Он смотал на руке провод переноски и положил ее под сиденье.
У Нюры нашлось два малосольных огурца, кусок вареной говядины; Демин сбегал на озеро, принес воды.
Увлеченный ролью наставника, он говорил:
– Автомобиль, если хочешь знать, – это вся физика: механика – извольте; электричество – пожалуйста; свет и звук – будьте любезны. Самый совершенный аппарат, к вашему сведению. Только не ценим мы его, не жалеем. Напарник твой, Максимов, – шофер первого класса, а, наверно, не одну машину запорол. Небось в армии языком ее облизывал, старался, а теперь можно в грязи держать! Почему один шофер экономит бензин, а другой пережигает? Один шофер за всю свою жизнь ни одной аварии не сделает, а другой за год обменяет три талона? Машины одинаковые, люди разные.
– И дороги разные. – Нюра вздохнула.
– Да ведь на одинаковых дорогах по-разному работают. В Москве кругом асфальт, а один ездит триста тысяч, а другой и десяти не проковыляет. Нет, тут в другом дело!
– В чем же?
– А в том, – сказал Демин, – мне вот Королев рассказывал. Ездил он как-то с твоим Максимовым, сахар возили они или еще что, не помню.
– Сахар, – сказала Нюра, – Горторгу возили.
– Ломался Максимов, как медный грош, власть свою показывал; я, мол, хозяин на машине. А чем же он хозяин машине? Тем, что баранку крутит? Нет, извините, это еще не хозяин. Любого посади, баранку будет крутить. А если ты хозяин машине, так хозяйствуй на ней, понятно? Тогда у тебя и пробег и экономия – все будет.
– Это правильно, – согласилась Нюра.
– У тебя вот насос барахлил – сколько ты на этом бензина потеряла?
– А знаешь, сколько сегодня Максимов сжег?
– Сколько?
– Сорок литров.
– Вот видишь, если он даже пять рейсов сделал, и то пережег, а на вашем «колдуне» едва четыре нацарапаешь.
– Он шесть рейсов сделал.
– Шесть?! Сколько же он работал?
– Нормально, восемь часов!
– Этого не может быть!
– Я сама путевку видела.
– Значит, нагрел клиента на рейс.
– Я тоже так подумала.
– Нагрел, нагрел, опутал кого-то. На таких штуках и вылезает.
Он замолчал. Нюра зевнула, насмешливо спросила:
– Ну, еще что-нибудь расскажешь или можно спать ложиться?
– Да. да, конечно, ложись, – забеспокоился Демин, вставая, потом опять садясь, – ложись, вон я тебе подушки приготовил.
– Спасибо вам, я в кабине пересплю, не беспокойтесь.
– Нет, почему же? Это для тебя.
– А ты?
– Я устроюсь… Места много…
– Нет уж, – объявила она, – ты другое место поищи.
– Не волнуйся, – обиделся он, – я в машине лягу. Вот посижу немного и лягу.
– А не жестко тебе будет? – насмешливо спросила Нюра.
Он молчал.
– Чего ты дуешься?
– Ничего.
– Все-таки?
– Чего я тебе такого сказал? Хотел предложить как лучше, а там, пожалуйста, хоть в кузове спи.
– А я тебе разве чего говорю?
– Не говоришь, так думаешь.
– Что я думаю?
– Если я с тобой сижу, значит, уже что-то выгадываю… Ведь случайно мы здесь очутились.
Рассвет, заметный только тому, кто всю ночь, не смыкая глаз, провел в поле, уже раздвинул холодные дали горизонта, точнее очертил контуры леса. Где-то спросонья залаяла собака – сначала заливисто, потом все реже и реже, потом еще раз, для порядка, и замолкла. В поле пели сверчки, в сене что-то шуршало.
Демин сидел, обхватив руками колени, опустив голову. Нюра насмешливо смотрела на него. Ей был виден его профиль, и она впервые заметила то, чего не видела раньше: две глубокие морщинки, идущие от уголков рта к резко очерченному подбородку. Она чуть было не протянула руку, чтобы провести пальцами по его щеке. У нее захватило дыхание, она сидела, закрыв глаза, чувствуя горячее биение своего сердца и неожиданную слабость рук, опущенных к теплой, мягкой, притягивающей земле.
Открыв глаза, Нюра испуганно отстранилась от Демина: его лицо было совсем близко, и он смотрел на нее счастливым и растерянным взглядом. Она холодно проговорила:
– Вот именно случайно. С такими, как ты, такое всегда случайно получается: нынче – с одной, завтра – с другой. А разве это настоящее?
Он спросил:
– А что, по-твоему, настоящее?
Она встала, потянулась, высоко закинув над головой руки со сцепленными пальцами.
– Настоящее? Это уж любить так любить! Чтобы все, что у тебя есть, ему одному отдать.
– И есть у тебя такой?
– Может быть, и есть.
Она опустилась на приготовленные Деминым подушки.
– Ладно, посплю на твоей кровати, а ты, – она сделала повелительный жест в сторону своей машины, – ложись в моей кабине. Принеси мне телогрейку.
Он принес ей телогрейку. Вздрагивая не то от холода, не то от предвкушения сладкого сна, Нюра укрылась ею. Потом подняла голову, погрозила Демину пальцем:
– Смотри…
Через минуту он услышал ее тихое, ровное дыхание.
Докуривая папиросу, он походил некоторое время вокруг машин, потом вынул из Нюриной кабины еще одно сиденье, положил его невдалеке от девушки и, зарывшись ногами в сено, еще долго ворочался, стараясь лечь поудобнее. Устроившись, наконец, он прислушался к ровному дыханию Нюры. Она спала, ее грудь подымалась и опускалась под телогрейкой.
– Эх, жизнь наша! – пробормотал Демин, опять прислушался к ее ровному дыханию и закрыл глаза.
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
У Нюры нашлось два малосольных огурца, кусок вареной говядины; Демин сбегал на озеро, принес воды.
Увлеченный ролью наставника, он говорил:
– Автомобиль, если хочешь знать, – это вся физика: механика – извольте; электричество – пожалуйста; свет и звук – будьте любезны. Самый совершенный аппарат, к вашему сведению. Только не ценим мы его, не жалеем. Напарник твой, Максимов, – шофер первого класса, а, наверно, не одну машину запорол. Небось в армии языком ее облизывал, старался, а теперь можно в грязи держать! Почему один шофер экономит бензин, а другой пережигает? Один шофер за всю свою жизнь ни одной аварии не сделает, а другой за год обменяет три талона? Машины одинаковые, люди разные.
– И дороги разные. – Нюра вздохнула.
– Да ведь на одинаковых дорогах по-разному работают. В Москве кругом асфальт, а один ездит триста тысяч, а другой и десяти не проковыляет. Нет, тут в другом дело!
– В чем же?
– А в том, – сказал Демин, – мне вот Королев рассказывал. Ездил он как-то с твоим Максимовым, сахар возили они или еще что, не помню.
– Сахар, – сказала Нюра, – Горторгу возили.
– Ломался Максимов, как медный грош, власть свою показывал; я, мол, хозяин на машине. А чем же он хозяин машине? Тем, что баранку крутит? Нет, извините, это еще не хозяин. Любого посади, баранку будет крутить. А если ты хозяин машине, так хозяйствуй на ней, понятно? Тогда у тебя и пробег и экономия – все будет.
– Это правильно, – согласилась Нюра.
– У тебя вот насос барахлил – сколько ты на этом бензина потеряла?
– А знаешь, сколько сегодня Максимов сжег?
– Сколько?
– Сорок литров.
– Вот видишь, если он даже пять рейсов сделал, и то пережег, а на вашем «колдуне» едва четыре нацарапаешь.
– Он шесть рейсов сделал.
– Шесть?! Сколько же он работал?
– Нормально, восемь часов!
– Этого не может быть!
– Я сама путевку видела.
– Значит, нагрел клиента на рейс.
– Я тоже так подумала.
– Нагрел, нагрел, опутал кого-то. На таких штуках и вылезает.
Он замолчал. Нюра зевнула, насмешливо спросила:
– Ну, еще что-нибудь расскажешь или можно спать ложиться?
– Да. да, конечно, ложись, – забеспокоился Демин, вставая, потом опять садясь, – ложись, вон я тебе подушки приготовил.
– Спасибо вам, я в кабине пересплю, не беспокойтесь.
– Нет, почему же? Это для тебя.
– А ты?
– Я устроюсь… Места много…
– Нет уж, – объявила она, – ты другое место поищи.
– Не волнуйся, – обиделся он, – я в машине лягу. Вот посижу немного и лягу.
– А не жестко тебе будет? – насмешливо спросила Нюра.
Он молчал.
– Чего ты дуешься?
– Ничего.
– Все-таки?
– Чего я тебе такого сказал? Хотел предложить как лучше, а там, пожалуйста, хоть в кузове спи.
– А я тебе разве чего говорю?
– Не говоришь, так думаешь.
– Что я думаю?
– Если я с тобой сижу, значит, уже что-то выгадываю… Ведь случайно мы здесь очутились.
Рассвет, заметный только тому, кто всю ночь, не смыкая глаз, провел в поле, уже раздвинул холодные дали горизонта, точнее очертил контуры леса. Где-то спросонья залаяла собака – сначала заливисто, потом все реже и реже, потом еще раз, для порядка, и замолкла. В поле пели сверчки, в сене что-то шуршало.
Демин сидел, обхватив руками колени, опустив голову. Нюра насмешливо смотрела на него. Ей был виден его профиль, и она впервые заметила то, чего не видела раньше: две глубокие морщинки, идущие от уголков рта к резко очерченному подбородку. Она чуть было не протянула руку, чтобы провести пальцами по его щеке. У нее захватило дыхание, она сидела, закрыв глаза, чувствуя горячее биение своего сердца и неожиданную слабость рук, опущенных к теплой, мягкой, притягивающей земле.
Открыв глаза, Нюра испуганно отстранилась от Демина: его лицо было совсем близко, и он смотрел на нее счастливым и растерянным взглядом. Она холодно проговорила:
– Вот именно случайно. С такими, как ты, такое всегда случайно получается: нынче – с одной, завтра – с другой. А разве это настоящее?
Он спросил:
– А что, по-твоему, настоящее?
Она встала, потянулась, высоко закинув над головой руки со сцепленными пальцами.
– Настоящее? Это уж любить так любить! Чтобы все, что у тебя есть, ему одному отдать.
– И есть у тебя такой?
– Может быть, и есть.
Она опустилась на приготовленные Деминым подушки.
– Ладно, посплю на твоей кровати, а ты, – она сделала повелительный жест в сторону своей машины, – ложись в моей кабине. Принеси мне телогрейку.
Он принес ей телогрейку. Вздрагивая не то от холода, не то от предвкушения сладкого сна, Нюра укрылась ею. Потом подняла голову, погрозила Демину пальцем:
– Смотри…
Через минуту он услышал ее тихое, ровное дыхание.
Докуривая папиросу, он походил некоторое время вокруг машин, потом вынул из Нюриной кабины еще одно сиденье, положил его невдалеке от девушки и, зарывшись ногами в сено, еще долго ворочался, стараясь лечь поудобнее. Устроившись, наконец, он прислушался к ровному дыханию Нюры. Она спала, ее грудь подымалась и опускалась под телогрейкой.
– Эх, жизнь наша! – пробормотал Демин, опять прислушался к ее ровному дыханию и закрыл глаза.
Глава пятнадцатая
Мягкое покачивание автобуса усыпляло Полякова, по он не спал. Он находился в том состоянии полузабытья, когда разговоры соседей и шум мотора сливаются с туманными видениями, которые то возникают, то исчезают в отяжелевшем мозгу. На какую-то долю секунды он закрывал глаза, и перед ним пролетали картины, длинные, как жизнь. Он с усилием поднимал веки и всматривался в голубые дали раннего утра.
Сидевшая с ним рядом женщина беседовала с кондуктором. Их разговор доходил до Полякова неясными обрывками фраз, тихим смехом, раздражающим полушепотом.
Становилось жарко. Кондукторша опустила стекла. Свежий ветер ворвался в машину. Шум колес, раньше глухой, теперь слышался отчетливей, резиновые шины шуршали по рассыпанному на шоссе гравию.
Наклонившись к окну, Поляков подставил лицо ветру. Сонная одурь начала проходить. Разминая затекшие ноги, он встал, по узкому, заставленному чемоданами проходу добрался до кабины, постоял там, разглядывая через ветровое стекло набегавшую дорогу, потом вернулся на свое место.
Подымая за собой облака пыли, автобус мчался по шоссе. Слева и справа тянулись покрытые зеленью поля с трактором на горизонте, фургонами полевого стана, похожими на коробочки, велосипедом, непонятно как стоявшим на меже, с чьей-то фуражкой на руле. Сверкнули на солнце стальные пути железной дороги. За поворотом возникли гигантские башни элеватора. Показались плотина и белое здание колхозной электростанции. Небо было чистое, только ажурные мачты высоковольтных передач словно задерживали на своих острых верхушках далекие редкие облака.
Машина обогнула рощу – и сразу возник Стенькинский совхоз, его широко разбросанные низкие строения, их белые стены, черепичные крыши. Среди зданий было одно новое, с непокрытыми еще свежими деревянными стропилами; видимо, строился новый машинный двор.
За совхозом шоссе обрывалось. Автобус покатил по плотно укатанной грунтовой дороге.
Вдоль нее лежали холмики песка, гравия, щебня; стояли тракторы, катки, грейдеры; рабочие натягивали шатры. В этом году должны закончить тракт, который соединит областной центр с большим промышленным городом Касиловом.
Поляков вспомнил, каким событием было появление здесь первых советских автобусов. Затем, уже перед войной, все население выходило любоваться красавцем ЗИС-16. А вот теперь если до осени успеют заасфальтировать дорогу, то к Октябрьским праздникам можно будет пустить новый дизельный автобус вагонного типа.
Куда ни вглядывался Поляков, он всюду находил следы работы своей автобазы. Строительство шоссе – прошлую осень на подвозке материалов работали ее машины. Электростанция – они доставили ей турбину. Новые здания совхоза – они возили сюда лес. На полях работали тракторы – они привезли запасные части. Элеваторы – скоро будут возить сюда зерно. Незаметна работа автомобилиста, но он должен замечать все; мало кто им интересуется, но он должен интересоваться всем.
Все чаще и чаще попадались машины. Двигались поношенные колхозные «газики», прошла колонна Союззаготтранса, промчался ярко раскрашенный автобус дома отдыха, за ним несколько машин с солдатами. Прошли машины касиловской автобазы, своей франтоватой окраской выделяясь среди других. Резко сигналя, обогнала автобус новенькая обкомовская «Победа». На самом въезде в лес Поляков увидел четыре свои машины; они возвращались из Воронежа и шли, мощные, удлиненные прицепами, соблюдая интервал, как военная колонна на марше.
Дорога пошла лесом, по широкой просеке. Поляков с наслаждением вдыхал свежий, смолистый запах сосен. Высокие деревья стояли неподвижно, но ему казалось, что сквозь шум машины он слышит шелест верхушек, тревожное воронье карканье, монотонный стук дятла, долбящего сухую коричневую кору. Он думал: удастся ли ему сдать касиловскому станкострои-тельному заводу заказ на оборудование для новых мастерских? Это было конечной, но не единственной целью его поездки. Надо заехать на кирпичный завод, там сегодня осваивается предложение Королева: грузчики сняты с машины и стоят на конечных пунктах.
Первая остановка – районный центр, село Захарово. Автобус спустился к реке, миновал длинный деревянный мост с шатающимся настилом и, натужно ревя мотором, поднялся по крутой булыжной мостовой, вдоль которой лепились первые домишки предместья, ниспадающие к берегу огороды и сады с кустами низкорослого колючего крыжовника и пышной зеленой смородины.
Стоянка – три минуты. Шофер выскочил из кабины, быстрыми затяжками торопливо куря папиросу. Сменились пассажиры. Поляков сошел. Кондукторша кивнула ему на прощанье. Автобус умчался.
Маленький пассажирский павильон стоял на базарной площади, окруженной со всех сторон коновязью – длинными серыми бревнами, уложенными на короткие, врытые в землю столбики. У прилавков толпились женщины. Высокие бидоны молочниц блестели на солнце. Мясник рубил мясо на колоде, усеянной белыми осколками костей, красными кусочками говядины. На противоположной стороне шоссе размещалась заправочная станция с двумя выкрашенными в красную краску бензоколонками, увенчанными матовыми стеклянными шарами.
Валя Смирнова стояла у входа в павильон. Она была в своей старой кондукторской форме, но с красной повязкой на рукаве – знаком линейного диспетчера.
– Ну, как дела, Валюша? – спросил Поляков, разглядывая осевшее, в выцветшей зеленой краске здание павильона и прикидывая, скоро ли придется его ремонтировать.
Операторская будка – это продолжение диспетчерской, ее передовой пост, выдвинутый на трассу. Оператор регулирует движение машин на линии сам или по указаниям диспетчера. Без этого звена, связывающего отдел эксплуатации с шофером, четкая работа машин была бы затруднена: жизнь вносит поправки в самый совершенный план.
Валя доложила Полякову о событиях на линии. На кирпичном заводе все тридцать машин работают бесперебойно. Машины на Москву, Касилов и Зоболочино прошли точно по расписанию, но одна машина задержалась в Сухачах: не хватило горючего. Валя послала двадцать литров с попутной машиной. На захаровской трикотажной фабрике не успевают грузить четыре машины; она оставила там три, а четвертую переключила на лесозащитную станцию. Больше никаких происшествий на линии не было. Телефонная связь с базой тяжелая – трудно вызывать через район.
– Михаил Григорьевич, – сказала Валя, – тут приезжал начальник вокзала Загряжск-два, у них продается коммутатор на двенадцать точек, старенький, правда, но в полном порядке.
– Хорошо, передайте Смолкину телефонограмму, пусть он сегодня посмотрит этот коммутатор.
– Он недорого стоит.
– Тем лучше, вернусь – купим.
Поляков ничем не выдал своего удовлетворения работой девушки. Такая не нуждается в похвалах. Шестьдесят машин на этой трассе, а она не теряется, словно всю жизнь работала диспетчером.
– А как порожние машины? – спросил Поляков.
Валя регистрировала порожние машины, независимо от того, кому они принадлежат. Поляков хотел загружать их попутным грузом. Это сулило большие доходы.
– Вот, – Валя протянула Полякову аккуратно разграфленную, исписанную мелким четким почерком ведомость, – туда и обратно проходит до сорока порожних машин в день.
Поляков просмотрел ведомость. В ней значились не только номера машин, но и их владельцы, адреса гаражей и даже фамилии шоферов.
– Откуда у вас эти сведения? – не скрывая своего удивления, спросил он.
– Большинство машин останавливается: кто у бензоколонки, кто вон там. – Она кивнула в сторону закусочной. Потом тронула красную повязку на рукаве, засмеялась. – Наверно, считают, что я представитель власти.
– Возможно, – согласился Поляков, подумав, что не красная повязка развязывает языки шоферам. – Здесь вы не ошиблись? – спросил Поляков, показывая на записанные в ведомости машины касиловской автобазы.
– Нет. Я сама удивилась и специально проверила, да и шоферы знакомые.
Поляков покачал головой. Значит, Сергеев гоняет порожние машины, а в отчете у него показано сто процентов использования пробега.
Они вышли на крыльцо. У павильона в ожидании автобуса сгрудились пассажиры. Высматривая попутную машину, Поляков разговаривал с Валей, вдруг у павильона, резко затормозив, остановилась старенькая черная «эмка». Открылась дверца. На переднем сиденье, рядом с шофером, сидела Трубникова. Эта маленькая, энергичная, немолодая уже женщина руководила промышленностью строительных материалов области.
– На ловца и зверь бежит! – сказала Трубникова. – Тебя-то мне и надо. Садись в машину!
– Вы куда едете, Евдокия Спиридоновна? – улыбаясь, спросил Поляков. – Мне нужно на кирпичный.
– Вот и довезу, садись. А здесь у тебя что? – Трубникова разглядывала Валю. – Отделение, филиал?
– Диспетчерский пункт, регистрируем проходящие порожние машины.
– Ишь какую кралю подобрал!
Машина тронулась.
– Тебе что же, своих машин не хватает? – не оборачиваясь, спросила Трубникова. – Чем чужие машины хватать, ты себе легковую заведи. Стыдно на перекрестках голосовать.
– Я не голосую, – наклонившись к переднему сиденью и не переставая улыбаться, ответил Поляков, – езжу на своих автобусах и на своих грузовых.
– Молодец! Правильно! Раз ты директор автобазы, то и езди на своих автобусах: узнаешь, каково в них пассажиру.
Поляков с удовольствием слушал Трубникову. Ее, члена партии с тысяча девятьсот семнадцатого года, знала вся область.
– За это хвалю, – продолжала Трубникова, – а вот за другие дела взять бы тебя за черные кудри и оттрепать как следует! Только неудобно – не комсомолец ты уже, а годков бы десять назад ухватила бы я тебя за вихры. Впрочем, и сейчас не поздно.
– Евдокия Спиридоновна!
– А что?! Пусть мой шофер посмотрит, как автомобильных начальников за волосы дерут. Новиков, знаешь его?
– Как не знать? – Шофер повернул к ним улыбающееся лицо. – Михаила Григорьевича каждый водитель знает!
– Чем же вы недовольны, Евдокия Спиридоновна? – Поляков опасливо покосился на ее маленькие, сложенные на коленях ручки: от Трубниковой всего можно было ожидать, схватит в самом деле за волосы.
– А ты не знаешь? Ишь ты! Натворил, а теперь овечкой притворяешься.
– Евдокия Спиридоновна!!
– Что «Евдокия Спиридоновна»? Я уже, знаешь, сколько лет Евдокия Спиридоновна?
– Сколько?
– Все мои. Ты скажи: зачем на завод едешь?
– Машины там наши работают, надо проверить.
– Ах, машины! – насмешливо повторила она. – Ты что же, так и бегаешь за каждой машиной? Лучше скажи: набезобразничал, вот и тянет тебя, как вора, к обокраденному дому.
– Ей-богу, я вас не понимаю, Евдокия Спиридоновна, – ответил Поляков, хотя отлично знал причину ее волнения.
– Звоню директору завода, – не оборачиваясь, заговорила Трубникова, – а он волком воет: на заводе кавардак, люди Полякова перевернули все вверх дном, какой-то там шофер или грузчик всем командует. Что это такое?! Сам любишь в чужие дела нос совать, и твои шоферы туда же!
– Понятия ни о чем не имею, – сказал Поляков.
– Имеешь, не ври. – Трубникова наконец обернулась к нему. – Какие руководители – такие и водители!
– На заводе одна бригада грузчиков грузит тридцать машин, – сказал Поляков, – вместо девяноста человек на погрузке стоят восемнадцать и столько же – на выгрузке. В три раза меньше занято людей. Чем же недоволен ваш директор? Казалось бы, наоборот.
– А чему он должен радоваться?
– У него в день работает до пятидесяти машин – это сто пятьдесят грузчиков. Если бы он механизировал погрузку, такого количества людей не потребовалось бы.
Трубникова помолчала, потом спокойно сказала:
– Кроме твоих тридцати, на заводе работает еще двадцать машин, а твои грузчики так обосновались, что другим подъезда нет.
– Возможно, – согласился Поляков. – Вот ваш директор и должен организовать всю работу.
– У меня там директор – тюлень, ни богу свечка, ни черту кочерга, вроде твоего начальника – уважаемого Канунникова. Ладно, приедем – разберемся.
– Между прочим, Евдокия Спиридоновна, грузчики – народ слабонервный. Если вы начнете кричать, то у них с языка может такое сорваться, что…
– Не учи меня, как с людьми разговаривать! – нахмурилась Трубникова.
Вдали показалась труба, длинные, прижавшиеся к земле сараи кирпичного завода и ведущее к нему короткое шоссе, обсаженное двумя рядами высоких лип.
Машина остановилась у конторы, из которой тут же выскочил директор завода Тюрькин. Он, видимо, поджидал Трубникову и предупредительно открыл дверцу машины, помогая ей выйти.
Поляков давно знал Тюрькина, но сейчас, вспоминая сказанное Трубниковой, впервые увидел, что этот человек действительно похож на Канунникова: та же округлая неопределен-ность фигуры, те же настороженные, бегающие глазки. Но тот Канунников, так сказать, в областном масштабе, а этот – поменьше, в районном.
– Что у тебя случилось? – спросила Трубникова, направляясь к заводу.
– Понимаете, Евдокия Спиридоновна, – говорил Тюрькин, семеня вслед за ней на коротких ножках, обутых в потерявшие свой первоначальный цвет туфли с сильно стоптанными каблуками, – тут от них, – он кивнул на шедшего рядом Полякова, – тут от них главный, некий Королев, раньше он был грузчиком, а теперь уж не знаю, в какую его должность произвели.
– Так грузчиком и остался, – сказал Поляков.
– Ну вот, – продолжал Тюрькин, – привезли они свои механизмы. Я не возражаю, механизация и прочее, но ведь завод сидит на лимите электроэнергии. Кто будет за перерасход платить?
– Предъявите нам счет, оплатим, – сказал Поляков,
– Мы вас потом выслушаем, товарищ Поляков, – заметила Трубникова и кивнула Тюрькину: – Еще что?
– Много чего, Евдокия Спиридоновна, – торопливо продолжал Тюрькин. – Самовольно открыли запасные ворота: теперь кто хошь входи и выходи с завода.
– А ты закрыть не можешь?
– Да ведь не знаешь, к чему броситься! – плаксивым голосом воскликнул Тюрькин. – Мы говорим: Стройтрест – бери кирпич отсюда, жилотдел – оттуда, завод – с третьего места, в общем, как нам удобно вести учет, а этот Королев поставил свои бригады в трех пунктах и берет подряд. С кого деньги получать? В общем, такую неразбериху устроили – черт те что!
– Почему допустил? Ты здесь что, для мебели?
— Видите ли, Евдокия Спиридоновна, – замялся Тюрькин, – вчера я в городе задержался, а сегодня с утра в райком вызвали.
– Спишь долго, – сказала Трубникова, пренебрежительно смотря ему прямо в лицо, – вон как тебя разнесло! Оттого и приходится за тебя другим командовать.
Они подошли к цехам. За сараями на большом пространстве тянулись клети с кирпичом. Подъезжали и отъезжали машины. Дальше видны были огромные провалы глиняных карьеров. По их обрывистому краю блестели протянутые до цехов рельсы узкоколейки.
«Ну и растяпа! – подумал Поляков про Тюрькина. – Лошади у него вагонетки тянут, не может мотовоз поставить! Из цехов на биржу тачками подают».
Точно угадав его мысли, Трубникова гневно спросила Тюрькина:
– Почему мотовоз не работает?
Тюрькин начал путано оправдываться: не завезли горючего, какой-то крюк не сделали… Он бы еще долго мямлил, если бы не появился Королев: соскочил с эстакады и, стряхивая с себя известковую пыль, подошел к Полякову.
– Вот, – закричал Тюрькин, – этот самый и есть Королев! – Он погрозил ему пальцем: – Все теперь!
Трубникова некоторое время молча разглядывала коренастую фигуру Королева. Он был в майке и широких брезентовых, покрытых известковой пылью брюках. На бритой голове и на лбу блестели капельки пота.
– Что за порядки вы здесь вводите, товарищ Королев? – произнесла наконец Трубникова.
Королев вопросительно смотрел на Полякова, не зная, отвечать ему этой женщине или нет.
– Покажите, как вы организовали погрузку, – сказал Поляков, назвав при этом должность, имя и отчество Трубниковой.
Все направились вдоль клетей. Кирпич выдавался с разных мест, но автобазовские машины брали его только в трех точках.
– Мы обслуживаем тридцать машин. Каждые четыре минуты подъезжает машина, – сказал Королев. – Грузим ее минут восемь-девять, поэтому бригады расставлены так, чтобы машины не мешали друг другу.
– Элементарная организация рабочего места, – как бы разговаривая сам с собой, произнес Поляков.
– Сами разберемся, – оборвала его Трубникова.
– Молчу, молчу, – засмеялся Поляков.
– Вот, – продолжал Королев, – а некоторые, – он произнес это слово, не глядя на Тюрькина, – некоторые хотят, чтобы мы брали кирпич с разных мест, тогда грузчикам только и придется бегать с одного места на другое да таскать за собой лебедки. И насчет ворот то же самое. Клети стоят тесно, разворот плохой, мы и попросили открыть запасные ворота. В одни ворота машина въезжает, в другие выезжает.
– Элементарная организация потока, – снова проговорил как бы про себя Поляков и в ответ на гневный взгляд Трубниковой с деланным испугом поднял руки: – Молчу, молчу!
– И последнее, по части учета, – продолжал Королев. – Тут порядки особенные: после каждой погрузки отправляйся шофер в контору, теряй полчаса на оформление документов, а машина стоит. Совершенно этого не надо. На площадке от каждого клиента есть приемщик, кирпич отпускает заводской десятник. Можно к концу дня выданный кирпич оформить общей накладной, а шоферам зря время не терять.
– А вы разве и над шоферами начальник? – спросила Трубникова.
– Нет, – ответил Королев.
– Тогда какое вам дело до оформления документов? Пусть шоферы сами об этом заботятся.
– Не в том дело, кто заботится, а в том, чтобы машины зря лишние часы не теряли, – сказал Королев. – А потом… можно и на себя команду принять, поскольку дело требует.
– Это верно, – Трубникова внимательно посмотрела на Королева.
– Я на автобазу к ним не лезу со своими порядками, – вспылил Тюрькин, – и пусть они не лезут ко мне со своими!
Королев, который всем своим видом выказывал Тюрькину самое оскорбительное пренебрежение, усмехаясь, произнес:
– Вы себя с автобазой не равняйте.
– Это почему? – опешил Тюрькин.
– Труба пониже – дым пожиже, вот почему.
Скрывая улыбку, Поляков отвернулся. Наступило неловкое молчание.
– Довольны вы своей работой? – спросила Трубникова.
Королев пожал плечами.
– Чему особенно радоваться? На этом заводе давно пора механизировать погрузку, а не таскаться каждому со своей самоделкой.
– Эти механизмы автобазовские? – спросила Трубникова.
– Да, сварганили кое из чего, – ответил Королев, направляясь вслед за ней к клетям; туда же поплелся и Тюрькин.
Поляков повернул в другую сторону. Инцидент исчерпан. Он шел по фронту погрузки, ни к чему особенно не присматривался, но видел все, ни к чему особенно не прислушивался, но все слышал.
Он окончательно решил снять грузчиков с машин, создать отдельное бюро погрузочно-разгрузочных работ, дать ему механизмы, выделить на хозрасчет. Если во главе такого бюро поставить Королева, он его потянет. Поляков думал о том, что сегодня надо успеть побывать в нескольких пунктах и не забыть заехать в леспромхоз насчет леса. Он думал и о том, что промкооперация делает негодные рукавицы – на погрузке кирпича они не выдерживают двух дней. И еще о многом думал Поляков. Разве мало мыслей приходит директору автобазы, когда он наблюдает за работой своих людей, облокотившись о клетку с гладким, чистым, теплым кирпичом, еще хранящим в себе жар печи, а может быть, уже согретым горячими лучами полуденного, пылающего в небе солнца.
Сидевшая с ним рядом женщина беседовала с кондуктором. Их разговор доходил до Полякова неясными обрывками фраз, тихим смехом, раздражающим полушепотом.
Становилось жарко. Кондукторша опустила стекла. Свежий ветер ворвался в машину. Шум колес, раньше глухой, теперь слышался отчетливей, резиновые шины шуршали по рассыпанному на шоссе гравию.
Наклонившись к окну, Поляков подставил лицо ветру. Сонная одурь начала проходить. Разминая затекшие ноги, он встал, по узкому, заставленному чемоданами проходу добрался до кабины, постоял там, разглядывая через ветровое стекло набегавшую дорогу, потом вернулся на свое место.
Подымая за собой облака пыли, автобус мчался по шоссе. Слева и справа тянулись покрытые зеленью поля с трактором на горизонте, фургонами полевого стана, похожими на коробочки, велосипедом, непонятно как стоявшим на меже, с чьей-то фуражкой на руле. Сверкнули на солнце стальные пути железной дороги. За поворотом возникли гигантские башни элеватора. Показались плотина и белое здание колхозной электростанции. Небо было чистое, только ажурные мачты высоковольтных передач словно задерживали на своих острых верхушках далекие редкие облака.
Машина обогнула рощу – и сразу возник Стенькинский совхоз, его широко разбросанные низкие строения, их белые стены, черепичные крыши. Среди зданий было одно новое, с непокрытыми еще свежими деревянными стропилами; видимо, строился новый машинный двор.
За совхозом шоссе обрывалось. Автобус покатил по плотно укатанной грунтовой дороге.
Вдоль нее лежали холмики песка, гравия, щебня; стояли тракторы, катки, грейдеры; рабочие натягивали шатры. В этом году должны закончить тракт, который соединит областной центр с большим промышленным городом Касиловом.
Поляков вспомнил, каким событием было появление здесь первых советских автобусов. Затем, уже перед войной, все население выходило любоваться красавцем ЗИС-16. А вот теперь если до осени успеют заасфальтировать дорогу, то к Октябрьским праздникам можно будет пустить новый дизельный автобус вагонного типа.
Куда ни вглядывался Поляков, он всюду находил следы работы своей автобазы. Строительство шоссе – прошлую осень на подвозке материалов работали ее машины. Электростанция – они доставили ей турбину. Новые здания совхоза – они возили сюда лес. На полях работали тракторы – они привезли запасные части. Элеваторы – скоро будут возить сюда зерно. Незаметна работа автомобилиста, но он должен замечать все; мало кто им интересуется, но он должен интересоваться всем.
Все чаще и чаще попадались машины. Двигались поношенные колхозные «газики», прошла колонна Союззаготтранса, промчался ярко раскрашенный автобус дома отдыха, за ним несколько машин с солдатами. Прошли машины касиловской автобазы, своей франтоватой окраской выделяясь среди других. Резко сигналя, обогнала автобус новенькая обкомовская «Победа». На самом въезде в лес Поляков увидел четыре свои машины; они возвращались из Воронежа и шли, мощные, удлиненные прицепами, соблюдая интервал, как военная колонна на марше.
Дорога пошла лесом, по широкой просеке. Поляков с наслаждением вдыхал свежий, смолистый запах сосен. Высокие деревья стояли неподвижно, но ему казалось, что сквозь шум машины он слышит шелест верхушек, тревожное воронье карканье, монотонный стук дятла, долбящего сухую коричневую кору. Он думал: удастся ли ему сдать касиловскому станкострои-тельному заводу заказ на оборудование для новых мастерских? Это было конечной, но не единственной целью его поездки. Надо заехать на кирпичный завод, там сегодня осваивается предложение Королева: грузчики сняты с машины и стоят на конечных пунктах.
Первая остановка – районный центр, село Захарово. Автобус спустился к реке, миновал длинный деревянный мост с шатающимся настилом и, натужно ревя мотором, поднялся по крутой булыжной мостовой, вдоль которой лепились первые домишки предместья, ниспадающие к берегу огороды и сады с кустами низкорослого колючего крыжовника и пышной зеленой смородины.
Стоянка – три минуты. Шофер выскочил из кабины, быстрыми затяжками торопливо куря папиросу. Сменились пассажиры. Поляков сошел. Кондукторша кивнула ему на прощанье. Автобус умчался.
Маленький пассажирский павильон стоял на базарной площади, окруженной со всех сторон коновязью – длинными серыми бревнами, уложенными на короткие, врытые в землю столбики. У прилавков толпились женщины. Высокие бидоны молочниц блестели на солнце. Мясник рубил мясо на колоде, усеянной белыми осколками костей, красными кусочками говядины. На противоположной стороне шоссе размещалась заправочная станция с двумя выкрашенными в красную краску бензоколонками, увенчанными матовыми стеклянными шарами.
Валя Смирнова стояла у входа в павильон. Она была в своей старой кондукторской форме, но с красной повязкой на рукаве – знаком линейного диспетчера.
– Ну, как дела, Валюша? – спросил Поляков, разглядывая осевшее, в выцветшей зеленой краске здание павильона и прикидывая, скоро ли придется его ремонтировать.
Операторская будка – это продолжение диспетчерской, ее передовой пост, выдвинутый на трассу. Оператор регулирует движение машин на линии сам или по указаниям диспетчера. Без этого звена, связывающего отдел эксплуатации с шофером, четкая работа машин была бы затруднена: жизнь вносит поправки в самый совершенный план.
Валя доложила Полякову о событиях на линии. На кирпичном заводе все тридцать машин работают бесперебойно. Машины на Москву, Касилов и Зоболочино прошли точно по расписанию, но одна машина задержалась в Сухачах: не хватило горючего. Валя послала двадцать литров с попутной машиной. На захаровской трикотажной фабрике не успевают грузить четыре машины; она оставила там три, а четвертую переключила на лесозащитную станцию. Больше никаких происшествий на линии не было. Телефонная связь с базой тяжелая – трудно вызывать через район.
– Михаил Григорьевич, – сказала Валя, – тут приезжал начальник вокзала Загряжск-два, у них продается коммутатор на двенадцать точек, старенький, правда, но в полном порядке.
– Хорошо, передайте Смолкину телефонограмму, пусть он сегодня посмотрит этот коммутатор.
– Он недорого стоит.
– Тем лучше, вернусь – купим.
Поляков ничем не выдал своего удовлетворения работой девушки. Такая не нуждается в похвалах. Шестьдесят машин на этой трассе, а она не теряется, словно всю жизнь работала диспетчером.
– А как порожние машины? – спросил Поляков.
Валя регистрировала порожние машины, независимо от того, кому они принадлежат. Поляков хотел загружать их попутным грузом. Это сулило большие доходы.
– Вот, – Валя протянула Полякову аккуратно разграфленную, исписанную мелким четким почерком ведомость, – туда и обратно проходит до сорока порожних машин в день.
Поляков просмотрел ведомость. В ней значились не только номера машин, но и их владельцы, адреса гаражей и даже фамилии шоферов.
– Откуда у вас эти сведения? – не скрывая своего удивления, спросил он.
– Большинство машин останавливается: кто у бензоколонки, кто вон там. – Она кивнула в сторону закусочной. Потом тронула красную повязку на рукаве, засмеялась. – Наверно, считают, что я представитель власти.
– Возможно, – согласился Поляков, подумав, что не красная повязка развязывает языки шоферам. – Здесь вы не ошиблись? – спросил Поляков, показывая на записанные в ведомости машины касиловской автобазы.
– Нет. Я сама удивилась и специально проверила, да и шоферы знакомые.
Поляков покачал головой. Значит, Сергеев гоняет порожние машины, а в отчете у него показано сто процентов использования пробега.
Они вышли на крыльцо. У павильона в ожидании автобуса сгрудились пассажиры. Высматривая попутную машину, Поляков разговаривал с Валей, вдруг у павильона, резко затормозив, остановилась старенькая черная «эмка». Открылась дверца. На переднем сиденье, рядом с шофером, сидела Трубникова. Эта маленькая, энергичная, немолодая уже женщина руководила промышленностью строительных материалов области.
– На ловца и зверь бежит! – сказала Трубникова. – Тебя-то мне и надо. Садись в машину!
– Вы куда едете, Евдокия Спиридоновна? – улыбаясь, спросил Поляков. – Мне нужно на кирпичный.
– Вот и довезу, садись. А здесь у тебя что? – Трубникова разглядывала Валю. – Отделение, филиал?
– Диспетчерский пункт, регистрируем проходящие порожние машины.
– Ишь какую кралю подобрал!
Машина тронулась.
– Тебе что же, своих машин не хватает? – не оборачиваясь, спросила Трубникова. – Чем чужие машины хватать, ты себе легковую заведи. Стыдно на перекрестках голосовать.
– Я не голосую, – наклонившись к переднему сиденью и не переставая улыбаться, ответил Поляков, – езжу на своих автобусах и на своих грузовых.
– Молодец! Правильно! Раз ты директор автобазы, то и езди на своих автобусах: узнаешь, каково в них пассажиру.
Поляков с удовольствием слушал Трубникову. Ее, члена партии с тысяча девятьсот семнадцатого года, знала вся область.
– За это хвалю, – продолжала Трубникова, – а вот за другие дела взять бы тебя за черные кудри и оттрепать как следует! Только неудобно – не комсомолец ты уже, а годков бы десять назад ухватила бы я тебя за вихры. Впрочем, и сейчас не поздно.
– Евдокия Спиридоновна!
– А что?! Пусть мой шофер посмотрит, как автомобильных начальников за волосы дерут. Новиков, знаешь его?
– Как не знать? – Шофер повернул к ним улыбающееся лицо. – Михаила Григорьевича каждый водитель знает!
– Чем же вы недовольны, Евдокия Спиридоновна? – Поляков опасливо покосился на ее маленькие, сложенные на коленях ручки: от Трубниковой всего можно было ожидать, схватит в самом деле за волосы.
– А ты не знаешь? Ишь ты! Натворил, а теперь овечкой притворяешься.
– Евдокия Спиридоновна!!
– Что «Евдокия Спиридоновна»? Я уже, знаешь, сколько лет Евдокия Спиридоновна?
– Сколько?
– Все мои. Ты скажи: зачем на завод едешь?
– Машины там наши работают, надо проверить.
– Ах, машины! – насмешливо повторила она. – Ты что же, так и бегаешь за каждой машиной? Лучше скажи: набезобразничал, вот и тянет тебя, как вора, к обокраденному дому.
– Ей-богу, я вас не понимаю, Евдокия Спиридоновна, – ответил Поляков, хотя отлично знал причину ее волнения.
– Звоню директору завода, – не оборачиваясь, заговорила Трубникова, – а он волком воет: на заводе кавардак, люди Полякова перевернули все вверх дном, какой-то там шофер или грузчик всем командует. Что это такое?! Сам любишь в чужие дела нос совать, и твои шоферы туда же!
– Понятия ни о чем не имею, – сказал Поляков.
– Имеешь, не ври. – Трубникова наконец обернулась к нему. – Какие руководители – такие и водители!
– На заводе одна бригада грузчиков грузит тридцать машин, – сказал Поляков, – вместо девяноста человек на погрузке стоят восемнадцать и столько же – на выгрузке. В три раза меньше занято людей. Чем же недоволен ваш директор? Казалось бы, наоборот.
– А чему он должен радоваться?
– У него в день работает до пятидесяти машин – это сто пятьдесят грузчиков. Если бы он механизировал погрузку, такого количества людей не потребовалось бы.
Трубникова помолчала, потом спокойно сказала:
– Кроме твоих тридцати, на заводе работает еще двадцать машин, а твои грузчики так обосновались, что другим подъезда нет.
– Возможно, – согласился Поляков. – Вот ваш директор и должен организовать всю работу.
– У меня там директор – тюлень, ни богу свечка, ни черту кочерга, вроде твоего начальника – уважаемого Канунникова. Ладно, приедем – разберемся.
– Между прочим, Евдокия Спиридоновна, грузчики – народ слабонервный. Если вы начнете кричать, то у них с языка может такое сорваться, что…
– Не учи меня, как с людьми разговаривать! – нахмурилась Трубникова.
Вдали показалась труба, длинные, прижавшиеся к земле сараи кирпичного завода и ведущее к нему короткое шоссе, обсаженное двумя рядами высоких лип.
Машина остановилась у конторы, из которой тут же выскочил директор завода Тюрькин. Он, видимо, поджидал Трубникову и предупредительно открыл дверцу машины, помогая ей выйти.
Поляков давно знал Тюрькина, но сейчас, вспоминая сказанное Трубниковой, впервые увидел, что этот человек действительно похож на Канунникова: та же округлая неопределен-ность фигуры, те же настороженные, бегающие глазки. Но тот Канунников, так сказать, в областном масштабе, а этот – поменьше, в районном.
– Что у тебя случилось? – спросила Трубникова, направляясь к заводу.
– Понимаете, Евдокия Спиридоновна, – говорил Тюрькин, семеня вслед за ней на коротких ножках, обутых в потерявшие свой первоначальный цвет туфли с сильно стоптанными каблуками, – тут от них, – он кивнул на шедшего рядом Полякова, – тут от них главный, некий Королев, раньше он был грузчиком, а теперь уж не знаю, в какую его должность произвели.
– Так грузчиком и остался, – сказал Поляков.
– Ну вот, – продолжал Тюрькин, – привезли они свои механизмы. Я не возражаю, механизация и прочее, но ведь завод сидит на лимите электроэнергии. Кто будет за перерасход платить?
– Предъявите нам счет, оплатим, – сказал Поляков,
– Мы вас потом выслушаем, товарищ Поляков, – заметила Трубникова и кивнула Тюрькину: – Еще что?
– Много чего, Евдокия Спиридоновна, – торопливо продолжал Тюрькин. – Самовольно открыли запасные ворота: теперь кто хошь входи и выходи с завода.
– А ты закрыть не можешь?
– Да ведь не знаешь, к чему броситься! – плаксивым голосом воскликнул Тюрькин. – Мы говорим: Стройтрест – бери кирпич отсюда, жилотдел – оттуда, завод – с третьего места, в общем, как нам удобно вести учет, а этот Королев поставил свои бригады в трех пунктах и берет подряд. С кого деньги получать? В общем, такую неразбериху устроили – черт те что!
– Почему допустил? Ты здесь что, для мебели?
— Видите ли, Евдокия Спиридоновна, – замялся Тюрькин, – вчера я в городе задержался, а сегодня с утра в райком вызвали.
– Спишь долго, – сказала Трубникова, пренебрежительно смотря ему прямо в лицо, – вон как тебя разнесло! Оттого и приходится за тебя другим командовать.
Они подошли к цехам. За сараями на большом пространстве тянулись клети с кирпичом. Подъезжали и отъезжали машины. Дальше видны были огромные провалы глиняных карьеров. По их обрывистому краю блестели протянутые до цехов рельсы узкоколейки.
«Ну и растяпа! – подумал Поляков про Тюрькина. – Лошади у него вагонетки тянут, не может мотовоз поставить! Из цехов на биржу тачками подают».
Точно угадав его мысли, Трубникова гневно спросила Тюрькина:
– Почему мотовоз не работает?
Тюрькин начал путано оправдываться: не завезли горючего, какой-то крюк не сделали… Он бы еще долго мямлил, если бы не появился Королев: соскочил с эстакады и, стряхивая с себя известковую пыль, подошел к Полякову.
– Вот, – закричал Тюрькин, – этот самый и есть Королев! – Он погрозил ему пальцем: – Все теперь!
Трубникова некоторое время молча разглядывала коренастую фигуру Королева. Он был в майке и широких брезентовых, покрытых известковой пылью брюках. На бритой голове и на лбу блестели капельки пота.
– Что за порядки вы здесь вводите, товарищ Королев? – произнесла наконец Трубникова.
Королев вопросительно смотрел на Полякова, не зная, отвечать ему этой женщине или нет.
– Покажите, как вы организовали погрузку, – сказал Поляков, назвав при этом должность, имя и отчество Трубниковой.
Все направились вдоль клетей. Кирпич выдавался с разных мест, но автобазовские машины брали его только в трех точках.
– Мы обслуживаем тридцать машин. Каждые четыре минуты подъезжает машина, – сказал Королев. – Грузим ее минут восемь-девять, поэтому бригады расставлены так, чтобы машины не мешали друг другу.
– Элементарная организация рабочего места, – как бы разговаривая сам с собой, произнес Поляков.
– Сами разберемся, – оборвала его Трубникова.
– Молчу, молчу, – засмеялся Поляков.
– Вот, – продолжал Королев, – а некоторые, – он произнес это слово, не глядя на Тюрькина, – некоторые хотят, чтобы мы брали кирпич с разных мест, тогда грузчикам только и придется бегать с одного места на другое да таскать за собой лебедки. И насчет ворот то же самое. Клети стоят тесно, разворот плохой, мы и попросили открыть запасные ворота. В одни ворота машина въезжает, в другие выезжает.
– Элементарная организация потока, – снова проговорил как бы про себя Поляков и в ответ на гневный взгляд Трубниковой с деланным испугом поднял руки: – Молчу, молчу!
– И последнее, по части учета, – продолжал Королев. – Тут порядки особенные: после каждой погрузки отправляйся шофер в контору, теряй полчаса на оформление документов, а машина стоит. Совершенно этого не надо. На площадке от каждого клиента есть приемщик, кирпич отпускает заводской десятник. Можно к концу дня выданный кирпич оформить общей накладной, а шоферам зря время не терять.
– А вы разве и над шоферами начальник? – спросила Трубникова.
– Нет, – ответил Королев.
– Тогда какое вам дело до оформления документов? Пусть шоферы сами об этом заботятся.
– Не в том дело, кто заботится, а в том, чтобы машины зря лишние часы не теряли, – сказал Королев. – А потом… можно и на себя команду принять, поскольку дело требует.
– Это верно, – Трубникова внимательно посмотрела на Королева.
– Я на автобазу к ним не лезу со своими порядками, – вспылил Тюрькин, – и пусть они не лезут ко мне со своими!
Королев, который всем своим видом выказывал Тюрькину самое оскорбительное пренебрежение, усмехаясь, произнес:
– Вы себя с автобазой не равняйте.
– Это почему? – опешил Тюрькин.
– Труба пониже – дым пожиже, вот почему.
Скрывая улыбку, Поляков отвернулся. Наступило неловкое молчание.
– Довольны вы своей работой? – спросила Трубникова.
Королев пожал плечами.
– Чему особенно радоваться? На этом заводе давно пора механизировать погрузку, а не таскаться каждому со своей самоделкой.
– Эти механизмы автобазовские? – спросила Трубникова.
– Да, сварганили кое из чего, – ответил Королев, направляясь вслед за ней к клетям; туда же поплелся и Тюрькин.
Поляков повернул в другую сторону. Инцидент исчерпан. Он шел по фронту погрузки, ни к чему особенно не присматривался, но видел все, ни к чему особенно не прислушивался, но все слышал.
Он окончательно решил снять грузчиков с машин, создать отдельное бюро погрузочно-разгрузочных работ, дать ему механизмы, выделить на хозрасчет. Если во главе такого бюро поставить Королева, он его потянет. Поляков думал о том, что сегодня надо успеть побывать в нескольких пунктах и не забыть заехать в леспромхоз насчет леса. Он думал и о том, что промкооперация делает негодные рукавицы – на погрузке кирпича они не выдерживают двух дней. И еще о многом думал Поляков. Разве мало мыслей приходит директору автобазы, когда он наблюдает за работой своих людей, облокотившись о клетку с гладким, чистым, теплым кирпичом, еще хранящим в себе жар печи, а может быть, уже согретым горячими лучами полуденного, пылающего в небе солнца.
Глава шестнадцатая
– Ну, брат Михаил Григорьевич, не ожидал от тебя такого свинства!
Сергеев, директор касиловской автобазы, маленького роста, широкоплечий, с мощным туловищем на коротких ногах, говорил низким грудным басом, чуть картавя и произнося иногда «в» вместо «л», отчего у него получилось «не ожидав» вместо «не ожидал».
Сергеев, директор касиловской автобазы, маленького роста, широкоплечий, с мощным туловищем на коротких ногах, говорил низким грудным басом, чуть картавя и произнося иногда «в» вместо «л», отчего у него получилось «не ожидав» вместо «не ожидал».