Рыбин Алексей Викторович. Фирма (Книга-Игра-Детектив)

   - Да знаешь, Вахтанг, все кручусь чего-то, кручусь... А сегодня подумал - где конечная цель? Для чего все это? Контора, бизнес - вроде все получается. Так что - ради конторы и ради бизнеса?
   - Вы не правы, Владимир Владимирович, - весело ответил Вахтанг. Понятно, ради чего.
   - Что ты сказал? - спросил задумавшийся Вавилов, потерявший нить беседы.
   - Я говорю - понятно, для чего все это у вас.
   - И для чего, как ты думаешь?
   - Ну, Владимир Владимирович! Деньги же зарабатываем! Что ж еще?
   - Деньги можно по-разному зарабатывать.
   - Это точно.
   Вахтанг коротко рассмеялся.
   Вот еще одна черта, которая нравилась Вавилову. Шофер всегда был весел. Конечно, Вавилов понимал, что это была только маска, тщательно продуманный имидж. Не может взрослый, сильный и богатый человек в современной Москве быть постоянно веселым и беспечным. Это невозможно априори.
   Но Вавилова устраивала такая позиция подчиненного. Он уже не мог видеть кислые морды, кислые и подобострастные, с которыми приходили к нему бесчисленные просители. Каждый день они вереницей шли к нему в кабинет, сидели унылыми пеньками в приемной, молчали, страшась доверять друг другу свои секреты.
   Мелкие, глупые и слабые людишки, неспособные сделать что бы то ни было, полагаясь только на собственные силы, боящиеся грядущей ответственности за принятые решения.
   Вавилов помогал многим из них, иных из визитеров он даже, что называется, "вывел в люди", но никого из просителей не уважал. Сам Владимир Владимирович никогда ничего ни у кого не просил. Только предлагал. Когда же к нему приходили с предложениями, он, конечно, не расцветал - возраст уже не тот, да и такая юношеская восторженная реакция была бы совершенно неуместна в его положении, - но всегда выслушивал потенциального партнера с искренним интересом.
   Причем, как правило, его занимало не столько само предложение, сколько личность посетителя. Вавилов по опыту знал, что самую бесперспективную, самую тухлую идею можно раскрутить, сделать модной и продаваемой, превратить в культовую и крупно на ней заработать. Все зависит только от личности того, кто берется двигать эту идею, какой бы несовершенной она ни была. Если личность сама по себе сильная и интересная, то все, что она сделает, будет таким же ярким, неожиданным и востребованным.
   К сожалению, личности, которые могли бы заинтересовать Владимира Владимировича, появлялись в его кабинете настолько редко, что каждый подобный визит был для Вавилова настоящим праздником. Большей же частью шли те, кого он именовал про себя "Шурами Балагановыми".
   "Сколько денег вам нужно для полного счастья?
   - Шесть тыщ четыреста".
   К этому диалогу, в сущности, сводились все просьбы и предложения, с которыми к Вавилову приходили так называемые артисты, продюсеры, администраторы, менеджеры, режиссеры, инженеры, мелкие политики, директора библиотек, ученые, директора фондов, парикмахеры, модельеры, кинооператоры, дрессировщики, рекламные агенты, модели, издатели, врачи, моряки, банкиры, бандиты, писатели, реставраторы, директора заводов, спортсмены, художники, бандиты, милиционеры, вдовы, бандиты, подводники, спасатели, бандиты, строители, диггеры, бандиты, "голубые" и "розовые", строители финансовых пирамид и их разрушители, карточные шулера и наперсточники, цветоводы и альпинисты, бандиты, бандиты, бандиты всех мастей.
   Владимир Владимирович не вел реестра посетителей, однако был совершенно уверен, что в стране нет ни одной профессии, представители которой не появлялись в его кабинете за последние десять лет - ровно столько времени существовала фирма "ВВВ".
   И все, за редкими исключениями, были этими самыми балагановыми.
   "Что же это за страна такая? - думал Вавилов, провожая очередного просителя. - Что за страна? Почему никто ни хера не может сделать сам? Почему все только канючат и жалуются? Почему я должен всем давать деньги? Взрослые, здоровые мужики. Большинство - с высшим, так сказать, образованием. И ни хера не могут. Удивительное дело. Что я, виноват, что они в своих институтах прогуливали лекции и не учились, а трахались с сокурсницами? Почему их карьеры должен строить я, а не они сами, своими знаниями, своим трудом и умением? Ну, нет умения, но ведь не я же в этом виноват. Что вы делали все эти годы? Сидели дома и смотрели заседания Думы? Или бухали по-черному? А теперь вас вдруг пробило - Вавилов богатый, Вавилов все может, подсунем ему туфту, он купится, ему, дескать, в тонкости вдаваться некогда, а денег у Вавилова - куры не клюют, он и сам, поди, не знает, сколько у него денег, а если провалится проект - от Владимыча не убудет, он даже не заметит, Владимыч в ресторане за день больше прожирает, чем мы просим. На альбом, на организацию выставки, на презентацию, на поездку в Америку, на съемки клипа, на постановку спектакля... На выпуск сборника стихов (гениальных!), на раскрутку нового певца (гениального!), на показ мод (гениальный!)...
   А коли даст денег Вавилов, мы половину украдем, из второй половины сэкономим еще половину, а на то, что осталось, наймем специалистов в Питере. Они нам все и сделают. За пять баксов. Или, в крайнем случае, за пятнадцать. А потом, можно ведь им и вовсе не заплатить. Впрочем, и заплатить не жалко. Не свои платим..."
   Вавилов терпеливо выслушивал всех и каждого. Вообще говоря, среди потенциальных просителей, среди тех, кто рассчитывал хоть как-то присосаться к процветающему концерну "ВВВ", он имел репутацию человека недалекого, даже слегка туповатого и уж точно не разбирающегося ни в музыке, ни в театре, ни в кино, ни в литературе, а о живописи и говорить нечего. Ну откуда у бывшего торгаша, бутлегера и вообще прибандиченного мужика, разменявшего пятый десяток, - откуда у него познания в области искусства? Тем более современного?
   Только люди из ближнего круга знали об истинных пристрастиях и знаниях своего шефа в той области, которой последние десять лет занимался Вавилов. Его информированность могла дать сто очков форы любым журналистам МТВ, "Коммерсанта" и "Московского комсомольца", помноженным друг на друга и возведенным в степень.
   Что же до современного искусства - это вообще отдельная тема, касаться которой Владимир Владимирович не любил и порой даже нарочито выказывал свою полную некомпетентность в данной сфере. Были на то у генерального директора свои причины.
   Однако репутация туповатого, смешливого человека Вавилова устраивала, репутация этакого барина-мецената, который может и в шею выгнать с помощью многочисленной прислуги, а может за стол с собой усадить, накормить-напоить, да еще и денег дать - так, на жизнь...
   Подобные случаи бывали, это верно. И в шею выгонял, и одаривал, как казалось окружающим, несоразмерно и слишком уж безоглядно. Однако на самом деле ничего похожего в характере Вавилова не было и в помине. Не склонен он был к благотворительности в любой ее форме.
   Вахтанг крутанул руль и проехал перекресток на красный свет, обогнув вставший прямо перед его джипом старенький "Форд".
   - Осторожней, - посуровел Вавилов, - ты уж особо-то не расходись.
   - Тут у меня капитан знакомый дежурит. Эту машину знает. Все нормально, Владимир Владимирович. Так вот, я и говорю - деньги зарабатываем. Это здорово. Для мужчины первое дело.
   Вавилов хмыкнул.
   "Тоже мне, джигит, - подумал он. - Для мужчины... не для мужчины... А женщине - что, не нужны разве деньги? Ох, уж эта кавказская гордость!"
   - И потом, ведь людям радость. Шоу-бизнес. Люди же не просто так кассеты покупают, да? Нравится им. Удовольствие получают. А вы спрашиваете зачем? Вот за этим самым.
   - Ну спасибо, объяснил.
   Вахтанг покосился на шефа, понял, что тот не в духе, и решил свернуть беседу, не нервируя начальство.
   Машина въехала по пандусу и остановилась возле главного входа в офис "ВВВ".
   - На обед вас когда ждать?
   - Я позвоню.
   Вавилов быстро прошел сквозь стеклянные двери. Кивнул охраннику в форме, сидящему в прозрачной пластиковой пуленепробиваемой будочке, и поднялся на второй этаж, миновав три лестничных пролета и два металлоискателя, предупредительно отключенные охранниками снизу и снова заработавшие, как только Вавилов прошел последний из них. На втором этаже Владимир Владимирович сделал несколько шагов по коридору и оказался в просторном холле.
   Секретарша Юля вскочила из-за длинного прилавка, уставленного телефонами, календарями, объявлениями в стеклянных "стоячих" рамочках, извещавшими о том, что через неделю - общее собрание, а через две - тоже общее собрание, но только одного из отделов, что через месяц шеф уходит в отпуск и его обязанности будет выполнять первый заместитель Якунин. Кроме этого, на прилавке лежали гелевые авторучки, зажигалки, стояли пепельницы, ближе к окну - чашки для кофе, электрический чайник, сахарницы, поднос с ложечками.
   - Здравствуйте, Владимир Владимирович! К вам уже...
   - Привет, - бросил Вавилов. - Я вижу. Да. По одному.
   Ни на кого не глядя, он прошел прямо в свой кабинет, оставив за спиной с десяток посетителей, которые, завидев Самого, как по команде поднялись с мягких кожаных диванов и кресел, в обилии имевшихся в холле.
   Глаза Владимира Владимировича были опущены долу, но видел он всех и каждого. Видел и мгновенно отделял зерна от плевел.
   Сегодня лично ему был нужен только Якунин, который наверняка ждал вызова в своем кабинете. Фирме были нужны Толстиков и Ваганян, уже сидевшие в холле. А остальным посетителям... этим что-то было нужно от Вавилова или от фирмы в лице тех же Толстикова и Ваганяна.
   Усевшись за стол и несколько секунд подумав, с кого же начать, Вавилов нажал кнопку переговорника.
   - Юля! Толстикова давай. Ваганян там с ним или нет?
   - С ним, - отозвалась секретарша.
   - Давай их сюда. И чаю.
   - Поняла, Владимир Владимирович.
   - Привет, - бросил Вавилов вошедшим в кабинет.
   Толстиков - длинный худой субъект, находившийся в вечном противоречии с родовой фамилией, унылый даже в самые счастливые моменты жизни - подошел к столу шефа и протянул над столом свою костлявую руку. Вавилов пожал сухую шершавую ладонь и кивнул - мол, присаживайся.
   Ваганян поздоровался издали и уселся на диван без приглашения. Рядом с ним примостился худенький юноша - как быстро определил Вавилов, "из модных". Ботинки-говнодавы, широкие штаны, нейлоновая узенькая курточка с капюшоном.
   "Оделся побогаче, - усмехаясь про себя, подумал Вавилов. - Хочет впечатление произвести. Что за тип?"
   - Вот, Владимир Владимирович, вот он, - сказал Ваганян, кивнув на паренька, который таращил глаза на хозяина кабинета и всем своим видом старался показать, что он "свой чувак" и совершенно не боится высокопоставленных господ.
   "Кто?" - едва не спросил Вавилов, но воздержался.
   - Ага, понятно, - сказал он. - Ну?
   Ваганян хотел что-то сказать, но запнулся, подыскивая нужные слова.
   - Вы послушали кассету? - спросил Толстиков, устроившийся на стуле, который стоял посреди кабинета. Он всегда умудрялся выбрать самое неудобное место. Где бы ни оказывался Илья Ильич Толстиков, он одним своим присутствием умудрялся вносить какой-то раздражающий дискомфорт и вызывал у окружавших его людей легкий стресс, граничивший с раздражением.
   - Кассету? - спросил Вавилов и посмотрел на паренька.
   - Баян, - неожиданно сказал паренек, слегка привстав с дивана.
   - Чего? - не понял Вавилов.
   - Анатолий Баян, - пояснил паренек.
   - Толя Боян, - Артур Ваганян усилил букву "о" в фамилии своего протеже, каковым, по всей видимости, и являлся таинственный "чувак". - Помните, Владимир Владимирович, я вам кассету давал?
   - А-а. Ну да. Вспомнил.
   Конечно, никакой кассеты Вавилов не слушал. Некогда ему было заниматься такими вещами. Если слушать все кассеты, которые попадают на "ВВВ", можно в буквальном смысле сойти с ума. Да и не его это дело. Есть специальное подразделение, где ребята только и занимаются, что сидят и слушают. Или не слушают. Большей частью, конечно, не слушают.
   Владимир Владимирович прекрасно знал, что на Западе с молодыми группами дело обстоит примерно так же. В те дни, когда Вавилов только начинал налаживать связи с западными партнерами, он пришел в немецкое отделение одной из крупнейших фирм.
   Больше всего его интересовал принцип отбора молодых артистов и те критерии, по которым этот отбор происходил.
   В комнате, куда поступала почта, главенствующее место занимала огромная мусорная корзина, полная аудиокассет - многие из них были даже не распечатаны.
   - Вот, смотри, - сказал ему тогда старый знакомый Витька Бурцев, уже много лет трудившийся на ниве шоу-бизнеса в Германии. - Смотри, что тут, в капиталистическом раю, делают с молодыми талантами.
   - Что? - не понял Вавилов. - В корзину? Прямо так? Хотя бы слушают?
   - Да ты чего? Кто же это слушать будет?
   - А если там крутые ребята? Если потенциальные звезды?
   - Нет там потенциальных звезд, - ответил Бурцев.
   - Почему?
   - Потенциальные звезды не носят кассеты на прослушивание. Потенциальные звезды - они и есть звезды. Их надо самому видеть и самому подбирать. Они валяются на земле и не знают, что они звезды. А ты на то и продюсер, чтобы...
   - Я не продюсер, - возразил Вавилов.
   - Ну хорошо. Ты директор. Так вот, скажи своим продюсерам, когда вернешься, - на то они и продюсеры, чтобы звезду видеть там, где ее никто не видит. Звезда может сидеть на заблеванной кухне и курить гашиш. Она, звезда эта задроченная, может вообще ничего не уметь. Ни петь, ни играть, ни тем более чего-то сочинять. Она, или он, если желаешь, может быть полным мудаком, ослом запредельным. Пидором может быть. Или импотентом. Может быть инженером, влюбленным в какие-нибудь свои турбины. Может быть спившимся, сторчавшимся, изблядовавшимся, охуевшим бомжом, уверовавшим в Христа, Будду, вуду, коня в пальто. Понимаешь? И на нем, на этом обосранном бомже, если он, конечно, звезда внутри себя, на нем ты должен сделать миллионы. Причем это вполне реально. И самое главное, миллионы можно сделать только на нем, а не на этом сборище неудачников, на этих лузерах сраных.
   Бурцев покосился на корзину.
   - Может быть, скорее всего, даже наверняка, там есть интересная музыка. Только нужно определиться, чем мы занимаемся. Благотворительностью? Искусством? Культурой? Или мы занимаемся бизнесом? Это принципиально разные вещи. Искусство, настоящее, оно себе тропинку и без нас найдет. Если артист или автор - настоящий, если он творит ради искусства, а не ради денег, и если при этом он еще и в самом деле талантлив, - его творчество до народа, так сказать, доберется. Может быть, после смерти, может быть, до. Но обязательно будет востребовано. Это можно называть мистикой, а можно высшей справедливостью, но это так. И мы здесь вовсе не нужны. Там есть другие пути. Кроме того, существует огромное количество независимых фирм, мелких таких фирмочек, которые этим искусством как раз и занимаются. Оно и нужно-то не всем. Оно нужно тысяче человек в Америке, двумстам в Англии, сотне в Германии и пятидесяти в России. И денег на нем не заработаешь.
   - А заработаешь на бомже, который ничего не умеет?
   - Именно так. Это шоу-бизнес, Вова. А шоу-бизнес заключается не в том, чтобы продать Пятую симфонию Моцарта.
   - Наверное, Бетховена?
   - Иди ты! Бетховена? А у Моцарта какая?
   - Например, очень, так сказать, популярна Сороковая.
   - Ну, Вова, о чем мы спорим? Если есть сороковая, значит, была где-то там и пятая. Правильно? Но это не суть. Я говорю, не в том заключается шоу-бизнес, чтобы продавать давно раскрученные и знаменитые произведения, которые все любят, все знают и которые всех устраивают. Шоу-бизнес - в том, чтобы найти нового человека, монополизировать его и заработать на нем, обойдя всех остальных. Элвис Пресли. "Битлз". Знаешь их историю?
   - Ну, это азбука, Витя.
   - Азбука-то она, конечно, азбука, только дело это очень непростое.
   - А кто говорил, что будет легко?
   - Никто. Правда, я одного не пойму, Вова. Тебе-то зачем этим заниматься? Это такая возня... У тебя же неплохо дела идут. Судя, по крайней мере, по твоему костюму.
   - Неплохо. Но хотелось бы лучше. И кроме того, хочется чего-нибудь новенького.
   - Новенького... Смотри, проедят тебе плешь твои русские артисты. С ними, знаешь, работать ох как непросто. Особенно с этими вашими звездами. Чума! Мания величия такая, что даже меня порой оторопь брала.
   - Ничего. Справимся.
   Вавилов смотрел на шустрого паренька. Как его там? Баян. Вернее, Боян. Что-то знакомое. А может, нет. Какого черта они его сюда притащили? Не похож он на звезду. Непонятно, что там Ваганян хочет из него выжать. Или просто нравится ему парнишка?
   - Кассета, - повторил Вавилов. - Да, кассета. Так что же?
   Он в упор посмотрел на Толстикова, потом - на Ваганяна.
   - Ребята, что вы от меня хотите, а? С утра пораньше?
   - Ваше мнение, Владимир Владимирович, - ответил Толстиков.
   - А ваше? Меня ваше интересует, - парировал Вавилов.
   - Наше - однозначно "да".
   - Да?
   - Да.
   Ваганян встал и подошел к столу шефа.
   - Я считаю, из этого может получиться толк.
   - Да? - снова спросил Вавилов.
   Толстиков и Ваганян убежденно кивнули, а паренек по фамилии Боян пожал плечами.
   - И что нужно? - спросил Вавилов.
   - Тут вот у меня бизнес-план, - начал паренек, поднимаясь с дивана и начиная движение в сторону вавиловского стола. В руках у Бояна оказался листок бумаги.
   - Нет, нет, - Владимир Владимирович замахал руками. - Это к Якунину.
   - Но ведь нужна ваша виза, - Ваганян принял у паренька листок и поднес его к глазам. - Ваша виза нужна, - повторил он и вдруг затряс головой.
   - Слушай, Толя, это что такое? - Ваганян посмотрел на Бояна. - Такого у нас не было. Мы об этом даже не говорили.
   - Это я сегодня утром написал. Как только узнал, что он умер. Думаю, надо делать. Первыми сделаем, если успеем...
   - Что? - поднял голову Толстиков. - Что сделаем? Что там еще?
   Вавилов нажал кнопку на своем столе.
   - Юля! Якунина пригласи ко мне.
   Первый заместитель появился в кабинете мгновенно, словно стоял за дверью, ожидая приглашения.
   - Здравствуйте, Владимир Владимирович.
   - Здорово, Валера. Разберись тут, сколько, куда, подо что... А потом мне нужно будет с тобой поговорить.
   Вавилов многозначительно посмотрел на Толстикова и Ваганяна, давая понять, что аудиенция окончена и теперь они поступают в ведение Якунина, распоряжавшегося движением наличных денег внутри фирмы. Основные денежные потоки контролировал, конечно, сам Вавилов, а все эти мелкие выплаты авансы, роялти, гонорары - были в ведении первого зама.
   Ваганян протянул Якунину листок с "бизнес-планом". При этом Артур заметно поскучнел, что слегка развеселило Вавилова.
   "Вот зараза, - весело подумал Владимир Владимирович. - Думал, я ему сейчас бабки из ящика стола выну. Нет, брат, хватит. Халява кончилась".
   Якунин подержал перед глазами листок, посмотрел на Ваганяна и перевел взгляд на Вавилова.
   - Что-то не так? - спросил Владимир Владимирович.
   - Да нет, - Якунин пожал плечами. - Все так. Просто я не знаю... Без вашей визы я такие суммы не выдаю.
   - Какие?
   - Двадцать штук, - спокойно ответил Якунин. - Даете добро?
   Вавилов посмотрел на топчущегося с бумагой в руке Якунина, на юного Бояна, который написал на этой бумаге что-то такое, что повергло обычно спокойного первого зама в легкое подобие паники, на Ваганяна и Толстикова, подобострастно взирающих на шефа в надежде на его последнее, положительное слово.
   "А смогли бы они ту историю с носорогом довести до конца? - вдруг подумал Владимир Владимирович. - Вряд ли. Нет в них масштаба".
   - Дай-ка посмотреть!
   Вавилов протянул руку, и Якунин подал лист с "бизнес-планом" молодого дарования.
   - Так-так-так...
   Вавилов пробежал глазами текст, не особенно вникая в его смысл и останавливаясь только на цифрах.
   - Это что же, альбом ты запишешь, а раскрутку, все прибамбасы, считаешь, мы сами должны делать? Зачем ты нам нужен, вообще говоря, можешь пояснить? Убеди меня, - сказал Вавилов, решив проверить парня на прочность. Пусть попробует увернуться от такого наезда.
   - Владимир Владимирович... - Ваганян подошел к столу начальника. - Мы же с вами говорили. Вы дали добро. Мы все подсчитали... Я не понимаю... Что-то произошло? У нас денег нет?
   - Не в этом дело, - пожал плечами Вавилов. - Я должен знать, за что плачу.
   - Но вы же слушали кассету? - В глазах Бояна играло какое-то странное веселье.
   "На кокаине он, что ли? - подумал Вавилов. - С утра пораньше. Надо же, растащился парень, и на прием - бабки просить. Кто ж ему денег-то даст, такому торчку?"
   - Да я что?.. Я к вам первым пришел, - сказал Боян, улыбнувшись светлой, открытой улыбкой. - Мне и Гольцман в Питере предлагал, и еще другие фирмы... А я к вам - думал, вы же крутые... И вообще, мне в Москве нравится работать. Со своими... Тем более все так удачно совпало.
   - Что совпало? - не понял Вавилов.
   - Ну, Леков-то.
   - Что - Леков?
   Ваганян хлопнул себя ладонями по бедрам.
   - Вы что, не в курсе, Владимир Владимирович?
   - В курсе чего?
   - То есть как? Вы правда ничего еще не знаете?
   Ваганян растерянно посмотрел на Толстикова, перевел взгляд на Бояна. Тот пожал плечами.
   - О чем?
   - Да Леков же умер сегодня.
   - Леков?
   - Ну, Василек который. Гитарист.
   - Ах, этот... Понял. И чего, ты говоришь, с ним случилось? Умер? Наркота?
   - Сгорел в дачном домике. А домик, кстати, знаешь чей?
   Увлекшись, Ваганян перешел с шефом на "ты". Вавилов это отметил, но не стал акцентировать внимание на промашке подчиненного. Видимо, факт смерти питерского музыканта серьезно пошатнул душевное равновесие Артура Ваганяна.
   - Ну, чей?
   - Ромки Кудрявцева.
   - Серьезно? Во, попал Рома...
   - Да ладно, "попал". Дом-то - говно. Развалюха. Дача у него на Николиной Горе. А этот старый сарай - от родителей еще остался. Такая, знаешь, совковая постройка, нищета... Там он этого Лекова и держал. На Николину боялся возить. А то, врубись, спалил бы хату на Николиной - вообще труба! Но не в этом суть. А в том, что Леков сгорел. А Боян наш, - Ваганян посмотрел на заскучавшего парня, - Боян, он что хочет делать? Программу по старым хитам Василька.
   - Серьезно?
   Вавилов понял, что прокололся. Теперь уже всем стало ясно, что никакой кассеты он не слушал.
   - Ну да. - Боян улыбался, глядя Вавилову в глаза.
   Владимир Владимирович не то чтобы смутился, но почувствовал, что в кабинете возникло некое напряжение.
   - Ладно, давайте решать... Что мы все вокруг да около... Сколько тебе надо денег? Двадцать штук?
   - Да. Но это только предварительные затраты. Понимаете, я как раз сегодня-завтра собирался к Лекову ехать... А тут такое случилось. Ну, я сразу к вам. Думаю, сейчас нужно время не терять, а делать, что называется, по горячим следам. Извините...
   Боян начал рассказывать о том, что он затеял, и Вавилов вдруг почувствовал, что ему предлагается большое, перспективное дело. Не супер, конечно, не гигантских масштабов, но вполне надежное и крепкое. А главное, доходное. И что самое приятное, не было в этом деле никаких подводных камней, никаких видимых сложностей. Начинать можно было хоть сегодня. И прибыль, кажется, гарантирована.
   - Ну что же, - кивнул он, когда парень закончил свой сбивчивый монолог. - Дерзайте, господа. Валера, - он посмотрел на Якунина, - давай профинансируй все это дело. В рамках вот того, что здесь нарисовано. А потом мне отчет дай, ну и все, как полагается. Идет?
   - Сделаем, - спокойно ответил Якунин.
   - Тогда вперед! Юля! - Вавилов нажал кнопку переговорника. - Юля, давай, кто там следующий!
   5
   Матвеев проснулся от страшной головной боли.
   В комнате было темно, и он не сразу понял, где находится. Услышав рядом тихое сопение, он с трудом повернулся на бок - шевелить головой было невероятно сложно, и для того, чтобы узнать, кто дышит за его спиной, ему пришлось аккуратно переместить все тело.
   В утренних сумерках Митя увидел голую женскую спину, тонкие руки, неестественно заломленные назад, бледную маленькую попку, длинные ноги, свисающие со слишком короткой для них кровати.
   "А-а, ну ясно, - подумал Матвеев. - Ясно. Значит, я до сих пор здесь. Который час, интересно?"
   - Который час? - тихо спросила Оля, не поворачиваясь. - Сколько времени, а?
   - Времени? - растерянно переспросил Митя. - Сейчас...
   Матвеев знал Олю давно, познакомились они году в восьмидесятом на одном из привычных для того времени подпольных "квартирных" концертов. Ольга сидела рядом с Митей на полу у самых ног Гребенщикова, который пел под гитару, попивал красный портвейн и в особенно патетических местах своих песен прикрывал глаза.
   В какой-то момент Митя перестал слушать Бориса, вообще перестал слышать что-либо из того, что происходило в комнатке с низким потолком, набитой народом, в этой клетушке, жилой секции блочного пятиэтажного "хрущевского" дома. Для Матвеева исчез и дом, и Гребенщиков, и портвейн, стакан с которым ему то и дело протягивали из-за спины.
   Оля сидела по-турецки, касаясь Мити острым коленом, раскачивалась в такт музыке и иногда поднимала брови, словно внутренне не соглашаясь с особенно вычурными поэтическими оборотами автора.
   Стадникова показалась тогда Мите настолько не похожей на всех окружающих, настолько "несоветской", что он тут же окрестил ее про себя "леди", хотя девушка и была одета в потертые джинсы, дешевенькие совковые сандалии и затрапезную футболочку, которую оттягивали вперед острые груди судя по всему, Оля не носила лифчика никогда в жизни.