиваю: с каких это пор контора перестала быть частью автобазы?
– Она не перестала быть частью автобазы, – сказала Валя, – но у нее есть свои, особые задачи.
– Очень хорошо, – перебил Поляков, – но пока выполняйте задачи, которые ставит перед вами дирекция
Выйдя из кабинета директора, Валя отправилась к Тимошину.
Она нашла его в сварочном цехе. Тимошин, Любимов и ее отец рассматривали лежавшие на столе детали. Валя поняла, что пришла не вовремя.
– Здравствуйте, – проговорила она. – Я потом зайду.
– Пожалуйста, пожалуйста, – сказал Любимов, предполагая, что Валя зашла к отцу.
– Я к Прокофию Михайловичу, – сказала Валя,
– Слушаю, – сказал Тимошин.
Валя молчала. Глядя на оживленное лицо Тимошина, она вдруг поняла, что сама виновата в своей неудаче у Полякова. Разве можно говорить директору «мы» и «вы»? Если бы она правильно повела разговор, разве Михаил Григорьевич не понял бы ее! Нужно было доказать ему, какой урон для конторы потерять доверие клиентов.
– Слушаю, – повторил Тимошин и улыбнулся Вале.
Он держал в руках блестящий фигурный стальной валик, на который из маленького оконца под потолком падал короткий луч солнца. И казалось, этот луч играл с валиком, передвигаясь вслед за ним и весело суетясь, когда Тимошин поворачивал валик в своих длинных, тонких пальцах.
Валя молчала. Неужели она сама не может доказать свою правоту директору автобазы, да еще такому директору, как Поляков?
– Не нужно, Прокофий Михайлович! Если вы позволите, я к вам вечером зайду.
– Если дело срочное, то лучше сейчас, – ответил Тимошин, вглядываясь в лицо девушки.
– Нет, вечером, – сказала Валя и вышла.
Итак, она ничего не добилась ни у Степанова, ни у Полякова, а разговор с Тимошиным вовсе не состоялся. Но Валя твердо решила добиться отмены приказа о переключении машин. Она представляла себе завтрашний день, беспокойные звонки обманутых клиентов, суету на складах, где лежат готовые к отправке грузы. Нет, уступить раз – значит узаконить беспорядок. Она посмотрела на часы – до пяти еще есть время. Нужно разыскать Королева и вместе с ним снова пойти к Полякову.
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
И тогда Степанов прибег к аргументу, который на автобазе считался неоспоримым.
– Наш спор беспредметен; это приказ директора, и нам с вами остается только его выполнять.
– Я не могу этого сделать без Федора Ивановича, – твердо сказала Валя.
– Вы его замещаете.
И Степанов довольно невежливо наклонился к своим бумагам.
Валя несколько минут стояла, глядя в окно, затем решительно повернулась и вышла из диспетчерской.
– Можно к вам, Михаил Григорьевич? – с тем же решительным видом спросила она, входя в кабинет директора.
Поляков разговаривал с Сергеевым, и Валя прервала его на полуслове. Он вопросительно посмотрел на нее.
– Я получила распоряжение Григория Филипповича о переключении машин. Я не могу этого сделать без Федора Ивановича.
– Разве не вы остались за Королева?
– Я.
– Значит, вы и должны выполнить распоряжение.
Волнуясь, Валя проговорила.
– Получается так: автобазе нельзя подводить своих клиентов, а нам можно!..
Еще не закончив фразы, она поняла ее неуместность, но было уже поздно. Поляков пристально посмотрел на нее.
– С каких это пор контора перестала быть частью автобазы?
– Я не так выразилась.
– Вы ясно выразились: автобазе нельзя, конторе можно. И я спрашиваю: с каких это пор контора перестала быть частью автобазы?
– Она не перестала быть частью автобазы, – сказала Валя, – но у нее есть свои, особые задачи.
– Очень хорошо, – перебил Поляков, – но пока выполняйте задачи, которые ставит перед вами дирекция
Выйдя из кабинета директора, Валя отправилась к Тимошину.
Она нашла его в сварочном цехе. Тимошин, Любимов и ее отец рассматривали лежавшие на столе детали. Валя поняла, что пришла не вовремя.
– Здравствуйте, – проговорила она. – Я потом зайду.
– Пожалуйста, пожалуйста, – сказал Любимов, предполагая, что Валя зашла к отцу.
– Я к Прокофию Михайловичу, – сказала Валя,
– Слушаю, – сказал Тимошин.
Валя молчала. Глядя на оживленное лицо Тимошина, она вдруг поняла, что сама виновата в своей неудаче у Полякова. Разве можно говорить директору «мы» и «вы»? Если бы она правильно повела разговор, разве Михаил Григорьевич не понял бы ее! Нужно было доказать ему, какой урон для конторы потерять доверие клиентов.
– Слушаю, – повторил Тимошин и улыбнулся Вале.
Он держал в руках блестящий фигурный стальной валик, на который из маленького оконца под потолком падал короткий луч солнца. И казалось, этот луч играл с валиком, передвигаясь вслед за ним и весело суетясь, когда Тимошин поворачивал валик в своих длинных, тонких пальцах.
Валя молчала. Неужели она сама не может доказать свою правоту директору автобазы, да еще такому директору, как Поляков?
– Не нужно, Прокофий Михайлович! Если вы позволите, я к вам вечером зайду.
– Если дело срочное, то лучше сейчас, – ответил Тимошин, вглядываясь в лицо девушки.
– Нет, вечером, – сказала Валя и вышла.
Итак, она ничего не добилась ни у Степанова, ни у Полякова, а разговор с Тимошиным вовсе не состоялся. Но Валя твердо решила добиться отмены приказа о переключении машин. Она представляла себе завтрашний день, беспокойные звонки обманутых клиентов, суету на складах, где лежат готовые к отправке грузы. Нет, уступить раз – значит узаконить беспорядок. Она посмотрела на часы – до пяти еще есть время. Нужно разыскать Королева и вместе с ним снова пойти к Полякову.
Глава двадцать девятая
Когда Валя вышла из кабинета, Сергеев рассмеялся:
– С характером девушка.
Поляков усмехнулся, но на душе у него было тревожно. Что-то сделано не то!
– С характером, – повторил он, – да ведь у них работа беспокойная: не всякого загонишь под погрузку. Кстати, Константин Николаич, если мне придется попросить у тебя завтра несколько машин для вывозки оборудования, дашь?
Сергеев удивился:
– Имеешь такой парк – полтораста автомобилей, а для себя, для своих перевозок, просишь?
– Мы не любим ломать суточный план. Сам ввел такой порядок, приходится ему подчиняться. Я, конечно, постараюсь выкроить машины, но на всякий случай спрашиваю тебя.
– Конечно, дам! – сказал Сергеев. – У меня тоже план, но я еще пока хозяин своим машинам. Да и клиентура у меня сговорчивая, держу ее в руках. – Сергеев поднялся. – Если понадобится, позвони, к вечеру буду в Касилове. Только мой совет тебе, Михаил Григорьевич: не уступай, дал приказ – душа вон, но выполняйте!
Оставшись один, Поляков задумался. Он был недоволен собой. Допустим, Валя погорячилась; разве это мешало ему выслушать ее? Нехороший прием: поймать человека на неудачной фразе и этой неудачной фразой доказать собственную правоту!
Вскоре вместе со Степановым явились Королев и Валя. Королев шел своей стремительной походкой, наклонив вперед бритую голову, всем своим видом выражая неудержимое стремление к жестокой битве. Заметив это, Поляков сухо спросил:
– Что вы хотели сказать, товарищ Королев?
– А то хотел сказать, Михаил Григорьевич, – еще больше наклонив вперед голову, точно собираясь бодаться, ответил Королев, – не гожусь я вам – снимайте! А пока я начальник конторы, прошу распоряжения отдавать мне, а не моим сотрудникам.
– Хорошо, – спокойно ответил Поляков, – я решу, снимать вас или не распоряжаться вашими людьми. Вы скажите: приказ о переключении машин выполнен?
– Нет!
– Почему?
– До пяти часов еще есть время. Я хотел сначача с вами поговорить.
– Почему же вы начали не с разговора, а с угрозы отставки, которая, кстати сказать, никого не пугает?
– Это дела не меняет!
– Почему же вы все-таки начали не с дела, а со своей личной претензии? – не меняя бесстрастного тона, повторил Поляков.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. В кабинете стало тихо, только слышалось стеснительное покашливание Степанова. Потом Королев опустил глаза и тихо произнес:
– Погорячился я, Михаил Григорьевич.
– Вот видите, – сказал Поляков, – вы горячитесь, Смирнова горячится, а дела объяснить некому. Теперь скажите: почему вы недовольны этим распоряжением?
– Контора может нормально работать, только имея репутацию аккуратного и добросовестного перевозчика.
– Значит, машины переключить нельзя?
Королев пожал плечами:
– Прикажите, переключим. Но это принесет конторе вред. И не обижайтесь на меня, Михаил Григорьевич: я ваш приказ выполню, но обжалую его в трест, а если трест не поможет, то в министерство.
– Я не обижусь, – сказал Поляков.
Валя рассмеялась. Степанов, улыбаясь, покачал головой и примирительно сказал:
– Понимаете, Михаил Григорьевич, получается замкнутый круг: и вы правы, и они. Чем шире они развертываются, тем больше отдаляются от автобазы. Кто прав, кто виноват?
Поляков молча шагал по кабинету.
– Видите ли, – сказал он наконец, – в этом инциденте права дирекция: каждая служба базы подчиняется общей задаче. Но мы неправы в другом. Рамки автобазы стали для конторы тесными, подчинить ее работу только нашим, узким интересам – значит тормозить это большое и серьезное дело. Мы обслуживаем город, они – всю область, и даже больше – межобластные перевозки. Контора должна стать самостоятельной. Она окрепла, стоит на собственных ногах. Тресту будете подчиняться. Так что жаловаться на нас уж не придется.
Несколько секунд Королев удивленно смотрел на директора, потом сказал:
– Избавиться от нас хотите, Михаил Григорьевич!
– Нет, нам очень тяжело расставаться с вами, особенно с вашими доходами. Но вашему делу нужен простор. Станете областной организацией, будете работать на Москву, Тулу, Воронеж, Курск. Сейчас вы грузите десятки машин – будете грузить сотни, ваши агенты появятся на всех трактах: в области тысячи машин, они плохо используются. И не пройдет и года, как мы явимся к вам и скажем: «Федор Иванович, Валентина Ивановна! Загрузите наши машины, а то клиентура нас знать не желает, только вас признает». А пока я попрошу вас, дорогие товарищи, сядьте с Григорием Филипповичем и подумайте: сколько машин может выкроить завтра каждый из вас на перевозку станков – оборудование надо вывезти. Вы скажите, сколько машин сможете дать, а где взять остальные, я сам подумаю!
– Выкроим кое-что, Михаил Григорьевич, – весело сказал Королев, – немножко я, чуть побольше Григорий Филиппович.
– С характером девушка.
Поляков усмехнулся, но на душе у него было тревожно. Что-то сделано не то!
– С характером, – повторил он, – да ведь у них работа беспокойная: не всякого загонишь под погрузку. Кстати, Константин Николаич, если мне придется попросить у тебя завтра несколько машин для вывозки оборудования, дашь?
Сергеев удивился:
– Имеешь такой парк – полтораста автомобилей, а для себя, для своих перевозок, просишь?
– Мы не любим ломать суточный план. Сам ввел такой порядок, приходится ему подчиняться. Я, конечно, постараюсь выкроить машины, но на всякий случай спрашиваю тебя.
– Конечно, дам! – сказал Сергеев. – У меня тоже план, но я еще пока хозяин своим машинам. Да и клиентура у меня сговорчивая, держу ее в руках. – Сергеев поднялся. – Если понадобится, позвони, к вечеру буду в Касилове. Только мой совет тебе, Михаил Григорьевич: не уступай, дал приказ – душа вон, но выполняйте!
Оставшись один, Поляков задумался. Он был недоволен собой. Допустим, Валя погорячилась; разве это мешало ему выслушать ее? Нехороший прием: поймать человека на неудачной фразе и этой неудачной фразой доказать собственную правоту!
Вскоре вместе со Степановым явились Королев и Валя. Королев шел своей стремительной походкой, наклонив вперед бритую голову, всем своим видом выражая неудержимое стремление к жестокой битве. Заметив это, Поляков сухо спросил:
– Что вы хотели сказать, товарищ Королев?
– А то хотел сказать, Михаил Григорьевич, – еще больше наклонив вперед голову, точно собираясь бодаться, ответил Королев, – не гожусь я вам – снимайте! А пока я начальник конторы, прошу распоряжения отдавать мне, а не моим сотрудникам.
– Хорошо, – спокойно ответил Поляков, – я решу, снимать вас или не распоряжаться вашими людьми. Вы скажите: приказ о переключении машин выполнен?
– Нет!
– Почему?
– До пяти часов еще есть время. Я хотел сначача с вами поговорить.
– Почему же вы начали не с разговора, а с угрозы отставки, которая, кстати сказать, никого не пугает?
– Это дела не меняет!
– Почему же вы все-таки начали не с дела, а со своей личной претензии? – не меняя бесстрастного тона, повторил Поляков.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. В кабинете стало тихо, только слышалось стеснительное покашливание Степанова. Потом Королев опустил глаза и тихо произнес:
– Погорячился я, Михаил Григорьевич.
– Вот видите, – сказал Поляков, – вы горячитесь, Смирнова горячится, а дела объяснить некому. Теперь скажите: почему вы недовольны этим распоряжением?
– Контора может нормально работать, только имея репутацию аккуратного и добросовестного перевозчика.
– Значит, машины переключить нельзя?
Королев пожал плечами:
– Прикажите, переключим. Но это принесет конторе вред. И не обижайтесь на меня, Михаил Григорьевич: я ваш приказ выполню, но обжалую его в трест, а если трест не поможет, то в министерство.
– Я не обижусь, – сказал Поляков.
Валя рассмеялась. Степанов, улыбаясь, покачал головой и примирительно сказал:
– Понимаете, Михаил Григорьевич, получается замкнутый круг: и вы правы, и они. Чем шире они развертываются, тем больше отдаляются от автобазы. Кто прав, кто виноват?
Поляков молча шагал по кабинету.
– Видите ли, – сказал он наконец, – в этом инциденте права дирекция: каждая служба базы подчиняется общей задаче. Но мы неправы в другом. Рамки автобазы стали для конторы тесными, подчинить ее работу только нашим, узким интересам – значит тормозить это большое и серьезное дело. Мы обслуживаем город, они – всю область, и даже больше – межобластные перевозки. Контора должна стать самостоятельной. Она окрепла, стоит на собственных ногах. Тресту будете подчиняться. Так что жаловаться на нас уж не придется.
Несколько секунд Королев удивленно смотрел на директора, потом сказал:
– Избавиться от нас хотите, Михаил Григорьевич!
– Нет, нам очень тяжело расставаться с вами, особенно с вашими доходами. Но вашему делу нужен простор. Станете областной организацией, будете работать на Москву, Тулу, Воронеж, Курск. Сейчас вы грузите десятки машин – будете грузить сотни, ваши агенты появятся на всех трактах: в области тысячи машин, они плохо используются. И не пройдет и года, как мы явимся к вам и скажем: «Федор Иванович, Валентина Ивановна! Загрузите наши машины, а то клиентура нас знать не желает, только вас признает». А пока я попрошу вас, дорогие товарищи, сядьте с Григорием Филипповичем и подумайте: сколько машин может выкроить завтра каждый из вас на перевозку станков – оборудование надо вывезти. Вы скажите, сколько машин сможете дать, а где взять остальные, я сам подумаю!
– Выкроим кое-что, Михаил Григорьевич, – весело сказал Королев, – немножко я, чуть побольше Григорий Филиппович.
Глава тридцатая
Вечер. Машины еще не вернулись с линии, на базе тихо и безлюдно.
Под навесом ходового парка стоял только один «колдун», вышедший сегодня из ремонта. Поляков увидел возле него Нюру Воробьеву. Она вышла из кабины, постояла, вглядываясь во въезжавшую машину, затем опустилась на подножку. Что-то очень тоскливое было в ее позе. Затем она пересела в кабину и сидела там, опустив голову на сложенные на руле руки, только при въезде каждой машины подымала голову и внимательно в нее вглядывалась. Кого-то ждет! Демина! Все ушли в театр, а она не пошла. Одиннадцатый час, а она сидит, не уходит. Да, в двадцать лет и он так ждал, волновался. Поляков позвонил в диспетчерскую и спросил, когда ожидается Демин из Москвы.
– Должен уже быть, – последовал ответ.
– Позвоните клиенту и узнайте, не прибыл ли он на разгрузку, – приказал Поляков.
Он посмотрел на часы. Если до одиннадцати Демин не приедет, Нюре придется уйти: позже никто, кроме дежурных, на базе не остается.
Нюра вышла из кабины.
– Воробьева! – окликнул ее Поляков.
Она подошла.
– Чего задержалась? – спросил Поляков, облокачиваясь на подоконник и заглядывая девушке в лицо.
– Да так, вот машина вышла из ремонта.
– Если тебе надо, можешь еще остаться, я скажу вахтеру.
– Нет, я пойду! – Она повернулась и, не оглядываясь, пошла к проходной.
А через пять минут во двор въехала машина Демина. Пять минут не дождалась! Поляков позвонил диспетчеру.
– Пусть Демин зайдет ко мне.
Демин вручил директору пакет и доложил о просьбе Потапова подослать бензин. Поляков подумал, сколько времени потерял Демин на поездку из Карачарова на завод, поездку, которой ему никто не поручал и из-за которой Нюра не дождалась его. Он все это живо себе представил, но произнес только два слова:
– Хорошо, подошлем.
– Разрешите идти? – спросил Демин.
Поляков не ответил, вскрыл пакет, прочел письмо. Итак, вопрос решен – стройка будет обеспечена средствами.
– Разрешите идти? – повторил свой вопрос Демин.
– Садитесь! – вдруг сказал Поляков.
Демин сел, вопросительно взглянул на директора. Тот смотрел на него. Что значит молодость! Отмахал человек шестьсот километров, а все такой же свежий, только лицо немного запылилось.
– А ведь ждала! – неожиданно сказал Поляков.
Демин растерянно затеребил в руках свой кожаный шлем.
Поляков откинулся на спинку стула, вздохнул:
– Ждала, ждала. Минут пять как ушла. Прозевал, брат!
– Что вы, Михаил Григорьевич! – пробормотал Демин.
– Да, – посочувствовал Поляков, – помытарит теперь она тебя!
Демин молчал, не понимая, серьезно говорит директор или шутит.
– Ты мою Наталью Владимировну знаешь, видал? – спросил Поляков.
Демин утвердительно кивнул.
– Ох, брат, помытарила она меня в свое время, поманежила!
Демин во все глаза смотрел на него, удивленный этой неожиданной откровенностью.
Поляков молчал.
Подумав о предстоящем объяснении с Нюрой, Демин поник. Разве она его выслушает? Буркнет что-нибудь – и всё!
– То-то и оно! – улыбнулся Поляков, угадав его мысли. – То-то и оно! Здесь надо что-нибудь решительное придумать. Хорошо! Иди к «пикапу» и жди меня.
Отфыркиваясь, «пикап» выехал за ворота. За рулём сидел Поляков, Демин рядом с ним.
– Неудобно как-то, Михаил Григорьевич, – нерешительно сказал Демин, догадываясь, куда везет его директор.
Они догнали Нюру на привокзальной улице, почти у самого ее дома.
Поляков притормозил машину, открыл дверцу кабины:
– Ну, друг Демин, бывай, действуй!
Под навесом ходового парка стоял только один «колдун», вышедший сегодня из ремонта. Поляков увидел возле него Нюру Воробьеву. Она вышла из кабины, постояла, вглядываясь во въезжавшую машину, затем опустилась на подножку. Что-то очень тоскливое было в ее позе. Затем она пересела в кабину и сидела там, опустив голову на сложенные на руле руки, только при въезде каждой машины подымала голову и внимательно в нее вглядывалась. Кого-то ждет! Демина! Все ушли в театр, а она не пошла. Одиннадцатый час, а она сидит, не уходит. Да, в двадцать лет и он так ждал, волновался. Поляков позвонил в диспетчерскую и спросил, когда ожидается Демин из Москвы.
– Должен уже быть, – последовал ответ.
– Позвоните клиенту и узнайте, не прибыл ли он на разгрузку, – приказал Поляков.
Он посмотрел на часы. Если до одиннадцати Демин не приедет, Нюре придется уйти: позже никто, кроме дежурных, на базе не остается.
Нюра вышла из кабины.
– Воробьева! – окликнул ее Поляков.
Она подошла.
– Чего задержалась? – спросил Поляков, облокачиваясь на подоконник и заглядывая девушке в лицо.
– Да так, вот машина вышла из ремонта.
– Если тебе надо, можешь еще остаться, я скажу вахтеру.
– Нет, я пойду! – Она повернулась и, не оглядываясь, пошла к проходной.
А через пять минут во двор въехала машина Демина. Пять минут не дождалась! Поляков позвонил диспетчеру.
– Пусть Демин зайдет ко мне.
Демин вручил директору пакет и доложил о просьбе Потапова подослать бензин. Поляков подумал, сколько времени потерял Демин на поездку из Карачарова на завод, поездку, которой ему никто не поручал и из-за которой Нюра не дождалась его. Он все это живо себе представил, но произнес только два слова:
– Хорошо, подошлем.
– Разрешите идти? – спросил Демин.
Поляков не ответил, вскрыл пакет, прочел письмо. Итак, вопрос решен – стройка будет обеспечена средствами.
– Разрешите идти? – повторил свой вопрос Демин.
– Садитесь! – вдруг сказал Поляков.
Демин сел, вопросительно взглянул на директора. Тот смотрел на него. Что значит молодость! Отмахал человек шестьсот километров, а все такой же свежий, только лицо немного запылилось.
– А ведь ждала! – неожиданно сказал Поляков.
Демин растерянно затеребил в руках свой кожаный шлем.
Поляков откинулся на спинку стула, вздохнул:
– Ждала, ждала. Минут пять как ушла. Прозевал, брат!
– Что вы, Михаил Григорьевич! – пробормотал Демин.
– Да, – посочувствовал Поляков, – помытарит теперь она тебя!
Демин молчал, не понимая, серьезно говорит директор или шутит.
– Ты мою Наталью Владимировну знаешь, видал? – спросил Поляков.
Демин утвердительно кивнул.
– Ох, брат, помытарила она меня в свое время, поманежила!
Демин во все глаза смотрел на него, удивленный этой неожиданной откровенностью.
Поляков молчал.
Подумав о предстоящем объяснении с Нюрой, Демин поник. Разве она его выслушает? Буркнет что-нибудь – и всё!
– То-то и оно! – улыбнулся Поляков, угадав его мысли. – То-то и оно! Здесь надо что-нибудь решительное придумать. Хорошо! Иди к «пикапу» и жди меня.
Отфыркиваясь, «пикап» выехал за ворота. За рулём сидел Поляков, Демин рядом с ним.
– Неудобно как-то, Михаил Григорьевич, – нерешительно сказал Демин, догадываясь, куда везет его директор.
Они догнали Нюру на привокзальной улице, почти у самого ее дома.
Поляков притормозил машину, открыл дверцу кабины:
– Ну, друг Демин, бывай, действуй!
Глава тридцать первая
Прошла неделя с того дня, как Максимов уволился с автобазы. Всю эту неделю он провалялся на койке. Идти никуда не хотелось. Об устройстве на другую работу он пока не думал: успеется, есть чем жить.
Он думал о Вале, об автобазе, о тысяче разных вещей, но все это заслоняла одна и та же неотступная мысль о Вертилине.
Конечно, его дело шоферское – куда пошлют, а то, что клиент жулик, так он клиента себе не выбирал. Но ведь не один он работал у Вертилина, были и другие водители, почему же Вертилин связался именно с ним? Почему Поляков, Степанов, диспетчер сразу почувствовали в Вертилине жулика, а он сам только ходил да посмеивался? Почему так получилось? Разве он чужой автобазе? Пятнадцать лет здесь проработал, вырос тут! Каждый шофер сюда стремится – первое автомобильное хозяйство по области, а он ушел и вот лежит на койке. Максимов вспомнил взгляд Полякова, в котором было столько брезгливого пренебрежения, общее собрание рабочих и служащих. Именно на этом собрании почувствовал он, что стал чужим для всех, и окончательно решил уйти с базы.
Когда становилось очень тоскливо, Максимов бродил по городу, выходил на шоссе и медленно шагал к пристани. С пляжа доносились плеск воды, крики и визг мальчишек. Солнце тонуло в реке, окрашивая ее в пышный багрянец. Все так же мчались по шоссе машины. Знакомые водители махали ему из кабин. Машины проносились мимо, оставляя за собой привычный запах бензина. Максимов отвечал на приветствия с беззаботным видом человека, свободного от дел, наслаждающегося отдыхом и полной независимостью. А потом долго смотрел вслед каждой машине, отмечая мелочи, заметные только его зорким глазам: на этой сменили напарника, другую заново покрасили, на третьей поставили новый кузов. Много машин на шоссе, и, как там ни говори, автобазовские лучшие.
А сегодня встретил свой автобус, тот самый, с которого его сняли и перевели на «колдуна». Автобус шел от пристани, и по его запыленному кузову было видно, что он идет издалека. Максимов услышал звонкую детскую песню. В это время, в конце августа, из лагерей вывозят последнюю смену ребят. Сторонясь, он сошел на обочину. Ребята высовывались из окон и протягивали руки навстречу ветру. Девочка бросила Максимову букетик полевых цветов. Он упал на дороге. Максимов нагнулся, поднял его. В автобусе раздался взрыв радостного смеха. Машина умчалась, обдав Максимова пылью и дымом.
Максимов зашел в павильон автобусной станции, с безразличным видом прочитал расписание. Открыты новые пассажирские линии. Мысленно представил остановки – он хорошо знал эти тракты, сколько раз ездил! Прислушался к разговорам пассажиров. Когда кто-нибудь спрашивал соседа о движении, о стоимости билета, ему хотелось ответить, но он сдерживал себя: он здесь человек посторонний.
За перегородкой у телефонного аппарата сидела незнакомая девушка – линейный диспетчер. Она равнодушно посмотрела на Максимова, как смотрят диспетчеры на пассажирок. Вот и здесь диспетчерский пункт организовали, а ведь этого селектора добилась Валя. И контрольным пункт по загрузке машин у переправы – тоже ее затея. На автобазе новые дела, новые люди, а о нем, о Максимове, уже, наверное, забыли.
Однажды он увидел на пристани Королева. Тот быстро шел вдоль причала, и бригадир грузчиков докладывал ему, показывая на работавшие в разных концах пристани механизмы. Вот ведь добился своего человек!
Будничная работа, которую Максимов всегда считал такой неинтересной, теперь, когда он был оторван от нее, казалась ему прекрасной и желанной. Он тосковал по машине, по сборам в рейс, по хлопотам и тревогам шоферской жизни. Но на автобазу возврата нет. Куда-нибудь в мелкий гараж? Нет, извините, он шофер первого класса. Уехать – и дело с концом! Городов много, его в любом месте возьмут, такими специалистами не бросаются.
Приняв это решение, Максимов почувствовал, что имеет право зайти к Вале. Разве нельзя попрощаться? Ведь он уезжает навсегда в Краснодар или в Ростов, в общем, на юг.
Он пришел вечером. Дверь ему открыл Смирнов, молча пропустил в комнату, долго возился, закрывая дверь, вопросительно и хмуро поглядывая на Максимова.
Максимов знал: Смирнов недолюбливает его Стараясь казаться веселым, он спросил:
– Что новенького, Иван Иванович?
– К Валентине?
– Да, хотел повидать Валентину Ивановну.
– Нет дома.
– Зайду в другой раз.
– Скоро придет, – сказал Смирнов, отворяя дверь в комнату дочери и пропуская туда Максимова.
Узкая железная кровать, крохотный столик, тумбочка, этажерка с книгами, марлевая занавеска на окне, в углу платья, покрытые белоснежной простыней, салфетка на тумбочке, маленькое квадратное зеркало, цветная подушка для иголок, черная коробка с мотками разноцветных ниток. Окно выходило в сад, и аромат цветов мешался с неуловимым запахом этой комнаты, хорошо знакомым Максимову запахом Валиных духов.
Из соседней комнаты глухо доносились шаги Смирнова. Он выходил, возвращался, как будто передвигал или переносил что-то. И Максимову казалось, что Смирнов сердится.
Хлопнула наружная дверь. Максимов услышал голос Вали, сначала громкий, затем приглушенный. Недовольна его приходом.
Ему казалось, что прошло много времени, а Валя все еще не появлялась. Что, в сущности, он ей?! Так, знакомый, когда-то на одной машине работали. Зачем он пришел, чего хочет? Об этом уже было поздно думать: Валя вошла в комнату.
Она кивнула ему и задержалась у двери, вешая берет и поправляя волосы. Здороваясь, Максимов встал, потом сел, чувствуя, что мешает Вале пройти. И может быть, потому, что он действительно мешал ей пройти, она села на край кровати.
– Как твои дела? – спросила она.
– Уезжаю.
– Далеко?
– В Краснодар. А у тебя как? – спросил он.
– Работаю.
– Контора новая, мастерские новые, – беспечно сказал Максимов.
Она ничего не ответила, только посмотрела на него. Он пробормотал:
– Шел мимо, дай, думаю, зайду.
– Ну что ж… – сказала Валя.
«Зачем он пришел?» – думала она. Ничто не связывает их, этот человек ей чужд. Он спрашивает о работе, но разве ее работа интересует его? Вот он уйдет, и она будет рассказывать отцу о своих делах, потому что отцу это интересно. А Максимову безразлично. Конечно, она жалела его, как жалеют человека в беде, но не находила слов для утешения и не искала их: боялась, что ее участие он поймет по-своему.
И снова бродил Максимов по городу. Тоска, тоска! Он понял, что никуда не уедет, просто выискивал предлог, чтобы зайти к Вале. Куда, зачем он поедет? Что он этим докажет? До разговора с Валей он еще надеялся на что-то. На что он мог надеяться теперь?
Максимов отправился на автобазу за документами.
Волнуясь, подходил он к гаражу. Сколько лет ходил этой дорогой! Возле палисадника незнакомые лица; новые шоферы оформляются на работу. Максимов, вошел в проходную и, кивнув сторожу, хотел пройти, но тот остановил его:
– Пропуск?!
Максимов удивился:
– Ты что, Афанасьич, не узнаешь меня?
– Как не узнать! Да ведь с базы ты уволен, значит, надо выписать пропуск.
Максимов стоял ошеломленный. Его не пропускают на автобазу! Пятнадцать лет проработал, теперь чужой стал.
Он подошел к окошку.
– Куда, по какому делу? – сухо спросил нарядчик, новый человек, которого он не знал.
– Я здесь работал, уволился, нужно паспорт отметить.
– После двух часов. Сейчас обеденный перерыв, – ответил нарядчик и отвернулся.
А люди входили и выходили. Знакомые здоровались с Максимовым, незнакомые не замечали его. Девушки прогуливались у ворот. Слесари громко разговаривали, усевшись возле забора. Максимову казалось, что все видят, как его не пускают на базу. Из всего, что он пережил, эти минуты были самыми тяжелыми.
Он снова потребовал пропуск. Не стоять же ему у ворот целый час! Он здесь пятнадцать лет проработал, что за порядки!
В проходную вошел Поляков.
– В чем дело? – спросил он.
Нарядчик объяснил: гражданин требует пропуск, не хочет дожидаться окончания перерыва, шумит.
Поляков отчужденно взглянул на Максимова и велел выписать пропуск.
Долго ходил Максимов по автобазе. Стены нового здания уже были выведены, стропила положены, сквозь обрешетку еще не покрытой крыши пробивались тонкие полосы света. Он услышал чьи-то голоса, остановился возле оконного проема и увидел учеников Веньку Гордеева и Пашку Севастьянова, сидевших на ящиках из-под цементного раствора.
– Вон там будет механический цех, – говорил Венька, показывая на длинное и узкое помещение, наполовину огороженное тонкой, еще не законченной кирпичной кладкой.
А Пашка Севастьянов сказал:
– На профилактике подъемники ставят. Поднял машину – и работай под ней!
Слушая их, Максимов вспоминал, как много лет назад он точно так же сидел с Тимошиным, – тогда они только пришли на базу. Он ощутил те смутные запахи, которые почувствовал в первый день своего прихода сюда, когда все было новым и неизведанным. А теперь он знает здесь каждый кирпич.
Ударил гонг. Перерыв кончился. Обычный шум производства оживил гараж, мастерские, стройку.
Максимов вышел на первый двор. Нюра Воробьева протирала новую машину. Увидев Максимова, крикнула:
– Петр Андреич, подойдите!
Максимов подошел.
– Узнаете? – Она показала на машину.
Он сразу догадался:
– «Колдун»?
– Ага! – Нюра открыла кабину. – Смотрите, какая отделочка.
– Хорошо сработали, – сказал Максимов. В голосе Нюры он услышал волнение, которое испытал сам, впервые принимая машину.
– Напарника нового дали, парень молодой, покалечит мне машину. Эх, Петр Андреич, мы с вами на ней верных двести тысяч наездили бы!
Подошел Демин, удивленно поднял брови при виде Максимова, поздоровался.
– Обратно на машину, Петр Андреич?
– Да вот уговариваю, а он не хочет, – сказала Нюра.
Максимов перехватил взгляд, который Нюра бросила на Демина, и опустил глаза. Ну что ж, не всем это дается!
Демин с Нюрой вполголоса разговаривали, уже не замечая Максимова. Одна за другой въезжали в ворота машины, разворачивались, становились на мойку; девушки-кондукторы спешили в диспетчерскую; слесари забирались под машины; на стройке стучали молотки, визжали пилы, скрипел цепью подъемник. Как уйти от всего этого? Работать, работать, крутить километры, взяться за руль, дать газку. Умел он ошибаться, нужно уметь исправлять свои ошибки. И когда к машине подошел новый напарник, совсем еще молодой парнишка, Максимом, отстранив его рукой, сказал:
– Беги, браток, к механику, проси другую машину.
И в ответ на удивленный взгляд напарника добавил:
– Беги, беги, тут шоферов полный комплект!
Но паренек попался строптивый. Он поднял шум и шумел до тех пор, пока не привлек внимание проходившего по двору директора.
– Что происходит? – спросил Поляков.
Паренек объяснил.
– Командуете?! – с неприязнью сказал Поляков. – Ведь вы пришли документы оформить.
Максимов стоял, опустив голову, потом поднял глаза, посмотрел на Полякова:
– Ну… Михаил Григорьевич…
– Так… – медленно проговорил Поляков и кашлянул. – Так. Ну, хорошо. Идите оба к механику, я дам распоряжение.
Он думал о Вале, об автобазе, о тысяче разных вещей, но все это заслоняла одна и та же неотступная мысль о Вертилине.
Конечно, его дело шоферское – куда пошлют, а то, что клиент жулик, так он клиента себе не выбирал. Но ведь не один он работал у Вертилина, были и другие водители, почему же Вертилин связался именно с ним? Почему Поляков, Степанов, диспетчер сразу почувствовали в Вертилине жулика, а он сам только ходил да посмеивался? Почему так получилось? Разве он чужой автобазе? Пятнадцать лет здесь проработал, вырос тут! Каждый шофер сюда стремится – первое автомобильное хозяйство по области, а он ушел и вот лежит на койке. Максимов вспомнил взгляд Полякова, в котором было столько брезгливого пренебрежения, общее собрание рабочих и служащих. Именно на этом собрании почувствовал он, что стал чужим для всех, и окончательно решил уйти с базы.
Когда становилось очень тоскливо, Максимов бродил по городу, выходил на шоссе и медленно шагал к пристани. С пляжа доносились плеск воды, крики и визг мальчишек. Солнце тонуло в реке, окрашивая ее в пышный багрянец. Все так же мчались по шоссе машины. Знакомые водители махали ему из кабин. Машины проносились мимо, оставляя за собой привычный запах бензина. Максимов отвечал на приветствия с беззаботным видом человека, свободного от дел, наслаждающегося отдыхом и полной независимостью. А потом долго смотрел вслед каждой машине, отмечая мелочи, заметные только его зорким глазам: на этой сменили напарника, другую заново покрасили, на третьей поставили новый кузов. Много машин на шоссе, и, как там ни говори, автобазовские лучшие.
А сегодня встретил свой автобус, тот самый, с которого его сняли и перевели на «колдуна». Автобус шел от пристани, и по его запыленному кузову было видно, что он идет издалека. Максимов услышал звонкую детскую песню. В это время, в конце августа, из лагерей вывозят последнюю смену ребят. Сторонясь, он сошел на обочину. Ребята высовывались из окон и протягивали руки навстречу ветру. Девочка бросила Максимову букетик полевых цветов. Он упал на дороге. Максимов нагнулся, поднял его. В автобусе раздался взрыв радостного смеха. Машина умчалась, обдав Максимова пылью и дымом.
Максимов зашел в павильон автобусной станции, с безразличным видом прочитал расписание. Открыты новые пассажирские линии. Мысленно представил остановки – он хорошо знал эти тракты, сколько раз ездил! Прислушался к разговорам пассажиров. Когда кто-нибудь спрашивал соседа о движении, о стоимости билета, ему хотелось ответить, но он сдерживал себя: он здесь человек посторонний.
За перегородкой у телефонного аппарата сидела незнакомая девушка – линейный диспетчер. Она равнодушно посмотрела на Максимова, как смотрят диспетчеры на пассажирок. Вот и здесь диспетчерский пункт организовали, а ведь этого селектора добилась Валя. И контрольным пункт по загрузке машин у переправы – тоже ее затея. На автобазе новые дела, новые люди, а о нем, о Максимове, уже, наверное, забыли.
Однажды он увидел на пристани Королева. Тот быстро шел вдоль причала, и бригадир грузчиков докладывал ему, показывая на работавшие в разных концах пристани механизмы. Вот ведь добился своего человек!
Будничная работа, которую Максимов всегда считал такой неинтересной, теперь, когда он был оторван от нее, казалась ему прекрасной и желанной. Он тосковал по машине, по сборам в рейс, по хлопотам и тревогам шоферской жизни. Но на автобазу возврата нет. Куда-нибудь в мелкий гараж? Нет, извините, он шофер первого класса. Уехать – и дело с концом! Городов много, его в любом месте возьмут, такими специалистами не бросаются.
Приняв это решение, Максимов почувствовал, что имеет право зайти к Вале. Разве нельзя попрощаться? Ведь он уезжает навсегда в Краснодар или в Ростов, в общем, на юг.
Он пришел вечером. Дверь ему открыл Смирнов, молча пропустил в комнату, долго возился, закрывая дверь, вопросительно и хмуро поглядывая на Максимова.
Максимов знал: Смирнов недолюбливает его Стараясь казаться веселым, он спросил:
– Что новенького, Иван Иванович?
– К Валентине?
– Да, хотел повидать Валентину Ивановну.
– Нет дома.
– Зайду в другой раз.
– Скоро придет, – сказал Смирнов, отворяя дверь в комнату дочери и пропуская туда Максимова.
Узкая железная кровать, крохотный столик, тумбочка, этажерка с книгами, марлевая занавеска на окне, в углу платья, покрытые белоснежной простыней, салфетка на тумбочке, маленькое квадратное зеркало, цветная подушка для иголок, черная коробка с мотками разноцветных ниток. Окно выходило в сад, и аромат цветов мешался с неуловимым запахом этой комнаты, хорошо знакомым Максимову запахом Валиных духов.
Из соседней комнаты глухо доносились шаги Смирнова. Он выходил, возвращался, как будто передвигал или переносил что-то. И Максимову казалось, что Смирнов сердится.
Хлопнула наружная дверь. Максимов услышал голос Вали, сначала громкий, затем приглушенный. Недовольна его приходом.
Ему казалось, что прошло много времени, а Валя все еще не появлялась. Что, в сущности, он ей?! Так, знакомый, когда-то на одной машине работали. Зачем он пришел, чего хочет? Об этом уже было поздно думать: Валя вошла в комнату.
Она кивнула ему и задержалась у двери, вешая берет и поправляя волосы. Здороваясь, Максимов встал, потом сел, чувствуя, что мешает Вале пройти. И может быть, потому, что он действительно мешал ей пройти, она села на край кровати.
– Как твои дела? – спросила она.
– Уезжаю.
– Далеко?
– В Краснодар. А у тебя как? – спросил он.
– Работаю.
– Контора новая, мастерские новые, – беспечно сказал Максимов.
Она ничего не ответила, только посмотрела на него. Он пробормотал:
– Шел мимо, дай, думаю, зайду.
– Ну что ж… – сказала Валя.
«Зачем он пришел?» – думала она. Ничто не связывает их, этот человек ей чужд. Он спрашивает о работе, но разве ее работа интересует его? Вот он уйдет, и она будет рассказывать отцу о своих делах, потому что отцу это интересно. А Максимову безразлично. Конечно, она жалела его, как жалеют человека в беде, но не находила слов для утешения и не искала их: боялась, что ее участие он поймет по-своему.
И снова бродил Максимов по городу. Тоска, тоска! Он понял, что никуда не уедет, просто выискивал предлог, чтобы зайти к Вале. Куда, зачем он поедет? Что он этим докажет? До разговора с Валей он еще надеялся на что-то. На что он мог надеяться теперь?
Максимов отправился на автобазу за документами.
Волнуясь, подходил он к гаражу. Сколько лет ходил этой дорогой! Возле палисадника незнакомые лица; новые шоферы оформляются на работу. Максимов, вошел в проходную и, кивнув сторожу, хотел пройти, но тот остановил его:
– Пропуск?!
Максимов удивился:
– Ты что, Афанасьич, не узнаешь меня?
– Как не узнать! Да ведь с базы ты уволен, значит, надо выписать пропуск.
Максимов стоял ошеломленный. Его не пропускают на автобазу! Пятнадцать лет проработал, теперь чужой стал.
Он подошел к окошку.
– Куда, по какому делу? – сухо спросил нарядчик, новый человек, которого он не знал.
– Я здесь работал, уволился, нужно паспорт отметить.
– После двух часов. Сейчас обеденный перерыв, – ответил нарядчик и отвернулся.
А люди входили и выходили. Знакомые здоровались с Максимовым, незнакомые не замечали его. Девушки прогуливались у ворот. Слесари громко разговаривали, усевшись возле забора. Максимову казалось, что все видят, как его не пускают на базу. Из всего, что он пережил, эти минуты были самыми тяжелыми.
Он снова потребовал пропуск. Не стоять же ему у ворот целый час! Он здесь пятнадцать лет проработал, что за порядки!
В проходную вошел Поляков.
– В чем дело? – спросил он.
Нарядчик объяснил: гражданин требует пропуск, не хочет дожидаться окончания перерыва, шумит.
Поляков отчужденно взглянул на Максимова и велел выписать пропуск.
Долго ходил Максимов по автобазе. Стены нового здания уже были выведены, стропила положены, сквозь обрешетку еще не покрытой крыши пробивались тонкие полосы света. Он услышал чьи-то голоса, остановился возле оконного проема и увидел учеников Веньку Гордеева и Пашку Севастьянова, сидевших на ящиках из-под цементного раствора.
– Вон там будет механический цех, – говорил Венька, показывая на длинное и узкое помещение, наполовину огороженное тонкой, еще не законченной кирпичной кладкой.
А Пашка Севастьянов сказал:
– На профилактике подъемники ставят. Поднял машину – и работай под ней!
Слушая их, Максимов вспоминал, как много лет назад он точно так же сидел с Тимошиным, – тогда они только пришли на базу. Он ощутил те смутные запахи, которые почувствовал в первый день своего прихода сюда, когда все было новым и неизведанным. А теперь он знает здесь каждый кирпич.
Ударил гонг. Перерыв кончился. Обычный шум производства оживил гараж, мастерские, стройку.
Максимов вышел на первый двор. Нюра Воробьева протирала новую машину. Увидев Максимова, крикнула:
– Петр Андреич, подойдите!
Максимов подошел.
– Узнаете? – Она показала на машину.
Он сразу догадался:
– «Колдун»?
– Ага! – Нюра открыла кабину. – Смотрите, какая отделочка.
– Хорошо сработали, – сказал Максимов. В голосе Нюры он услышал волнение, которое испытал сам, впервые принимая машину.
– Напарника нового дали, парень молодой, покалечит мне машину. Эх, Петр Андреич, мы с вами на ней верных двести тысяч наездили бы!
Подошел Демин, удивленно поднял брови при виде Максимова, поздоровался.
– Обратно на машину, Петр Андреич?
– Да вот уговариваю, а он не хочет, – сказала Нюра.
Максимов перехватил взгляд, который Нюра бросила на Демина, и опустил глаза. Ну что ж, не всем это дается!
Демин с Нюрой вполголоса разговаривали, уже не замечая Максимова. Одна за другой въезжали в ворота машины, разворачивались, становились на мойку; девушки-кондукторы спешили в диспетчерскую; слесари забирались под машины; на стройке стучали молотки, визжали пилы, скрипел цепью подъемник. Как уйти от всего этого? Работать, работать, крутить километры, взяться за руль, дать газку. Умел он ошибаться, нужно уметь исправлять свои ошибки. И когда к машине подошел новый напарник, совсем еще молодой парнишка, Максимом, отстранив его рукой, сказал:
– Беги, браток, к механику, проси другую машину.
И в ответ на удивленный взгляд напарника добавил:
– Беги, беги, тут шоферов полный комплект!
Но паренек попался строптивый. Он поднял шум и шумел до тех пор, пока не привлек внимание проходившего по двору директора.
– Что происходит? – спросил Поляков.
Паренек объяснил.
– Командуете?! – с неприязнью сказал Поляков. – Ведь вы пришли документы оформить.
Максимов стоял, опустив голову, потом поднял глаза, посмотрел на Полякова:
– Ну… Михаил Григорьевич…
– Так… – медленно проговорил Поляков и кашлянул. – Так. Ну, хорошо. Идите оба к механику, я дам распоряжение.
Глава тридцать вторая
Подготовка к совещанию поглотила Канунникова. Он заперся в кабинете; к нему пускали только сотрудников, готовивших материалы. Посетителей, почту – направляли заместителю. Даже телефон и тот был переключен на параллельный. Канунникова соединяли только с начальством. И когда неожиданно позвонил заместитель председателя облисполкома Иванов и спросил, в каком состоянии прибыли новые машины, Канунников растерялся: он не знал, что они прибыли. Впрочем, ему ведь никто об этом не докладывал.
– Получаем машины, Андрей Васильевич, – промямлил Канунников, – получаем.
– Как вы сказали?
– Получаем, говорю.
– Вот как… Интересно. А почему так долго получаете?
Канунников вздохнул:
– Подводит аппарат. Полякову дан категорический приказ: все пятьдесят машин получить и пригнать сюда. Не выполняют, плохо поворачиваются.
– Что же у вас народ такой неисполнительный?
Канунников опять вздохнул:
– Я, Андрей Васильевич, докладывал вам о положении на автобазе. Да вот все по-прежнему.
– А мастерские в каком состоянии?
– Строим, Андрей Васильевич.
– Я спрашиваю: в каком состоянии строительство, какой процент готовности, что нужно, что мешает?
– У меня сейчас нет под рукой данных. Если вы разрешите, я уточню цифры и доложу вам.
– Вы сейчас чем занимаетесь? – спросил Иванов.
– Готовлю материал к областному совещанию.
– Когда оно у вас будет?
– Пятнадцатого сентября. Может, и вы, Андрей Васильевич, к нам заглянете, большую бы радость доставили коллективу.
– До совещания еще далеко, Я сейчас выезжаю на автобазу, прошу и вас приехать.
– Слушаюсь, – ответил Канунников и, положив трубку, нажал на все звонки: – Машину!
Он помчался на автобазу. Итак, началось! Сегодня вес должно решиться! Если дела на автобазе не понравятся Иванову, то куда, спрашивается, смотрел управляющий трестом? Но ничего, объяснения на правах старшего будет давать он сам, а уж он-то сумеет все объяснить.
– Получаем машины, Андрей Васильевич, – промямлил Канунников, – получаем.
– Как вы сказали?
– Получаем, говорю.
– Вот как… Интересно. А почему так долго получаете?
Канунников вздохнул:
– Подводит аппарат. Полякову дан категорический приказ: все пятьдесят машин получить и пригнать сюда. Не выполняют, плохо поворачиваются.
– Что же у вас народ такой неисполнительный?
Канунников опять вздохнул:
– Я, Андрей Васильевич, докладывал вам о положении на автобазе. Да вот все по-прежнему.
– А мастерские в каком состоянии?
– Строим, Андрей Васильевич.
– Я спрашиваю: в каком состоянии строительство, какой процент готовности, что нужно, что мешает?
– У меня сейчас нет под рукой данных. Если вы разрешите, я уточню цифры и доложу вам.
– Вы сейчас чем занимаетесь? – спросил Иванов.
– Готовлю материал к областному совещанию.
– Когда оно у вас будет?
– Пятнадцатого сентября. Может, и вы, Андрей Васильевич, к нам заглянете, большую бы радость доставили коллективу.
– До совещания еще далеко, Я сейчас выезжаю на автобазу, прошу и вас приехать.
– Слушаюсь, – ответил Канунников и, положив трубку, нажал на все звонки: – Машину!
Он помчался на автобазу. Итак, началось! Сегодня вес должно решиться! Если дела на автобазе не понравятся Иванову, то куда, спрашивается, смотрел управляющий трестом? Но ничего, объяснения на правах старшего будет давать он сам, а уж он-то сумеет все объяснить.